Испытание раскаленным железом является только одним из видов огневой ордалии у Германцев. Как Индусам и, как мы видели, наравне с ними Персам и Грекам, известно перепрыгивание через огонь или хождение босыми ногами по угольям; так точно у Фризов и Франков встречается прохождение через костер[382], а у Англов и Веринов – перескакивания с ноги на ногу по девяти раскаленным плугам[383]. Интересно при этом совпадение числа плугов с числом шагов, которые должны сделать одинаково Индус и Германец, неся в руках раскаленное железо. В виде костра, в который бросали колдунов и ведьм 16 и следующих столетий, огневая ордалия, это также, по всей вероятности, древнейшее из видов судебных испытаний, продолжала держаться у германцев почти до наших дней.
Испытания водою известно германцам в тех двух видах, что и индусам: в виде опускания руки в горячую воду и погружения испытуемого в реку, чтобы узнать пойдет он ко дну или нет. О первом говорит еще Салическая Правда в древнейшей ее редакции (lex antiqua), а также скандинавские саги, о втором упоминают средневековые сельские распорядки (Weisthumer)[384].
Оба вида ордалий были также в употреблении и в Англии. Glanvilla, юрист 12 в., дает нам следующее описание порядка их производства. При испытании холодною водою погружения в реку происходило не раньше, как после причащения обвиняемого в церкви и торжественного заклинания (adiuratio aquae) священником. В этом заклинании говорилось, что вода должна принять в свои недра только невинного. Испытуемого связывали веревками, заставляли приложиться к кресту и священному писанию, окропляли святою водою и погружали затем в реку. Если он шел ко дну, невинность его считалась доказанною, и наоборот, если вода удерживала его на поверхности, он признавался виновным. Испытание кипятком производится с помощью котла, в который, смотря по характеру взводимого на подсудимого обвинения, вливается большее или меньшее количество воды, так, чтобы при тяжком обвинении подсудимый поставлен был в необходимость погрузить свою руку по самый локоть, а при более легком – одну лишь только кисть руки. По вынутии из кипятка рука подсудимого обвязывалась полотном и подлежала осмотру не ранее как 3 дня спустя. Если к этому времени рана заживала, невинность считалась доказанною[385].
Это сравнение немецких ордалий с индусскими может быть проведено и далее. Индусам известно было, как мы сказали выше, испытание кипящим маслом, из которого обвиняемый должен был вынуть золотое кольцо. Германцами практикуется тот же вид ордалии, но со следующим отличием: место масла занимает вода. Не трудно сопоставить также испытание сухим рисом у индусов с так называемого iudicium offae у германцев, состоявшим в том, что испытуемому клали в рот кусок хлеба или сыра. Если он проглатывал его легко, невиновность его считалась доказанною, и наоборот.
Остаются затем еще следующие виды ордалии у германцев: 1) христианское по характеру испытания освященной остией, представляющее, вероятно, позднейшее видоизменение iudicium offae; 2) столь же христианское по характеру испытание крестом, очевидно, позднего происхождения, состоявшее в том, что обе стороны воздевали руки к верху; которая раньше опускала их от усталости признавалась виновною; 3) испытание жребием, подобие которому мы находим у Кельтов и Славян, но не у Индусов и 4) специфический вид ордалий, употребляемый только в случаях убийств: заподозренного заставляли прикоснуться к трупу, в уверенности, что если он убийца, раны его жертвы раскроются снова и начнут истекать кровью[386].
Все сказанное нами доселе об ордалиях служит подтверждением следующих двух положений 1) ордалии принадлежат к числу древнейших способов установления судебной достоверности у народов разноплеменных и 2) ордалии встречаются у арийцов до расселения их по Азии и Европе, чем и объясняется однохарактерность их приемов у таких разобщенных друг от друга народностей, как индусы и германцы[387].
