МАКСИМ КОВАЛЕВСКИЙ
СОВРЕМЕННЫЙ ОБЫЧАЙ
и
ДРЕВНИЙ ЗАКОН
ТОМ ПЕРВЫЙ
МОСКВА.
Типография В. Гатцук, Никитский бульвар, собствен. Д.
1886
МАКСИМ КОВАЛЕВСКИЙ
СОВРЕМЕННЫЙ ОБЫЧАЙ
и
ДРЕВНИЙ ЗАКОН
ОБЫЧНОЕ ПРАВО ОСЕТИН В ИСТОРИКО-СРАВНИТЕЛЬНОМ ОСВЕЩЕНИИ
In order to understand the most ancient condition of human society all distances must be reduced, and we must look at mankind, so to speak, through the wrong end of the historical telescope.
“Maine. Early law and Custom”
МОСКВА.
Типография В. Гатцук, Никитский бульвар, собствен. Д.
1886
18 июля 1922
Автору Осетинских этюдов
Всеволоду Федоровичу
МИЛЛЕРУ.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Эмбриология права, таково наименование, всего более отвечающее той новой ветви обществоведения, которая ставит своей ближайшей задачей объяснить порядок зарождение правовых институтов. Западно-европейскими историками и юристами уже сделано несколько одиночных попыток ее построения. Еще больше подготовлено материала и сгруппировано данных для выяснение обнимаемых ею частных вопросов. Но последнее слово еще не сказано, и едва ли будет сказано вскоре. Дело в том, что выводы, полученные на основании этнографических данных, далеко не сходятся пока с теми, какие установлены путем историко-сравнительного изучение арийских законодательств; почему одни писатели, стоя на почве этнографии, а другие на почве сравнительной истории права, взаимно отрицают друг друга; одни утверждают позднее происхождение семьи и агнатического рода, предпосылая им во времени коммунальный брак и материнство; другие, наоборот признают патриархальную семью зародышем всех позднейших форм человеческого общежития. Какой, спрашивается, выход из такого неизбежного, по-видимому, дуализма? Мы думаем, что им может быть лишь детальное изучение обычного права тех арийских народностей, которые, как Осетины, доселе сохранили в своем быту многочисленные остатки уже пройденных ими стадий развития. Этим основным воззрением определяется и характер и план издаваемого нами труда. Мы намерены представить не простое описание обычаев малоизвестного еще народа, но и объяснить фактами из быта этого народа многие темные вопросы древнего права Ариев. Мы надеемся найти в нем те посредствующие звенья, без знакомства с которыми невозможно восстановление того темного процесса, последствием которого было зарождение первичных юридических институтов. Не по всем, однако, вопросам осетинское право дает ожидаемый нами ответ. Нередко само оно лишено этих посредствующих звеньев, и последние должны быть с трудом отыскиваемы в законодательных памятниках исторических представителей арийской семьи. Отсюда необходимость широкого применения историко-сравнительного метода и взаимного объяснения осетинских обычаев арийскими правовыми древностями и арийских правовых древностей – осетинскими обычаями. Отсюда необходимость озаглавить наш труд так, как он озаглавлен на первой странице издаваемого исследования. Мы искали дать объяснение осетинским обычаям, и это желание последовательно привело нас к изданию сочинения «О современном обычае и древнем законе», этих двух важнейших источниках правовой эмбриологии.
Два раза предпринятая поездка на Кавказ доставила главный материал для описания осетинских обычаев, материал, во многом пополненный впрочем на основании работ местных исследователей. В таких работах нет недостатка. Джантемир Шанаев, Пфаф, а также многочисленные сотрудники газеты «Кавказъ», «Терских» и «Тифлиских Ведомостей» подготовили во многом почву для моего исследования. Полное издание профес. Леонтовичем сборника осетинских адатов и приложенный к ним обстоятельный библиографический указатель значительно облегчили дело. Несомненно однако, что без филологических исследований Всеволода Миллера, вполне определивших народность осетин и выяснивших отдельные стороны их религиозного быта, а также их исторические судьбы, невозможно было бы никакое научное описание осетинского обычного права.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПЕРВОГО ТОМА.
