Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

В окружении Ельцина обсуждалось сразу семь вариантов «выхода» из «чеченского кризиса». Большие надежды возлагались на дипломатические способности тогдашнего премьера В. Черномырдина, которому незадолго до того в ходе буденновского кризиса пришлось вести по телефону прямые переговоры с Басаевым. Все это, однако, происходило в обстановке не прекращавшихся ни на минуту боевых действий, под аккомпанемент обещаний военных покончить с «чеченскими бандитами». Все более популярным среди российских генералов и вообще в обществе становился тезис о том, что политики «украли у солдат окончательную победу». Это утверждение еще долго оставалось расхожим в объяснении поражений федеральных войск.
1996 г. стал переломным и одновременно завершающим для первой чеченской кампании. Сложилась тупиковая ситуация: боевики не имели возможности закрепить свои временные успехи, достигнутые в результате внезапных набегов, а федеральные войска – разгромить их наиболее крупные формирования или хотя бы оттеснить в горы, чтобы затем, создав надежный кордон, организовать на удерживаемой части территории подобие мирной жизни. Не удалось уничтожить или пленить наиболее авторитетных полевых «командиров», без чего любая победа выглядела неполноценной, если вообще могла считаться таковой.
22 августа 1996 г. в Хасавюрте (Дагестан) было подписано «Соглашение о неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в г. Грозном и на территории Чеченской Республики». Для сепаратистов «ничья» фактически означала победу, а для Москвы она столь же однозначно выглядела поражением. Тем не менее, первая чеченская кампания завершилась.
Обе стороны надеялись извлечь выгоду из прекращения военных действий. Сепаратисты готовились воспользоваться плодами победы. Москва, не признавшая независимость Чеченской Республики Ичкерия, рассчитывала, что «передышка» изменит соотношение сил в ее пользу. Решение главной проблемы конфликта – вопроса о суверенитете Чечни – откладывалось до 31 декабря 2001 г.
Перемирие продолжалась три года. За это время выступавшие за независимость чеченских властей должны были решить три равные по своей значимости задачи:
1) заложить основы чеченской государственности и консолидировать общество;
2) наладить отношения с Россией, в первую очередь получить от нее компенсацию за причиненные разрушения;
3) добиться международного признания Чеченской Республики Ичкерия.
Ни одна из этих целей не была достигнута.
Именно три года квазинезависимости обнаружили неготовность чеченской элиты инициировать строительство национального государства, сплотить различные социальные слои и традиционные
фракции, выработать эффективную модель управления государством, сколько-нибудь продвинуться в оправлении модернизации политической культуры общества. Обнаружилась и крайняя раздробленность чеченской элиты, которая после гибели в апреле 1996 г. генерала Дудаева так и не смогла прийти к согласию, выдвинуть нового безусловного вождя, способного представлять чеченское общество.
В эти годы произошел раскол в кругах чеченских лидеров: во-первых, по причине борьбы за власть, во-вторых, из-за отсутствия среди чеченцев единой позиции в отношении Москвы, в-третьих, ввиду различий во взглядах на будущее чеченского государства. Дополнительную остроту всем этим разногласиям придавало то, что раскол принял религиозный оттенок: чеченское руководство и общество оказались разделенными по вопросу об отношении к исламу.
Еще в конце 80-х – начале 90-хх гг. XX в. имело место растущее влияние идей исламского фундаментализма, что можно расценивать в качестве реакции на возникший идеологический вакуум вследствие падения социалистического режима. В отдельных чеченских районах он стал вытеснять традиционные, «суфийского толка» формы ислама. Произошла политизация исламских институтов, религиозных организаций и общин, которая затронула и тарикаты.
В Чечне стала подниматься волна приверженцев «чистого» или истинного ислама («ваххабистов»), проповедующих воззрения, существенно отличающиеся от присущих суффийским тарикатам .
«Реисламизация» Чечни имеет несколько аспектов. Во-первых, ее можно рассматривать в контексте состоявшегося в постсоветской России религиозного ренессанса. Во-вторых, ей присуща инструментализация ислама, откровенное использование религии в качестве орудия политической борьбы. В-третьих, развитие радикальной исламской тенденции, кульминацией которой стала попытка создания исламского государства, вписывает Чечню в контекст общей радикализации ислама, возрастания активности исламских политических движений и организаций, стратегической целью которых является приход к власти с целью замены светской политической системы на религиозную. Иными словами, речь идет об одной из попыток реализации исламского фундаменталистского проекта.
Исламский фактор играл двойственную роль в чеченском конфликте. Дудаев, а затем и Масхадов, выступали за светское государство. Оба прекрасно понимали, что, во-первых, только при этом условии они могут рассчитывать на принятие Чечни в мировое сообщество, а, во-вторых, в случае образования государства на религиозной основе они, светские политики, в конечном счете, будут вынуждены уйти в тень, уступив место исламским радикалам. Наконец, получив светское образование и воспитание, эти бывшие советские офицеры и их окружение видели в провозглашении шариата верховным законом (а именно это и является главным признаком исламского государства) «возврат в средневековье».
Светски ориентированным политикам противостояла группа деятелей во главе с Яндарбиевым, уверенным, что создание независимого чеченского государства возможно только на исламской основе. Тарикатистский ислам с его мистическими представлениями, отсутствием жесткой привязки к шариату для этой цели не подходил. Естественно, выбор в этом случае делался в пользу фундаментализма, который представлялся более органичным для государственного строительства.
Обращение сепаратистских лидеров к исламу способствовало консолидации общества, играло мобилизующую роль. Лозунг джихада делал сопротивление чеченцев более бескомпромиссным. Будучи эффективной идеологией сопротивления внешнему противнику, ислам, однако, оказался несостоятельным как идеология национально-государственного строительства.
Следует отметить, что идея «возврата к корням истинной веры» вступала в противоречие с традиционным чеченским исламом суфийских тарикатов (братств), наиболее влиятельными среди которых являются Накшбандийя и Кадирайя. Обусловленные тарикатскими представлениями культ святых, посещения их могил, сравнительно либеральное отношение к требованиям шариата, наконец, само существование тарикатов – все это было несовместимо с жесткими требованиями фундаментализма.
Попытка использовать ислам в качестве инструмента государственного строительства была предпринята осенью 1996 г. временным президентом Яндарбиевым, который издал указ о замене светских судов шариатскими. Одновременно в Чечне вступил в действие Уголовный кодекс-шариат, фактически представлявший собой перевод суданского Уголовного кодекса 1983 г. В 1997 г. чеченский парламент принял закон «О внесении изменений в Конституцию ЧРИ». Измененная статья 4 Конституции провозгласила ислам государственной религией. Был создан Верховный шариатский суд. Эти и другие меры ставили под сомнение легитимность правления Масхадова, о чем вскоре заговорили Басаев и другие полевые командиры.
«Ваххабиты» взяли инициативу в свои руки. Их оппоненты, прежде всего сам Масхадов, не рисковали открыто выступать против идеи исламского государства. По большей части муфтий ЧР критиковал его сторонников за преждевременность введения шариата, непрофессионализм членов шариатских судов, а главное – за «ваххабизм», который рассматривался ими как идеология терроризма.
В то же время Масхадов предпринимал меры, чтобы не допустить монополизации «ваххабитами» ислама как политического орудия. Так, в феврале 1999 г. он ввел в Чечне «полное шариатское правление» и издал указ о формировании Президентской шуры (исламского совета). Эти меры имели лишь ограниченный успех.
В июне 1998 г. состоялся Конгресс народов Чечни и Дагестана, который превратился в постоянно действующий орган. Его руководителем был избран Басаев. Вновь, как и в период Первой кавказской войны, и в ходе гражданской войны в России, идея объединения Чечни и Дагестана в единый исламский имамат получила «институциональное» оформление.
Приблизительно с этого времени Басаев и его сподвижники фактически утратили интерес к поддержанию стабильности в Чечне, отошли от дел, связанных с восстановлением хозяйства, и прекратили обсуждать с Москвой относящиеся к этому вопросы. Главной задачей исламских радикалов стало даже не закрепление чеченской независимости, а политическая и идейная экспансия в ближайшие с Чечней Северокавказские республики, прежде всего в Дагестан и Ингушетию.
Целесообразно напомнить, что авантюра Басаева в Дагестане, обернувшаяся вступлением федеральных войск в Чечню 1 октября 1999 г., стала кульминационным моментом в дальнейшем развитии конфликта между Москвой и Грозным. К весне 2000 г. в ходе контртеррористической операции войскам российской объединенной группировки удалось утвердиться примерно на 80 % территории Чечни, что, однако, не означало установления там полного контроля.
Главным результатом Второй чеченской кампании стало стремительное продвижение к президентскому креслу Владимира Путина, назначенного Ельциным 7 августа 1999 г. премьером, ставшего 31 декабря того же года исполняющим обязанности Президента и избранного 26 марта 2000 г. Президентом России. Новые российские власти, полностью игнорируя вопрос о возможности предоставления республике независимости, предприняли достаточно решительные по сравнению с прошлым периодом шаги по созданию гражданской администрации и налаживанию мирной жизни. Наряду с этим вопрос об окончательном урегулировании российско-чеченского конфликта приобрел статус первостепенного не только для российских политиков, но и для всего населения России и Чечни, что нашло свое отражение в массовом сознании.
ГЛАВА 3. ЧЕЧЕНСКАЯ «ВОЙНА» В МАССОВОМ СОЗНАНИИ
3.1. Тема чеченской «войны» в опросах россиян
Большое, если не решающее значение для выбора путей урегулирования российско-чеченского конфликта имеет как мнение народов, проживающих в России, так и коренного населения Чечни. К сожалению, отечественная наука не располагает достаточным числом эмпирических исследований на данную тему. Общероссийских, репрезентативных опросов власти России не заказывали, возможно, в виду «закрытости» чеченского вопроса, а может быть и по другим политическим и тактическим соображениям. Следовательно, единственной возможностью получить целостное представление о мнении граждан России по отношению к событиям в Чечне является обобщение данных отдельных мониторингов, воспроизведение сведений, полученных из весьма ограниченного числа источников.
В официальных документах события в Чечне никогда не именовались «войной». Будь по-иному, это означало бы наступление в высшей степени серьезных последствий, в том числе юридических, для всех причастных к тому субъектов. Однако, как показали исследования, жители России и Чечни называют изложенные и проанализированные конфликтные события именно «войной». Так, по состоянию на сентябрь 2001 г. 25 % граждан РФ старше 18 лет отвечали, что есть «члены семьи или близкие знакомые, которые участвовали в этой войне» . Поэтому анализ данных опросов будет проводиться в контексте тех формулировок, которые присутствовали в вопросниках.
В целом, динамика общественного мнения по поводу российско-чеченского конфликта во многом связана с ходом собственно военных действий, с конъюнктурой «поля боя». Эта длящаяся почти девять лет военная кампания была для России отнюдь не победоносной и, возможно, с этим связаны перемены в настроениях россиян – от «провоенных» к «переговорным» и наоборот.
Первая чеченская кампания 1994–1996 гг. начиналась, продолжалась и закончилась в условиях выраженного негативного отношения народов России к тому, чтобы в Чечне велись военные операции.
Российское общество считало «войну» ненужной, а основным ее виновником – кремлевскую власть. Негативное отношение к ней граждан усилилось после крупного поражения российских войск в новогоднюю ночь с 1994 на 1995 г. В январе 1995 г. поддержали применение армии в Чечне лишь 23 % опрошенных, а 55 % выступили «против». Большинство из них считали эту акцию недостойной великой державы, 43 % настаивали на немедленном прекращении боевых действий. Через год протест в отношении войны достиг крайне большой величины: в начале 1996 г. 80-90 % опрошенных россиян относились к ней сугубо негативно .
Эту позицию регистрировали опросы общественного мнения, ее оглашали и обсуждали СМИ, она была заявлена в выступлениях в парламенте.
Значительная часть СМИ впервые в истории России систематически выступала с антивоенных позиций, показывала чудовищные разрушения, неубранные трупы и горящую технику российских войск, бедствия и горе населения Чечни, разоблачала «партию войны», критиковала власть и силовые ведомства. Проводились, пусть и малочисленные, антивоенные митинги, собрания, демонстрации. Впервые сотни матерей устремились на Кавказ, чтобы найти и увезти с собой из смертельного ада своих сыновей-солдат. Против войны открыто выступали многие общественно-политические движения, партии, научные организации. В ряде областей проводился сбор подписей за немедленное прекращение войны. Некоторые регионы, автономии и области запретили направление на войну призванных в них солдат. Впервые открыто выступили против войны десятки генералов, тысячи офицеров, предпочитая трибунал, нежели участие в позорной войне. Широкую поддержку получила формулировка, в которой военные освобождались от моральной ответственности за участие в первой чеченской кампании. Сутью событий объявлялись «мафиозные разборки». Позицию, квалифицирующую войну как «мафиозные разборки», в которые оказались втянутыми армия и другие силовые ведомства, респонденты выбирали чаще всего, а позицию, в которой эти события назывались «борьбой чеченского народа за свободу и независимость», – гораздо реже.
События в Чечне находились в центре внимания населения Северного Кавказа, которое проявило большой интерес к информации о ходе развития ситуации.
Как показало специально проведенное исследование, отношение населения Северного Кавказа к чеченским событиям было неоднозначно. Выявились принципиальные различия в позициях русского населения и представителей кавказских народов. Во многом это обусловили социокультурные и исторические факторы, определяющие различие в восприятии сущности кризиса и мер выхода из него. Русскому населению была свойственна державная позиция, когда события в Чечне рассматривались в контексте общероссийских процессов и приоритетов, кавказцы же более склонялись к тому, чтобы считать кризис внутрикавказским или, более того, внутричеченским делом .
Военные действия на территории Чеченской Республики вызвали широкий резонанс в массовом сознании населения Северного Кавказа. В целом, оценка факта перехода от политических мер решения вопроса к силовым являлась негативной. Однако мнение по вопросу о возможном развитии событий было неоднозначным. Представители кавказских народов выступали за немедленное прекращение боевых действий и признание государственной независимости Чечни.
На фоне отрицательного отношения к политическим деятелям России, вовлеченным в разрешение конфликта, в массовом сознании горских и тюркских народов Северного Кавказа наблюдался достаточно высокий уровень симпатий к Д. Дудаеву и его сторонникам.
Оценочные позиции в отношении политики российского руководства в Чечне обусловлены спецификой этнополитических процессов в регионе, исторического сознания населения. Так, представители кавказских народов увидели в чеченском кризисе возможный сценарий развития событий в ситуации углубления процесса суверенизации национальных районов и государственно-правового дистанцирования от федерального центра.
Исследование показало, что представители всех народов Северного Кавказа очень болезненно воспринимают снижение своего социального статуса в течение последних лет. Более остро воспринимается снижение уровня благосостояния. Неудовлетворенность материальных потребностей трансформируется в осознание ущемленности этнических прав и возможностей, что является фактором мобилизации этнического сознания, роста этнической конкурентности, социально-психологической основой для восприятия экстремистских и реваншистских идей, повышения уровня конфликтогенности социально-политической ситуации.
Неудовлетворенность личным и этническим статусом, пессимизм политических настроений и ожиданий обуславливает высокий уровень протестной готовности населения Северного Кавказа. Протестная готовность не является строго детерминированной низким жизненным уровнем, неудовлетворенностью национально-культурных и политических потребностей. В значительной степени высокий уровень данного вида готовности обусловлен социокультурными характеристиками, менталитетом населения, высокой степенью этнической сплоченности.
Большинство русского населения считало, что начатая операция должна быть доведена до логического конца.
Анализ социализационных ценностей населения Северного Кавказа показал высокий уровень воспроизводства этнического сознания у представителей кавказских народов на фоне процесса деэтнизации сознания русского населения. У представителей горских и тюркских народов более выражена онтологическая, этническая компонента идентификации, что объясняет большую восприимчивость к этнократической идеологии .
Население региона, независимо от этнической принадлежности, было крайне неудовлетворенно объемом информации о событиях в Чечне и характером их освещения в средствах массовой информации. Представители кавказских народов рассматривают их позицию в целом как пристрастную пророссийскую, русские – как продудаевскую.
Исследование выявило очень низкую оценку деятельности российского руководства, а также боеспособности российской армии и компетенции военачальников. В то же время, в оценках деятельности новых органов власти в Чечне преобладали негативные суждения, поскольку, по мнению опрошенных, власть в Чечне не сформировала своего политического имиджа в сознании населения.
Существенное различие позиций в отношении событий в Чечне среди русского и коренного населения Северного Кавказа, показанное выше, создавало определенную опасность эскалации политического противостояния различных этнических групп в республиках, в частности русских и представителей кавказских народов. Эта вероятность не реализовалась, по-видимому, лишь благодаря умеренной позиции политического руководства республик региона, а также недостаточной пропагандистской активности экстремистских элементов в национальных движениях и этнополитических организациях. Тем не менее, в сходных ситуациях весьма вероятно повышение уровня напряженности межэтнического общения вплоть до открытых конфликтов.
Начало военных действий в Чечне могло стать основой для этнической конфронтации в республиках Северного Кавказа. Ее удалось избежать только вследствие взвешенной политики руководства республик и этнополитических движений, а также недостаточной пропагандистской активностью экстремистских сил .
Настрой общества сыграл свою роль в прекращении Первой чеченской войны, принятии властью условий мира, существенно расширявшего суверенитет Чечни. В марте 1999 г. 56 % опрошенных россиян считали, что Чечня уже не является субъектом Российской Федерации; 26 % придерживались противоположного мнения, а 18 % не определились. На юге России Чечню считали отрезанным ломтем 71 % населения .
Вторая чеченская война явилась совершенно другой по всем главным показателям: по характеру и методу ее ведения; по отношению к ней населения всей Российской Федерации, в том числе мирного населения самой Чечни; по отношению граждан к армии; по количеству жертв с обеих сторон, особенно среди гражданского населения, поведения СМИ.
Ее начало в 1999 г. прошло при значительной поддержке российской общественности, о чем непрерывно извещали СМИ. Основная масса российского общества не видела альтернативы силовым действиям, чтобы обеспечить безопасность и спокойствие на Кавказе. Такие настроения породило вторжение чеченских боевиков в Дагестан в начале сентября 1999 г. Большой импульс поддержки россиянами силовых действий против чеченских сепаратистов и экстремистов стал причиной террористических актов против мирных граждан в Москве, Волгодонске, Буйнакске и др. местах, в результате которых погибло более 300 человек, а множество были ранены и искалечены.
Уже в сентябре 1999 г. в ходе боевых действий в Дагестане российское общественное мнение стало все более решительно выступать в поддержку трех видов действий против Чечни со стороны России: бомбардировок Чечни; блокады границ и применения войск для уничтожения сепаратистских формирований на всей чеченской территории. В сентябре-октябре за нанесение бомбовых ударов выступало 50-60 %, против – 30-35 %. Однако в начале предпочтение отдавалось полному закрытию границ – до 82 %, но положение изменилось с осуществлением террористических актов на территории России. До середины ноября, после сентябрьского изгнания агрессоров из Дагестана, борьба с сепаратистами сводилась к бомбовым ударам и закрытию границ, к подготовке к вводу войск в Чечню. Эволюция настроений против сепаратистов такова: высказались за поддержку боевых действий в октябре 1999 г. 64 % опрошенных, в ноябре – 51 %, в декабре – 49 %; против – 24, 25 и 28 % соответственно; за переговоры с Масхадовым – соответственно 15, 21 и 24 % .
Между первой и второй кампаниями прошли определенные изменения на верхних политических этажах. Частично изменившаяся композиция элитных группировок осуществила замену лидера. Совпали интересы тех, кто считал необходимым возобновление войны ради выгод войны как процесса для умеющих распорядиться возникающими при этом возможностями перераспределения материальных ресурсов и авторитета, и тех, кто рассчитывал употребить энергетику реванша на укрепление обновленного режима.
Из опросов общественного мнения мы знаем, что в результате взрывов домов в Москве и других городах произошла кардинальная переориентация массового сознания.
В конце сентября – начале октября 1999 г. около 83 % опрошенных россиян (N = 3000) полагали, что взрывы в российских городах осуществили чеченские боевики . Почти поголовное распространение настроений страха, желания мести и т.п. были претворены в то, что ученые называют общественным мнением второго порядка, в новую норму отношения к войне .
На конец ноября 1999 г. более половины населения считало, что Россия может одержать победу в войне с Чечней (65 % против 13 %), что чеченская проблема может быть решена военным путем (51 % – «за», 27 % – «нет», 22 % – не определились с ответом), что войну нужно вести до победного конца. Широкое хождение получили настроения на «полное уничтожение чеченского гнезда преступности» .
Таким образом, если первая чеченская война поддерживалась лишь 10-15 % населения, то вторая чеченская война имела до 1 января 2000 г. поддержку около 50-60 % населения. Более высокая поддержка военных действий против Чечни была обусловлена рядом факторов: жаждой спокойствия и порядка, безопасности от террора, который воспринимался как дело рук чеченцев; раскручиванием «боевого настроя» у населения скоординированными усилиями СМИ, более рациональным методом ведения войны, малыми потерями в личном составе и т.п.
Если по результатам первой кампании более 60 % респондентов отвергали возможность нанесения ударов по Чечне, то теперь более 70 % поддерживали такие предложения. Отсчет нового времени начался, и он начался в условиях, когда нормой стала поддержка военных действий. Доля населения России, выбиравших этот вариант, в ноябре 1999 г. составила две трети населения (по отдельным замерам – до трех четвертей). Предложение двигаться «путем переговоров» было поддержано меньшинством (чтобы не сказать маргинальным меньшинством) – одной пятой.
Однако по прошествии первых месяцев боевых действий обозначилась некоторая тенденция снижения поддержки их населением. Стало проявляться недовольство тем, что война приобретает затяжной характер, что на нее расходуется много финансовых средств (почти 4 млрд. рублей ежемесячно). Повысилась чувствительность к потерям, страданиям мирного населения, разрушению домов, школ, больниц, предприятий. Так, по данным ВЦИОМ, в феврале 2000 г. считали, что «следует продолжить войну в Чечне» 70 % опрошенных (1600 человек); в январе 2001 и 2002 г. – 38 %, к сентябрю – 34 %, а уже 29 октября 2002 г. положительно ответили 46 % опрошенных .
Общественное мнение реверсировалось: подавляющее большинство граждан России выступало за переход к переговорам, а меньшинство поддерживали продолжение военных действий.
Интерес представляют результаты исследования Левинсон, в котором было выделено несколько предположений о том, какие группы населения находились в авангарде перехода от одной системы взглядов на конфликт к другой. Первое предположение указывало на фактор пола–возраста и выделяло группу молодых мужчин (призывной возраст). Им как группе наивысшего риска должно быть свойственно предпочитать мирный путь переговоров. Второе предположение касалось фактора образования. Идея состояла в том, что образованное сословие не поддерживает войну, а малообразованное – поддерживает. Третье исходило из того, что антикавказские и, в частности, античеченские настроения более распространены в бедных слоях общества, тогда как более зажиточные свободны от этих предрассудков и не поддерживают войну. Четвертое как вариант предыдущего уточняло, что рабочие будут против, а предприниматели – за переговоры. Пятое предположение говорило, что среди населения крупных городов, где были взрывы домов, будут чаще встречаться сторонники мирного пути, чем в селе, где этой угрозы нет. Шестое касалось географического фактора: на Юге, где чеченская угроза рядом, должны, согласно этой логике, преобладать настроения за войну. А в центре, далеком от горячей зоны, – мирные настроения. Наконец, седьмым предположением была попытка связать позиции с политической ориентацией людей, их голосованием за те или иные партии. Сторонники Зюганова и Жириновского, по этим предположениям, должны были быть основными поборниками военного варианта, а «демократы» – мирного.
Были испробованы несколько способов проверки этих предположений, в том числе логический регрессионный анализ. Результаты разных подсчетов дали практически одинаковые результаты. В соответствии с ними по своей значимости рассмотренные факторы как предикторы позиции за переход к переговорам расположились (в порядке нарастания) так: занятия предпринимательством; мужской пол + призывной возраст; высшее образование; проживание в центральной России; принадлежность к верхнему доходному квантилю; проживание в крупном городе; голосование за «Яблоко» на выборах в 1999 г. Однако, при определении вероятности выступить за переход к переговорам значимость любого из этих факторов, включая фактор «голосование за «Яблоко», оказалась существенно ниже, чем тендерного.
Так, позиции мужской и женской частей населения (если считать позицией соотношение сторонников того или иного подхода) весьма различались, и различались более резко, чем позиции сторонников различных партий, не говоря о различиях по иным признакам. Доли сторонников переговоров среди мужчин и женщин весь этот период были разными, а разница сохранялась неизменной. Однако динамика изменений в доле женщин и мужчин, переходивших от поддержки военного пути к переговорам как альтернативе, была совершенно одинаковой .
Другие исследования, проведенные в июле-сентябре 2002 г., показали, что действия федеральных войск в Чечне, неоднозначно комментируемые прессой, россияне оценить затруднялись. Так, считали, что «российские войска очень далеки от завершения операции» 29 % опрошенных, что они «скорее близки» – 20 %. 8 % респондентов и вовсе полагали, что «при такого рода операциях нельзя говорить о победе» .
Весь пацифизм россиян ни в коей мере не следовало относить к отношению к чеченским боевикам. С тем, что они «бандиты, похитители людей, убийцы» были согласны три четверти респондентов (77 %). Тех, кто полагал, что эти люди защищают свою родину, значительно меньше – всего 12 %.
Опрос Всероссийского центра изучения общественного мнения, проведенный 25-28 октября после событий на Дубровке, продемонстрировал резкую смену общественных настроений по отношению к чеченской проблеме.
Существенно уменьшилось число пацифистов: если в сентябре за продолжение военной операции выступала треть опрошенных, то теперь уже половина. Сторонников мирных переговоров было 57 %, а стало – 44 %. С новой мощью был поддержан принцип силового решения чеченской проблемы.
30-31 октября 2002 г. Всероссийский центр изучения общественного мнения провел репрезентативный телефонный опрос москвичей.
Судя по ответам жителей Москвы, лишь треть из них (30 %) считали, что действенной мерой обеспечения безопасности граждан России является выдворение всех чеченцев из Москвы и других регионов России.
За быструю и решительную операцию по разгрому боевиков в Чечне высказались 28 %, а 20 % выступали за мирные переговоры и вывод федеральных войск с территории Чечни .
Дальнейшие изменения в общественном мнении россиян зависят, на наш взгляд, от многих факторов, прежде всего от того, как будут развиваться события в самой Чечне. Кроме того, всегда есть усталость от войны. Число людей, поддерживающих военные действия в начале кампании, всегда выше, чем в конце. Это специфика массового сознания: оно не может концентрироваться долго на чем-то одном .
В целом же, как показал анализ, население России отвергает развязанную войну. Жители России против насильственных методов решения столь затянувшегося конфликта, сопровождающихся неоправданно масштабными социальными, экономическими потерями и человеческими жертвами.
3.2. Российско-чеченский конфликт глазами чеченского народа
Как показал анализ, население России не поддерживает эскалацию конфликта, оно устало от войны и хочет ее быстрейшего завершения. О реальных сдвигах в сознании коренных жителей чеченского народа можно судить по результатам социологических исследований, в которых автор принимал непосредственное участие. Вашему вниманию предлагается авторский анализ данных опроса, который носил характер формализованного интервью и был проведен в 2001 году Северо-Осетинским центром социальных исследований Института социально-политических исследований Российской академии наук среди граждан Чеченской Республики. Его основной целью являлось изучение мнения коренного населения Чечни о сложившейся кризисной ситуации в республике, о возможных путях и методах ее преодоления.
Опрос проводился на контрольно-пропускном пункте на границе Чеченской Республики и Республики Северная Осетия-Алания (Моздокский район). Объем выборочной совокупности составил 500 человек. Случайный характер выборочной совокупности, единственно приемлемый из-за специфических условий проведения опроса, предопределил следующую структуру распределения респондентов по полу, национальности, вероисповеданию, местожительству, образованию и возрасту.
Структура респондентов анализировалась по двум системообразующим параметрам. Первый из них можно условно отнести к нетрадиционным (т.е. сравнительно редко используемым в социологическом анализе), поскольку он включал такие показатели как национальность, вероисповедание и район проживания. Второй – традиционный, позволял рассматривать состав опрошенных по таким обычным показателям как образование, пол и возраст.
По итогам анализа национальности стало очевидным, что подавляющее число опрошенных (94,9 %) составили чеченцы, очень незначительный процент – кумыки (2,7 %), русские (1,0 %) и «другие» (1,4 %). Следовательно, при интерпретации ответов на последующие вопросы анкеты можно сделать допущение о практически мононациональном характере выборки (чеченцы).
Аналогичным образом обстояло дело и с вероисповеданием опрошенных. 96,3 % из них отнесли себя к мусульманам. Доля респондентов, исповедующих другие религии, а также атеистов незначительна.
Структура выборки по параметрам «национальность» и «вероисповедание» подтверждает факт нынешней моноэтничности (94,9 % чеченцев) и моноконфессиональности (96,3 % мусульман) населения Чеченской республики, сложившихся в результате военных действий и затянувшегося российско-чеченского конфликта, вынудившего практически всех жителей не чеченской национальности покинуть пределы Чечни. В то же время, эксперты отмечают, что если правителями ЧР считать Дудаева и Масхадова, то все же надо признать, что политику апартеида и этнической чистки они не проводили. В том и заключается одна из центральных проблем чеченского конфликта, что ситуация в Чечне слабо управляема и подвержена влияниям разных сил и процессов, а часто и просто индивидуальному произволу. Антирусские и антироссийские настроения на бытовом, «соседском» уровне во многом определяют межличностные отношения. Их проявление, как правило, носит реактивный, эмоциональный характер, хотя, конечно, суммирующий вектор сложившейся обстановки в регионе способствует данному феномену. Республику покинули не только русскоязычные жители, но и огромное число титульного чеченского населения. Следовательно, политика, проводимая «боевыми командирами» не отвечала интересам большей части самого чеченского народа.
Наиболее важным фактором в корреляционном анализе, если исходить из исторически сложившейся специфики менталитета чеченской нации, выступил район проживания опрошенных: 13,1 % составили жители гор, 10,8 % – предгорья (в совокупности обе категории – 23,9 %), а 76,1 % – население равнины. Распределение опрошенных «по месту жительства» в целом близко к структуре населения республики в «спокойные времена». Следовательно, разброс показателей по данному признаку является значимым.
По традиционным параметрам выборочная совокупность имела следующие характеристики. Примерно две трети опрошенных составили лица со средним и средним специальным образованием (42,6 % и 28,7 % соответственно), 19,2 % – с высшим и неоконченным высшим, а примерно одна десятая (9,5 %) – с неоконченным средним.
Эти данные свидетельствуют о том, что в Чеченской республике еще достаточно высок общий уровень образования, практически половина респондентов имеет специальную подготовку. Даже если учесть факт повышенной мобильности «в неспокойные времена» лиц со специальным образованием, то все-таки кадровые перспективы у Чечни не так катастрофичны, как можно было бы предположить по результатам событий последнего десятилетия, поскольку еще не все специалисты покинули этот регион. У руководства республики, а также руководства федерального уровня остается уникальная возможность воссоздания промышленного потенциала на базе моноэтнических кадров. Дело в том, что без нормализации обстановки в республике, без искоренения ее криминальной составляющей, кадры и специалисты из других регионов сами сюда не поедут. И если говорить о сегодняшнем моменте, то восстановление коммунальных и иных структур жизнеобеспечения ложится действительно на внутренние ресурсы и армию.
По критерию «возраст» наиболее мобильны самые сильные – лица среднего возраста от 30 до 49 лет (61,6 %) и молодежь (ее практически в два раза меньше – 33,3 %). Незначительное число опрошенных (5,1 %) попали в старшую возрастную группу (от 50 лет и старше).
Число мужчин в передвижениях подавляющее – 88,6 %, женщин – 11,4 %. Это обстоятельство вполне объяснимо обстановкой, не способствующей (без крайней на то необходимости) «к перемене мест» у женщин, на которых ложится не только основной груз семейных забот, но и которые, вероятно, низко оценивают возможность своей пригодности где-либо за пределами родины. (Приложение, таблица 1).
3.2.1. Итоги эскалации напряженности и возможные перспективы урегулирования ситуации
Одним из важнейших вводных вопросов, предопределивших характер результатов последующего интервью, был: «Одобряете ли Вы действия федеральных властей по наведению конституционного порядка на территории ЧР?». Ответы на него распределились следующим образом .
Одобряют действия федеральных властей 32,0 % опрошенных, не одобряют – 42,4 % и «затруднились ответить» – 25,6 %. Достаточно трудно было предугадать подобное распределение ответов, поскольку сложно поощрять разрушение своего дома: разница между «одобрением» (32,0 %) и «отрицанием» (42,4 %) всего в десять пунктов. Возможно, в данном случае респонденты акцентировали внимание на второй части вопроса – «наведении конституционного порядка» или даже просто «порядка».
При этом наиболее резкое неприятие действия федеральных властей вызвали у жителей гор и предгорья. Ответ «да» дали лишь 5,1 % и 9,4 % из них соответственно, а в совокупности таких опрошенных было в два раза меньше по сравнению с респондентами, населяющими равнинную территорию (39,8 %). Число ответивших «нет» или «не одобряющих» разделилось более равномерно и составило приблизительно 40 – 50 % по каждому региону.
Распределение ответов на этот вопрос в зависимости от уровня образования позволило выявить следующее: среди ответивших «да» большинство лиц со средним специальным образованием (44,7 %) и молодежь (44,3 %), а ответивших «нет» – с высшим образованием (52,6 %). Надо отметить превалирование одобряющего мнения у людей со средним специальным образованием («да» – 44,7 % и «нет» – 31,8 %): это резерв конструктивного сотрудничества в деле восстановления республики. Ответы по другим признакам не выявили значимых различий. У женщин такая же оценка, как и среди мужчин. В этом вопросе оба пола продемонстрировали одинаковое восприятие происходящего.
На следующий вопрос «Есть ли среди Ваших ближайших родственников погибшие в ходе антитеррористической операции на территории ЧР?» были даны следующие ответы. Ответ «да» дала примерно треть опрошенных (35,7 %), а нет – две трети из них (64,3 %). Такой достаточно высокий процент ответивших положительно можно интерпретировать двояко. С одной стороны, это свидетельствует о значительном количестве семей, понесших тяжелую утрату в лице своих близких в ходе чеченской войны, что само по себе свидетельствует о необходимости скорейшего прекращения военных действий. С другой стороны, само понятие «ближайший родственник» на Северном Кавказе относительно, и, возможно, многие опрошенные в силу тесных родственных связей к числу погибших причисляли одних и тех же лиц. Это подтверждает и большее число положительных ответов среди жителей предгорья (46,9 %), а также у лиц старшего возраста (40 %).
Возможно это явная психическая аномалия, для своего подтверждения требующая уточнения степени родства всех остальных с теми, у кого погибли ближайшие родственники, поскольку это очень субъективный фактор именно в реалиях Кавказа, где родственными отношениями связаны целые поселки. Тем не менее, ответы на этот вопрос свидетельствуют о глубокой личностной включенности опрошенных в события последних лет, в каждой категории опрошенных имеются жертвы среди ближайших родственников.
Следует отметить, что, исходя из ответов на данный вопрос, стал понятен негативный подход жителей предгорья ко многим предыдущим и последующим вопросам: процент личных потерь среди них максимален – 46,9 %. По полу «распределение потерь» примерно одинаково .
Весьма интересным представляется распределение ответов на следующий вопрос: «По Вашему мнению, долго ли будут продолжаться партизанские действия на территории ЧР?» Они носили прогностический характер и свидетельствовали об оценке опрошенными возможной продолжительности боевых действии .
Анализ ответов на этот вопрос показал, что, по мнению респондентов, кризисная ситуация приняла затяжной характер, о чем свидетельствует большое число затруднившихся ответить на этот вопрос (36,8 %) и ответов типа «будут периодически вспыхивать в течение неопределенного времени» (36,8 %). При этом количество опрошенных, настроенных оптимистически и считающих, что партизанские действия будут продолжаться до конца года, незначительно. Можно предположить, что люди, ответившие таким образом, просто не в состоянии делать особых прогнозов на будущее.
В целом по массиву получены следующие ответы: «до конца года» – 5,7 %; «до лета следующего года» – 7,1 %; «два года и более» – 13,5 %; «будут периодически вспыхивать в течение неопределенного времени» – 36,8 %; «затрудняюсь ответить» – 36,8 %. Следовательно, в нынешних условиях только 5,7 %, или только каждый двадцатый, ждет «окончания смуты» до конца года; 7,1 %, т.е. каждый четырнадцатый, «дает срок» до лета последующего года, скептически оценивая эффективность противодействия федеральных войск, но уже 13,5 %, или каждый седьмой, называет более пессимистическую цифру – «два года и более». Наконец, самое главное. 36,8 %, по сути каждый третий предполагает, что состояние хаоса на территории Чеченской республики сохранится неопределенный срок.
Таким образом, наихудший прогноз сценария развития событий с незначительными колебаниями превалирует у всех. В то же время, предметом дополнительного исследования должно стать большое число людей, не высказавших свое мнение: среди жителей гор и предгорья их 48,7 % и 45,9 % соответственно; среди респондентов с неполным средним и средним образованием – 48,1 %; в числе лиц в возрасте от 30 до 49 лет – 40,4 %, а старше 50 лет – 60,0 %. В качестве возможной причины можно указать на известный скептицизм людей в отношении «решаемости» данного вопроса.
То, что среди наиболее лояльной равнинной части доминируют 38,2 % сторонников варианта «перманентного противостояния» и примерно столько же «затруднились» ответить на данный вопрос, означает, что и они тоже испытывают смутное беспокойство перед будущим, говорит об их более чем призрачных надеждах на скорое урегулирование ситуации.
Исследование показало, что женщины более оптимистичны (14,7 % из них надеется на окончание противостояния до конца года против 4,6 % у мужчин). Они также менее склонны считать реальной перманентность нынешнего состояния (23,5 % против 38,5 %), но почти половина воздержавшихся среди них (47,1 %) не выражает больших надежд на скорое уменьшение уровня враждебности как внутри, так и вне республики.
Наибольшая группа вопросов касалась поиска возможных путей выхода из сложившейся ситуации, которую, судя по ответам на предыдущие вопросы, считают «тупиковой» подавляющее число опрошенных.
Ответы на первый вопрос данного блока: «Как Вы считаете, нужна ли процедура примирения между федеральными властями и представителями чеченского народа?» (приложение, таблицы 11, 12, 13), показали, что примерно две трети всех респондентов (60,7 %) считают необходимым проведение специальной процедуры примирения между федеральными властями и представителями чеченского народа. Среди поддерживающих такое решение в основном жители гор и предгорья (61,5 % и 61,9 % соответственно), лица со средним специальным и высшим образованием (70,6 % и 63,2 % соответственно), молодежные и средние возрастные группы (64,9 % и 61,5 %), а также мужчины (62,4 %).
Отрицают необходимость такой процедуры 17,8 % в целом по массиву. Такое распределение ответов на данный вопрос можно трактовать следующим образом: или такая процедура не нужна, поскольку и без нее «все образуется», или возможность примирения исключается вовсе.
Внушает известный оптимизм, что 60,3 % участников опроса верят в установление взаимопонимания между властями двух уровней федерации.
Достаточно высокий процент (21,9 %) испытавших затруднения с ответом говорит о том, что еще не до конца осознается очевидный факт «спровоцированности» затянувшегося конфликта. Он был инициирован между властями на региональном и федеральном уровнях, а не между народами, которых «втянули» в губительную междоусобицу националистического окраса.
Анализ ответов жителей предгорья выявил значимые отличия в оценке путей разрешения затянувшейся конфронтации по сравнению с другими категориями населения. За 28,2 % ответов «нет» жителей горной части может скрываться острая неприемлемость какого-либо примирения вообще. В то же время очевиден «позитивный» настрой у лиц со средним специальным образованием, что выразилось в минимальном проценте ответов «нет» (15,5 %) в данной подгруппе. Существенный процент ответов «нет» (33,3 %) при относительно минимальном числе ответивших «да» (40,0 %) и высоком проценте воздержавшихся (26,7 %) у лиц старше 50 лет объясняется, как уже было отмечено, трагической вовлеченностью в события. Можно также сказать, что женщины меньше верят в необходимость специальной процедуры, нежели мужчины.
Следующий вопрос: «Как вы думаете, какие дополнительные пути урегулирования создавшейся ситуации наиболее приемлемы?» служит органичным дополнением к предыдущему.
Ответы показали, что практически половина всех опрошенных (52,2 %) стоит на «цивилизованных» позициях, справедливо полагая, что необходимы именно переговоры между федеральными властями и представителями чеченского народа. Однако следует отметить, что открытым остается вопрос: Какие люди конкретно являются представителями чеченского народа?
Необходимо подчеркнуть, что от 10 до 15 % в среднем по массиву высказываются за нетрадиционное решение данной проблемы. Так, за «взаимное покаяние федеральных властей и представителей чеченского народа» и «примирение по обычаям гор» выступают 12,8 % и 15,5 % соответственно. За первый вариант – больше представителей молодежи (19,6 %), а за второй – лиц со средним образованием (18,8 %) и старше 50 лет (26,7 %).
Важно обратить внимание на значительный процент «затруднившихся ответить» – 26,3 %.
Более всего позицию о необходимости поиска других дополнительных путей урегулирования конфликта поддерживают жители предгорья (40,6 % ответов), лица старшего возраста (13,7 % ответов) и женщины (32,4 %).
Как показал анализ, сторонников «покаяния и примирения…» больше всего среди жителей гор (17,9 % и 28,2 %), в числе лиц старше 50 лет (20,0 % и 26,7 %). 67,1 % лиц со средним специальным образованием – за переговоры. Это и контингент в возрасте до 50 лет (55,7 % и 54,7 % соответственно). Он тоже же в малой степени «уповает» на взаимное покаяние. Практически аналогичное распределение ответов среди людей в возрасте до 29 лет (19,6 %) и старше – 30 -49 лет (20,0 %). Лица самой старшей возрастной группы в очередной раз “продемонстрировали” усталость и неверие в позитивные перемены. Особенно пессимистичны оценки возможностей урегулирования среди женской части опрошенных, в частности, женщин, «затруднившихся ответить» – 41,2 % .
На следующий вопрос данного блока: «Как вы считаете, многие ли Ваши соотечественники будут сотрудничать с представителями федеральных властей в Чечне?» получено следующее распределение ответов (приложение, таблицы 17, 18, 19): 1) большинство – 28,6 %; 2) примерно половина – 26,2 %; 3) меньше половины – 27,2 %; 4) затрудняюсь ответить – 18,0 %.
Достаточно значим процент затруднившихся ответить на данный вопрос. Так, 18,0 %, или почти каждый пятый, не смогли дать свою оценку столь сложному вопросу, как сотрудничество с представителями федеральных властей в Чеченской республике чеченского народа. 27,2 % «пессимистов», считающих, что с представителями федеральных властей смогут сотрудничать меньше половины населения, заставляют задуматься о причинах этого явления. Так, возможно, насколько оправданным будет доверие к тем, кто «прислан» Президентом России и Правительством РФ «восстанавливать» республику.
Одним из вопросов, уточняющих мнения опрошенных относительно возможности урегулирования российско-чеченского конфликта явился следующий: «Как Вы считаете, нужны ли изменения в Конституции РФ, учитывающие обычаи и традиции различных народов?»
Ответы на этот вопрос распределились следующим образом: положительно или отрицательно ответили примерно поровну всех опрошенных (38,0 % и 35,0 % соответственно), а практически четверть всех респондентов затруднилась дать однозначный ответ (26,9 %).
Анализ распределения ответов относительно структуры респондентов показал, что позицию «да» выбрало большинство жителей предгорья (61,5 %), примерно половина лиц с высшим образованием (49,1 %), значительная часть опрошенных из средней и старшей возрастной группы (44,1 % и 46,7 % соответственно), а также женщины.
Так, процент женщин (44,1 %), высказавшихся за определенные изменения, превышает соответствующий показатель среди мужчин (37,3 %); среди них также меньший процент (20,6 %) затруднившихся ответить. Надо отметить довольно высокий процент ответов «нет» у лиц со средним специальным образованием (41,2 %) и среди людей в возрасте до тридцати лет (42,3 %) .
На уточняющий вопрос «Какие конкретно нужны изменения в Конституции РФ?» большая часть опрошенных (53,9 %) не нашла адекватного ответа (приложение, таблица 23).
Так, из общего числа ответивших на этот вопрос (46,1 %), 6,4 % считают, что «нужно разрешить соблюдение национальных обычаев», а 2,4 % -«определить права человека по национальному вопросу». Среди прочих вариантов выбирались следующие: лучше обозначить национальную политику (0,7 %), узаконить ношение национального оружия (0,3 %), учитывать менталитет региона проживания (0,3 %), разрешить жить по законам шариата (0,3 %).
Следует отметить, что от респондента требовалась как определенная подготовка в плане конкретизации предложений, так и способность изложить свою точку зрения на бумаге в непростой обстановке при заполнении анкеты: одно дело обвести вариант ответа или вписать фамилию, которая «на слуху», и совсем другое – изложить на бумаге свое понимание улучшения Основного Закона. Именно данным обстоятельством во многом можно объяснить высокий процент не ответивших.

Страницы: 1 2 3 4 5 6