Если оба эти положения верны, то из них следует необходимо по отношению к Осетинам тот вывод, что у них, как у народа, несомненно, арийской крови, с только что зарождающимся судопроизводством, ордалия необходимо должна стоять в ряду прочих видов судебных доказательств. – Сколько мне ни приходилось расспрашивать стариков, я не мог добиться от них точного ответа на то, существовали ли когда-либо у Осетин испытания железом и водою, или нет. Некоторые вспоминали, что слышали о чем-то подобном в детстве; но в чем именно состояло слышанное ими, я узнать не мог. В этом факте я не вижу ничего случайного; он доказывает в моих глазах только то, что ордалии давно уже вытеснены из осетинского быта развивающимся христианством и магометанизмом; но это обстоятельство нисколько не говорит в пользу той мысли, что ордалии Осетинам вовсе не были известны. В дальнейшем изложении я постараюсь доказать, что некоторые виды судебных испытаний доселе продолжают держаться у Осетин, хотя и подводятся обыкновенно под формы присяги. В настоящее же время я остановлю внимание читателя на том обстоятельстве, что в осетинских поговорках и пословицах сохранились несомненные следы некогда существовавшей у них огневой и водной ордалии.
Если бы мы относились повнимательнее к некоторым народным выражениям, то мы, несомненно, открыли бы в них целый ряд данных для палеонтологии не одного языка, но и всего общественного и юридического склада. В самом деле, выражения в роде следующих: «я готов за тебя в огонь и в воду» или «он прошел огонь и воду», употребляемые для обозначения: первое – готовности всем жертвовать ради другого, а второе – испытанности судьбою, не могли же возникнуть случайно. Необъяснимо было бы обращение народа к этим именно образам прохождения через огонь и воду, если бы некогда не рисовала их перед ними сама жизнь. Указанные выражения бессознательно употребляются ныне в том самом смысле, в каком столетия назад они применялись вполне сознательно на практике, в форме огневой и водной ордалии, о которых упоминает Русская Правда.
Однохарактерные выражения с только что приведенными встречаются и в осетинском языке. До сих пор Осетины говорят в доказательство правоты утверждаемого: «пройду чрез огонь». В одной из их пословиц значится также: «праведного даже вода не несет». Объяснение тому и другому выражению может быть дано только в том случае, если мы предположим факт существования некогда в сфере Осетин следующих двух видов судебного испытания: 1) прохождение через костер, подобного тому, о каком, как мы видели выше, говорит Зенд Авеста, памятник народа весьма близкого к Осетинам по языку и 2) погружение связанного в холодную воду в силу того убеждения, что вода, как чистая стихия, способна принять в свое лоно только невинного; виновного же она необходимо несет на своей поверхности.
К этим данным осетинского говора прибавим еще следующее. По-осетински присяга называется «артхарын», что в буквальном переводе значит: есть огонь. Поедание огня не обозначает ли собою действие однфхарактерного с прохождением невредимым через пламень, который вместо того, чтобы пожирать испытуемого, сам им съедается (образы, неоднократно употребляемые народным эпосом арийцев).
Я сказал выше, что под присягу исследователи нередко подводят у Осетин действия, носящие все признаки судебного испытания или ордалий. Одно из таких действий следующим образом описывается г. Шанаевым[388]: «При кражах движимого имущества, по преимуществу же мелких женских вещей, говорит он, подозреваемому назначалась потерпевшим лицом присяга (V) – перепрыгнуть через зажженную волчью жилу». Бралась высушенная волчья жила, зажигалась и клалась в небольшую яму; потом ее прикрывали землею, чтобы дать ей возможность дымиться. Подозреваемый должен был перепрыгнуть через нее. – Если подозреваемый действительно был виновен и тем не менее решился перепрыгнуть через волчью жилу, то последствием его поступка было то, что он должен был искривиться, сделаться калекой». Очевидно, что в том виде, в каком это испытание применяется в настоящее время, оно не может ни в каком случае произвести того последствия, на которое оно рассчитано, то есть калечества, происходящего от обжога. А это дает повод думать, что в былое время испытание это практиковалось несколько иначе: земли не присыпали и искривление могло произойти самым естественным образом, каждый раз, когда вмешательство Божества не спасало испытуемого от природного действия огня. Таким образом, в только что описанном виде огневой ордалии следует видеть не иное что, как извращения первоначального ее характера, предполагавшего у Осетин такое же прохождение через пламень, как у древних Индусов, Персов, Греков, Германцев и Кельтов, т. е. у целого ряда крупных представителей арийской семьи.
Общее заключение, какое мы позволяем себе сделать на основании всего вышесказанного сводится к тому, что Осетинам в такой же степени, как и другим народам арийской семьи известны были ордалии, как один из видов установления судебной достоверности. Древнейшими из них, по всей вероятности, были испытания огнем и водою, вынесенные из общей всем арийцам родины, и потому попадающаяся одинаково в древнерусском и германском процессах, как и в персидском, греческом, славянском и кельтическом[389]. Фактом переживания одной из них является доселе практикуемое в случаях воровства перепрыгивание через волчью жилу.
Общераспространенность ордалий, с очевидностью выступающая из ряда вышеприведенных свидетельств, вызывает в уме исследователя следующее недоумение. Каким образом опыт в течение столетий не мог убедить людей в том, что действие физических элементов: огня, воды, яда ит. д. определяется законами природы, изменить которые ничто не может; что прохождения чрез огонь, прикосновения к раскаленному железу или опущение руки в кипяток, непременно сопровождается обжогом, как принятие яда – отравлением, а бросания в реку связанным – погружением в нее?
Историки разно отвечают на этот вопрос. Ходячее мнение гласит[390], что к испытаниям, тяжким по своим физическим последствиям, обращались лишь как к крайнему средству и в редких случаях. Вместо того, чтобы приступать непосредственно к казни преступника, его подвергали испытанно, результатом которого могла быть смерть. Я согласен с первой половиной этого мнения и не согласен со второй. Я согласен с тем, что к огневой и водной ордалиям прибегали обыкновенно при недостатке других средств установления судебной достоверности. Подтверждение тому я нахожу в индусских сводах и варварских законах, одинаково ставящих обвиняемому альтернативу: доказать свою невинность уликами и соприсяжниками, или пойти на суд Божий[391]. Но те же памятники не оставляют ни малейшего сомнения относительно частого обращения к ордалиям. Начать с того, что в них перечисляется целый ряд уголовных случаев, в которых испытание указано как единственный способ установления судебной достоверности. Так напр. в Нараде[392] говорится об обязательном обращении к ордалиям каждый раз, когда преступление совершено в лесу, или внутри дома, или ночью. Рядом с этими тремя случаями ставится: дурное поведение женщин, изнасилование, разбой и кража, а также неисполнение всякого рода обязательств и в частности неотдача депозита[393]. В законах Вестготов и в развившихся на их почве fueros Испании некоторые виды испытаний и в том числе погружение руки в кипящую воду и прикосновение к раскаленному железу признаются единственными средствами очистить себя от обвинения: первое в случаях[394] преступлений против веры, второе в случаях прелюбодеяния женщин, сводничества, колдовства и продажи христиан в рабство.
Точно также не может быть сомнения и в том, что законодательные предписания относительно применения ордалий не оставались мертвой буквою: средневековые писатели, напр. упоминают о них на каждом шагу и не только в период варварства, но и в последующую эпоху. Так Геральд-дю-Барри говорит об испытании кипящею водою и раскаленным металлом, как об общеупотребительных в Уэльсе в его время, то есть в конце 12 в.[395] О применении их в Германии идет речь у Григория Турского, Гинкмара Реймсского, Рудольфа Фульденского и др.[396]
Из сказанного видна вся несостоятельность того мнения, которое пытается объяснить вековое удержание ордалий в системе судебных доказательств фактом редкого к ним обращения. К ордалиям прибегали часто и на протяжении сотен и тысяч лет. А если так, то вопрос все еще остается неразрешенным, все еще продолжаешь в недоумении спрашивать себя: почему однообразное наступление одних и тех же последствий: обжога, утопления, отравления и т. п. не указали на первых же порах на невозможность связывать с действием испытания – представление о божеском выборе? Недоумение еще более возрастаете, когда мы узнаем, что многие, подвергнутые испытанию огнем или водою, выходили из него невредимыми. Это утверждают, напр., по отношению к Рихарде, заподозренной ее мужем, Карлом Толстым в неверности, ряд летописцев, говорящих – одни об испытании ее горящим железом, другие – о прохождении ею костра в одной рубашке. Тоже повторяют они и о Кунигунде, жене императора Генриха II, об Эмме, матери Эдуарда Исповедника и о целом ряде других исторических личностей[397]. Предполагать каждый раз совершение обмана судьею, которому поручено производство испытания, едва ли возможно при публичном совершении ордалии и при той заботливости, с которою законодатель принимает меры против всяких попыток избегнуть действия огня или воды искусственными средствами[398]. В то же время из содержания относящихся к ордалиям предписаний видно, что законодатель не смотрит на роковой исход, как на неизбежный. Иначе не стали бы, напр., индусские своды запрещать применение к людям слабого телосложения испытания огнем, ядом и холодною водою и совершенно освобождать: 1) от первого: прокаженных, хромых, слепых, искривленных, идиотов; 2) от второго: людей страдающих разлитием желчи или опухолью печени: 3) от третьего: больных астмою! Не стали бы индусские своды настаивать на том также, чтобы известные виды испытаний производимы были только в известные времена года и в известную часть дня, когда действие их всего менее вредно. Так испытание огнем предписывается совершать в дождливую погоду, испытание холодною водою только летом; а ядом – зимою, при особенно холодной погоде. О последнем средстве (яде) говорится, что его не следует давать натощак, и не тотчас после обеда, притом в известной только пропорции[399]. Все это наводит на мысль искать в физических же причинах объяснение тому, что судебные испытания не всегда оканчивались к невыгоде испытуемого.
