Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

В пятницу, во время джумы, собралось в мечети народу видимо-невидимо. Мулла взошел на возвышение и стал проповедовать о житейской мудрости. Тему для проповеди он почерпнул из китаба. Между прочим, он сказал, что по выражению лица можно узнать мысль человека, а по некоторым приметам, — умен ли он, или глуп. «Берегитесь, правоверные», заключил мулла: «рыже-бородых: у них немного ума! Но если рыжебородый отпустит длинную бороду, — длиннее того, насколько можно захватить в кулак, то он непременно сделает какую-нибудь глупость!»
Случилось так, что в мечети присутствовал правоверный с длинной рыжей бородой. Сердце его дрогнуло, когда он услышал слова муллы. «Неужели», думал он: «слова эти относятся ко мне; к тому же мулла, распространяясь насчет рыжебородых, все как будто посматривал в мою сторону, — как будто словами и жестами указывал на меня». С тяжелыми думами он вернулся домой: «Ну-ка посмотрю я в зеркало, длинна ли моя борода». Посмотрев в зеркало, он с нетерпением схватил себя за бороду и о ужас! между пальцев торчат длинные космы его рыжей бороды! «Долой ее — долой, а то меня, чего доброго, и впрямь примут за глупца!» Ножниц под рукой не было: он бросился к очагу, желая обжечь торчащую между пальцами бороду. Бороду-то он обжег, но при этом опалил себе все лицо. «Ах, какой я дурак!» крикнул несчастный: «неужели мулла прав? Не может этого быть! Пойду по белу свету: наверное, найду где-нибудь рыжебородого, глупее меня!»
Сказано—сделано. Поплелся рыжебородый, куда глаза глядят. В одном куажэ (ауле), на площади, он наткнулся на рыжебородого и сильно ему обрадовался. «Давай-ка», подумал он: «расскажу ему о своем приключении; что он на это скажет?» Подходит он к нему, поздоровался и стал ему рассказывать о том, как он, обжигая бороду опалил все лицо. Незнакомец усмехнулся и, как бы в утешение, говорит ему:
— «Со мной было еще лучше: у меня была корова с рогами рогачом. Вздумалось мне как-то просунуть между рогами голову. Голова-то пролезла — ничего себе: надавил только немного виски; но назад ее вытащить нельзя! Что я ни делал, ничего не помогает; не лезет ни туда — ни сюда! Наконец, корова испугалась: подняла хвост и давай со мной, носиться по куажэ. Я болтаюсь беспомощно; кричу от боли, так как корова своею головою меня безжалостно подбрасывает вверх, а, к довершению досады, кто меня ни увидит, тот покатывается со смеху. Люди стоят у своих хунэ и хохочут. Наконец, надо мною сжалились: поймали корову и стали меня вытаскивать из тисков. Но не идет дело! Пришлось отпилить рога и тогда только меня освободили. Что же это такое?»
— «Правда», ответил наш старый знакомый: «твоя глупость почище моей. Пойдем теперь оба вместе, не найдем ли где-нибудь рыжебородого, глупее нас обоих?»
Тот согласился. Плетутся оба глупца в ближайшее торговое местечко, утешаясь мыслью, что, наверное, найдут того, кого ищут. Придя в местечко, они разинули рты от удивления: везде каменные дома и богатые лавки! Глазеют они по сторонам, как вдруг — какое счастье! На крылечке, под носом, ходит рыжебородый и покуривает трубку. Богат, видно, больно; но лицо у него обезображено: нос как бы приплюснутый, а на щеке рубец. «Что с ним такое?» думают путники: «видно это от глупости! Давай-ка ему рассказывать о наших неудачах! Что он на это скажет?»
Подошли они к богатому незнакомцу, вежливо поздоровались и стали ему рассказывать о приключении с бородой и между рогами коровы. Богач лукаво улыбнулся и говорит:
— «Все это вздор: со мной было еще лучше. Слушайте и утешьтесь! Взобрался я как-то на второй этаж своего дома, приподнял окно и стал забавляться тем, что плевал на проходящих нищих. Не знаю, каким образом задвижка окна отодвинулась: окно вдруг опустилось и своею тяжестью приплюснуло мой нос. Носа как не бывало! К моей досаде, все хохочут; не пожалел никто, даже и жена! В другой раз было еще почище. Выбрали меня односельчане в кадия. Как я ни отказывался, пришлось согласиться. Говорили, что выбирают меня за мой ум, а мне и невдомек, что им нужно было мое богатство. Полон дом софтов-мальчиков, но плохо слушаются проклятые! Пришлось куда-то уехать по делу, а софты-бездельники, зная, конечно, что я не далек умом, сговорились с женою, чтобы надо мною посмеяться. Приезжаю домой, как вдруг все в один голос: ах, как ты изменялся, кадий! Жена с участием спрашивает, не болен ли я. Я сдуру поверил и, понурив голову, отправился в свою комнату, чтобы хоть немного прилечь. Мне, право, так и казалось, что мне чего-то недостает. Все меня сочли за больного. Позвали азэ (лекаря), а тот не велел принимать пищи: говорит: «объелся!» Голод меня донимает страшно, и я уже думаю о том, чтобы наложить на себя руки. Жена все меня унимает и, уходя, по забывчивости как будто, оставляет яйцо, очищенное от скорлупы; как видно, сама собиралась полакомиться, или, может быть, она хотела меня побаловать лакомым кусочком, но так, чтобы этого не видел строгий азэ. Мучимый голодом, с жадностью я бросился на яйцо. Лишь только я успел его вложить так-таки целиком в рот, как вдруг вбегает азэ. Я испугался: проглотить яйцо уже не успею, а выбросить побоялся: уж больно строг был азэ! Так оно и осталось во рту. Азэ на меня набросился: «что это у тебя за шишка? ай-ай, это чума!» Не успел я оглянуться: он вынул инструмент, в мгновение ока сделал на щеке надрез и с торжеством вытащил — яйцо! Прибежали тут софты; явилась и жена. Мне больно, а они заливаются со смеху. Вот откуда это у меня рубец! После ваших глупостей моя будет третья и четвертая».
Кто из них был глупее! Путники не пошли уже дальше. Они, наконец, поняли, что глупцами хоть пруд пруди: дураков не сеют, не жнут, а они сами родятся.
Заметка.
Эта сказка характеризуется наивным и живым юмором, но вполне народной ее назвать нельзя: она носит признаки искусственной и, притом, более поздней переделки. На тему о так называемых «набитых дураках» имеется много сказок у других народов, но в кабардинской сказке оригинально состязание между глупцами; впрочем, есть на эту тему и нем. сказка, но, конечно, с совершенно другими деталями.
ЗЛАЯ ЖЕНА И ЧУДОВИЩЕ.
У одного уорка (дворянина) был пшитл (крепостной), а у этого пшитля жена злая-презлющая. Он скажет слово, а она два, да еще замахнется на него кочергой. Одним словом, — ему не было от нее житья: он всячески старался от нее избавиться, но это ему никак не удавалось. Однажды, он поехал в лес за дровами и, на обратном пути, заметил в стороне от дороги глубокую яму. «Вот хорошо бы туда спровадить свою злодейку!» подумал пшитль. Вблизи ямы, ему бросилась в глаза нависшая над ней яблоня со спелыми сладкими яблоками: «Вот и приманка!» невольно сорвалось с языка у шпитля: «она, ведь, любит лакомиться яблоками». Первым делом он заделал отверстие ямы хворостом и покрыл сеном; затем стал трусить яблоню, от чего посыпалась сотня-другая яблок; яблоки он собрал и положил на заделанное отверстие ямы, а когда все уже было готово, он сунул несколько яблок в карман и поехал домой.
— «Что ты пропадал так долго в лесу, такой-сякой!» стала пилить его сварливая жена, лишь только его издали заметила, сидящем на арбе с дровами: «развалился, как уорк какой-нибудь!» Этого мало: она еще подняла кочергу, чтобы попробовать, крепко ли сидит на арбе ее муж, когда он поднес к ее рту несколько яблок:
— «Смотри, какие румяненькие! Ты, ведь, их так любишь!» сказал догадливый муж и остановил этим поднятую
уже руку своей жены.
— «Откуда ты их взял, милый муженек?»
— «Нашел в лесу! я их нарвал много, но пришлось их бросить: мне некуда их было спрятать. Хочешь, я тебе укажу, где эти яблоки».
— «Веди, пожалуйста, хоть завтра на рассвете!» Сказано — сделано. На рассвете уселись на арбе муж с женою и отправились в лес за яблоками. Дорогой жена была в прекрасном настроении духа. Развеселился и муж, и стал хвастаться пред женой, какой он предусмотрительный:
— «Знаешь, что, голубушка! яблоки я не бросил кое-как; они, ведь, могли отсыреть на земле и попортиться. Я набрал хворосту и сена и на этой подстилки разложил бережно яблоки одно к другому. Я все о тебе помнил, и ты будешь довольна!»
Когда они подъехали к этому месту, то жена, увидевши целую кучу прекрасных яблок, бросилась туда со словами:
— «Какие славные яблоки! да, как их много! Их хватит на целый месяц» Лишь только она с мешком ступила на настилку и жадно протянула свою руку за яблоками, все это полетело вниз, а, вместе с настилкой и яблоками, и злая жена!
Стоя на краю обрыва, пшитль очень хорошо слышал, как его жена грохнулась на дно ямы, и как оттуда раздались ее проклятия. Но он себе и в ус не дует; выручать ее оттуда он и не думает. Спустя немного, он повернул быков домой и без жены зажил припеваючи.
На дне ямы, куда свалилась злая жена, жило чудовище. Лишь только она его увидала, то сейчас же на него набросилась с руганью:
— «Чертово отребье! с какой стати ты здесь растянулось: мне негде ступить ногою. Да посторонись ты ужо!» и начала его пилить и пилить, забыв о том, что это не ее муж, а чудовище. По временам возражало и чудовище. Таким образом, ругань не прекращалась по целым дням; чудовище делалось все тише и тише, свернувшись вдвое, а голос злой жены все возвышался и становился до того громким, что крестьяне, приезжавшие за дровами, слышали его, но, конечно, не зная, откуда идет этот неистовый крик и объясняя все это сверхъестественными причинами, отходили подальше.
Крик на дне ямы все еще не прекращался. Однажды, приехал в лес за дровами старик-крестьянин. Он услыхал крик и решился подойти ближе к яме. Заглянув туда, он крикнул:
— «Чего вы там орете, черти?»
— «Помоги, добрый человек!» взмолилось чудовище: «совсем заела злая жена!»
— «Отчего не помочь? помогу; дай только клятву, что меня не обидишь!
— «Не только что не обижу, но даже и в беде пригожусь» умоляющим голосом сказало чудовище.
Крестьянин срубил длинную-предлинную ветку и спустил ее на дно ямы. Чудовище вцепилось в нее своими когтями и старик его вытащил из пропасти. Злая жена так-таки и осталась на дне ямы; она хотела было и себе схватиться за ветку, но чудовище мотнуло хвостом, и она отскочила в сторону. Да и старик торопился уж слишком: он тоже боялся злой жены.
Очутившись на поверхности земли, чудовище взвилось на воздух, а затем опустилось на верховьях реки, протекавшей чрез ближайший аул. Страшное чудовище загородило своего телом речку так, что ни одна капля воды не могла протечь. Каково же несчастным жителям аула! Они бедные мучаются от жажды; скот ревет; в ауле стоит стон и плач! Один только старик, вытащивший чудовище из ямы, не изнывал от жажды: сколько раз он ни пойдет к тому месту, где чудовище запрудило воду, он приносил полные ведра воды. Видят соседи, что чудовище старику ничего не делает, между тем как всех других, которые подходят близко к нему за водою, оно поедает, и сообщают об этом всему аульному обществу; общество просит старика пособить горю и предлагает ему, в виде платы за труд, кошелек золотых. Старик согласился, взял деньги и отправился к чудовищу:
— «Сделай милость, чудовище!» стал просить старик: «пропусти воду; я, ведь, недаром прошу: я получил кошель золота. Что же больше с тебя и возьмешь?»
— «То-то получил; теперь мы квиты. Смотри, больше не приходи!»
— «Да, если не будешь больше проказничать!»
Вода устремилась бурным потоком: чуть не затопила аула. Все жители рады-радехоньки, что есть, чем утолить жажду и напоить скот.
Отпустив воду, чудовище взвилось на воздух и опустилось на верховьях речке в другом ауле. И там стоит стон и плач, так как воды нет ни для людей, ни для скота. Прослышавши, что в соседнем ауле есть такой старик, который знается с чудовищем, запрудившим воду, жители целым обществом обращаются к нему с просьбой, за что и предлагают ему два кошелька золотых. Старик не прочь помочь. Взяв деньги, он отправился к чудовищу:
— «Помилосердствуй! Чего ты мучаешь народ? Отпусти им малость воды!»
— «Я, ведь, тебе говорил, чтобы ты больше ко мне не приставал. Мы уже расквитались!»
— «То ли было бы, если бы ты сидел на дне ямы?»
— «Ну, не припоминай, пожалуйста! Пропущу уже воду. Но, смотри! Придешь еще раз, то не пеняй на меня: съем тебя, как поедаю и других».
— «Да, если не будешь больше мучить народ, то меня и не увидишь!»
Вода прошла, а в ауле поднялся радостный крик: и люди и скот утолили свою жажду.
Чудовище понеслось в третий аул, запрудило и там воду. Являются и оттуда к старику люди с просьбой помочь горю и предлагают уже не два, а три кошелька золота. Старик согласился, но зная, что чудовище по доброй воле не отпустит воды, он решился окончательно с ним разделаться: бежит к чудовищу, скинув с себя лишнее платье, с взъерошенными волосами и с признаками на лице страшного испуга, и кричит издали:
— «Спасайся, чудовище! Злая жена выбралась каким-то чудом из своей ямы, разогнала своим криком весь народ; — я-то убежал, в чем был, чтобы тебя предупредить: она тебя ищет!»
— «Ну, если эта проклятая баба выбралась из своей ямы, то нам двум нельзя жить вместе на свете!»
С этими словами чудовище бросилось с ближайшей кручи и убилось до-смерти. Вода, разумеется, потекла по-прежнему и вся местность, благодаря находчивости старика, избавилась навсегда от угрожающей их опасности. Старик же на полученные им деньги построил себе прекрасную саклю, завел быков, лошадей и целую баранту, и зажил на славу.
Заметка.
Сказка о «Злой жене» весьма распространена среди, славянских народностей. На эту тему была уже помещена в VII выпуске Сборника сказка «Жена-спорщица». Разница между сказкой, известной в станицах по Тереку, и нашей заключается в том, что в первой злая жена, вместо ямы, попадает в воду, а муж идет ее искать не по течению реки, но против, так как она была противная; притом, в этой сказке нет второй половины нашей. Ближе всего подходит к нашей сказке вариант северно-русский, помещенный у Афанасьева (Народ. русс. сб. т. III). Аксессуары обеих сказок почти те же, но вместо нашего чудовища, является чёрт, отплачивающий мужику, вытащившему его из ямы, тем, что поселяется в жен знатных купцов и бояр, а крестьянин лечит и зарабатывает деньги.
Во второй половине нашей сказки слышатся отзвуки народных представлений о физических явлениях природы. Животворящая сила солнечных лучей, при отсутствии влаги, оказывается гибельной не только для растительности, но и для всех животных; если засуха продолжается слишком долго, то выгорает вся степь, погибают посевы, иссякают источники и перестают течь ручьи. Вот эта-то истребляющая сила палящих лучей солнца рисуется в воображении народа в виде разных чудовищ, обитающих в реках или вблизи какого-нибудь источника, где они, залегая течение воды, томят людей и стада смертельною жаждою. Сказки на этот мотив есть не только у славян, греков и германцев, но и у других народов. В сказках этих обыкновенно является какой-нибудь сказочный герой, облегчающий всенародное бедствие. И в нашей сказке то же самое. Однако, нашему герою не потребовалось, подобно греческому Гераклу, вступать в борьбу с чудовищем: в его распоряжении было, точь-в-точь как в северно-русской сказке, магическое слово, оказавшее немедленно свое действие.
Аллегорическое значение героев, освобождающих источники и реки от змеев и драконов, объяснено Афанасьевым во II т. «Поэтических воззрений славян на природу», — это представители бога-громовика, разителя туч и подателя дождей.
КАЖДЫЙ МОЛОДЕЦ НА СБОЙ ОБРАЗЕЦ.
В одном ауле жил хан, а у этого хана была единственная дочь, в которой он, как говорится, души не чаял. Хан готов был для нее достать птичьего молока, если бы это было возможно; одним словом, не было ничего, в чем бы он мог ей отказать. Одевал он ее в шелка и драгоценные каменья и берег ее, пуще глаза. Однажды, в жаркий летний день, собрались над аулом черные тучи и разразилась страшная гроза. То и дело слышались раскаты грома, — как вдруг сверкнула молния: страшное чудовище опустилось над ханским домом, разрушило его и унесло ханскую дочь. Придя в себя от испуга, хан бросился искать свою дочь: на место, где стоял его дом, дымятся еще развалины, а ее, как говорится, и след простыл. Хана нельзя утешить в его горе. Случившееся он объяснил наказанием Великого Tha за его грехи, но сбежавшийся со всего аула народ дал несчастью другое толкование.
В ханском ауле жила бедная вдова с семью сыновьями. Муж ее давным-давно помер, а чтобы содержать себя со своими детьми, она принимала в своем доме кутил-мужчин. От этого шел по всему аулу соблазн, и жители, собравшись у неутешного хана, все в один голос стали твердить, что несчастье произошло оттого, что у них в ауле живет распутная женщина. Хан приказал ее сейчас выгнать из аула: ее выгнали, и она поселилась в пещере, тут же за аулом.
Прошло уже с тех пор довольно много времени; она перебивается кое-как со своими семью сыновьями, которые у нее все были богатыри, и каждый из них обладал сверхъестественной силой. Однако, мать их вовсе не догадывалась о присутствии у сыновей каких-нибудь особенных качеств. Однажды, пришел к вдове из аула какой-то мужчина в гости и, уходя к себе домой, оставил ей кусок ситцу. Когда семь сыновей увидали ситец, то они стали просить мать, чтобы она им сшила рубашки. Всем братьям хотелось прикрыть чем-нибудь свою наготу, а, между тем, ситцу хватало только на одну рубашку. Видя, что на всех не хватит, мать сказала, обратившись к сыновьям: «Ну, хорошо; вот вы все ко мне пристаете, чтобы я вам сшила по рубашке; что же вы можете сделать для своей бедной матери?» Тогда один наперерыв пред другим стал говорить о присущей в нем богатырской силе и исчислять свои необыкновенные качества. Мать догадалась, что ее сыновья богатыри, и ей пришло в голову, что, чего доброго, они могут выручить унесенную чудовищем дочь хана. Недолго думая, она отправилась в аул к хану и сообщила ему о том, что ее сыновья добудут его дочь из рук чудовища. Выслушав ее, хан велел позвать ее сыновей. Пошли, привели. Стал хан их спрашивать по старшинству.
— «Я умен», говорит первый: «могу быть военачальником целого войска, а, если понадобится, то и ханом: за советом в карман не полезу».
— «Я силен», говорит второй: я могу носить на своей спине припасы для всего войска: могу работать, не разгибая спины, круглый год».
— «Я пловец», говорит третий: «могу на себе, как по волшебному мосту, переправить целое войско чрез реки и моря: для меня нет ни в чем преграды».
— «Я скороход», говорит четвертый: могу нагнать кого угодно: мои ноги быстрее стелы».
— «Я дальнозоркий», говорит пятый: могу видеть, поднявшись на какую-нибудь возвышенность, все, что делается на белом свете!»
— «Я вор», говорит шестой: «могу вытащить яйцо из-под курицы-наседки так ловко, что она этого не заметит!»
— «Я храбр», говорит, наконец, седьмой: «могу, если мне дать оружие, бороться с целым войском!»
Услышав все это, хан позволил вдове снова поселиться в ее доме, а ее молодцов-сыновей велел одеть и обуть, дал им прекрасное вооружение и отправил их разыскивать дочь, похищенную чудовищем.
Долго искали братья это чудовище. Наконец, они прибыли к берегу Китай-моря. Пловец переправил в одну минуту своих шесть братьев через море на тот берег; за морем пятый брат поднялся на возвышенность и увидел вдали страшное чудовище. Пошли туда братья. Первый, т. е. умный стал распоряжаться, что кому делать. Подойдя к логовищу чудовища, они вдруг увидали необыкновенную картину: свившись кольцом, чудовище продолжало свой семисуточный сон, а в средине этого кольцеобразного круга сидела, повесив свою красивую голову и проливая обильные слезы, девушка — ханская дочь! Пошел вор и вынул оттуда девушку так ловко, что чудовище этого не заметило. Скороход, взявши девушку у вора, пустился бежать. Добежав до берега моря, он остановился, дожидаясь своих братьев. Прибыли братья. Все подкрепили свои силы имевшейся на спине у брата-силача провизией и легли отдохнуть. Они собирались уже переправляться чрез море, когда чудовище, проснувшись и не увидавши своей прекрасной пленницы, мигом очутилось у того места, где были братья с ханской дочерью. Храбрец тотчас принял свои меры к отпору. Завязался бой. Боролись они долго, но, наконец, чудовище так уморилось и так запыхалось, что искры летели из его ноздрей; не справившись с нашим храбрецом, оно улетело назад в свое логовище. Братья в одно мгновение переплыли чрез море и возвратились благополучно докой.
Получив обратно свою любимицу дочь, хан не знал, чем и отблагодарить семь братьев-богатырей. Но не только хан восхвалял необыкновенные качества братьев, но и все жители аула, забыв об их происхождении, не находили слов для прославления их подвигов. Спустя неделю, когда хан пришел в себя от радости, по случаю возвращения дочери, он ее спросил, за кого из семи братьев-богатырей она желает выйти замуж. В ответ на это, девушка сказала: «Чудовище, ведь, не убито и, по всей вероятности, еще раз вернется; поэтому, я выйду за храбреца». Хан согласился и чрез неделю была назначена свадьба. Накануне свадьбы сделалась гроза и моние-чудовище снова ударило в тот дом, где была девушка; чудовище хотело уже похитить ее, но тут храбрец, вынув свою шашку, отрубил ему голову, которая потом была сожжена на костре. Таким образом, храбрец отстоял свою невесту и навсегда избавил ее от опасности. На следующий день, отпраздновали свадьбу и молодые супруги зажили на славу. — И я на свадьбе был, бузу пил и халвой закусывал. В то время, когда хан награждал остальных братьев богатыми подарками, и мне достался хороший кинжал; но, на обратном пути, у меня его отняли абреки.
Заметка.
Похищение девицы чудовищем (представителем грозовой тучи) составляет излюбленный мотив многих сказаний: в русских сказаниях (Афан. Нар. рус. ск. т. I) в одних змей, а в других Кощей Бессмертный держит похищенною им красавицу в своем замке на горе пребольшущей, в золотом царстве, на конце света белого, где солнышко восходит, а сам висит на железных цепях и крюках, между тем как в нашей сказке красавица скрывается посредине кольца змеиного. Подвиг избавления, в котором проявляются удивительные качества сказочных героев, передается различным образом: в русских сказках таким избавителем является обыкновенно Иван-Царевич, а в одной сказке Елену-прекрасную уносят «семь братьев Семионов», точь-в-точь как в нашей сказке ханскую дочь вызволяют семь братьев, а в бой за нее вступает брат-храбрец; качества братьев, конечно, в каждой сказке другие, причем видоизменяются и детали рассказа. Подвиг избавления облагораживает темное происхождение братьев, а храбрец даже женится на спасенной им девушке.
ХАНСКАЯ ДОЧЬ И ОХОТНИК.
В Кавказских горах жил-был охотник Шамиль, храбрый и статный юноша, который охотой только и прокармливал себя и свою старушку-мать. Однажды, он охотился в густом лесу. Солнце уже клонилось к западу, а, между тем, ему еще ничего не попадалось на глаза. Шамиль хотел уже возвращаться домой с пустыми руками; но какое счастье! он заметил на большом чинаре орла, необыкновенной величины. Шамиль прицелился и хотел уже спустить курок, как вдруг орел молвил умоляющим голосом: «Не убивай меня, Шамиль! я пригожусь тебе в беде. Вот тебе одно из моих перьев; когда тебе придется плохо, согрей его на огне, и я тотчас явлюсь к тебе». Шамиль спрятал перо и пошел дальше. Немного спустя, попадается ему под выстрел дикая коза. Шамиль хватается опять за ружье, но коза взмолилась человеческим голосом: «Пощади меня, Шамиль! Вот тебе волосинка из моей бороды; в случае опасности, она тебе пригодится!» Шамиль взял волосинку и отправился дальше. Сделалось уже совсем темно. Шамиль съел последний кусок хлеба, взобрался на развесистое дерево и, прикорнув между двумя ветвями, выспался хорошенько. Когда солнце встало, он соскочил с дерева и стал продолжать охотиться. Дичи ему не попадалось никакой, а, между тем, есть ему страх хочется. Тогда он спустился к морскому берегу, решившись закинуть удочку. Спустя несколько минут, он вытащил необыкновенную рыбу, с золотистой чешуей. Золотая рыба стала его умолять человеческим голосом: «Отпусти меня, Шамиль! я тебе пригожусь в беде. Вот тебе, на всякий случай, одна из моих чешуй!» Шамиль взял чешую и отпустил рыбу. Затем, Шамиль опять направился в лес. В лесу ему попадается лиса; он прицелился в нее, но она стала его просить умоляющим голосом: «Не трогай меня, Шамиль! я тебе пригожусь в крайней твоей нужде. Возьми лучше волосинку из моего хвоста!» Сказав это, она выдернула из хвоста волосинку и отдала ее Шамилю. Голод его донимал страшно и он пошел уже по берегу моря, надеясь там что-нибудь раздобыть. Долго ли, коротко ли он шел, но он достиг незнакомого города. Войдя в городские ворота, он зашел в бедную избенку, в которой у очага возилась древняя старушонка. Он спросил ее, нет ли у нее чего-нибудь поесть; оказалось, что и она сама сидит целый день без хлеба. Тогда Шамиль вынул золотой и послал ее на базар за провизией. Скоро вернулась старушка и принесла всего вдоволь. Шамиль пригласил откушать и старушку, а когда оба они наелись досыта, он спросил ее, что нового в их городе. «Лучше и не спрашивай, дорогой гость!» ответила старушка. Шамиль стал настаивать на том, чтобы она рассказывала все, о чем знает. Тогда она рассказала следующее:
— «В нашем городе правит хан, у которого есть только единственная дочь; она имеет подзорную трубу, в которую видит все на земли, на небе и в море. Она заявила, что выйдет замуж только за того, кто сумеет так спрятаться, чтобы его никак нельзя было найти. Прятаться можно три раза; в случае же неудачи, за третьим разом, несчастный должен погибнуть на виселице. А так как эта девушка необыкновенно красива, то многие юноши из нашего города делали попытку добиться ее руки, но, разумеется, сделались жертвой этой кровожадной женщины. В городе стоит плач и стон, так как нет семьи, которая бы не лишилась одного или двух из молодых людей; и я также оплакиваю потерю двух красавцев-сыновей, моих кормильцев. Число всех жертв составляет ровно девяносто девять; не хватает еще одного и, по всей вероятности, сотый — это ты, несчастный!
— «Попытаюсь и я» сказал Шамиль и, простившись со старушкой, направился в ханский дворец. Войдя туда, он заметил дочь хана, сидевшую на тахте и окруженную многочисленным штатом прислуги. Вскинув глазами на Шамиля, дочь хана сказала вопросительно, обращаясь к гостю: «сотый?»
— «Посмотрим!» коротко ответил Шамиль.
— «Если ты желаешь» сказала резко ханская дочь: «рисковать из-за меня своею жизнью, то знай, что в эту ночь ты должен спрятаться, куда знаешь; днем же я стану искать тебя».
В сумерки Шамиль вышел из дворца и, дойдя до окраины города, зажег перышко орла. Явился орел. «Спрячь меня, как можно лучше!» сказал Шамиль, и орел, подхватив его своими когтями, поднял его в поднебесье и унес его далеко в темные облака, где у него было свое гнездо; туда он посадил Шамиля и сам сел на него.
На рассвете ханская дочь стала осматривать кругом всю поверхность земли. На земле нигде не оказалось Шамиля. Тогда она навела свою трубу на поднебесную высь, искала долго по всему воздушному пространству и, наконец, где-то далеко в облаках заметила гнездо, на котором сидел орел; всмотревшись хорошенько, она увидала несколько шерстинок от папахи Шамиля. «Вот он!» крикнула радостно девушка. Когда же вечером явился Шамиль, то ханская дочь рассказала ему в точности, где он прятался.
На этот раз, его постигла неудача. Надеясь во второй раз лучше спрятаться, Шамиль вышел из дворца и в кустарниках, за городом, зажег шерстинку козы: в одно мгновение явилась коза. «Спрячь меня получше!» сказал Шамиль. Коза посадила его на себя и понесла его, с быстротою ветра, чуть ли не на край света. Там она его спрятала за выступом скалы в яме, на отверстие которой сама легла, прикрыв его своим телом.
На следующее утро, начались поиски. Долго искала Шамиля ханская дочь, но, наконец, за скалой, под лежащей козой, заметила она конец бешмета, который Шамиль, по неосторожности, забыл подвернуть. Повторилось затем то, что произошло в первый раз.
«Вторая неудача!» подумал Шамиль, грея у огня чешую золотой рыбки. Рыба, явившись к нему немедленно, потащила его к берегу моря и вызвала оттуда огромную щуку; щуке она велела разинуть рот и, всадив Шамиля в ее объемистую утробу, послала ее опять в морскую пучину.
Долго на следующий день искала дочь хана, но все напрасно: не было Шамиля нигде ни на земле, ни в поднебесье. Она хотела признать себя уже побежденной, но мать посоветовала ей направить трубу в глубину моря. Случилось так, что как раз в это время обжорливая щука, в утробе которой спрятался Шамиль, открыла свою пасть, чтобы поймать карася. Неудивительно, что он был замечен…
Шамиль пал уже совсем духом. Дочь хана хотела уже приказать его повесить, когда он, вспомнив о волосинке лисицы, воскликнул: «Прекраснейшая дева! я пришелец из чужой страны и гость в вашем городе: разреши мне в последний раз спрятаться, — еще раз попытать счастье!» Она согласилась.
Шамиль вышел за город и зажег волосинку лисы. Немедленно она явилась. «А ну-ка, как ты меня спрячешь?» сказал нетерпеливо Шамиль. — Не беспокойся Шамиль! я тебя так спрячу, что тебя никто не найдет!» Тут же, в кустах, она ему велела спать спокойно до тех пор, пока она его не разбудит. Затем она принялась рыть подземный ход от того места, где спал Шамиль, до ханского дворца, в подполье комнаты, в которой обыкновенно сидела девушка и производила свой осмотр. На заре она разбудила Шамиля и велела ему ползти за собою. Они очутились в подполье комнаты ханской дочери, в таком месте, которое приходилось как раз под ее ногами; все там было слышно: не только, все то, что она говорила с матерью или с прислугой, но и — как шуршало ее платье.
Начались поиски, но сколько ни искала ханская дочь, она нигде не могла найти Шамиля. Ей и невдомек, что он мог спрятаться под ее ногами, чуть ли не в складках ее платья. В отчаянии она несколько раз бросала об пол свою трубу, которая ей теперь в первый раз изменила. Во время этих без полезных поисков, Шамиль спал себе преспокойно у ног красавицы, а лисица его чутко караулила, сидя подле него. Когда смерклось, лисица его опять разбудила, и он отправился к ханской дочери.
— «Сегодня, однако», сказала она недовольным голосом: «ты так спрятался, что даже сам шайтан не мог бы тебя разыскать!»
— «В таком случае, могу ли я рассчитывать, что ты переменишь гнев на милость?» спросил Шамиль.
— «Нет», сказала она: «позволь и мне поискать еще один день!» Шамиль согласился.
Повторилось то же самое. Шамиль спрятался в прежнем месте. Конечно, все поиски девушки остались безуспешными. С досады она разбила свою трубу вдребезги!
Когда же вечером Шамиль явился во дворец, то недоступная красавица бросилась к нему на шею, сказав: «Ты окончательно победил меня: я согласна быть твоей женою!»
На следующий день, отпраздновали свадьбу. Все жители-города были необыкновенно рады, что они избавились от тяжкого для них испытания, и, таким образом, свадьба ханской дочери сделалась всеобщим праздником.
3АМЕТКА.
Подобные сказания не чужды и другим народам. Герой, который желает жениться на красавице, должен трижды прятаться, и если будет найден ею, то лишается жизни, если же нет, то получает ее руку; этим мотивом пользуются все сказки, но детали, конечно, расходятся: в одних сказках средством для отыскания является волшебное зеркальце, в другой зоркие глаза царевны, а в третьей — в русской волшебная книга. В кабардинской же сказке ханская дочь ищет посредством подзорной трубы; притом, в этой сказке имеется, сравнительно с другими, одна неважная, впрочем, подробность: ханская дочь находит охотника и в третий раз и готова уже его предать смерти, но, по его просьбе, позволяет ему спрятаться еще раз; на этот раз она его не может найти; однако, побежденная красавица не сдается и ставит условие прятаться еще один раз — пятый по счету, но добрый молодец прячется в то же место: красавица его не находит и признает себя окончательно побежденной.
НАСКОЧИЛА КОСА НА КАМЕНЬ.
Жил-был богатый старик. У него было три сына: Асланбек, Батырбек и Каирбек; младший был рыжебородый. К своему прискорбию, престарелый отец заметил, что его сыновья легкомысленны и не будут в состоянии сохранить в целости нажитое им состояние. Полное разорение своих сыновей он считал уже неизбежным, поэтому, пред кончиной у него было на душе одно желание, — чтобы его дети не впали в крайнюю бедность. Собрав их пред своим смертным одром, он им сказал следующее: «К сожалению, вам не удержать в руках того, что сумел скопить ваш отец; в будущем вам грозит нищета, и вы должны будете тяжелым трудом зарабатывать себе кусок хлеба. Я в жизни много испытал горя от рыжебородых и, поэтому, держитесь навсегда правила: не иметь дела с теми, у которого борода рыжая и глаза серые!» С этими словами старик скончался. Сейчас после смерти отца, сыновья поделились своим наследством: землею, табунами стадами овец и рогатым скотом, и начали жить в свое удовольствие, ничего не делая и расточая безрассудно имущество, доставшееся на долю каждого из них.
Первым дошел до нищеты Асланбек. Приходится ему, чтобы с голоду не погибнуть, идти в чужие люди наниматься в работники. Но куда ни явится Асланбек, везде ему отказ. Наконец, в каком-то ауле ему попадается на встречу рыжебородый, с серыми глазами. Увидавши его, Аславбек хотел было уже повернуть в сторону, но тот остановил его и спрашивает: «Стой, паренек! Ты, верно, ищешь работы, а я нуждаюсь в работнике: нанимайся у меня!» Асланбек, скрепя сердцем, нанялся к рыжебородому хозяину. Новый хозяин привел работника домой и, потрепав его по плечу, говорит ему: «Ты, вот, нанялся ко мне в работнике, а знать не знаешь, что я за человек. Человек-то я терпеливый и меня трудно вывести из себя! Так, вот мои условия: если я рассержусь, то позволяю с моей спины содрать три ремня и посыпать больное место золой; если же ты рассердишься, то не взыщи: я то же самое сделаю с тобою, и ты не получишь за свою службу никакой платы. Чуя беду, Асланбек хотел было уже на попятный, но голод — не свой брат: он остался и начал делать свое дело по хозяйству.
На следующее утро, зовет хозяин своего работника и говорит ему: «Слушай, Асланбек! у меня, как видишь, только и есть добра, что вот эта пара быков. Гони их на луг и паси их там весь день! Береги их пуще глаза и смотри, чтобы они были сыты!» Погнал быков Асланбек на пастбище, но лишь только он миновал последнюю саклю аула, как быки с диким ревом понеслись в ущелье. Асланбек побежал за ними, но сколько он ни гонялся, он их не мог нагнать. Вот-вот ему кажется, что он их обгоняет, чтобы повернуть их на пастбище, но быки с поднятыми хвостами несутся в другую сторону. Так прошел весь день. К вечеру, раздосадованный Асланбек возвращается домой, и — о чудо! быки уже дома; с отощалыми боками они ревут от голода.
— «А чтоб вам подохнуть, проклятые!» крикнул в сердцах Асланбек.
— «Да, ты серчаешь!» громко сказал хозяин, содрал с его спины три ремня, посыпал золой и согнал со двора.
Батырбек думая, что его старший брат успел уже заработать много денег, отправился на заработки еще за два дня до возвращения брата домой. После долгих поисков, судьба его натолкнула на того же рыжебородого и его постигла та же участь. Когда он вернулся домой, то, корчась от боли, рассказал о случившемся обоим братьям.
— «Да и со мной случилось то же самое!» сказал Асланбек, показывая Батырбеку заструпившиеся полосы на своей спине.
— «Да, батюшка наш был прав!» сказал Батырбек: «наказывая нам остерегаться рыжебородых; нам теперь придется долго чесать спину!»
— «Пойду и я», сказал Каирбек: «и наймусь у этого проклятого рыжебородого!» Когда ему старшие братья стали отсоветовать не подвергаться понапрасну опасности, он сказал: «Я, ведь, и сам рыжебородый, да и глаза у меня серые; посмотрим, кто кому сдерет кожу!» С этими словами он и отправился в путь-дорогу.
Каирбек отправился прямо к рыжебородому и нанялся к нему в работники до того времени, когда в первый раз закукует кукушка, а дело было осенью. Условия были те же самые, на которых нанимались и старшие братья; в плату он себе выговорил целый котелок золота. На рассвете Каирбек должен был гнать быков на пастбище; но он уже знал, с кем имеет дело, и принял свои меры предосторожности. Перелезши еще до рассвета чрез плетень в загороду, куда быки были загнаны на ночь, он их поймал, привязал к налигачу сохи и стал дубиной колотить, что мочи, до самого рассвета. Быки были до того избиты, что, когда солнце взошло, они едва передвигали ноги; он даже должен был им принести в ведре воды, так как они не были в состоянии спуститься в овраг к речке. Хозяин удивился, что это такое случалось с его быками. Полагая, что они, чего доброго, больны, он приказал работнику принести сена и смотреть, чтоб они не были голодны. Каирбек стал таскать сено из заготовленной хозяином на зиму скирды целыми охапками и подбрасывал быкам, сколько влезет. Это повторялось каждый день: по ночам он их колотил дубиной, а днем бросал, сколько влезет сена; быки же все худели и худели. Хозяин ни о чем не догадывался, а только удивлялся, что из скирды сено куда-то исчезает. До зимы еще было далеко, а быки половину сена съели, а половину потоптали ногами. Тогда Каирбек принялся за солому, которую быки точно также истоптала. После соломы он подобным образом свел хозяйскую пшеницу; быки днем наедались, но ночью Каирбек им не давал отдыха, колотя их по тощим бокам без всякой пощады Таким образом, он довел до того, что быки околели. Лишь только это случилось, он побежал об этом доложить хозяину. Хозяин-то и раньше видел, что работник переводит его добро, но, по условию, старался превозмочь себя и молчал. Но когда Каирбек прибежал с веселым лицом к нему и сообщил о случившемся, то он с сердцем спросил его:
— «Как же ты довел до этого, верный мой слуга?»
— «Что я ни делал», сказал Каирбек: «ничего не помогало. Я из кожи лез, добрый мой хозяин, чтобы они как-нибудь поправились; они поели все твое сено, солому, да и всю пшеницу; но, все-таки, они тела не набрали: шкура да кости! А теперь их не стало! Я готов плакать, если бы мне не было смешно!» Тут хозяин не выдержал и сказал:
— «Ах, какой ты негодяй!»
— «Ага, ты сердишься, дорогой хозяин?»
— «Нет, я не сержусь, но мне жаль моего добра».
— «А, если не сердишься, то я готов и дальше тебе служить!»
— «Ну, хорошо; ступай теперь и занимайся по домашнему хозяйству».
Каирбек оказался весьма догадливым и исполнительным слугой: что ни прикажет хозяин или хозяйка, а он уже летит со всех ног, чтобы, как можно скорее исполнять в приказание. Одним словом, дело у него горело в руках. Однажды, хозяин был в гостях у соседа и вернулся домой навеселе: очевидно, он хватил бузы чрез край.
— «Ступай в овчарню, Каирбек!» сказал хозяин: «зарежь барана; гости сейчас будут!»
— «Какого барана?» как будто недоумевая, спросил хитрый Каирбек.
— «Как какого? Ну, который на тебя посмотрит».
Этого только и нужно было Каирбеку. Дело было ночью.
Как только Каирбек вошел с огнем в овчарню, то бараны, ослепленные светом, вдруг все повернули к нему головы и на него посмотрели. Каирбек давай резать всех баранов без разбора. Из овчарни несется страшное блеяние, но отуманенный бузой хозяин ничего не слышит. Покончив свое дело в овчарне, Каирбек идет спросить хозяина, какие части бросать в котел. «Ну, как какие? брось спину и лопатку, что ли!» У хозяина же было два малолетних сына: старший назывался Тхи (спина), а младший — Блех (от слова лопатка). Каирбек вскипятил воду в большом котле и, воспользовавшись тем, что хозяйка спала, бросил туда обоих сонных мальчиков: те даже не успели и вскрикнуть! Пришли гости, и Каирбек подал на стол вареное мясо от сыновей хозяина. Гости вместе с хозяином кушали, не заметивши ровно ничего; потом запили бузой и разошлись по домам. На следующее утро, просыпается хозяин и спрашивает, как бы предчувствуя что-то недоброе:
— «Что так разоспались мои мальчики? буди их Каирбек!»
— «Да, ведь, ты их сам изволил скушать с твоими почтенными гостями!»
— «Что ты городишь, безумный?»
— «Вот как? я безумный! я тебе сейчас расскажу все по порядку, и тогда ты рассудишь, умно ли я поступил, или нет. Ты мне велел зарезать первого барана, который на меня посмотрит, а они все в одно время на меня посмотрели, когда я пришел с огнем в овчарню: и я их всех перерезал; ты мне велел бросить в котел Тхи и Блех, а это, ведь, имена твоих мальчиков: я их и бросил, а ты с гостями скушал на здоровье!» Тогда хозяин вышел из себя и стал бранить Каирбека, на чем свет стоит.
— «Ага, ты сердишься, дорогой хозяин?» спросил лукаво Каирбек.
— «Нет, я не сержусь; но мне жаль не только всего моего добра, но и детей!»
— «А, если не сердишься, то я готов тебе и дальше верно служить!»
— «Ну, хорошо; ступай по хозяйству!» сказал хозяин, Каирбек как ни в чем не бывало, занялся своим делом. Хозяин уже давно хотел рассчитать своего слугу, но, по условию, он должен его держать до весны, — когда в первый закукует кукушка. «Знаешь, что, жена?» сказал хозяин хозяйки: «залезь на грушу и закукуй: ты, ведь? это умеешь; слуга подумает, что это кукушка и станет проситься домой; держать его больше я не хочу!» Этот разговор подслушал Каирбек, взял да и зарядил ружье и стал дожидаться. «Куку-куку» послышалось с, дерева, как вдруг раздался выстрел, и хозяйка грохнулась оземь. «Еще слишком рано куковать!» крикнул Каирбек. Выскочил хозяин и, видя свою жену мертвою, он со страшным гневом набросился на своего слугу.
— «Ага! ты сердишься!» сказал лукаво Каирбек.
— «Не только сержусь, но готов убить тебя!» Этого только и ждал Каирбек: он вырезал со спины хозяина три ремня, посыпал больное место золой да еще солью, чтобы лучше щипала, взял котелок денег и вернулся к своим братьям домой. Отомстив за них, он на заработанные деньги поправил свое хозяйство и помог разорившимся братьям.
3АМЕТКА.
Имена трех братьев кабардинской сказки встречаются в осетинском сказании «О сыне знаменитого богатыря-борца Аслана-Каурбека» (Сборник свед. о Кавк. гор. в. IX), но, тем не менее, наша сказка не имеет с осетинской ничего общего: она оригинальна как по своему сюжету, так и по построению. На тему о рыжебородых у нас уже была сказка: «Кто глупее», с присвоением рыжебородому качества умственной тупости; в данной же сказке рыжебородый является, в лице хозяина, жестокосердым извергом, а, в лице его работника, изворотливым хитрецом. Последний побеждает, и, таким образом, опасение умирающего отца трех братьев насчет рыжебородых оказалось неосновательным: наскочила, как говорится в пословице, коса на камень!
ОДИН ВОР ИСКУСНЕЕ ДРУГОГО.
В одном ауле жили два вора; одного из них звали Кайтуко, а другого Шералуко. У последнего был сын, восемнадцати лет, по имени Кучук. Однажды Шералуко испытал неудачу: в то время, когда он выводил лошадь, его ранили; от последствий раны он и умер. По смерти отца, Кучук явился к его товарищу Кайтуко и сказал:
— «Отец мой был с тобой в дружбе; все вы вместе воровали и по-братски делились добычей, и я хотел бы продолжать отцовское дело; только позволь мне у тебя поучиться воровскому ремеслу!»
— «Хорошо, я готов тебя научить уму-разуму. Приходи ко мне сегодня в гости!» Кучук пришел к нему в гости, но хозяина не случилось дома: он отлучился куда-то по делу. Войдя к нему, Кучук спросил у старухи-матери Кайтуко:
«Дома ли мой друг?»
— «Кайтуко нету дома, но если он твой друг, то, пожалуйста, будь гостем!» Кучук рад случаю поболтать; он уселся на лавке и стал рассказывать старухе всякие небылицы. Старухе гость пришелся по душе, и она начала угощать его бараниной и бузой. Тем временем зоркий глаз Кучука заметил, что под потолком сакли висит вяленая баранина (бго), на вид весьма жирная и, должно быть, весьма вкусная. Разгорались глаза у будущего вора, и он решился украсть ее следующую ночью. Наболтавшись со старухой вдоволь, Кучук ушел. Немного спустя, является Кайтуко в дурном расположении духа. Желая его развеселить, старуха сей час же ему докладывает, что у них был в гостях Кучук.
— «А бузу он пил?» спросил Кайтуко.
— «Да, пил!» ответила старушка.
— «А когда он пил, не смотрел ли он вверх?»
— «Да, смотрел!»
— «Стало быть он видел под потолком бго?»
— «Должно быть, видел».
— «Он его непременно украдет следующею ночью!»
— «Да, ведь, он друг тебе!»
— «Друг-то друг, но он из таких, что последнюю рубашку снимет с тела». Подумав немного, Кайтуко сказал своей матери: «Знаешь что, матушка? Сними из-под потолка бго, спрячь в сундучок и положи его к себе на ночь под подушку; авось, он не найдет!»
Как сын сказал, так мать и сделала. Сын лег спать на кровати, а мать на полу, и положила себе под подушку сундучок с вяленой бараниной. Ночью почти каждый час Кайтуко спрашивает мать, цел ли сундучок. «Да, цел!» отвечала мать, и Кайтуко на некоторое время успокаивался.
Под утро Кайтуко одолела дремота, и, наконец, он крепко уснул. Подкрадывается Кучук; видя, что дверь заперта крепким засовом, он взобрался на крышу сакли, а оттуда чрез трубу пролез внутрь. Стал он ощупывать то место, где висело бго, но к своей досаде ничего не нашел. Вор догадался, что опытный хозяин проник его намерение и принял свои меры предосторожности.
— «Мяу, мяу!» раздается по сакле чуть внятное мяуканье и слышно даже, как кошка скребет своими лапками.
— «Черт с ним, с этим бго!» ворчит недовольная старуха: «спать мне не дадут! то говорили раньше, что вор за ней полезет, а тут уже кошка пробирается».
— «Мяу, мяу!» послышалось снова громкое мяуканье кошки. Старуха разворчалась, и теперь ей уже не было удержу.
— «Ну, право, чего она лезет? бго, ведь, я спрятала в сундучок и положила к себе под подушку. Жирен кусок, да не про тебя припасен!» А Кучуку только это и нужно было. Мяуканье кошки прекратилось, а раздосадованная старуха, успокоившись несколько в своей тревоге, забылась старушечьим сном. Этим моментом воспользовался Кучук, вытащил неслышно из-под подушки сундучок, пролез тихохонько в трубу и был таков…
Прошло две-три минуты; проснулся Кайтуко и спрашивает мать:
— «Матушка, лежит ли сундучок на своем месте?»
— «Как? что? сейчас тут была кошка!» пробормотала оторопевшая старушка, заметивши пропажу сундучка. Кайтуку же не нужно было говорить это два раза: он знал, что это была за кошка! Сейчас он вскочил со своей постели, надел платье своей матери и, прямым путем чрез огороды, побежал в саклю Кучука, где и очутился раньше хозяина. Вслед за ним входит Кучук, а на дороге его встречает старушка-мать.
— «Бедный сын!» говорит Кайтуко, подделываясь под голос матери Кучука, а она ли это была действительно, трудно было узнать, за темнотою ночи; «ты целую ночь трудился. Дай, что у тебя в руках, а сам ложись отдохнуть!»
— «Да, я и впрямь устал!» сказал Кучук; ему и невдомек, что это не его мать. Он отдал Кайтуко сундучок, а сам отправляется в конюшню, чтобы посмотреть, цела ли его лошадь. Воспользовавшись этим временем, Кайтуко скрылся за саклей и тем же путем отправился домой.
Утром проснулся Кучук, а так как его обоняние все щекотал приятный запах вяленой баранины, то первым делом он попросил мать спечь, которое он раздобыл ночью. «Что ты плетешь?», спросила мать: «ты мне ничего не передавал». Сейчас смекнул Кучук, в чем дело: его перехитрил Кайтуко! «Какъ?» крикнул Кучук, задетый этим за живое: «Кайтуко, чего доброго, подумает, что я ему не чета. Как бы не так! Я ему докажу, что есть на свете воры, почище его».
На следующий день, Кучук захватил с собою два красных чевяка своей матери и отправился к Кайтуко. Тот принял его дружелюбно, как ни в чем не бывало, не сделав ни малейшего намека на их обоюдные подвиги. Что и говорить: ни тот, ни другой не ударил лицом в грязь! Кучук предлагает Кайтуко идти воровать вместе; Кайтуко согласился. Вышли они из аула и пошли по большой дороге. Везет на арбе крестьянин сено.
— «Давай» говорит Кучук: «сведем быков у хозяина!»
— «Разве это возможно?» говорит Кайтуко.
— «Для хорошего вора все возможно. Вот тебе два чевяка: положи один вот здесь на дороге, а другой там — подальше! Крестьянин увидит сперва один чевяк, соскочит с арбы и побежит поднимать, а там еще впереди другой; тем временем мы отпряжем быков и спрячем их в ближайшем лесу».
И действительно, когда крестьянин увидел первый чевяк, он соскочил с арбы и побежал его поднимать. Подняв один, он увидел лежащий поодаль другой чевяк и побежал за ним; подняв и этот, он скинул свои старые дырявые чевяки и стал примерять новые. Долго он мучился, стараясь их надеть, но это ему никак не удавалось: женские чевяки не лезли на мужскую ногу. Крестьянин так увлекся своим делом, что о быках забыл совершенно, не предполагая, конечно, чтобы с ними могло что-нибудь случиться. А, между тем, воры на свои руки охулки не положили: отпрягли мигом быков и угнали в ближайший лес. Живо там они отрубили им головы, воткнули эти головы в топкое болото так, что только торчали рога, а сами с тушею быков спрятались.
Провозившись вдоволь с чевяками и, наконец, бросив их, крестьянин заметил к своему ужасу пропажу быков. Сейчас он бросился по свежим следам разыскивать их. Прибежал он к тому болоту, где, в самом топком месте, торчали бычачьи головы с развесистыми рогами. Ему показалось, что быки его завязли в болоте: он решился вытащить их оттуда. Крестьянин разделся и, оставив свою одежду на берегу, полез в болото. Тем временем Кучук выскочил из своей засады, схватил одежду крестьянина и опять скрылся в чаще. Бедняк, вытащив из болота головы своих быков, подумал, что он как-нибудь, по неосторожности, оторвал их от туловища и стал плавать. К довершению горя, он, вылезши из болота, не нашел своей одежды. Делать было нечего: бедняк отправился, в чем мать его родила на свет, к оставленной им арбе с сеном, но он не нашел ни арбы, ни сена. Тут он окончательно потерял голову: «Ну, и обчистили же меня воры: Нет ни арбы, ни сена, ни быков — и рубашку даже сняли с тела!»
Горемычный пшитль плетется с невеселыми думами домой; во всех же встречных он возбуждает смех, так как никто не привык видеть на дороге нагого совсем человека, с одной только хворостиной в руках. Немного спустя, ему попадается на встречу около двадцати человек (верховых). Увидавши его, они покатились со смеху.
— «Что такое с тобою случилось, чудак?» спрашивают они его.

Страницы: 1 2 3 4 5