I. Вступительная глава
II. Религиозные верование общественное устройство Осетин.
III. Имущественные отношение Осетин
IV. Договорное право Осетин.
V. Семейное право Осетин.
1. Брачное право
2. Союз родителей и детей
VI. Система родства и наследования
Ближайшей задачей настоящего труда является освещение юридических древностей народов арийской крови тем светом, какой проливают на них осетинские обычаи. Выполнение ее сделалось возможным лишь с тех пор, как Всеволоду Миллеру окончательно удалось обосновать тот взгляд, что осетинский язык принадлежит к иранской ветви арийских языков. Высказанное впервые Шегреном учение об иранстве Осетии встречало в течение десятков лет энергический отпор со стороны частью случайных посетителей Кавказа, как напр. барона Гакст-гаузена, частью со стороны местных этнографов-юристов, которые, по сходству некоторых обычаев Осетин с правом того или другого народа, считали возможным признать их то Немцами, то Евреями. Я имел уже случай высказаться однажды по вопросу о том, в какой мере такое сходство в отдельных институтах дает право заключать о племенном сродстве. Отправляясь от той мысли, что одинаковость экономических и бытовых условий вызывает к жизни в разобщенных между собою местностях и у разноплеменнейших народов сходные юридические нормы, я решительно отрицал возможность выводить из такого сходства какие-либо этнографические заключения. Литература об осетинском обычном праве дает, как мне кажется, решительное подтверждение высказанному мною взгляду. Сочинение г. Пфафа, первого из русских исследователей, занявшегося описанием осетинских обычаев, много теряет от того, что, под влиянием слишком поспешно-сделанных антропологических и филологических наблюдений, г. Пфаф остановился на несчастной мысли видеть в Осетинах какое-то смешение арийского народа с семитическим. Своей догадке о том, что корень Осетинского народа составяло колено Еврейского народа – Гамер или Джимер, имя которого якобы уцелело в названии горы и аула Джимара в центре Осетии, г. Пфаф старался найти прочное обоснование в сопоставлении Осетинских обычаев и обрядов с обычаями и обрядами древне-еврейскими: «У коренных Осетин сын почти всегда старается жить при отце и всю жизнь беспрекословно подчиняется ему и всем старшим в роде: это учреждение чисто-семитическое. Осетины народ патриархальный по преимуществу, По коренному осетинскому праву, брат был обязан жениться на вдове умершего брата – это так наз. левиратский брак, – учреждение, свойственное, как известно, только семитам. У Осетин почти всякий, живущий в достатке, кроме законной жены, держал еще одну или несколько наложниц (номлус, nomunalis uxor); дети, рожденные от подобной наложницы или именной жены, назывались кавдасардами; от того, что они рождались в яслях; кавдасарды служили своему отцу и старшим братьям, как рабы. И это учреждение свойственно исключительно только Евреям или Семитам.»
Утверждать все это можно только под условием совершенного незнакомства с данными сравнительной истории права. Чтобы убедить в этом читателя, чтобы доказать ту мысль, что, на основании сходства в правовых институтах Осетины с одинаковым правом могут быть признаны и Туранцами, и Семитами, и Арийцами, мы рассмотрим в отдельности каждое из тех оснований, какие г. Пфаф приводит в подкрепление своей теории. Чисто семитическим по своему характеру признает г. Пфаф тот осетинский обычай, в силу которого сын остается жить при отце, подчиняясь беспрекословно старшим в роде. Но жизнь сообща родителей с детьми составляет общую черту всех народов, в быте которых удержалась так наз. семейная община. Она составляет в такой же степени характеристику американских краснокожих, как и Германцев времен Цезаря, Индусов эпохи редактирование священных сводов, Ирландцев в эпоху составления древнейших трактатов Брэгонов, южных Славян и Великороссов нашего времени; быт Кабиллов, как и быт Китайцев – одинаково представляет нам следы широкого распространения в наше время или недавнего еще господства таких основанных на кровном начале кооперативных ассоциаций. Можно с уверенностью сказать, что они не остались чуждыми ни одному из арийских народов Европы. Итальянские партечипанце, испанские «Companuas de galicia Французские «parsonneries» аллеманские «genealo-guiae» – это не более, как частные проявления общего западно-европейским народам начала семейной нераздельности, уцелевшие обломки некогда господствовавшего родового быта. Говорить о том или другом народе, что он патриархальный по преимуществу и признавать такими Семитов можно только под условием совершенного незнакомства с юридическими древностями и феноменального смешения понятий. В самом деле, если о Семитах можно говорить, что они народ патриархальный, то только желая обозначить тем нечто совершенно противоположное началу родовой или семейной нераздельности. Патриархальный быт, образец которого дает нам библейское повествование об Аврааме и Лоте – этих первых по времени патриархах – быт малой семьи, образовавшейся путем разделов и совершенно чуждой тем характерным чертам, какие мы наблюдаем в семейной общине; а эту-то малую семью осетинское обычное право представляет нам еще в периоде ее образования, как нововведение по отношению к характеризующему, их быт началу семейной нераздельности.
Не большую доказательную силу имеют и другие доводы, приводимые г. Пфафом в доказательство семитизма Осетин. Левиратный брак, в котором он видит решительное подтверждение своего основного взгляда, как показывают сочинения этнографов и историков, явление свойственное многим народам в эпоху их перехода от семейной полиандрии к индивидуальному браку. Из арийских народностей его знают одинаково и Индусы и Греки, хотя ни один исследователь и не позволит себе доказывать на этом только основании принадлежность Осетин к тем или другим.
Совершенно непонятным является для меня то утверждение г. Пфафа, что в обычае держать конкубин следует видеть учреждение, свойственное исключительно только Евреям или Семитам. Откуда бы взялся в таком случае индусский, греческий, римский или древне-кельтический конкубинат, с тем особым положением, какое создаваемо было им для рожденных в нем детей, положением каких-то младших братьев, более или менее зависимых от законной семьи, одним словом однохарактерным с тем, каким пользуются, как мы увидим, осетинские кавдасарды?
Что касается до тождества Осетин с Германцами, то эта догадка высказываема была на том лишь основании, что некоторые осетинские имена, как напр. слово «elder» для обозначение старейшины или термин «cau» отвечающий германскому понятию о гау или округе, – звучат сходно с немецкими: факт весьма понятный, раз мы примем во внимание несомненное сходство всех арийских языков между собою. Ссылки на медленную речь Осетин, на тон и каданс голоса, как на нечто установляющее сходство их с северными Немцами[1], основание на столько шаткие, что едва ли нужно останавливаться на развитии той мысли, что на них одних довольно трудно строить какие-либо умозаключения. Немудрено поэтому, если те же явления казались одним исследователям доказательством германского, а другим семитического происхождения Осетин, и г. Пфаф в частности находил возможным утверждать, что наружность, жесты и говор у весьма многих Осетин напоминают Евреев[2]. Иранство Осетин, доказанное В. Миллером лингвистическими данными, находит подтверждение себе и в фактах Осетинской археологии и истории. На съезде в Тифлисеграфом Уваровым обстоятельно был обоснован тот взгляд, что осетинский погребальный ритуал, в котором г. Пфаф почему-то видел сходство с еврейским, на самом деле отражает на себе влияние религиозных воззрений, высказанных иранцами в их священной книге Вендидад. В Осетии встречаются гробницы, построенные над землею, в которых трупы стоят на подставках, не касаясь самой почвы. Обычай этот, по мнению гр. Уварова, стоит в прямой связи с тем религиозным воззрением древних Иранцев, по которому труп оскверняет собою землю; иначе трудно было бы объяснить обращение к такому способу погребения, невыгодные последствия которого в гигиеническом отношении должны были обнаружиться с самого начала.
В подготовляемом им к изданию третьем выпуске осетинских этюдов, В. Миллер, на основании разбора греческих надписей южной России, включенных г. Латышевым в его сборник, и некоторых свидетельств древних писателей, приходит к тому заключению, что иранские поселения распространены были на всем северном Кавказе, что кочевья Иранцев в этой части Европы должны быть отнесены к отдаленному периоду индоевропейского ее заселения, и что в числе их были Аланы, отождествляемые нередко средневековыми писателями с народом Асси или Яссы наших летописей, иначе говоря, с Осетинами. На сколько восходят исторические свидетельства, народы иранской ветви уже сидели на занимаемых ими на Кавказе местах в эпоху великого переселения народов, говорит автор Осетинских этюдов. Осетины известны Грузинам с тех самых пор, с каких эти последние помнят о самих себе. Уже в III в. до P. X. Оссы являются могущественными союзниками Грузин. Поселение их на Кавказе восходит, по грузинской летописи, к доисторическим временам. Их мифический предок Уовос так же древен, как мифический родоначальник Грузин. С другой стороны, поселение Алан, в состав которых должны были входить Оссы, по классическим известиям, также восходят в глубь веков. Уже Аполинарий Сидонский говорит о «caucasigenos Alanosu»; Иосиф Флавий знает о них, как о живущих на Дону и и Меотиде; Плиний описывает их поселения, как расположенный к северу от Дуная. Таким образом, показание Грузинских летописцев о древности Осетин находят себе решительное подтверждение в однохарактерных свидетельствах древних писателей об Аланах.
Из исторического очерка, каким г. Миллер намерен закончить свои многолетние работы об Осетинах, видно, что этот народ занимал на первых порах плоскостную часть Северного Кавказа, по верхнему течению Кубани и оттеснен был в долины притоков Терека лишь впоследствии, когда тюрко-татарские и черкесские племена (горские Татары и Кабардинцы) заняли их старинные места на запад в горах и равнине. Из дошедших до нас летописных свидетельств видно, что отдаленные предки современных Осетин были народом довольно многочисленным!», способным ставить десятки тысяч войск и вести войны попеременно с Армянами, Грузинами, Персами и Арабами, позднее с Русскими Славянами времен Святослава, и Кабардинцами XV-го и след. столетий. Византийские источники нередко упоминают об осетинских царях, вероятно не более, как случайно возвысившихся над другими, родовых старейшинах. Производимые же в Осетии раскопки, по характеру открываемых ими предметов, не оставляют сомнения в существовании между обоими народами довольно деятельного торгового оборота. По всем этим данным можно придти к заключению, что в современных Осетинах мы должны видеть не более, как уцелевший остаток тех многочисленных иранских поселений, какие расположены были некогда в южной России, что предки этого народа согнаны были наплывом новых кочевников с первоначально-занятых ими мест жительства и, удалившись в горы, нашли в них одновременно благоприятные условия для сохранения своей независимости и препятствия своему численному размножению.
Таким образом, изучение осетинского быта призвано пролить яркий свет на правовые порядки той ветви арийской семьи, от которой дошло до нас наименьшее число древних источников права. Сродство Осетин-Иранцев с другими ветвями арийской семьи позволяет нам обращаться к помощи только что возникающей науки арийских юридических древностей для объяснения часто непонятного для нас источника тех или других осетинских обычаев: постоянное же сопоставление последних с нормами древнего права Индусов, Германцев, Кельтов и Славян, не говоря уже о Греках и Римлянах, дает нужный критерий для определения древности их происхождения, убеждает нас в возможности признать эти обычаи, в каждом частном случае, то общим достоянием арийской семьи, то продуктом тех специфических условий, в какие поставлен был этот народ, как характером занимаемой им местности, так и соседством с Кабардинцами, Татарами и Грузинами. Только имея в виду разновременность происхождения осетинских обычаев, существование в них нескольких последовательных наслоений, далеко не всегда туземных, в состоянии мы извлечь из их изучения ту пользу для юридической археологии, какую обещает нам самый факт существования в горах, вдали от гражданского оборота, неисследованной еще ветви общего с нами племени.
Современные Осетины живут частью на Владикавказской площади, впрочем, лишь с недавних пор, частью в горах, по ущельям притоков Терека. Поселения их встречаются и на южном склоне Кавказского хребта, по верхнему течению большой и малой Лиахвы и Ксани. На севере соседит с Осетинами малая Кабарда, на востоке – Чеченцы (Назрановское общество), на юге – Грузины и Имеретины, наконец на западе – горские Татары и большая Кабарда. Численность Осетин – как северных, так и южных – достигает до 100 т. душ, Осетины распадаются на несколько обществ по ущельям притоков Терека, которые они занимают. Так, идя с запада на восток, ущелье реки Уруха и его притоков населено Дигорцами, по долине Ардона и его притоков сидят Алагирцы (что в переводе значит – верхние Осетины), по ущельям Саудона и Фиагдона – Куртатинцы, по Гизельдону и его притокам и по левому берегу Терека – Тагаурцы. Осетины, частью огрузинившиеся на южном склоне хребта, входят в состав Душетского уезда Тифлисской губ. и Рачинского Кутаисской. Северные Осетины называют их общим именем – Туальта.
Язык осетинский представляет два главных наречия: Дигорское и Иронское. Говор южных Осетин – Туальтцев есть поднаречие Иронского. Соответственно этим различиям в наречиях, и Осетины называют себя: одни Дигорцами, другие – Иронами, третьи, южные – Туальтцами. Общего имени у них не выработалось. Совершенно ошибочно, говорит В. Миллер, думать что Ир есть такое общее имя; Дигорец отличает себя от Ирона и называет его по-русски Осетином; Ирон же никогда не назовет Дигорца Осетином[3].
С тех пор, как начинается достоверная история Осетии, следующие факты особенно сильно повлияли на изменение ее бытовых условий. В начале IV столетия святая Нина, при содействии епископа Иоанна, распространила христианство у некоторых Осетин южного склона Кавказского хребта[4]. Распространение христианства в северной Осетии обыкновенно связывают с именем Грузинской царицы Тамары, и ей приписывают постройку того значительного числа церквей и часовен, какие в более или менее разрушенном виде встречаются нами в долинах Терека и его притоков. Историки Осетин считают, однако, более вероятным насаждение христианства, не ранее конца XII в., под тем же грузинским влиянием, под каким христианство с IV в. стало проникать к южным Осетинам или Туальтцам[5].
Из Грузии же были занесены в Осетию и первые зародыши феодального устройства. Определить с точностью время, когда Туальтцы подпали под влияние частью местных, частью Грузинских феодалов, – невозможно но недостатку источников. Несомненно только то, что в эпоху водворения в стране русского владычества, Туальтцы были подчинены двум грузинским княжеским Фамилиям: Эристовым и Мачабеловым[6].
Ближайшим поводом к тому было установлевление по течению Арагвы и в Ксанском ущелье двух Эриставств, или правительственных округов, которым подчинены были, в числе других жителей, и поселенные в этих местах Осетины[7]. Но показаниям гг. Яновского и Казачковского, сделанным гр. Паскевичу в 1831 г., Эриставами были назначаемы неизменно члены одних и тех же семей и родов, и это обстоятельство в такой же мере содействовало переходу их из назначаемых правительством чиновников в феодальных сеньоров, в какой наследственное исправление графской должности в пределах Карловингской империи содействовало обращению ее носителей в ленных владельцев. Осуществляя из поколения в поколение права верховных судей, полицейских агентов и налоговых сборщиков, Эриставы воспользовались широтою предоставленных им функций для установления системы чисто-личной зависимости поселенных в их округах крестьян от членов своего семейства. Упрочению последней в Грузии, как и на Западе Европы, содействовал еще факт наделения Эриставов царями, в награду за их службу, значительными участками в пределах состоявших в их управлении округов. Эта «terra comitalis», употребляя выражение карловингских дипломов, сделалась тем ядром, из которого развились обширные поместья Эриставов, заселенные дотоле свободными крестьянами; поместья эти приобрели постепенно характер феодальных ленов, и жители их перешли в ряды крепостных людей, удерживая право владеть землею не иначе, как под условием несения известных повинностей и платежей в пользу своих сеньоров. Систему отношений, впервые возникшую на жалованных им землях, Эриставы старались обобщить, распространяя ее на участки, не входившие в состав пожалования и занятый по прежнему свободными поселенцами. Путем захватов, нередко вызывавших восстания в местном населении, приводимом к покорности силою оружия, Эриставы сделались со временем верховными собственниками большей части земель южной Осетии и распространили на ее жителей начала крепостной зависимости и службы. Исключение в этом последнем отношении составили только те из Осетин, которые, живя в недоступных по своей природе горных ущельях, фактически не признавали над собою власти Эриставов, ни как чиновников Грузинского государства, ни как Феодальных собственников. Но и по отношению к горскому населению Эриставам нередко удавалось установить некоторую степень подчинения и зависимости. Строя свои замки и крепости при самом входе в ущелья, они затрудняли горцам доступ в долины и побуждали их стать по отношению к себе в положение данников, под условием предоставления им свободного прохода. Своим привилегированным положением Эриставы пользовались также для возвышения общественного состояния некоторых семей туземцев. Будучи сами из рода Сидамоновых, арагвские Эриставы покровительствовали дружественным им родам Царазоновых, Дзахиловых, Кусагоновых и других, которые, благодаря им, стали постепенно возвышаться над общим уровнем, не попадая, однако тем самым в ряды Феодальной знати, всецело составленной из многочисленных разветвлений правящих династий.
Я сказал уже, что попытки Эриставов закабалить свободное населения не обходились без того, чтобы не вызвать время от времени восстания в нем. Такими восстаниями Грузинские цари пользовались нередко для того, чтобы отнять у вызвавшего недовольство рода дальнейшее несение предоставленных ему правительственных функций. С таким отнятием нередко связывалась конфискация всего предоставленного роду имущества, служившего то материалом для новых пожалований, обыкновенно в пользу новой семьи Эриставов, то средством к расширению доманиальных владений самой династии грузинских царей. Так, в 1740 г. цари Теймураз и Ираклий лишили Эриставства род Сидамоновых и на место их поставили новую династию арагвских князей – Чолокаевых, с тем, чтобы на расстоянии немногих лет отдать его двум своим сыновьям. Та же судьба постигла и правивших дотоле в Ксанском ущелье Эриставов из дома Бибилуровых; царь Ираклий отнял у них вместе с Эриставством и принадлежавшие им имения, при чем, как видно из грамот, данных им жителям, царь принял клятвенное обязательство за себя и за своих наследников никогда не создавать новых Эриставов, и в выполнение этого обещания разделил Эриставство Ксанское между тремя своими детьми[8].
В эпоху перехода южной Осетии в руки русского правительства крепостная зависимость Туальтцев, поселенных на землях, перешедших во владения грузинского царского дома и родственных ему князей Мачабелли, проявлялась в след. форме: Каждое семейство крестьян обязано было давать ежегодно помещику по три барана, ценою каждый в рубль серебром. С каждого сакомло земли, величина которого равнялась 15-ти или 20-ти-дневной пахати, взыскивалось ежегодно в пользу помещика по одной корове (ценою в 5 рубл.), или в замен ее 5 баранов. Платеж этот известен был под названием бегары: он взыскивался с сакомло, независимо от числа пользующихся им дворов или лиц. Каждые два года тот же сакомло нес еще особый платеж, известный под названием даса-чукар, в размере одного быка, ценою в 10 рублей. Сверх этих видов платежей Осетинские селения, расположенные по Джавскому ущелью, несли еще по отношению к помещикам следующие обязательства: в сырную неделю с каждого дыма полагался платеж в 2 ф. масла и один литр сыру, ценою в 40 коп., в Великий пост – пиво или иной продукт на сумму одного рубля и сверх того ежегодно с каждого дыма две коды ячменя, одна копна сена в 5 пудов, доставляемая обыкновенно крестьянином на помещичий двор. Из повинностей жители Джавской долины несли только следующие: один день в году они обязаны были пахать расположенную при их селении помещичью землю, посев хлеба и уборка его также падала на крестьян. Если помещик нуждался в дровах для топлива, эти последние доставляемы были ему крестьянами в нужном для него количестве. Те же крестьяне обязаны были поставлять из своей среды столько домашних слуг, сколько требовал их помещик[9].
Сравнивая эти виды крестьянских платежей и повинностей с теми, какие несет сельское население всей вообще Грузии по отношению к своим помещикам, мы находим между теми и другими полное сходство. Из рапорта, сделанного С.С. Завалейским Г. А. Стрекалову 17 ноября 1829 г., видно, что все крестьянское населения Грузии одинаково обязано было пахать помещичье поле однажды в год всеми бывшими в его распоряжении плугами: как собственными, так и хозяйскими, а также боронить, жать, молотить и убирать хлеб. Все различие сводится к тому, что в Грузии в местностях, благоприятных виноделию и садоводству такие же обязанности падают на крестьян по отношению к виноградникам и садам. Что касается до натуральных сборов, то они всюду приурочены к известным срокам в году, обыкновенно к Новому году и Великому посту, причем, как и в Осетии, дозволяется замена одного вида натуральных сборов другим, например, замена приношений, делаемых баранами, – подарками свиней или кур. Обязанность личного услужения и снабжения помещичьего хозяйства необходимым материалом для топлива падает в одинаковой мере, как на Осетинских крестьян, так и на других крестьян Грузии[10].
Зависимость от Грузии и ее культурных влияний в такой же мере определила собою судьбу южных Осетин в какой сравнительно недавнее магометанства в среде Кабардинцев и горских Татар, а также возникновения у них сложной Феодальной организация, повлияло на бытовые условия северной Осетии.
Христиане не только в эпоху Ивана Грозного, но и несравненно более близкую к нам – похода Петра на Азов,[11] Кабардинцы окончательно переходят в мусульманство во второй четверти XVIII в. На расстоянии немногих десятков лет, по примеру Кабардинцев и Горские Татары становятся ревностными магометанами, не без влияния миссионеров, высылаемых время от времени Кумыкскими князьями (в частности Шамхалами Тарковскими), выдававшими своих дочерей замуж за старейшин Чегемского или Балкарского общества. Заграждая Осетинам, и в частности Дигорцам, доступ к некогда занятой ими северной плоскости, Кабардинцы приобретали тем самым возможность непосредственного влияния на своих горских соседей. Дигорцам, справедливо замечает Клапрот, необходима Кабарда. Весною, когда снег не сошел еще с занимаемых ими горных покатостей, Дигорцы высылают свой скот на кабардинские луга; из Кабарды же получают они, в случае частых в их стране неурожаев, необходимое для пропитания просо, а также нужную им соль. В свою очередь, Кабардинцы высылают летом, когда их поля сожжены солнцем, весь свой скот в Дигорию, на ее горные пастбища. Таким образом, продолжает Клапрот, оба народа тесно связаны друг с другом и живут между собою в дружбе, так как взаимно нуждаются один в другом. Эта экономическая зависимость горских жителей от плоскостных повела даже к установлению особой дани, которой княжеский кабардинский род Тау-Султановых облагал еще во второй половине XVIII в. некоторые дигорские селения, перечисленные у Клапрота. Эта дань, по словам немецкого путешественника, выплачиваема была всего чаще баранами и медными чанами, получаемыми Дигорцами из Имеретии. В Большой Кабарде, замечает тот же немецкий путешественник, также встречается несколько семейств, которые держат от себя в зависимости некоторые дигорские роды[12].
При таких условиях неудивительно, если Кабардинцы без большого труда распространили учения Корана и в Дигории, и если Дигорцы и в наши дни являются весьма ревностными прозелитами магометанства.
Тем же Кабардинским влиянием объясняется и развитие в среде северных Осетин Дигории и Тагаурии сословной организации, по своему типу во многом сходной с той, какая развилась в среде самих Кабардинцев, начиная с XIII в. – эпохи занятия ими северо-кавказской плоскости. Как наиболее воинственное и могучее племя, Кабардинцы не могли не сделаться предметом подражания для своих соседей. Все туземцы Северного Кавказа в одежде, оружии и домашней утвари, как и в манере держать себя перед людьми, одним словом, во всех проявлениях общественности – подражали и подражают Кабардинцам. Но своему влиянию во всех этих отношениях Кабардинцы могут быть сравнены разве с средне-вековыми рыцарскими обществами, правила поведения которых сделались со временем меркою порядочности, основанием к выделению, напр., в Англии джентльмена из среды его сограждан.
Если сопоставить сказанное с фактом экономической зависимости, в которой некоторые из Осетин жили, как мы видели, от Кабардинцев, а также с тем религиозно-нравственным влиянием, какое Кабарда приобрела, благодаря принятию ею мусульманства, то вполне понятным станет влияния кабардинской сословной организации на бытовые условия Осетин. Говоря это, я не хочу однако, сказать, что осетинские сословия возникли исключительно по образцу кабардинских. Процесс их образования несомненно заключает в себе много самобытного: в своих плоскостных соседях нарождающиеся в Осетии аристократические роды нашли только пример и поддержку, не только нравственную, но и материальную. Трудно сказать, возможно ли было бы образования привилегированных фамилий в Дигории и Тагаурии и подчинение ими свободного населения на началах феодальной зависимости и помимо влияния Кабардинцев, или нет, хотя пример Алагирцев, успевших удержать и полную независимость от Кабарды и сохранить одновременно свою родовую демократию, по-видимому дает право полагать, что развитие феодальных отношений является скорее результатом воздействия внешних, нежели внутренних причин.
После сказанного ясно, какое значения имеет для исследователя осетинских сословных отношений ознакомления хотя бы в общих чертах с организацией их в Кабарде.
Характеризуя последнюю, я имел уже случай обозначить ее термином феодальной[13]. Такое заявления с моей стороны вызвало ряд недоумений. Те лица, которые сделали мне честь критического отношения к моей теории, видели явное противоречие в факте одновременного господства в Кабарде общественного владения землею и утверждаемой мною феодальной организации. В этом отношении их воззрения являются только результатом той неопределенности представлений, какая доселе имеется у большинства писателей, незнакомых непосредственно с источниками поземельного строя феодальной Европы. Только проникнувшись той мыслью, что феодальная система не была легализированной экспроприацией земли небольшой горстью дворян, что фактическими владельцами в эпоху ее господства были крестьяне, как вечно-наследственные арендаторы, и что владение их было построено не на одном частноправовом, но и на общинном принципе, можно возвыситься до понимания того основного положения, что феодальная система была не исключительным явлением германо-романского мира, а необходимой стадией в мировом процессе общественного развития, стадией, совпадающей с эпохою перехода отдельных народов от военно-наступательной к военно-оборонительной системе. Этот взгляд, впервые высказанный Огюстом Контом, защищаем был мною и во всех предшествующих моих сочинениях.
Средневековая история Индии, в эпоху господства в ней империи великого Могола, как и изучения современного быта горцев нашего Кавказа, – доставили мне одинаково обильный материал для ее фактического обоснования. Работы же недавних ориенталистов, Тишендорфа в том числе, не оставляют, как мне кажется, поля для сомнения в том, что мусульманскому миру Феодальная система была известна в такой же мере, как и христианскому. На востоке и на западе, в отдаленной Индии, как и на берегах Сены или Рейна, в Византийской империи, как и в тех государствах, основа которым была положена распадением западной Римской империи, развитие феодализма не имело своим последствием исчезновения сельских общин и начала общественного владения землею. Метранкомии земиндарства на востоке, марки и сельские общины на западе – одинаково продолжали существовать, изменив только своему свободному характеру и став под высокую руку феодалов. Сравнения в деталях земельных или сословных порядков любой из тех областей магометанского мира в частности с теми, какие представляет средне-вековая Европа в эпоху не завершившейся еще феодализации – приводит к убеждению в действии там и здесь одинаковых причин и в сходстве вызываемых ими последствий. Я указал на такие аналогии как в первом выпуске моего «Общинного землевладения», так и в тех возражениях, какие представлены были мною на археологическом съезде в Одессе, в подкрепление высказанного мною взгляда о феодализационном процессе в среде кавказских горцев[14].
С этим необходимым предисловием, вызванным характером сделанных мне возражений, я перехожу к буквальному воспроизведению того, что было сказано мною раньше о характерных особенностях кабардинского феодализма и о влиянии, оказанном последним на сословную организацию Осетин.
Основу Кабардинского строя положило завоевания в ХIII веке северо-западной кавказской плоскости выходцами из Крыма, производившими себя от Инала, более или менее мифического лица, который, по словам предания, некогда правил Египтом и, после поражения его войск турецким султаном Магометом II, переселился в Крымское ханство. От 4-х ближайших потомков Инала произошли 4 княжеских фамилии или, употребляя кабардинское наименование, «пшэ»: Атажухины, Кайтукины, Мисостовы и Бекмурзины. Кабардинцы застали плоскость, заселенную народом адигейского происхождения, незадолго перед тем освободившимся от татарского ига и управляемым своими князьями. Князья эти, смотря по большей или меньшей состоятельности своей, включены были кабардинцами в одно из следующих двух сословий: «тлатоколтлешь» (в переводе – родовитый человек) и «дежнуго». Первые, в лице избираемого ими представителя, «кодза», одни разделили с кабардинскими «пшэ» управления страной. Вся земля поступила в верховное распоряжение вышеназванных трех сословий, что, однако, ни мало не воспрепятствовало общинному пользованию ею со стороны всей Кабарды.
Все остальное населения попало в большую или меньшую от них зависимость, распадаясь, в то же время, на целый ряд второстепенных подразделений, числом до восьми. Низшим из них являются рабы и прикрепленные к земле холопы, а высшим – люди свободного состояния («уорки», или уздени), ставшие к князьям в вассальные отношения. Взамен получаемой ими земли, «уорки» обязывались нести военную и придворную службу, сопровождать своих сюзеренов в их путешествиях и состоять при их особе дома.
Спрашивается теперь: каким образом отразились только что описанные порядки на сословной организации Осетин. В сведениях об осетинских адатах (обычаях), собранных в 44 году по распоряжению русского правительства, значится, что между осетинами существует четыре сословия: высшее или дворянское, которое они называют «уозданьлаг»», среднее – «фарсаглаг», низшее – «кавдасард» и несвободное или рабское – «гурзиак». Происхождения последних двух сословий легко объясняется, с одной стороны, войнами с Грузией, доставлявшими осетинам военно-пленных рабов («гурзиак» – буквально значит – из Грузин), а с другой – господствующим доселе обычаем держать наложниц, «нумулус», и приживать от них детей, «кавдасардов», которые наравне со всем остальным имуществом, поступают в общее владения двора или в раздел между живущими в нем семьями.
Гораздо труднее выяснить причины, поведшие к выделению из среды свободных людей, обозначаемых осетинами термином «фарсаглаг» (фарсаг – побочный, лаг – человек), особых привилегированных семей. При недостатке других данных, нам необходимо обратиться к преданиям и поискать в них указаний для разрешения этого вопроса.
Заметим с самого начала, что по вопросу о происхождении отдельных привилегированных семей между осетинами ходят двоякого рода предания: одни, которые могут быть названы фамильными, другие, которые всего ближе подходят под понятие народных. Сравнения обоих составит одну из наших задач. С помощью его, мы в состоянии будем отделить позднейшие генеалогические прикрасы от исторических фактов. Осетины, по названию занимаемых ими горных долин, распадаются, как мы видели, на следующие общества: тагаурское, куртатинское, аллагирское, дигорское и туальтское или наро-мамисоновское. Каждое из этих обществ имело свою историческую судьбу, каждое развило в своей среде особую организацию; каждое, поэтому, должно быть изучено в отдельности.