Сейчас приведенное постановление индусского права относительно обращения к огневой ордалии только в дождливое время само собою объясняет возможность такого случая, при котором прохождение через костер – наиболее опасное из всех средств открытия судебной достоверности, не будет сопровождаться смертным исходом. Для этого не нужно ничего иного, кроме наступления ливня.
Что испытание ядом также могло не иметь последствием своим смерть испытуемого, это легко допустить, зная, что к действию известного яда можно постепенно приучить себя[400] и что вследствие привычки яд в известной дозе может не оказать вовсе никакого влияния на организм.
Трудно понять способы, которыми испытуемые раскаленным железом могли избегать обжогов. Но и для этого может быть найдено объяснение. На любом литейном заводе рабочие проделывают перед любознательной публикой опыт погружения руки в расплавленное олово и вынимают ее невредимою. Правда, опыт этот длится всего несколько секунд, а испытание раскаленным железом требует медленного прохождения девяти шагов; но ничто не говорит нам о том, что в древности неизвестны были своего рода средства избежать обжогов: доказал же, напр. Бутиньи опытами, произведенными им в Эвре, что вода, алкоголь и эфир в известном соединении дозволяют человеку безнаказанно прикасаться к растопленному металлу! Кто решится утверждать, что нашим предкам не были известны такого рода химические средства, секрет которых для нас утрачен. Некоторым подтверждением этой догадки служит то обстоятельство, что один Салернский врач, по имени Тротула, дает рецепт состава, позволявшего избежать обжога при испытании раскаленным железом или же кипятком, состава «quae sustinet», как значится у него, omne iudиcium aquae et ignis»[401]; а во вторых, и то обстоятельство, что подобный же рецепт приводит в своих сочинениях и Альберт Великий, пользовавшийся в средние века репутацией великого знатока медицины[402].
Наконец, что касается до испытания холодною водою, то даже в наиболее опасном его виде, – погружения в воду и пребывание под нею в течение времени, нужного для того, чтобы трижды сделать выстрел из арбалета и дважды доставить бегом стрелу обратно[403], человек с хорошими легкими, хотя и с трудом, все же может выдержать его.
И так, отвечая на вопрос о том, как могло человечество в течение столетий придерживаться практики судебных испытаний для установления судебной достоверности, – мы скажем, что причину тому следует видеть в том обстоятельстве, что исход даже наиболее опасных из этих испытаний не был по необходимости всегда неблагоприятным для испытуемого, и что, таким образом, суеверному человеку являлась возможность видеть «суд Божий» там, где в наши дни легко было бы констатировать действие счастливых или несчастных для испытуемого физических условий.
Прибавим к этому, что человечество никогда не было настолько слепо, чтобы не видеть, что испытание огнем или ядом, если не непременно, то в большинстве случаев, сопровождается явным вредом для испытуемого. Сознавая это, человечество прибегало к таким испытаниям только при сильных уликах против обвиняемого и при невозможности проверки их каким-либо иным способом. Вот почему одновременно с испытаниями опасными средствами, известны были и такие, в которых неблагоприятный исход для испытуемого может наступить только при чрезвычайном стечении обстоятельств, объясняемом каждый раз волею Божией.
Испытание освященною водою или освященным хлебом, т. е. средствами самыми невинными по своим физическим последствиям, распространено было по всей поверхности земного шара, и притом с древнейших времен. Мы находим его и у жителей западноафриканского побережья, и у Японцев, Евреев, Индусов и Германцев[404]. Испытание опасными средствами применяется этими народами лишь по отношению к наиболее тяжким и сильно заподозренным преступникам, безвредными же по отношению ко всем остальным.
Индусское право, наиболее обстоятельное в своих предписаниях на этот счет, запрещает обращение к огневой и водной ордалиям в делах маловажных и предписывает употребление в таких случаях освященного напитка[405]. Немецкое право и, в частности, варварские законы грозят испытанием костром, раскаленным железом и кипящею водою только тяжким преступникам, не могущим привести в свое оправдание ни одного из обыкновенных доказательств допускаемых древнегерманским процессом. Заподозренная в вероломстве женщина, напр. идет на костер лишь в случае, если никто из родственников не согласится выступить в ее защиту и решить дело поединком с ее обвинителем.
В случаях почти не вызывающих сомнения преступности и притом тяжкой, наступление смертного исхода от испытания только предупреждает приведение в исполнение смертного приговора и имеет пред ним, то преимущество, что является в глазах народа делом не рук человеческих, а Божеского выбора.
С течением времени, по мере упрочения сознания в неотвратимости в большинстве случаев физического действия огня, воды или яда, все менее и менее применяются опасные средства испытания, по крайней мере к лицам высших сословий. Нарада, напр. воспрещает прилагать к браминам испытание ядом, а к кшатриям – испытание раскаленным железом[406]. Членов жреческой касты в Индии обыкновенно подвергали испытанию весами; для низших же сословий: валсиев и судрасов, существовало испытание холодною водою и ядом[407]. Что касается до Германцев, то уже Салическая Правда признает за свободными право откупаться от применения к ним ордалий; а другие варварские своды все более и более ограничивают круг лиц, подвергаемых судебным испытаниям, лицами несвободного состояния (рабами)[408]. В Англии XI и первой четверти XII ст. испытания холодною и кипящею водою применяются к одним вилланам. Испытанию раскаленным железом подвергают свободных людей светского состояния. Для лиц духовного звания существует только один вид ордалий – iudicium offae.
В 1215 году собор в Латеране запрещает обращения к ордалиям на протяжении всего католического мира. Но это запрещение, как показывает пример Англии, приводится в исполнение далеко не сразу. В уголовных процессах обращение к ордалиям встречается десятки лет спустя, в гражданских же ордалии выходят из употребления еще с половины 12 ст.[409]
У русских Славян испытания огнем и железом становится редкими уже в 13 в., насколько об этом можно судить как из прямого запрещения одного из них – испытания железом в грамоте Смоленского князя Мстислава Давыдовича с Готландом и Ригою (1229 г.), так и из решительного молчания о них Судебников[410]. В тоже время законодательство удерживает испытание жребием. Стоглав, говоря о жребии, употребляет выражение: «возложите на судьбы Божии», чем прямо оттеняется присущий ему характер – суда Божия. По описанию английского купца Лэна, порядок производства этого испытания в 16 в. был следующий. Судьи брали два восковых шарика: один с именем истца, другой с именем ответчика; подзывали постороннего человека, кидали ему шарики в шапку и приказывали вынуть один. В Польше железная и водная ордалии продолжают держаться в течении всего XIII в., и только в одном уголке Мазовии, в Добрясинской земле встречается одно, два упоминания о них в начале XIV в.[411]
Позднейшая история ордалий сводится, таким образом, повсеместно к постепенному ограничению, как случаев, при которых применяется испытание огнем, водою, или ядом, так и лиц, подвергаемых таким испытаниям. Опасные средства отходят на задний план и совершенно даже исчезают из судебной практики, по крайней мере, некоторых народов. Место их занимают испытания невинными по существу средствами, в которых роковой исход, как показывает опыт, наступает не как общее правило, а как исключение.
Судопроизводство Осетин служит этому решительным подтверждением. Память об испытании водою и огнем сохранил у них один язык. Обращения же к самым безвредным действиям, с целью раскрытия судебной истины, встречается у них на каждом шагу. Итак, в конце концов обычное право Осетин не только не отрицает того положения, что в древней системе судебных доказательств господствующую роль играют судебные испытания, но и служит решительным ее подтверждением, указывая нам в каком направлении происходит постепенное развитие или, точнее говоря, вымирание института ордалий.
III. Присяга. Мы только что видели, какие ордалии становятся со временем наиболее употребительными. Это те, в которых Божество призывается проявить свою чудодейственную силу через посредство безразличного по своей природе действия. Таковы испытания освященною водою у Индусов или остией у Германцев-христиан; таковы также невинные по своему характеру приемы, к каким, как мы видели выше, еще в наше время обращаются Осетины для испытания как самого подсудимого, так и его соприсяжников. Все эти действия на первых порах предпринимаются в том убеждении, что Божество, для которого все возможно, не преминет покарать виновного, сделавши для него опасным средство по природе своей безразличное.
Очевидно, что при обращении к таким средствам, роковой исход не может воспоследовать моментально. Когда человека заставляют пройти голыми ступнями по раскаленному железу или опустить руку в кипящую воду, обжог, свидетельствующий о виновности испытуемого в глазах Божиих, наступает немедленно. Другое дело при испытании остией и освященной водой Испытуемый может умереть или подвергнуться тому или другому несчастию на расстоянии целых месяцев и годов со времени производства испытания. Это обстоятельство в связи с естественным безразличием употребленного средства, рано или поздно должно было изменить народное воззрение на роль, какая при производстве испытания выпадает на долю сверхчувственной, неземной силы.
Гром, поражающий убийцу на месте преступления, производит на фантазию человека, несомненно, иное впечатление, нежели смерть, воспоследовавшая на расстоянии десятка лет со времени принятия остии. В первом случае Божество неминуемо будет признано само судьею преступление, во втором, может идти речь только о каре Божией, рано или поздно постигающей всякого делающего ложное утверждение. При испытаниях опасными средствами, моментальное наступление рокового исхода производит в умах присутствующих то же впечатление, что и поражение убийцы громом. И в том, и в другом случае Бог одинаково признается судьею. Иное дело при обращении к легким испытаниям. Уверенность, что они поведут к раскрытию истины, опирается не на том, что испытуемый только чудом, т. е. непосредственным вмешательством Божества, может избежать рокового исхода, а на том, что признающий себя виновным не решится призвать на себя кару Божию. В первом случае само Божество раскрывает людям истину, во втором страх Божий побуждает виновного воздержаться от лжи, от несогласного с правдою показания, другими словами, от ложной присяги.
Теперь понятно, каким образом ордалия с течением времени перерождается в присягу. Понятно также, почему немецкие юридические поговорки считают присягу не более как одним из видов суда Божия[412], а русские правые грамоты называют ее прямо «Божьею правдою»[413]. Понятна, наконец, невозможность всякого мало-мальски точного разграничения ее с судебными испытаниями. В самом деле, если, следуя Дану, мы признаем отличием присяги от ордалии то обстоятельство, что присягающий прибегает к средству невинному, веря, что Божество чудом может обратить это средство ему во вред, тогда как испытуемый подвергает себя действию средства опасного, в надежде, что Божество отвратит от него вред; – то спрашивается, как подойдет под такое определение суда Божия испытание освященною водой или остией?
Но, скажут нам, говоря это, вы отступаете от общеупотребительного значения слов: присяга ничто иное, как клятвенное обещание говорить на суде истину и ничего кроме истины, тогда как суд Божий есть испытание, в котором обвиняемый играет роль не активную, а пассивную.
Да, таково, несомненно, различие между современною присягою и древнейшим типом ордалии, но не таково это различие на первых порах. Даже и в наше время, как это например видно из 713 ст. Устава Уголовного Судопроизводства, присягающий не только произносить известные слова, но и подчиняется известному обряду: он обязан приложиться к кресту и евангелию. Если присяга и заменяется в известных случаях (712 ст. Уст. Уг. Суд.) только обещанием показать всю правду по чистой совести, то такая замена нисколько не говорит о том, чтобы присяга была не более, как таким голым обещанием.
Препирательства о том, обязаны ли атеисты приносить на евангелии присягу при своем поступлении в английский парламент, служат вернейшим признаком тому, что и протестантские наши, право которых является наиболее секуляризованным, все еще продолжают глядеть на присягу, как на своего рода испытание.
К тому же заключению приводить нас и то обстоятельство, что ни в одном из ныне действующих законодательств присяга не обходится без совершения известного обряда.
Во Франции присягающий, согласно раз установившейся практике, дает свои показания стоя, с обнаженною головою и поднятою к небу правою рукою, точь-в-точь, как он делал это и сотни лет назад. Рука, простертая вверх, обозначает с его стороны молчаливое обращение к Богу, как к сверхчувственной силе, могущей покарать его за неправду[414].
В Пруссии требуется от присягающего тоже поднятие правой руки, при чем закон 1846 года предписывает, чтобы второй и четвертый пальцы руки были согнуты, а остальные три – символ трех Ипостасной Троицы – были протянуты вверх[415].
Если и в наше время символический обряд сопровождает принесение присяги, то еще в большей степени мы вправе утверждать то же по отношению к древности или к средним векам.
У Индусов, как видно из Гаутамы, присяга приносима была перед идолами в присутствии раджи и браминов[416]. Кшатрии (воины) клялись слонами или оружием, вайсии (ремесленники и земледельцы) – коровами, зерном и золотом – всякий, следовательно, сообразно с характером своих занятий. Клятва каждый раз сопровождалась прикосновением к тому предмету, на который обращено было само заклинание. Выбор этого предмета определялся обычным занятием присягавшего[417]. Вишну с большою обстоятельностью рассматривает вопрос о том, чем должен клясться присягающий, и ставить решение его в зависимость от ценности иска и от общественного состояния присягоприимца.
У Греков времен Гомера присяга сопровождается обыкновенно прикосновением к тому предмету, который считался как бы принадлежностью призываемого к присяге Бога и героя. Так, например, в одном месте Илиады, Менелай требует от Антилоха, заподозренного им в задержании его колесницы во время боя, чтобы он не только поклялся в своей невинности именем Посейдона, но и прикоснулся при произнесении этой присяги к своим лошадям. Посейдон в Греческой мифологии, как известно, считается творцом лошади. – Теми же соображениями объясняется, почему присягающий Зевсом подымают свои взоры к небу, признаваемому местопребыванием Зевса. Так поступает, напр., в той же Илиаде Агамемнон, при передаче пленной Бризеиды в руки Ахиллеса, когда клятвенно утверждает сохранения им ее девственности. Символическим действием является также поднятие вверх скипетра при принесении присяги лицами власть имеющими, как например, Гектором, клятвенно обещающим Долону подарить ему колесницу Ахиллеса, в случае удачного выполнения им ночного нападения на греческий стан[418].
В римском процессе, как это доказывает Бетман-Гольвег, присяга встречается уже в древнейший период, в своеобразной форме – legis actio sacramenti. Она носит еще вполне характер религиозно-символического действия и состоит в том, что обе тяжущиеся стороны вносят каждая в святилище определенную сумму денег; от святилища и делаемый ими взнос получает наименования sacramentum (sacramentum a sacro, объясняет Варрон). Проигравшая сторона теряет внесенную ею сумму, которая и идет на покрытие издержек культа, как бы в искупление божеству за оскорбление, какое наносится ему лжесвидетельством. В позднейший период республики присяга теряет свой символически характер. Во времена Цицерона, как видно из его сочинений, обыкновенной формулой присяги является присяга именем Бога, головою присягающего и его детей. В императорский период к названным формулам присоединяется еще следующая: присяга гением императора, пеплом отца и др. Произнесение формулы не сопровождается более совершением какого бы то ни было обряда[419].
От народов древнего мира перейдем к средневековым.
Неутомимый Гримм приводит сотни текстов, доказывающих то положение, что Германцы не довольствовались одним клятвенным заявлением истины на суде; но прикасались при этом: язычники к своим мечам, христиане – к кресту или мощам святого. Прикосновение присягающих к собственной груди, бороде, локонам головы, встречается так же часто, как и прикосновения ими к земле, траве, деревьям, посоху, кольцу и т. п.[420]
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Рубрики: