ХАСАН ГАПУРАЕВ
(Роман)
ГРОЗНЫЙ – 2017
ПРЕДИСЛОВИЕ
Еще с 1970 года работаю над романом про Автуринского шейха Баматгирея-Хаджи (1овда). Будучи учеником седьмого класса, я посещал все зикры в селе. Мне очень нравилось после зикра слушать почтенных старцев нашего села: Ахмархаджи Хуту, Ганди Хасана, Адаги Джунаида, Асхана Эми, Вахаби Халада, Ваши Абумуслима, Ахмада Гилани, Лепи Шайхахмада, Муци, запевалу зикра Бийсултана и других. Бывало после зикра и обильного угощения хозяев тризны мясом и сладостями зикристы быстро не расходились, как это происходит сейчас. Они любили рассказывать о жизни наших именитых сельчан, о Баматгирее-Хаджи и сыне его – легендарном шейхе Али Митаеве.
Шейх Али Митаев был сподвижником знаменитого абрека Зелимхана. Ещё в молодости он участвовал в налете на Кизлярское казначейство. Но меня тогда интересовало другое. Нет-нет да где-то и всплывали образы Чеги Храброе сердце и Ахмада Автуринского. Последнему сельчане воздавали дань за воспитание будущего волхва Баматгирея-Хаджи.
Шли года. Мой роман «Воспоминания о Баматгирее-Хаджи» напечатать было невозможно. Он как святой был репрессирован царскими властями, а сын его – легендарный шейх Али Митаев – попал в молох сталинской репрессивной машины и был расстрелян в застенках ЧК 25 сентября 1925 года.
– Не торопись, будет еще время напечатать твои святые книги, – говорила мне моя 120-летняя тетя Цовза, которая помнила этих святых людей, лично знала их, много времени провела в их доме.
Мой роман превратился в трилогию. Про Али Митаева получился другой роман – «Летучий отряд мюридов». Но где-то на задворках памяти жили и рассказы о Ахмаде Автуринском. И вот года два назад звонит мне Али Муслимов – мой давний друг и аптекарь из Курчалоя.
– Я нашел Тимербулата! Помнишь, еще лет пять назад ты просил расспрашивать зикристов из Курчалоя, не слышал ли кто про писаря Баматгирея-Хаджи Тимербулата.
Через пару дней мы уже были в высокогорном Беное. Имам сельской мечети оказался праправнуком Тимербулата. Узнав цель нашего визита, он очень обрадовался и повел нас на обеденную молитву в мечеть, построенную еще в 1820 году на пожертвования сельчан. В 1834 году здесь молились Байсангур Беноевский, будущий имам Дагестана и Чечни Шамиль, имам Чечни тех лет Ташов-Хаджи, мудир имама Геза-Хаджи Зандакский, Кунта-Хаджи, Баматгирей-Хаджи. Мечеть была несколько раз сожжена царскими войсками, а потом разрушена советскими партийцами, но каждый раз восстанавливалась бенойцами. Узнав святость и историческую ценность этой мечети, Рамзан Кадыров запретил ее трогать и новую пятничную мечеть построили на холме неподалеку отсюда.
В очередной наш приезд в Беной, когда мы уже сдружились и Хусейн поверил, что я не очередной «любитель» истории, он выложил передо мной с десяток старых, аккуратно зашитых рукописных книг своего прадеда на арабском языке. От них пахло воздухом тех грозных лет Кавказской войны и святостью. От этой арабской вязи в мозгах и в душе щипало, в глазах рябило, а время застывало в памяти.
– Это творчество моего прадеда. Вот его хроника Кавказской войны, в тексте есть исправления рукой самого Баматгирея-Хаджи. Вот письмо Ташов-Хаджи к будущему имаму Шамилю, в котором он задает ему 18 вопросов, а это ответ Шамиля. К каждой папке своими руками касался Баматгирей-Хаджи. Он сам грузил их на подводу, когда через 20 лет службы писарем шейха в Автурах Тимербулат уезжал в Беной. И строго наказал их хранить, притом рассказал, как и где.
У меня отнялся язык, передо мной святая тайна веков, достоверная история тех суровых лет. Немного успокоившись, я взял интервью для газеты у имама села. Поговорил с людьми, которых он пригласил. Со слов своих отцов они знали о приезде в этот горный край Баматгирея-Хаджи и Али, которые приезжади, чтобы примерить кровников.
В очередной наш приезд в Беной Хусейн пригласил своего двоюродного брата Саида. Этот в прошлом водитель автобуса оказался великолепным рассказчиком, помнил имена героев тех лет, назвал сопровождавших Баматгирея-Хаджи в горы и припомнил вот такой случай.
На похоронах Ташов-Хаджи в Саясане в 1846 году имам Шамиль, Геза-Хаджи, Кунта-Хаджи, Баматгирей-Хаджи принимали тезет. А соболезнования выражали все шейхи Дагестана и Чечни тех лет. Когда тризна подошла к концу и гости начали разъезжаться, к Баматгирею-Хаджи подошла делегация из какого-то села и попросила участвовать в процессии примирения двух враждующих родов. Шейх принял это предложение. Когда началась разборка, потерпевший наотрез отказался от примирения. Тогда Баматгирей-Хаджи сказал хозяину дома, к которому они пришли с предложением примириться:
– Я тебе привел много примеров примирения горцев еще в более тяжких случаях преступления. Ты не согласен на примирение. Тебе должен стать примером поступок шейха Гези-Хаджи из Симсира. Он не только простил убийцу своего единственного сына, но даже усыновил его и построил ему дом у себя во дворе. Теперь я воспользуюсь тем, на что имею право. У тебя остался единственный сын. Он прячется у ваших родичей здесь в селе. Он уговорил тебя не прощать убийцу, чтобы он сам отомстил за него.
В это время один из всадников сопровождения Баматгирея-Хаджи куда-то ускакал и вернулся скоро с юношей, который был перекинут через седло. Он бросил его к ногам шейха и, не сказав ни слова, отошел. В толпе ахнули:
– Это же Ахмад Автуринский! – Напуганный юноша тут же извинился и простил кровника.
В толпе мало кто знал, что он дядя Баматгирея-Хаджи, и весь рассказ шейха был рассчитан для него.
Этот рассказ Саида подтолкнул меня к историям об Ахмаде Автуринском. И не только. Тут я понял ошибку историков и писателей Дагестана и Чечни. Все Шамилевское движение у них взято из царских источников, оторвано от религии, а советские идеологи затем окончательно перетасовали историю имама. Совсем в другом свете он предстает перед нами как шейх накшбандийского тариката. Он был самым способным учеником сначала Джамалуддина, а потом большого знатока ислама Магомеда Ярагского. Вот что говорил последний: «Человек должен верить во что-то одно, единственное, в то, что он признает лучшим на свете, и это единственное, наше высшее благо, и есть вера наших отцов». А отцы верили во Всевышнего. Они не допускали, что на свете может быть несправедливость».
Поначалу Магомед Ярагский рассматривал лишь мирные формы достижения свободы и равенства для горских народов. В попытках добиться чисто духовного самоутверждения свободы горцев он призывал окружающих к смирению и отрешению от жизненных тягот. Великий просветитель, он все же использовал термины «верный» и «неверный». Однако в его учениях и речах смысл этих терминов был совершенно иным, нежели тот, который мы иногда придаем им сейчас. Он не считал, что верные – это лишь мусульмане, а неверные – весь остальной мир, и в первую очередь христиане. Неверными Магомед Ярагский считал всех тех, кто не привержен идеалам всеобщей свободы и равенства, будь-то христианин или мусульманин. И всех, кто хотел ему следовать, он старался направить на праведный путь и научить, как донести свое учение до остальных горцев.
Современные историки чаще всего рассматривают движение горцев как национально-освободительное или народно-освободительное, хотя на самом деле это далеко не так. Магомед Ярагский, как и его последователи, не имел целью лишь народное или национальное возрождение. Ведь свобода всего народа еще не означает свободу каждого человека. Национальные интересы не всегда связаны с интересами отдельной личности. Это очень хорошо понимали духовные предводители горцев Ташов-Хаджи и имам Шамиль, и в первую очередь сам Магомед Ярагский. Эти догмы чеченских священнослужителей хорошо знал Ахмад Автуринский.
Я очень благодарен моим односельчанам, которые свято чтят память о народном герое. Особенно благодарен ныне покойному Абдулле Гапаеву. Ему досталось трудное время. Он жил в атеистическом государстве, а документы шейхов были засекречены. Впрочем, во что вылился мой многолетний труд судить вам, дорогие читатели. Итак, Ахмад Автуринский и его друзья – Буга и Чега Храброе сердце, а также другие джигиты, лихие наездники тех лет….
Автор.
РЕЦЕНЗИЯ
на роман Хасана Гапураева «Ахмад Автуринский»
Под талантливым и пытливым пером писателя огромный исторический пласт жизни гордого чеченского народа – Кавказская война и Шамилевское движение – словно ожил и предстал в образах реально существовавших людей – Ахмада Автуринского и его боевых друзей, гордой Зазы, мудрого Дуды Исмаиловича, имама Шамиля и многих других. По своим жанровым особенностям, подаче материала это произведение больше тяготеет к исторической прозе, точнее, к исторической повести, что нисколько не умаляет его художественных достоинств. Собрав по крупицам малоизвестные факты из жизни главного героя – своего земляка Ахмада Автуринского: легенды, предания, фольклорные материалы, автор создает образ народного защитника, «удальца-джигита», для которого справедливость, честь и совесть – не пустые слова, а те главные принципы, которыми он руководствуется в жизни. Как пишет автор, «не только воинская доблесть пылкого юноши прославила его имя; храбростью, благородством, добротой и честностью молодой Ахмад завоевывает уважение и любовь народа. Дружеское расположение к Ахмаду Автуринскому питал и сам имам Шамиль, умевший выделять в народе достойных людей». Художественная ткань произведения тесно переплетается с исторической. Язык произведения богат древними притчами, мудрыми народными выражениями, пословицами. «Для абрека бой, что танец для влюбленного горца», «мужество и счастье живут недолго», «Аллах дает мужественным людям – мужественных жен, подлецам – подлых, хитрецам – хитрых, купцам – купчих, умным – умных!», «чем больше врагов, тем выше слава» и другие. Живописен образ горца Дуды Исмаиловича, который сродни русскому богатырю Илье Муромцу. Он воплотил в себе лучшие черты народных мстителей – ум, находчивость, отвагу. Подкупает своей честностью и смелостью образ Зазы, прекрасен портрет Светланы Меньшиковой, красивой казачки, которую вопреки всем обычаям не побоялся взять в жены отважный Ахмад Автуринский.
Очень важна позиция автора как интернационалиста. На протяжении всего повествования автор стремится подчеркнуть идею интернационализма – черту, объединяющую два великих народа. Эту черту мы находим и в образах великих писателей и поэтов – Л. Толстого, А. Пушкина, М. Лермонтова. Особое место в романе занимает глава, посвященная великому русскому поэту Михаилу Лермонтову, еще в детстве жившему на Кавказе и хорошо знавшему характер чеченцев. В одном из стихотворений он писал: «Здесь за добро – добро, И ненависть безмерна как любовь». Их встреча в военных условиях с Ахмадом Автуринским закачивается дружбой.
Чем дальше уходит автор в суть событий, тем интереснее становится повествование и язык произведения.
Хочется пожелать автору не увлекаться описательностью, а уделять больше внимания деталям, шире использовать сравнения, эпитеты.
Светлана Панасенко,
член Союза писателей России и Башкортостана.
Начало
Кавказская война, Шамилевское движение оставили глубокий след в нашем сознании, повлияли на общественное развитие не только России, но и других стран, всколыхнули лучшие умы человечества. Эта тема нашла отражение в трудах историков и литераторов, но интерес к ней не угасает и теперь. События той эпохи не изучены до конца, история полна загадок, однако есть вопросы, ответы на которые надо искать возле себя – в легендах, в рассказах стариков, услышанных в детстве и кажущихся такими обыденными, что на них не обращаешь внимания.
Предлагаем вашему вниманию малоизвестные факты из биографии Ахмада Автуринского, собранные автором и его потомками, уроженцами селения Автуры.
Имя Автуринского Ахмада (Эвтархойн Ахьмад) с юных лет интересует любого автуринца. В исторических документах мало о нем сказано. В хронике Кавказской войны, которую вели царские генералы, его имя перечислено среди наибов Шамиля. Ахмад Автуринский – выходец из с. Автуры, тайп гуной. С 1847-го до 1849 год наиб округа в Большой Чечне. Убит в сентябре 1852 года. А в народе о нем в те годы слагались песни. Долгое время духовно богатая Чечня была во власти мулл. Они строго запрещали брать в жены иноверок. Тем ни менее, Ахмад был женат на красавице из города Кизляр, дочери богатого казака – купца Меньшикова. Мне думается тут дело вовсе не в вере.
Кавказская война унесла много храбрых джигитов в иной мир. Оставались молодыми вдовы. Шамиль не раз обязывал местных кадиев сел ежегодно выдавать вдов замуж в качестве второй и третьей, даже и четвертой жены. Во время войн шариат разрешает многоженство. Это лучше, чем разврат и разложение общества. И, наконец, чтобы избежать всяких кривотолков о многоженстве, в 1845 году меджлис имамата постановил провести перепись населения Дагестана и Чечни. Первым с итогами переписи явился ичкерийский наиб Умалат. Он выяснил, что за последние пять лет мужчин стало в три раза меньше и дети рождаются все реже и реже. А это был демографический взрыв для воюющего имамата.
Эти сведения заставили Шамиля задуматься. Созвав совет, имам нашел выход. В один из дней глашатай объявил о сходе веденских вдов в возрасте от 18 до 30 лет. Веденцы были немало удивлены, а вдовы сначала подумали, что над ними шутят. Однажды Шамиль запретил веденским женщинам сплетничать, но они не прекращали. Тогда решено было всех вдов заточить в большой каземат и неделю не пускать к ним никого. А когда прошла неделя, и женщин выпустили, то они рассказывали, мол, что недавно царскими войсками захвачен город Хайбар. Это современная станица Ильиновская у Терека. На поверку сплетня оказалась правдой.
Вот и подумали вдовы, что над ними опять шутят. Однако сход состоялся в диван-хане имамата, каждой женщине было предложено назвать имя мужчины, за которого она желает выйти замуж и стать второй женой. Большинство женщин назвали имена желанных. Одна молодая вдова пожелала выйти замуж за имама. Так, следуя новому закону, Аминат стала женой Шамиля.
Царские генералы на оккупированных территориях старались ввести свои порядки, чуждые горцам. В результате чего вновь и вновь вспыхивали народные восстания. Такая обстановка создавала благоприятную почву для радетелей газавата. Да и этот порядок ведения сопротивления злу трактовался по- своему в верхних эшелонах царской власти. Правда, для привлечения горцев в почетный караул царствующей особы вводились другие правила. Мусульманам разрешали иметь своего муллу, им разрешалось свободно делать свой намаз.
Еще во времена Кавказской войны среди чеченцев жили русские миссионеры. Они вели разведку, изучали быт и нравы чеченцев. Очень тепло и дружелюбно отзывался о горцах комендант крепости Шатой А. Ипполитов. Он не видел в чеченцах опасных врагов. Да, у них язык, вера и нравы другие. Это дети суровой природы Кавказа. Здесь еще в давние времена побывали ученые, путешественники и сподвижники пророка Мухаммада (А.с.в.) и обратили чеченцев в мусульманство.
Но существует и другая легенда о том, что чеченцы – народ Ноя. Священный Коран говорит: «Нет народа, к которому Мы не послали своего пророка». Многие народы из-за своего духовного невежества не знают имя своего пророка. А чеченцы свято чтят Коран. Знают, что они – народ Ноя, один из самых древнейших на земле. А пророк Мухаммад (Да благословит и приветствует его Аллах) – последний пророк на земле, и вся мусульманская умма теперь принадлежит ему. Чеченцы очень легко идут на контакт с представителями других народов. Чеченцы откровенны, честны, вежливы и верны своим древним преданиям и ни при каких обстоятельствах не предают друзей. Они очень мстительны, ловки и проворны в бою, выносливы в походах.
Все высокие моральные устои воплотил в себя Ахмад Автуринский, и неслучайно его имя стало достоянием как литературы, так и устного народного творчества (илли, назма) уже в 50-х годах прошлого столетия. В начале ХХ века песни о нем привлекли внимание композитора Муслима Магомаева старшего. Песни об Ахмаде Автуринском в исполнении сказителя А. Нучаева слушали и записывали в 1915-1916 годах герой гражданской войны юный Асланбек Шерипов и его братья. В конце 20-х – начале 30-х годов известный илланча (исполнитель народного эпоса на дечиг пондаре) Б. Сулейманов пел песни об Ахмаде Автуринском по радио. В 1930-х годах песня о нем впервые была опубликована в сборнике чеченского фольклора. Пожалуй, самую большую работу по сбору песен-сказаний об Ахмаде Автуринском проделал С. Эльмурзаев. Песня рассказывала всего лишь один эпизод из многогранной жизни народного героя. Думается, повествование старейшего чеченского журналиста и опытного писателя откроют вам новые стороны из жизни этого отважного и благородного чеченца.
Ахмад родился в 1804 году в семье жителя аула Автуры Мохмада из чеченского общества гуной. Он был родным дядей волхва Баматгирей-Хаджи Митаева. Хотя он был старше своего племянника всего лишь на 5 лет, активно участвовал в его воспитании. Уже в юном возрасте Ахмад выделялся среди сверстников удалью, искусством наездничества, щедростью и благородством.
Автуринским Ахмада прозвал прославленный чеченский фольклорный герой и наездник Исмайлин Дуда (Дуда Исмаилович).
Был у Ахмада брат Майра Зулум (Храбрый Зулум), а также старший брат Мита. По воспоминаниям стариков и данным тейповых таптиров (документов, истории тейпа Гуной), Зулум и Мита погибли в войсках чеченского предводителя Бейбулата Таймиева под станицей Каргалинской в бою. Ясин над умирающим Митой читал молодой шейх Ташов-Хаджи Эндирейский, который возглавлял дагестанскую часть бойцов смешанного отряда. Это было в августе 1811 года.
У Миты в селе Автуры остался двухлетний сын – Баматгирей, впоследствии известный волхв, богослов, просветитель и философ. Его воспитание легло па плечи Ахмада Автуринского, который был старше своего племянника всего лишь на пять лет. А 23-го августа 1832 года погибнет в бою и мать Баматгирея – Джансу, которая была родом из старинного чеченского села Герменчук. Она поехала к своим родителям в гости с ночевкой, а наутро выяснилось, что генерал Вельяминов окружил село. Джансу помогала своему отцу и брату в бою. Она похоронена на старинном кладбище воинов газавата в восточной части села Герменчук. Потом уже повзрослевший рано Ахмад назовет Баматгирея-Хаджи (1овда) ясновидцем и волхвом. Сам Баматгирей-Хаджи проживет полную драматизма жизнь и в возрасте 105 лет 13 сентября 1914 года уйдет в загробный мир, будучи высланным в город Калугу. А сослали его за помощь знаменитому чеченскому абреку Зелимхану.
ВОСПЕТЫЙ В ПЕСНЯХ НАРОДА
В 1958 году известный собиратель чеченского фольклора 3. Джамалханов со слов Ш. Муртазаева из селения Надтеречное записал «Илли об Ахмаде Автуринском». С тех пор она не раз издавалась на родном и русском языках, явившись одним из наиболее популярных произведений чеченского устного народного творчества. Ее широкая и прочная известность питалась прежде всего тем, что героико-эпическая песня не только воссоздавала образ удальца-джигита, служившего как бы эталоном своего времени, но и воспевала его дружбу, куначество с таким же беззаветно храбрым, разумным и верным слову «казаком станичным».
Содержание «илли» общеизвестно, и обычно в ней акцентируется факт установления побратимства Ахмада и казака после краткосрочного недоразумения, едва не приведшего к жаркой схватке. Не менее знаменательно, что, уже впервые увидев крепко спящего в ущелье казака-странника, Ахмад Автуринский размышлял так:
– Почему лежишь ты
На камнях под вязом?
Разве не имеешь
Кунаков средь горцев?
Разве нет чеченца,
Чтоб тебе был рад он?..
Так удалой наездник выражает идею обычности доброй традиции дружелюбия и куначества между чеченцами и русскими даже в крайне сложных условиях своего времени, когда часть территории нашего края была охвачена вооруженными действиями так называемой «Кавказской войны». И вспышка-конфликт с казаком подается в песне как результат столкновения двух сильных характеров, но отнюдь не как всеобщая драма.
У чеченцев бытовала не одна эта «илли», а целый цикл песен и преданий об Ахмаде из селения Автуры и казаке – его друге. Современный исследователь фольклора И. Дахкильгов отмечает: «Сам Ахмад Автуринский был исторической личностью и пользовался большим уважением среди чеченцев. Сюжет песен и преданий о нем и гребенском казаке построен на том, что герой находит себе друга в лице простого юноши-казака. Затем герои не раз выручали друг друга в смертельной опасности».
Весь этот цикл не только еще пока не изучен, но даже в должной мере и не собран. Хотя старожилы рассказывают о том, как Ахмад вместе с казаком побратимом добыл себе жену – Кизлярскую казачку. Как родное село, подстрекаемое ревнителями «мусульманской чистоты», временно отвернулось от него за любовь и брак с «гяуркой» (неверной). Как находил он утеху в бесшабашной охоте и лихих удальских делах. Даже спас Автуры от разгрома и разорения репрессивным царским отрядом, вступив в переговоры с Батой Шамурзаевым – дружественным российским офицером. А однажды в знак дружбы подарил поэту Лермонтову саблю из дамасской стали, инкрустированную серебром и многое другое.
В этих преданиях отразились реальные черты исторической биографии прославленного чеченского наездника, чье имя и дела были в центре общественного внимания Чечни и ее партнеров в середине XIX века.
Сегодня можно предполагать, если не личное знакомство, то хотя бы устную информированность М.Ю. Лермонтова о некоторых подвигах его современника – джигита Ахмада из Автуров. Так, на известной Лермонтовкой картине маслом («Кавказский вид», 1838 год), созданной в качестве свадебного подарка и преподнесенной Сашеньке Верещагиной через ее мать, угадывается живописное воплощение одного из эпизодов жизни Ахмада. Два всадника (горец и казак?) подстерегают близ лесистых предгорий у ручья избранницу, одетую на закавказский манер. Это очень напоминает фольклорный эпизод с женитьбой Ахмада Автуринского. В дальнейшем могут выясниться и другие многозначительные параллели.
Образ героя чеченских преданий становится много полнее и объективнее при обращении к достоверным историческим штрихам судьбы Ахмада Автуринского.
Неизвестный автор, подписавшийся буквой «К» под статьей в «Кавказском сборнике» (Том X. Тифлис, 1887 год) «Левый фланг Кавказской линии в 1843 году», сообщает следующее. «В марте 1847 года Шамиль сменил трех своих наибов в результате непрекращающихся жалоб. Бату Шамурзаева – на его место был назначен Геха. Звали его у нас молодой ученый ичкеринец. Лишен был также звания ауховский наиб Гойтемир, преемником которого стал Идрис – кумык из Андреевой деревни (Эндери)… Не был пощажен даже Талгик, один из самых предприимчивых предводителей. Его пост в 1847 году занял Ахмад Автуринский, пользовавшийся уважением всей Большой Чечни… Шамиль старался сближаться с популярными в народе людьми и тем льстил общественным симпатиям. Так, во время пребывания своего в Большой Чечне Шамиль всегда останавливался у Ахмада Автуринского, и в самом ауле Автуры принимал просителей, выслушивал жалобы, творил суд и расправу». В хронике писаря Баматгия-Хаджи Тимербулата из Беноя приводятся факты, как Шамиль советовался с Баматгирей-Хаджи.
Во второй половине 40-х годов ХIХ века восстание, охватившее часть Чечни, шло уже заметно на убыль. Широкие массы чеченцев постепенно отказывались сражаться под знаменем воинственного мюридизма. Имам Шамиль, крепко обеспокоенный этим, искал тогда наиболее эффективные меры для поддержания боевого духа горцев и их сохранения во власти своего имамата. С этой целью, кроме жестоких репрессий, он решил, скрепя сердце, передать командные посты в руководстве чеченскими областями людям, которые пользовались широкой известностью и славой в народе. К таковым принадлежали и Ахмад Автуринский, и Геха, и Идрис.
Однако замена скомпрометировавших себя жестокостью и корыстолюбием наибов популярнейшими в Чечне людьми не усилила тягу горцев к войне, к лозунгам мюридизма. Наоборот, эта замена приблизила конец «газаватской войны». Дело в том, что авторитет Ахмада Автуринского, Гехи и Идриса базировался не на вражде к представителям других (немусульманских) вероисповеданий или народов, не на религиозном фанатизме и замкнутости, а на идее взаимного уважения достойных людей разных национальностей независимо от веры.
Став одним из наибов истерзанной длительными военными действиями Чечни, Ахмад Автуринский не прерывал дружественных связей со своими кунаками в казачьих станицах и кумыкских аулах, противостоявших имамату Шамиля. Более того, он способствовал оживлению этих жизненно необходимых для чеченцев связей именно в тот период, когда резко возросли торгово-экономические отношения между казачьими поселениями, что глубоко раскрывается разнообразными источниками.
В подтверждение тому, что Геха и Идрис были единомышленниками Ахмада Автуринского, можно сказать, что и они являлись народными любимцами, в отличие от близких и верных приближенных Шамиля. Например, «Илли о Гехе» и «Илли о сыне вдовы и Идрисе Мехтиеве» также были популярны в Чечне. О соответствии фольклорного Гехи историческому чеченцу Гехе писал Асланбек Шерипов в своей юношеской статье «О чеченских исторических песнях». Он перевел на русский язык слова, характеризующие героя: «Но бурное, закаленное сердце Гехи жаждало нежных порывов, жаждало дружбы и человеческой ласки».
Эти же идеалы дружбы и мирной жизни были присущи Ахмаду Автуринскому, и тайные замыслы Шамиля были не совместимы с ними. Поняв это, имам вскоре принял меры, чтобы исправить свою ошибку: он восстановил по просьбе Ахмата Автуринского преданного «идее газавата» Талхига Шалинского на прежнем месте наиба. Не удержались в наибстве и друзья Ахмада Автуринского, что отнюдь не умалило их громкой славы в народной памяти.
Сведения о дальнейшей судьбе Ахмада Автуринского противоречивы. По одним, он был выслан царскими властями из Чечни; по другим, исходящим, в частности, от его прямых потомков, был убит из засады во время очередного набега в крепости Грозной кем-то из своих врагов. И то, и другое могло произойти на самом деле; трудное время было тогда в истории нашего края. Но в любом случае образы реальных лиц, донесенные до нас фольклором и историческими источниками сложной поры первой половины XIX века, волнующи и поучительны. Они (при объективной, разносторонней оценке) позволяют понять положительную (хотя и совсем не простую!) роль их истинных прототипов в трудной ситуации, когда проходило очередное испытание на прочность взаимоотношений народов Дагестана и Чечни, складывавшихся уже в границах единого Российского государства.
БАШНЯ МУЖЕСТВА
Предания глубокой старины ведут в село Герменчук – передовое укрепление у подножия гор. Еще в 17 веке переселились сюда потомки чеченца по имени Хан из тейпа гуной. Сам Хан был одним из родственников шейха Берсы. Судьба уготовила этому тейпу и его потомкам важную роль в общественно-политической жизни тогдашней и сегодняшней Чечни. Они верховодили вплоть до 30-х годов прошлого столетия.
Было у Хана два сына. Одного звали Аrla (в народе его знали, как сильного и мужественного человека). Предания гласят, что он одной рукой останавливал сбесившегося скакуна. А на старости лет, чтобы не утруждать потомков, сам поставил себе надмогильный памятник Чурт (из огромного валуна). Другого сына звали Асхор, он со своими десятью внуками мечом и огнем прогнал с территории чеченцев остатки войск монголо-татар.
В честь каждой из побед воздвигалась башня по берегу речки Хулхулау. Так и появилось здесь 9 башен, откуда и пошло название села Эвтур, а по-чеченски – Эвтар.
Этимология этого слова и раскрывает тайну веков: «эв» по латыни означает 9, «тур» – башня; «эв» по-ирански также означает 9, а «тар» – башня. Долго служили эти башни чеченцам хорошим укрытием при набегах соседних племен вплоть до кавказской войны. По рассказам стариков, последняя башня разрушена в годы имамата.
ГОРДАЯ ЗАЗА
Есть люди в горах, которые всегда точно скажут, кто и где находится, и когда вернется домой. Могут тебя и за помощью им послать, если они в беде. Это чеченские волхвы Кунта-Хаджи и Баматгирей-Хаджи. Но у них справляться о джигитах непринято.
Усталый скакун выбрал дорогу, и абрек Геха оказался на Анзор хуторе. Красивейший уголок на земле: горы, лес, чистая речка, зеленая трава и родники. Он знал, что здесь живет молодожен, его друг Тама. Тут уж он точно отдохнет и завтра поедет в Гуни. Что тут думать, усталый конь стал у коновязи и начал есть свежее сено.
В те суровые годы жила в Автурах гордая девушка Заза. Но Заза была дочерью Эвтархи, сына Диби. Все говорили, что она вся в бабушку. Очень своеобразная. Но это было не так. Она была любимицей своего отца. Эвтарха был в свое время известным наездником и лучшим другом Мади Джаммирзы и Жумин Актулы – наездников из старинного села Большой Чечен.
Если в селе за кого и выйдет замуж, то только за Ахмада Автуринского. Еще так не бывало, чтобы сельская молва не сработала. А такие хабары давно ползли по селу. Поэтому Заза ждала приезда Ахмада Автуринского домой. Они жили недалеко друг от друга. Где он, куда и зачем выехал, в Автурах никто не знал. Но на всякий случай Заза каждый вечер приходила к роднику, была у всех на виду. Никто из сельских джигитов с ней о любви и дружбе не говорил. Это ее задевало. Но все же она знала, что авторитет Ахмада Автуринского в селе очень высок. Что интересно, это ее не устраивало. И вот однажды вечером ее ожидания оправдались. Почти в сумерках к роднику мчались три джигита. Это уже заметили девчата, и никто из них домой не торопился. Одновременный соскок с коней троих джигитов вводил в трепет девчат. Это были Ахмад Автуринский, Геха Гунойский и Тама. У последнего никаких титулов не было, но он был отменным парнем: и в селе уважали, и со стороны наветов не было. Правда, девушку какую-нибудь из села он не выбирал. То ли был моложе своих друзей, то ли не решался из-за свой скромности. В любом случае он пользовался уважением сельчан, и все знали, что он хозяин последней башни, что стояла на границе Анзор хутора и Айни дукъ. Они спешились с коней своим традиционным соскоком. Отправили своих скакунов пастись. Все втроем окружили Зазу и заговорили с ней. Конечно, с девушкой были ее подруги. Им всем было интересно знать, чем закончиться спор Зазы с Ахмадом Автурирским. Дело в том, что она в прошлый раз перед самым расставанием заявила, словно в шутку, что если и выходить замуж, то она подумает и выйдет за другого, но не за Ахмада Автуринского. Разумеется, что такой дерзости от нее никто не ожидал. Аул маленький и хабары быстро разносятся. Тем более новости села приходили только с базара, с многочисленных автуринских лавок и с мест свиданий сельских красавиц, там где были родники. А таковых в селе было три. Но такую новость никто не ожидал. Заза ответила на все вопросы Ахмада Автуринского, сказала, что ничего нового нет и планов выйти замуж тоже не имеет. А когда солнце спустилось и над Хулло начала светлеть луна, ни с того, ни с сего заявила:
– Ахмад, ты меня прости, но за тебя я замуж не выйду.
– Это интересно. Мы с тобой не первый год знакомы. Да и наши родители давно смирились с тем, что они будущие родственники. Может, какие сплетни до тебя дошли? – спросил Ахмад Автуринский.
– Слухи ходят, но они никакого отношения к моему решению не имеют, – сказала Заза. – Да, я была в гостях на прошлой неделе в Майртупе. И там парень хотел со мной познакомиться. Я сказала, что имею виды на Ахмада Автуринского, и поэтому зря тешить кого-то знакомством с собой не хочу. И там заявили, что Ахмад Автуринский женится на кизлярке (Г1изларху).
– Ах, вот в чем дело? Вот как раз мне для этого и ясность нужна: ты выйдешь за меня или нет? – спросил раздосадованный Ахмад.
– Я за тебя не выйду! – твердо заявила Заза.
– Жду объяснений?
– Во-первых, не хорошо обманывать чужестранок, – краснея, заявила Заза.
– На счет этого можешь быть спокойна. У нас дело еще до женитьбы не дошло, – сообщил Ахмад.
– Это для меня неважно, – сказала Заза. – Могу с тобой по душам говорить?
– Можешь.
– Давно хотела найти себе парня, который ничем не прославился. Когда я выйду замуж за него, чтобы люди говорили: «Это муж Зазы идет по улице. А Заза – дочь Эвтархи сына Диби». А кто мой отец и дед чеченцы знают. Они не менее прославились, чем ты, дорогой Ахмад.
– Не понял. Где я тут виноват и в чем, – удивился Ахмад.
– Если я выйду за тебя, то стоит мне появиться в селе, то люди будут говорить: «Вон жена Ахмада Автуринского идет». Никому не будет дела, из какого я известного семейства. А если выйду за одного из твоих друзей, мало прославленного, то вспомнят мою родословную. Скажут, к примеру, вот идет дочь Эвтархи, друга Бейбулата Таймиева. А отец Эвтархи Диба был другом Жаммирзы, сына Мады. И я сделаю своего мужа тоже прославленным. Ты прощаешь меня?
– Прощаю. Ты умная и достойная славы девушка, – сказал Ахмад Автуринский.
– Ахмад, могу я тебя еще об одном дело попросить?
– Можешь. Только мне жаль, что ты не моя родная сестра, – сказал Ахмад.
– Женись на этой кизлярке. Я уверена вы друг другу понравитесь. И она будет любить и уважать чеченцев. Из-за нее нас всех будут любить русские, – сказала Заза.
Она отвернулась. Ей не так просто дались эти слова. Видно было, что в ее груди бьется трепетное сердце, которое знает о том, что не знают еще окружающие люди.
На второй день Ахмад Автуринский рано утром ускакал за Терек. Обычно он с собой брал одного или двух своих друзей, но сейчас ему хотелось одному развеяться за Тереком, где его мало кто знает, а он мало что там еще может. Его грудь теснило мужественное сердце. Мало кто может понять храброго. В селе все мирные люди, но есть еще такие джигиты: ни бандиты, ни воры, не проходимцы. А самые отважные ребята, которые ждут крика в ночи, зовущего на помощь. Им вечно кажется, что кто-то, где-то попал в беду и только одни они могут его спасти…
С этой мыслью подался в то самое утро храбрый абрек Геха в горы. Дошел он аж до Садой горы. Там за альпийскими лугами, далеко, в шести часах езды на полном скаку есть крепость Шатили, сказали ему чабаны. А дальше Грузия. И там красавицы невиданной красоты. Вот там целый месяц и шастал удалой абрек Геха. Захаживал к своим друзьям, гостил, осушал полные рога их странных напитков, после употребления которых хотелось танцевать, петь, скакать по альпийским лугам или умыкнуть ненаглядную красавицу, но он без приключений вернулся домой. Заехал в Автуры к Ахмаду Автуринскому, но его не оказалось дома. На какой стороне и куда скачет этот неугомонный джигит так просто сказать невозможно.
За месяц много воды утекло в речке Хулхулау. Вот и решил Геха остановиться у Тамы, отдохнуть и отправиться в Гуни. Он сильно устал и из-за своей беспечности не заметил, как попал в поле зрения царского охотничьего отряда. Только зашел, расположился в башне и вдруг хозяина башни вызвал офицер и сказал:
– Передай Гехе, что у него нет крыльев, чтобы взлететь, а также и когтей, чтобы зарыться в землю, пусть выходит и сдается.
Хозяин башни был близкий друг абрека Гехи Гунойского. Не раз они бывали в переделках. Но об этом не знал полковник. У него были сведения о хозяине старинной башни, что он молодожен и не в его интересах оказывать сопротивление.
Тама передал Гехе слова полковника. Засияло лицо абрека, узнав, что он в тройном кольце. Он подошел к бойнице и крикнул окружившим его войскам:
– Полковник, для абрека бой, что танец для влюбленного горца. Взлететь и зарыться еще никто из чеченцев не старался. Приготовь своих шакалов к бою, я вам покажу, как умирают настоящие волки.
У древних чеченцев настоящим джигитом считался тот, кто завяжет бой с превосходящими силами противника. В сабельных схватках еще не бывало равных абрекам. Это признавали и царские военачальники. Поэтому карательный отряд был усилен казаками Донского полка, расквартированного в Грозном.
В это время вновь заговорил хозяин башни:
– Геха, ты и Ахмад Автуринский не можете меня упрекнуть в трусости. И смерти тоже я не боюсь. Только сейчас я малость вкусил сладость жизни. Ты же знаешь, что я женат всего лишь неделю. Не порть мне счастливую жизнь. Может, сдашься им, – предложил Тама. – Даст Аллах, потом отобьем тебя.
Геха совсем расстроился. Он, всегда готовый умереть ради друга, сейчас был в сложном положении. И будто впервые смотрел то на Таму, то на его жену красавицу Зазу. После долгого молчания сказал:
– Иди, скажи им то, что хочешь. Как ты желаешь, так я и поступлю. Я вас люблю больше, чем свою жизнь.
Тама вышел. Он передал полковнику, что абрек Геха позавтракает и выйдет на милость властей.
В это время в башне наступила тишина. Так прошло несколько минут. Тягостное молчание нарушила жена хозяина башни:
– Майра к1ант (храбрый парень), – сказала Заза. (Снохам по чеченским обычаям не положено называть по имени родственников и близких друзей мужа). – Я вышла за него замуж потому, что у него такие друзья, как ты и Ахмад Автуринский. Я знала, что недолгим будет мое счастье, но мне достаточно и того, что я ела с вами с одного котла, что спала с вами в одной башне, вдыхала один и тот же воздух гор, которые вы бесконечно любите. Еще моя бабушка говорила, что мужество и счастье недолго живут. Пусть что будет, то будет.
– Я прошу тебя, майра кант, ради меня, своей снохи, не сдавайся без боя. Покажи мне, как дерутся и воюют настоящие абреки. Ведь известно, что один разъярившийся волк способен гнать стадо кабанов. А войско царя ты же сам назвал шакалами. Знаю, где хранится оружие мужа, да и мы с ним поможем тебе. Даст Бог, будет удача. Если и погибнем, то со славой.
Усевшийся было на паднар, Геха вскочил от неожиданности, как молодой лев. Его глаза заблестели. Лицо приняло сияющий вид. Можно было подумать, что он сейчас выйдет из башни и запляшет, словно на свадьбе. Он воскликнул:
– Мой отец говорил, что Аллах дает мужественным людям – мужественных жен. Подлецам – подлых. Хитрецам – хитрых, купцам – купчих, умным – умных! Да будет твой век долог. Минуту назад у меня не было ни друга, ни снохи, ни этой башни. А теперь ты мне своими словами вернула все. Я тебе покажу, сестра, как я люблю вас и наши горы. Когда я выйду из башни, дай мне ковш студеной воды.
– Что ты им сказал? – Спросил Геха у понуро вошедшего Тамы.
– Сказал, что ты сдаешься!
– Правильно сказал. Обман разрешен в трех случаях: когда женишься, во время боя и соблюдая врачебную тайну.
– Они сели за стол и начали пировать. Хорошо подкрепившись, запив жареное мясо мохцой, старинным чеченским прохладительным напитком, стали готовиться к встрече.
Зашла жена Тамы. Заза подала им кувшин с водой помыть руки, а затем принесла сабли и кремневые пистолеты себе и мужу. Через некоторое время Геха вышел, взял ковш из рук снохи. С великой жаждой выпил холодную родниковую воду и сказал:
– Полковник, береги своих щенков. Абреки без боя не сдаются и без предупреждения не нападают.
И началась резня. Тройное кольцо превратилось в двойное. Скоро не стало двойного кольца. Израненный Геха бился как лев.
Близился летний вечер. Помогали ему хозяин башни и его молодая жена. Усталого Геху солдаты подняли на штыки. Он срубил им головы. Потом второй раз Геху подняли на штыки – опять он срубил семерым головы. Когда его в третий раз подняли на штыки, Геха крикнул:
– Дорогая сноха, прости меня. В жилах моих уж больше нет крови, это ключевая вода, которой ты меня напоила, и снова размахнулся шашкой. Но силы уже покинули его.
Солдаты не посмели больше его поднять на штыки. Они саблями изрубили ослабшее тело Гехи на куски. В каждом отрезке его плоти блестели лучи заходящего солнца. Полковник собрал человек 10, остаток своего отряда из отборной сотни, и приказал им весь порох заложить в башню. А было здесь много подвод пороха. Затолкнув туда хозяев башни, раненных и еле дышащих, порох подожгли. Страшный взрыв раздался в горах.
Вот так пала девятая башня.
– Над этой башней целый день кружил ангел смерти Азраил, – скажет потом волхв Кунта-Хаджи и уложит вместе с Ахмадом Автуринским в нише могилы своего друга абрека Геху….
– Наверное, я чуть опередил события, но как говорят критики, писатели все делают к месту, а потом, извиняясь, заставляют читателя все читать заново. Ведь есть еще любители ошибок и просчетов, но здесь их нет, как не было и тогда. У жизни свои правила. Каждый проживает свой век, как ему дано сверху, нет, ни властями, а Всевышним…
Вот отсюда и следовало вести рассказ о гибели Гехи, но слог и красен тем, что он уместен там, где есть.
Сегодня мы знаем, что Кавказская война унесла многих отважных и лучших сыновей народа. Эта война обернулась несчастьем и для самих русских и казаков, которые жили в дружбе с чеченцами.
Помните рапорт на имя царя наместника на Кавказе: «Слава Богу, Кавказская война, которая ежегодно уносила по 100 тысяч душ наших солдат, закончилась. Имам Шамиль сдался в Почетный плен»… Отсюда не трудно угадать, каковы были потери русских за 25 лет войны.
Таковы предания старины. А пока, вернемся в шальную юность Ахмада Автуринского. Он во весь опор, задыхаясь от потоков встречного ветра, гнал своего молодого скакуна за Терек. Там была школа мужества всех чеченских наездников…
ДУДА ИСМАИЛОВИЧ
Если мы вернемся к мысли, что в течение суток есть моменты, которые красят небо, то лучше, чем о предрассветных звездах, не скажешь. Чем ночь темней, тем ярче они светят. И, кажется, что за небо, если там нет звезд! Не знаю почему, но при звездах человек в ночи бывает уверенным. Лишний раз не прислушивается к странным шорохам. Думает, что незаметно, с ним ничего не произойдет. И еще древние говорили, что каждая звезда – это отдельный мир. Конечно, в таких случаях горцы делают многозначительный жест: лишь один Аллах все знает! А Дуда Исмаилович думает о душах людей. Его мысли сегодня заняты другим, хотя и не ушли далеко от мироздания. Нет, ему не спится не потому, что седло в подголовье вместо подушки вещь жесткая. И на камне не раз засыпала его буйная головушка. И так, и сяк ложился. Даже на траву, без ничего под головой.
Все равно сон, как рукой, сняло. Виновато тому беспокойство, которое он испытывает сейчас. Правда, рядом шум. Но и это не помеха. Тут недалеко джигиты развели костер и, громко разговаривая, подшучивают друг над другом. А у Дуды Исмаиловича просто мысли ушли куда-то. И он сам недоволен этим. Ведь бывает же такое. Когда он лег и чуть вздремнул, приснился дядя Чулг. Это тоже беспокоит, хотя он и не считает, что это не к добру. Впрочем, мысли могут предчувствовать беду. Люди же бывали во всяких переделках, так что все видано-перевидано. Все же сны беспокоят Дуду Исмаиловича.
Предки приходят во сне, когда нас ожидают опасности. Души усопших стараются нас предупредить. Но они приходят еще и когда довольны нашими поступками в жизни. Теперь ему нужно было осмыслить то, что есть сегодня и что его ждет завтра. Кроме того, и Всевышний не дает нам размеренную жизнь. Она тоже таит в себе много неизвестного. Поэтому Дуда Исмаилович, прервав свои смутные мысли, произнес отцовское успокаивающее: «На все воля Аллаха!». Со стороны Терека донесся топот конских копыт. Расталкивая светлые мысли о предстоящем, сквозь черную завесу проникли мысли об ожидающих опасностях: «А что если нарвемся на засаду? Может статься, что все погибнем в бою»…
Не исключено, что почту будут охранять несколько военных отрядов. Ведь Дуда Исмаилович при большом количестве войск не отведет свой маленький отряд налетчиков. Не приведи, Боже! Не то прослыл бы струсившим перед большой опасностью. Жив еще клич отважных чеченских наездников: «Чем больше врагов, тем выше слава». И помощи в бою ждать не от кого. Лишь славный Бейбулат бродит за пределами страны гор. И неизвестно еще, на какой он стороне. Так что придется рассчитывать на силы своего отряда.
Неделя прошла, как нет связи с Бейбулатом. Да и в отряде, кроме троих джигитов, все новички, которые еще не бывали в переделках. Неизвестно, как они поведут себя на поле боя. Пасущийся скакун Дуды Исмаиловича ушел далеко в ночную степь. Поэтому он потерял покой, услышав конский топот. На всякий случай Дуда Исмаилович, положив ухо на траву, начал слушать, скакал один человек. Такова примета, если копыта не отбивают барабанную дробь. У костра сидели и перебрасывались шутками джигиты из отряда Дуды Исмаиловича. Затеяли спор, кто смел и почему. Они из-за своей беспечности и не подозревали о скачущем в их сторону всаднике. Никого к себе не ждали. Забыли выставить дозор. Все считали, что главное – это слушать приказы Дуды Исмаиловича и четко их исполнять.
Не только эти смельчаки беспрекословно выполняли приказания Дуды Исмаиловича. Он был очень уважаем и почитаем в народе. С юных лет славился своим умом, находчивостью и смелостью. Бывал во многих стычках с царскими стражниками и солдатами. Всегда выходил победителем. В Урус-Мартане его знал и стар, и млад. Он строго соблюдал чеченский этикет: уважение старших, почитание младших, благородство по отношению к женщинам и никакой брани при них. Кому надо было жениться, но не было своего коня – приходили к нему. Если родственники отобьют невесту – опять к нему. Если нет денег на калым – занимали у него. И на перемирия брали его. Любой спор разрешался, если скажешь, что меня послал Дуда Исмаилович.
Высшей доблестью для юношей считалось, если они в составе отряда Дуды Исмаиловича совершат набег за Терек, в кабардинские или калмыцкие степи, а то и в Грузию. Его отряд имел отменных скакунов, отличался высокой боеспособностью, держал порядок в окружающих селах. Думается, пока Бейбулат Таймиев решал внешние дела чеченцев, внутренними занимался Дуда Исмаилович. Дорожил своим другом и Бейбулат. Когда топот копыт начал уже приближаться, Дуда Исмаилович захотел узнать, кто же посмел нарушить покой его отряда? Вдруг командир его отряда Бота без предупреждения откроет огонь?
Смотрящий в подзорную трубу Дуда Исмаилович не увидел в седле джигита. Он стал свидетелем такой картины: когда лошадь поравнялась с Ботой, какой-то юноша вынырнул из-под скакуна и кинжалом вырезал пышный ус Боты. Тот остолбенел на миг от неожиданности… Но тут же вскочил на коня. Выстрелил из чеченского пистолета в огонь. Поднялся синий дым. Джигиты бросились кто куда. А гостя и след простыл, когда бойцы Дуды Исмаиловича открыли пальбу по нежданному ночному всаднику.
– Не стрелять! – грозно приказал Дуда Исмаилович.
И тут Бота увидел в его руках английскую подзорную трубу. Он понял, что его позор Дуде Исмаиловичу известен. Значит, он наблюдал всю картину инцидента у костра. О, Аллах! Какой позор осрамиться перед таким прославленным джигитом… Между тем Дуда Исмаилович оставил их одних, чтобы не стеснять своим присутствием. Он неподалёку расположился на отдых до рассвета. Завтра рано утром надо было выдвинуться к городу Кизляр, устроить засаду и отбить казну у почтовой оказии. Да и взял Дуда Исмаилович с собой не добровольцев, от которых отбоя не было, а отбирал сам – лучших, смелых, надежных, изучал их родословную по отцовской и материнской линии до седьмого колена. Притом больше всех он надеялся на Боту. А теперь его надежда стоит перед ним без одного уса и выглядит паршивой овечкой с клоком висячей шерсти.
У всех был серьезный и жалкий вид, как у провинившихся бойцов. Так оно и было. Они не знали, кто этот джигит, не ожидали. У них не было врагов, тем более здесь за Тереком, где кругом лежат казачьи станицы. Здесь чеченцы никогда никому не делали зла. Соседей своих берегли. Они ночами обходили владения терских, сунженских, гребенских казаков и нападали на владения кабардинских или астраханских князей. Но почту брать разрешалось. В этих делах и казаки не раз бывали на стороне отважных чеченцев.
– Дуда, прости нас. Мы ударили в грязь лицом перед тобой. За свою беспечность мы уже наказаны. Какой-то юноша, как молния, залетел сюда и отрезал ус Боты, – доложил старший из группы и понуро опустил голову.
– Дай Бог, чтобы вы больше не ударяли лицом в грязь. Это ерунда.
Когда ты выехал за добычей, надо быть начеку. Тут и другие джигиты могут ходить. Они могут быть смелее нас, раз такое учиняет самый малый из них. Я же вам сказал выставить дозор, много не шуметь, громко не разговаривать… Больше всех переживал Бота. Он стоял, понурив голову. Из его глаз от обиды текли слезы. Будь на то его воля, он сейчас обыскал бы все эти степи, нашел этого дерзкого мальчишку и показал бы ему, кто храбрее и сильнее. Но Дуда Исмаилович их учил: никогда не гонитесь за врагом, не зная, что он вам уготовил. Остались живы – слава Аллаху! Другой раз будьте умнее. Храбрость без ума – дурость, а последняя приводит к позору. Что теперь скажет Бота сельчанам?
До сих пор в народе жила притча: «Опозорился, как Тата, которому вырезали ус». Теперь уж в притчу поставят другое имя – Бота. Не объяснишь же людям, как это неожиданно случилось… Вот так ходит по нашим пятам позор, ищет наши слабые места. Так устроен мир, тут добра, ума, зла, подлости – всего хватает. И Всевышний создает под каждый случай причину, проверяет нашу бдительность. А все товарищи Боты поняли, что это ему наказание за его надменность. Еще час назад он хвастался, что смелее и проворнее его нет никого во всем отряде, а теперь Бота был повержен по независящим от себя причинам.
– Если этот джигит, который вырезал так искусно ус Боты, вдруг окажется в нашей среде, то учтите, запрещаю затевать с ним ссору ради мести, – предупредил джигитов Дуда Исмаилович.
Бота после этих слов совсем ушел в себя. Ему подумалось, что это затея Дуды Исмаиловича. Он же на стороне многих храбрецов знает. И в сердцах подумал: «Такое не прощается. Только попадись мне этот щенок. Я ему устрою!» Дуда Исмаилович был в приподнятом духе. Этот ночной смельчак поднял ему настроение. Он вспомнил свою молодость. И был рад тому, что в этих степях за Тереком, далеко от родного дома ищет приключения молодой чеченец. Значит, какой-то незнакомый смельчак узнал, что я с отрядом ушел в поход и преследует нас, чтобы в удобный момент влиться в отряд, – подумал он.
Подобное и раньше бывало в истории чеченских наездников. Молодые храбрецы по-разному показывали свою удаль Бейбулату Таймиеву и Дуде Исмаиловичу. Лишь самые дерзкие и отважные зачислялись в отряд. Такие были неписаные правила походного устава. Видавшие виды царские генералы удивлялись, когда ни с того, ни с сего в ряды огромного войска заскакивал какой-то смельчак и затевал ручной бой. Такие неожиданные их вылазки наносили непоправимый урон армии. Как правило, эти бойцы-одиночки выбирали офицера в орденах и бились отчаянно.
Бывало, 10-12 человек уложит и тут же исчезает джигит. Потом ищи ветра в поле. Откуда было знать военным, что таким путем в отряды Бейбулата Таймиева отбирались бойцы. Бывало, что пристреливали служивые таких героев-одиночек, а потом выдавали родителям с большими почестями. Вот за такие дерзкие действия впоследствии в охрану или, как говорили тогда, в караул царя попали джигиты-чеченцы. Было дано указание – ставить их на довольствие в армии. А потом из таких смельчаков и была создана Дикая дивизия, которая принесла всемирную славу российским войскам.
Дуде Исмаиловичу было всего лишь 15 лет, когда он случайно помог отряду чеченского наездника Джумина Актула из Чечен-аула. Он офицера и четырех солдат взял в плен в том бою. За это получил прозвище Дуда Мартановский. Тогда и прославился он, как смелый воин и честный джигит. Теперь сам Дуда Исмаилович был обрадован ночным происшествием. Такой дерзкий номер ему самому еще не приходил на ум. Чеченцы не прощают обид. Значит, юноша отчаянно смелый и ничего не боится, даже мести своего сородича. Это был горец, не боящийся смерти. На второй день рано утром Дуда Исмаилович начал искать пристанище своему отряду у болота в камышах на подходах к Кизляру, чтобы неожиданно выскочить из засады и напасть на почту. Он ехал верхом среди высоких зарослей камыша, как вдруг тропка кончилась и уперлась в болото. Лошадь зафыркала и попятилась назад. «Неужели волк», – подумал Дуда Исмаилович. Ведь этот хищник на открытом месте идет на водопой. На всякий случай он приготовил ружье. И в это время из камыша послышался чей-то стон:
– О, Аллах! О Аллах! Лишь ты можешь мне помочь! – шептал кто-то в камышах.
– Ассалам Алайкум! Мой брат по вере! Что случилось с тобой? – крикнул Дуда Исмаилович, удерживая своего скакуна, который рвался покинуть это место.
– Ва алайкум салам! Если ты Дуда Исмаилович, помоги мне. Если нет, то иди своей дорогой… Здесь картина для глаз только такого сильного джигита, как Дуда Исмаилович, – простонал незнакомец.
Дуда Исмаилович расслабил узду и тут же пришпорив ударил плетью своего коня. Настроил его под свою волю и крикнул:
– Я Дуда Исмаилович! Но мой скакун не идет в камыши! Что там у тебя, волк?! Скажи, что случилось?
– Проходи своей дорогой, ты не Дуда Исмаилович! У Дуды конь ученый, он его во всем слушается и в огонь идет, – сказал попавший в беду и снова начал звать на помощь Аллаха.
– Да скончаться мне на месте, если я не Дуда Исмаилович! Все тридцать пять лет им был. И не стращай меня своим лешим. И скакун мой выращен мной сызмальства! – закричал оскорбленный Дуда Исмаилович.
Погнал своего скакуна прочь от того места, закрыл ему глаза и погнал обратно в камыши. Перед ним была ужасная картина: толстый, как бревно, удав, тройным кольцом обвил и давил юношу вместе с конем своим. Юноша был в предсмертном поту и имел вид трупа, но держался из последних сил, благодаря своему могучему духу и смелости.
– О, Дуда Исмаилович, скакуна моего береги! – крикнул он, увидев шашку в руках джигита.
Дуда Исмаилович ударом шашки буквально разрубил удава пополам, и отпущенная им лошадь от испугу ускакала в степь вместе с оторопевшим всадником. Да и скакун Дуды Исмаиловича, почувствовав запах удава, не стал слушаться хозяина и ускакал подальше от того места. Так и не смогли встретиться два всадника.
Вскоре Дуда Исмаилович нашел место, где почтовый тракт делает поворот. Была здесь и дорога для отхода, миновавшая Кизляр. Он вернулся к своему отряду. К полудню им уже надо было закончить приготовления на почтовом тракте. Однако в этот день почта не появилась. Не было ее и на следующий день. Джигиты и не думали возвращаться без добычи.
По очереди пасли скакунов и отдыхали в зарослях. Про случай с удавом Дуда Исмаилович им ничего не говорил. На третий день, в час обеденной молитвы издалека послышался звон колокольчиков почтовых лошадей. Дуда Исмаилович посмотрел в свою английскую подзорную трубу. Два почтовых фаэтона сопровождали две сотни стражи. А до сих пор бывало от силы 50 человек охраны. «Значит, большая казна», – решил Дуда Исмаилович. На его лице появилась улыбка. Повернулся в сторону своего отряда из 25 смельчаков и заговорил:
– Дорогие мои мартановцы! Если мы будем хорошо драться, то одному из нас достанется пять солдат из караула. Плохо будем биться, то все десять на одного будут. Если вы решили не нападать на почту, то мне достанется две сотни мужиков. Помощь приходит от Бога! Он свидетель, что мы не от хорошей жизни решили отбить эту казну. Если живы будем, богатство нас ждет. Будем биты, слава о нас в веках будет жить. Что будем делать, братья?
– Если считал, что мы можем испугаться большого войска, то зачем ты нас брал с собой? Если будет на то воля Аллаха, отобьем почту. Нет, так все равно же нам рано или поздно помирать! Лучше славная кончина в бою. О, Дуда Исмаилович, начни бой, у тебя рука легкая на схватки боевые! – сказал старший из джигитов. Ему было двадцать лет и две недели от роду. Эта была его десятая вылазка.
– О, гордые сыны чеченцев, если б сомневался в вас, то не привел бы в эти ногайские степи. Кто от души дерется, у того силы в два раза прибавляются, говорил шейх Мансур. Кто сегодня умрет – считайте это газават, кто жив останется, тот дойдет до Мартана и расскажет, как храбро мы бились. Удача в руках Аллаха! – сказал Дуда Исмаилович и направил своего скакуна навстречу почтовой оказии. Первый наряд сразу наткнулся на Дуду Исмаиловича. Он стоял на дороге и первым заговорил:
– Господин полковник! Вы помните меня? Три года назад я тебе нанес легкие раны, считая, что дама, которая была с тобой на фаэтоне, твоя жена. Теперь тут нет женщин, и я тебя не пожалею!
– Я помню тебя, чеченец-абрек. Благодарю тебя за ту честь, оказанную женщине. Да, это была моя жена. Она в восторге была от вашего благородства. А теперь освободи дорогу, до почты доберешься только через мой труп!
– Да не будь сиротой, господин полковник! Ты же знаешь, без боя мы не отступим. Даже если почту у тебя не отобьем, нам будет приятно знать, что в теле каждого из нас бьется храброе сердце! – сказал Дуда Исмаилович и ринулся в бой. Он оставил полковника своим волчатам, а сам с гиком двинулся вглубь войска.
Неожиданно начавшийся бой начал разгораться все сильнее. В гуще войска пристрелить Дуду Исмаиловича было невозможно. А в ручном бою, где применялось холодное оружие, проворнее его не было никого. Половина войска уже были перебиты. Раненый полковник приказал:
– Немедленно отступить в степь!
Это был умный ход. На узкой тропе, в зарослях солдатам трудно применить оружие. Да и страх был велик, не зная количества нападающих. А когда войска вышли на равнину, стало ясно, что караул атаковала горстка смельчаков. Против ружейной пальбы чеченцы были бессильны. Их ряды начали быстро таять. А полковник все кричал:
– Рассредоточиться! Ложись и открывай ружейный огонь!
Дуда Исмаилович был несколько раз ранен. Все равно держался на ногах и вел бой в гуще толпы солдат. Бой был скорый. Дуда не успевал оглянуться и оценить ситуацию. Но полковник уже команды не отдавал. Он лежал связанный с кляпом во рту. Неожиданно кто-то сзади проткнул Дуду Исмаиловича штыком винтовки. Он невольно посмотрел вверх и заметил, как юноша-горец теснит царские войска. Словно волк, заскочивший в отару, он бился шашкой, кинжалом. Потом на высоком скаку уходил под лошадь и стрелял из пистолета. Этот отчаянный воин был неуязвим. Как стадо баранов гнал он горстку солдат по полю. Раненый Дуда Исмаилович облокотился о колесо фаэтона и следил за полем боя. Там уже все было завершено. Солдаты перебиты. А юноша с горсткой оставшихся солдат ушел далеко в сторону Кизляра.
Несколько человек из отряда чеченцев были еще на ногах, но все были ранены. Большинство погибли. С группой оставшихся бойцов, загрузив тела мертвых на фаэтоны, а кое-кого на собственного коня, Дуда Исмаилович вернулся домой. День и ночь не отходили от Дуды родственники. Ему было плохо. На шестой день он позвал к себе имама сельской мечети.
Он спросил у врачей состояние раненого. Старые врачи сказали, что через неделю пойдет на поправку, а молодые твердили, что через три дня скончается, мол, много крови потерял. Главный мулла, имам сельской мечети, спросил Дуду Исмаиловича:
– Дуда, давай диктуй свое завещание. У смерти свой закон. Она приходит неожиданно. Ей нет разницы, трус ты или герой. В назначенный Всевышним час душа должна покинуть тело. Если у тебя остались какие-то сожаления или не исполненные желания, говори, все, что в наших силах, мы исполним.
– У меня нет для Шерета (раздачи потомкам) богатств, но сожаления у меня остаются. Когда мы были в походе, неизвестный юноша вырезал ус у Боты. Потом я его спас из объятий удава. Затем этот юноша ввязался в бой и погнал остаток войска с поля боя. Хотел бы я знать, кто он и откуда?
Стоявший у дверей Бота, который был весь перевязан, вышел вперед и сказал:
– Это чистая правда, так и было.
– Что вы говорите, – вскочил старец Чаккарма и грозно уставился на сына своего брата Боту.
– Эх, скончаться бы мне раньше этого позора! Какой юноша, я ему голову побрею!
– Дядя, не горячись. Ты же не знаешь, как это было. Тот юноша настоящий герой.
– Тогда другое дело, – старый Чаккарма успокоился.
– Надо же, есть у нас еще герои, – сказал кто-то из старцев.
– Но найти его будет трудно.
– Ничего сложного, – сказал имам села. – Мы всюду пошлем гонцов с вестью, что Дуда Исмаилович при смерти. Кто хочет его видеть живым, чтобы торопился в Мартан. А такой джигит непременно прибудет.
– Спасибо! – обрадовался Дуда Исмаилович. Он приказал приготовить для него топчан под навесом во дворе. Отныне он спать будет на улице, а днем будут переносить его в центр двора, на лужайку.
После этой горькой вести со всех аулов приезжали люди толпами, чтобы навести раненого Дуду Исмаиловича. Это поистине был всеобщий любимец. На четвертый день, когда солнце поднялось высоко над горными вершинами, Дуде Исмаиловичу показалось, что он слышит знакомый топот конских копыт.
– О, Аллах, дай мне силы, чтобы этот парень меня видел немного в духе! – взмолился он. А племянника, который стоял у кровати, попросил:
– Давай быстро ставь мне под голову большую подушку и приподними меня. Сейчас у меня будет важный гость.
Племянник едва успел выполнить его просьбу. Через плетень во двор на высоком скаку залетела лошадь и остановилась как вкопанная. С нее спрыгнул и подбежал к Дуде Исмаиловичу юноша:
– Дуда Исмаилович! Да не будь ты сиротой! Ради меня не умирай! Я теперь знаю, как воевать с редутом противника!
– Да будет долог твой век, юноша! Когда в Чечне подрастают такие джигиты, и умереть можно спокойно. А что ты воевать умеешь, я знаю. А как ты в объятья удава угодил?
– Проезжал я это место. Лошадь начала фыркать, пятиться. Решил узнать, что же там такое. Погнал силой скакуна в камыш. А он случайно на него наступил. И вот эта змея мстила мне за рану копытом коня.
Теперь чувствовалось, что Дуда Исмаилович пошел на поправку, ему уже врач не нужен был. Хотя доктор был уже здесь и ждал окончания их разговора. Его доставили специально из крепости Грозная. За визит врача наместнику Ермолову был дан в подарок лучший скакун, за разрешение взять микстуры еще была преподнесена шашка гурда. Когда его подвели к больным, удивлению врача не было предела. Молодой гость и хозяин были в сплошных резаных, колотых, огнестрельных ранах. А они смеялись, как ни в чем не бывало.
– Сначала обработайте и перевяжите раны моего гостя, – предложил Дуда Исмаилович.
– Ради Аллаха, Дуда, не ставь меня в неловкое положение. Я не нарушу традиции отцов: я молод, значит, буду вторым, – сказал гость.
Вскоре оба раненых были перевязаны и уложены в постель в отдельной комнате. Врач строго наказал никого к ним не пускать. Однако из комнаты Дуды Исмаиловича и его гостя слышался задорный смех. Они вспоминали разные веселые случаи из своей жизни. Когда уже поужинали и приготовились к ночному отдыху, Дуда Исмаилович спросил гостя:
– А чей ты будешь? Откуда?
– Я сын Махмата из села Автуры, – ответил гость.
– Отныне не говори, что сын Махмата из Автуры, а отвечай – я Ахмат Автуринский. Дуда Исмаилович позвал своего брата и строго наказал ему:
– Умру ли я от этих ран или останусь живым, сделай одно дело. Мой семизарядный русский револьвер, саблю и кинжал я дарю Ахмату Автуринскому. Когда ты просишь у Аллаха помощи, то он посылает самого лучшего. Я в этом убедился лично, и все видел своими глазами. Если б не этот Ахмат Автуринский, лежать нам всем в ногайской степи мертвыми. Ахмат, пусть тебя и Бог любит, как я.
Дуда Исмаилович встал с постели. Тут же вскочил и Ахмат Автуринский. Они взялись за руки и крепко обнялись.
– А теперь позовите Боту, – попросил Дуда Исмаилович своего брата.
– Да вы что делаете? Вы на ногах, а врач наказал лежать! – удивился Бота.
Дуда Исмаилович сказал:
– Бота, если ты простил бы мне такое, то прости Ахмату свой вырезанный ус! Он этим поступком хороший и дерзкий урок преподнес нам всем.
– Прощаю. Да простит его, как и я, Аллах! – Бота подал руку Ахмату. Они обнялись:
– Отныне и навсегда вы братья! – сказал Дуда Исмаилович.
Через три дня в доме Дуды Исмаиловича вновь собралась молодежь. Они собрались, чтобы проститься с Ахматом Автуринским. Таков обычай горцев. Пока хозяин не разрешит, гость должен находиться у него. А спустя три дня уже гость вправе проявить свое желание и покинуть этот гостеприимный дом.
Вот и уезжал Ахмат Автуринский в свое родовое село. Там еще не знали, где он, что с ним. Он просто первый раз на своем выращенном скакуне выехал из дому на несколько дней, чтобы узнать себя, своего скакуна, увидеть мир и заявить о себе.
Не прошел и месяц после этого. Лошадь, подаренная Ермолову, прискакала домой. Генерал пустил слух, что неблагодарные чеченцы увели его коня. Этого проконсула надо было проучить. Но это сделать Дуде Исмаиловичу и Ахмату Автуринскому не довелось. Вопрос решился после ссоры Бейбулата Таймиева с проконсулом Кавказа. Но это уже другая история из другого романа.
ЛУДИЛЬЩИК
Был у Ахмада Автуринского небольшой земельный надел (Ирзо) в лесу над Анзор-хутором. Возвышенность эта в народе называется Айни-дукъ. Пока юный Ахмад искал приключения за Тереком, с трудом посеянная отцом кукуруза заросла сорняком. Вот и разругался отец Магомед:
– Странствовать и искать добычу на стороне, имея любимого скакуна, милое дело. А вот зимой кормить коня и себя совсем другое. Мотыга и другие инструменты в сарае.
Ахмад с утра выехал на прополку, работал с огоньком. Мотыга ему не понадобилась. Сорняк так высоко вырос, хоть на сено заготавливай, только это делать приходилось серпом. К послеполуденному намазу он уже наполнил бричку дикой суданкой. Тут же были и стебли кукурузы, снятые во время прорывки лишних растений. Окликнул Ахмад своего ученого скакуна, что неподалеку мирно пасся на лесной лужайке, и решил съестные запасы докончить, чтобы не нести чурек и зеленый лук домой. Запил еду простоквашей и оглянулся.
На него было направлено дуло кремневого пистолета. Ахмад сразу узнал лудильщика из Дагестана, пожилого лакца. Он еще вчера ходил по селу с криком:
– Эй, хозяева! Олово лудим, кувшин красим! (Х1ей,адмаш! Г1елай диллийта,г1умаг1 хазйайта! – чеч.)
Ахмад тут же вспомнил войлочную простыню, под которой прятал свое пятизарядное ружье, подарок Дуды Исмаиловича. Оно осталось где-то среди кукурузы. До него добежать он не сможет, незнакомец может выстрелить и завладеть его имуществом. Такие случаи в лесных чащах и на дальних огородах случались. По окрестности в лесных чащах промышляли не только абреки, но и случайные голодранцы, которые шли на разные преступления. Ахмад не успел додумать вариант спасения.
Лудильщик заговорил на ломаном чеченском языке:
– Я не абрек и не голодный скиталец. Мечтаю до ночи добраться до Ведено, но для этого мне нужна верховая лошадь.
Ахмад даже обрадовался такому обороту дела. Его скакун не был привязан к бричке, и на нем не было седла. Это был ученый жеребец и кроме своего хозяина он никого не признавал. Ахмад Автуринский чуть отошел от коня, который стоял рядом, фыркая и чувствуя неприятный для своего хозяина разговор.
– Можешь взять коня, только просьба, когда доедешь, отпусти его, он сам доберется до дома, – сказал Ахмад.
Гость, держа под дулом пистолета Ахмада, приблизился к лошади, а юноша отошел вглубь кукурузного поля. Он даже не заметил, как лошадь встала на дыбы и ударом передних копыт свалила лудильщика. Он даже выстрелить не успел. Ахмад подошел к нему с винтовкой и попросил подняться на ноги. Поверженный лакец так ушибся, что едва дышал от испуга. Ахмад отнял у него пистолет и привез домой.
– Этот человек будет у нас неделю работать по дому и лишь после твоего позволения уедет, – сообщил он своему отцу.
Старый Магомед был доволен работником, которого нашел сын. Он мало кушал, жил под навесом во дворе. На огород вывез несколько подвод навоза для подкормки пашни после уборки урожая. По ночам бесплатно лудил кувшины всех родичей Ахмада. Отремонтировал ограду скотного двора.
Ахмад помнил рассказ Дуды Исмаиловича о том, как однажды он был вызван в жандармерию района. Пока он разбирался с доносом на себя, туда являлись все пастухи сельских стад, дервиши-чужестранцы. Лудильщики были в жандармерии своими людьми. Ахмад спросил у гостя поневоле, какое у него было задание в селе. Удивленный храбростью, находчивостью и вооружением Ахмада Автуринского лудильщик не стал испытывать судьбу. Ахмад ему твердо заявил: если будешь врать, отведу в лес и пристрелю.
Лудильщик сообщил ему, что скоро кадий села Автуры будет смещен, и на его место поставят русского, который принял мусульманство. И кандидатуру этого кадия предложил сам имам Шамиль. Узнав такие новости, Ахмад Автуринский всю ночь не спал. Он лично караулил лудильщика, чтобы он не сбежал. На второй день он пошел к своему племяннику Баматгирею и долго беседовал с ним в уединении.
Близкие родственники знали, что десятилетний Баматгирей обладает разными странными способностями: предсказывает погоду, отгадывает сны, знает, каким будет год: дождливым, урожайным и прочее. Но все это держалось под строгой тайной. Мальчика оберегали от посторонних глаз. Мальчик советовал отпустить лудильщика и дать ему деньги за работу по хозяйству. В противном случае в следующем году по Автурам будут ходить несколько лудильщиков, и общественный скот пасти будут русские и тавлины, которых никто не будет знать….
На счет пастухов и лудильщиков все сбылось. Вдобавок имамом мечети села был избран русский, беженец из Притеречья по имени Кузьма. Он еще в юные года принял мусульманство, окончил сельское медресе и был весьма преуспевающим муллой. Сельчане приводили забавный случай из жизни Кузьмы. Как-то наездник Чега -Храброе сердце взял его за Терек. Они угнали табун лошадей, но были обнаружены. Вооруженная погоня почти догнала налетчиков, и Кузьма, помолившись по-христиански, направил коня в пучину Терека и благополучно переплыл. Видевшие его поступок автуринцы спросили, почему ты крестился и молился по-православному?
– Не говорите, – ответил находчивый Кузьма. – Для совершения мусульманского намаза это был опасный момент. И я подумал, Бог один, и Ему нет разницы, каким способом я помолюсь. Главное, что я вспомнил Его в этот опасный момент!
КИЗЛЯРКА (Г1ИЗЛАРХА)
Как-то будучи в гостях у своего друга кумыка из Баби-Юрта Абдул-Кадыра Керимова, Дуда Исмаилович познакомился с русским офицером. Это был полковник царской армии, искусный наездник, обучавший офицеров царского конвоя секретам фехтования и верховой езды. Чем полковник Смирнов Вячеслав Иванович попал в немилость царя, никто не знал. Тем ни менее, он был понижен в чине и сослан на Кавказ. Служил на Терско-Дагестанской линии. Вдруг гость предложил Дуде Исмаиловичу найти ему юношей в возрасте 12-15 лет для обучения военному искусству. Выслушав Смирнова, Дуда Исмаилович согласился на его условия.
В течение месяца было сформировано 4 отряда всадников по 25 человек. Плата составляла 1 рубль серебром с одного человека. Лошадей, амуницию, оружие и питание чеченец брал на себя. Учеба проводилась втайне от властей в казематах хазарского каганата на хуторе Парабоч. Там были прекрасные подземные казематы для теоретических занятий. А ночью можно было делать вылазки в притеречные леса от Шелкозаводской до Червленной. Кавказская линия там еще не сформировалась. После грабительского налета Ермолова на Дади-юрт степь царские войска и казаки не контролировали, опасаясь мести чеченских наездников.
Не прошло и месяца, как весть о подготовке чеченцев к налету на крепость Грозная распространилась по округе. Срочно были укреплены крепости Горячеводская, Чурттогайское. Ванны на горячих источниках усиленно охранялись. Там по ночам принимали целебные ванны высшие чины Кавказской линии. Посетивший закрытую крепость Горячеводск чеченский купец Мациев сообщал, что на арке у въездных ворот появилась надпись: «Вход чеченцам и собакам воспрещен!»
Тем временем учеба сотни джигитов шла полным ходом. Чеченцам очень нравились уроки верховой езды и джигитовки. Давался полный курс русского разговорного языка. Дозорные сообщили, что со стороны Кизляра к месту расположения чеченцев скачут несколько верховых. Так и случилось. Нагло подъехав к входам в казематы, несколько джигитов в казачьей форме начали произносить оскорбительные речи на чеченском, кумыкском, даргинском и аварском языках. Но у чеченцев был строгий наказ от Дуды Исмаиловича, ни в коем случае себя не обнаруживать.
Разведка крепости Кизляр была очень искусной. Не раз они заманивали в ловушку чеченских смельчаков. У них служили и получали жалованье отщепенцы от многих национальностей Дагестана. Чеченцы были не исключением. Бывало и другое: прекрасно владели чеченским языком дети казаков и русских, что проживали в соседних с чеченцами селах и станицах. Как бы там не было, на второй день трое отважных юношей снова прибыли к катакомбам. Опять начали поливать юных чеченцев отборным матом. На сей раз Ахмад Автуринский не выдержал, выскочил наружу из укрытия и подскакал к парням.
Это были юноши лет 18-20, верхом, но, когда к ним подскакал вооруженный до зубов чеченец, они опешили. Опомнившись, они вновь начали оскорбительные речи. Ахмад Автуринский понял, что это ни какая-то смотровая команда, а пьяные казачата. Разговорились. Ахмад вполне сносно говорил на русском. Тем более что царские офицеры их учили разговорному языку.
– Кто такие? – спросил Ахмад Автуринский требовательно.
– Хозяева этих притеречных земель! – последовал дерзкий ответ русских парней.
– Это не дает вам право оскорблять джигитов, не зная, кто они такие, – стоял на своем Ахмад.
– Ничего себе джигит, – презрительно глядел своими пьяными глазами один из них. Видимо инициатор ссоры. Только теперь заметил Ахмад, что двое других были более-менее миролюбиво расположены и придерживали своего товарища.
– Так на счет хозяина земли ты что-то преувеличил, если будешь выступать, я вынужден буду тебя вызвать на драку, – заметил Ахмад. – А теперь давайте топайте отсюда, пока целые!
Тут уж казачонок спешился. Явно он был настроен на драку. Ахмад тоже сошел с коня, подправил свою черкеску и уставился на парня.
Из-за кустов вышли несколько джигитов с кинжалами и шашками на боку. Непрошенные гости поняли, что разговор принимает неожиданный оборот.
– Сергей Александрович, давай поедем, – старались уговорить своего друга казаки.
– Нет, – заявил Сергей. – Я буду драться.
Тут подошел рослый Бота из Мартана и сказал Сергею, что Ахмад намного моложе, а я твой ровесник и драться будем мы с тобой.
– Бота, если ты будешь с ним драться, то нам нечего будет сказать Дуде Исмаиловичу. Сбегай за Семеновым, если ему удобно тут показываться, пусть придет.
– Это разумно, – согласился Бота.
– Говорите по-русски, я вас не понимаю, – вмешался казак.
Объяснять ничего гостям не пришлось. Прибывший на место полковник Семенов быстро узнал, что к чему. Выяснилось, что налетчик ни кто иной, как сын помещика миллионера Александра Даниловича Меньшикова. После обильного застолья Сергею Меньшикову захотелось напугать блуждающих, по его мнению, в окрестностях имения чеченских юнцов. И, наконец, он заявил, что вызывает на дуэль Ахмада Автуринского. Никакие уговоры Семенова на него не подействовали. Уйти с места встречи обиженным и оскорбленным Ахмад Автуринский тоже не захотел.
Стороны пришли к выводу, что юноши будут стреляться на дуэли. Семенов вызвал на помощь своих опальных офицеров, чтобы они были секундантами. Подставлять юношей горцев под гнев Дуды Исмаиловича Семенов не хотел. Между тем, занятия бойцов пришлось отложить, но до захода солнца разрешить спор дуэлянтов все-таки удалось. После долгих споров оружием для дуэлянтов выбрали старинные пистолеты.
– Я верю, что Аллах будет на нашей стороне, – сказал Ахмад Автуринский, когда стало известно, что ему выпал жребий стрелять вторым.
Когда дуэлянтов подвели к барьеру, на лужайке установилась тишина. Если Сергей Меньшиков протрезвел за время сборов и уверенно заявил, что к дуэли готов, то для Ахмада Автуринского ситуация действительно оказалась зависящей от воли Аллаха. Меньшиков долго целился. Он внимательно смотрел в лицо юного чеченца, но ничего о его чувствах на лице заметить не удалось. Наконец, он нажал на крючок. Раздался выстрел. В небо вспорхнули птички с прибрежных деревьев. Глухой шепот Терека был хорошо слышен. Ахмада пошатнуло. Он удивленно посмотрел на своих друзей и понял, что пуля просвистела мимо виска, слегка обдав его холодком.
Теперь очередь была Ахмада Автуринского. Но Сергей Меньшиков попросил секундантов отложить дуэль на завтра. Летняя ночь торопилась к Тереку. Ахмад не стал возражать. Ему тоже требовалось время прийти в себя. Он чувствовал себя очень скверно. Такого состояния у него никогда не было. Оказывается, одно дело идти в бой, будучи уверенным в своих силах и смекалке. И совсем другое – безропотно уповать на судьбу. Тут уж всем нутром чувствуешь, что тебе может помочь только Аллах. А какова должна быть вера в Него?!
Самое удивительное, что безвыходное положение своего хозяина чувствовал и скакун Ахмада. Лошадь стояла поодаль, чуть вздрагивая и понуро опустив голову. Она не старалась ущипнуть душистую траву. Когда раздался выстрел, скакун вздрогнул, но увидев, что Ахмад Автуринский не падает, уверенно шагнул к нему. Сейчас он был готов подобрать своего хозяина и как мифический Бурак взлететь в небо и помчаться быстрее молнии с благодарностью к Аллаху. Надо было видеть, какое родство душ здесь проявилось. Как мы воедино слиты с природой, хотя вечно враждуем на земле.
Офицеры-инструкторы во всех четырех группах провели воспитательную беседу с горцами. Сообщили, что в случившемся ничего трагического нет. Такое не только на Кавказе, но даже в глубинках России, где много властей и надзорных органов случается. Дуэль между военными – лучший исход стычки, чем бой сторон. Жаль только наша секретность будет утрачена. Хотя никакого секрета нет, горцы с детства обучаются ведению боя и приемам единоборства. Единственное сожаление в том, что не смогли соблюсти условия, которые поставил Дуда Исмаилович.
После ужина решили провести учения по проведению ночного боя. Имитировали налет на усадьбу помещика. Отдельных джигитов удивило, как можно потравить сторожевых собак, особенно кавказских волкодавов. Многие не знали, что в бурунах такой усадьбы давно нет. Скот отсюда абреки угнали еще лет пять назад и хозяева, продав земли, уехали. Бездомные волкодавы по-прежнему вели охрану. Собаки были рады не лаять на таких добрых людей, которые угощали их отварным мясом. А ружейная пальба их не касалась, поскольку неслышно было не визга, ни стона раненых волкодавов.
Уставшие за день джигиты засыпали с тревогой в душе: как примет их провал секретности и ночную удачную вылазку Дуда Исмаилович. На завтра ожидали его приезд. Но утро выдалось шумным. Приехала из Кизляра целая делегация. Узнав подробности случившегося, попросили Семенова уговорить Ахмада Автуринского отказаться от своего выстрела. Но услышали категорический отрицательный ответ. К обеденному намазу прибыл на место Дуда Исмаилович. К его удивлению именитого чеченца ждала большая делегация во главе с муллой даргинцем.
Мулла Саид-Паша имел влияние на эндерийских чеченцев. Был наслышан о чести и благородстве Дуды Исмаиловича. Начав свою речь издалека, со случаев подобных со времен Пророка, он дошел до наших дней. Стало известно, что весь его род это выходцы из чеченского села Дарго. Дуда Исмаилович выразил ему свою благосклонность за желание содействовать в прощении провинившегося купеческого отпрыска, но Ахмад Автуринский еще молод, только-только начинает жизнь. Он бывал в переделках, знает цену жизни, но был поставлен в унизительное положение. Надо и его понять, требовал у гостя Дуда Исмаилович.
Целый день шли переговоры. Саид-Паша сообщил, что он является купцом и владельцем большого состояния в Кизляре и Меньшиковым уполномочен обещать за прощение своего единственного сына и наследника до 2-х табунов лошадей лучших пород, 1000 рублей серебром и три отары овец. Кроме того, влиятельный князь берет на себя оплату за обучение чеченской сотни даже в том случае, если она будет нападать на Кизляр. И обещает свое посредничество при переговорах с властями о легализации обучения туземной сотни.
В эту ночь Дуда Исмаилович поговорил с Ахмадом Автуринским. Рассказал о том, что отец его врага обещал невиданные богатства и содействие. Разумеется, мы не рассчитывали на такой оборот дела. Остается только сожалеть, что партия джигитов рассекречена. Дело было не столько в обучении бойцов, сколько в том, что этими тайными катакомбами пользовались чеченские абреки, которые уходили от погони при налетах на экономии ногайских помещиков. Оставив в засаде основные силы, чеченцы вели разведку перемещения почтовых оказий со стороны Кизляра. Теперь придется базы передислоцировать в другие глухие места.
Но выгода от отказа выстрела высока. Дуда Исмаилович заметил Ахмаду Автуринскому, что он сам лично не будет настаивать на пощаде с его стороны. Однако, если он сам решит этот вопрос положительно, то даргинцы и кизлярские помещики станут нашими должниками. Ахмад Автуринский долго думал над данными обстоятельствами. На все это он смотрел с другой стороны. И перед тем, как удалиться на сон, твердо заявил Дуде Исмаиловичу, что пока не готов простить выстрел.
На следующее утро Дуда Исмаилович был вызван в Шелкозаводскую. За ним приехали казаки из окружения коменданта Гребенского казачьего войска. В специальных апартаментах атамана было многолюдно. Кроме муллы даргинца, имама мечети Кизляра тут присутствовал и Шамхал Тарковский. Его сопровождали чеченцы-акинцы, старые друзья Дуды Исмаиловича. Купец Меньшиков был известен не только в Кизляре. Его хорошо знали в Дагестане и в Чечне. Он прославился своим благородством, щедростью. Имел дружеские связи с горцами.
С начала каждая делегация по отдельности, а потом и все вместе вели переговоры с Дудой Исмаиловичем. Договорились до того, что все условия чеченца будут выполнены. Цена выстрела была так высока, поскольку это был единственный наследник. Пожилому князю ожидать нового потомства было бесполезно. Дуда Исмаилович уже получил подарки: оружие, горскую одежду, отменного скакуна кабардинской скаковой породы, новый фаэтон, четыре конки с запасом лошадей. Поздно вечером дело приняло невиданный оборот. На полном скаку во двор атамана въехал сам Ахмад Автуринский. Сидящие на веранде второго этажа переговорщики затихли. Было слышно, как жужжит севшая на розовую клумбу оса. На лице Дуды Исмаиловича появилась лукавая улыбка. Он каким-то необъяснимым чувством понял, что Ахмад Автуринский принял решение. Но какое? Это мог знать один Аллах!..
После обеденного намаза Ахмад Автуринский был вызван на берег Терека. Неизвестный гонец передал ему женский носовой платок с золотой бахромой. Это был старик лет шестьдесяти на вид, с приятной осанкой и доброй улыбкой.
– Добрый день, мне сказали, что Вы прекрасно изъясняетесь на русском языке. Имею поручение от Светланы Меньшиковой пригласить Вас к Тереку на деловое свидание. Чтобы Вы поняли, с кем имеете дело, скажу по секрету: чеченские наездники зовут ее Г1изларха.
Он поклонился и вежливо удалился в сторону реки. Ахмада охватило странное волнение. Он был наслышан на чеченских вечеринках о неслыханной красавице Г1излархе, но никогда ее не видел. Сначала он подумал, что это проделки его старого друга Дуды Исмаиловича, но его не было на месте, он был сильно занят другим делом. Тогда кто и зачем пригласил Г1изларху ко мне?! Неужели она знает о моих скромных заслугах?
Терзаемый этими мыслями Ахмад Автуринский забежал в каземат и попросил своих друзей Боту из Урус-Мартана и Селима из Ведено пойти с ним к Тереку. Благо река протекала в ста шагах от базы горцев. У чеченцев не принято, если друг зовет, спрашивать у него, куда и по какому поводу. Все станет ясно по ходу действия. Однако Ахмад успел им сказать, что к нему в гости приехала красавица из Кизляра. Кто она и что ей надо, он сам еще толком не знал.
Прямо у берега слуга пас пять лошадей. Здесь берег был пологий и рядом плескался бурный Терек. На той стороне находилось чеченское селение Дади-юрт. По берегу ходли трое девчат в нарядной летней одежде, одна красивее другой. Но взгляд Ахмада Автуринского поймал одну из них. Она была необычайно стройна, ее лицо отличалось особой белизной, голубые глаза и каштановые волосы привлекали внимание. Он знал ее портрет наизусть со слов чеченских юношей, мечтавших когда-то встретиться с ней. Никто из них не говорил, когда и при каких обстоятельствах он намерен это сделать. А теперь мечта джигитов стояла перед ним во всей своей красе. Кивком головы она отозвала его в сторону, но прежде мило и с улыбкой приветствовала трех всадников, которые одновременно спрыгнули с коней. Шагнув навстречу, она ласковым голосом произнесла:
– Ах, вон Вы какой, красавец Ахмад Автуринский?!
– Откуда о тебе знают чеченские юноши, краса Кизляра? – вопросом ответил Ахмад Автуринский.
Они с первого взгляда понравились друг другу и не стали откладывать причину свидания. Она пришла просить прощения за своего брата Сергея, за его пьяные выходки и ненужное бахвальство. Это русские могут на словах простить взаимные словесные раны, но среди горских племен нет такого понятия. Здесь за каждое слово надо отвечать, любая рана смывается только кровью. Сейчас, глядя со стороны, Светлану и Ахмада можно было принять за брата и сестру.
– Можно с Вами открыто поговорим о своем горе? – ласково произнесла Светлана. Не дожидаясь его ответа, она сняла свой платок из светлой белой шали и бросила его к ногам джигита.
Ахмад от неожиданности отскочил, как Барс. Но быстро поняв, в чем дело, поднял платок. Стряхнул с него легкие песчинки и протянул девушке.
– Я не возьму платок, пока ты мне не дашь слово о прощении моего брата. У меня на этом белом свете нет никого роднее. Он у меня единственный, – из ее ласковых глаз потекли слезы.
Ахмад осторожно сложил платочек, положил в карман своего бешмета и посмотрел в ясные глаза Светланы. По обычаям чеченцев, теперь он не мог не ответить на ее просьбу. Его природный острый ум сработал моментально. Ахмед взял в руки ладонь, протянутую девушкой, и ответил:
– Такой старинной процедуры примирения не достоин поступок твоего брата. За ту дуэль я больше виню себя, чем его. Я нарушил обет своего старшего брата Дуды Исмаиловича.
– Это он ведет переговоры с моими родичами? – спросила Г1изларха, – не вырывая из его жаркой руки свою ладонь.
– Да!
– Что ему передать? – взгляд девушки дошел до самой глубины души парня.
– Мы сами передадим. Только у меня к тебе просьба.
– Пожалуйста, готова исполнить любое ваше пожелание, – девушка растаяла в улыбке.
– Только никому не сообщайте о моем обещании. Это будет наша тайна. Завтра на дуэли твой брат не будет убит! Такое слово тебя устраивает?
Девушка подпрыгнула от радости. Моментально поцеловала его в щечку и произнесла:
– Пусть этот поцелуй будет залогом моей верности тебе! – резко повернулась и пошла к подругам.
Удивленный Ахмад подошел к своим друзьям. Все трое моментально взлетели на коней и помчались на базу. Также поступила и Светлана с подругами. Они поскакали в другую сторону. Старый казак, сопровождающий Г1изларху, на скаку улыбался Светлане. Это он рассказал о старинном обете примирения у чеченцев. Ахмад Автуринский был настоящим чеченцем и давно знал многие традиции своих предков.
Полковник Семенов, услышав о встрече Ахмада с красавицей из Кизляра, посоветовал джигитам втроем скакать в ставку атамана и успокоить Дуду Исмаиловича. А казаки, стоящие в карауле, беспрепятственно пропустили чеченских всадников во двор дома атамана, где шли важные переговоры, которые уже второй день будоражили местную знать. Так долго здесь еще никогда никого не уговаривали. Всем хотелось узнать суть стычки с горцами и кто такой этот важный гость по имени Дуда Исмаилович, перед которым даже Шамхал Тарковский ходил на цыпочках…
На второй день парк в имении Хастатовых был по периметру окружен Гребенским казачьим войском. О происходящем здесь знали лишь самые близкие люди. В сердцах переговорщиков тревога еще оставалась. После двухчасовой беседы с Ахмадом Автуринским главный дипломат этого предприятия Дуда Исмаилович под строгим наказом сообщил отцу сына, что Сергей Меньшиков не будет убит на дуэли. Это обрадовало старика. Секрет операции кроме атамана, Шамхала Тарковского и муллы даргинца никто не знал.
Дуда Исмаилович на своем веку повидал немало мужественных и отчаянных людей, но у этого юноши ум, совесть и отвага были на одном уровне. С ним было трудно вести переговоры, но было приятно. Ахмад Автуринский приводил невероятные аргументы, когда, наконец, Дуда Исмаилович с великим тактом спросил у Ахмада:
– Мой брат, почему ты не согласен отменить выстрел и простить обидчика?
– Он своим выстрелом обжег мне душу (са мерцина). Хочу тем же ответить, иначе ему сей урок не пойдет впрок. Да и затраты, которые ты наложил на них в связи с моим уговором, тоже им тогда не покажутся напрасными.
Это был очень разумный ход. Ничуть не умаляя достоинство своего соперника, Ахмад Автуринский сохранил напряжение и важность мероприятия. Поединок был назначен после полуденного намаза. Мулла даргинец объяснил православным, что во время намаза душа Ахмада успокоится, а сердце смягчится.
К барьеру Сергей шел уверенно. Ахмаду подумалось грешным делом, что может кто-то предупредил его соперника. Но когда он стал заряжать старинный пистолет, он понял, что о его намерении противник не знает. Спокойно заряжал Ахмад свой пистолет, уверенно глядя в глаза Сергея Меньшикова. Сейчас в его поведении не было того нахальства и чванливой спеси. Он понял, что этот туземец не хуже его воспитан и самоотвержен. Ахмад намеренно зарядил пистолет картечью и подобрал мелкую гальку с гравийной тропки в парке.
Ахмад долго целился, чего-то выжидая, глядел в ясное небо. Раздался выстрел, тишину нарушила тушка пролетающей вороны, стрелой, рухнувшей вниз. Секундант быстро подбежал и вытер лицо Сергея, на котором собрались градинки пота. Забрал у него незаряженный пистолет, который для приличия и спокойствия духа был ему дан в руки, и повел в апартаменты. Увидев поднимающегося по лестнице сына, старый Меньшиков вскочил и по-братски обнял Дуду Исмаиловича. Вскоре позвали Ахмада и его друзей. Они за руки поздоровались с теми, кто два дня назад ссорился с ними. Простили друг друга и дали слово отныне быть кунаками.
ВСТРЕЧА С ШАМИЛЕМ
Ахмад Автуринский познакомился с имамом Шамилем при странных обстоятельствах. Сам того не ожидая, он очутился в составе делегации, миссия которой была признана позорной согласно шариату. Хотя Ахмад и был с детства набожным человеком, для него были еще
недостаточно знакомы такие догмы ислама, как тарикат, шариат, газават и другие. Он был смышлёным юношей, но в медресе учился посредственно. Все свободное время он отдавал обучению боевым искусствам тех лет. А кумиром юного наездника был шейх Мансур. А сейчас он стал уважать борьбу, которую вел имам Шамиль. Слава его распространялась по Кавказу очень быстро.
Старейшины рода, не объясняя намерения делегации, предложили Ахмаду Автуринскому и Гехе Гунойскому сопровождать мул в ставку Шамиля. На что они с радостью согласились. На всякий случай взяли с собой Чегу-храброе сердце со своим отрядом абрегов. И вот, в сопровождении этих джигитов, старейшины гунойцев прибыли в ставку Шамиля.
А момент был исторический даже по тем временам. Внимание Шамиля было обращено на Дагестан, а чеченцы – жители предгорий и равнин – вынуждены были защищать себя сами, в результате чего они более, чем обычно, пострадали от последствий партизанской войны. В отчаянии они решили просить у Шамиля либо адекватной защиты, либо разрешения пойти на мир с Русским царем. Трудность заключалась лишь в том, чтобы найти смельчака, который решился бы обратиться к имаму, внушавшему всем ужас, с предложением, которое могло повлечь за собой смерть или, по крайней мере, суровое наказание посланника. Наконец, когда никто так и не изъявил желания выполнить такое поручение, было решено кинуть жребий и выбрать четверых представителей.
Выбор пал на мужчин из аула Гуни, которые безропотно приняли выпавшую им долю, верные природе своего народа. Но прежде чем отправить их в это опасное путешествие, чеченцы, знающие власть золота, дали им с собой значительную сумму денег. Конечно, Шамиля нельзя было купить, само предложение о взятке могло стать роковым для их надежд. Однако люди из его окружения не были столь щепетильны в вопросах чести, и посредники вполне могли найти кого-нибудь, кто за солидное вознаграждение мог бы гарантировать ходокам, что их петиция будет выслушана, а сами они вернутся затем домой. Имея в виду такую линию поведения, переговорщики направились в Ахульго. Обсудив по дороге все вопросы, они пришли к выводу, что предложение их старейшины Тепи имеет смысл. Они решили сделать ставку на мать Шамиля, почтенную старую женщину, известную своей набожностью и добротой. Было известно, что сын питает к ней глубочайшую любовь и уважение. Прибыв к дому имама, Тепи обратился к одному из его друзей, Хасим-Мулле, которого очень ценила и любила мать Шамиля.
После первых приветствий чеченский депутат осторожно намекнул на цель своего визита. Ответом был взрыв благородного негодования, который наверняка испугал бы его, если бы в запасе у него не было очень весомого аргумента. Дав возможность своему другу мулле немного успокоиться, он, как будто случайно, уронил мешок, в котором перекатывались золотые монеты. Эффект был поразительный. Глаза муллы блеснули, он наклонился и зачерпнул горсть монет, а затем с приятной улыбкой и изменившимся голосом спросил своего друга, откуда у него с собой столько золота. Тепи, поощренный изменением в настроении муллы, откровенно рассказал ему о своих надеждах, и ему удалось заполучить согласие муллы переговорить с матерью имама, которая, в свою очередь, могла замолвить перед Шамилем слово за чеченцев. Цена вопроса составила 2000 рублей.
В тот же вечер пожилая женщина пришла к Шамилю и после долгой беседы с глазу на глаз вернулась. Ее глаза были красны от слез. Можно только гадать, что произошло между Шамилем и его матерью. Вот что сделал Шамиль.
Он поручил своим верным людям разведать, знают ли джигиты, сопровождающие стариков, о цели их визита. Вскоре ему доложили, что в обязанности этих абреков входит только охрана делегации, и они не знают о сути посещения резиденции имама, но горят желанием встретиться с Шамилем. Такой поворот дела понравился имаму. Это был самый лучший момент прославиться в глазах чеченцев своей высокой набожностью и заранее завоевать их симпатии на будущие времена. Шамиль предложил оказать джигитам самый почетный прием и уважение. А сам затеял такое дело, уже ранее опробованное на дагестанцах.
После тяжелого поражения под Ахульго в горах был объявлен год траура. Под страхом смертной казни Шамиль запретил в имамате всякие увеселения. Свадьбы, праздники, обряды проводились без песен и танцев. Законы всюду преследовали ослушников шариатских постановлений. Мать Шамиля, женщина прямого и смелого нрава, сочувствовала не меньше сына горю людей.
Как-то она зашла к живущей на окраине села односельчанке, у которой родился внук. Женщины на радостях, забыв о запрете, стали петь колыбельные песни, убаюкивая ребенка. Проходящие мимо женщины тут же сообщили об этом мюридам Шамиля. Те немедленно прибыли к этому дому с угрозами и бранью. Но узнав, что в доме находится мать Шамиля, сообщили ему самому о случившемся. Шамиль приказал пригласить мать на шариатский суд. На суде был вынесен приговор – наказать мать Шамиля 25-ю палочными ударами. Судьи и исполнители воли шариатского суда нукеры были в нерешительности. Шамиль сказал: «За нарушение установлений шариата полагается наказание, и от него в имамате не освобождается никто. Я как сын принимаю на себя наказание, вынесенное моей матери».
Он оголил спину и лег под удары кнута. Но нукер не хотел его бить. Когда Шамиль приказал ему, он стал слегка бить имама, зная, что тот еще не оправился после раны, полученной под Ахульго. Тогда Шамиль вскочил, отобрал кнут у нукера и несколько раз сильно ударил его со словами: «Бить надо вот так».
Обозленный нукер нанес имаму все полагающиеся удары со всей силой. Шамиль с трудом встал и потом три дня не мог подняться с постели. Но долг имама и долг сына он выполнил.
Теперь хорошо зная, что смерть или наказание четырех депутатов от чеченского народа, скорее всего, подтолкнули бы этот народ в объятия России, он предал желание чеченцев гласности и объявил о своем намерении удалиться для поста и молитвы, пока сам пророк не снизойдет до него и не выразит свою волю. Он заперся в мечети, вокруг которой по его приказу собрались мюриды и жители Дарго, чтобы их молитвы соединялись с молитвой Шамиля. Три дня и три ночи двери мечети оставались закрытыми, а толпа, собравшаяся у мечети, измученная молитвой и постом и доведенная до крайней степени религиозного пыла, тщетно ожидала появления имама. Наконец, внутри здания послышалось какое-то движение, по толпе пробежала волна нетерпения. Дверь медленно открылась, и на пороге появился Шамиль – бледный, измученный, с красными глазами, как будто после долгих рыданий. В сопровождении двух мюридов он молча взошел на крышу мечети, и по его приказу туда привели его мать, закутанную в белую шаль. В сопровождении двух мулл медленными неуверенными шагами она приблизилась к сыну, который несколько минут молча смотрел на нее. Затем, подняв глаза к небу, он воскликнул: «О, великий пророк Мухаммад! Священны и неизменны твои приказы! Пусть твой справедливый приговор исполнится, как пример всем истинным верующим!»
«Ее настойчивость и моя безграничная преданность ей заставили меня обратиться к Мухаммеду и узнать его волю. И вот здесь, в вашем присутствии я провел три дня в постах и молитвах и, наконец, получил ответ на свой вопрос. Но его ответ привел меня в смятение, как раскат грома. Аллах повелевает мне наказать ста ударами человека, который первый передал мне позорное намерение чеченцев, и этот человек – моя мать!»
Затем по приказу имама мюриды сорвали с несчастной женщины белую шаль, схватили ее и начали избивать скрученной жгутом веревкой. Толпа содрогнулась от ужаса и восхищения. Однако после пятого удара жертва потеряла сознание, Шамиль остановил руку палачей и бросился к ногам матери. Сцена была столь трогательной, что можно представить себе состояние зрителей. Со слезами и стенаниями они умоляли Шамиля пощадить их благодетельницу, и Шамиль, поднявшись уже без следа от своих прошлых эмоций, еще раз поднял глаза к небесам, торжественным голосом воскликнул: «Нет другого Бога, кроме нашего Аллаха, а Мухаммад – пророк его! О, жители рая, вы услышали мои молитвы и позволили мне принять на себя остальные удары, причитающиеся моей несчастной матери. Я с радостью принимаю эти удары, как бесценное свидетельство вашей доброты!»
И с улыбкой на устах он снял свои красные одежды и бешмет, передал двум мюридам толстые нагайки и, заверив, что собственной рукой убьет того, кто будет пренебрегать волей пророка, молча, не показывая своих страданий, принял 95 оставшихся ударов. Затем, надев на себя свои одежды и спустившись с крыши мечети, Шамиль пошел в толпу и спросил: «Где те негодяи, ради которых моя мать претерпела столь унизительное наказание?». Расстроенных депутатов немедленно вытолкнули вперед и бросили к его ногам, никто в их судьбе уже не сомневался. Однако ко всеобщему изумлению вместо наказания и гнева, которых все ожидали, Шамиль обратился к ним со следующими словами: «Возвращайтесь к своему народу и в ответ на их глупые требования расскажите все, что вы здесь видели и слышали!»
Невозможно сказать, до какой степени все это было подготовлено заранее и до какой степени сам имам верил в «откровения» свыше.
Царские генералы и историки при получении доносов считали это хорошо разыгранной комедией. Однако хотя все указывает на то, что все это было заранее спланировано с целью произвести впечатление на толпу, центральный эпизод этой сцены столь характерен для Шамиля, что чеченцы вполне поверили в искренность происходящего. И, безусловно, вся сцена должна была внушить этим суеверным людям веру в священную природу их лидера и святость их общего дела. Мы также не должны забывать, что однажды он уже был подвергнут публичному наказанию после того, как подверг ему же Казы-Муллу, и что его предшественник Хамзат также приговорил себя к заточению и порке.
А присутствовавшим на этом зрелищном мероприятии чеченцам рассказали еще один подобный случай о справедливом поступке будущего имама Чечни и Дагестана. Этот рассказ на всю жизнь врезался в память Ахмада Автуринского.
Во время Шамиля уважительно относились к женщинам, к их правам. Наряду с указами об охране и укреплении имамата Шамиль уделял особое внимание вопросам о положении горянки в семье. В те времена для того чтобы поддержать женщин при разводе, требовалась определенная смелость.
Имам не раз убеждался, что горцы часто легко, без серьезной на то причины разрушали семьи. Например, среди более 400 семей гимринцев около 200 разводилось после сбора винограда, когда давили вино. Захмелевшие от вина горцы шутя могли дать развод своим женам. Стоило им при свидетелях сказать троекратно традиционную фразу «Развожусь с тобой», и жена тут же покидала дом мужа. Часто при разводе женам не доставалось ничего из их общего состояния. При этом немалую роль играли лжесвидетели, дававшие показания в пользу мужей.
Женщины, обделенные при разводе, не раз писали жалобы Шамилю. Учитывая все это, имам издал особый указ о разводе. Согласно ему, жены, покидавшие дом мужа, могли по своему желанию взять из общего имущества то, что хотели. А в селе Гимры Шамиль запретил давить вино, чтобы мужчины спьяна не разрушали семьи.
Один из наибов Шамиля, несправедливо обвинив жителя Цунтинского района в связи с русскими, повелел его убить… Цунтинец так искренне клялся в своей невинности, что мюрид, который должен был его казнить, заколебался и не убил его. Когда наиб узнал, что мюрид не выполнил его поручения, он в гневе отрубил ему голову саблей.
У убитого мюрида была очень преданная и любящая жена. Узнав о казни мужа наибом Шамиля, она распространила слух, что ей очень тяжело жилось с мужем, он издевался над ней, и она с радостью вышла бы замуж за его убийцу. Весть эта дошла и до наиба, который был вдовцом. Ему понравилась жена мюрида, и он женился на ней.
В первую же брачную ночь бывшая жена мюрида сильно напоила наиба, и когда он, опьянев, заснул, вытащила из ножен его кинжал шириной в ладонь и вонзила в сердце убийцы мужа.
На рассвете пошла она к Шамилю и призналась ему во всем. Рассказала ему о безвинно убитом муже. Шамиль простил женщину, затем после глубоких раздумий сказал: «Если среди моих верных людей происходит подобное, значит мой дом объят пламенем» (т.е рушится то, что создавал имам). Человек с такими понятиями о жизни вполне подходил в предводители справедливых чеченцев. Поэтому на съезде чеченцев, где избирался имам, авторитет Шамиля был непререкаемым. Не только вольный отряд наездников Ахмада Автуринского, но и другие шайки абреков мечтали о получении любого поручения справедливого имама Чечни и Дагестана.
ЛЕРМОНТОВ ВИДЕЛ ШАМИЛЯ
«Здесь за добро-добро
И ненависть безмерна, как любовь»…
М. Лермонтов.
«М.Ю. Лермонтов – А.А. Лопухину
Из Ставрополя в Москву, 17 июня 1840 года.
О, милый Алексис!
Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать к тебе по пересылке. Такая каналья этот пророк! Пожалуйста, спусти его с Аспелинда; они там в Чечне не знают индийских петухов, так, авось, это его испугает. Я здесь, в Ставрополе, уже с неделю и живу вместе с графом Ламбертом, который также едет в экспедицию и который вздыхает по графине Зубовой, о чем прошу ей всеподданнейше донести….» (Из письма М.Ю. Лермонтова).
Восточные святые говорили, что все поэты – пророки. Даже в Коране есть сура «Поэты». Однако писатели не ведают о своем провидении. Знать бы Лермонтову, что спустя пять месяцев он встретиться с имамом Шамилем на лесной дороге в утреннем тумане. Увидев незнакомых бойцов, так странно одетых, имам свернет на проселочную дорогу у Саид-Юрта. Небольшой отряд мюридов из числа отменных абреков во главе с Ахмадом Автуринским завяжет бой с охотниками под командованием Руфина Ивановича Дорохова. Он будет ранен и командование возьмет на себя поручик Лермонтов.
Но скоротечный бой также неожиданно, как он и начался, прекратится. Галаб Газиев, кунак и переводчик Михаила Юрьевича, узнает друга Ахмада Автуринского. Его же вспомнит и сам Лермонтов. А теперь давайте узнаем, как и где познакомились эти добры молодцы.
В тридцатые годы чеченский наездник Дуда Исмаилович обучал сотню горцев русскому языку и боевому искусству. Происходило это в брошенных казематах хутора Порабоч, что на левом берегу Терека. Преподавателями у них были ссыльные военные, сосланные на Кавказ за помощь декабристам, во главе с полковником Семеновым. В те годы юный Михаил Лермонтов любил гулять верхом в окрестностях имения Хастатовых. Поместье было в трех верстах от того места, где учились джигитовке чеченские парни. Дом принадлежал бабушке Лермонтова по матери Арсеньевой. История с горцами и дуэли князя Меньшикова с Ахмадом Автуринским облетела всю Кизлярскую линию. Среди той сотни джигитов обучались дальний родственник Дуды Исмаиловича Галуб Газиев из Мартана и юный Ахмад Автуринский. А по рассказам своей бабушки картину похищения Ахмадом Автуринским Светланы Меньшиковой писал акварелью будущий поэт.
Не только генерал Галафеев набирал отряд охотников из головорезов разных национальностей. Были такие же отряды лазутчиков и в войске имама Шамиля. Только командующий левым флангом генерал Граббе и еще несколько штабных офицеров знали, какие функции возложены на отряд охотников Руфина Ивановича Дорохова. Что примечательно, бойцов прозвали пластунами. Среди них были казаки, татары, кумыки, аварцы, даргинцы, чеченцы. Словом, отряд все время шел в авангарде войск и выявлял секреты горцев. Могли подслушивать их разговор. Ночами под видом муртазеков Шамиля заходили в спящие села и наводили ужас.
Как известно, бой под Гехами на речке Валерик чеченцами был хорошо подготовлен. А царские войска начали нападение на села по Аргунскому ущелью и дошли до крепости Чах-кари (Внезапная). …Один из русских писателей, выражая характер военных экспедиций в Чечню, прекрасно сказал, что «в Чечне только то место наше, где стоит отряд, а сдвинулся он – и эти места тотчас же занимал неприятель. Наш отряд, как корабль, прорезывал волны везде, но нигде не оставлял после себя ни следа, ни воспоминания», – так описывает тактику чеченцев в кавказской войне ее историк В.А. Потто.
Отряд генерала Галафеева, укомплектованный шестью с половиной батальонами пехоты, 14 орудиями и 1500 казаками, от Ханкалинского ущелья проследовал к аулу Большой Чечен, и далее прошел через Чах-Кари к Гойтинскому лесу и к Урус-Мартану. Ежедневно между русскими и чеченцами вспыхивали короткие перестрелки, но небольшие партии горцев, едва себя обнаружив, рассеивались. То и дело попадавшиеся засады неприятеля старались не допустить солдат до источников воды, «если берега составляли мало-мальски удобные условия для прикрытия».
10 июля русские подступили к кромке Гехинского леса и разбили лагерь поблизости селения Гехи. Поля с урожаем вокруг селения выжгли солдаты, сама деревня, видимо, была оставлена жителями. Ночью произошла перестрелка в секретах: противник, будучи открыт на подступах к лагерю, ретировался.
Такой бездарной операции еще не было придумано. Сидящие в засаде войска двух самых отважных наибов Шамиля по имени Ахверды Магома и Мухаммед Ахбердиев сумели незаметно через аулы Мартана обойти войска Галафеева и встретить их на речке Валерик. К ним подсоединился и шейх Ташов-Хаджи со своим тысячным отрядом.
Жестокий бой произошел под Гехами. Приказы Галафеева в войска передавал поручик Лермонтов. Белого скакуна сопровождал в бою вороной конь его кунака Галуба. В отряде шейха Ташов-Хаджи был Ахмад Автуринский. Конечно, после боя они не встречались. Это было в июле 1840 года. Много было разговоров про этот бой. Да и сам Лермонтов описал его во всех подробностях. Он не был выигран царскими войсками. Со слов самого генерала Галафеева потери составили 150 убитых чеченцев и 600 солдат со стороны русских войск.
В лесных боях чеченцы намного превосходили царских солдат, но дело было не в численности бойцов. Порой такое наблюдалось то с одной, то с другой стороны. В основном численное превосходство было на стороне русских. Войскам Шамиля недоставало тяжелого вооружения. В основном чеченцы с кинжалами бросались на штыки и очень эффективно били русские пушки. В смелости чеченцев был свой феномен – они шли на газават, то есть на верную смерть, защищая свою землю и семьи. Царские историки и политики любят объяснять природную отвагу горцев их религиозным фанатизмом. А слово «газават» трактуется, как война за веру. Это вовсе не так. Царские солдаты сжигали урожай пшеницы и кукурузы, целые села, от домов камень на камне не оставляли. И любому воину была честь умереть героем в бою, чем вернуться в разбитый голодный хутор живым.
Лермонтов знал эту горькую правду. Чеченцы редко стреляли в конника. А шашкой или кинжалом доставать всадника было не просто. И даже в бою отважный воин был в почете. За честный бой он заслуживал уважения. Такое практиковалось еще со времен шейха Мансура. Вспомним историю ранения Багратиона. После боя раненного офицера, который был без сознания, чеченцы положили на носилки, накрыли его белой буркой и перенесли на другой берег Сунжи.
Когда удивленный генерал спросил:
– Сколько вам за него надо денег?
– Мы деньги за смелых не берем, он с нами дрался честно, – ответили чеченцы.
А Михаила Юрьевича чеченцы признавали своим и думали, что у него какая-то обида на них, за какой-то несправедливый поступок своих земляков с его родственниками. Дело в том, что чеченцы часто совершали набеги на экономии затеречных богачей. А имение Хастатовых, где еще в детстве с чеченскими ребятами играл юный Лермонтов, было здесь, на Кавказе.
Царские генералы чеченцев считали дикими туземцами, всячески оправдывая перед солдатами свои жестокие захватнические, колониальные войны. Но живущие тут казаки и беглые русские знали нравы этого благородного народа, поэтому на стороне Шамиля воевало русское войско Терских казаков наиба Алпатова. Кстати, Алпатов Яков Дмитриевич – казак станицы Наурской. Бежал к чеченцам. Был командиром чеченских отрядов, совершавших диверсии за Терек. Был схвачен в станице Наурской во время посещения жены и повешен на кургане, названном в его честь «Алпатов курган». Был целый полк русских пушкарей. Царские генералы игнорировали и тот факт, что сам имам Шамиль был шейхом, то есть провидцем. Его наибами были такие же шейхи и провидцы: Уммалат, Черкесский шейх Мухаммад, волхв Ташов-Хаджи и еще несколько таких, вплоть до молодого шейха Элах-Муллы.
М.Ю. Лермонтов знал историю знаменитого чеченского наездника Бейбулата Таймиева, который дружил с А.С. Пушкиным. Бейбулат проводил Пушкина из Турции через Кавказ в Россию. Знал о дружбе Л.Н. Толстого и чеченца Садо Мисербиева из Дойкур-аула. И не случайно поэт был любимцем чеченских наездников. Ахмад Автуринский был женат на русской, на дочери Кизлярского помещика и богача Светлане Меньшиковой. Чеченские наездники звали ее Г1изларха, то есть Кизлярка. Ее хотел сватать за своего сына Сулеймана Шамхал Тарковский, хан и правитель богатой части Дагестана. Но она влюбилась в Ахмада Автуринского.
…Когда скачущий впереди Шамиль неожиданно выехал из тумана в тридцати шагах от него, М.Ю. Лермонтов не мог представить себе, что в Шалинском лесу, между селами Саид-юрт и Автуры, он встретится взглядом с именитым Кавказским героем, самим имамом Чечни и Дагестана. Шамиль свернул свою свиту на проселочную дорогу, ведущую на Ведено. Отряд охотников Лермонтова не мог знать эту просеку. Она вела на кладбище Саид-Юрта до самого конца ограды и делала поворот в ставку имама.
Когда бой был остановлен, раненому Ивану Дорохову рана была перевязана, а труп автуринца Таты Рашидова был отправлен в село. Галаб и Михаил спешились с коней и обнялись с Ахмадом Автуринским как настоящие кунаки. Они долго беседовали, расспрашивая о своих делах и скитаниях. Когда настало время прощания, Лермонтов подарил Ахмаду Автуринскому свой семизарядный пистолет. А чеченец в качестве дружеского дара снял со своего пояса саблю, инкрустированную серебром и надписью на ножнах на арабском языке. Он подарил его поручику в знак перемирия и встречи в горах.
Когда настал час расставания, М.Ю. Лермонтов сел на своего коня и спросил у Ахмада Автуринского:
– Это кто ехал с вами впереди в черной бурке и горской походной меховой шапке? Ваш шейх Ташов-Хаджи или князь?!
– У чеченцев нет князей. Это был имам Чечни и Дагестана Шамиль, – был ответ горца.
Глаза поэта заблестели. Он весело засмеялся и сказал:
– Наши все равно не поверят! – и хлестнул своего белого как снег скакуна.
Когда отъехавший далеко в Шалинский лес отряд остановился на привал, Лермонтов поинтересовался:
– А что означает эта арабская вязь на этой сабле?
– Тут написано так: «Пусть твой ум будет острее моего лезвия, а терпенье – крепче этой стали», – сказал чеченец Галуб и лукаво улыбнулся.
Между тем, о стычке в Саид-Юрте так пишет в своем дневнике боевых действий писарь имама Шамиля Магомед-Тагир Карахи: «Когда же они вышли из долины, то пошли спокойно. Затем он остановился на маленьком мостике и в назидание за отступление побросал ружья большинства людей в реку.
Пока Шамиль находился на этом мосту, к нему пришел человек, сообщивший о том, что русские вошли в Саид-Юрт. Тогда он ушел оттуда. Когда он вошел в ущелье, с ним встретился мухаджир Хаджи-Мурад. Затем Шамиль и его товарищи встретились с русскими в Саи- Юрте. Завязалась битва. Они перебили множество русских, а остальных обратили в бегство. После этого ходили и кружили, подчиняя себе народ, исправляя его и нападая на тех, кто препирался с ними об истинности ислама, так до середины зимы 1256 [1840/41] года».
На второй день по селам разнесся слух, что Саид-Юрт был сожжен дотла русским отрядом. Но чеченцы знали, что карательных отрядов по горам ходит много. А отряд охотников Лермонтова такое никогда не сделал бы. Еще три дня шли жестокие бои за Гелдиген, Автуры, Курчалой и Маюр-туп. Там видели всадника на белом коне. И никто из чеченцев не стрелял в кунака Ахмада Автуринского…
Вскоре встал вопрос о награде смелого джигита кавказца, командира отряда пластунов. Руфин Иванович Дорохов вспоминал: «Вообще говоря, начальство нашего края хорошо ведет себя с молодежью, попадающей на Кавказ за какую-нибудь историю, и даже снисходительно обращается с виновными более важными. Лермонтова берегли по возможности и давали ему все случаи отличиться, стоило ему попроситься куда-то и его желание исполнялось, но ни несправедливости, ни обиды другим через это не делалось».
За недолгий период своего участия в компании 1840 года поручик Лермонтов, безусловно, многого достиг. Лучшее подтверждение тому – неоднократные представления его к награждению. Согласно реляции от 8 октября 1840 года Граббе Головину за № 166, для Лермонтова испрашивался орден св. Владимира 4 степени с бантом за участие поэта в бою при Валерике 11 июля. Однако, в соответствии с изменениями, внесенными в представление начальником штаба и корпусным командиром, награда была заменена орденом св. Станислава 3-й степени. Это могло означать, что награждение орденом св. Владимира молодых офицеров практиковалось редко. Был рапорт генерала Галафеева от 9 декабря 1840 года по итогам двух осенних экспедиций в Большую и Малую Чечню. Приложение: личная просьба Лермонтова о переводе в гвардию тем же чином. 24 декабря рапорт командующего кавалерией полковника В.С. Голицына генералу Граббе с просьбой наградить поручика Лермонтова золотой саблей «За храбрость». А 3 февраля 1841 года Граббе в рапорте за № 76 представляет Лермонтова к награждению золотой полусаблей. Все вышеперечисленные представления, как известно, были отклонены государем.
Было бы наивно полагать, что встреча с Шамилем и подарок Ахмада Автуринского для опального поэта останутся неизвестными государю императору. Но как бы там не было, чеченцы по сей день горды тем, что сберегли своего великого земляка. Его произведения полны любви и уважения к нашему маленькому и многострадальному народу. Во вновь отстроенном после двух чеченских войн Грозном есть улица имени Лермонтова, действует русский драматический театр имени М.Ю. Лермонтова. А в бывшем имении Хастатовых, где любил гостить поэт, сохранен ландшафт тех далеких лет….
По рассказам стариков, имя Ахмада Автуринского стало широко известно в Чечне после сражения войск наиба Шоип-муллы Центоройского в Нохч-Мохке, в месте Коьжалган дукъ (начало июня 1842 года). В стане горцев неожиданно как из-под земли появился неуловимый царский офицер, нанеся большой вред, он невредимым исчез обратно. Раздраженные удачными вылазками русского храбреца бывалые джигиты стали обсуждать план поимки офицера. Стоявший поодаль Ахмад Автуринский, стесняясь своей смелости, робко предложил свои услуги. Оторопевшие от наглости мало кому известного джигита опытные воины высмеяли Ахмада, а затем с упреками попросили не вмешиваться в войсковые дела, приняв его за абрека.
Ахмад, воспитанный в чеченских традициях уважения к старшим, тем не менее решил делом доказать свое право на голос в любом обществе. Джигит подстерег русского офицера и, вступив с ним в единоборство, в сабельном бою поверг врага! Коня и оружие противника Ахмад отдал не в меру высокомерным джигитам.
Но не только воинская доблесть пылкого юноши прославила его имя. Храбростью, благородством, добротой и честностью молодой Ахмад завоевывает уважение и любовь народа. Дружеское расположение к Ахмаду питал и сам имам Шамиль, умевший выделять в народе достойных людей.
Особое место в эпосе об Ахмаде Автуринском занимает его дружба с известным на Тереке гребенским казаком. Песня об Ахмаде Автуринском подробно рассказывает о начале их трогательной дружбы в самый разгар Кавказской войны, в середине 20-х годов XIX века.
Двое молодцев – Автуринский Ахмад и казак – влюблены в красавицу-казачку из Кизляра. Случайно оба молодца встречаются на невысоком хребте у Терека. Казак, увидев безмятежно спящего чеченца, не стал вероломно пользоваться случаем, напротив, отпустив своего скакуна пастись рядом с конем Ахмада и вытянув из-под чеченца половину бурки, лег рядом с ним. Ахмад увидел тяжелый сон, будто лошадь казака испугала его скакуна. Проснувшись, автуринец увидел, что сон был явью. Гордый Ахмад разбудил казака и пригласил хозяина лошади сразиться с ним в поединке. Удалой казак согласился. Соперники выбрали самое надежное оружие – сабельные клинки. Однако в самый последний момент перед поединком казак обратился к Ахмаду:
«Ты внимательно выслушай, терпения набравшись:
Испугавшись не сказано тебе, Автуринский Ахмад.
Если ты, опередив, меня сразишь,
«Казака убил Автуринский Ахмад» сказав, –
Уладят, тебе не подивятся.
Если я успею, и от моей руки падешь,
Если ты прославленный в стране добрый молодец,
«Один казак убил Автуринского Ахмада» сказав –
Имя твое предадут забвению, Автуринский Ахмад.
На четыре стороны света ты знаменитый, добрый молодец,
Автуринский Ахмад.
Нами любимых, на нас смотрящих
Девушек нет здесь, не вини меня.
На тебя смотрящих нет этих чеченских девушек,
На меня смотрящей нет этой городской кизлярки.
Сердцем верными друзьями если, стать,
Храбрость показать место еще будет.
Наберись терпения, Автуринский Ахмад», –
Сказав, когда вымолвил это казак,
Согласился с ним Автуринский Ахмад.
Руку пожав, друг друга к груди прижали,
Друзьями стал и эти два молодца…
После просьбы своего друга поведать ему о цели своей поездки, Ахмад рассказал ему, что он собирается жениться на полюбившейся ему кизлярке. В связи с тем, что вокруг сейчас тревожная военная обстановка, он не может попасть в Кизляр и повидаться со своей возлюбленной. Тем более что она в залог своей верности подарила ему свой головной платок. Казак, несмотря на то, что эта девушка нравилась и ему, пожертвовал своей любовью ради святой дружбы и поехал с Ахмадом сватать прекрасную жительницу Кизляра. Казак сосватал ее и со словами доброго напутствия любви и мира проводил молодую пару домой (по преданию, от Кизляра до аула Устар-гардой). При расставании казак добавил:
«Ко мне ты придешь, когда захочешь,
От твоего сердца сердце мерящим другом я буду.
Меня не забывай, Автуринский Ахмад!»
***
Принявшую веру мужа прекрасную кизлярку родственники Ахмада называли ГIизларха (Кизлярка). Это была легендарная красавица Светлана Меньшикова. Отважным джигитам, которые осмеливались предложить ей руку и сердце, она с гордостью отвечала:
– Я дала слово Ахмаду Автуринскому!
Часто приезжали джигиты из разных уголков Кавказа, чтобы встретиться с парнем, который пленил красавицу Кизляра. Только джигиты из сотни Дуды Исмаиловича знали тайну той прекрасной любви.
До свадьбы, по обычаю, девушка жила у одного из друзей Ахмада, в доме жителя Малых Атагов Кадия (ныне его потомки Кадиевы). На свадьбу друга гребенской казак пригнал после удачного набега в ногайские степи 40 жеребцов. Вместе с другими друзьями Ахмада казак сопровождал невесту в свадебном эскорте от Малых Атагов до Автуров. На свадьбу с поздравлениями приезжал сам имам Шамиль.
АХМАД И БАЙСАНГУР
В разгар боя на Шалинской поляне имам Шамиль с горсткой своих наибов с высоты наблюдал за боем. Откуда не возьмись, подскакал Байсангур Беноевский. Он был одним из самых приближенных наибов Шамиля. Все знали, что после ранения в Ахульго Шамиль в сопровождении своих лучших мюридов был перевезен в Чечню через горы. Приютили и вылечили раненого имама бенойцы. И одним из первых его сподвижников был Байсангур. Как только они с имамом поздоровались, откуда-то прилетел шальной пушечный снаряд. И раскаленное ядро покатилось по вершине к ногам Шамиля. Рядом стоящий Байсангур спросил:
– Имам, если я возьму этот снаряд в руки, со мной что-нибудь будет?
– Если Аллаху это угодно, то с тобой ничего не случиться, – ответил Шамиль.
Имам попросил отойти в сторону наибов и не успел уйти метров на десять, как раздался взрыв. Байсангура разнесло на части. Было ранено несколько муртазеков из охраны Шамиля. Тут имам скомандовал:
– Срочно раненого Байсангура доставить в лазарет Веденской крепости.
А Ахмаду Автуринскому дал задание: взять с собой двух всадников и из крепости Грозной доставить в Ведено русского врача.
Ахмад Автуринский взял с собой абрека Геху и своего дальнего родственника пушкаря автуринца Бугу (Буг1а). Они оба без акцента говорили на русском языке. Прихватив на запас скаковую лошадь, они ускакали в Грозный. Прибыв в крепость в вечерних сумерках, горцы под угрозой смерти посадили хирурга Пирогова на лошадь и поскакали обратно. Поздно ночью они прибыли в Ведено. Имам позвал в лазарет Пирогова, развернул перед ним окровавленную бурку, куда был закутан тяжело раненный Байсангур и сказал:
– Если он останется жив, вернешься в крепость Грозную живым и здоровым. Если он умрет, вторая могила будет твоя.
Врач внимательно посмотрел на месиво костей и мяса. В отблеске турецкого ночного керосинового фонаря, он заметил подобие бороды, усов и единственно уцелевшего глаза. При этом раненный ему моргнул этим глазом, показывая, что он готов к его лечебным процедурам. Хирург потерял сознание и упал посреди комнаты. По приказу имама его немедленно привели в чувство. Шамиль пожурил Ахмада Автуринского за то, что не дал поесть и попить почетному пленнику. И обратился к Пирогову:
– Что с тобой случилось? Не бойся, с твоей головы ни один волос не упадет!
– Прощу прощения, – сказал хирург. – Я не от испуга упал в обморок. Просто эти твои нукеры не дали мне взять свой полевой медицинский инструмент.
– Виноват, имам. Нам показалось, что он к оружию тянется и запретили ему взять с собой саквояж, – сказал Ахмад Автуринский.
Имам Шамиль выхватил из ножен свой кинжал и передал хирургу.
– Этим кинжалом мы прижигали раны своих лучших бойцов. И еще не было случая, чтобы кто-либо из них погиб. На лезвии кинжала выгравированы лучшие аяты из Корана. Вдобавок на всякий случай я сам буду читать Ясин, пока ты не закончишь работу по остановке кровотечения из ран. А твой саквояж завтра будет здесь, – добавил Шамиль.
Для накала кинжала имама тут же в крепости был разведен костер сухих буковых поленьев. А трое отважных джигитов, немного перекусив и на завтра приняв обет держания уразы по случаю опасного предприятия, поскакали в ночь. Они сели на свежих скакунов из личной конюшни имама.
На второе утро было завершено прижигание кровоточащих ран. К обеду прискакали абреки, посланные за саквояжем. Байсангур потерял много крови и бредил. Однако хирург твердо заявил, что опасности для его жизни больше нет. Жизненно важные органы сохранены. Но у него не будет одной ноги, руки и глаза. Неделю провел в лагере имама известный в то время военно-полевой хирург. Байсангур сам лично поблагодарил его. А через шесть месяцев отважный горец был ремнями привязан к седлу лучшего скакуна и испытал свою новую амуницию в бою.
Грозный Байсангур Беноевский наводил ужас на царские войска. Он первым заскакивал в расположение врага. Когда ему доложили:
– Байсангур, мы окружены!
– Слава Аллаху! Теперь нам не придется тратить лишние силы бегая за врагом, – был ответ наиба.
Более занимателен второй эпизод спасения Байсангура. Царские генералы и историки этот свой позорный факт отметили одним предложением: «Мюридам удалось освободить Байсангура». На самом деле это была самая образцовая операция не только самого Ахмада Автуринского, но и всего имамата.
О периоде жизни Байсангура до 1839 года пока ничего не известно. Далее в своих таптирах пишет беновец Тимербулат, бывший писарь Автуринского шейха Баматгирей-Хаджи(1овда) Митаева. История Беноя началась с появления здесь шейха Ташов-Хаджи. Он в Беное сколачивал свой отряд повстанцев из Чечни. Сюда переселился потерпевший поражение в Дагестане, но увенчанный славой мужественного воина Ахульго Шамиль со своей семьей и несколькими соратниками. Измученного имама Дагестана приютил у себя предводитель беноевцев Байсангур. Именно в Беноев начале 1839 года у жены Шамиля родился сын Муххамед-Шефи.
По-настоящему в Беное скрепилась многолетняя боевая дружба старых знакомых, не раз ходивших прежде в бой вместе с Ташов-Хаджи, Шоип-муллой из Центороя и Джавадханом из Дарго. Байсангур разворачивает бурную деятельность в Нохчи-Мохке (Ичкерия) для провозглашения Шамиля имамом Чечни. Сюда съезжаются предводители чеченских обществ для знакомства с будущим лидером горцев. Тогда же в 1839 году на горе Кхеташон-корта у села Центорой на съезде представителей ичкерийских обществ и народа знаменитый ученый, храбрый воин и имам Дагестана, шейх Шамиль был провозглашен имамом Чечни и Дагестана, отцом страны и отцом шашки (тур да), то есть, предводителем и главным полководцем.
Прямодушный и бесхитростный Байсангур отказался от почетных званий и должностей, которые ему предлагал имам, не желая идти против своих принципов; ему претило желание власти над людьми. Шамиль и его окружение с огромным уважением и любовью относились к мужественному лидеру беноевцев. «Таш адам Байсангур» (Байсангур – человек из камня), – отзывался о нем Шамиль.
Байсангур со своим отрядом беноевцев участвует во многих сражениях, ведя их в бой под своим знаменем.
Летом 1845 года в Ичкерии чеченцы, в числе которых и Байсангур, дагестанцы и русские повстанцы громят многочисленные войска графа Воронцова. После этого разгрома царские генералы в течение 14 лет уже не решались заходить в Ичкерию.
Царские войска в 1847 году осадили аул Гергебиль в горном Дагестане. Одноглазый, однорукий и одноногий Байсангур со своим отрядом беноевцев защищает участок обороны на краю села. Царские военачальники время от времени начинают штурм селения. В ожесточенном бою в свою единственную ногу был ранен Байсангур. Пушечным снарядом с картечью была убита лошадь смельчака. Истекающего кровью, без сознания, 53-х летнего наиба в наступивших сумерках подбирают царские солдаты.
Весть о пленении Байсангура мгновенно облетает горы. Шамиль тяжело переживает это известие. Он лично разрабатывает план организации побега из плена. Тяжело раненного Байсангура под большим конвоем отправляют из Дагестана в крепость Грозную. Уже царские власти решают, чтобы известный полевой военный хирург Пирогов вновь вылечил Байсангура. История похищения Шамилем известного врача облетела войска и даже была напечатана в одном из военных журналов тех лет.
Имам Шамиль вызвал в ставку своих самых доверенных наибов, известных отчаянной храбростью и дерзостью вылазок в любое время суток, и посоветовался с ними о том, кто может отбить у врага льва имамата Байсангура. Ахмад Автуринский еще вчера доложил имаму о сообщении своих лазутчиков из Кизлярской линии, что Байсангура везут в крепость Грозную. Выслушав все предложения, Шамиль вдруг неожиданно повернулся в сторону Ахмада Автуринского и сказал:
– Ахмад, ты остаешься, остальные все свободны.
После полуденного намаза имам и наиб пообедали вместе. Шамиль еще раз выслушал все соображения Ахмада Автуринского по данному предприятию. Ему понравилось, что весь отряд будет состоять из полусотни. Никакого провианта. Все воины в световое время суток будут держать уразу. Отряд будет делиться на группы по пять всадников. Засаду устроим в лесной чаще, где дорога сворачивает на глухую кумыкскую деревню Боргани, где Сунжа впадает в Терек. Было известно, что Байсангура везет отряд пластунов дагестанских шовхалов в сопровождении двух казачьих сотен по-старому Ермоловскому тракту. Эта дорога была прорублена А.П. Ермоловым в 1819 году для внезапного нападения на богатое чеченское селение Дади-юрт.
– Имам, не переживай, если хоть один муртазек (особая гвардия Шамиля) останется в живых, завтра вечером твой друг Байсангур будет здесь, – сказал Ахмад Автуринский на прощание и добавил. – С нами Аллах и 50 отточенных сабель Рая!
Через час Шамилю доложили, что Ахмад Автуринский взял с собой сорок муртазеков, девять абреков и без объявления причины похода отбыл в неизвестном направлении. На второй день Шамиль никого не принимал и проводил время за чтением Корана. Два раза на день приходил к нему главный мулла крепости Ведено, шейх Гази-Хаджи Зандакский. Когда ему сообщили, что имам сегодня держит уразу и с утра читает Коран, отвлекаясь только на намаз, он удивился:
– Интересно, я такого праздника мусульман или святого дня не знаю.
В это же самое время полковнику Форстену, который сопровождал Байсангура в крепость Грозную доложили:
– Ваше высокопревосходительство! Мост через Сунжу разобран.
– Как мост разобран? Мне полчаса назад доложили, что все в порядке. А ну-ка позовите этого казачьего сотника. Остановить движение. Усилить охрану арестанта!
– Все уже сделано, господин полковник, – отвечал бравый казак.
– Держать ухо востро! От разбойников имама всякое можно ожидать!
Полковник сам выехал вперед. Почему-то часть авангарда продолжала путь, как ни в чем не бывало. Начальник конвоя поскакал на мост. Там все было нормально. Отряд пластунов занял позиции по обе стороны для беспрепятственного проезда.
Тем временем к конвою кареты с арестантом подскакали десять верховых казаков:
– Усиление караула. Вам велено остановить движение колонны. Впереди разобрана переправа.
– Есть остановить колонну!
Караул кареты быстро развернулся по ширине дороги и передал команду: стоп колеса, пауза в пути!
Байсангур поднялся с трудом и уставился в проем открытой двери кареты. Среди тысячи скакунов он узнал бы этого коня под казачьим хорунжием, который сменил караул. И мелодию этого голоса он узнал бы, на каком бы языке он не говорил. От радости Байсангур потерял голос. Поняв в чем дело, поманил к себе рядом стоящего «казака»:
– Пайтона т1ехьа йолчу яьшки чохь ду шуна сан шаьлтий, тур, тапчий. Уьш схьаэцалаш! (Вон в ящике за фаэтоном мои кинжал, сабля и пистолет. Не забудьте взять их! По–чеч.)
Не прошло и минуты, как Байсангур был завернут в бурку и соблюдая все осторожности привязан к лучшему скакуну. Казачий отряд по узкой лесной тропе удалился в сторону гор. Когда всадники углубились в леса Веденского округа, вперед поскакали абреки. Они предупреждали посты, что едут казаки в гости к Ахмаду Автуринскому. Не стрелять! От неожиданной удачи операции чеченцы просто не успели переодеться. Они торопились обрадовать имама.
Солнце еще не успело завершить свой дневной путь. К Шамилю ворвался начальник охраны. Он ничего не успел сказать. Имам как юноша выбежал во двор резиденции. Оттуда были слышны радостные возгласы мюридов. Шамиль крепко обнял своего друга Байсангура, который по такому торжественному случаю поднялся на свою раненую ногу и успел натянуть доспехи, кинжал, саблю и спрятать за пазуху пистолет. Предупрежденные Ахмадом Автуринским лекари с трудом разняли двух джигитов. Вылечить отважного наиба было делом чести для чеченских лекарей.
Без одного глаза, без руки и без ноги Байсангур остается в строю. В бою его привязывают к коню и его единственная, но сильная рука уверенно сжимает шашку. Один его вид еще долго будет наводить ужас на вражеских солдат….
КУНАКИ
…Ахмада с его верным другом гребенским казаком Санькой связывали не только товарищеские, но и кровные узы. От отца к сыну переходило в гуноевском тайпе предание о родстве гуноевцев с гребенскими казаками…
Во время нового укрепления ислама в Нохчи-мохке (Ичкерия) проповедником Берс-шейхом из Курчалоя несколько семей гуноевцев, не желая отказываться от своих древних обычаев, ушли из Гуноя, поселившись на равнине в селении Алды. Однажды двое парней-гуноевцев, поссорившись между собой из-за любимой девушки, начали рубиться кинжалами. Родственники убийцы вынуждены были уйти из аула; поселившись за Тереком, согласно преданию гуноевцев, они основали по имени главы семьи село Оьрза-гIала. После переселения сюда (в 1711-1712 годах) с правого берега Терека гребенских казаков, основавших станицу Червленную, гуноевцы породнились с гребенцами.
Это не составляло труда, так как издавна принятые чеченцами гребенские казаки, переняв одежду, обычаи и нравы кавказцев и породнившись с местными жителями, отличались от чеченцев лишь религией и русским языком, обильно пополненным кавказскими словами. Пошедшие от гуноевцев казачьи фамилии Гулаевых, Байсунгуровых, Борискиных и Титкиных отлично помнили свое происхождение и не теряли своих родственных связей с чеченцами даже во время войн, развязанных русским царизмом против Чечни. Истинные казаки в совершенстве знали чеченский язык, чрезвычайно гордясь своим родством (среди казаков были представители и других чеченских тайпов) и дружбой с чеченцами.
Проведший в плену у чеченцев 10 месяцев С. Беляев с удивлением вспоминал, что, несмотря на кровопролитную войну, чеченцы считают казаков своими братьями. В своем «Дневнике русского солдата, бывшего десять месяцев в плену у чеченцев» в 1848 году С. Беляев писал: «Газак – казак или русский вообще. Это название еще довольно ласковое, потому что они казаков любят, несмотря на то, что те не милуют их. Они говорят: «Гlалгlазки джигит, люля узуш вац, нохчий санна ваша ву». То есть: «Казак молодец! Трубку не курит! Словно нохчиец, брат нам!»
В целях восстановления истребляемого войной народонаселения, укрепления границ, развития экономических и других связей имам Шамиль с 1842 года переселяет безземельных жителей нагорного Дагестана в Чечню. Обосновавшиеся в Автурах, дагестанцы были наделены землей, построили дома, наладили с помощью чеченцев хозяйство и вскоре мало чем отличались от местных чеченцев, деля с остальными автуринцами все радости, беды и военные невзгоды. В Автурах поселились также семьи непокорных беженцев-мухаджиров из Тарков, Кумыкии и других мест, находящихся под властью царской колониальной администрации. Среди помогающих переселенцам был и Ахмад Автуринский.
Ахмад остался в народной памяти защитником обездоленных, вдов и сирот. Молодой наездник все свои трофеи и военную добычу неизменно отдавал в пользу малоимущих. В составе отряда наиба Большой Чечни (вилайет Шали) Суаиба-муллы из Эрсеноя Ахмад участвует в разгроме войск графа Воронцова в Нохчи-мохке летом 1845 года. В этой кампании Суаиб-мулла героически погиб при преследовании царских войск. Осознавая сложное положение и получая от разведки сведения о намечающихся походах в Чечню, имам Шамиль пишет в средине января 1847 года наибам Чечни:
«…Вы видели все труды и тяжести горских народов в боях с заблудившимися и как они стояли перед нами в текущем году. Теперь очередь стать перед этими нечестивыми дошла до вас. Если вы примете все тяжести, выставите всех совершеннолетних, вступите в войну, то вы славные люди, и Аллах вам поможет. Если же вы уклонитесь, то вы потеряете ваш авторитет и геройскую славу, которая утвердилась за вами с отцовских времен, и Аллах разгневается на вас. А это для вас большой ущерб. В помощь вам мы посылаем один отряд горских бойцов. Если вы терпеливо постараетесь, то этот отряд будет достаточен. В Коране сказано Аллахом: «Терпите, старайтесь…»
После неудачи в Дагестане Шамиль придавал защите Большой Чечни огромное значение. Царский генерал-майор Нестеров докладывал начальнику главного штаба на Кавказе 24 марта 1847 года: «Шамиль со всеми своими приверженцами находится в с. Автуры. Объявил жителям, что он не возвратится в Ведено, пока не обезопасит их от нападения русских войск, всенародно читает успокоительные проповеди, для слушания коих стекаются все окрестные жители, даже старцы, жены и дети. Должно полагать, что он присутствием своим может успокоить жителей, взволнованных последними набегами и выжидает появления подножного корма или подкрепления из Дагестана…»
Пребывание Ахмада на должности наиба пришлось на очень трудный период. Весной 1847 года царские войска осадили Гергебиль в горном Дагестане, но героически защищавшие его в течение нескольких месяцев мюриды, поддержанные 1-8 июня отрядами Шамиля, отбились. С огромными потерями войска Воронцова отступили. Начавшаяся в горах холера вынудила обе стороны прекратить военные действия. 25 июля князь Воронцов осадил дагестанский аул Салты. Имам послал на выручку осажденным своих лучших дагестанских наибов Хаджи-Мурата, Кибит-Магому и Данил-бека, но они так и не смогли пробиться через кольцо врагов, и 7 августа ушли ни с чем с позиций. Шамиль неоднократно пытался разорвать блокаду Салтов, но успеха не имел. Силы были слишком неравны.
Отчаянное, почти двухмесячное сопротивление мучимых голодом, жаждой и холерой горцев после гибели большинства защитников было сломлено. С огромными потерями царские войска взяли аул после того, как остатки его защитников, пробившись через окружение, ушли к имаму. В ряде важных селений, закрывавших дорогу в средний Дагестан, русские разместили свои гарнизоны.
Не лучшим было и положение Чечни. Постоянные бои против царских войск, экономическая блокада, связанные с войной лишения изматывали народ. Но люди Большой Чечни верили молодому наибу и шли за ним, невзирая на опасности. Ахмад во главе своих отрядов принимал активное участие в военных действиях против царских войск как в Большой, так и в Малой Чечне, в которую в эти годы переносятся основные военные действия.
Волконский писал, что «15 декабря 1847 года полковник генерального штаба Форстен занял села Гойты, Боагачарой, войска наибов Атабая, Муртазали, Саадуллы и Ахмата опоздали, они прискакали на тревогу тогда, когда войска были вытеснены из Гойты и успели скрыться в лагере».
23 декабря предполагалось всем отрядам выступить из Чечни и развести войска на отдых, как вдруг получили известие, что Ахмат и Геха намереваются с конными партиями двинуться к низовьям реки Сунжи. В Чуртугае полковник Форстен узнал, что наибы уже возвратились с поиска на Сунженской линии, а на самом деле вот что произошло.
НЕВЕСТА ДЛЯ ИМАМА
Самый авторитетный сельчанин наш – Ахмад Автуринский. Это он воспитал известного эвлия, шейха Баматгирей-Хаджи Митаева. Лихой наездник, отчаянно смелый человек, много на его счету добрых дел. Рассажу вам один эпизод из жизни этого славного джигита.
Тут несколько примеров о давней дружбе между чеченцами, русскими, казаками, а также с представителями других народов.
У имама Шамиля была привычка, оставшись один на один с каким-либо наибом, он задавал вопрос на засыпку:
– Не дай Аллах, если вдруг ты не вернешься живым после боя, то кого ты желал бы оставить вместо себя наибом, чтобы он достойно мог заменить тебя?
– Есть такой джигит – Ахмад Автуринский, сказали Махмат-Мирза, Шоип Центоройский, Талхиг Шалинский, Эски Хулхулоевский, Хаджи-Мурад.
С тех пор Шамиль имел виды на Ахмада Автуринского. Информацию о нем собирать было поручено тайной шариатской гвардии – мухтасибам и мудирам. Имам Шамиль поручал молодому джигиту особые поручения.
Вдруг, в самый разгар Кавказской войны секретная служба доложила имаму Шамилю, что его любимый друг, а потом и кандидат в наибы Ахмад Автуринский женат на русской. В имамате был переполох. Все, кому была доступна эта информация, ждали, что скоро голова Ахмада Автуринского будет вывешена на кол и выставлена в назидание другим, имевшим связи с гяурами. Но случилось совсем неожиданное.
Имам вызвал к себе Ахмада и спросил:
– Чем она тебя приворожила? Чья она?
Ахмад Автуринский ответил:
– Имам, она дочь известного казака, купца и богача города Кизляр, князя Александра Даниловича Меньшикова. О ее красоте казаками-джигитами сложены песни. «Гизларха» звали ее и чеченские наездники. И каждый мечтал похитить ее. А вот судьба оказалась на моей стороне.
Имам Шамиль глубоко задумался. Долго сидел в таком забытьи и снова спросил:
– Как быть с её верой?
– Она приняла обет соблюдать все обычаи и традиции чеченского народа, в том числе и веру мужа, – был ответ. Тогда имам усмехнулся, что было величайшей редкостью, и заметил:
– А есть за Тереком еще такие красавицы?
– Да, имам. У Моздокского купца Улуханова есть дочь Анна. Кстати, она смуглая и ничем не отличишь от наших женщин, – отрапортовал наиб.
– Хорошо. Зайди ко мне завтра утром на рассвете, – предложил Шамиль.
После этого разговора Ахмад Автуринский и известный по царским документам молодой ученый ичкеринец абрек Геха похитили Анну. В те годы с Ахмадом Автуринским дружили казаки атамана Алпатова. Узнав цель предприятия своего родича и давнего кунака, алпатовцы начали наводить справки в соседнем Моздоке. Стало известно, что верховые нукеры наиба Акберды Магомы давно замечены в окрестностях Моздока и тут усиленно муссируются слухи о скором нападении на крепость муртазеков Шамиля.
Однажды утром предметом внимания отряда Ахмада Автуринского стала небольшая оказия верховых и нарядного фаэтона, которые направлялась на кабардинскую линию. Приняв его за почтовую оказию, казаки Ахмада Автуринского остановили транспорт, тут выяснилось, что дочь Моздокского купца Улуханова направляется в Ставрополь к своим дальним родственникам, спасаясь от набега имама Шамиля. Казаки договорились между собой о выдаче Анны без боя, так как имеют намерение сватать молодую купчиху. А при таких обстоятельствах воевать друг с другом будущим родственникам на Кавказе запрещено. Был выплачен залог серебром, и невеста была готова к выезду в горы.
В районе укрепления Чуртугай отряд Ахмада Автуринского встретился с войсками наиба Акберды или, как его называл Шамиль, Акбердилава. Нукеры возвращались после неудачного набега на Моздок.
Еще 29 сентября 1840 года отряд появился на Тереке против Моздока. Рассеявшийся туман помешал внезапности нападения, и под натиском царских войск повстанцы вынуждены были отступить в горы, разрушив пригородные станицы и аул генерал-майора российской службы кабардинского князя Бековича-Черкасского.
Ахмад Автуринский воспользовался удачным случаем. Отсюда отпустил алпатовских и ищерских казаков, которые помогали ему сопроводить невесту для имама до чеченской линии. Узнав цель предприятия, был приятно удивлен Акбердилав. Оказывается, чеченских всадников и казаков он принял за отряд охотников генерала Галафеева. Дальнейшее безопасное продвижение в горы почетной оказии взял на себя наиб Акберд. Ахмад Автуринский в то время не был наибом Шамиля, а был добровольным помощником и другом. Акбердилав был аварцем и давним другом Шамиля. Притом он дал зарок доставить невесту по назначению.
Вскоре Моздок облетела новость, что дочь купца похищена нукерами Шамиля. Брат Анны – купец Улуханов (он носил такую фамилию) – предложил Шамилю 10 000 рублей серебром, табун лошадей, несколько отар овец и все то, что пожелает душа имама, будет выдано ему за то, чтобы он вернул сестру.
Объявленная имамом перед наибами пленницей Анна отличалась своим обаянием, молодостью и красотой. Заметив прекрасную пленницу, Шамиль как юноша влюбился в нее и изъявил желание жениться. Он еще больше зауважал Ахмада Автуринского. Имам знал, что молодой автуринец остался у Терека неслучайно. У Шамиля уже было две жены – Заидат и Аминат (историю последней вы помните). Вскоре в резиденции появился Ахмад Автуринский. Он доставил в качестве свадебного подарка имаму отменного скакуна, белого верблюда, множество отрезов для Шуанат и пополнил казну Шамиля деньгами.
Шуанат при всех домочадцах называла Ахмада Автуринского братом. Попросила Аминат поведать ей о чеченских традициях. Она по чеченскому обычаю Ахмада звала «Майра к1ант» (смелый парень) и просила его как-нибудь привезти в крепость свою жену Кизлярку. Сама Шуанат была очень обаятельной и дружелюбной.
«Трудно встретить женщину, у которой губы были бы красивей, волосы шелковистее, кожа белее, чем у Шуанат», – вспоминала гувернантка Дрансэ, взятая в плен в 1854 году.
Сказать о том, что жена Шамиля жила по принуждению, было бы неправдой, так как в истории говорится, что Шуанат была любимой женой предводителя, и он баловал ее как только мог. Когда она родила ему дочь Сапият, имам подарил ей перстень с огромным алмазом, который она носила на повязанном вокруг головы платке. Других жен Шамиль тоже не обделял: каждая из них имела свою комнату и горничную, украшения и хозяйские принадлежности.
«Имаму нравилось видеть своих жен в белых одеяниях. Он считал, что белый – это цвет благородия», – говорила пленница имама, грузинская княжна Чавчавадзе.
Красотой Шуанат был покорен и царь Александр II, увидевший ее в Калуге. По словам пристава А. Руновского, когда он увидел Шуанат в проезжающей карете, то был восхищен ее красотой. По его мнению, дочь была такой же красивой, как и ее мать:
«В одном из стекол тарантаса появилось миловидное женское лицо, но заметив русских людей, окруживших экипаж, оно тотчас исчезло. Вместо него к стеклу прильнуло хорошенькое личико девочки, представлявшее собой миниатюру только что скрывшегося оригинала. Это была жена Шамиля – армянка Шуанат и ее дочь Сапият, красивая девочка».
Ответ Шамиля был более лаконичен. Он заявил, что не берет выкуп за своих жен у ее родителей. Наоборот, строго следуя канонам шариата, он платит калым за свою невесту. Что и было сделано. Шамиль снарядил делегацию: известного героя народных былин Дуду Исмаиловича назначил за старшего, наиба и верного друга имама Талгика Шалинского – за муллу и ответственного за калым шейха Умалата. Ахмад Автуринский и абрек Геха отвечали за безопасное сопровождение. В Ищерской в делегацию вошел небольшой отряд казаков. Выразила желание поехать к брату и Шуанат. Так прозвали уже Анну мусульмане. Она дала слово Шамилю, что вернется вместе с делегацией. Так и был доставлен большой калым в Моздок.
Три дня отдыхали горцы в Моздоке. Весь город пришел смотреть на невесту Шамиля и его отважных наибов. Все три дня совещались власти Моздока, что же придумать, чтобы с честью задержать воинство Шамиля. Но ничего придумано не было. Осетинские князья, верховодившие в Моздоке, заявили, что станут на сторону воинов Шамиля, чтобы не оставить позор предательства на века на своей нации, и выселят всех армян из города…..
Вот так до конца своих дней и прожила красавица Шуанат с Шамилем. Сведений о дальнейшей судьбе Шуанат практически не сохранилось. Известно, что она в отличие от дочери и мужа, прожила долгую жизнь в Стамбуле. Вдали от имама Шуанат связалась со своей армянской семьей, с которой ей второй раз так и не удалось больше увидеться….
Также известно и то, что у героя Кавказской войны, прославленного наиба Шамиля Байсангура Бенойского в охране служило 18 русских солдат. При них царские стражники не решались задерживать Байсангура.
Кроме того, в войске Шамиля был целый полк русских солдат-пушкарей. Потом они ассимилировались среди чеченцев. Более занимателен другой случай. Кавказская война кончалась. Ахмад Автуринский месяцами пропадал на поле брани. Дома скучала красавица Светлана с сыном Аьрзу.
Ахмад без устали кидается со своим отрядом в наиболее уязвимые места, нанося урон окружающим Чечню линией крепостей и станиц колонизаторам.
Положение умирающего от холода, голода, обескровленного войной населения плоскостной Чечни и Дагестана было настолько серьезным, что в январе 1848 года имам Шамиль собрал в Ведено наибов, главнейших старшин и духовных лиц и объявил им, что, не видя от народа помощи в своих предприятиях и усердия в военных действиях против русских, он слагает с себя звание имама. Собрание объявило, что оно не допустит этого, потому что в горах нет человека, более достойного носить звание имама, народ не только готов подчиняться требованиям Шамиля, но обязывается послушанием и его сыну, к которому после смерти отца должно перейти звание имама.
НЕДОВОЛЬСТВО ТАЛХИГА
Как известно, после тайного доклада мухтасиба Шамиля и многочисленных жалоб сельчан Талхиг Шалинский был смешен с должности. Его место занял Ахмад Автуринский. С обидой на юного друга принял это дело к этому времени уже прославленный Талхиг. Он был не только мужественным человеком, но и очень предприимчивым. В свое время возглавлял личную охрану Шамиля, занимал должность начальника артиллерии. Он был уверен, что имам никогда не будет покушаться на его должность. Тем более еще свежи были на памяти геройские поступки Талхига. За ночной бой на Шалинской поляне с превосходящими силами князя Воронцова он был награжден именной саблей.
Как-то женился сын наиба Эски из Притеречья. Почетным гостем, чтобы быть тамадой за свадебным столом, был приглашен дальний родственник и друг Талхиг Шалинский. Учитывая напряженную обстановку в его вилайете, Шамиль дал своему тогда еще начальнику артиллерии Талхигу только сутки. На торжества в доме наиба Эски, кстати, тоже шалинца, ожидался приезд высоких гостей из Моздока, родственников Шуанат, жены имама и атаманов Ищерской и Алпатовской станиц.
Талхиг сдержал свое слово и прибыл к торжествам в Нижный Наур. Он был мудрым и смелым человеком. Один его вид с орлиным носом приводил в трепет казачек. Талхига попросили поднять бокал. Он даже на радостях тост произнес. Потом дали закурить бурмат с отменным казачьим самосадом. Словом, Талхиг прекрасно отдохнул. А потом понял, что уже ночь и свое слово имаму вспомнил. Он быстро распрощался и сел на коня. Его сопровождали два абрека за Терек и у них были запасные отменные скакуны.
Поздно ночью проезжая на высоком скаку Шалинскую поляну Талхиг заметил костры и вокруг них расположившихся царских солдат. Он на ходу принял решение пробиваться на Ведено. Вместо того чтобы свернуть на Шали и передохнуть, солдаты видимо приняли ночных джигитов за казачий караул и не обратили на них внимание. По прибытии в Ведено Талхиг приказал охране разбудить имама, но стража отказывалась. От громкого голоса Талхига Шалинского проснулся сам Шамиль или он не спал, читал Коран и составлял планы на завтра. Он пригласил Талхига Шалинского в кабинет.
– Имам, разреши мне начать ночной бой, применяя артиллерию, – сходу начал наиб.
– Ночь глухая и нет вероятности точного попадания, – ответил Шамиль. – Лишних снарядов у нас нет.
– Прошу тебя, имам, разреши под мою ответственность! – не унимался Талхиг Шалинский.
Шамиль покачал головой, подумал, отложил свои четки, которые любил вечно перебирать в трудную минуту и сказал:
– Но смотри, никаких объяснений я не приму. Раз тебе не дорога своя горячая голова, разрешаю.
Шамиль вышел в парк и сев на лавочку продолжил перебирать четки. Ему не спалось. Разведка докладывала, что отряд охотников царских солдат замечен на элистанжинской обходной дороге на Ведено. В рассветной мгле слышались отдаленные выстрелы пушек. К нему подошел начальник охраны и спросил:
– Имам, вы заметили, в каком состоянии был Талхиг?
– Да, – ответил Шамиль. – От него еще и табаком несло. Эти терские чеченцы, говорят, у русских переняли плохие привычки. Не переживай, за все спрошу, – успокоил его Шамиль.
Утром начальник разведки доложил Шамилю, что почти все войско русских перебито картечью. После ночной атаки чеченцев враг незаметно отступил и месяц не беспокоил чеченцев.
Оказывается, чеченцы, сами того не зная, первый раз в мире вели ночной бой из пушек. Притом целились с близкого расстояния через дуло по кострам и били прямой наводкой.
Утро давно наступило, а Талхиг не появлялся. Имаму доложили, что спит мирным сном.
– Талхиг, я тебе прощаю последний раз пьянство и курение, – сказал Шамиль. – Запомни: «Выпивка для настоящего мужчины – сноха, а глупому – враг!»
Вспомним радостное письмо Талхига Шалинского имаму Шамилю после разгрома крепости Чах-Кири:
«Мы обрадуем вас великой радостной вестью, до того радостной, что нет выше ее радости для развеселения людей веры и огорчения людей вражды. Дело в том, что мы вышли, решив себе совершить наилучшую священную войну, и держали путь по направлению известного места. Это было в субботу двадцать первого числа Рамазана. Мы встретили на равнине Чечни идущих врагов, и произошла между нами битва, которая продолжалась до вечера. Когда мы увидели, что у нас не хватает силы для их окончательного разгрома, мы послали людей домой за большим ружьем(пушка) и для доставки известной пушки. Они вернулись быстро и мы стали бить им (то есть большим ружьем-так называют чеченцы пушку).
Мы их покорили до того, что они стали кричать и просить об отпуске их живыми, оставляя все добро, которое находилось у них. Мы не согласились. В эту минуту из окрестностей крепости Чихкер (Чах-Кири) вышли около двадцати человек – главари из лицемеров – для оказания помощи первым и избавления их от нас. Мы кинулись на них и смешались. Клянусь великим Аллахом о том, что никто не остался у них, кроме убитого, обголенного, раненого и пленного, за исключением одного человека. Это дело Бога, а не наше. Если бы вы увидели, как они кричали, плакали в таком разгромленном и разбитом виде, то вы бы видели великое дело. Между ними находился сын Давлат-Гирея, известный офицер. Был также сын Хами и сын моего брата Тихиш нечистый! Трое из них вернулись тяжелоранеными, голыми с ног до головы. Мы думали, что они мертвы. Между ними был также Мазе, племянник уволенного наиба Даби; мы его пленили с другими тремя лицами в тяжелораненом виде и посадили их в тюрьму.
Насчет этих трех человек ко мне приходит много просителей. С просьбами о помиловании и оставлении их среди нас всеми их семьями, уверяя в том, что от этого вера будет много выигрывать, что проклятые будут горевать за это дело и тот, кто остался среди них (то есть среди проклятых) из родственников и друзей, убежит к нам благодаря этим. И мы думаем так. Но их дело оставлено за тобой, о, имам, ибо думы – это твои думы и ум – это твой ум.
Если уполномочишь меня в этом деле, то ясно, какое им будет наказание…
Короче говоря, убито во время этого столкновения моих пять человек, тяжелораненых двадцать девять человек; от убитых и вернувшихся в раненом виде взяты лошади и оружие. В итоге скажем, что верующий улыбается и смеется, а тот, который слаб, плачет и горюет. Привет братьям Джамалудину и Гаджияву. Подумайте об этом и спешите с письмом».
А теперь все это не учитывалось. Таков обычай горцев: хоть у тебя сто заслуг, но одна оплошность все перечеркивает. Талхиг Шалинский не перенес свою отставку. Он думал, почему нельзя было созвать сход, и при его присутствии люди открыто сказали бы, в чем он их ущемил? Но Шамиль хорошо знал чеченцев. Все будут знать, что наиб переборщил, но в лицо ему никто не скажет. Власть от Аллаха, говорят чеченские муллы, а кто посмеет возражать наместнику Аллаха?!
Вместе с Талхигом ушла и часть муртазеков, бойцы, имеющие родство с наибом. Ахмаду Автуринскому пришлось искать новых нукеров для имама. Благо, уважаемым и достаточно состоятельным был друг Ахмада Автуринского шалинец Мураев Элихан (Мурин Элаха). Он начал собирать для наиба Ахмата Автуринского войско из окрестных сел. Многие считали за честь быть в войске Ахмада. Радостный Ахмад Автуринский ждал в гости Элихана, но, не дождавшись его, сам решил поехать к нему домой и поблагодарить за помощь и доброе войско. Мураев многим воинам купил за свой счет отборных скакунов.
Прибыв в Шали, Ахмад Автуринский не застал своего друга дома. Не было на месте и его семьи. Дальние родственники передали Ахмаду Автуринскому слова друга: «Ахмад, я имел неосторожность сказать среди людей, которые меня окружают, нелестные слова про имама Шамиля. А именно сказал, что он не достоин носить высокое имя имама. Он вышел на тропу войны, чтобы повелевать людям. Как станет своевольным, будет безжалостно эксплуатировать народ». Эти мои слова кто-то довел до имама. Не дожидаясь казни над собой, покидаю наш край. Не осуждай меня и не завидуй. Запрещаю тебе мстить за меня».
Он несколько лет провел в Петербурге. Но по просьбе Ахмада Автуринского был прощен. Но на том свете Шамиль обещал лишить его своего заступничества.
Когда Элах Мураев был в бегах от имама, Ахмад Автуринский содержал его семью и защищал от посторонних домогательств. Сын Элихана Мураева Атан имел сына по имени Дада, который работал в восточном отделе генштаба Российской армии. В свое время он подарил абреку Зелимхану австрийскую снайперскую винтовку и револьвер системы «Смит-Вессон». Снабжал его боеприпасами. Все это на Кавказ доставлял адвокат Ахметхан Мутушев.
Ахмад Автуринский ходатайствовал перед Шамилем, чтобы он простил огрехи в службе Талхигу Шалинскому. Имам попросил ему дать подумать. Время шло. Талхиг Шалинский прислал гонца к Ахмаду Автуринскому с хабаром: «Ахмад, я набираю войско, чтобы напасть на резиденцию и пленить Шамиля. Хочу сдать его русским властям. Если ты хочешь чин и большие деньги, становись рядом со мной. Если нет, то не мешай мне. Отойди от Шамиля, не становись поперек моего пути».
Этот разговор сильно задел Ахмада Автуринского. Он в тот же день прискакал во двор Талхига Шалинского и заявил: «Ахмад – не Талхиг (тряпка – по-чеч.). А Талхиг отныне для меня не тот Талхиг! Я никогда не нарушу байат (клятву), данную Шамилю. Я истинный чеченец и из-за себя одного не навлеку позор на всю нацию, сдав Шамиля или изменив ему. Для меня честь умереть честным и чистым. Я не стану на твоем пути, но если ты будешь перечить мне, один из нас останется лежать мертвым на дороге».
Талхиг ничего не сказал. Он знал, кто стоит перед ним. Не прошел и месяц после этого, как Талхиг был вызван в резиденцию Шамиля и назначен мудиром Большой Чечни. Говорят, Талхиг потом долго сожалел о своем разговоре с Ахмадом Автуринским. Все же в августе 1859 года он был Гунибе в свите Наместника царя на Кавказе, генерала Барятинского.
Ахмад уезжал из Ведено с тяжелым сердцем, думая о словах начальника Аварской области Хаджи-Мурата из Хунзаха, бросившего в лицо Шамилю в ответ на решение сделать преемником Шамиля его сына наиба Гази-Мухаммеда: «Имамом должен быть тот, у кого шашка острее». Ахмад знал, что имам не простит этого Хаджи-Мурату.
В Малой Чечне продолжались кровопролитные бои. В марте 1849 года все селение Автуры высыпало на улицы, чтобы встретить обоз эвакуированных из пылающей огнем пожарищ Малой Чечни семей черкесских мухаджиров (беженцев из завоеванной царизмом Кабарды и Черкесии). Гостеприимные автуринцы под звуки салюта обнимали хмурых, изможденных людей и разводили их по своим саманным и турлучным лачугам, делясь последним куском хлеба. В своей кунацкой Ахмад Автуринский разместил семью отважного мудира Малой Чечни, черкеса Махмат-Мирзы Анзорова. Кабардинцы были поражены, узнав, что среди автуринцев были их сородичи, бежавшие из Кабарды в Чечню к Бейбулату более 20 лет назад, еще при Ермолове.
Вскоре автуринцы все от мала до велика вышли на белхи (совместная работа для оказания помощи-субботник), за несколько дней возведя дома переселенцам. С тех пор в Автурах появился черкесский квартал (чергазийн куьп) и черкесские кладбища (чергазийн кешнаш).
НАИБ МАХМАТ-МИРЗА
(Третий автуринец в имамате Шамиля)
До сих пор мы знали, что в войске Шамиля были два наиба из Автуры – Тюрши Цикаройский и Ахмад Автуринский. Недавно исследуя в архивах Махачкалы документы из цикла «Арабские письма имама Шамиля», ваш покорный слуга сделал новое открытие. Предлагаем вашему вниманию новые документы из истории Чечни.
«Документы были найдены в двух аулах: письма, содержащие имя наиба Дубы, в ауле того же названия (Дуба-юрт), который был разрушен в 1849 г.; письма с часто упоминаемым именем наиба Мухаммеда Мирзы были обнаружены в доме его вдовы в Автуре (с. Автуры)». Вот на такую запись наткнулся я недавно, рассматривая тексты арабских писем имама Шамиля в переводе известного востоковеда Ю. Крачковского.
Эта коллекция поступила от И.А. Бартоломея, который захватил письма в качестве трофея на кавказском фронте в 1849 и 1853 гг., и, как свидетельствует надпись на пакете, в 1853 г. была адресована М.И. Броссе, действительному члену Императорской Академии наук. Затем, видимо, она была передана в Азиатский музей.
В сборник документов, изданный в Махачкале, включены переводы писем Шамиля к Хаджжи Йахйе, недатированное письмо и к Мухаммеду-Мирзе.
Письма находятся в хорошей сохранности, кроме письма IX (нумерация архива); дешифруются без больших затруднений. В отличие от многих других кавказских источников эти письма не изобилуют палеографическими особенностями, они излагаются, сохраняя стиль сборника.
* На обороте текста (л. 10) печать, вписанная в овал 6-конечная звезда с именем Шамиля. Письмо написано той же рукой.
Перевод
/Во имя Аллаха милостивого, милосердного/.
От имама Шамиля к его любимому брату Дубе – мир тебе! А затем – когда возросла необходимость в месте для мухаджира Мухаммеда Мирзы, достойном его, мы передали ему селения Шубитского /района/ за Аргуном к западу от Варанды, Закана, Вашендороя и Танус (По-видимому, имеется в виду Тумсой, находящийся в обществе Пшехо) Борза. И да не будет в твоем сердце обиды на него. Мы сделали так из-за крайней необходимости. Ибо нужда разрешает недозволенное. И мир!
Воскресенье, 9 рабй’ ас-сани 1265 года (4 марта 1849 г.).
* На обороте листа печать, вписанная в овал 6-конечная звезда с именем Шамиля.
Перевод
/Во имя Аллаха милостивого, милосердного/.
От эмира правоверных Шамиля к любимым его братьям, ко всем жителям вилайета Калай и Арштхой – мир вам, милость и благословение! А затем – мы назначили над вами вашего просвещенного брата, черкеса Мухаммеда Мирзу, потому что его вилайет тесно примыкает к вашему вилайету. И в том есть большая польза для вас. Так слушайте же его и повинуйтесь ему. Кто повинуется ему, тот повинуется мне, а кто ослушивается его, тот ослушивается меня. Сие – и мир!
Четверг, 13 зу-л-ка да 1266 года (20 сентября 1850 г.)
* Почерк схож с тем, которым написано письмо IV. По-видимому, их писало одно и то же лицо. В пользу этого говорит и близость дат этих писем (IV – 4 марта 1849 г., VIII – 16 марта 1849 г.). На обороте письма (л. 12) печать, вписанная в овал 6-конечная звезда с именем Шамиля.
Перевод
От имама Шамиля к его любимому брату Хаджи Йахйе – мир тебе! А затем – ты должен помочь нашему брату Мухаммеду Мирзе повозками и лошадьми для перевозки его семьи и вещей в Автур без задержки и препятствий. И мир!
Четверг, 21 рабй’ ас-сани 1265 года (16 марта 1849 г.)
Затем – разреши последовать за Мухаммедом Мирзой и десятью его мюридами из чеченцев, с семьями. И не колеблись в этом.
* Письмо находится в худшей сохранности, чем все остальные, в связи с чем в одном месте с трудом поддается дешифровке. На обороте листа печать, вписанная в овал 6-конечная звезда с именем Шамиля. Письмо не датировано.
Перевод
/Во имя Аллаха милостивого, милосердного/
От повелителя правоверных Шамиля к его брату любимому и мудиру просвещенному Мухаммеду Мирзе – мир тебе и милость! А затем – согласно его изречению, слава Аллаху Всевышнему, «эти дни мы сменяем чередой среди людей» (Коран, 3 134), не следует нам беспокоиться по поводу предопределенного дела и быть пренебрегаемыми из-за /этих/ лицемеров и неверных /кяфиров/; и ведь сколько раз терпело поражение войско главы рода человеческого, но то, что предопределил Аллах всевышний навечно, то будет, а что нет – то нет. И мы присоединимся к тебе, если пожелает Аллах всевышний, слава ему, со всеми теми, кто верует в единого Аллаха, слава ему. Не слабейте и не печальтесь, в то время как вы стоите выше, если вы из верующих (Коран, 3 133). Сие – и мир!
Затем я повелеваю тебе без промедления выдать замуж тех вдов, включая и твою сестру, за равных им. Как хорошо кто-то сказал: «Люди равны в своем подобии, их отец – Адам, а мать их – Ева». И чтобы ты не возвращал оружие беглеца, кроме как с оружием убитого. Не раньше. А остальное сообщит тебе наш брат Хаджи. И мир!
Затем – если жители одного селения не подозревались, не присоединяй их к другому селению. И мир!
Письма Шамиля и в равной мере остальные документы дагестанской коллекции являются важнейшими источниками для истории Чечни и Дагестана, в первую очередь Чечни. И это следует отметить особо, ибо ни в каком другом хранилище не сохранилось такого большого количества документов, которые относились бы к одному времени, одной среде и к одним лицам. Кстати, и в дагестанском хранилище арабских документов материалов, которые могли бы характеризовать движение Шамиля в Чечне, не так много.
Коллекция писем содержит переписку более двух десятков лиц, в числе которых в основном фигурируют наибы Чечни – мичиковский Шуайб, наибы Большой Чечни Сухайб и Талгик, наибы Малой Чечни Са’дулла, Атабай, Дуба и др. Наибы Нур-‘Али и Килик, Мухаммад-Амин и Хаджи Йахйа. Данйал – Султан елисуйский и Абакар гумбетовский являются корреспондентами наиба (позже мудира) Мухаммеда-Мирзы Анзорова, которому адресовано 23 письма от 12 лиц; им самим отправлено пять писем пяти лицам. Наибу Дубе адресовано 13 писем от семи лиц, а от него исходит три письма трем лицам. От Абакара гумбетовского исходит пять писем четырем лицам, а к Абакару адресовано одно письмо. Самые активные корреспонденты – Дуба и Мухаммед Мирза – обменялись только одним письмом. Из девяти писем Шамиля семь датированных, они относятся к периоду апрель 1845 г. – сентябрь 1850 г.
В 1842 г., закрепившись в Чечне, Шамиль разделил ее на три наибства:
1) Мичиковское (наибом был назначен Шу’айб-Мулла),
2) Большая Чечня (наиб’Исса),
3) Малая Чечня (наиб Ахверды-Магома).
Число и состав наибств менялись. Так, в 1843 г. Шамиль разделил Чечню уже на шесть наибств. В частности, в этом году к наибу Дубе отошли от Большой Чечни все аулы, лежащие у подножия Черных Гор. В 1845 г. Большая и Малая Чечня с обществами Мичиковским, Качкалыковским и Ичкерийским были разделены на семь наибств. А в 1846 г. образовались еще наибства Шатоевское, Шубутовское и Чабирлоевское.
В 1845 г. Дуба был перемещен Шамилем на наибство в земли между реками Аргун и Мартен вместо смещенного наиба Теиба. В 1845-1846 гг., к которым относятся письма I, II, III, Дуба действовал в Малой Чечне. В июле 1845 г. он участвовал в ичкерийских событиях, когда русские войска под командованием М.С. Воронцова предприняли поход в Дагестан и Ичкерию (район Чечни), и был ранен.
Другие пять писем (IV, V, VII, VIII, IX) связаны с именем наиба Мухаммед Мирзы. Во французском пояснении к дагестанской коллекции И.А. Бартоломей так характеризует его:
«Мухаммед – Мирза Анзоров – один из влиятельнейших узденей в Малой Кабарде. Он активно поддерживал Шамиля в его планах вторжения в Кабарду в 1846 г., но когда поход не удался, Мухаммед Мирза последовал за Шамилем».
Мухаммад Мирзе был поставлен наибом над Малой Чечней, сменив на этом посту 22 августа 1846 г. гехинского наиба Атабая. В дорновской коллекции есть документ (датирован 2 декабря 1846 г.), в котором подтверждается это назначение, скрепленное подписями свидетелей и печатями Мухаммада Мирзы и Атабая (дорновская коллекция, лл. 22-23). Мухаммед Мирза умер 19 июня 1851 г. от раны, полученной в сражении против войск Слепцова.
По-видимому, письмо IV к Дубе было написано Шамилем во время назначения Мухаммеда Мирзы главным наибом, т.е. мудиром. Этот документ дает возможность датировки письма V, в котором Шамиль обращается к наибу со словами приказа: «Чтобы ты смотрел на этих мухаджиров-черкесов взглядом радости и почтения… Мы повелели это и другим наибам…». Можно предположить, что это письмо было написано вскоре после назначения Мухаммеда Мирзы главным наибом – мудиром (после 4 марта 1849 г.).
Письмо VII от 20 сентября 1850 г. адресовано жителям вилайета Калай 20 и Аршты (Арштхой) 21 с извещением о том, что над ними назначен правителем Мухаммед Мирза.
В числе корреспондентов Шамиля фигурирует еще одно лицо – Хаджжи Йахйа, «один из лучших наибов», известный как организатор артиллерийского дела в имамате Шамиля. В письме от 16 марта 1849 г. Шамиль поручает ему помочь Мухаммеду Мирзе перебраться с семьей в Автур, один из тех двух аулов, где была захвачена переписка этого наиба.
Письмо IX, адресованное Шамилем Мухаммеду Мирзе, не датировано. Однако, так как Шамиль обращается к нему как к мудиру, видимо, письмо написано уже после 4 марта 1849 г. Здесь идет речь о каком-то сражении и поражении, которое потерпел Мухаммед Мирза. В письме есть также указание на дополнительный порядок бракосочетания, введенный Шамилем в имамате. Шамиль советует мудиру выдать вдов павших в борьбе с «кяфирами» (неверными) за достойных их мужчин.
На снимках: наибы Шамиля – вверху Ахмат Автуринский и Махмат Мирза Анзоров; командир пушкарей (сидит в центре) автуринец Буга(Б1уг1а) Гунойский, прадед Мухади Межидова.
Изматывавшая кавказские народы долголетняя кровопролитная война, тяжесть которой ложилась в основном на Чечню, невзгоды военных лет, тяготы службы, начавшиеся одна за другой неудачи войск имама, вызывали недовольство людей, апатию и усталость. На многих действовала лживая пропаганда царских военачальников, от имени царя торжественно обещавших в прокламациях чеченцам все блага жизни, землю и автономию, если они прекратят сопротивление.
Огнем и мечом, обманом и подкупом, политикой «разделяй и властвуй» колонизаторам удалось разъединить народ.
В четыре летних экспедиции 1850 года вся Малая Чечня была разгромлена царскими войсками, а жители ушли в горы. Шли слухи, что если чеченцы не вернутся, то всю Малую Чечню царское командование хочет заселить казаками, как сделали, завоевав западную часть Чеченской области (Карабулак) и образовав Верхнесунженской линию в 1845 году. Доведенные до отчаяния несколько тысяч чеченцев переселились в зону, контролируемую царским командованием.
Терпевший поражения имам Шамиль все больше терял авторитет. Росло недовольство неспособностью имама защищать Чечню. Шамиль ужесточал меры поддержания порядка в Чеченской области, а также в других областях Имамата. Участились смертные казни.
Но произошло то, что имам не мог предвидеть. Ужесточение режима, запугивание слабых вызвали ответную реакцию тех, на ком десятилетиями держалось сопротивление царизму, кто укреплял в людях дух свободолюбия и непокорности и кто не собирался терпеть никакого ярма на шее своего народа.
ИМАМ ТАШОВ-ХАДЖИ
Параллельно с последними годами жизнедеятельности Бейбулата Таймиева начинается активная политическая деятельность другого известного духовного и военного лидера чеченского народа – имама Ташов-Хаджи Саясановского. Уроженец селения Эндери, он вынужден был покинуть родовое село после того, как по распоряжению проконсула Кавказа из села были выдворены все жители чеченцы, составляющие большинство здесь, и переселиться во внутреннюю область Чечни.
В отличие от Бейбулата Таймиева, Ташов-Хаджи по сегодняшний день остается в чеченском обществе самым популярным не только как герой войны, но и как религиозный деятель, в обществе воспринимается в ранге святого, и его могила являет собой как бы центр накшбандия в Чечне. Он является муршидом известного дагестанского шейха суфизма Магомеда Ярагского, соратником первого имама Дагестана Гази-Магомеда Гимринского, второго имама Гамзат-бека, и сотоварищем третьего имама Дагестана Шамиля.
В российском кавказоведении имя Ташов-Хаджи датируется 1834 годом, однако в Военно-историческом архиве РФ впервые его имя упоминается в 1830 году. Однако начинал он свою военную деятельность еще раньше. Смешанные чечено-дагестанские отряды Ташов-Хаджи и Бейбулата Таймиева с 1810 года хозяйничали на Тереке, не давая покоя русским при строительстве укреплений. В истории Чечни имя Ташов-Хаджи овеяно многочисленными легендами, где выяснить историческую правду приходиться порой в соприкосновении с другими фактами из многочисленных наших источников на местах по всей Терско-Кизлярской линии.
Ташов-Хаджи выступает вместе с дагестанским имамом Гази-Магомедом, и после его героической смерти продолжает оказывать содействие новому лидеру Дагестана Гамзат-Беку, приемнику Гази-Магомеда на посту имама. В 1834 году, когда от рук своих кровников погибает Гамзат-Бек, Ташов-Хаджи фактически становиться одним из реальных кандидатов на пост имама Дагестана. Его выступление на похоронах имама Гамзат-Бека было воспринято как предвыборный призыв к чеченцам и дагестанцам в деле объединения против единого врага. Однако, раздробив лагерь его сторонников по национальному признаку, Ташов-Хаджи поддерживали андийцы, кумыки и чеченцы. Каждой национальной элите предлагалось выбрать своего собственного кандидата. Так, чеченцам предлагалось выдвинуть в качестве кандидата Уди-муллу из Шуани, андийцам Саида-муллу, и т.д., и тем самым без проблем провозгласили на основе единства аварцев и даргинцев новым имамом Дагестана Шамиля Гимринского.
Неудача, постигшая в Дагестане, заставила Ташов-Хаджи вернуться в Чечню и заняться вплотную проблемами организации отпора российским войскам.
На всеобщем съезде чеченского народа, созванном им в 1834 году и прошедшем в селении Майртуп, Ташов-Хаджи избирается лидером Чечни в качестве имама. Следует заметить, что ранг имама в Чечне и в Дагестане в тот период имел различный характер. В Дагестане имам – это не только религиозный вождь, но он же становиться и всеобщим лидером, что способствовало централизации действий против русских. В Чечне, где ислам в отдельных обществах к тому времени еще не утвердился, даже в нескольких высокогорных районах, как Чеберлой, Майсты, Мялхи, статус имама все-таки был ограничен именно религиозными рамками. Другое дело, что Ташов-Хаджи удалось вывести это на более новый уровень, и связано это с его личными качествами. Ему удалось убедить большинство чеченцев в необходимости единения. И это делалось не только по этническому признаку, но и по принятию единого исламского судопроизводства – шариата. До него это казалось почти не выполнимым, так как доминирующим законом среди чеченцев был адат – обычное горское право. Оно передавалось из поколения в поколение в устном виде, через старейшин обществ.
Впервые после шейха Мансура религиозное знамя становиться приоритетным в борьбе с русскими. Имамы Авко Герменчукский и Магомед Майртупский были чересчур локальны в своей деятельности, говорить о чеченском характере не приходиться. Так как противники Бейбулата Таймиева не раз демонстрировали свое полное неподчинение имамам, это позволило ему фактически объединить усилия чеченцев совместно с имамом Шамилем в высокогорной части Дагестана, что, несомненно, давало преимущество в отпоре врага.
Принятие шариата не было встречено с воодушевлением со стороны чеченцев, но это был не совет и не просьба; со стороны Ташов-Хаджи в жесткой форме был выставлен ультиматум, и перед реальной угрозой со стороны России чеченцы согласились с ним.
Именно по его настоянию на съезде было принято решение о формировании постоянно действующего отряда из представителей каждого села. Сколотив собственный отряд автуринцев, Ахмад Автуринский стал последователем Ташов-Хаджи. И что немаловажно, съезд по своей сути должен был продемонстрировать единство чеченского общества перед угрозой полной колонизации Чечни Россией.
При этом Ташов-Хаджи не мог не понимать, что без поддержки со стороны Дагестана, который уже имеет определенный опыт борьбы, участь чеченцев обречена. И уже в 1835 году чеченский предводитель встречается с имамом Дагестана Шамилем, и они договариваются о координации своих действий. Более того, имам Шамиль в своих письменных обращениях ставит имя Ташов-Хаджи первым в своих совместных обращениях. «Мы, имам Хаджи-Ташов, Шамиль….», подчеркивая свое уважение к нему не только как к лидеру Чечни, но и в духовном ранге. На протяжении двух лет чеченцы и общества Нагорного Дагестана борются вместе против российского продвижения на Северо-Восточный Кавказ.
Но уже в 1837 году имам Шамиль становиться единоличным лидером, и Ташов-Хаджи соглашается с этим. Так, в своем приказе Шамиль запрещает Ташов-Хаджи покидать с. Тилитль. Таким образом утверждая полное признание Ташов-Хаджи Шамиля своим имамом. Но это не давало еще повода имаму Шамилю автоматически объявлять себя имамом Чечни. Как это делают многие историки, изучающие кавказский период, называя имама Шамиля имамом Чечни и Дагестана чуть ли не с 1834 года, также как не были имамами Чечни ни Гази-Магомед, ни Гамзат-Бек, оба они были имамами только в Дагестане.
Имам Шамиль становиться имамом Чечни только 8 марта 1840 года на всеобщем съезде чеченского народа в с. Урус-Мартан. И соответственно с этого момента можно говорить о нем как об имаме Чечни и Дагестана. И происходит это также под влиянием Ташов-Хаджи и его ближайших сторонников Шуаиб-муллы, Ахмада Автуринского и Джеватхана, которым удается убедить в необходимости координации действий с Дагестаном. Имам Шамиль появляется в Чечне после сокрушительного поражения в с. Ахульго в 1839 году с двумя сотоварищами, никому не нужный в тот момент в Дагестане. Униженный и оскорбленный еще вчерашними своими соратниками, он обращается за помощью к Ташов-Хаджи в Чечню. И именно здесь начинается новая страница боевой жизни имама Шамиля. Здесь в Чечне он становиться тем, кем его узнал весь мир. По мнению русского генерала Клюки-фон-Клугенау, «виновницей возвышения Шамиля являлась Чечня. Здесь закладываются основы его теократического государства – имамата, именно здесь в Чечне он основывает свою столицу, даже после разгрома в 1845 году Воронцовым во время Даргинского сражения». Эта экспедиция, организованная исключительно по указке Петербурга и не учитывающая местные обстоятельства, стала трагедией русской армии. Были убиты три генерала и несколько тысяч потерь убитыми и ранеными. Шамиль переносит столицу не в Дагестан, а заново строит ее в Чечне, в горном селении Ведено.
Однако в Чечне интересы Шамиля сталкиваются с неизмеримой популярностью Ташов-Хаджи. Это, конечно, не могло долго продолжаться, и осенью происходит полный разрыв отношений между ними. При этом Ташов-Хаджи вплоть до своей смерти в 1843 года ни сам и ни своим сторонникам не позволяет переходить дорогу имаму Шамилю, более того, любые попытки стравить его с имамом он пресекает. Ставит борьбу с русскими на первый план. Ташов-Хаджи (Мир ему и святость Аллаха) уходит в мир иной в конце 1843 года, пытаясь не позволить потопить в крови Чеберлоевское общество, которое объявило Шамилю, что они отказываются ему подчиняться. Зная намерения имама, Ташов-Хаджи просит разрешить ему убедить их словом. Получив разрешение от имама, он отправляется в высокогорную Чечню, но по дороге его не стало. Так заканчивается жизнь человека, которому суждено было остаться в Чечне и после смерти. Его религиозное братство самое большое из всех чеченских вирдов накшбандийского тариката, и независимо от тариката и вирда его и сегодня называют уважительно – Великий шейх, Большой Хаджи.
С появлением имама Шамиля в Чечне начинается и установление нового для Кавказа государственного образования – имамата – исламского теократического государства.
Об этих людях в статье «Покорение Кавказа» писал после окончания Кавказской войны один из ее участников: «Почему так долго держались против нас чеченцы, терпели и голод, и крайнюю нужду, умирали и посылали детей на смерть? Нам кажется, не из одной покорности Шамилю и его проповедникам, не из слепой ненависти к гяурам, не из жажды грабежа, как думают многие, нет, из желания независимости, по естественному убеждению народа, отстаивающего свою свободу, из чести и славы».
Среди таких людей был и Ахмад. Правление Ахмада во главе наибства отличалось мягкостью наказания по отношению к виновным, защитой осужденных на казнь. По преданиям, Ахмад высказал имаму свое несогласие с тем, что тот нарушает шариат, приказав конфисковать в пользу государства имущество казненных. Имущество после смерти при исполнении приговора считается имуществом сиротским и изъятию не подлежит. Имам Шамиль был вынужден согласиться с доводами наиба. Недовольство чеченцев вызывало также то, что Шамиль, выдвинутый на должность имама Мехк-кхелом (Советом страны) Чечни, с молчаливого согласия лидеров Чечни практически распустил этот орган власти народа, заменив его своими людьми в Диван-хане.
Вмешательство Ахмада Автуринского, пользовавшегося уважением имама, спасло от суда Шамиля одного из авторитетов религиозной оппозиции Имамата – Кунту-Хаджи Кишиева из Илисхан-юрта, открытые проповеди мира и покорности судьбе которого в военное время могли грозить большими неприятностями.
КУНТА-ХАДЖИ
Ахмад Автуринский стал случайным свидетелем разговора Эфенди-Хаджи с руководителем Шариатского суда при имамате Шамиля с Дибир-Махмой. Речь шла о молодом суфийском шейхе Кунта-Хаджи. Он совращает молодежь каждый вечер, проповедуя громкий зикр, собирая муртазеков, и громко восхваляет Аллаха. Были жалобы со стороны наибов Нюхчи-Мохка. Это дают всходы семена кадарийского териката, который в последние дни своей жизни начал проповедовать Ташов-Хаджи. Говорят, это он был устазом Кунта-Хаджи. Более того, мюридом шейха Кунта-Хаджи заявил себя и Автуринский шейх Баматгирей-Хаджи.
Кстати, Баматгирей-Хаджи твой племянник и он старше Кунта-Хаджи Кишиева на двадцать лет. В чем причина того, что он сам не возглавил вирдовое братство, высказывал свое удивление Эфенди-Хаджи. Даже сам пророк Мухаммад (Да благословит и приветствует его Аллах) откровения от Бога начал получать после сорока лет от роду. В мусульманском мире этот возраст считается самым зрелым. Если человек сохранил благочестие к этому возрасту, завоевал уважение людей своей честностью и справедливостью, то Аллах приближает его к Себе.
Ничего удивительного в том нет. Аллах нас сотворил, и мы вернемся к нему в назначенный час. Это он знает все наши мысли, намерения, видит наши поступки. Книга судеб тоже перед ним и Он решает, кому какой тарикат и в каком возрасте дать. Не будь на то воля Аллаха и Вы, почтенный Эфенди-Хаджи, не оказались бы здесь, а жили бы до конца своих дней в святой Мекке. Будучи помощником имама Шамиля, вы любите, чтобы мы все признавали вашу святость. Вы гордитесь своим родом курайшитов. Почему бы и Кунта-Хаджи и Баматгирею-Хаджи не быть святыми и приближенными к Аллаху и Его пророку?
Ахмад Автуринский знал, какая святая тень встала между Ташов-Хаджи и Шамилем. Они более десяти лет не могли определиться, кто из них имам Чечни и Дагестана, и чья святость выше перед Аллахом. Еще в 1840 году, чувствуя приближение своей кончины, Ташов-Хаджи примирился с верховенством Шамиля. Тимербулат Бенойский – писарь Баматгирея-Хаджи, по наставлению своего устаза Митаева пригласил Шамиля в Беной на пятничную молитву. Тимербулат хотел примирить Шамиля и Ташов-Хаджи из-за споров, а именно Ташов-Хаджи попросил Шамиля ответить на его 18 вопросов по канонам шариата. Имам корпел над ними год, но ответить смог только на 8 вопросов.
Кстати, в тот пятничный день в мечети Беноя намаз совершили Геза-Хаджи, Ташов-Хаджи, Кунта-Хаджи, Баматгирей-Хаджи, Абу-шейх из Эндери и сам Магомед-Яраги – устаз всех шейхов накшбандийского тариката. Но Шамиль на встречу не явился. Сегодня настало время Кунта-Хаджи при желании игнорировать приглашение Шамиля. Если б тогда Шамиль явился бы навстречу, ему подробно бы разъяснили, какая разница между шейхом и эвлия. Казалось бы, если вы из Мекки и являетесь шейхом, то вам тоже это должно было быть понятно. Мой племянник Баматгирей-Хаджи, посоветовавшись со своим устазом Кунта-Хаджи, уполномочил меня попросить вас назначить день встречи.
Эфенди-Хаджи был встревожен дерзостью разговора Ахмада Автуринского, но все-таки поведал Ахмаду, что члены Мехк-Кхел, Шариатского суда и члены Совета старейшин при штабе Шамиля разработали жесткие условия для экзамена Кунта-Хаджи и его последователей. Нам еще известно, что Кунта-Хаджи при поддержке Митаева создал новый институт шейхов кадарийского тариката. Ахмад Автуринский дал понять Эфенди-Хаджи, что чеченцы никогда не будут сдавать экзамен шейхам, чье происхождение иноземное, и при встрече поставят свои условия. Вам должно быть известно, что в Чечне не следует возомнить себя Абу-Суфьяном и царем Хабибом, который задавал вопросы пророку.
На второй день разговор с Ахмадом Автуринским был доведен до сведения Шамиля. После чего прошла целая неделя. В тревоге жили муллы из окружения Шамиля. Они поняли свою ошибку: среди них не было ни одного муллы кадарийского тариката. Это наша глубочайшая оплошность, заявил Элих-мулла. Прав Ахмад Автуринский, мы не должны были идти на поводу Эфенди-Хаджи, между нами говоря, не такой он и ученый, как выдает себя, заметил молодой глава Мехк-Кхел Элих-мулла. Притом с Кунта-Хаджи его лучший мюрид Баматгирей-Хаджи, тайну которого из нас никто не знает. Он старше нас всех. Еще не было случая, чтобы он не растолковал наш самый сложный сон или после его молитвы в год засухи не пошел дождь. Большой грех мы берем на себя, подвергая сомнению святость людей, о которых мы мало знаем. Мудрый Элах-мулла не стал советовать Шамилю эту авантюру.
Но Шамиль был уверен в том, что именно Кунта-Хаджи и Баматгирей-Хаджи своими зикрами портят его войско, потому запрещались увеселительные или трагические сборы. А эти уже начали при женитьбе устраивать танцы, а при смерти – зикры. По их учению, в рай можно попасть и без газавата. И все это делалось как угодное Аллаху и Шариату. Ташов-Хаджи, его лучший сподвижник и очень справедливый человек, давно ушел в иной мир, а тарикат, который он передал Кунта-Хаджи, не дает имаму покоя.
Наконец, Шамиль поставил жесткие условия: Кунта-Хаджи должен ответить на все вопросы его судей или они докажут ему, что новый тарикат вреден и отвлекает воинов газавата, подвергая этот святой обет сомнению. В селении Эрсеной было сооружено подобие эшафота: закопано в землю девять колов из букового дерева, а один – отдельно, на холме. Шариатский суд состоял из девяти мулл, а отдельный для новоявленного шейха кадарийского тариката. На них должны были болтаться отрубленные голову проигравших, дабы другим было неповадно мутить общественное мнение о чистоте газавата.
В назначенный день делегация Кунта-Хаджинцев прибыла в Ведено. Разумеется, Ахмаду Автуринскому на второй же день было сообщено о сооружении виселицы для голов отверженных. Поэтому и подготовка предприятия была соответственная. Была собрана сотня самых отчаянных зикристов, большая часть из которых состояла из абреков и ученых бойцов отряда Ахмада Автуринского. В случае несправедливого решения суда этих сил хватило бы отбить Кунта-Хаджи от нукеров Шамиля и проводить устаза зикристов до селения Автуры.
В четверг, июльским теплым днем, отряд верховых мюридов прибыл в Ведено. До обеденного намаза было два часа времени и имаму доложили, что Кунта-Хаджи со своей свитой в крепости. Известие о том, что шейха сопровождает группа святых и огромное войско удивило Шамиля. Прибывшим сообщили, что имам занят и освободиться после обеденного намаза. Чтобы зикристы без дела не слонялись по крепости, а то и ненароком не учинили стычку, решили начать зикр. Не прошло и получаса, как зикр пошел вокруг резиденции Шамиля. Охрана оказалась бессильна против быстрого зикра мюридов. Большая часть стражи сама кружилась в вихре зикра.
В резиденции никакой разговор не пошел. Саманный дом с приличным фундаментом, где размещалась резиденция, заходил ходуном. Вскоре сам имам вскочил со своего ложе и выбежал как юноша. Он закружился в зикре в такт мюридам, совершая удары ногами и выкрикивая громче все «1уьллах1-1уьлалах1». Откуда не возьмись, над крепостью Шамиля образовалась туча и закрыла небо от солнца. С речки Хулхулау подул свежий ветерок. Зикр все крепчал, и удивленные стражи вливалась в круговерть.
Что удивительно, ярый противник зикризма Эфенди-Хаджи прыгал выше всех и кружился в вихре зикра озорнее молодых мюридов. Через час зикр неожиданно стих. Шамиль приказал свиту Кунта-Хаджи отвести в мечеть крепости на обеденный намаз, быстро организовать обед для гостей, а потом приготовиться к отъезду в Эрсеной. Имам зашел в резиденцию. Ему подали полотенце. Он был весь в поту. Пришлось удалиться на переодевание. Вернувшись, Шамиль заметил Эфенди-Хаджи:
– Объясните мне, почтенный курейшит, Вы же ярый противник Кунта-Хаджи и зачинщик этого противостояния. Как вы очутились в кругу зикристов?
Эфенди-Хаджи и сам в себе искал ответ на этот вопрос и не находил. Ему пришлось признаться Шамилю:
– Имам, если б я не вошел в вихрь этого зикра, то меня тянуло в пучину моря. Я буквально тонул. А зикр был островком благополучия.
– Так ты признаешь святость Кунта-Хаджи? – спросил Шамиль.
– У меня еще нет окончательного решения, – был ответ Эфенди-Хаджи.
– Мы не посмотрим, что ты наш дорогой гость из святой Мекки. Решай. Не то будет поздно, когда твою голову я посажу на кол и отдам на съедение воронам и коршунам, – пригрозил имам. – Так сильно меня с чеченцами не поссорил ни один из моих помощников и советников. Я уже засомневался в твоей полезности имамату.
– Прощу прошения! О, великий повелитель правоверных Кавказа! – пустил в ход восточную лесть Эфенди-Хаджи и удалился подальше с глаз разъяренного имама.
После намаза и обильного обеда, которым щедро угощал имам, делегация выехала в Эрсеной, к месту суда и неизбежной казни одной из сторон. Шамиль знал нравы чеченцев и заранее усилил войсками окрестности Эрсеноя. Его беспокоило, что предприятие со стороны шейхов кадарийского териката возглавляет Ахмад Автуринский. Против этого отъявленного чеченца не пойдут Байсангур Беноевский, Талхиг Шалинский, Хаджи-Мурад, Бота Шамурзаев. Угораздило его вызвать их всех в Эрсеной. Воистину злую шутку сыграл с ним Эфенди-Хаджи. Прав Элих-Мулла, когда говорит, что Эфенди-Хаджи никакой не шейх, а рядовой курайшит, которого мы из-за рода пророка носим на руках. С такими смутными мыслями ехал Шамиль в Эрсеной.
Спокоен был Кунта-Хаджи. У него еще вчера было видение. Он твердо знал, что ему делать и как вести себя. Его серый скакун арабской породы, с белым яблочком на груди шел мерным шагом. Когда в районе Шамиль-хутора кони шли по булыжной дороге, Кунта-Хаджи ласково говорил со своим конем: «Смотри Хьорзум, береги свои подковы, они еще новые». Сердцем со своим устазом говорил Баматгирей-Хаджи: «У моего Буракъа подковы уже разношенные. Я теперь в основном на шарабане езжу».
Должен Вам объяснить, откуда были имена скакунов этих богобоязненных людей. В одной из исламских книг рассказывается: «Когда в Бадрунге шел бой, недалеко от того места, где сражались сподвижники и противники пророка, пасли отару два чабана. По небу плыла тучка, и на ней слышался топот копыт. Вдруг они услышали хлест плетки и окрик ангела Джабраила на своего коня: «Хьорзум, давай скачи быстрее!» Кунта-Хаджи знал эту легенду и назвал своего жеребца этим именем. Он был еще очень молод и без команды шейха резвости не проявлял.
Баматгирей-Хаджи своего скакуна яблочного цвета звал Буракъ. Историю мираджа пророка знает каждый правоверный с детства. Так звали коня, на котором пророк Мухаммад (Да благословит и приветствует его Аллах!) скакал по небесам. Между тем, лошадь в исламской мифологии – животное священное. Многие народы мясо лошадей в пищу не употребляют. А у чеченцев вяленая конина считается диетическим целебным мясом. Дело в том, что еще наш прародитель Адам тоже поехал в рай верхом. И звали его коня Сахьуна. Многие всадники в Чечне, прежде чем отправится в путь верхом, произносили имена святых коней Сахьуна, Буракъ, Хьорзум и звали их на помощь своему скакуну. И не случайны в горах легенды о летающих, плавающих или бросающихся в огонь лошадях.
Площадь Эрсеноя кишела людьми. Толпы зевак заняли господствующие высоты. Многим хотелось видеть молодого шейха Кунта-Хаджи, которого боится сам непобедимый имам Шамиль. Когда члены Шариатского суда обговорили все свои вопросы и объявили о своей готовности, Шамиль повторил им о своем намерении и попросил проявить все свои знания Шариата. В центр площади вышли Кунта-Хаджи, Баматгирей-Хаджи и Ахмад Автуринский.
– Имам, если Вы позволите я попрошу слова. Кунта-Хаджи уполномочил меня заявить наши условия, которые намного упростят утомительную процедуру суда? – сказал Ахмад Автуринский.
По цепи прошел гул. Шамиль суровым взглядом обошёл присутствующих и многозначительно произнес:
– Говори Ахмад Автуринский.
– Дорогой имам Шамиль, у нас нет сомнения в честности вашего суда. Но смею Вам заметить, чтобы судить шейха, и судьи должны быть все шейхами, поэтому считаю Ваши приготовления напрасными. Однако из-за уважения к вам и воинам газавата, предводителем которых являетесь Вы, мы попросили у уважаемого Кунта-Хаджи Кишиева показать нам один из мухлизатов, которым Аллах его вознаградил. Для этого нами заранее проведена подготовка в Эрсеное. Разрешите принести на площадь девять детских люлек с малышами от трех до восьми месяцев.
– Разрешаю! – произнес Шамиль.
Мюриды Кунта-Хаджи из жителей Эрсеноя, которые до поры, до времени живя на территории имамата, должны были скрывать свою приверженность учениям шейха, поставили на площади девять люлек с малышами. Кунта-Хаджи вышел в круг, прочитал несколько аятов Корана, медленно прошелся по ряду с младенцами, нежно нашептывая им в правое ухо слова, произносимые во время зикра: «1уьллах1-1уьлалах1…1уьллах1-1уьлалах1»….Не успел он вернутся на свое место, как мальцы, расстёгивая шнурки, которыми их привязали в люльки, стали вскакивать и громко произносить: «1уьллах1-1уьлулах1…» Вся площадь была в оцепенении. Зикр малышей продолжался несколько минут. Кунта-Хаджи поднял руку. Зикр остановился. Немая площадь молчала. Имам Шамиль был поражен. Такого видеть ему не приходилось. Он встал со своего кресла и сказал:
– Кунта-Хаджи, ты удовлетворил мои пожелания. Что я могу сделать для тебя? Проси, что хочешь.
– Имам, продай членов своего суда мне (в урдо) на личную потребу, с правом наказать и помиловать их. Больше мне ничего не надо, – попросил шейх.
– Дорогой шейх, ты доказал свою святость и близость к Аллаху.Дарю тебе этих судей в урдо, пусть их судьба будет в твоих руках, – сказал Шамиль и удалился со своей свитой в Ведено.
Ахмад Автуринский подошел к растерянным судьям, не давая им расходиться. Мюриды обступили врагов своего устаза и были готовы их растерзать. Но Кунта-Хаджи быстро разрешил опасную обстановку.
– Именем Аллаха прощаю Вас. Больше не выносите неправильные приговоры суда по предмету, о котором вы не имеете представления. Шариат и тарикат – два крыла одной птицы. Суд Всевышнего очень суров. Отпускаю вас на все четыре стороны, – сказал Кунта-Хаджи.
Униженные, провинившиеся и прощеные муллы последними из гостей покидали Эрсеной. Они получили хороший урок. Оказывается, есть люди, которых оберегает сам Аллах, и они неподсудны простым смертным.
После этого случая Шариатский суд был расформирован. Новые члены суда не брались, судить шейхов и Эвлия. Их жизненный путь имел завесу тайны, за которой только святые видели их благородные дела. Новый суд шейхов уже начал охотно приглашать состав Мехк-Кхел. Но мало кто соглашался помогать или входить в состав суда. Шейхи продолжали свой независимый земной путь. Стычка имама Шамиля с Кунта-Хаджи освободила от лишней опеки имама великих людей того времени. Народ толпами повалил к шейху и совершал обряд тоба. Многим хотелось делать это личным рукопожатием Кунта-Хаджи.
Ахмад Автуринский любил часто встречаться с Кунта-Хаджи и Баматгиреем-Хаджи. Прежде чем поехать верхом за пределы Чечни, он выслушивал их предложения и советы. Не стал участвовать в различных набегах по просьбе своих друзей…
Ахмад содействовал даже побегу одного из осужденных мулл. Этот ученый алим не стал восхвалять и одобрять налоговую политику имама.
Очень сильно на уже зрелого Ахмада повлиял случай, когда в перестрелке были убиты шестеро перебежчиков из аула Устар-Гардой. Ахмаду была объявлена кровная месть, хотя наиб приказал открыть огонь лишь после того, как перебежчики убили одного из всадников и отказались вернуться в село при условии прощения убийства.
Кровь убитых причиняла непрерывное страдание молодому наибу, мучившемуся сомнением, справедливо ли он поступил, отдав приказ стрелять.
Последовавший вскоре за тем открытый отказ Ахмада казнить семерых осужденных привел к тому, что Ахмад добровольно сложил с себя обязанности наиба в 1849 году. Талхиг, назначенный наибом Шамиля вместо Ахмада, приказал совершить смертную казнь осужденных.
Несмотря на отказ от должности наиба, Ахмад не отказывается от борьбы с царизмом и не теряет связи с Шамилем. В письме к Ахмаду, переданном ему через тайного дипломата – троюродного брата Ахмада Эвтархойн Агlа-Мирзу, имам благодарил Ахмада за деньги, скакуна, белого верблюда и другие подарки, добытые после разгрома лагеря неприятеля на берегу реки ГIойсу, и просил Ахмада вернуться на должность. В ответном письме Ахмад благодарил за приглашение, но заявил, что возвращаются только покинутые невесты. Далее он писал, что имам может видеть его впереди своего наступающего войска и сзади – при отступлении. (Письма, сабля, ружье, пистолеты, подзорная труба Ахмада, хранившиеся в Автурах у Гапаевых, были конфискованы 23 февраля 1944 года.)
ПРОЩАНИЕ С КИЗЛЯРКОЙ
Старейшины рода гунойцев предложили Ахмаду развестись с женой, поскольку она молода, да еще ребенок растет, а его жизнь полна опасностей. Из этого разговора вокруг да около Ахмад Автуринский понял, что это метод чеченской трагической дипломатии и ему недолго гарцевать верхом. И понял, откуда это провидение. Волхв и суфийский шейх, его любимец и племянник Баматгирей-Хаджи имел привычку предупреждать своих близких родственников о предстоящем расставании навечно.
Конечно, не всякому сообщали чеченцы о ближайшей кончине, чтобы не расстраивать его. Были и душевно слабые люди. Но Ахмад Автуринский был настоящий къонах. А такие всегда знают, что по нашим пятам ходит смерть. Все мы под Богом ходим, и в один прекрасный момент сердце остановится навсегда. Разумеется, это делается не для проверки психологической готовности к отходу и проверки нервов. У чеченцев бытует целая церемония подготовки: надо сбрить волосяной покров с интимных мест, включая подмышки. Отрезать ногти рук и ног. Сбрить голову и начисто бороду, аккуратно подправить усы. Бывали случаи, что отдельные джигиты заранее делали завещание, что и кому отдать после его смерти. Сами копали себе могилу, заранее устанавливали надмогильный камень.
Но Ахмад был мужественный человек. Он ежедневно смотрел смерти в глаза. И постоянно был готовым ко всякой неожиданности. Первым делом он распрощался с женой. Такое делалось, если она иноверка. Таким на похоронах хочется соблюдать свой ритуал. А при выражении соболезнования чеченцы предстают перед женой. Бывали случаи, когда русские жены в этот торжественно-трагический момент на соболезнование отвечали одним словом: «Бывает!» А надо говорить: «Да простит Аллах и его, и нас, и всех мусульман!»
Ахмад не хотел, чтобы над его трупом плакала его любимая жена и соседки смотрели на нее надменно. В один из дней Ахмад Автуринский прибыл за Терек. Разыскал своего друга гребенского казака, который в юности страстно любил Светлану Меньшикову, и сообщил ему, что разводится с ней. В его присутствии сам развелся с ней по чеченским обычаям. Отвез ее в Кизляр, поговорил с ее братом Сергеем Меньщиковым, которого Светлана уважала, прискакал в Автуры и доложил родичам.
Когда еще зашел разговор о расставании Ахмада с женой, невольно зашёл разговор о сыне, старики сказали:
– Нельзя у волчицы отнимать волчонка.
Светлана – женщина отчаянной смелости. Не раз бывала с мужем в переделках. Ради сына она могла пойти на всё. И просила оставить его с собой. Да и муж не возражал. Да и родичи не хотели, чтобы она их проклинала за всю свою оставшуюся жизнь. Тем более что шейх пророчил ей прекрасное будущее. Так и появился в станице Гребенкой молодой чечененок, от которого доставало не только сверстникам…
В 1851 году Ахмада потрясло известие о смерти от раны, полученной в июньском сражении на Нуракоевской поляне мудира Малой Чечни Мухаммеда-Мирзы Анзорова, связанного с Ахмадом дружескими узами; а также переход в ноябре к русским наиба Хаджи-Мурата из Хунзаха. Анзора Махьмат-Мирза (Мухаммед-Мирза Анзоров, Магомед-Мирза) – один из влиятельнейших узденей Малой Кабарды. В августе 1846 г. назначен наибом округа Гехи в Малой Чечне, сменил получившего повышение Атабая. 4 марта 1849 г. назначен мудиром Малой Чечни. В сентябре начальник округов Гехи, Арштхой и Галай. 19 июня 1851 г. Мухаммед-Мирза умер от раны. Вскоре Ахмата потрясло еще одно событие. Неожиданно пропал отряд абреков Чеги – храброе сердце, который ушел на захват почтовой оказии.
ПРОПАЖА ОТРЯДА АБРЕКОВ
Баматгирей-Хаджи(1овда) неожиданно для мюридов Кунта-Хаджи появился в Илисхан-Юрте. Его сопровождали Ахмад Автуринский, Геха Гунойский, Тама Дадаев и еще десять абреков во главе с Чегой – храброе сердце. Это был основной костяк летучего отряда мюридов Ахмада Автуринского. Покинув пост наиба имама Шамиля, Ахмад стал вольным наездником еще год назад. Стал свято верить в предсказания своего племянника 1овды. По его настоянию он развелся с русской женой, так как шейх заявил, что он опасается за жизнь своего боевого дяди, и, если что с ним случиться непредвиденного, ему трудно будет прокормить и воспитать в духе времени его сирот.
Вдобавок 1овда запретил Ахмаду Автуринскому участвовать в сомнительных набегах, стычках, переделках. Предложил ограничить деятельность своего отряда и в тайне поведал ему, что собирается принять обет халвата. А для этого его совесть перед Аллахом должна быть чиста. Когда выйдет он из уединения с Богом – неизвестно.
Баматгирей, прибыв в сопровождении бойцов в Илисхан-юрт, преследовал две цели: оградить дом шейха от налета ночью со стороны лазутчиков майора царской армии Боты Шамурзаева и чтобы в его отсутствии Кунта-Хаджи знал в лицо людей Ахмада. Чувством своего предвидения 1овда знал, что Кунта-Хаджи еще днем вызвали в пятничную мечеть, и местные муллы во главе с имамом села Товсолтой предложили ему покинуть село во избежание разрушения поселения Илисхан-юрт царскими войсками. В то время молодой шейх с женой Жансари жил в небольшом двухкомнатном доме на окраине села.
Во дворе под навесом и в пустой комнате всюду была посуда: ведра, кувшины, кастрюли. Жена Кунты похвасталась:
– Ну как, Лекха к1ант (Высокий парень), хорошая я жена по-твоему? Видишь, сколько я посуды набрала для завтрашнего медосбора.
– Да, хорошая ты хозяйка. Вот завтра, когда сквозь плачь ты будешь раздавать людям взятую на время у них посуду, узнаешь…а пока не мешай нам, – перебил ее Кунта-Хаджи.
На второй день стало известно, что за ночь пасеку шейха сожгли недоброжелатели. А Овда и его сопровождающие проводили пожилую мать и молодую семью шейха в с. Эртана. Через старого гунойца Керима был выделен надел для Кунта-Хаджи Кишиева и его матери Хеди. Это было в середине мая 1851 года. А в конце месяца за Тереком пропал отряд Чеги –Храброе сердце.
История одиннадцати чеченских абреков, погибших в неравной схватке, интересна тем, что ее записал царский офицер, прослуживший на Кавказе много лет. Интересна и оценка этого человека данному событию. Более того, молодой Л.Н.Толстой был свидетелем тех событий и видел процесс примирения. Именно этот случай и натолкнул его на рассказ «Казаки». Отбросив некоторые эмоциональные описания, мы можем представить себе, какая трагедия произошла за Тереком, в ногайских степях, недалеко от небезызвестной станицы Старогладковской.
«…До какой отчаянной отваги доходили чеченцы в своих набегах, приведу один, вспомнившийся мне сейчас пример, – писал А.Л. Зиссерман. Собралось их одиннадцать человек, перебрались за Терек и спустились высматривать добычу на почтовой дороге, недалеко от станицы Червленной или Ищерской. Один из казачьих пикетов их, однако, заметил, дал знать в станицу, поднялась тревога, а дело близилось уже к рассвету. Чеченцы решились уходить поскорее домой, тронулись к Тереку – в одном месте выстрелы, в другом тоже, все пикеты (не везде можно было переправиться). Что делать? Решили броситься в противоположную сторону, в ногайские степи, там переждать тревогу и через день, два уйти за Терек. Между тем собравшиеся по тревоге казаки, по добытым от секретных пикетов сведениям, убедились, что хищники взяли направление по почтовой дороге и затем в степь, и пустились за ними. Сколько чеченцы не торопились, но на усталых голодных лошадях не могли уйти от погони, видя приближение казаков, они свернули к одному из степных песчаных курганов, бросили лошадей, взобрались на верхушку кургана и решились защищаться. Их окружили – предложили сдаться, они отвечали выстрелами, и у нас оказалась потеря. Началась перестрелка, наконец, с прибытием новых команд казаков, составивших всего человек до 200, решили штурмовать курган, назначенные для этого люди тронулись. Между тем у чеченцев уже не стало патронов, дальнейшая защита становилась невозможной, и они решились умереть, но не сдаваться… Сделав последний залп по приближавшимся людям, они привязались предварительно друг к другу ременными поясами, чтобы не разлучаться и чтобы кто-нибудь не впал в искушение отдаться живым, обнажили шашки и кинжалы, надвинули папахи на глаза и с заунывным пением мюридского религиозного гимна «Ля илляха иль Аллах» («Нет Бога кроме Аллаха») ринулись навстречу наступавшим казакам…»
Последовала дико-кровавая сцена, одна из тех, которые составляли отличительные черты Кавказской войны и производили сильное впечатление на всех, от простого солдата до старого боевого офицера, от родившегося, так сказать, среди подобных сцен линейного казака и до случайно попавшего сюда образованного человека – сцена потрясающая. Несколько минут каких-то смешанных диких возгласов, стонов, а то и часа два-три… потом выстрелы и – конец. Одиннадцать трупов валялись по периметру вершины кургана, видимо, для свободы рукопашного боя они развязали себя. Казалось, какой урон нанесет кучка отчаянных чеченцев. Тут на память приходят слова имама Шамиля: «Каждый чеченец достоин целой армии». В сабельном или кинжальном бою никто не может сравниться с чеченцами. А как метко бросают нож – прямо в горло или в сердце. Казалось бы, кромешная тьма рассветного боя. Что примечательно, каждый убитый чеченец не выронил из рук саблю или кинжал. Все использовали по назначению комплект ножей для метания (берут в поход от 5 до 10).
Осмотр места боя оставляет угнетающее впечатление. Как можно было в слепую идти на эту отчаявшуюся горстку людей, тем более казакам, которые хорошо знают боевые навыки чеченцев. Вот и итог: 47 убитых казаков, 127 раненых. Казаки выносили своих тяжелораненых товарищей и трупы убитых.
Таковы были итоги ночного боя. Прошла неделя. Трупы чеченцев накрыли листвой крапивы, чтобы не садились мухи. Казаки не верили, что на рассвете к чеченцам на помощь не пришел другой отряд. Начальник штаба артиллерийского полка, размешенного в станице, сообщил в Моздок и в Кизляр руководству левого фланга Кавказской линии.
Что интересно, это были первые дни командировки на Кавказе будущего великого русского писателя Л.Н. Толстого. Он впервые здесь познакомился с чеченцами Балтой Исаевым и Садо Мисербиевым, которые сопровождали руководителей делегации, шейхов Баматгирей-Хаджи Митаева и Абдул-Азиза Шаптукаева. Безопасность делегации обеспечивал сводный отряд джигитов Ахмада Автуринского.
Молодой Толстой был потрясен происшедшим. Место боя было оцеплено солдатами и оберегалось. Многие стояли на том, что это отряд гвардейцев Шамиля. Который день ждали делегацию из имамата, но Шамиль молчал. Появление за Тереком бывшего наиба Шамиля Ахмада Автуринского было встречено словно тактический ход имама, однако дельнейшие переговоры и численный состав бойцов вновь вызвали удивление даже бывалых казаков. Среди погибших чеченцев оказался беглый казак Кузьма Гаврилов, принявший ислам, он же имам Автуринской мечети и кадий села. Ещё при осмотре трупов у Кузьмы был обнаружен золотой нательный крест. И все думали, что он проводник из какой-то терской станицы, который добровольно помогал чеченцам.
Между тем Кузьма Гаврилов еще с юных лет жил среди чеченцев как аманат. Воспитывался в чеченской семье, окончил сельскую религиозную школу и медресе. Преподавал ему личный писарь шейха Баматгирея-Хаджи и преподаватель медресе, лучший алим из села Беной Тимербулат. Кузьма был необычайно смелым и умным парнем, гордостью автуринских гунойцев. Часто, когда мулла уходил с абреками на такие опасные предприятия, как ограбление почты и налет на укрепления, он в воровских переделках и угонах баранты не участвовал. «Такое мне запрещает шариат», – любил говорить храбрец Кузьма. Ему же было разрешено носить нательный крест, подарок его покойной матери. «Сильнее меня никто не любит Бога, служу двум религиям, являюсь правоверным и православным», – шутил Кузьма.
Высокие гости привезли выкуп 11 тысяч рублей серебром. Узнав подробности биографии Кузьмы Гаврилова, и что он никогда не участвовал в налетах на казаков, атаманы решили выкуп за Кузьму не брать. Попросили деньги за него использовать в пользу его семьи. Казачий эскорт провожал трупы героев до терской переправы со всеми подобающими воинскими почестями. Атаманы извинились перед старейшинами чеченцев за недоразумение. Стало известно, что Кузьма перед боем обращался, к откуда не возьмись, прискакавшему сюда и взявшему командование боем на себя хорунжию. Видя малочисленность отряда чеченцев и чувствуя легкую победу, казаки начали штурмовать абреков и просчитались. Кузьма просил их пропустить отряд на почтовую дорогу, даже обещал на обратном пути поделиться с ними добычей.
Сам имам Шамиль отложил свои боевые действия и три дня участвовал в траурных мероприятиях в с. Автуры. Он с удивлением смотрел зикр, исполняемый мюридами Кунта-Хаджи и Баматгирея-Хаджи. По кругу делали зикр мюриды Кунта-Хаджи, а в центре круга в экстазе шовкъа трясли головы мюриды Овды. На почетных местах сидели на возвышенном месте многочисленные гости, почетные шейхи Дагестана и Чечни.
Вот так Ахмад Автуринский лишился своего самого смелого костяка мюридов. А Кавказская война все шла к своему логическому концу.
СМЕРТЬ ГЕРОЯ
17 сентября 1852 года имам Шамиль двинулся с войском на крепость Грозную. Этим походом он хотел поднять в Чечне свой пошатнувшийся из-за военных неудач авторитет, принудить царское командование к оборонительной тактике и увести аулы мирных чеченцев из-под крепости в Имамат. Однако замыслы Шамиля были раскрыты, и его конные отряды еще на подступах крепости были расстреляны пушечной картечью из секретных заслонов. Буквально по периметру крепости были рассредоточены охотничьи отряды и казаки из пластунских команд. Шамиль был вынужден отдать приказ по цепи об отступлении в горы.
Ахмад Автуринский не входил в состав имамата и добровольно участвовал со своим отрядом во всех стычках на Сунженской и Терской линиях. Слыша пушечную канонаду и залпы ружейного огня, он и предположить не мог, что попал в западню. Все дороги, ведущие в крепость, ему были хорошо известны. Но не спал и гарнизон укрепления. Многие годы упорного сопротивления горцев и частые набеги смельчаков научили защитников крепости. В этом огненном краю им не было покоя. Они давно уже закрыли все уязвимые места: рвы, просеки, ямы. Старые просеки на Чуртугайском направлении умышленно оставляли открытым, и смелые чеченцы, на высоком скаку прибыв к стенам крепости, оказывались у глубоких рвов, заполненных водой из Сунжи.
Чувствуя, что близится рассвет и обратно в просеку не попасть, отряд через пологий берег спустился в Сунженский брод. Пользуясь тем, что осенью в речке мало воды, отряд пошел вниз по течению и разделился на три группы. Друг Ахмеда автуринец Буга со своей пушкой и группой абреков пошел на Восток, вторая группа, которую возглавил кунак Ахмада Автуринского Берд из Серженьюрта, ушла на Север. Ахмад Автуринский приказал своей группе конников спешиться и, прижимаясь к берегу, взял направление на близлежащий хутор по Сунже.
Этот маневр несколько обескуражил защитников крепости. Вести огонь картечью из пушек было бесполезно. В утреннем тумане с близкого расстояния, в упор расстреливая посты, Ахмад со своей командой вошел в неизвестный хутор. Смельчаки не могли знать, что готовые к нападению казаки оставили стационарные посты и залегли в секретках. Станица Сунжа осталась несколько в стороне. Бойцам показалось, что они уже на подходе к селу Чуртугай. За последние три года Ахмад Автуринский ни разу не предпринимал попытки набега на крепость, и ему было трудно сориентироваться. Укрепления были совсем перестроены и на их изучение и дня бы не хватило. Прекратив бесполезную пальбу, смельчаки в слепую шли по густому лесу.
Когда стало рассветать, стало ясно, что их маленький отряд, численностью до десяти всадников, плутал в чаще сунженского леса. Ахмад приказал друзьям расслабить поводья в надежде, что ученые скакуны выведут в тумане на дорогу. Так и случилось, кони, почувствовав просеку, ведущую в село, поскакали быстрее. Русские не стреляли, а со стороны какого-то хутора раздался окрик:
– Кто идет?
– Мы конный отряд чеченцев, не причиним вам зла, прорываемся в горы, – ответил один из всадников.
Сельская сторона замолчала. Но с другой стороны раздался ружейный залп и несколько всадников были убиты. Ответный огонь, и все стихло. В тумане нельзя было знать, кто и откуда стреляет. Скакуны хорошо чувствовали дорогу и шли уверенно. Чувствовалось, что оставшихся в живых смельчаков преследуют казаки. Ахмад Автуринский вспомнил старую дорогу. Здесь была развилка на крепость Грозную, Чуртугай и на Сунжу. А впереди кордон. Но охрана еще с вечера разбежалась, узнав, что на крепость напали нукеры Шамиля.
В рассветной мгле в конце лесной просеки стоял укутанный в бурку всадник. Отряд по знаку Ахмада остановился. Скорее их было шесть человек. Рассредоточились в лесу. Ахмад Автуринский подскакал к незнакомцу.
– Кто такой и почему преградил нам путь? – спросил Ахмад у всадника.
– Я Магомед Мустаев из старой Сунжи, хочу вас предупредить. Шамиль ушел еще вчера через Бердикель. А на Аргунской стороне засада, – договорить свою ложь он не успел.
Ахмад Автуринский вспомнил моментально голос этого пластуна из отряда охотников Лермонтова. В этот момент раздались два выстрела. Мустаев опередил Ахмада Автуринского и ранил его в плечо. Встречный выстрел джигита был точнее. Провокатор свалился с коня. Завязался бой. По ним открыли перекрестный огонь. Приказав друзьям обойти его, Ахмад сам стал отстреливаться и прокладывать себе дорогу шашкой. Автуринец тяжело дышал и едва держался в седле. Он прижался к гриве коня и от погони ушел. Истекая кровью, он поехал по Аргунской дороге на хутор Шовдан. Он слышал выстрелы, крики своих бойцов, ведущих сабельный бой. Его память работала четко. Никакого отряда охотников с Мустаевым не было. Оказывается, он за определенную плату взялся помогать кровникам Ахмада Автуринского из Старой Сунжи. Он давно был выгнан из состава отряда пластунов генерала Галафеева. А теперь за определенную мзду он помогал обеим сторонам. Дело в том, что Магомед Мустаев хорошо знал несколько языков горцев Кавказа и отлично владел русским. Лучше царских лазутчиков знал обстановку и дороги, ведущие в крепость Грозную. Мог указать дорогу даже и в горы, что позволяло ему быть то проводником, то переводчиком.
Отъехав немного, окровавленный и теряющий сознание Ахмад сошел с коня, расстелил бурку и прилег. Своего любимого коня отпустил. Стрелявший в Ахмада тайный агент жандармерии еще вчера сообщил кровникам Ахмада, переселившимся в Старую Сунжу, о местонахождении их обидчика. Кровники нашли Ахмада в предсмертных муках и сочли для себя унизительным совершать месть над беззащитным джигитом. Они соорудили носилки, подняли носилки с Ахмадом на плечи и понесли в аул. Этот благородный шаг кровников остановил какой-то злой путник, который начал говорит:
– Зачем вы месть передаете потомкам. У него нет сына. К тому же он из святого семейства. Завтра вмешается его родственник шейх, и вы его простите. Он убил ваших людей, а вы еще взвалили его себе на плечи!
Кровь ударила в горячую голову одному из молодых кровников, омрачив его рассудок. Он увидел на лице Ахмада Автуринского улыбку. Джигиту на память пришли слова своих родичей, что настало время прощаться с Г1излархой. Он вспомнил маленького сына Аьрзу, который сам верхом доехал до Кизляра. Ахмад открыл свои большие черные круглые абречьи глаза и посмотрел на утреннее небо. Наверное, над Автурами уже встало солнце и куда-то спешит его милая прозрачная речка Хулхулау.
Вдруг процессия остановилась. Носилки положили на землю. Ахмад открыл глаза. Увидел огромные глаза своего скакуна. Конь странно зафыркал, словно хотел его предупредить о какой-то опасности. Но скакуна кто-то отогнал от него. Какой-то невзрачный человек вынул из ножен его саблю. Обнажил ее и с размаху нанес сильный удар, напополам рассекший плечо. Боль как будто рукой сняло. Он пришел в полное сознание.
– Хорошо рубит сабля? – обратился он к Ахмаду Автуринскому.
– Что ты говоришь? Порой пополам рассекала врага. Ее носил достойный мужчина! – сказал Ахмад Автуринский и протянул руку, думая, что ему отдадут саблю для ответного удара. Ему было досадно, что кто-то нарушает старинный обычай чеченцев.
– Я Аллах! – произнес он тихо и молча склонил голову на правый бок….
Солнце с великой грустью поднималось на самую высокую точку вселенной. Оттуда очень хорошо видны все дороги мира. По сельской дороге ехала печальная повозка. Лошадь за уздцы вел мужчина двухметрового роста, друг Ахмада Автуринского и дальний родственник, пушкарь имама Шамиля Буга. За повозкой, понуро фыркая, шел верный скакун Ахмада, из его глаз крупными каплями лились слезы.
Люди расступались и смотрели вслед траурной повозке, направлявшейся ко двору Ахмада. Родичи – с потемневшими от горя лицами отрешенно смотрели на покрытое буркой тело. Чермойн Цосар, шедший рядом с повозкой, с трудом, едва сдерживая нахлынувшие горестные чувства, внезапно охрипшим голосом произнес:
– Нет больше нашего Ахмада!
Воздух пронзили стоны. Женщины зарыдали.
– Прекратить стенания, – сказал Кунта-Хаджи и поднял руки для дуа.
Он еще с утра прибыл в Автуры из Гуни и возглавил похоронную процессию. Подсказывал, как и на какую глубину рыть могилу, лахьту подправлял и строго подбирал уппаги из дерева шелкопряда. В вихре быстрого зикра крутились мюриды тариката, а многочисленные мюриды Шамиля стояли в стороне и по-настоящему завидовали такому роскошному обряду.
Имам Шамиль с горечью встретил известие о потере мужественного автуринца. Лично сам со всей своей свитой приехал в Автуры, и целый день провел рядом с Кунта-Хаджи и принимая соболезнования многочисленных гостей. И только с позволения Кунта-Хаджи покинул село. Баматгирей-Хаджи был в халвате и не участвовал в процессе похорон.
Суд Шамиля, рассматривавший жалобу по одному и тому же делу только раз в год, четыре раза с 1853 по 1857 годы рассматривал обстоятельства гибели Ахмада.
На кладбище селения Автуры в скромной, но ухоженной могиле покоится его прах. Старцы говорят, что Ахмад Автуринский был уложен в могилу рядом с Митой, отцом Баматгирей-Хаджи. Но как бы там не было, на днях посетив Автуринское кладбище, я сел отдохнуть на лавочке у Зиярт Маты, старшей сестры Кунта-Хаджи. Рядом молодежь клала тротуарную плитку вокруг могилы Ахмада Автуринского. Мне стало приятно, что закончил скромный труд над этим повествованием.
Народ чтит память своего героя – борца против царизма, и любит его за мужество и отвагу, за честь и доброту, за твердость слова и чистоту поступков, за верность мужской дружбе, которой он дорожил, и чеченскому народу, который он любил больше жизни.
ВОЛХВЫ НЕ БОЯТСЯ…
Россия за два года справилась с Наполеоном, любой мятеж будь-то в Польше, Австрии подавлялся в считанные месяцы. А вот Кавказская война шла годами. Император Александр первый решил любыми путями покончить с этим. Имам Чечни и Дагестана Шамиль теснил хваленые войска царя. С этим Россия никак смириться не могла. Если раньше все чаще заседал генеральный штаб, то на сей раз собрались все специалисты по восточным делам, кроме того, мобилизовали христианских святых, предсказателей, волхвов, колдунов, шаманов. Они все заявляли, что имам Шамиль шейх, кроме того он советуется с известными на кавказе провидцами и волхвами, обладает пророчеством и отгадывает любые передвижения наших войск. Ему помогает небесная сила. Вспоминали разные случаи из жизни Кавказской войны: как он ушел тяжело раненным из мечети, из тройного кольца в Ахульго и Дарго, как был уничтожен многочисленный военный отряд генерала Воронцова.
Царские власти знали, что у горцев целый институт по воспитанию шейхов. Особенно этим занимались ученые арабисты из Дагестана. Жандармерия доносила, что один из таких пророков, как его тогда называли русские, живет на равнинной части в Кумыкском селении Ташкичу. На контакт с шейхом были брошены лучшие силы секретных служб. Оказать содействие взялись и пророссийские силы Кавказа. В авангарде шла дагестанская часть: Шовхал Тарковский, многочисленные беки, ханы, султаны и другие подконтрольные российской администрации народы.
В один из летних дней августа 1858 года в доме Абу, шейха накшбандийского тариката, появился гонец от имени наместника царской власти на Кавказе. Он сообщил о намерении генерала Барятинского встретиться с шейхом. Абу ответил, что дорога к его дому открыта и бедному дервишу, богатому купцу, и князю представителю власти. Для шейха гость в доме – большой праздник и подарок судьбы.
В обещанный день дорога от Хасавюрта до Ташкичу была занята войсками. Стража стояла по обе стороны дороги. И к полудню подъехал Барятинский со множеством охраны и телохранителей. Наместник царя на Кавказе и Главнокомандующий был сильно удивлен, когда во дворе шейха не встретил охрану. Не было тут и прислуги. Организацией встречи, торжественного обеда по случаю приезда высоких гостей занимались несколько мюридов, учеников шейха. Когда гость и хозяин справились про житье-бытье и о здоровье друг друга, им подали душистый чай из горных трав, как принято у чеченцев. Затем, поговорив для приличия о посторонних вещах, князь заметил, что он наслышан о чеченских традициях в течение трех суток не спрашивать у гостей о том, что его привело в этот дом, поэтому просит позволения сообщить о цели своего визита, повторяя ошибки русских вельмож, которые пренебрегали этикетом горцев.
– Чечня наша земля, – начал Барятинский. – Военные действия здесь зависят от степени вашего сопротивления. Шейх, Вы уважаемый в Чечне и Дагестане человек. И болеете за судьбы местных народов. Вы должны помочь нам в нашем деле.
– Сегодня мы не сможем поговорить о желаемом Вами, – ответил шейх, прерывая генерала.
Царский наместник Кавказа сильно удивился. Посмотрев в бесстрастные и равнодушные глаза шейха Абу, он тут же понял, что продолжать разговор бесполезно. Князь встал и начал прощаться. Все же ему стало интересно, какая причина такого отказа и почему шейх не готов к беседе?
Абу понял его мысли и, не дожидаясь его вопроса, заговорил:
– Вы говорите, мол, являетесь хозяевами этих владений? Вот вам первая причина бесполезности предмета нашего разговора. От Хасавюрта до Аксая вы расставили по дороге стражу. Если бы у меня не было чести и достоинства отвечать за безопасность моего гостя, Вас ко мне не направили бы организаторы этой встречи.
Князь Барятинский понял, что перед ним человек, хорошо знающий обстоятельства и отгадывающий его мысли наперед. Генерал попросил разрешения приехать к нему в другой раз. Шейх Абу разрешил ему приехать, как только пожелает, и сказал, что будет готов говорить с ним. Мои ворота не закрываются днем и ночью, и дом открыт для гостей. Чеченец встал и вежливо проводил гостя до ворот. Спустя несколько дней во двор шейха Абу въехал фаэтон. Хозяин вежливо встретил генерала Барятинского и сопровождавших его трех генералов. Какие ведомства они представляют, не трудно было понять. На этот раз князь был во власти волхва. Спокойно попивая душистый чай, которым он никак не мог насытиться, Барятинский внимательно слушал шейха.
– До тебя много было в Чечне и Дагестане генералов, которые в Питере обещали вельможам поставить Кавказ на колени. А тут они все на своем пути сжигали от хлеба и до жилищ. Одни из них тут погибли, другие бесславно кончили свой боевой путь, – начал свою длинную тираду шейх. – Ваша политика только озлобляет наших людей и больше ни к чему здесь не приводит. Обычаи и традиции русского народа здесь не примут, они чуждые для нас. На Кавказе нет работорговли. Для нас богатые купцы и бедные скотоводы перед лицом Аллаха одинаковы. В этом огромном мире нет языка, кроме языка мира, который смогли бы понять чеченцы. Я хочу, чтобы Вы это поняли, дорогой наместник царя.
– Вы правы, – сказал Барятинский. – Многие генералы здесь творили бесчинства. Царь их всех наказал. Это чистая правда. У меня цель другая. Хочу завершить войну в этой прекрасной стране гор. Вот в этом мне нужна помощь от Вас.
– В мирных процессах я тебе брат и товарищ. Но все генералы, солдаты, что воевали здесь до Вас, разжигали только ненависть к власти. Царь в нашем понятии – человек, который оказывает высочайшую милость и помощь любому народу из своей страны. Нам не понятно, как войной, злом, ненавистью можно приглашать под свое подданство какой-либо народ? В этом деле вряд ли ты здесь получишь помощника. Правда, чеченский народ не напуган вашей жестокостью, просто ненависть к вам безмерна. Зло никак не может привести к миру. Нам от вас самая малость нужна – свобода для исполнения своих национальных традиций. Первым делом это должны знать ваши власти: ни один чеченец не снимет кинжала с пояса, чтобы взять в руки палку, и вместо папахи на голову платок тоже не повяжет, иностранцу не даст хозяйничать в своем доме, религию свою тоже не сменит. Если у Вас и Вашего царя хватит ума и достоинства понять нас, то чеченцы не будут домогаться. Ничего они у вас просить тоже не будут. Наш народ трудолюбивый и умеет добывать себе пропитание. Он любит свободу и умеет ее отстаивать. Однако ты сам не уверен, что на все это у царя хватит сил, без лицемерия, – сказал шейх Абу. – Это чистая правда, как и то, что тебе скоро сдастся сам имам Шамиль.
Генерал Барятинский был тронут мудрой речью шейха. Он, не перебивая, слушал его, думая о том, как они ошибались в туземцах. Это вовсе не темные люди. Действительно знают, чего они хотят в этом мире. И так просто свое место под солнцем никому не уступят. Но шейх задел его за живое в конце разговора, и он не выдержал:
– Шейх, как только мы пленим или убьем Шамиля, война закончится. Она порядком и нам надоела. Вот в этом нам нужна твоя помощь.
– В этом я Вам не помощник. Даже если и мог помочь Вам, не сделал бы этого. За Шамилем стоят отменные горцы, которые от храбрости не знают, где их сердца. Трудно представить судьбу его войска без имама. Я тебе ответственно заявляю, что Шамиль будет твоим пленником. Но его последователей надо простить. Тогда тебе тоже будет прошение перед Богом. Когда в Гунибе ты пленишь Шамиля, вспомни наш разговор. Если простишь чеченцев, приходи ко мне в гости. Если нет, то можешь и не приехать. Тогда и твой конец жизни будет печальным, но будет уже поздно. Ты занятый человек, можешь быть свободным!
Барятинский не стал больше задерживаться у шейха. Спустя несколько дней чеченские шейхи собрались на диван. Шамилю было предложено принять почетный плен русского царя. Имам внимательно выслушал этих святых людей и спросил:
– Что я скажу своим наибам и воинам?
– Ничего. Они сами будут видеть обстановку. А князь Барятинский их пропустит сквозь тройное кольцо. После победы умереть никто не хочет.
– Разве умереть в газавате не выше честь, чем сдаться в плен? – спросил имам Шамиль.
– Нет! – ответили волхвы. – Твой боевой газават закончен. Начинается газават твоего слова: мир должен узнать из твоих уст, за что мы боролись. Если ты умрешь в бою, мир не узнает, что мы защищали в этих каменных горах, скалы или свою честь. У победителей привычка поверженного показывать миру. А ты расскажешь, что мы не ради славы, а за честь и свободу воевали. Если ты умрешь в бою, то всю тайну гор унесешь с собой в могилу, и не будет славы у потомков.
Все началось до банального просто. Когда имам Шамиль сдавался в почетный плен, и его зять Хаджи с грустью поднял белый флаг, войска Шамиля не знали о решении дивана чеченских шейхов. Да и сам имам не имел права говорить об этом. Тайны святых – это тайна судьбы, времени, то есть Аллаха. Однако это не знают обычные люди. Вот поэтому с ним не согласился отряд чеченцев. Имам в этот роковой час даже не счел нужным посоветоваться с воинами, которые пронесли его знамя побед все 25 лет. Чеченцы тысячами легли на полях сражений во славу имамата. Писарь Шамиля Магомед-Тагир Карахи миллионные цифры называет. Об этом мало кто тогда думал. Когда бой с врагом неожиданно прекратился. и в стане Шамиля стало заметно замешательство, Байсангур Бенойский, с трудом удерживающий правый фланг обороны Гуниба, послал к имаму гонца, автуринца Бугу (Буг1а), который командовал пушкарями и доложил, что последнее ядро он пустил в гущу врага.
Имам Шамиль сидел на краю валуна и обновлял намаз:
– В чём дело, почему остановлен бой, неужели все воины пали? – поинтересовался Буга, передав слова Байсангура.
– Передайте этому храброму льву имамата, что Аллах отнял у меня предвидение шейха.
– Что это значит, имам?
– В душе у меня появилась надменность, что я 25 лет не знал поражений на поле боя. И я возгордился, подумал, какое безумство в храбрости чеченцев! За эту надменность Аллах отнял у меня сан шейха, а приснившиеся мне мои устазы (духовные учителя) сказали, что сопротивление бесчисленному врагу бесполезно! Так и передай Байсангуру. Я знаю, что чеченцы не сдаются в бою. По сей день и я слепо следовал этому принципу. Теперь все кончено. Мы не можем вечно воевать с царём. Война, когда-нибудь заканчивается победой или поражением. Мы благодарны Аллаху за ту славу! Я Байсангуру разрешаю поступать по совести. Да поможет вам Аллах! Только прошу вас первыми не открывать огонь.
Имам грустно вздохнул и продолжил омовение.
Когда примчался привязанный к седлу скакуна Байсангур, который не дождался спокойного Бугу, имам уже успел сделать намаз в два ракаата (порядок слов и действий) и шёл в сопровождении своей свиты в направлении стана врага. На расстоянии ружейного выстрела в парадном строю стояли русские. Суровы и торжественны были едва различимые лица царских солдат. Впереди на коне гарцевал князь, генерал-лейтенант и наместник Кавказа Барятинский. Он знал, что Шамиль сдержит свое слово и сдастся в почётный плен.
Байсангур Бенойский приблизился к имаму на расстоянии пистолетного выстрела, дальше ему путь преградила охрана имама. Теперь грозный наиб Шамиля для них был не указ.
– Имам, вернись! – крикнул Байсангур, держа наготове пистолет.
– Всё решено, мой друг, такова воля Аллаха! – глухо ответил Шамиль.
– Оглянись, имам, не позорь горы! Они нам не простят малодушия. Подумай о чеченцах, которые 25 лет считали тебя героем и как саранча гибли на поле боя. В Чечне каждая пядь земли в могилах воинов газавата. Оглянись, имам!
Единственный глаз этого мужественного человека был в слезах.
– Я преклоняюсь перед безумной храбростью чеченцев! Да убереги Аллах вас от несчастий. Байсангур, не надо преследовать меня. Ты волен со своим воинством принять любое решение!
– Имам! – грозно прозвучал голос Байсангура.
Шамиль тяжёлой походкой пошёл в сторону врага и не обернулся.
О чём в этот роковой час думал имам Чечни и Дагестана, славный воин Кавказа, знает только один Аллах! Но ему не о чем было сожалеть. Всё, что в силах человека и воина, им было сделано. Если б военачальники о чём-либо жалели, то войны не начинались бы. Не тот мужчина, кто думает о последствиях, – был клич славного Шамиля, эпоха которого заканчивалась и пошла на закат.
Князь Барятинский и Шамиль начали спуск с высокого плато Гуниба. Внизу в ущелье показалось облако пыли. В сторону Чечни скакала горстка отважных джигитов.
– Аллаху Акбар! – вслух произнес Шамиль.
– Что Вы сказали, имам?
– Чеченцы прорвались сквозь оцепление. Да, тройное кольцо для них маловато, – усмехнулся Шамиль.
– А почему Вы не обернулись на зов Байсангура? – спросил князь.
– Он застрелил бы меня! – был ответ.
– Вы же были буквально рядом, почему он тогда не стрелял? – удивился Барятинский.
– Чеченцы в спину не стреляют! – отрезал имам и облегченно вздохнул.
Отряд Байсангура ночью благополучно прибыл к окраине Харачоя. Двести всадников пало в этом бою. А из этих трёх сотен воинов не было ни одного без ранения. Поимённо здороваясь, Байсангур попрощался с каждым бойцом. Наказал, чтобы берегли друг друга и при необходимости шли на помощь. Он особо обратился к Атабаю:
– Смотри мне, не торопись начинать стычки. Нам надо отдохнуть, осмотреться.
– Из Харачоя кто-нибудь остался в живых? – спросил Байсангур.
– Да! – вышел вперед Бахо. Байсангур обнял его крепко и отклонил предложение погостить в селе. Всюду стояли кордоны. Прорвавшихся из окружения искали.
Удивительный народ, думал князь. Это было начало завета святых, вспомнил имам. Счастливый конец жизни ему был обеспечен. А вот Барятинскому не удалось сдержать и десятую часть своих обещаний. И печальным был его уход из жизни. Умер от страшной болезни (сифилиса), в нищете и бедности вдали от родины, в далекой Швейцарии.
И в правду, волхвы не боятся могучих владык и княжеский дар им не нужен. А вещий их язык с Небесною Волею дружен… Вот так бесславно закончилась для чеченцев Кавказская война.
Все же влияние чеченцев в горах Кавказа было еще значительным, горцы ещё долго будут будоражить мир своими дерзкими налётами на обозы царских войск.
ЭПИЛОГ
Давно отгремела Кавказская война, Барятинский фактически купил бедных горцев не только Чечни, но и весь Кавказ! Он лично объезжал колеблющиеся в своих симпатиях горские аулы в сопровождении специального казначея, чем, кстати, выгодно отличался от Шамиля, за которым неотступно следовал палач.
Концентрическое наступление не останавливалось ни на минуту. Счет покоренным кнутом или пряником селениям уже никто не вел. Это раньше 10-тысячный отряд, идущий в горы, казался огромной силой, а каждый взятый аул был событием. Теперь же, когда на Восточный Кавказ надвигалась 270-тысячная армада, речь шла лишь о полном, тотальном покорении всего края.
В стане Шамиля начались массовые предательства, наибы изменяли один за другим, они шли по пути, проторенному некогда Хаджи-Муратом. Правда, головы в итоге никто не лишился. Напротив, после победы над имамом всем им будет возвращена власть. Наибы будут править теми же территориями, только уже в качестве российских чиновников.
В августе 1859 года сдался в почетный плен имам Шамиль. В знак уважения столь сильного противника и признания полководческого таланта и мужества Шамиля Барятинский не позволил отнять у него оружие.
После пребывания в Харькове, Курске, в имении фельдмаршала Барятинского Марьино в Курской губернии, в Туле, Москве и Санкт-Петербурге Шамиль был принят императором Александром II и с почестями и огромным вниманием к нему прожил в России до 1870 года. Позже Шамиль совершает хадж в Мекку. Во время паломничества 4 февраля 1871 года он умер. Перед смертью Шамиль посетил гробницу Пророка Мухаммеда. Похоронен он в г. Медина (Саудовская Аравия), на кладбище Джаннат-Аль-баки («Райская долина»), его могила в 32-х шагах от могилы Пророка.
ТIЕЛХАГ (Талхиг Шалинский, Талгик, Талгик Аргунский) – выходец из с. Шали, тайп курчалой. Наиб округа Шали, наиб Большой Чечни, мудир, долгое время являлся начальником артиллерии Имамата. Талхиг положил начало конно-горной артиллерии и придумал «кочующие батареи». Этот «неутомимый искатель новой тактики боя» ввел применение артиллерийского огня по ночам. Для царских войск новшества Талхига оказались совершенно неожиданными. Артиллерия Талхига была практически неуловима: дав несколько выстрелов из орудий по царским войскам, она быстро передвигалась на лошадиной упряжке в другое место, откуда снова наносила урон русским. Так повторялось периодически. Бросавшиеся на звуки выстрелов драгуны и казаки артиллерию на месте не находили. Подобная тактика горцев получила у русских название «кочующие батареи». Потомки Талхига с гордостью носят имя своего прославленного предка.
Что стало с потомками тех храбрых джигитов, знают старожилы села Автуры. В 1910 году пришел к Автуринскому шейху Баматгирею-Хаджи абрек Зелимхан и посетовал, что, мол, семья моя арестована и сослана на станцию Зима в далекой Сибири. Нужны деньги, чтобы послать за ними. В Чечне все дороги мне перекрыты. Утром зайду в какое-нибудь село, а люди хоронят там мертвых, якобы ночью их вырезал Зелимхан. Как быть не знаю. Святой провидец, помоги!
Старый шейх поведал абреку путем своего предвидения, что царским правительством из разных тюрем выпушены 35 убийц. Им предложено называть себя Зелимханом, убивать и грабить людей, чтобы тебе не помогали. После чего Зелимхан уничтожил более 20 лжезелимханов. А деньги можно добыть, совершив налет на казначейство в Кизляре. Надо собрать небольшой отряд смельчаков. Абрек попросил шейха послать с ним своего сына. Так оказался в отряде будущий шейх Али Митаев.
При подготовке мероприятия Али Митаев поехал в станицу Гребенскую, чтобы купить форму гребенских казаков, которые имели беспрепятственный проезд на Кизлярскую линию. Баматгирей-Хаджи рассказал ему, что там должен быть сын или внук Ахмата Автуринского. Он поможет тебе. Так и случилось. Прибыв в станицу Гребенскую, Али Митаев расспросил местных казаков, есть ли среди них казак, который своих предков называет чеченцами. Через два часа к Али прискакал сотник с казачьего кордона, так назывались тогда блокпосты, и представился сотником Орловым, а на чистом чеченском языке добавил, что он внук Ахмада Автуринского.
27 марта 1910 года летучий отряд мюридов во главе с Зелимханом в форме гребенских казаков беспрепятственно проехал в центр Кизляра и был размешен у банка на случай нападения Зелимхана. Так как абрек по совету шейха написал письмо атаману Кизляра полковнику Вербицкому, что ровно в 12 часов он прибудет для ограбления банка, казначейство было унесено.
В нашем селе Автуры главными достопримечательностями являются: Мавзолей Баматгирея-Хаджи, который находится в центре, а его именем названа центральная улица; новая мечеть имени Баматгирея-Хаджи; улица имени шейха Али Митаева. Сам шейх Али Митаев имел свой летучий отряд мюридов в 600 сабель и не пустил в Чечню войска царского генерала Деникина. Был расстрелян в Ростовской тюрьме чекистами. К чести Главы Чеченской Республики, Героя России Рамзана Кадырова, он увековечил память автуринских шейхов: отреставрировал мавзолей, построил мечеть, отремонтировал улицы и часто бывает в гостях у 110-летней дочери шейха Али Митаева.
Есть улица Ахмада Автуринского. Врач Эльдарбек Гапаев, историк Абдулла Гапаев, словом, все Гапаевы так и заявляют, что они прямые потомки Ахмада Автуринского. Тоже уважаемые люди.
Буга (Буг1а) автуринец, командир артиллерийского дивизиона, был в Гунибе во время сдачи имама Шамиля. Он был очень сильным физически. Сам мог перетащить пушку на новую позицию. Говорят, у него было другое имя, но за свою силу прозвали его Бугой (Буйвол – по-чеч.). Его праправнук Мухади Межидов в роковые 30-е годы 20-го столетия работал в НКВД и тайком от властей помогал потомкам шейха Али Митаева. Мухади имеет большую семью от двух жен. Вторая жена Светлана Васильевна, мать троих сыновей и бывшая учительница, и поныне жива.
А в Автурах есть гора, над которой встает солнце – Ч1егин-дукъ, там и по сей день живет некий Ч1егин. Это потомки абрека Чега Храброе сердце. У них своя отдельная улица. По сей день их знают как мужественных и бескомпромиссных людей.
Живут в Автурах и Тамаевы. Они взяли фамилию своего мужественного дяди деда и сохранили легенду о последней башне мужества до наших дней. Один из потомков Билал Тамаев работает инженером-электриком.
Очень интересна история потомков Кузьмы Гаврилова. Его правнука звали Гумхо, он был участником Великой Отечественной войны и носил фамилию Джабраилов, но гордился своим мужественным дедом. Я лично беседовал с ним в 70-е годы прошлого столетия, будучи корреспондентом районной газеты «Знамя коммунизма». Что интересно, его сын Умар был моим одноклассником в восьмом классе. Перед первой чеченской войной он служил в Шалинской танковой части артиллеристом. Когда мы учились в одном классе, у него была фамилия Джабраилов, а тут в войсках он был Гаврилов.
Помню такой забавный эпизод. В первую чеченскую войну на западной части села Автуры, в центральной усадьбе совхоза решили постоять насмерть более 20-ти ополченцев из с. Курчалой. У них был один пулемет, 2 гранатомета и автоматы. Они окопались в ожидании боя. Это было в метрах 500 от моего дома. Я подошел к ним. Они меня знали как журналиста и попросили уйти, а потом поручили, чтобы я пошел к лекха таьллаш (высоким тополям) и передал Умару, чтобы он вел огонь из пушки по ферме совхоза. Там сосредоточились войска генерала Шаманова.
Я пришел к артиллеристам и узнал своего бывшего одноклассника Умара Гаврилова. Он выслушал меня, разбросал кусты и открыл пушку. Это было старое орудие образца 1929 года. Его цепляли за старый трактор «Т-40». Умар обратился к пушкарю:
– По врагам чеченского народа, огонь! – скомандовал он. Раздался оглушительный выстрел. Потом он посмотрел куда-то вверх и спросил:
– Куда мы попали?
Откуда-то с макушки тополя, парень с биноклем ответил:
– Мы попали в крышу дома Идиговых.
Умар обругал пушкаря и назвал новые ориентиры наводки, для меня непонятные термины. Теперь я успел закрыть уши. Раздался выстрел. Опять вопрос:
– Куда мы попали?
– В навес табачной бригады.
– Дурак, тебе говорят по молочно-товарной ферме, а ты куда бьешь? – Умар опять распек пушкаря. – Давай по ферме!
– А у нас больше снарядов нет!..
Вскоре они зацепили свою пушку за трактор и поехали в сторону леса. Я перешел речку Хулхулау в районе средней школы № 1 и пошел к матери, на другой конец села. Больше мы с Умаром не виделись. Потом ребята рассказывали, что их батарею ракетами расстрелял вертолет федералов и весь расчет погиб.
На сельском кладбище есть уголок, где похоронены черкесы, воины Шамиля. Сельчане хранят добрую память о Махмат-Мирзе Анзорове – друге Ахмата Автуринского.
Часто вспоминаю судьбу предка Гавриловых, мужественного кадия села Шамилевских времен, и заново в памяти всплывают лихие джигиты и без всякой пользы погибшие смельчаки. А сейчас мой дом в бывшем Саид-юрте, это то место, где встретились Ахмад Автуринский и М.Ю. Лермонтов под моим окном. Здесь протекает вся та же речка безымянка и растут высокие тополя. Непроходимый лес еще в 1967 году был выкорчеван и теперь кругом простираются пшеничные поля.
Вот так время заблудилось в Автурах!..
О РОМАНЕ «АХМАД АВТУРИНСКИЙ»
РЕЦЕНЗИЯ
Еще в школьные годы я пытался узнать хоть что-то о знаменитом Ахмаде Автуринском, моем односельчанине, но мне попадались только небольшие газетные вырезки и исторические очерки, которые в полном объеме не раскрывали личность этого отважного воина и общественного деятеля. Есть еще илли об Ахмаде Автуринском, который записал известный чеченский фольклорист Зайнди Джамалханов. Он описывает небольшой эпизод из жизни героя, в частности, дружбу между Ахмадом и гребенским казаком.
И вот сбылась мечта всех почитателей исторических личностей почитать роман об Ахмаде Автуринском, который написал известный чеченский писатель Хасан Гапураев.
Этот кропотливый труд автор начал еще в 70-ые годы прошлого века. Каждый абзац, каждое слова романа заслуживает тщательного осмысления. Я бы назвал роман и историческим, и документальным, и ценным художественным произведением. Его надо читать медленно, внимательно наслаждаясь мудростью и героизмом наших предков. Что примечательно, Хасану Ризвановичу удалось сохранить богатое многообразие чеченских традиций, быт и нравы чеченцев, обстановку тех тревожных лет.
Прежде чем написать роман, Хасан Гапураев изучал многочисленные архивы, историческую литературу о кавказской войне, рассказы старожилов Автуров и других сёл о жизни Ахмада Автуринского.
Многие, наверное, не знают, что на кладбище в селе Автуры есть могила Ахмада Автуринского. К ней приходят школьники и взрослые, чтобы отдать дань памяти герою.
Вся жизнь Ахмада Автуринского прошла в трудное время Кавказской войны. Он был наибом имама Шамиля. Это был мужественный и благородный воин, для которого честь была превыше всего. Один раз он даже не выполнил приказ имама о расстреле пленных и был разжалован.
Между тем роман не только об Ахмаде. В нем читатель найдет ценные исторические факты о жизни шейхов Кунта-Хаджи, Баматгирее-Хаджи, Таши-Хаджи, легенды накшбандийского тариката об Абу Баширове и других. Кроме того, в романе описана история селения Автуры и других старых поселений. Также в книге рассказывается о крупных сражениях горцев с царскими войсками, есть главы о чеченских наибах времен Кавказской войны.
Роман может стать замечательным сценарием для художественного фильма об Ахмаде Автуринском, который, к сожалению, до сих пор не снят.
Думаю, что роман «Ахмад Автуринский» должен быть настольной книгой каждого жителя республики, патриота своей страны, любителя Отечественной истории. В нем они найдут высокий гуманизм, истинный патриотизм и интернационализм. Красной нитью через весь роман проходит истина о том, как высоко ценили наши отцы и деды честь, достоинство, справедливость.
Магомед Джантимиров,
член Союза журналистов России.
В ЭТОМ ОГРОМНОМ МИРЕ НЕТ ЯЗЫКА, КРОМЕ ЯЗЫКА МИРА
РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН «АХМАД АВТУРИНСКИЙ»
Эта фраза из книги известного чеченского писателя и журналиста Хасана Гапураева, глубокая по смыслу, цепляет сильно. Она пронизывает все произведение, в котором с яркой силой даровитого художника прославляется героизм воинов-чеченцев, их труд во имя победы и мира в разные исторические периоды времени.
С большим уважением и почтением относимся к автору, который в своем открытом повествовании прямолинеен, честен и даже в некотором смысле бесстрашен. С полным правом можно отнести Хасана Гапураева к писателям и журналистам новой Чеченской Республики, который много сделал для становления современной чеченской литературы и журналистики, вошел в литературу не только как писатель, но и как переводчик на русский язык произведений известных чеченских писателей. К тому же он автор целого ряда сатирических фельетонов – позабытого сегодня многими жгучего и действенного жанра.
В самом деле, для нас, живущих в далеком Башкортостане, имя Автуринского Ахмада (Эвтархойн Ахьмад) до прочтения книги ни о чем особо не говорило. Но благодаря коллеге из Чеченской Республики мы, как и он, погрузились в исторические документы. Удивляет и радует терпение и титанический труд автора, который «перелопатил» массу архивных материалов и сведений, повстречался с множеством людей, аккуратно записывал их воспоминания, снова и снова скрупулезно изучал страницы истории.
Хасан Гапураев, сам выходец из Автуры, сумел мастерски представить образ героя, о котором вот уже почти два века рассказывают легенды, слагают песни. Своей новой книгой автор как бы подтверждает бессмертие подвига настоящего героя. Если даже кто-то из современников не знал и не слышал о таком автуринце, то после прочтения произведения захочет знать о нем еще больше, наверняка заглянет в другие исторические документы, поищет в Интернете, в музеях и архивах.
Вовсе необязательно жить непременно там, чтобы представить весь уклад жизни, быт, традиции чеченского народа – они описаны писателем красочным, сочным и звучным языком. Автор ничего не утаивает, он, словно, беседует с читателем на равных. «Кавказская война унесла много храбрых джигитов в иной мир, – с большим сожалением пишет он, оставаясь настоящим патриотом своей земли. – Это дети суровой природы Кавказа. Чеченцы очень легко идут на контакт с представителями других народов. Чеченцы откровенны, честны, вежливы и верны своим древним преданиям и ни при каких обстоятельствах не предают друзей. Они очень мстительны, ловки и проворны в бою, выносливы в походах».
Все эти высокие моральные устои, по мнению автора книги, воплотил в себе Ахмад Автуринский, и неслучайно его имя стало достоянием как литературы, так и устного народного творчества уже в прошлом столетии. В начале ХХ века песни о нем привлекли внимание популярного в те годы композитора; песни об Ахмаде Автуринском в исполнении известного сказителя слушали и записывали в 1915-1916 годах. В конце 20-х – начале 30-х годов пели о нем песни по радио; а в 30-х годах песня о народном герое впервые была опубликована в сборнике чеченского фольклора. Так что рассказы неравнодушного и мудрого журналиста открывают новые стороны биографии этого отважного чеченца.
«История полна загадок, однако есть вопросы, ответы на которые надо искать возле себя – в легендах, в рассказах стариков, услышанных в детстве и кажущихся такими обыденными, что на них не обращаешь внимания», – пишет Х. Гапураев в своей новой книге. Он предлагает вниманию читателей малоизвестные факты из биографии Ахмада Автуринского, которые собрал вместе с его потомком и уроженцами селения Автуры.
В современной действительности, когда книг пишется все больше, а в интернете немало профильных ресурсов, размещающих целые библиотеки книг, писателям, да и читателям тоже, в нашей стране стало очень непросто. Люди устают постигать интернет-пространство – всё невозможно прочесть! Но вот мимо таких книг, как роман об Ахмаде Автуринском, не пройдешь, непременно зацепишь своим вниманием. Она вызывает неподдельный интерес и уважение.
Хасан Гапураев как журналист и писатель в своем произведении, как и в предыдущих книгах, старается осмыслить трагедию двух чеченских войн, о которых российский читатель и зритель знает лишь из репортажей журналистов федеральных СМИ, не всегда, может быть, объективных. На самом деле в зоне боевых действий с международным терроризмом жил и выживал, как мог, маленький, мужественный чеченский народ и боролся вместе с федеральными структурами с этим злом.
В книгу вошли размышления, интервью, архивные документы, которые написаны за годы войны в Чеченской Республике. Феномен в том, что трагедия, кровь и смерть не убили в авторе человека, способного радоваться жизни, удивляться, любить и верить. Он никогда не уезжал из страны, даже когда стреляли, даже когда в его огороде установили пушку. Проблема социальной ответственности печатного слова остается настолько же вечной, насколько и актуальной.
Появление такого сборника – явление закономерное, ведь в сегодняшнем мире все зыбко и тонко, земля на волоске между добром и злом, миром и войной. Чтобы никогда не было последней, чтобы не лилась больше кровь и не было слез матерей, и призывает автор к взаимопониманию и согласию между народами. Эта книга – вестник мира.
Монография Хасана Гапураева показывает феноменальную историю жизни и деятельности народного героя, который не щадил своей жизни ради спасения и счастливой жизни соотечественников. Думаю, что книга рассчитана на самую широкую аудиторию – от историков, политологов, социологов, ученых, студентов вузов до рядовых читателей.
Творчество заслуженного работника культуры Чеченской Республики, лауреата престижных премий и конкурсов Хасана Гапураева известно не только в самой республике, но и в целом в России, а также за её пределами. Он является автором целого ряда книг, переведенных на другие языки. Своим талантливым творчеством Гапураев вносит весомый личный вклад в развитие российской культуры и литературы. Его произведения всегда имеют социальную окраску, потому что его герои взяты из народной жизни.
Как-то в один из приездов в нашу республику журналист Хасан Гапураев белой завистью позавидовал покою и тишине в Башкортостане. Он, как и славный сын Чеченской Республики Рамзан Кадыров, очень верит в то, что его республика со временем станет самым процветающим уголком России, что заживут следы войны, а радостные улыбки будут всегда озарять лица детей, в том числе и его внуков. «Приезжайте к нам в Грозный, ведь он совсем даже не грозный», – сказал нам тогда на прощание коллега.
Книгам автора желаем долгой жизни!
Мавлида Якупова,
член Союза журналистов Башкортостана и России,
Кабир Якупов, строитель, автор книги «Я шагаю по Сибаю».
город Уфа, Республика Башкортостан.
СОДЕРЖАНИЕ
Рецензия………………………………………………………………………………………………….
Вместо предисловия……………………………………………………………………………………..
Воспетый в песнях……………………………………………………………………………………….
Башня мужества………………………………………………………………………………………….
Гордая Заза……………………………………………………………………………………………….
Дуда Исмаилович………………………………………………………………………………………..
Лудильщик……………………………………………………………………………………………….
Кизлярка (Г1изларха)……………………………………………………………………………………
Встреча с Шамилем………………………………………………………………………………………
Лермонтов видел Шамиля………………………………………………………………………………
Ахмад и Байсангур………………………………………………………………………………………
Кунаки……………………………………………………………………………………………………
Невеста для имама……………………………………………………………………………………….
Недовольство Талхига……………………………………………………………………………………
Наиб Махмат-Мирза……………………………………………………………………………………..
Имам Ташов-Хаджи…………………………………………………………………………………….
Кунта-Хаджи……………………………………………………………………………………………..
Прощание с Кизляркой………………………………………………………………………………….
Пропажа отряда абреков………………………………………………………………………………..
Смерть Героя……………………………………………………………………………………………..
Волхвы не боятся…………………………………………………………………………………………
О романе «Ахмад Автуринский». Рецензия….……………………………………………………….
В этом огромном мире нет языка, кроме языка мира. Рецензия……………………………………..
ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
1. «Ахмад Автуринский» (очерк): Абдулла Гапаев, Далхан Хожаев. Сайт адм. р-на.
2. «Ахмат Автуринский» (очерк): Магомед Джантемиров. Сайт адм. Шал. р-она.
3. Арабские письма Шамиля: Госархив Дагестана, г. Махачкала.
4. Воспоминания Магомед-Тагира Карахи: Из-во Махачкала.
5. Письмо Лопухину. Лермонтов: Том-7. Из-во Москва.
6. «Невеста для имама»: газета «Деловой Кавказ». 2015 г. № 10.
7. *ЦГВИА СССР. Ф. 13454. оп. 6, д. 3. Рапорт командующего Сунженской линии подполковника Пулло Начальнику Штаба войск Кавказской линии Черномории ген.-м. и кавалеру Петрову. С. 12.
8. *Письма Талхига к Шамилю. Рук. фонд ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 64. Л. 208. Перевод с араб. яз., современный оригинал.
9. *Магомедов Р.М Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. Махачкала, 1991, С. 66.
10. *Хроника М. Тахира о дагестанских войнах в период Шамиля. М.-Л., 1941. С.87.
11. *Хроника Кавказской войны на арабском языке в записи писаря Баматгирея-Хаджи из Беноя Тимербулата.
12. «Кавказцы». 1858 г. вып. 15-18. СПб. 1859 // Русский Инвалид. 1850 г., № 249-252.
13. АКАК. т. 8. Предписание барона Розена управляющему Имеретией ген.-м. Вакульскому, от 26 августа 1832 года. 37- Лагерь при дер. Герменчук, в Чечне. Секретно. С.431
14. Полежаев А.И. Сочинения. М., 1988, С. 106.
15. АКАК т. VIII. Рапорты Розена на имя гр. Чернышева от 11.02.1832 г. за № 109, 10.03.1832 г. за № 254, 5.05.1832 г. за № 335, от 15.07.1832 г. за № 12, от 21.07.1832 г. за № 20, от 29.07.1832 г. за № 72, от 17.08.1982 г. за № 91, от 22.08.1832 г. за № 111, 131, от 3.09.1832 г. за № 147, от 22.09.1832 г. за № 184, от 27.08.1832 г. за № 192, от 31.10.1832 г. за № 349; Рапорт ген.-л. Вельяминова барону Розену от 19.03.1832 г. за № 348; от 26.05.1832 г. за № 60.
ПОЛЕВОЙ МАТЕРИАЛ АВТОРА, ИСТОЧНИКИ:
1. Гилани Ахмадов – 85 лет. Житель с. Автуры.
2. Герим-Солта Межидов – 88 лет. Житель с. Автуры.
3. Мухади Межидов – 85 лет. Бывший сотрудник НКВД, житель с. Автуры.Праправнук Буги
4. Абдулла Гапаев – 72 года. Потомок Ахмада Автуринского.Историк, житель с. Автуры.
5. Патали Рашидов – 82 года. Сельский мулла. Потомок Таты.
6. Саид Алиев – 75 лет. Житель с. Автуры.
7. Записано в 1966 году со слов шалинца Жамула Пайтаева, наследника Мурин Элаха в 3-м поколении. Запись передана мне (Х.Г.) Хамидом Кахим-Магомадовым 27 апреля 1988 года в редакции газеты «Знамя коммунизма» в присутствии редактора газеты Б.Д. Зангаева.
8. Трактовка этимологии названия Эвтур(Автуры) передана автору (Х.Г.) от имени Магомед-Салахь Гадаева 1988 году Кахим-Магомадовым.
НЕОБХОДИМЫЕ РАЗЪЯСНЕНИЯ
Алим – обученный арабскому письму.
Аят – стих или изречение из суры Корана.
Бейбулат – знаменитый чеченский наездник, старшина с. Шали.
Ведено – горное селение в Чечне, где была крепость и резиденция имама Шамиля (1845-1859 гг.).
Газават – священная война до достижения своей цели.
Газават слова – обет словесного объяснения цели предприятия.
Диван-хан – зал для совещаний и сходов граждан и совета страны.
Дуа – молитва, обращение к Аллаху.
Ермоловский тракт – дороги и просеки, проложенные рубкой леса в Чечне во времена Ермолова.
Имам – предводитель мусульман, руководитель пятничной молитвы, а порой и кадий села.
Имамат – государство горцев Чечни и Дагестана.
Коран – священная книга мусульман.
Лахта – ниша на правой стороне могилы, куда кладут мертвеца.
Меджлис – совет ученых мусульман.
Мехк-Кхел – совет страны при имамате.
Мохца – чеченский напиток типа квас. Сейчас его не готовят, хотя рецептура сохранилась.
Муртазек – гвардеец имамата.
Муршид – ученик шейха, будущий провидец.
Мухлизат – чудо, которым наделен Всевышним шейх, волхв или пророк.
Мухтасиб – инспектор по надзору за исполнением шариата.
Наиб – наместник имама в определенных районах.
Намаз – пятикратная молитва мусульман суннитов.
Ниха – чеченское пиво. Рецепт сохранился, но ныне не готовят по запрету муфтията.
Нукер – воин имамата, выполняющий специальные поручения.
Садойн лам – гора, покрытая альпийскими лугами на границе с Грузией.
Сунжа – река в Чечне и одноименный поселок в черте Грозного.
Сура – глава Корана.
Суфизм – глубокая вера в Бога.
Тайп – родовая принадлежность чеченцев.
Тептар – документ, письмена, где отражена история страны, тейпа или рода.
Тоба – обет не нарушать заповеди ислама.
Уппага – не тлеющая доска из дерева твердых пород для прикрытия лахты.
Ураза – ежегодный месячный пост или голодовка ради Аллаха в течение светового дня.
Урдо – задаток деньгами или живой силой, которым хозяин или хозяйка могут распорядиться по своему усмотрению.
Чурттугай – чеченское село, крепость Петропавловская в 5 верстах от Грозного.
Чурт – надмогильный памятник из камня или бетона.
Шамиль – имам Чечни и Дагестана, верховный главнокомандующий и руководитель государства.
Шариат – свод мусульманских законов.
Шейх – ученый богослов, достигший дара предвидения.
Хасан Ризванович Гапураев
Автор исторических очерков и романов. В прессе 50 лет. Член союза журналистов СССР с 1974 года. С 2006 года член союза писателей России. Автор чеченского перевода толкования Корана и Тафсира. В основном пишет на чеченском языке. Долгое время работал главным редактором русскоязычных газет: «Мир», «Имам», «Парламент», «Народ и власть», «Деловой Кавказ». Последние десять лет является членом Общероссийской общественной комиссии по борьбе с коррупцией. Имеет много общественных и государственных наград.
Является автором романов: «Воспоминания о Баматгирей-Хаджи», «Автуринцы», «Воины жестокой судьбы», «Миссия мира», «Халиф или ясин в крови», «Летучий отряд мюридов», «Зубайра», «Пожалей меня, пуля», «Ахмад Автуринский».
С 2012 года перенес множество операций на оба глаза. Потерял зрение. С трудом читает с помощью лупы. Инвалид первой группы. Ищет спонсора для издания своих книг: «С волчьей печатью» – книга фельетонов, «Спрут» – о коррупции в республиках Северного Кавказа.
В настоящее время работает над романом «Летучий отряд мюридов».