Древнейшим из этих обществ следует считать аллагирское. Опровергая фамильные предания, приписывающие тагаурским аристократам происхождения от Армян, Аллагирцы утверждают, что древнейшим осетинским поселением следует считать их аул и что родоначальники привилегированных фамилий в других ущельях не более, как выходцы из него. По народным сказаниям Аллагирцев, в аллагирском обществе никогда не было сословий. Все Аллагирцы одинаково потомки Оса-Багатара, мифического родоначальника Осетин, который, уступая напору Персов и Грузин, удалился в Аллагирское ущелье, где сыновья его построили каменную стену для защиты от соседей. Развалины этой стены еще видны в Аллагирском ущелье. Долгое время Аллагирцы жили между собою в мире и согласии, пока на соседнем плоскогорье не поселились Кабардинцы. С этого времени отдельные семьи, из видов наживы, вступили с Кабардинцами в соглашения, стали помогать им в их набегах, угонять к ним стада соседей, за что и были прогнаны с позором из среды аллагирского общества.
Изгнанники, так называемые абреки, поселились в Куртатинском ущелье, где сперва жили между собою мирно, сохраняя в своем устройстве демократическое равенство. Но вскоре вспыхнули родовые усобицы. Они повели к тому, что часть населения выселилась из Куртатии в Тагаурское ущелье, дотоле никем не занятое. Любопытно отметить при этом, что колонисты Тагаурии являются как бы пионерами кабардинской цивилизации. Предания даже открыто говорит о содействии, оказанном им кабардинскими князьями Кайтукиными. Уцелевший при избиении целого рода, молодой Куртатинец Шанаев находит приют в Кабарде у князей Кайтукиных, получает у них воспитания и, с их помощью, водворяется в Тагаурском ущелье. Кабардинское влияние с самого начала сказывается на той сословной организация, какая возникает в Тагаурии со времени занятая ее куртатинскими выходцами. Из рядов вольных людей, фарсаглагов, выделяются не только прижитые от наложниц дворовые люди, кавдасарды, и военнопленные или купленные рабы, гурзиаки, но и привилегированное сословие, члены которого носят одно наименование с кабардинскими узденями, – наименование «уозданьлаг», в настоящее время «алдар». Новые пришельцы частью из Аллагира, частью из Куртатии и Южной Осетии входят в эту, уже готовую организацию, занимая, кто – положения «побочных» людей, фарсаглагов[15], кто – членов привилегированного сословия. Таким образом, тогда как в куртатинском обществе продолжает господствовать прежняя бессословность, в Тагаурии, под несомненным влиянием Кабардинцев, складывается феодальная система. Это различие обеих долин сказывается, прежде всего, в сфере землевладения. В куртатинском обществе, как и в аллагирском, удерживается начало общего владения землею, сперва родами, позднее сменившими их сельскими общинами. В Тагаурии это нераздельное владения уживается рука об руку с развивающейся частной собственностью, субъектами которой являются узденьские семьи. На занятых ими землях последние селят новых пришельцев из Аллагира, Куртатии и южной Осетии. Устраиваясь на общинном начале, эти пришельцы, в силу занятия ими чужой земли, попадают в зависимое положение от узденей. Их зависимость проявляется как в характере их отношений к земле, – они не более, как наследственные владельцы чужой земли, – так и в сфере их личных обязанностей и прав.
Вот в каком виде представляются нам взаимные отношения сословий в Тагаурии до уничтожения в ней в 67 году крепостной зависимости.
Высшее общественное положение принадлежит уозданьлагам или алдарам. Уозданьлагское достоинство не приобретается ни покупкою, ни заслугами. Оно есть исключительное достояния одиннадцати фамилий, издревле приобретших это звание.
Права уозданьлагов весьма широки. Они одни могут владеть сверх гурзиаков и кавдасардами, распоряжаться ими по произволу и подвергать их наказаниям, помимо суда. Как верховные собственники всех земель Тагаурии, они получают от фарсаглагов следующие повинности и платежи. Весною каждый двор доставляет уозданьлагу одного ягненка, осенью – большого барана. К ежегодным платежам принадлежат также: воз сена, овечий сыр и 10 фунтов коровьего масла. Если фарсаглаг бьет на мясо скотину или режет барана, то передняя лопатка с ребрами принадлежит уозданьлагу. Во время поминок и свадеб фарсаглаги доставляют своим господам бузу и съестные припасы, смотря по состоянию. Что касается личных повинностей, то во главе их следует поставить обязанность сопровождать господина на собственной лошади, куда бы он ни ехал, на правах его телохранителя. Это та же обязанность, какая в средние века принадлежала вассалам. Рядом с этой повинностью, фарсаглаг несет другие, чисто хозяйственного характера. Во время покоса, пахоты и жатвы, из каждого фарсаглагского двора посылается на хозяйское поле один человек, который с собственными орудиями и на хозяйском корму обязан проработать целый день. Подобно нашим крестьянам в эпоху, предшествовавшую отмене знаменитого Юрьева дня, фарсаглаги пользуются правом свободного перехода от одного узденя к другому. Существенным ограничением этой свободы переселения является то обстоятельство, что, при оставлении прежнего местожительства, жилище фарсаглага и вся его собственность остаются в пользу хозяина. В свою очередь, последний, при неисполнении обязанностей фарсаглагом, имеет право прогнать его от себя. Взамен получаемых им выгод, уозданьлаг обязан оберегать живущего у него фарсаглага от всякой обиды и насилия. Если у фарсаглага украдут что-либо в ауле или отобьют у него скотину, розыскание и преследование виновного падает на уозданьлага[16].
Рубрики: