Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

ВЕРОУЧИТЕЛИ ЭПОХИ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ
Первая половина и середина XIX в. оказались одним из самых драматических периодов в истории нашего народа. Кумыкское общество было расколото на два лагеря сторонников и противников царской политики на Кавказе. Раскол коснулся и духовенства. Не выделяя ни одну из противоборствующих сторон, мы коснемся фактов из жизни различных религиозных деятелей, той эпохи, чтобы дела их не были преданы забвению.
В 1817 г. новый царский наместник на Кавказе Адурахман Какашуринский (Атлы-боюнский) писал о событиях Кавказской войны:”Погибли алимы, книги их сожжены, мусульмане в горе…”, “Мусульманин мусульманину строит козни, вместо друга видит в нём врага”. Одной из главных причин бедственного положения своего народа шейх считал отрыв национальной аристократии от интересов собственного народа: “Всем бекам царь жалование назначил, …Продавшись богатству, унизили они Ислам. Оттого и плачу горько, что разбили сердце нам”.
Несомненно, самым знаменитым кумыкским вероучителем этого времени являлся Ташау-Хаджи Эндиреевский. В современной чеченской литературе его принято называть чеченцем, однако это явно неправильно, ибо тогда сохранились бы хоть какие-то свидетельства о его принадлежности к тому или иному чеченскому тейпу, к тому же не имеется никаких документальных сведений о наличии в Эндирее в конце XVIII в. чеченского населения. Более или менее определенно можно говорить, что до 1831 г. он, получив от Мухаммада Ярагского право наставничества накшбандийскому тарикату, работал муллой в одной из эндиреевских мечетей. Будучи по тем временам человеком уже немолодым (средняя продолжительность жизни тогда не превышала 30 лет), он примкнул к Гази-Мухаммаду, когда тот прибыл в Эндирей с армией для осады крепости “Внезапной”. Шейх из Эндирея нашёл своё новое пристанище в Чечне. Здесь он получил прозвище Вокха-Хажи (“Великий хаджи”) и стал, по сути, правителем небольшого государства с теократической формой правления. Начиная с 1832 по 1837 гг. он действовал почти самостоятельно от дагестанских имамов и считался царской администрацией едва ли не более опасной фигурой, нежели они.
Следует отметить и то, что в 1830-1840-е гг. он являлся единственным шейхом проживавшим на территории Чечни. Он явился основателем первого суфийского тариката в Чечне – “саясановского вирда” ордена Накшбандия. Ташау отличался бесстрашием в боях и был грозой кордонной линии царской армии в Чечне и Кумыкии. В 1832 и 1834 г. Ташау, как главный знаменосец мюридисткой армии Гази-Мухаммада, выдвигался на пост имама Дагестана и Чечни, но оба раза уступил своим конкурентам, которых поддерживал шейх Мухаммад Ярагский. Последний считал военных вождей Гамзата и Шамиля более послушными своей воле, нежели Ташау. Сказывалась и малочисленность и политическая неискушенность чеченских алимов в сравнении с аварскими. Немалую роль сыграл, по мнению чеченских историков Я. Ахмадова и Э.Хасмагомадова и факт натянутых отношений между горскими и равнинными обществами.
Известно, что Ташау-Хаджи, хорошо понимая тяжёлое положение кумыкских крестьян, изнывавших под двойным гнётом, своих феодалов и царских чиновников, но не желавших ради мюридизма покидать родные места, был противником устоявшейся среди верхушки имамата точки зрения на них как “пособников гяуров и мунапиков”. В письме к приставу Кумыкского округа Мусе Хасаеву он писал, что собирается распространять шариат среди кумыков методом мирного убеждения постепенно в течение 10-15 лет. Совершенно иной точки зрения придерживалась быстро богатевшая наибская верхушка, видевшая в грабительских набегах на мирных равнинных кумыков и чеченцев верный источник для собственного обогащения.
Вплоть до 1840 г. Ташау превосходил Шамиля в боевой силе, отчего даже пытался командовать имамом. Однако, когда после падения Ахульго Шамиль перенес свою столицу в Чечню, началось падение могущества Ташау-Хаджи. На сторону Шамиля перешли почти все бывшие сподвижники эндиреевского шейха, а сам он был понижен в звании. Военный предводитель всей Чечни был низведён до должности обычного наиба в Аухе. Тяготы суровой походной жизни, полученные в сражениях раны и разочарование во многих прежних товарищах, преждевременно свели шейха в могилу. Место его захоронения в Саясане стало зияратом для многочисленных мюридов Ташау-Хаджи.
Большим почётом в имамате пользовался младший современник и земляк Ташау-Хаджи Идрис-Эфенди сын Мустафы из Эндирея занявший после его смерти место ауховского наиба. Али Каяев писал, что Идрис-Эфенди был один из самых воинственных наибов Шамиля, участвовал в самых жарких сражениях и был награждён всеми знаками отличия. В цитируемой арабистом Мансуром Гайдарбековым рукописи (её название М.Гайдарбеков не приводит) говорится: “Хочется сказать, что Ташав-Хаджи Эндиреевский, Идрис-Эфенди Эндиреевский и Шангерей Кафыр-Кумукский были львами равнинного Дагестана”.
Идрис-Эфенди был также знаменит своими познаниями в арабской филологии, за что получил прозвище ал-Байани – “Красноречивый”. Идрис оставил после себя работы “Тухфат ал-абрар” и “Баварик ал-Хавариф”. Последнее сочинение является касыдой (одой) направленной против Мамагиши-Кади Эндиреевского, известного своей поэмой “Нанизанные жемчужины о гнусностях известных возмутителей”, полной оскорблений в адрес Гази-Мухаммада и Шамиля. Большое внимание Идрис-Эфенди уделял вопросам шариата и фикха. Он составил конспект из трудов знаменитого арабского ученого Салиха ал-Йамани (умер в 1697 г., учитель известных дагестанских Алимов Мухаммада Кудутлинского и Мухуммада Убринского), пытавшегося дать рациональное истолкования норм шариата, что свидетельствует о свободомыслии и большой начитанности эндиреевского алима. Согласно преданиям, Шамиль считал одного Идриса-Эфенди равным в учености всем остальным наибам вместе взятым.
В 1848 г. после нападения отряда наиба Шамиля Кайирбека Буртунаевского на Эндирей Идрис-Эфенди обрушился с критикой на методы борьбы мюридов с царскими войсками, от которых страдали не столько царские солдаты, защищенные крепостными стенами, сколько мирные кумыкские земледельцы. Окружавшие Шамиля льстецы извратили суть слов Идриса-Эфенди и представили дело так, что тот якобы являлся участником обширного заговора, в который были втянуты и другие влиятельные в имамате люди. Становившийся все более подозрительным и деспотичным Шамиль поверил клевете и отдал приказ расправиться с Идрис-Эфенди. Узнав об этом, Идрис-Эфенди тайно выехал из Ауха в Эндирей, где, сдавшись царским властям, был амнистирован и вскоре по иронии судьбы занял должность сельского кадия, освободившуюся после смерти его прежнего противника Мама-Гиши Эндиреевского. Уйдя от Шамиля, Идрис-Эфенди больше не вмешивался в политику. Известным вероучителем был также брат Идриса-Эфенди – Салих из Эндирея.
Противниками царской власти проявили себя и такие кумыкские алимы Муртузали-Кади Болатов из Карабудахкента и Башир Ашиев из Аксая (Яхсая). Первый из них возглавлял восстание в своём селении против Мехти-шаухала в 1819 г., за что был выслан в Никулинский острог. Второй возглавлял Назрановское восстание в 1858 г., и был повешен военно-полевым судом. В историю Ингушетии Билал Ашимов вошёл и как наставник первого ингушского шейха Индерби Актолиева.
Упоминавшийся выше алим Мама-Гиши из Эндирея в течение более 20 лет, начиная с 1823 г. являлся кадием в родном селе. В названной выше поэме он рассказал о своем пребывании в плену у мюридов. По свидетельству арабиста М. Гайдарбекова, Мама-Гиши сравнительно неплохо владел арабским языком, но ввиду его лишённой всякого чувства меры личной неприязни к Гази-Мухаммаду и другим имамам, поэма представляла собой сплошной поток оскорблений в их адрес. В целом Мама-Гиши был, по словам своих современников, человеком очень образованным, и можно предполагать, что не все его произведения до сих пор выявлены и получили известность.
Примечательно то, что он (Мама-Гиши-Бек), как установлено архивными разысканиями К.Алиева, является также автором сочинения, содержащего сведения по истории Дагестана. Последнее известным кавказским просветителем Иосифом Адамовым (преподавал в Ставропольской гимназии кумыкский язык, с научной экспедицией побывал в Кумыкии, в Эндирее и, видимо, имел встречи с рядом кумыкских интеллектуалов – вероучителей того времени) было включено в составленную им в 1852 г. “Кумыкскую хрестоматию”, предназначенную для учеников кавказских гимназий.
Гораздо успешнее против мюридизма выступал Юсуф-кади Яхсайлы (Клычев). В своих посланиях к другим алимам и к народу он заявлял, что газават как “борьба слабых против сильных” неминуемо ведет лишь к напрасным человеческим жертвам. В своей борьбе с идеологией газавата Юсуф пытался заручиться поддержкой авторитетных зарубежных шейхов, но безрезультатно.
Юсуф, бывший любимым учеником Саида Араканского, представлял собой пример раздвоенности сознания являясь одновременно человеком и западной и восточной традиций. В 1830-е гг. он занимал должность кадия в мусульманской роте кавказского конвоя царя Николая I. Следует отметить, что несколько десятилетий спустя эту должность занял внук (сын дочери) Юсуф-Кади Мухаммат – Эфенди Османов.
В бытность в Петербурге Юсуф-Кади выучил русский языки, читал на нём книги и журналы, познакомился с русскими и татарскими учёными. Известно о его глубоких познаниях в медицине, математических и естественных науках. Наблюдая за жизнью русского общества, Юсуф-Кади осознал научно-техническую, социально-экономическую и культурную отсталость мусульманских народов. По словам современника в бытность в Петербурге Юсуф-Кади взвесил достижения Запада и Востока и отдал предпочтение Западу. Именно этот сознательный выбор и заставил его критиковать мюридизм, в котором он видел стремление отгородиться от жизненно важной для мусульман задачи интегрироваться в российское общество. В России Юсуф-Кади увидел силу способную пробудить его родной край от вековечной спячки. Одновременно Юсуф углублял свои познания и арабском языке и за своё не имеющее в Дагестане аналогов владение системой арабского стихосложения заслужил почётное прозвище “ал-Баяни” – “Красноречивый”.
Юсуф был также известен как искусный острослов, об остроте и меткости его шуток сохранилось немало историй. Приведем пример состязания между Юсуфом и другим известным алимом его эпохи Гази-Мухаммадом Карахским. Три дня они беседовали между собой на самые различные вопросы религии и шариата. Наконец на третий день спор завершился. На вопрос свидетелей дискуссии о знаниях Юсуфа Гази-Мухаммад ответил, что он чувствовал у Юсуфа “не запах науки, а только запах поэзии”. Юсуф на подобный же вопрос о Гази-Мухаммада заявил, что от того “больше пахнет урбечем, чем наукой”.
В 1859 г. пленный Шамиль спросил у Юсуф-Кади за что тот, столь ожесточенно на него нападал в своих проповедях, тот ответил, что он критиковал людей сжигающих библиотеки, намекая на уничтожение мюридами книжной коллекции его учителя С. Араканского. Существовало предание, что якобы Юсуф узнав о смерти своего противника в Медине в 1871 г. покаялся в своих нападках, однако по свидетельству близких аксайского кадия, он умер почти одновременно с бывшим имамом, так и не узнав о смерти Шамиля.
Сторонниками Юсуфа Клычева проявили себя мулла Осман из Эндирея, знаток кумыкской и чеченской старины Молла Курумов из Баммат-Юрта (ныне селение Виноградное в Чечне) и Аюб-Кади (Айгум сын Курбана) из Дженгутая. Аюб-Гази считался потомком жившего на кутане Нижнего Дженгутая Аркас беглого крымского хана Герея. Аюб оставил после себя сочинение “Удар Божьего грома для сожжения последователей дьявольского пути”, направленное против идеологов мюридизма. Известно, что Аюб-Кади 1849-1852 гг. по приглашению графа Воронцова преподавал арабский язык и мусульманское вероучение в Дербентском медресе. Любопытно, что попутно в медресе преподавались русский язык и отдельные светские науки. Интересно отметить, что востоковеды В.Бартольд и Д.Кермани, опубликовавшие в начале ХХ века статью о кумыках во французской исламской энциклопедии (Enciclopedie de L,Islam), считают Аюба Дженгутейли одним из зачинателей модернистской (джадидистской) литературы среди кумыков.
После смерти в 1852 г. Аюба его место занял его ученик Аккубек Акмурза оглы из Кафыр-Кумука. Противниками мюридизма проявили и такие влиятельные на Кумыкской равнине вероучители-алимы аксайский кадийУмар-Эфенди Османов (зять упоминавшегося выше Юсуфа Клычева) и кадий Кафыр-Кумука Темир-Болат, аксайские муллы Джанмурза-Кади (друг Саида Араканского) и Акмурза-Кади (считался лучшим учеником Юсуфа-Кади).
Мало что можно сказать о политической ориентации следующих известных алимов своего времени шейха Умалата из Костека, Махмуд-Кади и Юнус-Кади из Аксая, Будайчи из Алхаджикента, Акая сына Боята (автор сочинения “Манахидж ар-рашад”) и Али-Арслана сын Бурагана из Эндирея.
Расколотое, под воздействием внешних сил, на враждующие группировки кумыкское духовенство оказалось неспособным сплотить вокруг себя свой народ в самый ответственный момент национальной истории. Потеряв в лице большинства все более отрывавшихся от собственных корней аристократов ответственную элиту способную защищать национальные интересы, кумыки в отличие от других народов Дагестана не нашли ей замены в своём духовенстве. Одной из главных причин этой неудачи явился запрет пророка Мухаммеда (С.А.С.) на племенную рознь (“ассабийя”). Сохранился его хадис призывающий арабов отказаться от племенной розни и объединиться вокруг Ислама. Этот хадис сыграл значительную роль в консолидации арабской нации. Совершенно иное воздействие он имел на другие народы, в том числе и кумыков, у которых религиозное доминировало над национальным. Поэтому кумыкское духовенство, не осознав своей исторической миссии, подпало под влияние различных внешних сил и, расколовшись на противоборствующие группы само, привело и к расколу всего кумыкского общества. Неспособность кумыкского духовенства в XIX в. внести свой вклад в укрепление нации, наряду с ассимиляцией нашей аристократии царским офицерством и чиновничеством повлекли за собой негативные последствия для всей нации.