Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

КРИВЕНКО В. ВОССТАНИЕ В ДАГЕСТАНЕ В 1877 ГОДУ
После взятия Гуниба и пленения Шамиля, Дагестан, казалось, успокоился. Народ устал, изголодался и по-видимому жаждал мира. Однако эта «гора языков», колыбель воинственнейшего и свободолюбивого народа, хранила в себе еще много горючего материала для мятежного пожара. Как ни велики были жертвы, принесенные Россией для Кавказской войны, но до полного умиротворения Дагестана было еще далеко. Дикий край этот, начиная с XVII столетия, не переставал жадно впитывать русскую кровь и служил главным очагом заговоров и воинственных предприятий горцев. Дагестанцы не довольствовались пределами своей территории, и зачастую их отважные скопища, как бурные потоки, срывались с гор и появлялись то в Грузии для грабежа, убийств и насилий, то в Чечне – для подкрепления сил единоверцев. Наиболее даровитые вожди газавата на восточном и западном Кавказе – уроженцы и воспитанники Дагестана. Такой народ разорением нескольких десятков аулов и даже пленением Шамиля нельзя было привести к полной покорности. Здесь необходима была русская колонизация, насаждение гражданственности, а пока, что, сосредоточение значительных сил в центре края «в горах». К началу второй Восточной войны русские колонии, за исключением нескольких слободок при крепостцах, отсутствовали в Дагестане. По сведениям за последний 1892 год, на 601.000 населения Дагестанской области приходится лишь 6 тысяч с небольшим русских, т. е. всего 1%. Такая пропорция была и пятнадцать лет тому назад. Наши войска, главным образом, кучились в Темир-Хан-Шуре, Чир-Юрте, Деш-Лагоре и Петровске, т. е. в пунктах, расположенных вне гнезда восстаний. Подобное расквартирование войск объясняется неудобствами расположения в суровых горах, да и общею уверенностью в спокойствии края. Вспышки в 1866 году в южном Дагестане, в Табасарани, а в 1871 году «в горах», в Ункратле, однако, показывали, что, при случае, пламя может вновь разгореться. Наступил 1877 год, и вскоре открылась вторая Восточная война. Дагестан был, по-видимому, настолько спокоен, что оттуда предполагали вывести 21-ую пехотную дивизию и часть ее двинуть на турецкую границу. Но выступить против турок не привелось дагестанским полкам, им оказалось много дела и в постоянном своем районе.
Первые волнения обнаружились в Чечне, а оттуда перебросились в Дагестан, сначала в Гумбетовском и Дидоевском обществах, а потом и по всей области.
Для пресечения начавшегося брожения в распоряжение начальника нагорного Дагестана, полковника князя Накашидзе двинуто было – 2 батальона и горная полубатарея. Первый аул, в который приходилось дагестанским войскам вступить с бою, был Сиух. Сравнительная дальнобойность и скорострельность наших ружей не давали возможности горцам удерживаться на позиции, они несли значительные потери, а сами почти не могли нанести нам вреда. В прежнее шамилевское время вооружение горцев, не принимая конечно в расчет артиллерии, было лучше, чем наше, и кавказский солдат больше доверял своему штыку, чем ненадежной кремневке. Теперь обстоятельства изменились, и наши далеко неудовлетворительные скорострельные винтовки казались горцам недосягаемым совершенством. При Cиyxe одних убитых горцев насчитывали 80 человек, в то время как у нас был всего один раненый.
Главные зачинщики движения в Гумбетовском обществе оказались жители Артмуха и Дануха; оба эти аула были уничтожены. В виду полученных сведений о восстании дидоевцев, весьма важного по соседству с Грузией общества, отряд кн. Накашидзе поспешил сюда. Остерегаясь втягиваться в ущелье Койсу, по которому пролегает кратчайший и сравнительно удобный путь, начальник отряда предпочел перевалить через снеговой Богозский хребет. Переход по трудности своей может быть вполне справедливо отнесен к числу героических подвигов. Отряд выступил с бивака 10-го июня, в 4 часа утра, и начал карабкаться по снежным тропинкам, только к 2-мъ часам дня взобрался на вершину и к вечеру спустился в Планхевскому ущелью.
Дагестанский отряд вовремя поспел в Дидо, горцы успели уже разорить Кадорскую башню и стали проникать в Алазанскую долину, угрожая Телавскому уезду. Наиболее укрепленный аулом оказался Асахо, сюда 16-го июня и пододвинулась колонна Накашидзе, в распоряжение которого пришли из Кахетии две роты Тифлисского местного полка, Сигнахская и Телавская местные команды и пять сотен милиции.
В течение двух дней, артиллерия и батальоны осыпали снарядами и пулями асаховские завалы и башни. Асахоевцы не выдержали свинцового дождя, вышли из аула и просили пощады. Только на крыше одной большой сакли мелькали несколько человек в белых чалмах и красных плащах. Здесь заперлись тридцать семейств, не желавших положить оружия. На предложение сдаться или по крайней мере выпустить женщин и детей послышались восклицания: «наш дом – наша могила, наши семейства должны погибнуть с нами». Целый день длилась осада баррикадированного здания, женщины наравне с мужчинами принимали участие в защите и, выбегая на крышу, бросали каменья в охотников. Наконец ожесточенные милиционеры обложили саклю горючим материалом и подожгли. Когда затрещал огонь и пламя еще робко начало облизывать стены, опять стали убеждать осажденных сдаться. Вместо ответа раздались выстрелы. Некоторые выбегали из дома с кинжалами в руках и бросались на милиционеров, но тут же и погибали. Пламя страшного костра поднималось все выше и выше, губительный, едкий дым душил защитников сакли… Вскоре рухнула крыша и погребла несчастных фанатиков.
– Разгромление Асахо привело в трепет однообщественников, и в этом околодке все изъявили полную покорность. В Терской области на р. Аргуни и в Ичкерии волнение не улегалось и вспыхивало в разных пунктах. Предводитель инсургентов Алибек жег поселения чеченцев и силою заставлял жителей приставать к своей партии. Поставленные среди двух огней, поселяне разбегались по лесам.
В то время, как по опушке Дагестана пробегала электрическая искра восстания, в самом центре горцев приготовлялись серьезные события, угрожавшие страшным взрывом.
Наши нерешительные действия на турецкой границе перетолкованы были, как поражение. Горское духовенство, влиятельные лица и, наконец, иностранные эмиссары, присланные через посредство сына Шамиля – Кази-Магомы, уверяли народ, что турки двигаются с трех сторон к Чечне и Дагестану, и будто наступило время вновь поднять газават.
В большом ауле Гунибского округа Согратле, собрались на совет дагестанские муллы и решили развернуть зеленое знамя. Имамом был избран Хаджи-Магомет, сын всеми почитаемого столетнего старика Абдурахмана-Хаджи.
Вновь зашевелился Дагестан, повсюду шныряли агенты, наэлектризовывали массу и уверяли в скором прибытии войск султана. Сильных русских отрядов нигде горцы не видели, приближение турок казалось вероятно; соблазн стать под зеленое знамя был велик, тем более, что упорство и сопротивление здравомыслящих могло их привести к погибели от рук своих односельчан; с приходом же русских, по опыту знали горцы, возмутившиеся аулы предавались разрушению, и тут некогда было отличать правого и виноватого. Весьма возможно, что многие, даже большинство жителей, предпочли бы мирные занятия ужасам восстания; но выбора для них не было: фанатики приступали к горлу, русская сила была далеко и могла лишь карать, но и то после горского страшного самосуда. Вольными и невольными вожаками горцев явились: потомок казикумухских владельцев, отставной майор Джафар-Хан, русский наиб ротмистр Абдул-Меджид, другой наиб штабс-капитан Фатали-бек и брат известного Кибит-Магомы, прапорщик милиции Муртузали.
В южном Дагестане во главе возмутившихся стали: сын бывшего правителя Кайтага, генерала Джамал-бека – Мехти Уцмиев, потомок кюринских ханов Магомет-Али и наиб Кази-Ахмет-бек.
В распоряжении командующего войсками Дагестанской области, кроме сроднившихся с краем полков 21-й пехотной дивизии были 2 линейных батальона, 2 кадровых и 9 местных команд, распределенных гарнизонами по укреплениям и этапным пунктам, два конно-иррегулярных полка, 12 горных и 24 полевых орудия. Оказалось, что войск этих было недостаточно для удержания в покорности Дагестана, и пришлось просить подкрепления. Из внутренних губерний доставлены были четыре резервных батальона, да кроме того с северного Кавказа пришли пять батальонов с соответствующей артиллерией и шесть казачьих сотен.
Таким образом, в Дагестане собралось около двух дивизий пехоты и дивизия кавалерии. Опять повторилась старая, грустная история. Горцы оказывали громадную услугу туркам.
В среднем Дагестане, среди немногих искусственных сооружений, громадную важность играет железный, американской системы, Георгиевский мост через Кара-Койсу. Салтинское ущелье, в конце которого переброшен Георгиевский мост, представляет как бы глубокую и узкую трещину, с крутыми, часто совершенно отвесными боками, в несколько тысяч футов высоты. Дорога прорублена в скалистом берегу на высоте 30 сажен над рекою, которая с страшным шумом бурлит и несется по узкому дну ущелья. Занятие этой переправы горцами перерезывало сообщение плоскости с западным Дагестаном. С весны здесь начали возводить мостовые укрепления, а самый мост облицевали листовым железом. Работу производили чины инженерной команды и вольнонаемные мастеровые. 29 августа горцы напали на ничтожную горсть русских, бой был неровен; защитники Георгиевского моста дрались отчаянно, но были все уничтожены, и переправа оказалась в руках ликовавших мятежников, которые, не теряя времени, начали укрепляться. В тот же день весть о взятии моста понеслась перекатом по горам. В Гунибе, где стоял лагерем двухбатальонный отряд, конечно, очень скоро узнали о гибели команды, и исправлявший должность начальника среднего Дагестана полковник Войно-Оранский, захватив батальон Самурского полка и 2 горных орудия, на рысях бросился к мосту. Солдаты чувствовали необходимость форсированного марша и все время бежали.
Десятиверстное расстояние пройдено было в час с четвертью. Горцы не ожидали такого скорого прибытия и не успели еще докончить завалов в ущелье. После усиленного обстреливания роты бросились на мостовую башню и, несмотря на огонь горцев, отбили ворога и ворвались туда. Не теряя мгновения, поручик Булгаков вместе с охотниками ринулся за перебежавшими через мост горцами и штыками проложил путь к входу в оборонительную казарму, выстроенную для укрытия мостового гарнизона. Только что возведенная постройка успела уже обагриться кровью строителей, разрушителей и готова была принять новые жертвы. Мост с укреплениями перешел в наши руки, и гарнизоном здесь оставлена была рота поручика Булгакова. Офицер этот, несмотря на небольшой чин, был уже кавказский ветеран и в звании юнкера успел заслужить все четыре степени знака отличия военного ордена.
На эпизоде защиты Георгиевского моста я несколько далее останавливаюсь, в виду малой распространенности сведений об этом геройском деле.
Колонна ушла, и мост остался на попечении Булгакова и его помощника, недавно выпущенного из училища, подпоручика Короновского. Воспользовавшись кой-каким оставшимся от инженерных работ материалом, гарнизон деятельно принялся за восстановление пробоин, внутри моста сделана была из бревен и досок обшивка, повешены ворота, пробиты новые бойницы и пристрелкой определены расстояния до различных пунктов. Сбитые с позиции горцы вскоре вновь нахлынули к Георгиевскому мосту и отрезали все к нему доступы. Хотя меткая стрельба нашей роты и не позволяла горцам слишком близко придвигаться к мосту, но они надеялись изнурить солдат постоянной перестрелкой и тогда без труда овладеть переправой.
Днем и ночью приходилось быть настороже.
При оставлении роты на мосту, она была снабжена сухарями по 10 е сентября, мясо же и другие продукты предполагалось доставлять из Гуниба. Но с занятием мятежниками дорог и возведением на них сильных завалов, сообщение было прекращено. Поддержание сообщения было не под силу не только булгаковской роте, но и полковник Оранский не решался рисковать и отложил отправление колонны с продуктами. В виду такого оборота дела, рота оставалась на сухоядении. В отряде была известна опытность и распорядительность бывалого и видавшего виды поручика, начальство знало, что он не потеряется и постарается накормить своих боевых товарищей.
К счастью, 2-го сентября, вблизи моста показалось несколько голов рогатого скота. Вероятно скот был направлен с целью выманить гарнизон из башен, тем не менее, поручик Булгаков решился предпринять вылазку; вызвались несколько человек охотников, которым удалось захватить одного быка и при том без всяких потерь с нашей стороны. И так мясо было найдено; но не мало затруднений представляло снабжение гарнизона водою. Георгиевский мост висит на высоте тридцати семи сажен над рекою Кара-Койсу, и на таком значительном расстоянии представляется затруднение к добыванию воды через люк, устроенный в настилке.
Ведро, прикрепленное к длинной веревке, летало в глубокую пропасть и, зачерпнув воды, раскачиваясь во все стороны и расплескиваясь, лениво поднималось на верх, скрывалось в люке и вскоре вновь с шумом неслось прильнуть к холодным волнам Кара-Койсу.
Скалистые берега реки, по мере приближения ко дну, постепенно суживаются и сдавливают реку, оставляя ей лишь узкий проход. При постоянном ветре в узком проходе, ведра бились о горные стены и цеплялись за острые камни. На одном из выступов правого берега лежал разлагавшийся труп одного из инженерных солдат, сброшенный туда мятежниками после захвата ими Георгиевского моста. Такое близкое соседство, помимо тяжелого впечатления, сильно заражало воздух. От постоянного употребления веревка стала перетираться, в запасе был лишь конец каната.
Когда, наконец, порвалась веревка, размотали канат, но в тот же день и его не стало, вместе с ним в волнах Койсу осталось изможденное и избитое скалами ведро. Вода была близка, но доступ к ней невозможен. Шум реки и вид воды еще более усиливали жажду, и мучения гарнизона становились невыносимыми. К чести его нужно сказать, что люди геройски переносили лишения, и порядок ни на минуту не нарушался. Скоро нашли средство выйти из такого критического положения: связали солдатские лямки от мешков, ружейные ремни, и ремни, вырезанные из кожи отбитого быка; к этой импровизированной веревке, вместо ведер, привязывался ранцевый котелок. Можно себе представить, сколько труда стоило доставать воду таким способом и, главное, сколько страданий испытывали сто тридцать человек, пока с тридцати-семи-саженной глубины появлялся с водой на донышке небольшой котелок, который, конечно, раскачивался и расплескивался еще сильнее, чем более его тяжелое погибшее ведро. Понятно, что такая веревка не могла долго служить; котелки часто обрывались и, 4 сентября, гарнизон остался совершенно без воды… Поручик Булгаков и подпоручик Короновский своим невозмутимым спокойствием поддерживали бодрость духа в нижних чинах и, не предвидя исхода из этого ужасного положения, стойко переноси ли волю судьбы. Провидение сжалилось над несчастными; помощь была близка. 5-го сентября, нагорный отряд, под начальством полковника князя Накашидзе, приблизился к Георгиевскому мосту и, оттеснив мятежников, перешел мост.
По прибытии отряда рота была вновь снабжена сухарями по 9-е октября, крупою, примерно в количестве 15-ти пудов, и 9-ю небольшими быками. Оставлено было также несколько веревок и ведер.
С движением Нагорного и Гунибского отрядов в Даргинский округ (10-го сентября), гарнизон Георгиевского моста вновь был совершенно отрезан от всех сообщений, так как мятежники, по удалении наших войск, заняли прежние свои позиции.
Нужно ли говорить, с какою тоскою и сожалением следили защитники моста за удалявшимся отрядом. Каждого из чинов мостового гарнизона всей душой тянуло туда, на простор, подальше от тесной тюремной клетки. Каким заманчивым казался горный поход, преисполненный также многих лишений. Колонна втянулась в ущелье и скрылась. Опять одни голые скалы, казалось, еще суровее придвинулись к мосту, а из местных расщелин и из-за утесов вновь стали показываться неприятельские папахи.
Поручик Булгаков, в виду всяких могущих быть случайностей, решил экономить провиантом и, о половины сентября, он начал уже уменьшать порцию сухарей, доведя ее в последние дни своего пребывания на мосту до 1/4 фунта в день на человека. Порционный скот скоро был израсходован, осталось лишь немного говяжьего сала; горячая пища варилась изредка. Да и варить ее часто не приходилось, во-первых потому, что добывание воды было сопряжено с большими трудностями, вследствие господствовавших здесь в это время года ветров; а во-вторых, за отсутствием топлива. Весь лее, имевшийся на мосту, был сожжен, ближайший кустарник вырублен и, к концу сентября, гарнизон остался совершенно без горючего материала. Георгиевскому гарнизону пришлось испытать и голод, и жажду; не замедлил появиться и новый недруг – холод. Рота оставлена была на мосту тотчас же после дела 29-го августа, когда по тревоге солдаты вышли в строй в гимнастических рубашках и скатанных шинелях; кроме этого с ними не было никакой верхней одежды, даже мундиров.
Отсутствие топлива и теплой одежды, а также чрезвычайно утомительная караульная служба дурно отозвались на здоровье солдат, многие заболели упорной кавказской лихорадкой, для лечения же в роте не имелось никаких средств. В последние дни сидения болезненность усилилась: появился даже тиф и двое рядовых сделались жертвою его.
В таком безотрадном положении гарнизон находился до 16-го октября, когда были съедены последние сухари. Известий из Отряда никаких не получалось. Между тем мятежники по-видимому и не думали снимать блокады и по-прежнему занимали высоты, окружающие мост; укрываясь за каменьями, вели перестрелку с гарнизоном, по ночам они «пускались на дорогу сильными партиями, беспокоившими гарнизон. Три раза горцы делали отчаянные безуспешные по пытки завладеть укреплением, но каждый такой приступ обходился горцам очень дорого. Поручик Булгаков решился во что бы то ни стало дать знать Гунибскому воинскому начальнику об угрожающей опасности гарнизону умереть от голода.
Но как это сделать? Горцы занимали все выходы и, чтобы прорваться через них, требовалась сильная команда, действия которой открытою силою подняли бы общую тревогу между горцами, и тогда гибель ее была бы неизбежна. Конечно, Булгаков мог попробовать пробиться с своей ротой к Гунибскому отряду. Весьма возможно, что он и успел бы выполнить такое движение. Но ведь с уходом гарнизона важный стратегический пункт, Георгиевский мост, оказался бы в руках горцев, и наши отряды были бы разъединены. Не такого закала был Булгаков, чтобы мог оставить доверенный ему пост… В такую критическую минуту к поручику Булгакову явились двое рядовых: Иван Ковалев и Степан Юдин, которые вызвались доставить донесение на Гуниб или умереть, спасая начальников и товарищей. Было решено отправить их ночью и переодетыми в горский костюм. Тревожные часы переживал мостовой гарнизон в ожидании ночи. Удастся ли отважная попытка пробраться через цепь? Или двум молодцам придется сложить сегодня же головы, а товарищам их вскоре также погибнуть? Вечерело. Солдаты, разместившись у бойниц северного фаса, с тоскою посматривали на дорогу, по которой 10-го сентября ушли их товарищи. Вдруг один из часовых крикнул: «на перевале кавалерия!» Все бросились к бойницам, и действительно, на Куппинском спуске показались казаки, а за ними авангард пехоты. Это была колонна полковника Перлика, высланная из сел. Куппы для смены 2-й роты. Нужно ли говорить, с каким восторгом всколыхнулась изголодавшаяся, взмерзшая рота…
Впоследствии поручик Булгаков за блистательное руководство защитой Георгиевского моста награжден был орденом св. Георгия 4-й степени, и, таким образом, грудь его увенчалась пятью Георгиевскими крестами – случай исключительный, едва ли не единственный .
Пока длилась двукратная блокада Георгиевского моста, в Дагестане совсем стало не ладно. 30 августа шайки мятежников перерезали более сорока солдат гунибского и хундзарского линейных батальонов. Бедные жертвы были застигнуты врасплох вне своих штаб-квартир. На другой день горцы на верхнем Гунибе отбили казенно-подъемных лошадей и порционный скот. Положение Гунибского округа становилось очень серьезным, и сюда двинут был нагорный отряд князя Накашидзе.
Волнение не остановилось на одном Гунибском округе, а обозначилось и в других пунктах.
Открыто восстали жители села Согратль, общества Тлессерух, Карах, Тилитль, Гидатль, Кородо и Куяда. 8 сентября вспыхнул бунт в Казикумухском округе, в местности, отличавшейся сравнительною преданностью нам даже в шамилевский период. Начальник Кумухского округа, старый кавказец, полковник Чембер приказал наибу штабс-капитану Фатали-беку отправиться с милицией усмирять Согратль; наиб собрал ополчение, но с тем, чтобы пристать к мятежникам…
В полночь Абдул-Меджид и Фатали-бек вступили в Кумух и арестовали всех чинов окружного управления, а на рассвете толпы ринулись к незначительному кумухскому укреплению. Здесь гарнизоном стояли 50 человек карадахской местной команды. Солдаты не сдались, защищались геройски, наконец, выпустив все патроны, приняли неприятеля в штыки и умолкли навсегда под натиском громадной массы. Сколько раз в кавказскую войну геройски погибали и погибали часто безвестно эти «местные команды»!
После уничтожения гарнизона очередь дошла и до чинов окружного управления. Горцы устроили нечто вроде суда и затем безжалостно перебили всех; трупы сбросили в пропасть и засыпали камнями. Несчастная семья полковника Чембера, свидетельница ужасной расправы, отведена была в плен, в Согратль.
Кумухская резня возбуждающе подействовала на дагестанцев, им казалось море по колено, поднялись общества Цудахар, Куппа, Даргинский (акуша) округ и наконец волнение распространилось по всему южному Дагестану.
9 сентября нагорный и гунибский отряды соединились у Георгиевского моста. Вместе с подошедшим с плоскости сводным батальоном весь отряд возрос до 5 батальонов, сила эта однако считалась недостаточною для энергических действий, и потому решено было ждать новых подкреплений.
Князь Накашидзе перешел к Ходжал-Махи и имел очень серьезное дело при селении Куппа, расположенном по обеим сторонам ущелья.
В виду тревожных известий, приходивших «с гор», князь Меликов двинул из Шуры полковника Тер-Асатурова с конно-иррегулярным полком, батальоном пехоты и двумя орудиями. У селения Лаваши многочисленное скопище вздумало атаковать отряд Тер-Асатурова. Мятежники не выдержали нашего огня и показали тыл, тогда вслед за ними понеслись лихие всадники-дагестанцы и принялись косить шашками. Мятежники-горцы оставили четыреста человек убитых, в числе их погиб изменник Фатали-бек. Бой у Лаваши происходил в то время, когда отряд князя Накашидзе после дела у Куппы достиг Хаджал-Махи. На выстрелы посланы были авангарды для поддержки Тер-Асатурова.
Отряд князя Накашидзе к 13 сентября стянулся к Лаваши, а Тер-Асатуров, усилив свою колонну, двинулся к Дешлагару. Местечко это, штаб-квартира Самурского полка, в течение многих лет пользовалось полнейшим покоем. Когда-то, еще в начале 50-х годов, знаменитый наиб Шамиля Хаджи-Мурат появлялся в окрестностях Дешлагара, но появлялся на мгновение, чтобы тайком захватить полковых лошадей и скрыться. Стоя в стороне от воинственных горских операций, Дешлагар сравнительно недурно обстроился, окружил себя роскошными садами и огородами, раскинувшимися в плодородной долине, обрамленной зелеными, улыбающимися горами. Отставные женатые солдаты охотно оставались здесь доживать свой век, и их простенькие, маленькие домики образовали здесь целую слободку. Немало из офицеров Самурского полка в Дешлагаре родились, выросли и поступили юнкерами на службу.
Всякий житель местечка имел какое-нибудь отношение к полку и жил его интересами; поэтому понятно, с каким интересом следил Дешлагар за действиями своего полка и обратно офицеры и солдаты в походе с нетерпением ждали весточки из штаб-квартиры. Семейства офицеров и другие жители форштада не помышляли о какой-либо опасности, как вдруг от командующего войсками получено было 9 сентября извещение о восстании вблизи Дешлагара и приказано было приготовиться к защите. Произошел страшный переполох. Мирные жители бросились в крепость, но и она не могла служить прочной защитой, так как была укрепленным пунктом лишь по названию. С выступлением полка в поход, гарнизон Дешлагара состоял из одной роты и различных мелких команд. Наскоро подновлялись старые стены, свозился в укрепленную часть провиант, заготовлялась вода. Горцы прервали сообщение с Дербентом и Шурой, испортили водопровод, сожгли сено и разбросанные в садах маленькие постройки. По сведениям лазутчиков, Мехти-бек собрал шайку числом до 6 т. и приближался к укреплению. Он не рассчитывал на скорую выручку гарнизона и потому не особенно торопился с нападением.
12 сентября появились неприятельские разъезды. О тяжелом положении Дешлагара в отряде ничего не знали. Один из местных обывателей, туземец. взялся доставить известие; действительно ему удалось обмануть бдительность сторожевых неприятельских постов. На мекегинском перевале он сообщил отряду о пятидневной блокаде штаб-квартиры. Колонна Тер-Асатурова уже двигалась по направлению к Дешлагару, пришлось прибавить шагу. Батальон Самурского полка спешил в свою штаб-квартиру, где оставлены были все знамена и другие регалии, а также имущество офицеров и солдат.
13 сентября шедшая на помощь колонна сделала в один переход без большого привала 45 верст, при чем последние двадцать верст Самурский батальон почти бежал.
С появлением подкреплений мятежники, занявшие перед тем сады, стали отступать.
Планы Мехти разрушились. Он предполагал захватить Дешлагар, произвести этим впечатление, оттуда сделать набег на Петровск и там наделать нам много бед. Бог хранил эти русские поселки, одиноко затерявшиеся среди мусульманского моря.
Опасность грозила не только Дешлагару, но даже Дербенту. Здесь была всего только местная команда в 472 штыка, а между тем вокруг все горские общества поднимались. Северная Табасарань выбрала своим вождем прапорщика Умалат-бек-Рустан-Кадиева; на следующий день и Южная Табасарань также нашла себе предводителя – Аслан-бека. Восстание быстро перекатывалось Самуру, взялся за оружие Кюринский округ. Укрепление Ахты с гарнизоном в 280 человек было в крайней опасности. Окрестные жители, впрочем, не особенно предприимчивы и сюда не успел дойти девятый вал. Немедленно вытребован был с восточного берега, из Красноводска, батальон Апшеронского полка и часть местного батальона из Баку.
Отряд Тер-Асатурова по дороге из Дешлагара на юг имел дело с скопищами у Отемиша, у Каякента и Джемикента. Потери горцев были громадны, у нас же было ранено 26 человек милиционеров. Восставшие не могли устоять против более совершенного оружия и давали дорогу колонне, двигавшейся на выручку Дербента.
Нужно отдать полную справедливость решительности полковника Тер-Асатурова, который не терял дорогого времени, не давая опомниться горцам от нового для них убийственного огня, он теснил их далее и далее. 23-го сентября отряд был в виду Дербента и в 7 часов вечера «при салютационной стрельбе с крепостных стен и радостных криках жителей», вступил в город.
Прибытие подкреплений произвело на местных жителей самое радостное впечатление; «прекратившаяся было торговля вновь началась, явилась возможность под прикрытием караулов от временной милиции приступить к полевым работам».
Оставаться в бездействии не приходилось. 29-го сентября генерал Комаров стоит уже под Башлами. Жители оставили аул. Наши войска открыли здесь большие запасы зерна, заготовленного Мехти для турок, прибытие которых он ждал с минуты на минуту. Башлы были уничтожены. Джафар Казикумухский и Мехти-бек-Уцмиев собрали в Янги-Кенте около 4 тыс. возмутившихся. Над всем селением господствовал громадный укрепленный замок Мехти-бека.
После горячего обстреливания 4-го октября аул был занять, но замок еще держался. На предложение сдаться получен был отказ. Здание это окружили со всех сторон, и. наши охотники пытались поджечь его, но меткие выстрелы засевших там трехсот горцев заставили отказаться от этой мысли. Ночью оставшиеся в живых защитники замка решились прорваться через нашу цепь, но принуждены были вернуться.
Аул пылал. Освещенный заревом пожара, замок был ясно виден, и наша артиллерия снова возобновила огонь. С треском и грохотом рушились одна за другой постройки укрепления, но защитники его не сдавались; по-прежнему на крыше развевался черный значок, как бы предупреждавший об отчаянной решимости мятежников умереть под грудами развалин своего убежища. На рассвете наши войска ворвались в дом Мехти и обезоружили, остававшихся еще в живых, восемнадцать горцев.
После поражения под Ягни-Кентом кайтагцы постепенно отставали от возмутителей и округ успокаивался.
К этому времени подошли с севера в Дагестан подкрепления и явилась возможность перенести наши действия на Самур, к блокированным Ахтам, куда генерал Комаров и выступил 1-го ноября.
По мере движения отряда на встречу, многие жители являлись с повинной; они увидели, что их проведи и вместо приветствия турецких войск им придется испытать разорение от русских батальонов.
К генералу Комарову явились даже Аслан-бек Руджинский и самозваный кубинский хан – Нох-бек-Джабраилов. Видя неудачу своего предприятия, Мехти-бек, с пятью ближайшими приверженцами, задумал бежать в Персию, но у устья Самура был пойман. При поимке, в схватке с всадниками конно-иррегулярного полка, Мехти получил тяжелую рану, от которой и умер в Дербентском госпитале.
Работавший над возмущением в окрестностях Ахты капитан Кази-Ахмет успел бежать.
7-го ноября кайтагский отряд вошел в Ахты, находившиеся в блокаде в течение 35 дней.
В середине ноября в Самурском округе был восстановлен порядок.
Отряду, остававшемуся «в горах» у аула Лаваши, пришлось выдержать серьезный напор неприятеля.
3-го октября из лагеря отправлено было две роты Апшеронского полка и сотня милиции за 14 верст в аул Урли за провиантом. На обратном пути, на полдороге, наш обоз стали окружать горцы. Майор князь Магалов наскоро устроил вагенбуре и успел послать милиционера в Лаваши к князю Накашидзе. Сейчас же на помощь пошел батальон Самурского полка. Наступившая ночь и большие массы мятежников заставили приостановить наступление и ждать рассвета. Неприятель пытался уничтожить прикрытие обоза, но встреченный спокойными залпами апшеронцев отхлынул. На утро князь Накашидзе с 6 ротами и 4 орудиями придвинулся к вагенбургу. Оказалось, что подъемный скот был угнан неприятелем. Пришлось мешки с сухарями взвалить на лошадей милиционеров, некоторые же арбы тащили сами солдаты. Однако вскоре пришлось приостановиться. Громадные массы горцев, под предводительством Ротмистра Абдул-Меджида, преграждали путь, заняв господствовавшие над дорогой высоты. Приходилось бы идти «сквозь строй», к расстрелу. В то же время лагерь в Лавашах был также окружен.
В эту критическую минуту майор Гайдаров предложил своими тремя ротами сбить горцев с крутой горы Ангунак. Горцы не помышляли о такой дерзости, сосредоточили весь огонь на дорогу и не заметили приближения наших рот, цеплявшихся по едва проходимым тропинкам. Когда наши молодцы с подпоручиком Петровым во главе взобрались на гребень, ошеломленные горцы отхлынули от завалов. Не позволяя солдатам увлекаться рукопашной схваткой с громадным скопищем, офицеры успели собрать роты и учащенными залпами окончательно привели в смятение растерявшихся горцев. Они оставили на месте четыреста трупов и в паническом страхе ринулись бежать, а горсть наших храбрецов, увлекшись успехом, гналась за ними около двух верст.
Отряд и обоз наш были спасены, возвратились в Лаваши и соединенными силами успели сбить окружавших лагерь горцев.
Более возбужденная часть восставших даже и после этого погрома еще не унялась. И в эту же ночь, с 4-го на 5-е ноября, фанатики напали на Кутиши, где стояли три сотни 4-го конно-иррегулярного полка . Подполковник Мамолов, с сотенными командирами и ста преданными нам всадниками, заперся в башне. Остальные разбежались или перешли на сторону возмутившихся. 5-го октября осажденных в башне выручили. В наказание кутишинцам, их хлеб, стоявший в стогах, и одна треть аула, преданы были огню.
«В дни 3, 4 и 5-го ноября», – значится в журнале военных действий, – «мятежники выставили почти все свои силы в среднем Дагестане, действовали скопищем, достигшим двадцати тысяч, но потерпели полное поражение на всех пунктах, где только появлялись. Громадные потери убитыми и ранеными подействовали на них отрезвляющим образом, и спокойствие в большей части Даргинского округа было восстановлено».
Для окончательного погашения бунта нужно было двинуться вглубь гор; но двинуться с более значительными силами. Наконец, подошли подкрепления, и 11 октября в Лавашах, под командой начальника 21-ой пехотной дивизии, генерал-лейтенанта Петрова, сосредоточился отряд в 9 батальонов, 16 орудий и 10-ти сотен кавалерии. К войскам прибыл и командующий войсками Дагестанской области, генерал-адъютант князь Меликов.
18-го октября отряд выступил к упорно-мятежному Цудахару. 19-го октября войска его штурмовали, а на другой день аул был до основания разорен.
Наше наступление и разгром произвели удручающее впечатление на Кумухский округ. Жители видели бесплодность защиты, являлись просить прощения и выдали предводителя Джафара, вместе с двумя знаменами, пожалованными Императором Николаем I казикумухцам за их верную службу.
Главные зачинщики восстания собрались в Согратль, куда из Кумуха вела только вьючная тропа; приходилось разделывать колесный путь, и отряд мог придвинуться к сборищу упорных дагестанцев лишь 31-го октября, употребив на двадцативерстный переход шесть дней. Согратлинцы воспользовались старыми не разрушенными укреплениями и умело приспособили их к обороне. 2-го ноября гранаты и пули засыпали Согратль. Один из самых кровавых эпизодов восстания разыгрался при взятии передовой башни. К четырем часам пополудни действием артиллерийского огня часть стен в передовых укреплениях была разрешена. Первые две колонны двинулись на штурм башни, передовые части успели уже взобраться на обвал, но здесь встретили отчаянное сопротивление горцев, засевших в блиндированном подвале, откуда они поражали атакующих жестоким огнем. Очистив брешь, войска залегли на покатости, у самого подножия башни, где и окопались. Тем временем резервы успели доставить в штурмующие части массу снопов хлеба и соломы, которые приказано было зажигать и бросать в подвал через образовавшиеся в потолке его отверстия; туда же бросали и камни. Возбужденные боем солдаты принялись за выполнение этой меры с величайшею энергиею; в то время, как часть людей подносила камни и снопы, другие, стоя у самого отверстия блиндированного этажа, вели ожесточенный бой. Мятежники отвечали выстрелами и в свою очередь бросали из подвала камни. Одного несчастного, близко придвинувшегося к отверстью, казака, горцы втащили в подвал, где, конечно, ему пришлось принять мученическую смерть, Подвал заваливался все более и более, но отчаянные защитники его продолжали обороняться. На все предложения они отвечали проклятием, ругательствами и диким воем, среди которого слышались неистовые возгласы: «Алла, Аллах!» В девять часов вечера из главного укрепления внезапно сделана была горцами бурная вылазка, но была отбита с большим уроном в рядах мятежников. К десяти часам вечера бой у башни, продолжавшийся непрерывно с четырех часов пополудни, начал стихать; огромная куча камней, засыпав подвал, образовала печальный памятник воинственным сынам Дагестана, ослепленным фанатизмом, но достойным глубокого сожаления и удивления их беззаветной отваге.
Утром 4-го ноября согратлинцы изъявили покорность. Немедленно приказано было выдать семейство полковника Чембер и всех главных возмутителей. Требование было исполнено.
Выдано было 247 зачинщиков; среди них находились: имам Хаджи-Магома, бывший наиб Абдул-Меджид, чеченец Ума-Дуев и др.
10-го ноября Дагестанский отряд стянулся в лагерь Гудул-Майдан близ Гуниба, здесь уже стоял генерал Смекалов с новым вспомогательным отрядом, пришедшим из Терской области.
Теперь уже подкрепления были излишни, Дагестан притих, но притих, сослужив серьезную службу туркам, удержав в самую горячую пору войны около двух дивизий пехоты и трех полков кавалерии.