Одним из способов, которыми достигнута была на Западе эмансипация среднего сословия от феодальной аристократии, была покупка земель в собственность у разоряющейся знати. Та же покупка причина тому, что многие фарсаглаги с течением времени сделались совершенно независимыми частными собственниками и освобождены были от всякого рода повинностей и платежей. Этим путем восемь из упомянутых нами одиннадцати уозданьлагских семейств потеряли права на своих фарсаглагов и уступили в их пользу большую часть принадлежащей им земли. И так, фарсаглаги могут быть земельными собственниками. Они могут также владеть рабами-гурзиаками, но дети этих рабов уже считаются свободными. Одних только кавдасардов фарсаглаги иметь не могут, так как такая привилегия признается за одним высшим сословием[17].
Звание кавдасардов наследственное. Они составляют неотчуждаемую собственность той узденьской фамилии, к которой принадлежала их мать. Они не могут поэтому быть проданными или уступленными кому-нибудь в дар. Кавдасарды обязаны жить там, где им будет указано, и исправлять положенные им работы. Во время покоса, пахоты и жатвы из каждого кавдасардского двора должен быть выслан один человек, который на хозяйском корму работает один день. Если кавдасард убивает скотину или режет барана, передняя лопатка с ребрами должна быть отдана им алдару. Когда семья последнего готовится встретить праздник, кавдасард обязан сварить пива и отдать из него один кувшин господину, а также доставить последнему 3 хлеба и переднюю лопатку с ребрами от убитого им барана. Когда алдар празднует свадьбу, кавдасард в день, следующий за нею, обязан устроить у себя пир для молодых. Вообще же, живя в одном дворе с алдаром, кавдасард исполняет по отношению к последнему всякого рода служебные обязанности: чистить его двор, рубить дрова, варить пиво[18]. Такое зависимое состояние не мешает кавдасардам владеть землею, приобретенной покупкою или полученной по наследству, а также купленными рабами, дети которых признаются уже кавдасардами и, как таковые, принадлежат уозданьлагу. Выход из сословия кавдасардов невозможен.
Тогда как все вышеназванные сословия вместе с обязанностями имеют и известные права, гурзиаки или рабы считаются не более, как вещью: владельцы их могут делать с ними все, что им заблагорассудится: продавать и дарить целыми семьями или по одиночке и даже умерщвлять, если такова их будет «добрая воля»[19].
Чем в Тагаурии являются уозданьлаги или алдары, тем в Дигории бадиляты. В сословной организации Дигории кабардинское влияние может быть отмечено с еще большею наглядностью, чем в Тагаурии. Основания высшего сословия дигорцы связывают с поздним сравнительно поселением в их среде чужеродца-выходца из «Маджар»: города, развалины которого доселе сохранились на Куме, около станицы «Прасковея». Имя этого выходца было «Бадила». Он сделался родоначальником могущественного в Дигории рода «бадилят». На первых порах скромный пришелец, готовый зарабатывать себе существование уходом за стадами, Бадила приобретает в среде Дигорцев особенно почетное положение, благодаря выдающейся роли, какую ему приходится играть в войнах их с соседним аулом „ДониФар-сомъа. Дигорцы, гласить предание, не знали в это время огнестрельных оружий. Бадила первый знакомить их с употреблением ружья. Тот же Бадила, как мусульманин находить себе поддержку в кабардинцах-мусульманах, которые через его посредство стараются о введении Корана среди христианского населения Дигории. Народное предание обвиняет Бадилу и его потомков в тайных сношениях с Кабардинцами, которых они, будто бы, сами неоднократно приглашали в Дигорию, указывая им на легкую добычу.
Дигорцы мало-помалу привыкли видеть в Бадилятах кабардинских агентов и повиноваться им поневоле. Под влиянием Кабардинцев Бадиляты установили в Дигории ту самую общественную организацию, с характером которой мы уже познакомились выше, говоря о тагаурских сословиях. На ряду с рабами и кавдасардами известными в Дигории под наименованием «тума», появился в ней и класс людей, лично свободных, но зависимых от Бадилят, благодаря поселению на их землях. Этот класс, под наименованием «адамихат», вступил к высшему сословию в те самые отношения, в каких в Тагаурии стояли к нему фарсаглаги.
Любопытною чертою Дигорской сословной организации, доказывающей особую близость ее к кабардинской, является встречающееся в ней деление несвободного люда на два класса: рабов, из которых одни имеют право вступления в брак и основание семей, тогда как другие такого права не имеют. То же различение встречаем мы и в Кабарде: решения Нальчикского горского суда на каждом шагу упоминают о так называемых ими «обрядовых», холопях и холопках, иначе называемых «анаутами» и «анаутками». Последний класс, как видно из тех же приговоров, составлен был из лиц, попавших в ряды рабов путем покупки. За неповиновение господину и совершение тех или других преступлений «обрядовые» холопи могли быть переведены в класс «анаутов». В жалобах, предъявляемых в Нальчикский суд холопями против их господ, нередко значится, что господин произвольно включил то или другое лицо в ряды не имеющих обрядов холопей, так как им не было совершено никакого преступления. По предъявлении ему такой жалобы, суд каждый раз требует от собственника доказательств тому, что его холопом действительно совершены были те или другие действия, карою которым может служить перевод его в ряды не имеющих «обряда» холопей[20]. Практическим последствием зачисления в ряды последних было право господина разлучить мужа и жену при продаже их на сторону или, не обращаясь даже к такой продаже, ссудить рабыню-анаутку тому или другому лицу, по собственному выбору и не иначе, как во временное сожительство. Те же буквально порядки встречаем мы и среди Дигорцев. Их обычное право различает «кнеков» или дворовых людей от так называемых «коссегов»; о последних значится в сборнике адатов 1844 г., что «коссеги» женского пола настоящего мужа не имеют, что господин волен их отдать на время холостому человеку, по своему произволу, и что прижитых в таком сожительстве детей господин вправе дарить и продавать врознь. Иное дело, если речь заходит о «кнеке»; жен своих, значится в том же сборнике, они не могут увольнять, и это запрещение развода обязательно и для господина. В одном только отношение дигорские обычаи отступают от кабардинских, обнаруживая большую против последних мягкость к участи рабов. Провинившуюся холопку только тогда можно отнять у ее мужа и продать на сторону, если родители ее не согласятся заплатить господину положенной за нее платы; что же касается до детей, то, прижиты ли они будут в браке или вне его, и будет ли их матерью «обрядовая» или «необрядовая» холопка, они равно подлежать продаже врознь[21].
Историки феодальных отношений обыкновенно характеризуют последние тем, что, при их господстве, земельный собственник является вместе с тем и органом правительственной власти, и что жители одной и той же территории представляют из себя ряд иерархически подчиненных групп. Эти две основные черты феодализма вполне выступают в описанной нами сословной организации. Алдар и бадилят не только собственник земли, получающий с своих вечно-наследственных арендаторов положенную обычаем ренту в форме натуральных повинностей и сборов; он еще их политический глава, одинаково в военное и мирное время. По его зову фарсаглаги и кавдасарды обязаны стать под оружие и подчиниться его военному начальству; его повелениям послушны они и в мирное время, принимая к себе, например, на содержание его гостей и становясь кормильцами и воспитателями детей чужого княжеского рода не иначе, как с предварительного разрешения их собственного князя. В сборниках осетинских адатов, не только высказано открыто это предписание, но и прямо значится, что фарсаглаги и кавдасарды обязаны повиноваться беспрекословно своим князьям. Не осуществляя лично, опять таки по образцу средне-векового феодала, своих судебных прав, предоставляя сторонам ведаться между собою посредническим судом, Алдары и Бадилята в то же время осуществляют свое право верховной юрисдикции путем взимания с уголовных преступников штрафов в свою пользу. При изучении уголовного права осетин мы еще будем иметь случай говорить об этом, как о первом проявлении системы публичных кар, отличных от тех частных выкупов, к которым только и присуждаются осетины алагирского или нара-мамисоновского обществ, никогда не знавшие в своей среде привилегированных сословий.
При всем своем сходстве с феодальными порядками, осетинская сословная организация отнюдь не может быть уподоблена той, какую представляет западная Европа в эпоху завершившегося уже процесса феодализации. Такое положение мы вправе высказать, сравнивая между собою те отношения, в которых на западе сюзерен стоит к своему вассалу, а в Осетии алдар к своему фарсаглагу. Если там и здесь одинаково эти отношения построены на договорном начале, если в Осетии, как и во Франции времен первой редакции кутюмов, сеньор обязан доставить своему вассалу покровительство и защиту, под угрозой сделать недействительным самый договор, то с другой стороны, – осетинский вассал – фарсаглаг свободнее средне-векового в оставлении им господина. В этом отношении он представляет наибольшее сходства с тем hospes (в букв. переводе гость), о котором упоминают грамоты и политики XI в. во Франции, т. е. эпохи еще невыработанного феодализма. Подобно hospes, этому первообразу будущего второстепенного вассала, фарсаглаг вправе переходить от одного господина к другому, но под условием оставления в его пользу двора и земельного участка.
Самый источник происхождения того и другого класса одинаков: и hospites и фарсаглаги равно являются свободными людьми, селящимися на чужой земле по уговору с ее собственником и принимающими по отношению к последнему известные обязательства, личные и имущественные.
Что касается до рабов, то и их общественное положение в Осетии более приближается к тому, какое занимали они на западе в древнейший период средних веков, когда, по словам Брактона, в Англии, напр., еще проводимо было различие между villenagium purum или полным рабством u villenagium privilegiatum, с тою, однако, оговоркой, что господствующее на западе христианство с самого начала воспрепятствовало расторжению браков хозяевами рабов.
Особенностью осетинской сословной организации, вполне объясняемой, как мы увидим, их семейным правом, является существование в их среде особого наследственного класса, основа которому была положена внебрачными связями их привилегированного сословия. В русской литературе сделана была попытка найти аналогичное явление осетинским кавдасардам в нашей юридической старине, в факте существования у нас некогда особого класса детей боярских. Мы сочли нужным выступить открыто против нее по причинам, полное понимание которых возможно лишь под условием предварительного знакомства с семейным бытом Осетин, почему мы и отлагаем окончательное рассмотрение этого вопроса до того отдела нашего сочинения, который посвящен изложению гражданского права.
Переход Осетин под владычество Русских сопровождался значительными переменами в их общественном быту. Прежней зависимости их, на юге – от Грузии, на севере – от Кабарды, положен был конец, и это обстоятельство сказалось прекращением тех постоянных враждебных столкновений с соседними племенами, которыми характеризовался дотоле их общественный быт. И в среде самих Осетин приняты были действительные меры к упрочению мира и спокойствия. Вся страна разделена на приставства и включена со временем в состав Тифлисской губернии и Терской области. Вместе с тем приступлено к замене кровомщения, ближайшей причины частых междуусобий, выкупами, производимыми натурой и деньгами. В административной переписке легко проследить влияние вышеуказанных фактов на перемену в бытовых условиях Осетин. Тогда как в рапортах генералов Кноринга и Лазарева от 1801 и 1802 г. постоянно слышатся жалобы на делаемые Осетинами «озорничества», на увоз людей и дорожный грабеж, широко практикуемый ими в Дарьяльском проходе, на пути из Моздока в Грузию[22], в позднейших по времени донесениях, 30-го и 40-го года говорится уже об относительном замирении. Граф Паскевич справедливо видит одну из причин последнего в той защите от угнетения соседей, какая дана была Осетинам самым фактом поступления их под русское владычество. «Народ этот, – пишет он гр. Чернышеву 26 авг. 1830 г., – искони находился в зависимости у других, сильнейших племен. Притесняемый с северной стороны Кабардинцами, а с южной – грузинскими и имеретинскими князьям и, оный, при первом появлении в сей стране российских войск, под командою гр. Тотлебена, встретил их как своих избавителей».[23] Это обстоятельство не помешало, однако, повторению в Осетии целого ряда восстаний, каждый раз подавляемых силою оружия. Восстания эти вызваны были на южном склоне гор притеснениями помещиков – Эристовых и Мачабелли, обнаруживавших притязания на принадлежность им Осетин, заселяющих собою горные ущелья, а на северном – прямым подстрекательством дигорских и тагаурских старшин, враждебно относившихся к упрочению политического влияния чуждого им по вере христианского правительства. Эти два обстоятельства были причиною того, что русская администрация довольно рано перешла к открытой вражде с привилегированными сословиями Осетии и всячески старалась подавить их влияние. Средством к тому генерал Ермолов, еще в 1816 г., признает установления между Осетинами своего рода местного, волостного управления. Год спустя после принесения присяги Дигорцами, он в особом предписании на имя генерал-майора Дельпоцо повелевает последнему «учредить между Осетинами, избрав из них старейших и более уважаемых, род волостного правления, в котором бы разбирали они сами случающиеся между ними ссоры, делали раскладку повинностей и наблюдали за исполнением их»[24].
С той же целью, не смотря на домогательства Эристовых и Мачабелли – передать в их руки управление южными Осетинами, гр. Паскевич в 1830 г. установил в южной Осетии четыре приставства и подчинил последние: одно управляющему горскими народами по военно-грузинской дороге, а три горийскому окружному начальнику. В интересах большого объединения действий администрации, тот же Паскевич ходатайствовал в 1834 г. об установлении особой должности – главного осетинского пристава.[25] Та же система приставств несколько позднее была распространена и на северную Осетию, введенную сперва в состав так наз. Кавказской области, позднее – Терской. Приставам выданы были журналы для записки жалоб жителей и предоставлено право суммарного разбирательства по ним. Таким путем администрация приобрела возможность не только знакомиться с причинами местных усобиц, но и принимать меры к их искоренению. «Из числа поступивших на рассмотрение пристава дел, – пишет гр. Паскевич в своем донесении гр. Чернышеву от 5-го марта 1831 г., – 54 предъявлены по кровомщению. Известно, какие погубные следствия были от существования сего варварского обычая: целые семейства истреблялись, жены и малолетние дети переходили в руки убийц, которых сии последние или продавали в дальние края или оставляли в рабстве; даже на могилах убитых мстители убивали невинных детей, которых выдавали иногда сами родители для исполнения бесчеловечного обряда, чем дикие сии народы полагали успокоить прах убиенных. Тагаурские и куртатинские народы, освобождаясь таким образом от тяжб по кровомщению, чувствуют в полной мере благоденствие; кровные враги, которые доселе убегали друг от друга, теперь приходят вместе выслушивать решения и с радостью возвращаются в дома свои, не страшась уже более быть убитыми неприятелем кровным; сидевшие по нескольку лет в башнях для предосторожности от кровных врагов своих, стали свободными и ныне в дружеских сношениях; воровство и разбои прекращаются, и народ, угнетенный доселе всеми ужасами воровства, получил отдых.»[26]
Если дело замирения края не шло столь успешно, как желала этого сама администрация, то причина тому лежит несомненно в той слабой помощи, какую оказывали ей в этом отношении русские миссионеры. Хотя первые случаи посылки их в Осетию восходят еще до времен Елизаветы Петровны, до 1745 г., но, по отзыву архиепископа Евгения, результаты их деятельности были весьма ничтожны. Проповедники православия, говорит он, воспользовались щедротами правительства для собственных выгод, пеклись об умножении собственного достояния и, страшась лишений и опасностей, почти не оставляли Кизляра, не стараясь сблизиться с народами, между которыми должны были проповедовать слово Божие. В продолжении 21 года обращено было ими поэтому всего 2142 человека обоего пола.
Действия Моздокской осетинской комиссии распространения православия были не многим более успешны. Учрежденная в 1771 г. она в 20 лет успела окрестить всего-навсего 6657 душ обоего пола. Хотя число обращенных в следующий затем период времени от 1793 по 1814 г. и было несколько более значительно – 12500 душ, но последнее объясняется теми непозволительными средствами, к каким, по отзыву того же архиепископа Евгения, прибегала она с целью побудить Осетин к крещению, наделяя крестившихся подарками и обещая им свободу от податей. Когда, по повелению Государя, осетинская комиссия распространения православия в 1817 г., подчинена была ведению грузинского экзарха, число обращений несколько увеличилось, и в промежуток от 1817 до 1823 г. мы насчитываем их уже до 60 т., с тем, чтобы в следующее затем семилетие снова значительно упасть. Все эти обращения не выходили за пределы смежных с Карталинией долин южной Осетии, в которых христианство насаждено было, как мы видели из Грузии, не позже 12-го века[27]. Тагаурцев или Дигорцев пропаганда вовсе не коснулась. А между тем их в особенности и имела в виду русская администрация, видевшая в магометанизме враждебный ей элемент, а в распространении христианства способ упрочения русского владычества. Не удивительно поэтому, если в 40-х и 50-х годах, не увеличивая заметно числа обращений, русская администрация, по настоянию духовенства, принимает меры против дальнейшего распространения в крае магометанства и обращения в него прежних христиан. По поручению кн. Воронцова, штаб ротмистр Толстой объезжает северную Осетию и всюду объявляет ее жителям о запрещении выходить из лона православной церкви. Тот же кн. Воронцов значительно подвигает дело христианской проповеди, вводя в 1852 г. в Тифлисской семинарии обучение туземному языку подготовляемых для Осетии священников[28].
В настоящее время православие сделало заметные успехи только в плоскостной Осетии, да у Туальтцев южного хребта. Что же касается до жителей горских ущелий, то большинство из них, в частности Дигорцы и Тагаурцы, исповедуют мусульманство, а остальные приняли христианство чисто внешним образом, не отказываясь от повторения время от времени языческих обрядов.
При всем том, влияние христианской проповеди успело уже сказаться в значительной степени на изменении Осетинских обычаев. В 1835 г. барон Розен в отношении своем к экзарху Грузии от 25-го ноября еще вправе был указать на повсеместное господство в Осетии обычая увозить невест, на снохачество и деверство и одновременное сожитие с несколькими женами, как на решительное доказательство тому, что христианские миссионеры не исполняют своего назначения, весьма редко являются между горцами и еще реже отправляют у них богослужение, так что большинство не ведает ни исповеди, ни причастия[29]. Почти совершенное прекращение в настоящее время у Туальтцев обычая убивать новорожденных девочек и значительное ограничение снохачества, деверства и незаконного сожительства женатого Осетина с так наз. номулус является надежным показателем тому, что христианство и проводимая им нравственность все более и более прививаются к быту наших горцев[30].
Враждебное положение, в какое русскому правительству пришлось с самого начала стать по отношению к привилегированным сословиям, объясняет нам причину многих из тех реформ, какие внесены были им в общественное устройство Осетии. Чтобы освободить жителей Осетии от постоянной опеки их старейшин, – бадилят и алдаров, генерал Ермолов уже признал полезным, как мы видели, в 1816 г. устроить в осетинских аулах, как он выражается, род волостных правлений, в которых разбирали бы они сами случающиеся между ними ссоры, делали раскладку повинностей и наблюдали за исполнением их[31]. Когда, несколько лет спустя, в 1824 г. генерал-майор Ховен предложил, как средство для подавления дальнейших восстаний в южной Осетии, расширить права помещиков и предоставить им, между прочим, свободно задерживать крестьян, не выполнивших к ним своих обязательств, Ермолов поспешил ответить, что такое упрочение помещичьей власти совершенно не входит в виды правительства. Неоднократно повторявшиеся восстания в Тагаурии, в которых подстрекателями каждый раз являлись сами старшины, восстановили совершенно русское начальство против алдаров и заставили его всячески содействовать умалению того влияния, каким они пользовались в простонародии. В 1830 г. генерал-майор князь Абхазов пишет гр. Паскевичу: «Во все продолжения экспедиции против Тагаурцев я заметил, что находящиеся между ними десять старших фамилий решительно препятствуют соединению с правительством простого народа; при первом удобном случае сих непременно должно искоренить, и за возмущения простого народа против правительства необходимо лишить их выгод, предоставленных им прежним начальством». Преследуя эту цель, правительство сочло нужным назначить независимых от алдар аульных старшин сперва непосредственно выбираемых общинами, а потом назначаемых начальством, и вместе с тем законодательным путем регулировать права сельских сходов или нихасов, Соединяя небольшие поселки из 5, 10, 20 и 25 дворов в сельские общины в 50 дворов, русское правительство во главе каждой поставило старшину с помощником. Старшины эти подчиняются начальнику округа, от которого зависит увеличение самого числа помощников, смотря по необходимости, и, в частности, по числу входящих в состав общины поселков и хуторов. Обязанности старшин состоят в наблюдении за местным полицейским порядком, в исполнении приговоров народных судов, взыскании штрафных денег за полицейские проступки, в исполнении приказаний приставов и т. п. Сельские старшины в большинстве случаев являются только исполнителями решений, принятых сходом всех взрослых мужчин одного и того же селения или так называемым нихасом. В этом сходе старшины отдают обществу отчет в своих действиях и совещаются с ним о дальнейшем направлении общественных дел. На нихасе разбираются и решаются, по предложению старшин, всякого рода административные дела и составляются приговоры об удалении из общества вредных и порочных членов. Здесь же происходит распределение земельных угодий и раскладка казенных и земских податей и повинностей между отдельными поселками входящими в состав общины, а также распределение между жителями всей общины падающих на них общественных повинностей, выбор сборщика податей и других должностных лиц, назначение ссуд из запасных магазинов, принятие мер к взысканию недоимок и проч. При обыкновенном течении дел достаточно простого большинства; в делах важнейших требуется согласие 2/3 наличных членов; последними считаются только совершеннолетние мужчины.[32] В селениях, занятых исключительно родственными дворами, установления правительством аульных старшин не произвело значительной перемены в существовавшем дотоле порядке. В старшины, по прежнему, продолжали попадать только те лица, которые раньше пользовались положением родовых старейшин. Но в смешанных аулах новое устройство вполне привилось и значительно содействовало, с одной стороны, ослаблению влияния привилегированных сословие, а с другой – упрочению русского[33]. Такими смешанными аулами, в частности, являются все те, которые образованы на северной плоскости выселившимися из гор Дигорцами, в том числе Ново-христианский аул, Ново-магометанский и Ардонский. Введение в сельских обществах круговой ответственности в платеже падающих на каждый двор налогов в размере от 75 коп. до 3-х р., смотря по местности, а также некоторых натуральных повинностей по поддержанию и поправке дорог и пр., при полной свободе до последнего времени от рекрутчины, повлияло на введение между теми из них, которые поселены были на плоскости, системы периодического передела полей между дворами, довольно близкого по характеру к тому, который практикуется между соседними с ними казаками. Мы отмечаем эти порядки исключительно с тою целью, чтобы показать их сравнительно недавнее происхождение и невозможность видеть в них выражение народных, юридических обычаев. Первое распределения вновь отведенной Осетинам земли на плоскости было сделано в начале 50-х годов, причем алдарам тагаурского общества представлено было по 225 десятин на каждый двор; остальным Тагаурцам по 36. Но это распределения со временем было признано неправильным, как слишком благоприятное привилегированным сословиям. В конце 50-х и начале 60-х годов было начато новое распределение в северной Осетии земельных участков; земля была разделена по возможности равномерно между всеми аулами, при чем в основания принята была исключительно численность дворов в каждом. Двум только фамилиям – Дударовым близь Владикавказа и Тугановым в плоскостной Дигории были предоставлены в награду за службу, целые поместья, на правах частной собственности. Первым участок земли в 2500 дес, вторым – в 13.000 десят. Что же касается до алдар, то им предоставлены были равные наделы с другими; на случай же нежелания воспользоваться ими, дано право получить участок земли в 300 дес. на семью в соседней Кубанской области[34].
В судебном отношении Осетины, на ряду с прочими горцами, подчинены были сперва ведомству сельских и горских судов; со времени же введения новых судебных установлений, при Лорис-Меликове, судьям мировым и окружным. Как неудовлетворительно ни было отправление правосудия в горских судах, избирательные члены которых всецело были поставлены во власть назначаемого от правительства председателя, но положенное в основу их начало неограниченного господства обычая и обращения к русскому законодательству лишь в тех случаях, когда обычай не успел сложиться, являлось более или менее действительной гарантией неприкосновенности обычного права. С тех пор, как Осетины подчинены ведомству общих судебных установлений, и за сельскими судами, помимо тех случаев, в которых тяжущиеся дадут подписку, что отказываются от дальнейшего переноса дела в высшие инстанции, признана одна гражданская юрисдикция по искам не свыше 30 р., созданы, правда, большие гарантии правосудию, но в то же время существенно поколеблено неограниченное господство обычая – всецело в сфере уголовных, но отчасти и в сфере гражданских дел. Не удивительно поэтому, если исследователю обычного права представляется гораздо большая трудность удостовериться в действительном характере тех норм, каких Осетины придерживались в своих уголовных тяжбах, нежели тех, которыми руководствуются выбираемые ими сельские судьи (в числе не менее трех) в спорах гражданских. Память о первых все более и более исчезает, и русское начало уголовного правосудия проникает в юридическое сознания народа, что, разумеется, не мало затрудняет задачу исследователя и подчас вызывает с его стороны невольные ошибки.
Той же враждебностью русского правительства к привилегированным сословиям Осетии объясняется причина тому, что здесь раньше, чем в других частях Кавказа, преступлено было сперва к законодательному ограничению, а затем и к совершенной отмене крепостного права. Начало тому и другому прежде всего положено было в южной Осетии, благодаря, с одной стороны, преувеличенным притязаниям местных князей на рабскую зависимость от них чуть не всего населения, а с другой – тем восстаниям, которые эти притязания вызвали в среде последнего. Справедливо признавая крепостное право постоянной угрозой для собственного владычества, русское правительство со времен Николая Павловича приступило к определенно законодательным путем отношений крестьян к помещикам и к установлению, вместо крепостной, – оброчной зависимости. Так как, на ряду с крепостными, в южной Осетии можно было встретить и рабов, или так называемых ясырей, то пришлось принять также меры к постепенному переходу последних в свободное состояние.
Графу Паскевичу и князю Воронцову южные Осетины обязаны частью сохранением переданной им предками свободы, частью освобождением от барщины и натуральных платежей, какими некоторые из них были обложены в пользу князей Эристовых и Мачабелли, владения которых, впрочем, как мы видели, никогда не простирались далее входа в горные ущелья. Тот же граф Паскевич является ближайшим виновником того, что, начиная уже с 1827 г., преступлено было к постепенному освобождению рабов или ясырей, так как под его непосредственным влиянием состоялся общественный приговор 19-го декабря 1827 г., которым впервые было установлено, что ясыри или невольники должны быть отпущены на свободу по достижении ими известного возраста, при чем, чем дольше был срок их прежнего служения, тем короче являлся тот, который им предстояло дослужить: ясыри 5-ти летнего возраста должны были сохранить свою зависимость от собственников в течении 25 л.; те же, которые успели уже прослужить, – кто 10, кто 20 лет, получили право выхода из рабского состояния: первые через 20, вторые через 15 л. При более значительном сроке службы, уменьшался срок оставления в рабстве: при службе более 20 лет, срок этот был 10 лет; при 30 – 40 летней службе – 8; для лиц же, пробывших в рабстве от 40 до 50 л., свобода должна была начаться, по истечении пяти лет.
Чтобы положить предел притязаниям Эристовых и Мачабелли на крепостную зависимость присоединенных Россией Осетин горских ущелий, гр. Паскевич принял за правило признавать их права на тех только сельских обывателей, которые были в их фактическом обладании в 1806 г., в эпоху присоединения Грузии к России. Этим с самого начала положен был конец всем искам о разыскании помещичьих прав и дана возможность территориального ограничения крепостной зависимости. Так как большинство грузинских дворян не в состоянии были фактически поддержать своих прав на жителей горных ущелий, то последние, как общее правило, признаны были вполне свободными. Начавшиеся затем восстания в среде плоскостных Туальтцев убедили гр. Паскевича в том, что, как он сам выражается, все начатки гражданственности в среде Осетин совершенно истребятся, если предоставить их помещичьему велению[35]. Совершенно основательно замечая, что «отдача крестьян в руки князьям Эристовым, при беспорядочном помещичьем управлении в Грузии, повлечет за собою снова все едва утишенные беспокойства», Паскевич испросил у правительства, чтобы оно совершенно отказало Эристовым в их притязаниях в виду того, что права их не имели другого основания, кроме осуществления ими некогда обязанностей местных управителей края, и настолько были незначительны сами по себе, что без разрешения грузинского царя они не могли даже определять старшин в отдельные селения[36].
Продолжая дело, начатое его предшественниками, кн. Воронцов в 1851 г. добился совершенной замены крепостной зависимости оброчной на протяжении всех владений князей Мачабелли, которым, согласно его представлению, определен был, взамен отпущенных ими на волю крестьян, ежегодный пансион в 6 т. рубл. Из владельческих крестьяне южной Осетии сделались казенными. Князья Мачабелли должны были с этого времени удовольствоваться получением с. них 1/10 части урожая и лишены были права сгонять крестьян с той части своих поместий, которая издавна была занята предками теперешних владельцев[37].
Несравненно позже достигнуто было решение крестьянского вопроса в северной Осетии. Не ранее, как в 1867 г. преступлено было к выкупу личной свободы крестьян на след. условиях: за каждого отпущенного на волю коссака помещики получили выкуп в размере от 180 до 200 рублей. Место выкупа могло занять установление оброчной повинности сроком на 6 лет. О наделении крестьян землею не было поставлено и вопроса, почему большинство прежних холопьев образовало класс безземельных и поэтому материально продолжает оставаться в личной зависимости от прежних своих господ и состоять в их свите или в рядах домашней прислуги.
Те самые причины, которые вызывали демократическую политику русского правительства в Осетии, объясняют нам, почему притязания тагаурских и дигорских старшин на причисление их к дворянскому званию до сих пор не получили полного удовлетворения. Комиссия, назначенная еще в 1858 г., для определения личных прав туземцев левого крыла кавказской линии, уже высказалась в пользу признания за ними таких прав на том основании, что выслушанные ею депутаты от Кабарды, Балкарии и Ингушевского округа в одно слово указали на принадлежность бадилят и алдаров к одному сословию с высшими узденями в Кабарде, так наз. тлакольтлеш и дежнуго, и привели данные частого заключения между ними браков, возможных, как известно, на северном Кавказе только между семьями равного достоинства. Но, не признав доселе дворянских прав осетинских старшин, русская администрация в то же время постоянно отличала их от остального населения помещением их детей в кадетские корпуса, воспитание в которых открыто, как известно, одним только дворянским детям, отдачей их на казенный счет в Нальчикское горское училище, учрежденное кн. Воронцовым для знатных фамилий, наконец, принятием их на службу, частью в Лейб-гвардию, частью в собственный конвой Его Величества, частью в регулярные войска на льготных условиях. Наделения алдар в частности сперва 300 дес. каждого в Кубанской области, а затем всех в совокупности поземельным округом в 9 т. десятин земли в той же Кубанской области также вызваны воззрением на них, как на лиц, имеющих привилегированное положение в ряду своих сограждан. Вообще вопрос о зачислении в ряды дворян осетинских старейшин стоит на очереди и, вероятно, в скором времени будет решен в утвердительном смысле[38].
Оканчивая этим наш очерк исторических судеб Осетин, мы в ближайшей главе перейдем к изучению тех сторон их общественного быта, которые успели возникнуть и развиться независимо и ранее всякого иностранного воздействия на их внутреннюю жизнь. Я разумею родовые основы их быта, отлившиеся в форму существования в Осетии так наз. дворовых общин или нераздельных семей, во всем однохарактерных с теми, какие доселе удержались в среде южных Славян и между крестьянами наших великорусских губерний, и которые некогда составляли достояние всех арийских народностей, начиная от Индии и оканчивая Ирландией.
Религиозные верования и Общественное устройство Осетин.
Русское владычество застало Осетин в эпоху полного развития в их среде агнатического рода. Подобно другим народностям одинаковой с ними крови, Осетины селились не сплошными массами, а дворами. Население каждого двора составляли родственные друг другу лица, в числе нередко 40 и более человек[39]. Позднейшие по времени семейные разделы повели к выделению со временем новых хозяйств из единого на первых порах двора. Возраставшие этим путем поселки получили наименования или от той местности, в которой они были расположены, или от того рода, который положил им основание; так возникли патронимические названия некоторых селений, – этот характерный признак их родового происхождения.
Об таких селениях упоминает уже Клапрот в своем путешествии по Кавказу и Грузии. «Осетинские поселки, говорит он, обыкновенно весьма невелики и стоят нередко так близко одно к другому, что их легко принять за единое целое. Деревня, называемая Осетинами Кау, обыкновенно носит имя населяющей ее семьи[40]. С этим свидетельством Клапрота совершенно сходны показания более ранних путешественников, – Штедера и Рейнекс. Последний, говоря о поселениях Осетин, считает возможным отнести их жителей к одному из семи перечисляемых им родов. Роды эти, говорит он, подразделяются на несколько второстепенных ветвей, а эти последние в свою очередь дают от себя отпрыски в разные стороны. Каждая семья селится в отдельности, занимая один или несколько дворов, из которых время от времени, благодаря недостатку средств к пропитанию размножившегося населения, выделяются группы эмигрантов, ищущих новых мест для жительства и переносящих на них свои фамильные названия[41].
Я потому считаю нужным остановиться на показаниях упомянутых путешественников, что факты, приводимые ими, отошли в настоящее время уже в область прошедшего. Современный путешественник не только в плоскостной, но и в горной Осетии встречает сплошные селения, составленные из десятков неродственных друг другу дворов, что не мешает, однако, этим селениям носить подчас фамильное название одного из поселенных в них родов. Если не говорить о тех обществах, которые возникли в недавнее время, при ближайшем участии русского правительства, путем переселения жителей из горных аулов, большинство осетинских сел по составу своего населения может быть включено в одну из следующих групп: во-первых, аулы, занятые семьями, родственными друг другу, носящими одинаковое фамильное название, владеющими землею на общинном начале и ведущими нередко совместное хозяйство; аулы эти представляют собою не более как исключение, во вторых – аулы, в которых земля разделена подворно между родственными семьями; и в третьих, аулы, население которых составилось из нескольких фамилий, живущих большими или малыми семьями и, сообразно этому, сохранивших или утративших имущественную нераздельность[42]. Большинство современных аулов в Осетии принадлежит к этому последнему типу. Что же касается до тех обществ, которые основаны были на плоскости, по почину русского правительства, как напр. Ново-христианское селение, Ново-магометанское или Ардонское, то они устроены по типу кавказских станиц, и потому не представляют никаких особенно резко выдающихся национальных особенностей.
Рубрики: