СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ
ДЛЯ ОПИСАНИЯ
МЕСТНОСТЕЙ И ПЛЕМЕН КАВКАЗА.
Издание Управления Кавказского Учебного Округа.
ВЫПУСК ТРЕТИЙ.
ТИФЛИС, 1888
ОТДЕЛ I.
ЗАМЕТКИ ОБ ОСЕТИИ И ОСЕТИНАХ
Физическая природа края.
Местоположение, орография и гидрография.
Осетины, или ироны, как они сами себя называют, по своему первоначальному происхождению представляют одно из племен Иранского поколения. Число их, по статистическим данным 1881 года, простирается до 111,000 душ об. п. В численном составе 35 туземных пленен Кавказского края осетинское племя занимает 10-е место после 9 групп, с населением от 130 тысяч до 980 т., и многочисленнее 25 групп, с населением от 90 тысяч до 1-й тысячи; в составе же всего населения Кавказского края из 43 национальных и плененных групп осетины, по своей численности, занимают 11-е место и представляют 2,07% всего населения. Главная масса осетинского племени населяет склоны и долины Кавказского хребта между 42°5′, 43°20′ с. шир. и 61°10′, 62°20′ вост. долг., в самой средине Кавказского перешейка. Приблизительными наметками этого пространства на небольших географических картах служат: гора Казбек, верховья Терека и Риона. В общих очертаниях Осетинский округ представляет здесь неправильный овал, распространяющейся по северному и южному склонам Кавказского хребта; диаметр этого овала, взятый по крайним осетинским поселениям на севере и юге, по ширине хребта, около 125—130 верст, а по длине хребта, или по крайним точкам округа на востоке и западе, около 95—98 верст. Все это пространство охватывает общий массив Кавказского хребта и узкую полосу предгорных равнин и заключает в себе около 205—210 кв. миль. Но кроме этого главного района, осетинские поселения распространены в стороне от хребта — по среднему течению р. Терека близь г. Моздока. Разбросанные здесь частью отдельно, частью совместно с поселениями русскими, они обособляются от главного района 50-ти верстной полосой поселений чеченских и русских и представляют как бы колонию около 4 тысяч душ населения. До Владикавказско-Ростовской железной дороге Осетинский округ начинается там, где она, впервые приблизившись к р. Тереку, входит в живописное Татартупское ущелье, образующее в Псехешских горах как бы ворота в горную страну Кавказа. Протягиваясь к юго-западу невысокой лесистой грядой, Псехешские горы окаймляют с севера Владикавказскую равнину и северные окраины главного Осетинского округа. Впрочем, сплошные осетинские поселения начинаются вообще на 10—15 верст южнее Псехешских гор, а в некоторых местах Владикавказской равнины еще ближе к Кавказскому хребту; до этой же лиши осетинские села перемежаются частью с станицами казаков, частью с поселениями соседних туземцев — ингуш. По длине, напр., железной дороги осетинские села распространяются на северный склон Псехешских гор, до выхода р. Терека из Татартупского ущелья, а к западу от нее по левым притокам Терека — Архону и Ар-дону, они оттесняются казацкими станицами к самой средине Владикавказской равнины. Кроме русских и ингуш, к северной границе осетинского района примыкают кабардинцы, — третья национальность на 75-ти верстном протяжении северной окраины округа. Восточная граница Осетии начинается в северо-восточном углу Владикавказской равнины и направляется по ее восточной окраине в ущелье Военно-грузинской дороги. На северном склоне хребта осетинские поселения и их земельные участки отчетливо обособляются от поселения соседей — ингуш и их соплеменников — кистов течением Терека; по ширине перевала они отклоняются на 5—6 верст от полотна дороги и р. Байдары вглубь восточных высей, окаймляющих путь перевала. На южном склоне восточным пределом осетинских поселений служит р. Арагва. По ширине перевала к земле осетин примыкают земли хевсуров и пшав; в бассейне р. Арагвы поселения осетин теряют свою обособленность и смешиваются с поселениями грузин. Пределом осетинских поселений на юго-востоке округа, или юго-восточной границею его можно приблизительно наметить восточное колено р. Арагвы, где она отходит от Военно-грузинской дороги, и гор. Душет. На южном склоне хребта поселения осетин вообще значительно смешаны с поселениями грузинскими; вследствие этого южная граница Осетинского округа не имеет определенного линейного протяжения, а представляет как бы широкую полосу, проходящую по предельным осетинским поселениям и постепенно сливающуюся с районом Грузии. Начавшись близь гор. Душета, западнее Военно-грузинской дороги, эта полоса-граница проходит сначала у подошвы хребта, а потом направляется по правым притокам р. Лияхвы к верховьям Риона. Западная граница осетинского района, извилистая и ломанная по планам частных земельных участков, в общем своем направлении тянется от истоков Риона чрез Кавказский хребет по горным вершинам, окаймляющим с левой стороны течение р. Уруха и его верхних притоков, до выхода Уруха из Кавказского хребта на предгорную равнину. На 85—90 верстном протяжении западной границы к Осетинскому округу примыкают: в верховьях p. Риона — земли имеретин и по течению р. Уруха — земли балкар, Кабардинского племени. По общему рельефу своей поверхности Осетинский округ представляет страну весьма гористую; низменные места протягиваются в ней лишь на северной и южной окраинах небольшими полосами, как предгорные равнины у подошвы хребта. Вообще же, весь район, по которому распространены осетинские поселения, как в самом массиве хребта, так и в окрестностях города Моздока — по среднему течению р. Терека, по высоте своей поверхности над уровнем моря, представляет две полосы: горную и равнинную. Первая начинается с северных и южных окраин хребта, с высоты приблизительно 3,000 фут., и восходит к средине хребта до средней высоты снежных гребней — 11 тысяч футов и отдельных вершин — 14,15, 16 тысяч фут.; она составляет около 0,75 всей поверхности осетинского района. Равнинное пространство, с поверхностью ниже 3,000 фут. над уровнем моря, состоит из трех обособленных понижений: а) узкой полосы при подошве южного склона, б) определенно очерченного продолговатого четырехугольника — Владикавказской равнины, при подошве северного склона, и в) небольшой полосы по среднему течению р. Терека, в стороне от хребта. Равнины на северном и южном склонах хребта, составляя как бы продолжение его боковой поверхности, постепенно понижаются к северу и югу; из них первая заканчивается приблизительно на высоте 1,000—1,200 футов, при выходе Терека из Псехешских гор, а вторая на высоте 2,500—2,600 фут., по среднему течению притоков р. Куры — Ляхвы, Ксанки и друг., в пределах Осетинского округа. Обособленная от главного района, равнина по среднему течению Терека имеет почти равномерную высоту 600—400 фут. Все эти равнины составляют около 0,25 всей поверхности округа, или 50—52 кв. мили. Одна половина этого пространства составляется Владикавказской равниной, а другая распределяется на две неравные части: большую — на южном склоне хребта, и меньшую — по среднему течению р. Терека, в окрестностях г. Моздока. Кавказский хребет в осетинском крае, взятый по общему характеру боковых склонов, представляет значительное разнообразие. С севера, напр., с Ростово-Владикавказской железной дороги он рисуется исполинским снежно-зубчатым валом, с отчетливо очерченною наклонною круто поверхностью; здесь все его частные боковые контуры как бы сливаются в один исполинский массив. Он вздымается над Владикавказской равниной сначала темною полосою лесистых предгорий до высоты 7,000—7,500 фут., затем более светлою полосою скалистых обнажений и, наконец, с высоты 10,500—11,000 фут. серебристою полосою снежных вершин. В гряде конусов и пиков, венчающих темно-синий массив хребта, наиболее заметно вырисовывается самый восточный в осетинском районе — Казбек — 16,546 фут. высоты; к западу от него в последовательном порядке выделяются: Джимара-хох — 15,673 фут., Сырху-берзон (Красная высота) — 13,634 фут., Тепли-хох — 14,510 фут., Адай-хох (Дед-гора) — 15,244 фут., и несколько других менее выдающихся и менее обособленных пиков и конусов. С юга, напр., с тифлисских высот, горный осетинский район, или южная сторона Кавказского хребта в осетинских границах представляет уже не круто-наклонный рельефно-очерченный массив, а широкую волнообразную, постепенно возвышающуюся горную группу; она также заканчивается снежно-зубчатою грядою, в которой, кроме Казбека и Джимара-хоха, выступают другие высоты хребта: Кадласан, Зильга-хох, Цоцольд, Брутсабзели и др., от 12 до 14 тысяч футов высоты. По протяжению Военно-грузинской дороги различие северного и южного склонов хребта определяется, как бы в разрез, очертаниями высот, окаймляющих дорогу с западной стороны. На северном склоне они громоздятся рядом постепенно возвышающихся конусов, более покатых к внешней стороне хребта и часто совершенно отвесных к стороне внутренней. В общем рельефе хребта эти конусы представляют собою поперечные массивы хребтов, тянущихся параллельно друг другу, но перпендикулярно к Военно-грузинской дороге, и обрывающихся над нею скалистыми стремнинами. На южном склоне хребта западные высоты Военно-грузинской дороге в большинстве случаев окаймляют ее не поперечными разрезами своих массивов, а боковыми наклонами хребтов, тянущихся параллельно дороги. Вследствие этого южный склон хребта, по своему орографическому характеру, не имеет такой законченности очертаний, как склон северный, и представляется скорее горной страной обособленного происхождения, чем боковым рельефом хребта. Осматривая намечаемые места со значительных возвышенностей, как бы с высоты птичьего полета, можно явственно видеть, что все частные картины, частные рельефы этого пространства, при всем своем разнообразии, сливаются и обобщаются в одну орографическую картину — широкое исполинское приподнятие земной поверхности. Высшие точки этого рельефа проходят двойною полосою снежных гребней и конусов от востока к западу; от них, как от гребней исполинских крыш, распространяются к северу и югу волнистые, постепенно понижающиеся поверхности, или боковые склоны хребтов. Таким образом общий массив хребта в описываемом районе по своей высшей полосе разделяется на два горных массива, с среднею высотою 11,500 фут., — северный, и южный центральные хребты. Оба они обособляются по своему протяжению рядом глубоких ущелий, образующих в картине всего приподнятия Кавказского хребта как бы глубокую продольную трещину от востока к западу. Начиная от протяжения Военно-грузинской дороги, центральные хребты тянутся двойной 95-ти верстной грядою к западу и потом сходятся там на западной границе Осетинского округа. На этом протяжении в северной центральной гряде выделяются высочайшие вершины: Казбек (16,546 фут.), Джимара-хох (15,673 фут.), Сырху-берзон (13,634), Тепли (14,510 фут.), Адай-хох (15,244 фут.) и др. с меньшею высотою. В южном центральном хребте, начинающемся к западу от Гудаурского перевала зубчатым массивом Сырху-хох (Красная гора), возвышаются в дальнейшем протяжении: Арсиком, Десиком, Зильга, Брутсабзели, Зикара, Халаца, Геске — от 12 до 14 тысяч фут. высоты.
Вечные снега и ледники, залегающие в вершинах центральных хребтов, служат постоянным запасом вод, орошающих среднее пространство Кавказского перешейка. Внутренние склоны хребтов падают крутыми, бугроватыми поверхностями и представляют собою стороны центральных ущелий или центральной трещины. Внешние склоны хребтов, представляя соответственные склоны общего массива хребта, в своем последовательном понижении состоят из горных высот, обособленных промежутками — ущельями. Северный склон состоит из трех параллельных хребтов, с постепенно понижающимися высотами, тянущихся параллельно хребту центральному. С высоты, позволяющей зрению охватить их общий рельеф, эти хребты представляются как бы последовательными длинными отвалами общего склона; так, напр., во многих местах выпуклости и углубления в боковой поверхности одного хребта соответствуют противоположным рельефам на противоположной же поверхности хребта другого и т. п. В поперечном разрезе, со стороны Военно-грузинской дороги, восточные массивы боковых параллельных хребтов кажутся рядом постепенно возвышающихся конусов, зеленеющих растительностью на Северных покатостях, и скалистых, обнаженных на южной поверхности. Со стороны же Владикавказской равнины параллельные хребты, в своей общей картине, или сливаются своими последовательными высотами в исполинский сплошной вал, с снежно- зубчатыми вершинами, без признака продольных промежутков-ущелий, или же неясно рисуются горизонтальными темноватыми полосами на общем массиве хребта. На южном склоне общий уровень приподнятой поверхности разнообразится менее правильными углублениями и возвышениями. Продольные хребту углубления здесь встречаются частью в восточной оконечности склона близь Военно-грузинской дороги, частью в его нижней половине. Возвышенности, обрисовывающиеся этими углублениями, в большинстве случаев имеют скорее характер холмов, чем продольных цепей. Вообще же, сравнительно с построением склона северного, в конструкции южного склона есть как бы недостаток орографической системы, недостаток, напр., той последовательности, с которою на северном склоне понижается его общий уровень в точках на одинаковом расстоянии от своего центрального хребта. Поэтому, в общей своей картине en face, южный склон представляет не отчетливые очертания северного склона, а смешение горных рельефов и направлений, в котором зрение не находит базиса для топографических и геологических обобщений. Один лишь центральный хребет длинной грядой своих снежных вершин представляет здесь в высших точках этой картины порядок и систему, незаметные для простого наблюдения среди его южных соседей. Кроме ущелий по длине хребта от востока к западу, склоны его прорезываются от вершин хребта к его подошве ущельями перпендикулярными к длине. Узкие в своих вершинах и расширяющиеся к выходу на равнину, наклонные ущелья, пересекая ущелья по длине хребта, расчленяют его поверхность на частные, обособленные возвышения. В гидрографическом отношении эти ущелья представляют как бы исполинские ложа горных потоков и по своему общему наклону подразделяются на три группы: 1-ю группу составляют ущелья в бассейне р. Терека, 2-ю — в бассейне р. Куры, 3-ю — в бассейне р. Риона. Центральная расщелина между главными хребтами, состоя из 4-х ущелий, относится частью к бассейну р. Терека, частью к бассейну р. Риона. Взятая в своем обособленном протяжении от востока к западу около 90 вер., она представляет сначала широкое, от 1 до 2 верст в диаметре, углубление, открытое с востока в ущелье р. Байдары — долину Коби, и замкнутое с запада узким хребтом Сивераут (около 11 тыс. фут.) — ущелье Труссо. Начавшись у склона Сивераут крутою покатостью к востоку, Труссо чрез 2—3 версты принимает на свое просторное (сажень 150—200 ширины) исподье бурный, стремительный Терек. Но этот сын горных Кавказских высот, полноводный и внушительный, когда подходит к Владикавказу, в вершинах Труссо — небольшой поток в 1½ — 2 сажени ширины и ½, арш. глубины. Он вытекает в 5—6 верстах к югу от вершин Труссо из снежных и ледниковых залежей Зильга-хох (Крутящейся горы), возвышающейся (до 12,645 фут.) конусом с тупыми ребрами. Падая от 600—700 фут. на 1 вер., Терек скрадывает здесь свою маловодность оглушительным шумом и сердитым клокотанием своих могучих вод. Течение его здесь представляет ряд водопадов и порогов. Грозный и опасный в этом месте, Терек, бросаясь далее в исподье Труссо с 2—3 значительными притоками, постепенно изменяет свой бурный характер и становится игривым и безопасным потоком, с спокойной зыбью и равномерными переливами блестящих своих струй; здесь падение его не превышает 35—40 фут. на версту. На 15—16-й версте своего общего наклона к востоку ущелье Труссо быстро суживается в теснину Касару, около 2—6 саж. в диаметре и 5—6 верст длины. Наклоняясь не менее 120 фут. на 1 версту, Касара образует как бы длинный 5-ти верстный порог. Здесь Терек, увеличенный в предыдущем 20-верстном протяжении притоками: справа — Цоцольдом, Деси-доном, слева — Реси-доном, Теп-доном, Джимара-доном и Суатис-доном, вытекающими из северной и южной сторон ущелья Труссо — центральных хребтов, стесняется глыбами скал и камней и снова повторяет свое стремительное и бурное течение, под аккомпанемент глухого и отрывистого стука сдвигаемых камней. Чрез 5 верст, с выходом из узкой теснины Касара и расширением ущелья до 2—3 верстного диаметра, Терек опять изменяет свой бешеный характер на более спокойное падение 35— 40 фут. За этим расширением, чрез 5—6 верст, ущелье Труссо заканчивается, близь впадения р. Байдары в Терек, широкой Кобийскою площадью-котловиной. Начавшись на высоте 7,800—8,000 фут. и оканчиваясь высотою Кобийской котловины 6,500 фут., ущелье Труссо на своем 25-ти верстном протяжении представляет, таким образом, верхний гидрографический район Терека и восточное
протяжение центральной расщелины. При средней высоте исподья Труссо над уровнем моря 7,000—7,200 фут. и средней высоте обставляющих его хребтов 11,000—11,500 фут., восточная часть центральной расщелины представляет углубление в массив хребта около 4,000—4,300 фут. Продолжение ее к западу, обособленное от Труссо узким гребнем Сивераут, — ущелье Заккско-Нарское; по протяжению его пробегает поток Закка-дон, впадающий с притоками Цгуй-дон, Хияй-дон, Цодай-дон в р. Нар-дон. Последний принимает далее: Гинат-дон, Зруг-дон, Лия-дон и др. По общему направлению своего наклона Заккско-Нарское ущелье представляет две части: западную и северо-западную. В первой части, или в наклони к западу, называющейся ущельем Заккским, центральная расщелина углубляется в массив хребта равномерно с углублением Труссо; в дальнейшем наклоне и протяжении к северо-западу, которое называется ущельем Нарским, центральная расщелина, при высоте своего исподья над уровнем моря 4,000—5,600 фут., представляет относительно средней высоты центральных хребтов углубление в 5,400—7,000 фут., а относительно высоты вершин, ближайших к исподью, — 2,400—3,000 фут. Закксо-Нарское ущелье протягивается около 32 верст и имеет ширину — в верхнем и нижнем протяжениях от 1 до 2 верст и в средней части от 30 до 40 саж. Потоки, орошающие эту часть центральной расщелины, имеют значительное падение и отличаются бурным характером только в верховьях ущелья, а в остальном его протяжении они представляют сравнительно умеренную высоту падения 55—60 фут. на 1 версту. В конце своего протяжения Заккско-Нарское ущелье отклоняется к северу и соединяется с концом ущелья Мамисонского. В общем протяжении обоих ущелий это соединение представляет дугообразный изгиб всей центральной расщелины от общего восточно-западного направления к северу. Мамисонское ущелье, подобно Труссо, обособляется от ее западного протяжения хребтом Кадисаром и орошается потоком Мамисон-доном, принимающим притоки из северного и южного центральных хребтов: Каз-дон, Бубис-дон, Халаца-дон, Сатат-дон и другие менее значительные. По своим гидрографическим подробностям Мамисонское ущелье представляет как бы повторение ущелья Заккско-Нарского: здесь тот же равномерный наклон его исподья, выражающийся в падении р. Мамисон-дона по 50—60 фут. на каждой версте. Мамисон-дон и Нар-дон соединяются в северном выступи центральной Заккско-Нарско-Мамисонской расщелины и поворачивают отсюда почти под прямым углом к северу под именем р. Ар-дона (Бешеной реки). Через 80 верст течения по склону хребта р. Ар-дон вливает свои соединенные волны в Терек. Расстояние между вершинами центральных хребтов в ущ. Труссо простирается от 14 до 16 верст. По длине же ущелий Закксо-Нарского и Манисонского центральные хребты расходятся своими вершинами на расстояние 20—25 верст. Здесь внутренние склоны центральных гребней представляют бугристое, волнообразное пространство между их снежными массивами, с среднею высотою 7,000—8,000 фут.; оно замыкается с востока острым, высоким (около 11 тыс. фут.) гребнем Сивераут, а с запада поперечным горбом Кадисаром (около 10 тыс. фут.). Тот и другой представляют как бы соединительные валы от одного центрального хребта к другому. С значительной высоты пространство, заключенное между этими высотами и прорванное ущельями Закка-Нар-дона, Мамисон-дона и их ветвеобразных притоков, представляется, по своей обширности и замкнутости, бугристой, волнообразной котловиной, тянущейся около 30 верст в длину от востока к западу и 20 верст от севера к югу, — это котловина Нардонская. Средняя высота ее по большинству поверхности около 7—8 тысяч футов. В общую картину центральной расщелины Нардонская котловина входит не столько всею поверхностью, сколько полосою крутых покатостей над потоками Закка-Нар-доном и Манисон-доном или ущельями этих потоков, как наиболее резким углублением в общей поверхности котловины. При наблюдении описываемого района с уровня поселений и потоков, Нардонская котловина является такою же страною высоких стремнин, как и все гористые места этого края. Она весьма мало доступна на своей наиболее распространенной поверхности и доступна только в исподьях ущелий, вследствие чего общий рельеф ее, как углубления, для обыкновенных наблюдателей остается незамеченным. Перенесенная на равнину, Нардонская котловина была бы высокой горной страной с вершинами в 7—8 тысяч фут.; но здесь, обставленная гребнями, конусами и пиками: с востока — Сивераут, с севера — Тепли, Цмиа-ком-хох, Адай-хох, с юга — Рез-хох, Брутсабзели, Зикара, Халаца и другими, поднимающимися над среднею высотою ее поверхности на 6—7 тысяч футов, она представляет весьма заметное, обширное углубление с общим гидрографическим наклоном к северу. Этот наклон заканчивается как бы исполинскими воротами в северной центральной гряде — ущельем Касарским, по которому выходят соединенные потоки Нардонской котловины — р. Ар-дон. Западное продолжение центральной расщелины представляет ущелье р. Швеляриса, притока Риона. Оно начинается на западном склоне горба Кадисара, отделяясь его двухверстною толщею от вершины Мамисонского ущелья, и протягивается прямою линиею на 18—20 верст до соединения с южным наклоном ущелья Рионского. Здесь центральные хребты снова сближаются до 10—12 верстного диаметра между своими вершинами и, выпуская из своих снегов и ледников десятки притоков в Швелярис, разнообразят своими волнообразными отрогами прямолинейность его ущелья. Как на востоке конец центральной расщелины выходит в поперечные ее общей длине ущелья Военно-грузинской дороги, так и на западе центральная расщелина сливается почти под прямым углом с ущельем р. Риона. С этой стороны, протягиваясь системою четырех ущелий: Труссо, Заккско-Нарского, Мамисонского и ущ. р. Швеляриса, под одною 42-ю параллелью, центральная расщелина как бы естественно обособляется в одну топографическую наметку верхне-горного осетинского района, намечая в то же время и все его протяжение по восточно-западному диаметру. Не менее обособляется центральная расщелина и по своим гидрографическим особенностям. Взятая в своих крайних пунктах на востоке и западе, она представляет два противоположных, но соответственных по своей параллельности, течения — р. Терека на север и р. Риона на юг; причем оба эти течения представляют как бы две противоположные силы, действующие в двух концах рычага — центральной расщелины; одна из них — р. Рион выносит в своем притоке Швелярисе воды центрального углубления на юг, а потом в Черное море, а другая — р. Терек направляется на север и дальше в Каспий. Одновременно с этим, обе эти реки, отчасти отделяя осетинский район от земель другого населения на востоке и западе, служат более заметными пунктами в общей наметке его географического положения. Наконец, самые потоки центрального углубления представляют выдающуюся гидрографическую своеобразность — правильное чередование своих течений. Вступая в их общую длину по 42-й параллели с востока, мы встречаем здесь в длине ее 1-й четверти восточное течение р. Терека, далее, за водоразделом Сивераут, в длине 2-й четверти — течение р. Закка-Нар-дона на запад, в 3-й четверти — течение р. Мамисон-дона опять на восток и в последней четверти течение потока Швеляриса опять на запад. В графическом изображении эти течения являются как бы двумя парами противоположных гидрографических сил, действующих в 2 точках — водоразделах: Сиверауте и Кадисаре, на востоке и западе Нардонской котловины; оба они лежат на общем протяжении центральной расщелины.
Со стороны топографических подробностей, благоприятных и неблагоприятных для заселения этого края, система центральных ущелий представляет, как это можно предположить и по одним данным высоты, три орографических полосы: заселяемую, не заселяемую, но эксплуатируемую и, наконец, пустынную полосу, не эксплуатируемую и не заселенную. Первую полосу составляют исподья или горизонтальные поверхности ущелий, по которым протекают потоки, и нижние полосы по боковым поверхностям ущелий. Ширина этой, наиболее заселяемой, полосы весьма разнообразна: самые просторные ущелья имеют диаметры около 2—2½ верст, а самые тесные нередко суживаются до ширины горных ручьев. В общем 95-ти верстном протяжении центральной расщелины одна четверть ее длины имеет диаметры от 1 до 2 и 2½ верст; самые значительные сужения, с диаметрами менее 20 саж., в общем соединении представляют длину около 18—20 верст. Все это пространство, взятое по исподью центральной расщелины и по нижней полосе ее боковых склонов, составляет приблизительно 70 кв. верст. Кроме главных ущелий по течению р. Терека, Закка-Нар-дона и Манисон-дона, общее углубление между центральными хребтами разнообразится ущельями по течению притоков означенных рек. Самые значительные из них — ущелья притоков р. Терека: Мны-дона и Деси-дона и ущелья р. Лия-дона, впадающей в р. Нар-дон. Ущелья остальных притоков по своей ширине очень незначительны. Вся поверхность их исподья составляет около 30—32 кв. верст. Таким образом, полосу наиболее доступных мест по длине центральной расщелины между центральными хребтами, растянутую на 95 верст, можно представить площадью приблизительно в 100 кв. верст. Сопоставляя это пространство с общим пространством центральных ущелий, состоящим из внутренних склонов центральных хребтов и занимающим не менее 1,100 кв. верст, мы получаем в взаимном отношении их величин = 1:11 — приблизительную характеристику частного рельефа, частных понижений и повышений в поверхности центральной расщелины. Ущелья, прорезывающие внутренние склоны центральных хребтов или, что то же поверхность центральной расщелины, в своем соединенном протяжении имеют не менее 550 верст длины. Таким образом, поверхность описываемого района как бы на каждой кв. версте прорезывается верстовым ущельем в 23—25 саж. ширины. В общей, так сказать, средней своей картине, наиболее доступное пространство центральной расщелины представляет длинную сеть узких поверхностей — исподья ущелий, окаймленные с обеих сторон горными стремнинами. Наибольшая высота над уровнем моря исподья ущелий, где они по топографическим условиям еще доступны для заселения, простирается до 7,600—7,800 фут., а наименьшая высота их, или самые низкие места над уровнем мор в описываемом районе не опускаются ниже 5,000 фут. При средней высоте горных массивов, в которых прорезаны ущелья центральной расщелины, от 7,000 до 8,500 фут. — высоте отрогов, составляющих склоны центральных хребтов, и от 8,500 до 16,546 фут. — высоте центральных хребтов, боковые поверхности ущелий возвышаются над их исподьем весьма редко ниже 1,000 фут., а большею частью — на 3,000—7,000 фут. Характеризуя удобства сообщений, эти цифры указывают, что ущелья в большинстве случаев весьма изолированы трудностями подъемов и спусков по высоким боковым поверхностям. Эти боковые поверхности составляют 2-ю не заселяемую, но эксплуатируемую полосу — хлебопашества и по преимуществу скотоводства. Она начинается на высоте 7,600—7,800 фут., где, по своему топографическому рельефу, поверхность в большинстве случаев мало удобна для заселения, и распространяется в второстепенных отрогах центральных хребтов по всей их поверхности, а в массиве центральных гребней до 9,500—10,000 ф. высоты. В частном распространении по ущельям, 2-я полоса начинается ниже помеченной высоты на западном конце центральной расщелины. Здесь, при отклонении центральной расщелины к северу, нижайшие места ущелья находятся на высоте 5,000—5,200 фут.; полоса хлебопашества, вследствие неудобств сообщений, редко восходит за высоту 6,500—6,700 фут. Боковые поверхности ущелий, по степени своего наклона к горизонту, представляют здесь в своей общей картине два вида: малодоступные и недоступные. Первые имеют средний наклон в 45°—50°, а вторые не менее 75°—80°. Малодоступные боковые поверхности, где возможно только пешее и верховое сообщение, окаймляют верхнее и нижнее течения главных потоков центральной расщелины, а недоступные боковые поверхности, большею частью скалистые отвесные стремнины, в главном углублении центральной расщелины находятся по среднему протяженно ущелья Труссо (теснина Касара), ущелья Заккского и Мамисонского, а во второстепенных ущельях — в большинстве их протяжения. Вообще же, отвесные стремнины, или же наклоны боковых поверхностей не менее 75°, встречаются, по крайней мере, на половине всего протяжения ущелий.
С высоты 9,000—9,500 фут. над полосою пастбищ начинается 3-я полоса: сначала она распространяется диким темно-серым, или буроватым фоном скал и осыпей, а выше венчается снежными полями на открытых поверхностях и ледяными толщами в тенистых глубоких ущельях. Взятая обособленным районом, эта полоса в своем нижнем начале, где зеленый фон растительности постепенно переходит в бесплодный скалистый и снежный, представляет весьма извилистую и часто неопределенную линию. Иногда разность между повышениями этой предельной линии в одном месте и понижениями ее в другом бывает не менее 1,100—1,200 фут. На этой промежуточной высоте, в самый разгар лета, когда дневное пригревание солнца вызывает усиленную растительность, а ночные холода горных высот парализуют влияние теплоты, весьма нередко можно встретить оригинальное слияние верхне-пастбищной полосы с нижне-снеговою — белые пятна небольших снеговых залежей в 100—200 вв. саж. на ярко-зеленом фоне мелкорослой альпийской растительности. Подобные оригинальности встречались, напр., по склонам Заккского ущелья в половине июля даже во время необыкновенно сухого и жаркого лета 1882 г. Еще чаще они встречаются в дождливые лета. С высоты 10½—11 тысяч фут. поверхность как северного, так и южного центральных хребтов представляет уже вполне законченные и отчетливые картины растительной пустоты: лишь в самых благоприятных по сочетанию наибольшей теплоты и влаги местах здесь изредка сереет мох или белеет хилый подснежник; а чаще на склонах, где они не переходят крутизну 70°, 75°, здесь залегают широкие площадки вечного снега, и в глубоких трещинах и ущельях просвечивают серовато-синие толщи ледников. Самые обширные ледники находятся во впадинах широкого бугра, над которым высится конус г. Казбека, и в нижних углублениях конуса. Все снежно-ледниковое пространство Казбека представляет продолговатый четырехугольник , от 8—10 верст длины от востока к западу и от 4 до 6 верст ширины от севера к югу. В общих очертаниях оно распространяется по массиву казбекского горба широко вздутым озером с изрытою поверхностью: в одних местах гладкий фон снежно-ледяных толщей перемежается с трещинами—ущельями казбекского массива; а в других он как бы пробивается из недр горы темно-серыми скалистыми массами. Начавшись на высоте ущелий казбекского конуса, около 14 т. фут., ледниковые залежи опускаются на все стороны плотною каймою этого конуса до высоты 10—10½ т. фут. Здесь они задерживаются зубчатою грядою скал и особенно выдающихся частных бугров казбекского массива. Но в некоторых местах ледниковые залежи опускаются по боковым ущельям Казбека еще ниже 10 т. фут.; там они образуют, относительно главной массы на вершине горба, как бы наклонные заливы около 200—300 сажен длины и 80—150 ширины. На восточной стороне Казбека эти ледниковые заливы опускаются с высоты горба в верховья ущелий крутыми загибами как бы исполинского застывшего водопада. Здесь они имеют чистый серебристо-стальной цвет и, отражая лучи солнца, иногда виднеются издали блестящими пятнами на серебристом фоне Казбека. Но с постепенным наклоном в длину ущелий и с повышением их боковой скалистой поверхности, ледниковые заливы постепенно теряют чистоту своей поверхности. Уже при первом падении в ущелья поверхность ледников покрывается, как бы островами, обломками скал, врезавшихся в их гладкую поверхность темно-серыми шероховатостями. А на десятки сажень ниже эти отдельные шероховатости сливаются в одну сплошную массу разрушенных горных пород в глыбах и рыхлых тяжелых осыпях. Опускаясь по ущельям далеко ниже линии вечных снегов смешанными скалисто-льдистыми глыбами, они заканчиваются там грозными рыхлыми отвесами в дальнейший наклон ущелий. Один из таких ледников — Девдоракский, опустившийся в северо-восточном углу казбекского склона, по ущелью р. Амилишки, до высоты 7,600 фут., в редкие, но памятные годы низвергался всею своею рыхлою скалисто-ледяною массою на 6 вер. вниз, в русло р. Терека. Обрушившаяся масса, как бывали случаи, распространялась по ущелью р. Терека рыхлою 40-саженною толщею версты на 1½—2 в длину и сажен на 70—100 в ширину, задерживала течение Терека и делала из его вод обширную глубокую запруду. В течение столетия Девдоракский ледник низвергал с высоты своего залегания 7,600—14,000 фут. в нижние пределы казбекского склона к р. Тереку одиннадцать обвалов: 6 в последнюю четверть прошлого и в начале нынешнего столетия, и 5 во времена занятия русскими Кавказского края — в 1808, 1817, 1832, 1842 и 1855 годах. В 1808 г. граф Гудович, бывший главноуправляющим Кавказским краем, в своем всеподданнейшем донесении так описывает Девдоракский обвал: «20-го прошлого июля месяца обрушилась страшная громада обледенелого снега с высочайшей из Кавказских гор — Казбека, упала в вытекающую из сей горы Чахтонку (р. Чач) и при стремлении своем вдоль по ущелью, ведущему к Тереку, увлекая с собою все, что ни встречалось на пути, и катя оторванные камни чрезвычайной величины, достигла самого Терека, где, остановясь всею своею массою, составлявшею целые ледяные горы, совсем заперла Терек, так что, не смотря на быстрое течение этой реки, падающей по ущелью с чрезвычайным стремлением, течение оной совершенно прекратилось и она осушилась на целые 2 часа. Наконец, сильный напор воды, размывая помалу сию обледенелую громаду, открыл путь к ее проходу, а потом разорвал оную, и Терек полился вдоль по ущелью страшными волнами… Причиною, по-моему, мнению, беспрерывные дожди с 5 по 20 июля. На Казбек же падал новый снег, обледенел, а 20 июля, при чрезвычайной жаре обледенелая масса отстала, скатилась. Из последующих 4 обвалов — 1817, 1832, 1842 и 1855 годов наиболее грандиозным и разрушительным был обвал 1832 года. Это была исполинская ледяная глыба с обломками скал, песком, грязью и т. п.; она закрыла общее углубление ущелья р. Терека 40-саженною толщею на протяжении целых 2 верст и прекратила течение реки на 8 часов. Каменные и песчаные наносы этого обвала, образовавши над прежнею поверхностью ущелья рыхлую, легко разрушающуюся толщу, в течение 2—3 лет еще более увеличивали трудности Военно-грузинской дороги. Остальные обвалы Девдоракского ледника в подобных исполинских размерах не доходили до р. Терека и были менее разрушительны для района Военно-грузинского пути. По рассказам старожилов, движение ледника сопровождалось настолько сильным передаточным движением воздуха, что от него падали люди, животные и т. п. С этой стороны разрушительное действие обвала распространялось далеко за пределы его массива, по ущелью р. Терека, в ближайших окрестностях сел. Казбек. Все эти поразительные картины Девдоракского обвала сопровождались страшным гулом и треском ломавшихся и сталкивавшихся ледяных масс, обломков скал и т. п. Периодичность Девдоракских обвалов, довольно явственная в ряде промежуточных между ними годов — 9, 15, 10 и 13, указывает, что они имеют общую причину в одних и тех же физических явлениях казбекского района. Она послужила также к составлению мнения, что Девдоракские обвалы происходят чрез каждые семь лет. Мнение это распространено даже в населении ближайших окрестностей Казбека; оно основано отчасти на неопределенном знании о времени бывших обвалов, отчасти на суеверном чувстве, которое настолько возбуждено этим грандиозным явлением, что одухотворяет его в явление, как бы преднамеренное. Общая причина Девдоракских обвалов заключается прежде всего, как это можно предположить по выдающимся физическим явлениям казбекского района, в особенно значительном накоплении ледниковых масс, которое бывает результатом того, что количество ежегодно падающей из атмосферы влаги, увеличивая массу ледника, превышает количество влаги, вытекающей из ледника от годовой теплоты. Нарастая, таким образом, в своем объеме и ежегодной прибыли, более значительной при влажных, но холодных годах и менее значительной при сухих и теплых и т. п., и достигнув наконец известного предела своей массивности и тяжести, ледниковая масса уничтожает препятствия, поставляемые ее движение по склонам, и низвергается своею нижнею частью в ущелье р. Амилишки, выходящее к р. Тереку. Предвестниками обвалов служат треск и гул в нижних оконечностям ледниковых залежей; они происходят от разрывов ледниковой массы и раздаются подобно пушечным выстрелам или отрывистым громовым раскатам. Одновременно с этим р. Амилишка, вытекающая из нижней оконечности ледника, то исчезая, то появляясь мутными приливами, своим тревожным течением указывает также на исполинские потуги Девдоракского ледника. С 1855 года, не смотря почти на 30-летний промежуток, Девдоракский ледник до настоящего времени не выделял еще ни одного значительного обвала. Сведущие старожилы объясняют это тем, что с одной стороны количество атмосферной влаги, увеличивающей объем ледника, в последние годы вообще значительно уменьшилось, а с другой — лета стали теплее, чем в минувшие годы, так что Девдоракский ледник при этих условиях скорее мог уменьшаться, чем увеличиваться. Кроме Девдоракского, из общей массы ледниковых залежей при подошве конуса Казбека выделяется до 10 таких же ледниковых заливов в верховья ущелий и боковых углублений общеказбекского склона. Наиболее значительные и удлиненные из ледниковых заливов указываются верховьями более значительных потоков казбекской системы, образующих здесь как бы лучеобразно расходящиеся водные линии: р. Чхери, Амилишка на восточном склоне Казбека приводит к ледниковым заливам — Орцвери и Девдоракскому; верховья р. Мны и Суатиса вытекают из-под ледяных обрывов, углубившихся и опустившихся до высоты 8,000—8,500 фут. на южном казбекском склоне; на северном склоне ледниковые удлинения и углубления залегают в потоках р. Чачь, которая, повернув дальше на восток, соединяется с р. Амилишкой в один приток р. Терека—Кабахи. Представляя в своем протяжении с востока на запад как бы широкий горб, увенчанный по средине конусом, а по краям к склонам обставленный зубцами и ребрами скал, казбекский хребет тем самым представляет благоприятные условия скопления ледниковых масс на широком в 3—4 версты диаметре горба. Дальнейшая западная гряда от Казбека, не смотря на значительную высоту, почти не представляет обширных ледниковых залежей. Ближайшие к Казбеку возвышенности: Джимара, Зырху-берзон , Тепли, Сивераут изрезаны узкими глубокими трещинами и в общей своей группе вырисовываются острыми зубцами над полуотвесной крутизною боковых склонов. Здесь на 30-ти верстном протяжении гребня виднеются лишь 3—4 небольших площадки в 300—400 саж. длины и еще меньшей ширины, но и те, при сильном наклоне своих поверхностей, не ограждены краевыми возвышениями и не могут служить гнездами ледниковых залежей. Крутизна и угловатость поверхности этой горной гряды препятствуют в некоторых местах даже снеговым покровам, так что гряда эта, особенно с южной стороны, рисуется пестрою поверхностью с разбросанными снеговыми пятнами, как бы без определенной границы снежного района. На 70-й версте своего протяжения северный центральный хребет снова представляет обширные гнезда в длинных отрогах Адай-хоха (15,244 фут.); они распространяются по наибольшему протяжению на 5—6 верст от севера к югу и имеют около 200—300 саж. ширины от востока к западу. В общем своем виде этот ледниковый район представляет как бы две длинные бугристые ложбины, начинающиеся в северных высях Адай-хоха и постепенно понижающиеся, с его общим склоном, по верхним ущельям р. Уруха и Садон-дона. Обе они обособлены скалистыми отрогами Адай-хоха и, постепенно удаляясь одна от другой, по мере своего понижения, образуют два ледника: восточный — Цейский и западный — Саудурский. Судя по близости к нижним залеганиям этих ледников довольно значительных лесных зарослей, северные концы их опускаются значительно ниже 7,400— 7,500 фут., — предела лесной растительности в этом крае. Южная центральная гряда не имеет обширных ледников; наибольшие из них, залегающие в углублениях гор Зильга и Брутсабзели, по своей величине в 150— 200 саж. длины и еще меньшей ширине, равняются приблизительно второстепенным ледникам в расщелинах гряды северной.
Высшая полоса осетинского района, лишенная всякой растительности и вообще не эксплуатируемая для экономических потребностей, — полоса скал, снегов и ледников по протяжению центральных хребтов, занимает приблизительно от 660 до 700 кв. верст. Как недоступная или трудно проходимая, она обособляет центральное углубление от внешних склонов центральных хребтов — северного в хребте северном и южного склона в хребте южном. Северный склон, взятый в общем составе своих параллельных хребтов, — около 3,000—3,100 кв. верст, — кроме ущелий продольных центральному хребту, прорезывается рядом ущелий — по направлению склона или — перпендикулярных к общей длине хребта. Как продольные ущелья представляют промежутки исполинских отвалов склона, так и эти перпендикулярные ущелья представляют глубокие расщелины склона, — узкие в своих верхних протяжениях и более широкие к его подошве. Где края расщелин значительно обвалились, там ущелья изменили свою первоначальную форму трещин в массиве хребта и кажутся промежутками высот, обособленных в первый период своего происхождения, а стороны ущелий являются как бы отдельными вздутиями поверхности. Но где наклоны ущелий менее подверглись разрушительным влияниям влаги, тепла и т. п. там они резво и отчетливо заявляют о своем первоначальном происхождении, как трещины одного массива. Кроме ущелья р. Терева, составляющего восточную границу Осетинского округа, северный склон прорезывают пять ущелий: Тагаурское или Гизельское — длиною 35 верст, Куртатинское или Фиягдонское — 40 верст, Алагирское или Ардонское — 50 верст, Урухское или Дигорское — 58 верст. Эти ущелья начинаются в вершинах центрального хребта; между ними склоны хребта прорезывают до 15 меньших ущелий, начинающихся с половины или в конце склона и имеющих от 15 до 30 верст длины. Пять главных ущелий проходят через весь склон почти параллельно друг другу: первые 4 на расстоянии 9—12 верст, а последнее — Урухское на расстоянии от ближайшего Алагирского 32—35 верст. Узкие в своем верхнем 18—25-ти верстном протяжении, с диаметром 10—40 саж., и расширенные в низовьях до диаметра 400—600 саж. и более, эти ущелья представляют своими исподьями около 200—210 кв. верст более или менее ровного, удобного для заселения пространства, — приблизительно 0,07 всей поверхности склона. Применяясь к обыденным терминам, это пространство можно назвать площадью, за пределами которой невозможно колесное сообщение.
Общее направление северных ущелий в верхних половинах — на северо-северо-восток, а в нижних — на север. Для экономической эксплуатации, частью земледелия, но больше скотоводства, эти ущелья доступны приблизительно до высоты 7,500, а в некоторых местах и 8,000 фут. При средней высоте исподья этих ущелий над уровнем моря: в верховьях — 7,600 фут., по среднему протяжению — 4,000 фут., при устьях — 2,000 фут. и средней высоте поверхности северного склона в соответственных пунктах 12,000, 9,000, 4,500 фут., боковые наклоны ущелий возвышаются над исподьями в верхнем районе на 4,400 фут., среднем — 5,000 фут., нижнем — 2,4000 фут. Поясняя эти цифры более наглядными примерами, можно сказать, что обыватель, или вообще наблюдатель высот этой местности, переходя по одной параллели из ущелья в ущелье, нигде не встретит преграды, которая бы значительно превышала своею громадностью и массивностью приведенные нами примеры средней относительной высоты. По наклону своих боковых поверхностей к горизонту, ущелья представляют две полосы: верхнюю и частью среднюю, с наклонами в 70° и более, и нижнюю, где крутые наклоны встречаются небольшими протяжениями и где средний наклон около 35°—40°. Верхняя полоса крутых, часто совершенно отвесных наклонов — это ущелья, прорезывающие общий склон главного центрального хребта. В дальнейшем понижении его в продольной впадине между центральным и 1-м параллельным хребтами, крутые наклоны перемежаются с короткою полосою отлогих покатостей, а потом снова продолжаются в верхнем районе 1-го параллельного центральному хребта. В массивах 2-го и 3-го параллельных хребтов стороны ущелий представляют довольно покатые поверхности в 35°, 40° к горизонту; густые лесные заросли, покрывающие нижнюю половину общего склона, стушевывая его частные неровности и угловатости, придают его поверхности мягкие, округлые контуры.
В гидрографическом отношении все ущелья представляют исполинские ложа потоков. Одни из них вытекают из-под снеговых и ледниковых залежей северного центрального хребта, другие из-под гранитных и сланцевых толщей параллельных хребтов. По выходе из ущелий на Владикавказскую равнину, все эти притоки соединяются в два притока р. Терека с левой стороны: Ар-дон и Урух. До выхода на Владикавказскую равнину, в своем почти параллельном течении по склону хребта, ручная система последнего, начиная с востока, представляет следующий порядок. Самый восточный поток, составляющий восточную границу Осетинского округа, — Терек. Он тянется по Осетии почти на 140 вер. и, по выходе из центральной расщелины — Труссовского ущелья, направляется сначала к северо-востоку, а потом к северу. Прорезывая общий склон хребтов этим направлением на протяжении 62—65 верст, Терек принимает здесь в пределах Осетинского округа с левой стороны до 12 потоков с восточных склонов Казбека и потоков 8 из постепенно понижающихся высот общего северного склона. Все эти потоки очень незначительны — длиною от 5 до 10 верст, но в периоды дождей и весеннего таяния снегов они представляют весьма значительные препятствия для сообщения за пределами полотна Военно-грузинской дороги. Заканчивая собою близь г. Владикавказа восточную границу Осетинского округа по северному склону, Терек поворачивает отсюда к северо-западу в окаймленную горами даль Владикавказской равнины и прорезывает ее до Псехешских гор извилистой 55-ти верстной, линией. В своем течении к северу от Казбека до г. Владикавказа Терек как бы намечает горную полосу северного осетинского района; она имеет средний диаметр —30 вер. и, начинаясь по длине северного центрального хребта, заканчивается параллелью г.Владикавказа — 43°2′. Поворачивая от г. Владикавказа к северо-западу, Терек намечает этим направлением равнинную полосу северного склона; она занимает около 1,100 кв. верст и протягивается верст на 48—50 от востока к западу и от 20 до 25 в. от севера к югу. Окруженная на этом протяжении со всех сторон горами, Осетинская равнина представляет продолговатый неправильный четырехугольник, разделенный на две части, как диагонально, извилистым Тереком от юго-востока к северо-западу. Направление р. Терека указывает наибольший наклон равнины к северо-западу с средней высоты 2,200 фут. при подошве хребта до высоты ее северных пределов — 1,500 фут. при подошве Псехешских гор. К востоку и северу от диагонали р. Терека окраины Владикавказской равнины прорезываются правым притоком его — Камбилеевкой. Вытекая из 2-й параллельной гряды, р. Камбилеевка, по выходе на равнину, сначала проходит верст 20 на север, а потом поворачивает почти под прямым углом на запад к концу диагонали р. Терека. Угол из двух направлений р. Камбилеевки, в соединении с означенной диагональю р. Терека, образует продолговатый треугольник, орошающий северо-восточную часть Владикавказской равнины. К западу от р. Терека северный осетинский район орошают в последовательном порядке: р. Архон (Черная река), вытекающая из 2-го параллельного хребта в окрестностях Балты, — около 52 верст длины, р. Гизель-дон — 70 в., — с Генал-доном , составленным из р. Кани-дона, Каври-дона и др. Все они вытекают из снегов и ледников Джимара-хоха в центральном хребте. В дальнейшем протяжении р. Гизель-дон принимает Кудахчин-дон, Махмарамандак-дон и до 6-ти других потоков, которые, вытекая из 2-й параллельной гряды Ахсан-хоха, соединяются в один левый приток Гизель-дона. Ущелье, по которому протекает р. Гизель-дон в своем верхнем протяжении по склону хребта, и ущелье, орошаемое системою Генал-дона, носят одно общее название — ущелья Тагаурского и частные: Даргавского и Санибского. На западе параллельно с р. Гизель-доном по склону хребта протекают р. Фияг-дон (Лопата-река) — около 80 в., и Ар-дон, орошающий ущелье Алагирское. Фияг-дон выходит из снеговых залежей в восточных углублениях Хилака (Тепли) и, приняв справа р. Джимара-дон, Царит-дон, Ахсау-дон, Гижи-дон, слева р. Карц-дон, Хитал-дон и др., сливается на равнине с р. Гизель-доном. Все перечисленные потоки, протекая в ущельях склона параллелями, при выходе на равнину постепенно сближаются, и образуют своими последовательными соединениями целую систему углов, обращенных своими вершинами по направлению частных наклонов равнины — к северу и северо-западу.
Вся эта система последовательного составления потоками углов, в свою очередь, как бы обобщается в один большой угол течением и слиянием самых значительных рек северного района — Терека и Ар-дона (Бешеной реки). Река Ар-дон вытекает из снежных высот, окаймляющих Нардонскую котловину: Сивераут, Лия-хох, Тбильса-хох и др., многочисленными притоками, из которых главнейшие: Мамисон-дон, Закка-дон, Лия-дон, Нар-дон. Все они соединяются в северном отклонении центральной расщелины и составляют один поток Ар-дон. В дальнейшем течении по склону хребта и равнине около 95 верст, р. Ар-дон принимает: Цей-дон, Садон-дон, Тамашки-дон, Унал-дон, Салугар-дон и др. в горной полосе, и Фияг-дон, Гизель-дон, Архон-дон — на равнине; в верхнем течении р. Ар-дон орошает ущелье Алагирское, а в нижнем — среднее протяжение Осетинской равнины. Направляясь по диаметру равнины от юга к с веру, р. Ар-дон сливается, за 7—8 верст до ее северного предела — Псехешских гор, с Тереком и образуете этим протяжением западную сторону Терекско-Ардонского угла, изрезанного сетью правых притоков р. Ар-дона. Вообще же этот речной угол представляет собою наиболее орошенную часть Осетинской или Владикавказской равнины. Здесь почти каждая площадь в 10—12 кв. верст прорезывается двумя, а иногда тремя потоками. В период половодья многие из них, выходя из берегов, затопляют низменные места и образуют временные или постоянные плесы стоячей воды. При подошве Псехешских гор, задерживающих общий сток воды по наклону равнины на север, подобные скопления вод образуют обширные болота. Западную часть Владикавказско-осетинской равнины орошают: р. Урс-дон (Белая река) с правыми притоками: Црау-дон, Крыпс-дон, и р. Дурдур с притоком Дархдак. Реки Урс-дон и Дурдур имеют равную длину около 50 верст и вытекают из группы высот в 1-й параллельной гряде Кион-хоха, Астарты-берзон и Сырху-хоха. Соединившись на северной окраине Владикавказско-осетинской равнины, они впадают в Терек на 9—10 верст ниже р. Ар-дона. Все перечисленные притоки Терека впадают в него на Владикавказско-осетинской равнине с левой стороны; с правой же стороны он принимает только два соединенных потока: Кар-джин и Камбилеевку в конце равнины; на всем остальном 45—48 верстном протяжении Терек принимает с правой стороны только 3—4 небольших ручья. Увеличенный многочисленными притоками Терек входит в широкие ворота Псехешских гор — ущелье Татартупское, или Змейское бурной полноводной рекой, а потом, пройдя 8—9 верст в живописной кайме его лесистых бугров и скалистых навесов, он выходит за пределы главного осетинского района в открытую даль Кабардинско-моздокских равнин. Последний поток на западе Осетинского округа — р. Урух; он орошает ущелье Дигорское на протяжении 58—60 верст и совершенно обособлен от рек равнины невысоким водоразделом Дзагебарц. Р. Урух берет начало в северо-западных отрогах Адай-хоха и принимает с правой стороны Сангуты-дон, выходящий 3-мя своими притоками, под одной параллелью с Уру-хом, также из ледников и склонов Адай-хоха; с левой стороны Урух принимает Харвес-дон, Беляги-дон, Сахелья-дон и др. В общем своем течении р. Урух представляет длинную, 110 верстную линию от юга к северу, с двумя отгибами в средине протяжения сначала к западу, а потом к востоку. Полоса левых притоков р. Уруха от верховьев до 60-ой версты его падения по склону хребта представляет западную границу Осетинского округа. За этим протяжением р. Урух выходит из пределов Осетии в северные предгорья Кабарды, а потом на Кабардинскую равнину и, прорезав ее на 30—32 версты от юга к северу, впадает с левой стороны в р. Терек.
Южный склон Кавказского хребта в гидрографическом отношении значительно соответствует склону северному. Как здесь, так и там боковые ущелья, по которым проходят потоки склона, прорезывают его перпендикулярно к общей длине хребта. Это соответствие пополняется еще тем, что главные ущелья южного склона, прорезывая его от севера к югу, совпадают своими меридианными протяжениями с главными ущельями склона северного. Так, на востоке склонов ущелью р. Терека соответствует ущелье р. Арагвы, под 62° 16’—18′ вост. долг., Тагаурскому — ущелье Ксанское, под 62° 6’—12′, Алагирскому или Ардонскому — ущелье Лияхвское, под 61°40’—50′ в. д. Ущелья Арагвсвое, Ксанское и Лияхвское прорезывают южный склон от вершин центральной гряды до самого падения в долину Куры: 1-е на протяжении 95—98 верст, 2-е — 65—68 верст, 3-е — 55—58 верст. Все они, в общем своем протяжении, почти параллельны друг другу. Ущелье Арагвское, подобно ущелью р. Терека, представляет восточную границу Осетинского округа на южном склоне приблизительно до параллели гор. Душета; нижним протяжением оно выходит за пределы осетинского района. Ущелье Ксанское проходит в 18—20 верстах к западу от Арагвского, а ущелье Лияхвское в 40—45-ти верстах к западу от Ксанского. Взятые в своих южных концах, они представляют длины, последовательно укорачивающиеся в порядке их перечисления и как бы указывающие на уменьшение диаметра южного склона. Начиная с востока, эти ущелья входят в Осетинский округ: 1-е двумя третями своего протяжения, а 2-е и 3-е уже большею частью своего протяжения. В исподьях этих ущелий протекают быстрые потоки, по именам которых названы самые ущелья. Восточный поток — р. Арагва вытекает беловатой лентой из северных темно-бурых стремнин снежно-зубчатого Сырху-хоха, который возвышается в западу от Гудаурского перевала массивным фоном Арагвского ущелья. Окаймив юго-западные отвесы Гудаурского мыса, «Белая», по цвету своей воды, Арагва принимает слева его северо-восточную кайму — р. Кайшаур и десятки других потоков; пробежавши в одном направлении к юго-востоку около 40 верст, Белая Арагва принимает слева Черную Арагву и поворачивает двуцветным потоком на юг. Около мест. Ананура р. Арагва, встретив массивное препятствие в хребте Ахаз-бид, отклоняется на 8 верст к востоку от своего южного направления и от Военно-грузинской дороги, а потом опять поворачивает на юг и впадает близь г. Мцхета в р. Куру. На своем общем протяжении 105—110 верст р. Арагва проходит по диаметру Осетинского округа около 67—68 верст. Вторая оросительная полоса южного склона, по меридиану 62°6’—12′, к западу от бассейна р. Арагвы, состоит в верхнем районе, близь центральных гор, из группы 14—15 озер, разбросанных на 14—15 верст по длине меридиана. В дальнейшем понижении склона эту оросительную полосу продолжает р. Ксанка; она имеет около 75 верст длины и впадает в р. Куру. По склону хребта Ксанка пробегает около 65 в., в районе осетинских поселений около 50.
Озера верхней полосы намечаемого района очень невелики; большинство их представляет запруды горных потоков в 7—8 кв. десятин. Самое большое — озеро Кели, около 2 кв. верст, расположенное на юге этой озерной группы, образуется из верхних ручьев р. Ксанки. Все они разбросаны на широком волнообразном бугре или плоскогорье Кели, которое возвышается в северо-восточном углу южного склона на 8,000—9,000 Фут. обширною площадью в 75—80 кв. верст. Распространяясь здесь широким массивом с более или менее равновысокою поверхностью, плоскогорье Кели представляет как бы нарушение той последовательности, с которою поверхность салона понижается от линии центрального хребта в долине р. Куры. Подобную же топографическую особенность представляет в юго-западном углу южного Осетинского округа плоскогорье Эрцо; оно возвышается на 8,500—9,000 фут. массивным водоразделом р. Квирилы и Джоджоры — притоков Риона, и Пацы — притока р. Лияхвы.
Распространяясь сравнительно с Кели по меньшему диаметру, плоскогорье Эрцо тем не менее еще рельефнее первого нарушает последовательность южного наклона: оно окружено со всех сторон впадинами речных систем и возвышается над ними отчетливо очерченным выступом с крутыми наклонами. Вершина этого выступа — почти горизонтальная поверхность, около 38—40 кв. в., окруженная гребнями гор, как бы каймой и защитой от ветров; на восточной половине она украшена небольшим скоплением вод из горных потоков — озером Эрцо, около 1 кв. версты. Между Эрцо и Кели, представляющими как бы топографически-типичные наметки южного осетинского района на востоке и западе, общий наклон хребта прорезывают от р. Ксанки на запад почти параллельные потоки: Рехули, Меджури и Малая Лияхва, начинающееся в среднем протяжении склона, и Большая Лияхва — в снежных высотах южного центрального хребта. Рехули и Меджури вытекают из южных отрогов Лияхвского и Ксанского водораздела — хребта Дзириси, в 7,000—8,000 фут. высоты; оба эти потока орошают осетинский район своим верхним 18—20-ти верстным протяжением. Малая Лияхва начинается верст на 20 севернее этих потоков из отрогов хребта Мангавшак. Перешедши до параллели, где вытекают означенные потоки, по направлению склона к югу около 20 верст, Малая Лияхва встречает препятствие к дальнейшему протяжению на юг в водоразделе ее от верховьев Меджури и поворачивает к западу; сделавши около 20 верст в этом направлении, она снова поворачивает к югу и чрез 30—32 версты впадает с левой стороны в одноименную ей Большую Лияхву. Большая Лияхва в своих верховьях представляет две системы потоков с востока и юга, сходящихся на широкой площадке Верхне-Лияхвского или Роккского ущелья. Восточные потоки на чинаются веерообразным расширением своей общей группы из снежных высот южно-центральной гряды и частью западных гребней плоскогорья Кели. Пробежав в общем направлении около 15—16 верст на запад и слившись на последних 5 верстах в один поток, восточное верховье Большой Лияхвы соединяется с верховьем южным — с потоками, выходящими из снежных и ледниковых залежей Брутсабзели, отрогов Сау-хоха, Рез-хоха и др. Отсюда Большая Лияхва, постепенно увеличиваясь небольшими ручьями из лесистых высей Лияхвского ущелья, сначала пробегает к югу по диаметру снежно-вершинной Брутсабзели около 16—17 верст, а потом отклоняется тремя дугообразными изгибами к западу. Обогнувши здесь западные отроги хребтов Осеби с Циорой, составляющих водораздел между Лияхвами, Большая Лияхва снова направляется к югу и, слившись, по выход из гор, с Малой Лияхвой, впадает близь г. Гори в р. Куру. Общая длина Большой Лияхвы от слияния ее верховьев в Роккском ущелье — около 95 верст. Проходя верст 65 по осетинскому району до выхода на равнину между горными высотами, Большая Лияхва, кроме многочисленных небольших притоков, принимает справа Пацу, вытекающую из снежных залежей Зикара-хох в центральной гряде, и слева Цыпра-дон из гребня Мирнавет, в средине склона. Со стороны топографических подробностей, обставляющих направление вод Лияхвского бассейна, средняя часть южного склона представляет, сравнительно с другими гидрографическими полосами на юге и севере Осетинского округа, большую расчлененность его поверхности продольными и поперечными ущельями. В то время, как ущелья северного склона на своем верхнем 15—18-ти верстном протяжении почти не расширяются более 45—50 сажен и часто суживаются до диаметра своих потоков, ущелье Большой Лияхвы в массиве самого центрального хребта, т. е. в своих верховьях, — просторная наклонная площадка в 400—600 саж. ширины. Такой же простор, т. е. 400—600 саженную ширину, -Лияхвское ущелье имеет не менее как на трех пятых своего общего протяжения. В среднем протяжении по склону ущелье Лияхвы расширяется до диаметра 4—5 верст и представляет здесь обширную волнистую котловину. В самом значительном своем сужении ущелье Лияхвы на 50—60 сажен шире наибольшего сужения ущелий северного склона. Сопоставляя площадь наиболее доступной поверхности в Лияхвском ущелье с таковою же в соответственном по меридиану ущелье северного склона — Алагирском или Ардонском, величина ее в первом будет относиться к величине ее в последнем, по приблизительным цифрам той и другой: 66—68 и 35—37 вв. верст, как 1,8:1. При большой тесноте сравнительно с Алагирским ущелья Куртатинского, пространство исподья в ущелье Лияхвском не меньше такового в этих двух ущельях северного склона, взятых вместе. Кроме ущелья Лияхвского, южный склон представляет, сравнительно с северным, большие расчленения и во всей остальной полосе Лияхвского бассейна; первая характеристика этого — резкое разнообразие в направлении его боковых притоков: на севере они в большинстве случаев и — можно даже сказать — исключительно направляются, с незначительными отклонениями, по наклону общей поверхности края, здесь же боковые притоки — беспорядочная смесь всех направлений изменяющихся в каждом частном бассейне. Эти гидрографические особенности находятся в тесной связи с тем, что южный склон разъединен большим числом ущелий, в направлениях, весьма разнообразных сравнительно с таковыми же на севере. При этом, продольные хребту ущелья северного склона между параллельными хребтами в своих исподьях представляют неровные, бугроватые и волнистые поверхности, между тем как на южном склоне они являются более ровными узкими и широкими полосами, обособляющими горные массивы как бы в отдельные многочисленные группы с частными центральными высотами. Средняя высота горных групп южного склона, по верхней, средней и нижней полосам = 11,000, 7,500—8,000 и 3,500—4,000 фут. При средней высоте исподья ущелий в соответственных полосах 7,000, 3,400 и 2,700 фут., боковые наклоны ущелий возвышаются над исподьями в верхней полосе на 5,000, средней — на 4,300—4,400, нижней — на 1,050—1,100 фут. Соответствуя высоте сторон в ущельях северных по полосам верхней и средней, ущелья южного склона довольно значительно различаются от ущелий северных в своем нижнем протяжении: здесь боковые стороны возвышаются над уровнем их исподья футов на 1,000 ниже сторон северных. Кроме меньшей высоты сторон в нижнем протяжении ущелий, южный склон представляет, сравнительно с северным, почти во всем Лияхвском и частью Ксанском бассейнах более раздвижные, более покатые наклоны боковых поверхностей ущелий. Так, в Лияхвском ущелье самые крутые наклоны к горизонту его боковых поверхностей не превышают 65°—70°, и все это не более, как на 25—30 верстном протяжении ущелья. На остальных же 35—40 верстах Лияхвского ущелья они наклоняются к горизонту не более как на 35°. Немало также мест, где боковые поверхности ущелий едва наклоняются до 10°— 12° и представляют как бы постепенные незаметные переходы исподья в боковые стороны. Густые лесные заросли, покрывающие боковые поверхности ущелий, еще более смягчают их общие контуры и как бы удлиняют понижение этих боковых поверхностей к исподью ущелья. Такие же мягкие контуры встречаются в боковых поверхностях Меджурского, Рехульского и Нижне-Ксанского ущелий Ущелья же восточного и северо-восточного района: Арагвское с Магландолетским (по верхнему правому притоку Б. Арагвы), Верхне-Ксанское, или Джамурское представляют резко-очерченные углубления. Здесь наклоны боковых сторон в большинстве случаев превышают крутизну 60°—65° и нередко протягиваются на целые версты совершенно отвесными стремнинами, как напр., в ущельях Магландолетском и Верхне-Джамурском. Вообще же, при большей расчлененности южного склона, пространство по исподьям его ущелий, как наиболее доступным местам, превышает таковое же в ущельях севера приблизительно на 140—150 кв. миль. При равенстве общего пространства склонов в пределах осетинских поселений, наиболее доступная поверхность южного склона относится к таковой на севере приблизительно как 1,6 : 1. Означенные выше цифры показывают, что южные ущелья представляют большой простор, вследствие того по ним проходит больше колесных путей, проложенных без искусственной обработки грунта. Обобщая намеченные нами факты приблизительным графическим изображением, общие рельефы склонов можно представить в поперечном разрезе их от севера к югу, по среднему осетинскому меридиану 61°45’—50′, двумя прямоугольными треугольниками. Основаниями этих треугольников будут 30-ти верстные диаметры, проведенные от нижней поверхности склонов до средин центральных хребтов. Северный диаметр, начинаясь в одном из пунктов при подошве гор, протягивается к центру хребта на высоте 2,100 фут. над уровнем моря; южный, начинаясь выше подошвы гор, прорезывает массив своего склона на высоте 2,650 фут. Высоты центральных хребтов, пересекаясь с диаметрами, вырисовываются над их горизонталями: на севере катетом в 2,83 версты (12,000 фут.—2,100 фут.), на юге катетом в 2,4 версты (11,000—2,650 фут.). Приняв обе эти высоты за тригонометрические величины — тангенсы углов, образуемых пересечением диаметров-оснований с склонами — гипотенузами, мы получаем здесь в величине угла, соответствующего большему тангенсу, 4,245° — приблизительную характеристику крутизны, или падения северного склона, а в величине меньшего угла — 3,6°, характеристику падения склона южного. Большая высота северного центрального хребта, приблизительно на 1,000 фут., дает, таким образом, для северного склона большую крутизну падения на 0,645°, при равных диаметрах склонов. Четырехградусный наклон поверхности к горизонту, едва заметный на небольшом пространстве, в описываемой местности представляет исполинское приподнятие земной коры. На общем фоне этого приподнятия вырисовываются отдельные выступы поверхности — горные вершины и отдельные понижения ее — ущелья. Хотя все частные нарушения прямолинейности склона весьма разнообразны, тем не менее, они могут быть приблизительно обобщены в три отдельных рельефа, как бы в три последовательных уступа. На южном склоне, где горные группы не всегда параллельны по своему протяжению хребту центральному, уступообразное строение его мало заметно; но на северном склоне оно отчетливо вырисовывается рядами центрального хребта и трех постепенно понижающихся параллельных хребтов. Приблизительным указанием на уступы в общем понижении склонов можно принять соответственные этому строению особенности в течения потоков, орошающих склоны. Так, быстрота этого течения почти одинакова в тех их протяжениях, которые орошают соответственные полосы склонов; все же течение в своей общей картине представляет ряд последовательных изменений большей быстроты в меньшую: на северном склон — приблизительно 5 последовательно изменяющихся течений, 3 быстрых и 2 более медленных; а на южном — 4, с двумя течениями большей быстроты и с двумя меньшей, также взаимно чередующимися. Это последовательное разнообразие в быстроте течения представляет одну из наиболее выдающихся и наиболее сохраняемых памятью картин этого края. По впечатлению, производимому на чувства, течения с большею быстротою, перемежаемые течениями меньшей быстроты, представляют как бы три вида: бурно-стремительное, быстрое и умеренно-быстрое. Первое встречается во всех потоках северного склона в их верхнем 16—18 верстном протяжении, частью в потоках, орошающих северо-восточный угол южного склона, — Ксанке, Арагве и др. Стремительное течение этих рек обусловливается падением соответственных поверхностей не менее 150 фут. на 1 версту; некоторые же из этих рек, как Терек, Ар-дон, Фияг-дон, Ксанка, стремятся во многих местах по наклонам, падающим по 300, 400 фут. на 1 версту. Частные повторения стремительной быстроты верховьев на дальнейшем протяжении встречаются преимущественно в Тереке и реже — в Фияг-доне. Оба эти повторения приходятся на одной полосе склона: в Тереке по Дарьяльскому ущелью, в полосе его гранитных обнажений, представляющих как бы исполинский порог в общем наклоне поверхности; в Фияг-доне — по ущелью Дзивгисскому, между отрогами Криу-xoxa и Тбау-хоха в 1-й параллельной гряде. Здесь, как и в ущелье Дарьяльском, исполинская гранитная масса нарушает своим поперечным залеганием более равномерное падете склона нии образует полосу с более крутым наклоном поверхности. Среднее течение потоков в намечаемых нами местах имеет быстроту 250—350 саж. в минуту. Сопоставляя эту быстроту с течением, напр., р. Куры близ Тифлиса — около 80 —90 саж. в минуту, р. Терека близ г. Владикавказа—около 100 саж., с течетем р. Бумы в Новогригорьевском уез¬де—около 25—30 саж. в минуту, мы получаем в отношениях: 3,4: 1; 3: 1; 10: 1, — как бы приблизительную характеристику течения потоков в верхней полосе северного и части южного склонов сравнительно с наиболее известными примерами — условными единицами этого течения. Превращаясь весьма нередко в пороги-водопады, обставленные громадами горных каменных обвалов, выступами ущелий и т. п., горные потоки этой полосы поражают и слух и зрение своими ударами в массивные препятствия, сопровождаемыми оглушительным шумом и бешено-бурливым клокотанием пенящихся волн. Здесь даже небольшие потоки в 1½—2 саж. ширины весьма нередко составляют затруднительные препятствия для сообщения; сдвигая камни, иногда в 2—3 пуда весом, они сбивают с ног даже привычных к горной природе крупных животных; а, при ширине в 3—4 саж., эти потоки представляют для сообщения препятствия настолько значительные, что победить их можно только при искусственных приспособлениях. Масса воды, даже при незначительной глубине в 2—3 фута, здесь обладает такою силою, что в состоянии сбить с ног и превратить в бесформенную массу самое крепкое и сильное животное.
Вторая картина быстрого течения, более благоприятного для бытовых условий, встречается в некоторых потоках Нардонской котловины, в потоках, прорезывающих массивы второго параллельного хребта на северном склоне, в потоках южного склона — в Лияхвах, Рехули, Меджури и Ксанке — в ее второй, нижней половине горного протяжения. Они пробегают по склонам с среднею высотою падения 80—85 фут. на 1 вер., падения, образующего приблизительно угол к своему горизонту в 1°, и имеют быстроту 150—180 саж. в минуту. Хотя эта быстрота также весьма значительна, но течение рек в обозначенных протяжениях, сравнительно с течением их в верхней полосе склонов, кажется, в общем знакомстве с природою этого края, умеренным и спокойным. Это различие прежде всего отражается на удобствах сообщения в ущельях. По Верхне-Куртатинскому, Верхне-Алагирскому или Касарскому ущельям Фияг-дон и Ар-дон, низвергаясь с бешеною стремительностью ежеминутных каскадов и водопадов, на протяжении 18—20 верст представляют безусловные преграды для переходов с одной стороны ущелья на другую; искусственные приспособления, мосты здесь представляют крайнюю необходимость даже для привычных и невзыскательных на удобства путей сообщения туземцев. В то же время потоки центральных углублений и южного склона — Лияхвы переходимы, хотя и с затруднениями, по всему протяжению близь горных дорог; Большая Лияхва имеет, напр., несколько таких переходов вброд даже в своем верхнем, наиболее быстром течении.
Третий вид — умеренно-быстрое течение встречается по нижней полосе склонов, где их поверхность образует последние уступы над предгорными равнинами и падает по 40—60 фут. на 1 версту. Здесь быстрота течения — около 110—140 саж. в 1 минуту — постепенно умаляется с выходом рек за склоны хребта. Впрочем, при большей величине потоков, сходящихся здесь в значительные реки, водные течения этой полосы, особенно во время половодья, кажутся почти такими же быстрыми, как и в более высокой полосе склонов. Каждая из полос с означенными быстротами перемежается и обособляется от другой такими полосами, где потоки, пробегая по более отлогим падениям склонов, имеют быстроту 80—100 саж. в минуту. Частные случаи умеренно-быстрого течения, как гидрографическое разнообразие верхне-горной полосы, встречаются в течение р. Терека по Труссовскому ущелью и течение р. Закка-Нар-дона в Нардонской котловине. В одном из наиболее значительных расширений Труссовского ущелья р. Терек, протягиваясь широкой слабо-волнующейся лентой на 4—5 верст, кажется до того спокойным потоком, что воображение наблюдателя невольно рисует для него обстановку мягких очертаний предравнинной поверхности, вместо действительной обстановки высоких скалистых стремнин и снежных заоблачных гребней.
Все означенные виды водных течений, как характеристика частных рельефов в поверхности горного осетинского края, видоизменяют, в приведенном выше графическом изображении его разреза двумя треугольниками, прямые линии боковых наклонов и ломаные линии частных повышений и понижений поверхности. Три полосы быстрых течений на северном склоне, последовательно перемежаемые двумя полосами течений с меньшею быстротою, в графическом изображении своих поверхностей представляют три более значительных наклона, последовательно перемежаемых меньшими наклонами, или три уступа. По такому же графическому изображению две полосы более быстрых течений на южном склоне, перемежаемые полосою течения менее быстрого, представляют два уступа. На северном склоне эти уступы составляются массивами горных хребтов: 1-й уступ — массивом центрального хребта, 2-й — массивом 1-й параллельной гряды, 3-й — дальнейшей нижней полосы общего склона. На южном склоне 1-й уступ составляется также наклоном центрального хребта, 2-й — нижней полосой склона. В этом последнем случае отклонение обеих Лияхв, после верхнего южного направления к западу, служит как бы приблизительным указанием раздельной полосы между уступами, и она образует как бы карниз при подошве южного центрального хребта.
Горные породы, минеральные источники, почва.
На северном склоне Кавказского хребта угол, образуемый наклоном поверхности к своему горизонтальному диаметру, указывая на большее приподнятие здесь земной коры, сравнительно с южным склоном, в общей картине описываемого района выражается особенно резкими и глубокими обнажениями ее подпочвенной, внутренней среды. С этой стороны все северные ущелья представляют своими боковыми наклонами к исподьям исполинские толщи геологических напластований; при узком диаметре исподий, особенно в верхнем протяжении ущелий, эти толщи составляют здесь громоздкие, исполинские стены в сотни сажень высоты. Наибольшею резкостью в геологическом отношении и крутизною своих боковых поверхностей в сети главных северных ущелий отличаются верхние протяжения ущелий Алагирского или Касарского, ущелья Фиягдонского, Дигорского и некоторые полосы ущелья Терекского. Второстепенные же ущелья верхней полосы склона представляют везде узкие исполинские трещины с отвесными сторонами. На южном склоне резкие обнажения пластообразных толщей встречаются по преимуществу в северо-восточном углу этого района. Ущелья Лияхв и ущелья второстепенные соответственного района отличаются, напротив, редкими случаями отвесных и вообще крутых возвышений своих боковых сторон, редкими видами геологических обнажений.
По свойствам горных пород, которые являются наиболее распространенными и наиболее заметными для наблюдений, а в картинах поверхности края составляют или боковые толщи ущелий, или его верхние нагромождения и наружные пласты, все пространство Осетинского округа можно разделить приблизительно на 4 полосы: полосу глины и чернозема, полосу, где чаще встречаются породы светло-известковые, полосу пород гранитных и других плотно-песчаных и полосу пород глинисто-сланцевых. Полоса наибольшей распространенности глины занимает все пространство равнин как при северной, так и южной подошвах хребта. Она мало распространяется в высоту гор, кроме некоторых отдельных случаев на южном склоне хребта. В нижней полосе склонов на равнинных пространствах округа глина встречается довольно значительными залежами на поверхности пространства, как верхний почвенный покров; но, с постепенным переходом равнинных пространств в предгорья и склоны хребта, она стушевывается другими горными породами и обнажается лишь в отвесах ущелий сероватыми слоями. На севере склона наиболее открытые залежи глины распространены на Владикавказско-осетинской равнине по течению pp. Терека, Ардона, Фияг-дона и др. потоков. В некоторых местах этой равнины встречаются и довольно значительные пласты цветной глины. Она залегает преимущественно в треугольнике, образуемом течением р. Терека и его правого притока — р. Камбилеевки. Город Владикавказ и множество зданий в других поселениях Владикавказской равнины построены из кирпича местной глины, добываемой в ближайших окрестностях. На южном склоне хребта залежи глины распространены в устьях ущелий Лияхвскаго, Ксанского и в окрестностях г. Душета. Цветная глина залегает в небольшом количестве в ущельях pp. Лияхвы и Ксанки; из нее выделываются небольшие кувшины оригинальных форм, которые изредка встречаются и в Тифлисе.
С переходом предгорного пространства равнин в боковые склоны хребтов и вообще с первым возвышением предгорий, начинают появляться белые и серовато-белые залежи известковых пород. На левом берегу р. Терека, пред его выходом на Владикавказскую равнину, эти известковые породы возвышаются однообразными изсера-беловатыми навесами на зеленом фоне лесных зарослей, нависших над полотном Военно-грузинской дороги. Устилая его мелким щебнем и разрушаясь от механических и атмосферных влияний, они образуют здесь, при ветряной сухой погоде, густые облака тяжелой беловатой пыли. В некоторых местах северного и южного склонов смешанные серовато-белые глинисто и песчано-известковые залежи перемежаются с более чистыми известковыми породами. Таковы, напр., залежи в склонах 2-го и 1-го параллельных хребтов, прорезываемых средним течением р. Ар-дона в Алагирском ущелье. Появляясь в начале ущелья небольшими беловатыми просветами сквозь зеленые заросли, известковые залежи в дальнейшем подъеме резко и широко выступают на склонах ущелья, эффектно обеляя бугроватую поверхность склонов. Началом этой оригинальной по окраске полосы Алагирского ущелья служит левый приток Ар-дона — р. Тамишка. В то время, как русло первого стелется по исподью ущелья широкой шероховато-серой полосой, ложе р. Тамишки врезывается в однообразный фон окружающей местности резко-очерченной белою лентой; все оно состоит из белых известковых кругляков, представляющих в общей картине как бы искусственную мозаичную настилку, заключенную в темную раму берегов. Эта красивая, хотя и незначительная по величине, картина еще более выигрывает от чистоты и серебристой прозрачности воды р. Тамишки. В то время как волны бурного Ар-дона темнеют грязно-серой, шероховатой лентой, воды р. Тамишки, как нам случалось наблюдать, белеют своею чистотою и прозрачностью даже в дождливую погоду; последнее обстоятельство, очевидно, указывает на отсутствие в той полосе, по которой она проходит, таких горных пород, которые способны были бы мутить ее своими растворами. Но самая обширная полоса известковых залежей находится выше р. Тамишки на 7—8 верст. Окруженная со всех сторон величественным амфитеатром бурых и светло-серых скалистых высот, она врезывается здесь в их гранитные и железисто-песчаниковые массивы широкою бело-пятнистою поверхностью. Картинным, наиболее заметным центром этого пестрого, волнистого района вырисовывается 70—80-ти саженный известковый конус; отсюда известковые залежи продолжаются белыми просветами вправо и влево по направлению речного ложа и вдаль постепенно возвышающегося ущелья. Восточным продолжением известковых залежей на этой полосе, более заметных для наблюдения, приблизительно можно наметить сначала среднюю полосу Куртатинского ущелья, совпадающую с среднею полосою в общем пространстве северного склона хребта, потом склоны ущелья Кобанского и, наконец, ущелья параллельных хребтов, обрывающихся у Реданта, Балты и Ларса. В отвесах и склонах Куртатинского ущелья беловато-известковые пласты, начинаясь небольшими пятнами на восточном склоне Криу-xoxa и высотах правого берега Ар-дона, затушевываются, по дальнейшему понижению ущелья, гранитными массивами, образующими пороги р. Фияг-дона; здесь они изредка окаймляют толстыми плотными обрывами ленту дороги, или просвечивают вдали сквозь кустарниковые и лесные заросли на склонах ущелья. Закрытые также густою древесною растительностью в группе хребтов к западу от Реданта и Балты, в продольных и поперечных длине их углублениях, известковые залежи обнаруживаются здесь небольшими осыпями над руслами потоков или на травянистых откосах, обнаженных в своем верхнем покрове дождевыми потоками.
На южном склоне глинисто-известковые залегания, начиная появляться при выходе из ущелий Лияхвы, Ксанки и Арагвы, встречаются хотя и реже, сравнительно с такими же случаями на склоне северном, но в некоторых местах, как, напр., в ущелье Б. Лияхвы, они восходят вверх по длине ущелий почти к подошве гребней, замывающих верховья ущелий. Вообще же более чистые, белые известковые пласты на северном склоне замечаются по среднему горному течению Ар-дона — в Алагирском ущелье, в остальных же случаях пласты, содержащие известь, имеют более или менее отемняющие примеси других минеральных пород. В дальнейшем повышении северного склона горные породы, в наибольших случаях обнажения того или другого вида, приблизительно соответствуют последовательности их в ущелье Военно-грузинской дороги; здесь же светлые известковые залежи постепенно заменяются более темными обнажениями пород глинисто-сланцевых, песчаниковых и гранитных. Последние обыкновенно залегают плотными, могучими слоями, с узкими поперечными и продольными промежутками, придающими их массивам очертания призматически-слоистых толщей. Наибольшее распространение гранита и соответствующих ему пород плотного, несокрушимого песчаника замечается по средней полосе северного склона. Обе эти горные породы, встречаясь в других местах в легко разрушающейся среде, по ущельям намеченной полосы представляют на значительном протяжении или беспорядочные исполинские нагромождения, или гладкие массивные толщи, как бы фундамент боковых наклонов ущелий. Они перемежаются здесь во многих местах почти с одинаковым с ними по своей несокрушимости, хотя и более правильным в своем построении, базальтом. Гранитные породы в северных ущельях отличаются нередко своим весьма красивым рисунком и разнообразием: в одних местах скалы и горные отвесы имеют цвет зеленоватый, желтоватый и т. п.; в других — гранитные толщи, серые снаружи, в изломах представляют рисунки, придающие гранитной поверхности цветовые оттенки мрамора. Насколько глинисто-известковые породы представляют собою среду, легко поддающуюся разрыхлению, выветриванию, как это можно видеть даже по Военно-грузинской дороге, настолько же породы гранитные, песчаниковые, как известно, способны сопротивляться влиянию сырости и солнца. Но вместе с тем, они представляют туго-поддающуюся среду для водворения в них корней растений. Сильное действие влаги не столько разрыхляет эти породы, сколько как бы обтачивает их верхний покров. Во многих местах Дарьяльского, Куртатинского и Алагирского ущелий извивающаяся здесь дорога окаймлена природными стенами из массивных и длинных отвесов этой породы. Отрываясь и низвергаясь в исподья ущелий, гранитные глыбы упорно борются с стихиями, не превращаясь в пыль, подобно глинисто-известковым породам, и пестрят ущелья своими крупными и мелкими обломками. От свойства этих пород — скорее обтачиваться, чем разрыхляться при влиянии влаги, по всей вероятности, зависят и те оригинальные формы, которые иногда принимают гранитные глыбы, подверженные усиленному действию влаги. Здесь можно встретить, напр., громадные окаменелые дупла, вазы и полувазы, естественные желоба в выступах свал и т. п.
Меньшие залегания гранитно-песчаных пород на южном склоне, по всей вероятности, по крайней мере, отчасти обусловливают большую мягкость в очертаниях южного склона, в котором, судя по беловатому цвету его обнажений, преобладают известковые залегания с примесью глинистых и песчаных.
Наибольшие залегания известковых пород на южном склоне заметны по среднему протяжению Ксанского ущелья в отрогах хребтов, составляющих это ущелье параллельным р. Ксанке протяжением от севера к югу. Преобладание известковых пород в нижней полосе склонов обнаруживается отчасти существованием в Алагирском и Терекском ущельях на северном салоне и в Ксанском на южном известковых ломок, дающих, впрочем, не вполне хорошую известь, а отчасти беловатым отсветом каменного строительного материала, наиболее распространенного в этих местах. В Ксанском ущелье встречается также довольно значительными залежами ценный представитель известковой породы — мрамор разных цветов.
На высоте 6—7 тысяч футов граниты, песчаники и базальты мало-помалу как бы затушевываются более обширными тонкослоистыми темными обнажениями глинистого сланца и преимущественно глинистого шифера. Благодаря своей способности делиться на тонкие плитообразные глыбы и распространяться с своих гнезд на далекие расстояния, глинистый сланец является как бы господствующей породой в верхней полосе склонов. Впрочем, в некоторых изгибах Мамисонского и Заккско-Нарского ущелий глинистый сланец чередуется с исполинскими обломками гранита, трахита и других плотно-слоистых горных пород. Но в большей части Нардонской котловины и других ущелий центральной расщелины и в особенности по северным склонам центральных хребтов глинистый сланец образует почти непрерывную кайму проложенных здесь дорог или в виде широких и длинных темных полос на нагорных высотах, или в виде громоздких плитовых осыпей, — точно разрушенной исполинской кладки. На вершинах же высоких горных перевалов, где есть и залежи снега, глинистый сланец представляет плотную, но расчлененную настилку, утрамбованную тяжестью снеговых навалов. В дождливую погоду эта расчлененная настилка, особенно на покатостях, представляет неодолимое препятствие для сообщений; притом, сползая постепенно с гор, она засоряет и загромождает плитами и мелкими обломками пастбищные и пахотные склоны ущелий.
На южном склоне глинистый сланец распространен более по ущелью и вообще в бассейне р. Арагвы, в бассейне же р. Лияхвы он встречается очень редко, сравнительно с северною полосою. Здесь редкие более или менее значительные обнажения состоят чаще из светлых известковых пород; на некоторых высотах, дающих начало притокам р. Лияхвы, они образуют иногда толстый сыпучий покров, в сухую и ветряную погоду подымающийся густою тяжелою пылью. Соединение в одном каком-нибудь бассейне различных по окраске горных пород иногда отражается на цвете вод этого бассейна. На юге такой пример представляют реки Черная и Белая Арагвы, названные так по цвету своих вод. Первая вытекает из обширных залежей темного шифера, окрашивающего ее своими растворами в темный цвет, а вторая, вытекая из менее растворимой среды дикого железистого песчаника и светлых глинисто-песчаных пород, даже в периоды крайней мутности своих вод сохраняет свой светлый оттенок.
На северном склоне более заметные случаи такой разноцветности представляют: р. Фияг-дон и его приток Джамара-дон в вершине Куртатинского ущелья и реки Тамишка и Ар-дон в ущелье Алагирском. Фияг-дон, вытекая из-под снеговых залежей конуса Тепли (или Хилака), проходит около 1½ версты по серой глинисто-шиферной осыпи. В стремительном падении по 75—80°-ной крутизне, Фияг-дон насыщается ее сероватым раствором и, в своем дальнейшем течении по исподью ущелья, походит даже в ясную погоду своим грязно-серым цветом на полосу пыльной дороги. Через 14—15 верст из узкой трещины отрогов снежного Сырху-берзона (Красной вершины, 13,614 ф.) к нему подходит справа мутно-чернильная лента другого потока. Несмотря на бурное течение, оба эти потока, соединившись в одном русле, не смешивают, однако, сейчас же своих вод и саженей 300 текут резко-очерченной двуцветной полосой. Темные пятна на склонах ущелья правого потока и на скалистой кайме снеговых залежей Сырху-берзона указывают причину черноватого цвета потока от растворов темного шиферного сланца. Из этих примеров, скажем к слову, можно видеть, что горные потоки не всегда играют на солнце «зеркальной» чистотою. Эта чистота, впрочем, является тогда, когда падение и стремительность реки умаляется, как, напр., в данном случае с 200 фут. на 70—80 фут. Растворы и муть в горных речках оседают на дно быстрее, чем в речках равнин, так как в первых они состоят из крупнозернистых тяжелых минеральных частиц, а во вторых из мелкозернистых и более легких. Описываемый, напр., нами Фияг-дон, в своих верховьях стремится мутною темно серою лентою, шероховатою от порогов и бурления, а чрез 20—25 верст он льется уже светлым, прозрачным потоком.
Кроме перечисленных нами горных пород, чаще других встречающихся в верхней и нижней высотах хребта, попадается там или отдельными слоями, или целыми массами дикий железистый камень, пестрящий все высоты хребта бурыми пятнами и полосами. В восточной части центрального хребта он образует обширные залежи в исполинской массе Сырху-хоха; в верховьях pp. Фияг-дона, Нар-дона и Терека он иногда разнообразит своим бурым цветом нагромождения и осыпи глинистого сланца. Особенным разнообразием по окраске горных пород выдается среднее протяжение Алагирского ущелья. Расширенное здесь до диаметра 500—600 саж. в котловину (близ сел. Унала и Ксурты), оно представляет весьма эффектное сочетание обширных залежей пород известковых, дико-железистых и черного порфира. На востоке ущелья белеют, точно снеговые пятна, обширные залежи извести; на северо-западе громоздятся сероватые и бурые навесы дикого железняка и гранита, а на юге мрачно высятся черные слоистые обнажения порфира. Отделенный от известковых залежей 60—80 саженной шириной русла Ар-дона, он кажется здесь, по своему мрачному контрасту с белыми известковыми залежами противоположного берега, искусственным нагромождением, — делом какого-нибудь сказочного богатыря, героя космогонической поэзии. Светлое полотно дороги, подходя под скалистые навесы порфира, переходить как бы в расчищенную обугленную поверхность деревянного помоста; а отсутствие осыпей и пыли на черном полотне дороги указывает, что, не смотря на мелкую слоистость, эта горная порода отличается достаточною прочностью и мало поддается атмосферным влияниям. Впрочем, этот уголок по среднему течению р. Ар-дона и его притокам — Садон-дону, Джеми-дону, близ сел. Садона и Холстэ, отличается вообще особым разнообразием своих горных пород: здесь, в ущельях этих притоков, есть месторождения серебросвинцовой руды, свинцового блеска, каменного угля и других, имеющих значение в промышленности пород.
Разработка здесь серебросвинцовой руды производилась еще в глубокой древности. Впрочем, русские, занявши описываемый край, нашли здесь только заваленные шахты и вообще одни следы прежней разработки. Настоящая разработка этих руд началась в первой половине сороковых годов частной промышленной компанией, а в 50-м году рудник перешел в ведение казны. Для переработки минералов, в 33—35 верстах вниз по течению р. Ар-дона, в сел. Алагире был построен казенный завод. Он начал свои действия с 1853 г. и в течение 25 лет переработал из добытых руд около 440 пуд. серебра и 130,000 пуд. свинца. Садонская серебросвинцовая (содержащая, впрочем, и незначительный % меди) руда находится в скалистых, покрытых лесом отрогах высокой группы (11,230 фут.) Кион-хоха; один из них, постепенно понижаясь широкою покатостью, обрывается мысом при слиянии двух потоков: Садон-дона и Змаст-дона. Здесь сгруппированы разнообразные горные породы: известняк, железистый камень и др.; но между ними преобладают серо-стальные толщи гранита. Серебросвинцовая руда состоит из смеси разнообразных горных пород: кварца, колчедана, известкового шпата и др., окрашенных блестками, вкраплениями металлов. Вся эта разнородная цветовая масса залегает в гранитных толщах как бы обособленной вкладкой, незначительной в ширину и толщину, но глубоко уходящей в недра своего горного массива. По исследованным и намеченным разработкою пунктам, рудоносная жила углубляется в недра горы более чем на 200 саж. и в общем залегании представляет в своей оболочке, гранитной среде, наклонную толщу. Несколько выше Садонского рудника, в одной с ним горной группе, распространяющейся от одного и того же центра возвышения — Кион-хоха, частью обособленными, частью полузакрытыми залежами, встречаются месторождения (впрочем, не разрабатываемые) каменного угля. Эта горная порода, показавшись здесь на значительной высоте, продолжается по ее дальнейшему склону к р. Ар-дону и как бы заканчивается у его берегов резкой, мрачной массой порфира на светлом фоне известковых залежей. Вся эта группа месторождений серебросвинцовой руды и каменного угля находится в небольшом 5—6 верстном в ширину углублении, между отрогами высот центрального хребта: Адай-хоха, Кальтвери, Кион-хоха и Ход-хоха, в параллельном им второстепенном хребте, на высоте 5,000—6,000 фут. Открытое к востоку в ущелье р. Ар-дона, это углубление с запада завинчивается высоким водоразделом Ар-дона и Уруха — Садонским перевалом в 8,300 фут.
Ущелье Сангути-дона, притока р. Уруха, представляет также немало разнообразия в своем минеральном покрове. Здесь на протяжении 15—18 верст фон ущелья образуют разнообразные массивно-слоистые нагромождения гранита, песчаника или бурые полосы дикого железняка. Ближе к впадению Сангути-дона в Урух, бока и исподье ущелья испещрены массами обвалившихся каменных глыб. По общему геологическому характеру местность эта имеет сходство с верхним протяжением Алагирского и Куртатинского ущелья и 15—20-ти верстным протяжением ущелья Дарьяльского. Здесь, в одном из лучеобразных отрогов г. Кодот, обрывающихся над руслом Сангути-дона частью скалистыми, частью лесистыми навесами, находится также месторождение серебросвинцовой руды. Оно, как и Садонское, известно с давних времен, но по трудности своей разработки пока еще не привлекло к себе технической деятельности. Подобные же месторождения, не разрабатываемые, но известные с давних пор частью по разработке и опыту древних времен, частью по случайным позднейшим открытиям, — большею частью месторождения свинцового блеска, — встречаются во многих местах западной части Осетинского округа. Восемь лет тому назад нам пришлось слышать от туземцев этого уголка о случайной находке в этих местах даже самородка золота. К сожалению, некоторые частные обстоятельства и в особенности боязливая таинственность, которою был обставлен факт находки, не позволили нам собрать более подробных сведений о ней. Вообще же присутствие золота в горах, дающих начало р. Тереку и его притокам, помимо частных сообщений и слухов, указывается еще и другими фактами, напр., нахождением золотых крупинок в наносах р. Терека. В 1834 году «гиттен-фервальтер-Фолендорф» производил, по поручению Кавказского начальства, изыскания в наносах Терека, при выходе его на Моздокскую равнину, и нашел там в 100 пудах песку 1/8 золотника золота . Очевидно, что найденные крупинки золота были вынесены из горных недр, дающих начало верховьям р. Терека, и осели вместе с другими минеральными наносами вдали от своих рудоносных гнезд. Кроме обозначенных нами, заведомо известных рудных месторождений, в крае встречаются места, опоэтизированные народными преданиями, как источники богатств и материального достатка во времена давно минувшие. Хотя богатства эти и не называются в преданиях непосредственно минеральными, тем не менее на высказанные предположения наводит, напр., то обстоятельство, что места эти отличаются чрезвычайною дикостью и бесплодностью, так что другие виды богатств — богатства почтенные, производительность сельскохозяйственная — в этих местах безусловно невозможны. Одним из таких мест предание намечает гребень Стыр-хоха (Большая гора), возвышающийся более чем на 10 тыс. фут. водоразделом потоков Фияг-дона и Закка-дона. По другому, более историческому преданию, в верховьях Заккского ущелья во времена грузинской царицы Тамары (12 стол.) добывалось какое-то, по всей вероятности, минеральное богатство — алутон. Хотя указания эти, взятые в связи с рассказами о временах давно минувших, содержат, без сомнения, не мало вымысла и несообразностей, тем не менее они не лишены некоторой доли правдоподобия и находят себе приблизительные подтверждения в прямых и косвенных следах того, на что указывается преданиями. Так напр., на вершине узкого Стыр-хоха, покрытой частью снежными пятнами, частью плотно лежащими плитами шиферного сланца, и вообще представляющей картину дикости и безжизненности, при внимательном осмотре, можно заметить в одном месте несколько довольно больших и хорошо обделанных камней. Они указывают, что этот пустынный уголок в необитаемой полосе вечных снегов, куда не забираются и цепкие вездесущие стада горной баранты, когда-то был предметом довольно значительного людского внимания. Обращенное на такое место, где, по-видимому, человеческий труд не мог найти целесообразного приложения, это внимание, очевидно, обусловливалось исключительными причинами: или самозащитою в отдаленные времена от вражеских нападений, или какими-либо религиозными и другими побуждениями. При этом наше внимание невольно останавливает на себе железисто-бурая, слегка даже блестящая, поверхность громадного конуса Тепли, заканчивающего на северо-западе постепенное возвышение гребня Стыр-хоха. Обрываясь к востоку амфитеатром снеговых залежей и скалистых стремнин, конус Тепли на своей западной половине, на обнаженных от снега промежуточных поверхностях представляет такое обилие красной железистой окиси, что воображение невольно рисует в его недрах обширные рудоносные богатства. И может быть, в отдаленном прошлом здешние аборигены, с одной стороны нуждавшиеся в железе для орудий защиты, а с другой — запертые окрестными врагами, сами добывали эти богатства и оживляли пустынный гребень своею жизнью. Уничтоженная временем и событиями эта жизнь, по всей вероятности, и оставила свои следы в немых камнях на пустынной и дикой поверхности гребня, о которых мы говорили, и в поэтических сказаниях народа о былом счастье здешнего люда и баснословных богатствах дикого, обездоленного края.
Что же касается до добывания какого-то, неизвестного самим туземцам, «алутона» (не изменение ли это слово татарско-ногайского «алтын» — золото?), то в пользу хотя некоторой правдоподобности этого факта говорит, с одной стороны, убеждение туземцев в существовании «алутона», а с другой — весьма точные указания места, где добывался этот неизвестный предмет, весьма драгоценный, по местным преданиям. Все окрестные обыватели единогласно и с глубочайшей, слегка печальной уверенности бедняков, владеющих бесценным, но недоступным богатством, местом «алутона» указывают небольшую покатую площадку на правом берегу потока Цодай, в 30 саж. от поселка Коркора и в 2 вер. от сел. Закка. В настоящее время указываемое место «алутона» не представляет решительно ничего особенного, что могло бы дать пищу суеверному вниманию, и потому эти указания делаются тем важнее и интереснее для нас. Это обыкновенная площадка, поросшая травою и нисколько не выделяющаяся на обширном однообразном фоне ущелья. Здесь нет ни скал, ни пещер и не видно вообще того разнообразия, которое могло бы остановить на себе любопытное или вдумчивое внимание своею оригинальностью, красотою, поэтическою таинственностью или какою-нибудь особенностью своего существования. Впрочем, десятки лет тому назад на этой площадке, по рассказам старожилов, было весьма заметное колодезе-образное углубление, сажня 4 в Диаметре. Некоторые из старожилов добавляют еще, что в этом 2—3 аршинном углублении они видели массивный камень с испещренною неизвестными им надписями поверхностью.
В параллель к указаниям древней обитаемости на 10 тысячной высоте Стыр-хоха, между населением приказбекского района существует также предание, что на снежных высотах Казбека в древние времена жила целая колония святых людей, и что остатки их жилищ видны там и в настоящее время. Во всяком случае, предположения о рудах, более многочисленных, чем те, которые разрабатываются в настоящее время, находят для себя как бы косвенное подтверждение в том, что древняя Осетия была известна на Кавказе как страна весьма развитой горной промышленности, причем известны были и ее металлические изделия. О минеральных богатствах восточной и южной частей Осетии пока еще мало известно, но зато эти уголки богаты дорогим строительным материалом: разного вида гранитом, так называемыми красным и зеленым камнями, мрамором и т. п. Первые встречаются преимущественно по протяжению Военно-грузинской дороги, а последний в ущелье р. Ксанки.
Не менее распространенное богатство осетинского края представляют собою его минеральные источники. По своему главнейшему составу они разделяются на две группы: тепло и холодно-серные и углекисло-железистые, разнообразно насыщенные углекислотой и железом. Общее число более или менее значительных источников с обособленным течением, где каждый в отдельности дает в минуту не менее 0,25 ведра воды, простирается до 50. Большинство их (около 30) распространяется по центральному углублению между главными хребтами и в вершинах ущелий на южном склоне хребта. В северо-восточном и северо-западном углах этой страны, по среднему течению рек: Гизель-дона, Фияг-дона и Уруха, сколько нам известно, минеральных источников почти не встречается. В центральных ущельях минеральные источники образуют как бы группы, попадаясь в большем числе на одних местах и незаметные на значительных протяжениях в других. Но в общем своем расположении минеральные источники намечают переходную полосу гранитных залежей и обнажений в залежи и обнажения глинистого сланца. С этой стороны, взятые по линии своего наибольшего распространения, минеральные источники составляют гидрографическую полосу Кавказского хребта на высоте 5,000—8,000 фут. над уровнем моря.
Серные источника находятся: а) в центральной расщелине по среднему течению р. Нардона и в ущелье Труссо, близ Касарской теснины, б) на северном склоне — по среднему течению р. Ар-дона и в верховьях потока Генал-дона, под снеговыми залежами Адай-хоха, в) на южном склоне — в верховьях Пацы, притока Большой Лияхвы. Наиболее многочисленную группу минеральных источников представляет восточный конец центральной расщелины, в верхнем течении р. Терека и по течению притока его — Байдарки. Здесь по 15-ти верстному северному спуску с Гудаурского перевала из нижнего склона хребта Содзели выходит до 6 наиболее значительных кислых источников и столько же менее заметных просачиваний, заявляющих свой минеральный состав красноватым цветом ближайших овлажнений.
По среднему протяжению Труссовского ущелья разбросано также не менее 12 источников углекисло-железистых и серных. Наиболее значительный и известный по своей утилизации серный источник Труссо вытекает близ сел. Абано, на высоте около 6,500 фут. Вода его имеет температуру около 10° и служит для жителей как этого, так и окрестных селений целебным средством при наружном и внутреннем употреблении. Некоторые из минеральных источников, попадающихся в теснине Касара, по отзывам туземцев, производят очень вредное действие на здоровье. Кое-где в местах этого ущелья обнаруживаются также скопления серы; иногда она встречается вблизи источников на открытых местах, но больше в трещинах скал, как редкая случайная находка. Кроме этих косвенных признаков вулканического характера этого уголка, в скалистых нагромождениях Касарской теснины можно встретить и прямое указание на его прошлую вулканическую жизнь — массивные прослойки застывшей лавы. Во многих местах Касарской теснины она образует массивные, плотные вкладки в горизонтальные пласты других горных пород; при внимательном наблюдении, на них можно видеть весьма явственные отпечатки разных растений даже с их мелкими прожилками.
В среднем продолжении к западу центрального углубления, ущелье Заккско-Нарском, минеральных источников встречается уже меньше, чем в ущелье Труссо. Здесь на протяжении 40 верст не больше 6—7 железно-вислых источников и 2 серных; более заметный из последних — это упомянутый нами серный источник недалеко от сел. Нара. Вода его тоже употребляется туземцами для лекарственных целей.
Западную группу минеральных вод центральной линии представляют 7 или 8 железно-кислых источников, вытекающих из скалистых высей по р. Швелярису, притоку Пона.
На северном склоне гор более известны 4 серных источника. По высоте температуры самым значительным, хотя и трудно доступным источником можно признать серный источник в верховьях р. Генал-дона, на высоте около 6,000 фут. Он имеет температуру 25°—28° R. Вытекая из-под гранитных толщей Адай-хоха, этот источник представляет здесь своею теплою температурою оригинальный контраст громоздящимся над ним холодным массам снега и льда. Между туземцами, которые называют его Карма-дон (теплая вода), источник этот по своей целебной силе пользуется большою репутациею. Сюда, не смотря на трудности пути, во время лета, а иногда, говорят, и во время зимы, собираются больные и купаются в теплой воде источника или пьют ее различной температуры. Многие берут воду домой и там в холодном виде или подогревая употребляют ее наружно и внутрь. Другие 3 серных источника находятся в Алагирском ущелье. Из них наиболее доступный и разработанный вытекает недалеко от сел. Биз, на абсолютной высоте 2,455 фут., из-под скалы, образующей около дороги широкий пещерообразный навес в 1—3 саж. высоты и 4—5 саж. наклонной глубины. В глубине навеса с сильнопокатой площадкой сквозь промежуток площадки и массивной серой доломитовой скалы просвечивает голубоватая поверхность источника. Здесь он образует овальное озеро сажени 2½ в диаметре и ½ саж. глубины. Доломитовая известковая скала, прикрывающая источник, образует над ним как бы свод, который можно заметить, только близко пригнувшись к уровню воды. Пробившись из-под полотна дороги, шириной в 10—12 саж., источник выходит серо-голубою широкою лентою и впадает в русло р. Ар-дона. В некоторых местах он образует здесь цветные отливы, а застоявшиеся в углублениях лужи источника принимают цвет как бы широких пятен гнойной материи. Источник этот имеет температуру 9,2° R. (при 19°, температуры воздуха); серный запах распространяется от него на целую версту вниз по ущелью и сажен на 150 вверх, особенно усиливаясь в тихую пасмурную погоду. Немного выше, в 30—40 саж., по ложу р. Ар-дона заметна полоса другого серного источника, который, вытекая из исподья берега, вливается прямо в разветвление р. Ар-дона и не образует, подобно описанному выше, удобного для пользования скопления воды на подобие ванны. Кроме этих источников, довольно значительный серный источник, по словам некоторых обывателей, находится на другой стороне Ар-дона в верховьях одного из небольших его притоков. Придорожный пещерный источник-озеро известен населенно еще с самых древних времен. Вода его иногда употребляется туземцами с целями лечебными подогретая или натуральной температуры. Но главная польза, какую извлекали туземцы из этого источника, состояла в добывании из него серы для выделки пороха, особенно в тревожные боевые времена здешнего края. Этими источниками почти исчерпывается водное минеральное богатство средне-северного склона. Хотя местные обыватели и указывают на существование кое-где в Куртатинском, Гизельском и др. ущельях железисто-кислых минеральных источников, но они, как видно из рассказов, имеют слабое минеральное содержание. Один из таких источников находится на высоте 8,000—8,500 фут. в верховьях Куртатинского ущелья, в начале подъема на перевал через гряду Стыр-хох в ущелье Заккское. Этот источник, или, вернее, группа 14 источников, вытекающих из одной трещины, образующей горизонтальную линию 8—9 саж. длины, заявляет свой минеральный состав слабо-кисловатым вкусом и буроватым налетом своего ложа. С этого пункта виднеются на противоположной стороне ущелья по серому обнаженному склону левого берега Фияг-дона темно-бурые ленты, вероятно, таких же минеральных источников.
Источники, находящиеся на южном склоне Кавказско-осетинского хребта, в большинстве, принадлежат также к группе железно-кислых. Наиболее значительное соединение их в группы встречается по сторонам Военно-грузинской дороге, недалеко от сел. Квишеты. Один из этой группы, ближайший к дороге, благодаря некоторой разработке, постоянно посещается проезжими любителями кислых вод. Вся группа распространяется на небольшом 80—100 саженном протяжение и состоит из 5—6 источников. К западу от с. Квишеты, за перевалом хр. Арх, в вершине Ксанского ущелья (Джамури), находится железно-кислый источник, известный даже между дальними обывателями особыми целебными свойствами, будто бы, против всех болезней. В бассейне р. Большой Лияхвы встречается около 10 более известных источников: 7 — в ее верхнем бассейне, близ сел. Эдиси и Згубири, на высоте около 5,000 ф.; 3 — по среднему течению, в самом исподьи Лияхвского ущелья, близ сел. Роки, на поляне Стыр-гейвад и в окрестностях сел. Кошки — все на высоте больше 4,000 футов. Кроме указанных минеральных источников, между сел. Хвце и Джава (в Лияхвсвом ущ.) на ровной приречной полянке, слегка увлажненной пробегающими по ней едва заметными ручейками, находится углубление, выделяющее углекислый газ; вокруг него в разных местах поляны темнеют небольшие сухие ложбинки, как бы следы речных потоков во время половодья. В числе рассказов об этом месте лиц, которые знают его по многократным и обстоятельным разведкам, нам, между прочим, довелось слышать сообщение компетентного исследователя этого уголка, что несколько лет тому назад он замечал здесь присутствие нефти. В верховьях одного из левых притоков Пацы, в сел. Абано находится небольшой серный источник с температурою не более 16°R. Вода его, по рассказам обывателей, служит исключительно для наружного употребления. Все железно-кислые источники употребляются местными жителями как обыкновенное, приятное на вкус питье. Большинство их имеет очень низкую температуру от 4° до 6° R. Некоторые же из минеральных источников с более высокой и равномерной температурой в течении года и с значительным содержанием щелочей служат для хозяйственных целей, напр., мытья белья, сукна и т. п. Группа туземок, встречающаяся иногда по дороге от селений под какою-нибудь скалою с грудами носильного скарба, — обыкновенно признав близости такого источника.
Низкая температура большинства минеральных вод описываемого района и их, по преимуществу, углекислый состав дают основания, в виду общеизвестных законов образования минеральных вод, предполагать, что они берут свое начало на незначительной глубине. По мнению ученого Абиха, обилие углекислых источников в средней части Кавказского хребта находится в тесной связи с обширными подземными резервуарами углекислоты, или обширными подземными пещерами и пустотами.
В 1872—1873 годах, когда в Кавказской административной сфере возникла мысль о проведении через хребет железной дороги, и местные ученые техники энергично разрабатывали техническую сторону этого дела, ученый Абих высказал решающее мнение, что средняя часть Кавказского хребта представляет «исключительные геологические особенности» и что вообще постройка железной дороги, особенно с пробитием тоннеля, обставлена здесь большими трудностями, чем, напр., в Альпах. По общему смыслу дальнейшего мнения г. Абиха, средняя часть Кавказского хребта представляет во многих местах чрезвычайную перепутанность и изломанность разнородных геологических пластов. Наиболее неблагоприятное условие такого геологического строения для прочности дорожных сооружений составляет непоследовательное и, так сказать, неожиданное соприкосновение крепких горных пород с породами легко разрушающимися. По первоначальному геологическому происхождению крепкие породы, как трахит, гранит и т. п., в общей системе своего залегания, распространяются как бы потоками, расходящимися лучеобразно от центров высоких конусов, которые были когда-то кратерами вулканов. Во многих местах эти крепкие горные породы являются как бы вкладками в породы легко разрушающиеся. В восточной части описываемого района центр бывших извержений и настоящего распространения, твердых огненно-жидких пород трахита и т. п. — г. Казбек.
Принявши мнение ученого Абиха за руководящий свет для нахождения порядка и системы в хаосе исполинского нагромождения горных пород описываемого района, приблизительным геологическим соотвтствием приказбекскому району можно наметить в средине Осетинского округа группы высот Тепли-хоха и Брутсабзели, на западе — группы высот Адай-хоха. Возвышаясь с западной стороны почти гладким конусом, Тепли-хох с восточной стороны круто обрывается к исподью Фиягдонского ущелья громоздким амфитеатром снежных и скалистых бугроватостей. Из средины этого амфитеатра выделяется, точно исполинская масса пережженного железа, темно-бурый острозубчатый, с изборожденной поверхностью отрог. Угрюмый и мрачный, как бы еще недавний свидетель могущества Плутона, он стоит даже в самый разгар горной растительности (20 июля) без малейшего травяного покрова. Постепенно понижаясь, этот отрог отделяет от себя из нижней полосы боковых наклонов к руслу р. Фияг-дона обвалы громадных трахитовых и гранитных глыб. Над этими могучими породами кое-где виднеются полосы глинистого сланца, а еще выше острые зубчатые гребни отрога и верхняя полоса склона буреют, как пережженный шлак железа, изрытыми беспорядочными нагромождениями, по всей вероятности, железистого камня.
Подобные же картины беспорядочного геологического разнообразия, понятного лишь с высоты научных обобщений г. Абиха, встречаются в группах г. Брутсабзели, Сырху-хоха, Адай-хоха и др. Вершина г. Брутсабзели, возвышаясь стенообразными нагромождениями как бы полуразрушенного амфитеатра, своим общим видом весьма живо напоминает разорванный конус исполинского вулкана. Еще картиннее вырисовывается вулканическое прошлое этого края общим массивом г. Сырху-хоха. Резво выделяясь обособленным широким конусом извержения с срезанною вершиною, на которой белеет десяток небольших островершинных снежных конусов, Сырху-хох испещрен темными, серыми и бурыми полосами разнородных геологических толщей. В общей картине взаимного расположения, они представляют здесь такие неправильные и перепутанные соединения и сопоставления, такую громоздкую беспорядочность, что воображение невольно рисует момент их первоначального происхождения — страшный взрыв подземных вулканических сил. Группа Адай-хоха, громоздящаяся 5—6 острыми конусами на широком изрытом массиве, хотя и не имеет картинной отчетливости конуса-вулкана, но также представляет многочисленные случаи перепутанности горных пород, намечаемые и объясняемые г. Абихом. Таковы, напр., исполинские глыбы и обломки гранита и трахита в северном отгибе центральной расщелины, в Мамисонском ущелье, с одной стороны Адай-хоха и в верховьях р. Садон-дона и Уруха с другой. Во всех этих случаях твердые огненно-жидкие породы весьма часто разнообразят своею прочностью и величиною оторванных и обрушившихся глыб рыхлую среду глинистого сланца и известковых пород. В верховьях р. Ксанки, Терека и Магландолетском ущелье, кроме намеченных пород, громоздящихся боковыми стремнинами ущелий, встречаются обширные толщи лавы. Судя по выдающимся и наиболее заметным обнажениям, твердые огненно-жидкие породы в ущельях южного склона в бассейне р. Большой и Малой Лияхв, Рехули, Меджури и др. распространены менее, чем в описанном пространстве. Мнение ученого Абиха, объясняющее и приводящее в систему вяжущуюся беспорядочность и хаотичность в расположении горных пород, служит, между прочим, весьма вразумительным объяснением всевозможных случаев в наслоениях, обставляющих ущелья полосоватыми высями. Между ними, особенно в ущельях северного склона, как более узких и глубже разорванных, встречается немало картин, вызывающих на размышления. Такими являются в верхних протяжениях Куртатинского (Фиягдонского) и Алагирского (Касарского или верхне Ардонского) ущелий на общем фоне их боковых нагромождений и пластов многосаженные серые толщи песчаных и ило-подобных наносов с гранитными кругляками в их плотной среде — толщи, по всем признакам, водного происхождения. Большею частью они тянутся серыми просветами на высоте 30—40 сажен над уровнем потоков. Но иногда водно-наносные толщи забираются в высоту боковых стремнин ущелья и скрываются там в общем хаосе нагромождений, а иногда они опускаются к уровню потоков и, сливаясь в один серый фон с их песчаными и каменистыми прибрежьями, окаймляют потоки как продолжение водных наносов, образованных этими потоками в позднейшее время. Просвечивая таким образом в стремнинах ущелий нептунической вкладкой в вулканическую среду, водно-наносные толщи как бы молчаливо, но красноречиво заявляют, что мирный период их спокойного образования был прерван периодом страшных вулканических бурь, которые взрыли и перевернули могучие пласты земной коры и задавили прежнюю жизнь гнетом многослойных нагромождений огненно-жидких пород. Объяснением этих геологических картин служит, между прочим, мнение ученого Абиха, что в соответственных местах Кавказа некогда было обширное скопление ледниковых масс, распространявшееся и на Владикавказско-осетинскую равнину; следы этих ледниковых масс представляют гранитные валуны на Владикавказско-осетинской равнине, занесенные сюда поступательными движениями ледников из горных недр.
Все эти разнообразные картины прошлой геологической жизни, поражающие и ум, и чувства своим стихийным могуществом, грандиозности, медленно, но с роковым неотразимым постоянством мало-помалу затушевываются в резвостях своих обнажений новым верхним покровом — покровом почвенным.
По главнейшим составным частям этот почвенный покров представляет как бы три вида: черноземно-глинисто-известковый, черноземно-известковый и каменисто-черноземный. Первая почва распространяется по низменным, равнинным местам округа и входит неправильными клиньями по углублениям ущелий в массив хребта, приблизительно до высоты на севере склона — 3,500 фут., на юг — 4,500 фут. Вторая, черноземно-известковая, почва встречается чаще всего как тонкий покров покатых склонов второстепенных параллельных хребтов. Ее наибольшее распространение находится в полосе 4,000—6,500 фут. высоты над уровнем моря. Третий вид — почва каменисто-черноземная распространяется в верхней полосе хребта. Она состоит по преимуществу из порошка раздробленных и разрушившихся глинисто-сланцевых горных пород и чернозем составляет в ней редкое дополнение в та¬ких местах, которые имеют незначительный наклон, чтобы сохранять на себе перегной растений. Со стороны орошения почвы нижней и средней полос представляют благоприятную среду для удержания и поглощения влаги, между тем как плотные малоноздреватые частицы глинистого сланца воспринимают влагу только своими по¬верхностями; от этого, даже при сильнейшем овлажнении, почва верхней полосы представляет не тестообразную рыхлую массу, а как бы мелкий смоченный порошок, частицы которого обособляются одна от другой даже в своем микроскопическом делении. На южном склоне хребта черноземно-глинисто-известковый почвен¬ный покров встречается и в самой высокой полосе его; в некоторых местах, как напр., в верхнем бассей¬не р. Лияхвы, он распространяется, благодаря пологости склонов, почти до линии вечных снегов.
По степени производительности все три намеченных вида почвы можно приблизительно назвать: первую почву — наиболее плодородною, вторую — просто плодородною, третью — малоплодородною. Почва верхней горной полосы, приблизительно с высоты 6,000—6,500 фут., в свою очередь, представляет несколько частных видоизменений. В большинстве малоплодородная, она в некоторых местах переходит от накопления чернозема, возможного, прежде всего, при слабых горных покатостях, в почву плодородную. Но вообще малоплодородная почва встречается преимущественно в ущельях центральной расщелины. Начиная с восточного конца центральной расщелины — Кобийской котловины, и далее на запад по течению р. Терека — в ущелье Труссо, по течению Закка-дона, Цгуй-дона и других потоков — в ущелье Заккском и в ущелье Цупы-ком, почва в восточной части этого пространства более каменисто-глинистая, в средней — каменисто-черноземная, с примесью, кажется, извести (в ущелье Труссо), в западной — тоже каменисто-черноземная, но с меньшим, судя по цвету почвы, содержанием чернозема. Каменисто-глинистая почва восточной части, напр., в Кобийской котловине, производит, за редкими исключениями, где на ней накопился достаточный слой чернозема, довольно тощую растительность уже по самым, так сказать, основным неблагоприятным условиям своего сочетания. Почва ущелья Труссо представляет более благоприятные условия для растительности, особенно в своих горизонтальных плоскостях. Сходная с нею почва ущелья Заккского (по р. Цгуй-дону, Закка-дону) превосходит несколько почву Кобийской равнины, судя по ее растительности, только при усиленной влаге. В среднем протяжении верхне-горной полосы, частью по р. Нар-дону, частью по р. Мамисон-дону, почва менее плодородная, нежели в предыдущем — восточном; здесь она по преимуществу каменисто-песчаная, с примесью глины и в ней весьма мало чернозема; сухая и трудная для обработки, она требует для растворения своих питательных элементов сильной, постоянной влаги.
В западном районе, по притокам р. Риона, почва становится опять плодороднее, приближаясь по своему составу к почве лучших мест Труссовского ущелья. Северная же часть западного района, в верховьях Урухского бассейна, как и в левых верховьях р. Ар-дона, имеет в большинстве скудную каменисто-глинистую почву. Таким образом, представляя вообще почву более каменистую, сухую, с примесью глины или песку, верхний осетинский район, в растительном отношении, находится в тесной зависимости от количества падающей атмосферной влаги. Но это же благодетельное начало, при крутых покатостях горной поверхности, приносит весьма часто больше вреда, чем пользы: низвергаясь по склонам со стремительною быстротою, атмосферные осадки смывают с них последний скудный почвенный покров или засоряют его нижнее распространение сплошными каменными глыбами.
С понижением хребта, где его боковые склоны становятся более пологими, в верхнем почвенном покрове страны увеличивается содержание чернозема. Встречаясь в верхней полосе тонким вершковым налетом на приречных мысах — площадках или защищенных горизонтальных уступах боковых склонов ущелий, как счастливое исключение, здесь чернозем покрывает во многих местах полтора-двухвершковым слоем пространства в целые десятки десятин. А на покатостях, распространяющихся под темно-зелеными полосами лесных зарослей, чернозем достигает нередко значительной толщины 3½—4 вершков. Содержа в себе весьма благоприятные примеси извести и глинистых частиц, черноземная почва этой горной полосы является таким образом легкой, весьма питательной средой для растений, не любящих почвенной сырости. Рыхлая известняковая подпочва этой полосы, легко задерживая атмосферную влагу, вместе с тем так же легко возвращает ее обратно и не усложняет растительных процессов излишней сыростью, так сказать, излишним окислением почвенных питательных веществ. В этой же полосе встречается наибольшее число чистых, прозрачных ручьев, образующихся из атмосферной влаги, просачивающейся сквозь губчатую подпочву до плотных непроницаемых слоев. В верхнем горном районе большинство ручьев вытекает из-под ледников и снеговых залежей. Где нет вблизи этих вечных производителей потоков, там верхне-горные районы представляют иногда и картины безводности. Вообще, судя по некоторым местам, в верхней полосе гораздо меньше, чем в полосе нижней, таких ручьев, которые образуются просачиванием атмосферной влаги. По всей вероятности, это зависит от того, что глинистый сланец верхне-горной полосы, где он залегает горизонтальными пластами, представляет среду, непроницаемую для атмосферной влаги, так что, даже при обильном атмосферном орошении, эта влага скользит по поверхности сланцев и скатывается тотчас же шумными потоками в исподье ущелий. При непроницаемости сланцевых пластов в горизонтальном расположении, влага этой полосы если и находит доступ в глубь земли, то только там, где пласты изломаны и расположены в более или менее вертикальном направлении, где влага может проникать в их среду между слоями со стороны изломов. Каменистая почва из разрыхленных горных пород, с слабою примесью чернозема, в нижней полосе склонов обыкновенно встречается в связи с более крутыми наклонами поверхности, где чернозем смывается дождевыми потоками. Крутые же наклоны, как признав прочности залегающих внутри горных пород, чаще всего сопровождают распространение твердых пород — гранита, трахита и т. п. по течению р. Терека в Дарьяльском ущелье, по течению Гизель-дона и Фияг-дона приблизительно на высоте 4,000—4,500 фут., по рр. Ар-дону и Уруху в полосе свинцовых приисков.
Наконец с высоты 3,500—3,000 ф. — высоты первых параллельных хребтов, почвенный покров, до сих пор сходный по своим составным частям в большинстве своего распространения как на северном, так и на южном склонах, мало-помалу становится различным. На северном склоне в характере почвы преобладающим составом является перегной, чернозем, и почва северного склона становится в дальнейшем понижении поверхности с намеченной высоты преимущественно тучно-черноземною, жирною; на южном же склоне она по преимуществу глинисто-черноземная, т. е. она содержит в себе меньшее количество перегноя. Это различие распространяется на равнины склонов, — большую равнину при северной подошве и меньшую — при южной. Впрочем, в некоторых местах равнины северного склона встречаются полосы, по которым в почвенном покрове преобладает глина. Таковы полосы в треугольнике, образуемом р. Тереком и р. Камбилеевкой. Хотя глина значительно распространена и по всей равнине, но в большинстве она является как слой подпочвенный, выделяющей в состав чернозема лишь взрыхляемые частицы; здесь же глина выступает на поверхность пространства обширными просветами. Кроме обыкновенной серовато-желтоватой глины, здесь находятся довольно обширные залежи глины других цветов: красно-оранжевой, синеватой и т. п. Цветная глина, как нам случалось слышать, в последнее время начинает употребляться для выделки посуды.
Находясь постоянно под действием вод, стекающих во время дождей с горных наклонов, северная или Владикавказско-осетинская равнина носит в своей почве и следы этого орошения — кругляки и песок, разнообразящие своею твердостью рыхлое тучное содержание ее верхнего покрова. Раздробляясь и разрыхляясь в равномерном распределении с частицами равнинного перегноя и глины, эти каменные и песчаные наносы способствуют своим кремнеземом улучшению почвы, уменьшая ее бродильные кислые свойства. Толщина равнинной почвы в 4—5 вершков у подошвы гор увеличивается по ее наклону к северу до 7—8 вершков и более. Таким образом, с этой стороны, как равно и по своему составу и качествам, равнинная почва представляет неисчерпаемый питательный материал для разнообразной растительности. Подпочвенный слой равнины состоит, в большинстве случаев, кроме глины, из наносов гравия — кругляков разной величины; эта подпочва весьма легко пропускает атмосферную влагу вглубь земли, чем предупреждаются неблагоприятные результаты излишней влаги в тучной черноземной почве. Впрочем, северные окраины равнины, где она окаймляется невысокою цепью Псехешских гор, представляют случаи излишка влаги в почве. Последнее происходит там, где горные потоки, в своем северном стремлении по наклону равнины, встречают преграду в Псехешских горах и, не находя выхода ни на восток, ни на запад, задерживаются в стоячие, болотистые скопления.
На общем 45—50 верстном протяжении Владикавказской равнины от востока к западу и 25—28 верстной ширине ее от севера к югу, полосы излишней влаги, умаляющей доброкачественность равнинной почвы, встречаются по ее северным окраинам постоянно и в средине равнины временно — после разлива вешних вод. Вообще же Владикавказская равнина орошена весьма обильно. Ее прорезывает целая сеть потоков и рек: Терек, Архон (Черная река), Гизель-дон, Фияг-дон, Аргун, Дурдун и Урух с десятками своих меньших притоков. Все главнейшее потоки равнины, выходя из гор на 7—10 верстном расстоянии друг от друга, постепенно сближаются друг с другом в северной половине равнины, а близ Псехешских гор — северной пограничной каймы, они сливаются в одно русло — р. Терек. Кроме обозначенных потоков, между ними протекают еще десятки небольших ручьев, служащих иногда как бы соединителями одних больших потоков с другими, так, что по среднему протяжению равнины на ней по раздельной линии от востока к западу текучие воды встречаются почти на каждых 2—3 кв. верстах. В периоды половодья все эти воды, представляя иногда неодолимые затруднения для сообщений, приносят из гор кремнистые наносы — дополнение к черноземной равнинной почве.
Равнина южного склона занимает сравнительно с Владикавказской меньшее пространство: Владикавказская равнина имеет около 1,225 кв. верст, а равнина южного склона до 700 кв. верст. Первая топографически обособлена в один сплошной район, а последняя состоит как бы из двух районов, расширения двух ущелий — Лияхвского и Ксанского, разделенных небольшою группою гор Накалакеви и Клеваци. Почвенный покров этих равнинных пространств состоит из глинистого чернозема, с примесью осветляющих почву известковых частиц. Такая почва весьма плодородна, но требуют для себя обильного орошения. Северная Владикавказская равнина, при наибольшей высоте 2,400 фут. и наименьшей 1,100 фут., расположена над поверхностью моря значительно ниже равнинного пространства южного склона; последнее распределяется узкою полосою небольших клиньев, при устьях ущелий Лияхвского, Меджурского, Рехульского и частью Ксанского. Начинаясь приблизительно с высоты 2,900—3,000 фут., эта полоса равнинных уголков в пределах осетинского поселений не опускается ниже 2,000 ф. Хотя северная равнина представляет большую высоту падения, чем равнинное пространство южного склона, но эта высота распределяется на большем диаметре ее в 25—28 верст, тогда как наклон в 1,000 фут. равнинной полосы на юге распространяется по диаметру 16—18 верст. Вообще же, по высоте своего падения на 1 версту 90—100 фут., равнинная полоса южного склона составляет более заметное продолжение боковой поверхности хребта, чем равнина северного склона. Как на севере, так и здесь почва равнины содержит примеси гравия и вообще наносных горно-каменных пород, неблагоприятных в цельных кусках, но полезных в мелкораздробленном виде. Значительный наклон южной равнины и отсутствие на ее поверхности преград для водных течений предупреждает здесь неблагоприятные скопления в почве излишней влаги. Впрочем, при свойствах самой почвы, требующей усиленного овлажнения, быстрые потоки воды представляют здесь даже неблагоприятное условие. Бывают, напр., годы, когда некоторые из культурных растений этого уголка довольно сильно страдают от недостатка влаги, и жители в таком случае усиленно прибегают к искусственному орошению.
Климат.
Распространяясь между северными параллелями 42°5′ и 43°20′, осетинский край по географическому положению представляет страну переходного климата от умеренного к умеренно-теплому. Так, напр., предположив поверхность этого края на одной высоте с уровнем моря, мы на основании выводов некоторых ученых, что средняя экваториальная температура (около 33° R.) по направлению к полюсам понижается чрез 1° широты приблизительно на 0,6°, — можем определить приблизительно температуру воздуха северной и южной границ описываемого края: первой в 7° R., второй в 7,75°, или среднюю, температуру всего края в 7,374°, — температуру кукурузы и даже винограда. Но поверхность осетинского края возвышается над уровнем моря и возвышается весьма значительно и разнообразно; вследствие этого показанная температура значительно видоизменяется прежде всего по закону понижения температуры воздуха приблизительно на 1° R. на высоте 800 фут., а потом — от влияния влаги и воздушных течений из других климатических полос. Самые значительные из таких условий, видоизменяющих намеченную, так сказать, условно-нормальную температуру климата: а) высота над уровнем моря, уходящая за линию вечных снегов; б) широтное протяжение хребта, обособляющее салоны хребтов — северный от южного тепла и южный от северного холода; в) влага Черного моря, распространяющаяся преимущественно по северному склону хребта.
Какие величины, повышающие или понижающие намеченную нами условно-нормальную температуру, представляют собою означенные условия, — определить, конечно, весьма трудно; тем не менее заметнейшее из этих условий, широтное протяжение Кавказского хребта до некоторой приблизительности может быть оформлено в числа температуры. Чтобы определить, напр., насколько Кавказский хребет, как защита от северных холодных ветров, способствует повышению температуры воздуха на южной, защищенной полосе хребта, мы обратим внимание на расстояние между изотермами, проходящими по северной и южной подошвам хребта. В пределах Кавказского перешейка эти изотермы тянутся двумя параллельными линиями. С выходом же изотерм, напр., на поверхность Каспийского моря, где северные токи воздуха беспрепятственно проходят на юг, изотерма южной подошвы хребта резко и круто поворачивает на юг, почти к южным берегам Каспия, так что расстояние между изотермами увеличивается почти вчетверо, и южный поворот южно-подошвенной изотермы пересекает около 3-х параллелей. Пока изотермы проходили по подошвам Кавказского хребта, то разность их, помимо той, какая зависела от широтного расстояния и других причин, зависела также и от массива хребта, как защиты южных склонов хребта от холодов севера; но, с выходом изотерм на однообразную поверхность Каспия, разность между ними стала зависеть только от одного широтного расстояния. При этом южно-подошвенная изотерма сделала крутой поворот на юг на 3° и тем самым как бы послужила указанием, что отсутствие преград для северных холодных ветров понизило температуру по параллели южного склона на величину, соответствующую ее понижению чрез три параллели, т. е. на 0,6°х3=1,8°. Таким образом, Кавказский хребет, защитив южные склоны хребта от северных холодных ветров, тем самым как бы повысил их среднюю температуру на 1,8° R., или придвинул южные склоны к северу как бы на целых три градуса. В виду этого осетинский край, в климатическом отношении, разделяется на две полосы: северную и южную. Помимо обозначенного влияния, Кавказский хребет влияет также и на распределение влаги Черного моря и усложняет намеченную разность температур неравномерным распределением влаги на обоих склонах хребта. Врезываясь высоким массивом по линии распространения черноморских туч и облаков, когда они, гонимые северо-западными ветрами, несутся вдаль Каспия, Кавказский хребет разделяет их как бы на две полосы по склонам хребта. По северному склону они беспрепятственно двигаются почти на две трети широтного протяжения хребта за район описываемых мест. Южная же полоса туч встречает постоянные препятствия в высоте южных хребтовых отрогов и высей вблизи Черного моря; здесь она или осаждается на их гигроскопических поверхностях, или отклоняется южнее осетинских широт в свободное пространство долины р. Куры. Вследствие этого в южную полосу осетинского края доходит несравненно меньшая масса тучевых скоплений, чем в полосу северную. Таким образом, главнейшие условия в изменении нормальной полосы составляют: а) значительная высота над уровнем моря, б) изолированность от южно-широтного тепла, — условия, понижающие температуру, и в) влага Черного моря, — условие, уравновешивающее резвости температуры. Главнейшие условия видоизменяющие нормальную температуру климата в полосе южной: а) значительная высота над уровнем моря, — условие понижающее температуру, б) изолированность от северных холодных токов воздуха, — условие, повышающее температуру, и в) маловлажность — условие, предполагающее некоторые резкости в проявлениях температуры. Одним из выдающихся фактов по определению климатического различия полос северной и южной можно наметить также крайние пределы распространения на них винограда: на северном склоне крайний предел виноградной культуры — 1,100—1,200 фут., на южном склоне возделывание винограда, как постоянное сельскохозяйственное занятие, распространено даже на высоте 3,500 фут.; этот подъем на 2,300—2,400 фут., при незначительной широтной разности склонов, очевидно, весьма резок. Приняв во внимание, что главное условие созревания винограда — не столько высота годовой, сколько высота летней температуры, и сопоставив это с фактом виноделия под изотермою +7° R., севернее осетинского края на 3—4 градуса, отсутствие виноградной культуры на северном склоне можно принять хотя и не цифровым, но довольно определенным указанием того, что климат северной полосы отличается равномерностью, т. е., что лета ее прохладны. Эта равномерность выражается следующими цифрами температурь: — 1,05° R., иногда — 1,8° — температурою зимы, соответствующею широте своего места, и среднею температурою лета +14°, +16°, соответствующею температуре саратовского, воронежского, курского и вообще срединно-российского лета. Это понижение температуры, между прочим, распространяющееся и на весну, помимо значительной высоты над уровнем моря, производит влага Черного моря, проносимая западными или, вернее, северо-западными ветрами. Здесь, как и повсеместно на Кавказе, наибольшее количество ее выпадает в 6 месяцев теплоты от марта до сентября: 30—36 дюймов в течении года и 20—27 дюймов весною и летом. В выдающиеся по дождливости годы количество атмосферных осадков доходит даже до 44 дюймов.
Сопоставляя даже только среднее количество влаги на северном склоне с количеством ее в двух пунктах южного склона Кавказа, приблизительно соответствующим по климату южной осетинской полосе (16 дюймов в г. Тифлисе и 17 в м. Сураме), можно также приблизительно определить, что количество ее на северной полосе почти вдвое превышает таковое на южной. Но в maximum’e и minimum’е влаги на Кавказе вообще, (как напр., 116— 118 дюймов в г. Кутаисе и 7—8 в г. Елисаветполе), 30—36 дюймов влаги северного склона представляют наибольшую влажность только для восточной половины Кавказского края. Выпадая в большинстве весною и летом и понижая температуру этого времени на северной осетинской полосе до температуры срединно-российской, она таким образом рельефнее выделяет повышение летней температуры южного склона. Наиболее заметным, так сказать, графическим выражением этого служит повышение предельной высоты виноградной культуры на южном силоне до 2,300—2,400 фут. Если взять это повышение как результат разности только летних температур, то, по закону понижения температуры приблизительно на 1° с повышением высоты на 800 фут., намеченные 2,300—2,400 ф. можно принять как бы приблизительным графическим выражением 2—3 градусной разности в летних температурах северной и южной полос осетинского края. В менее отчетливых, но довольно распространенных случаях разность климатов обеих полос проявляется, кроме винограда, и в других растениях этого края. На северных высотах произрастают растения более сурового климата: береза, сосна, а менее распространенные кустарниковые — барбарис, шиповник, калинник и др., господствуют однообразными зарослями уже на высоте 5,000 ф. и почти не соединяются здесь с растениями, более или менее чувствительными к холодам. На южном же склоне в этой полосе, кроме темно-зеленых зарослей хвойных пород, перемежающихся с серебристыми просветами березовых чащ, встречаются довольно обширные группы тополей, клена, орешника и других пород, не выдерживающих продолжительных суровых зим. Посевы кукурузы, прекращающееся на северной полосе на высоте 2,500—3,000 фут., на южной распространяются выше 3,500 фут.; наконец, возделывание пшеницы, заканчивающееся на северном склоне предгорьями и нижней полосой ущелий на высоте. 3,200—4,000 фут., на южном восходит до высоты 6,000 фут. Разность температур, довольно значительная по сделанным указаниям в нижних полосах склонов, постепенно умаляется к вершинам центральных хребтов. Тавк с высоты 9,000—9,500 фут. в растительности обеих полос видно полное однообразие, и первые спуски по склонам с высот их перевалов представляют как бы один нейтральный район, где царствует однообразие низкой годовой температуры. Впрочем, незаметная по растительности, разность температуры заявляет себя здесь в высоте снеговых залежей: на южных склонах южного центрального хребта залежи эти весьма редко встречаются на высоте 10,500—10,800 фут., между тем как на северном склоне южного центрального хребта они встречаются, хотя изредка, ниже 9 тыс. фут. Эти цифры высот тем более близки к выражению температурной разности, что они относятся в наблюдениям 1882 года, отличавшегося равным бездождием на северной и южной полосах и вообще равными условиями для наблюдения над проявлениями теплоты склонов. Вообще же, с высоты 9,000—9,500 фут. общее годовое различие температуры, достаточное для образования различия в распространенных растительных видах, переходит в случайное, временное, — в различие большей или меньшей теплоты только от действия солнечных лучей, которое исчезает с заходом солнца или с закрытием его при пасмурной погоде. На склонах острых гребней южного центрального хребта результаты такого временного дневного различия температур встречаются весьма нередко при 80—100 саженном диаметре; иногда, напр., северный склон такого узкого гребня белеет не растаявшими снеговыми залежами, а южный, совершенно свободный от остатков холодной зимы, довольно ярко зеленеет густым травянистым покровом. Уравниваясь в своей температуре по ночам, оба эти склона тем не менее в течение солнечных дней так же обособляются ее временною неравномерностью, как это бывает в меньших размерах на северной и южной покатостях домовых крыш. Каждая из полос склона в свою очередь подразделяется на две полосы по высоте над уровнем моря: нижнюю, состоящую из предгорных равнин и первых подъемов хребта, и верхнюю — в массиве хребта. Первые распространяются приблизительно до высоты 3,000—4,000 фут., — выше на южном склоне и ниже на северном. Как та, так и другая имеют средние климатические полосы приблизительно по высоте 2,200—2,300 фут.; их климатические явления могут служить, так сказать, обобщением для обеих нижних полос. Рассматривая с этой стороны климат нижней северной полосы, мы встречаем следующие цифры температур: в сентябре от 8° до 12°, в октябре от 5° до 8°, в ноябре от 1° до 3°, а вообще средняя температура осени колеблется от 5° до 8°; на южной полосе температура соответственных месяцев обыкновенно выше в начале осени и сходна с приведенною в конце ее. При среднем количестве осадков в течение осени на севере 6—9 дюймов, на юге 3—4 дюйма, осенний период обеих полос можно назвать, сравнительно с другими годовыми периодами, маловлажным или умеренно-влажным. При обыденных наблюдениях осень этих полос кажется тем более сухою и малодождливою, что намеченное количество влаги выпадает здесь большею частью в первые дни сентября и последние ноября, так что в остальное время осени в крае стоит ясная, солнечная погода с maximum’oм температуры в сентябре, октябре и ноябре: 22°, 19° и 18° и minimum’ом: +6°, —5°, —6°. При продолжительной ясной погоде и сухости воздуха, утренники —5°, —6°, чередуясь с 18-ти, 19-ти градусною температурою дневных солнечных пригреваний, возбуждающею иногда несвоевременное движение растительных соков, представляют значительные опасности для садоводства. Впрочем, густые ночные туманы, окутывающие своим влажным покровом склоны хребта в периоды осеннего бездождия, значительно смягчают утренние холода и вообще резкие контрасты наибольшей и наименьшей температур осенних месяцев. Средняя высота барометра (при температуре 0°) в осенний период колеблется между 701 и 705 миллиметр., представляя в этот сезон наибольшее повышение воздушного столба. В конце ноября ясная сухая погода постепенно сменяется на северной полосе равномерно-холодною сыростью изморози, мокрого снега вперемежку с дождем и частыми туманами. В сухие или малодождливые утра температура последующих дней зимы весьма нередко понижается до —10°, —12°, а в холодные годы даже до —19°, —20°. Но эти понижения нередко же перемежаются в зимние месяцы с +15°, +8°, +9° во времена дневных оттепелей, служащих как бы косвенным указанием на южно-широтное положение края. В большинстве годов холодный период показанных крайних температур распространяется на декабрь, январь, февраль и март. Средние температуры этих месяцев бывают весьма разнообразны; но наибольшее падение их встречается чаще в январе и феврале; декабрь и март нередко имеют более или менее сходные температуры. Так, средние температуры декабря и марта в большинстве колеблются между +2° и —1,7° R., января и февраля — между 0° и —3°; бывали, впрочем, случаи, когда средняя температура февраля понижалась до —6,1°. Вообще же, сравнительно с другими годовыми сезонами, зимние периоды этого края отличаются большим непостоянством и разнообразием средних температур. Так, напр., на протяжении 6 лет, взятых в непоследовательном порядке, зимы этого края имели следующие средние температуры: —0,5°, —1,62°,. —2,89°, —0,8°, —5°, —1,85°. По количеству же выпадающей влаги зима, при всем частно-годовом разнообразии этих количеств от 2 до 5 дюймов, представляет во всех случаях наименее влажное время года. Высота зимнего барометрического столба колеблется между 700 и 703 миллиметрами. Частные случаи повышения температуры до +8°, +10° представляют почти ежегодное, так сказать, постоянное явление зим северной полосы. Распространение же снежного покрова месяца на два, так чтобы в крае в это время мог устанавливаться повсеместный санный путь, составляет исключение, повторявшееся, напр., не более 2—3 раз в последнее десятилетие. Впрочем, последние годы, по отзывам старожилов, отличаются вообще более суровыми зимами, чем годы прежние; это обстоятельство объясняется ими тем, что холод принесли с собою русские из России, — объяснение, довольно распространенное во всех местах Кавказа, где только обыватели наблюдали понижение температуры. Оценивая подобные замечания по температурам последнего времени и 25-ти летней давности, на протяжении которой сгруппированы данные для высказанных нами климатологических обобщений, можно сказать, что изменение климата северной полосы, если оно только есть, началось не позднее, как десятки лет тому назад. Так, напр., сопоставляя температуры и другие климатологические данные относительно этого края 1854, 1856 и последних лет, мы встречаем, что в первом случае, т. е. в климатологической характеристике 1854 и 1856 годов, средние температуры зимы = —1,65° R., весны = 5,63°, лета = +15,85°, осени = +6° и — к слову о понижении температуры — наибольшие температуры декабря, января, февраля = +15,4°, +8,7°,+8,7°,наименьшие = —13,2°, —13,6°, —10,6° и —10° даже в марте; все это — с 31 дюймом годовой влаги. В последние же годы, напр., в 1874 и 1879, взятые как бы средними последнего десятилетия, эти метеорологические данные — средние температуры — представляются следующими: средние температуры зимы = —2,32° и +0,72°; весны = +5,63° и +8°; лета =+16° и осени +7,8° и +7,9° с количествами влаги в 32 и 34 дюйма. Представляя боле заметное различие климата в 25-летний период только в температуре зим, климат последних лет в общем проявлении является вполне соответственным климату 1854, 1856 годов тем, что понижение, напр., температуры 1874 года уравновешивается повышением ее в 1879 году и т. п.
В подобном же отношении находятся цифровые данные климата и при других групповых комбинациях разных метеорологических годов этого 25-летняго периода. Одною из выдающихся особенностей зимнего климатического периода северной и частью южной полос описываемого края можно признать распространение периода, в который бывают более значительные понижения температуры, за пределы зимних месяцев. Бывают годы когда 8—10 градусные холода захватывают и вторую половину марта; впрочем, случаи эти, как понижения общей температуры, также нередко разнообразятся оттепелями в конце февраля и начале марта. Перемежаясь друг с другом большею частью в короткие часовые периоды с резкостью, свойственною местам, открытым для господствующих воздушных течений, подобные перемены температуры представляют одно из неблагоприятных условий здешнего климата. Как на севере, так и на юге хребта март является месяцем сильных ветров, быстро затемняющих и быстро очищающих атмосферу от тучевых скоплений. По количеству атмосферных осадков, от 1 до 2 дюймов, март — один из наименее влажных месяцев.
В ряду ветряных, непостоянных мартов последнего десятилетия особенно памятен для обывателей не только описываемого края, но и всей северной половины Кавказа март 1875 года. Начавшись мягким весенним теплом, вызвавшим вместе с растительностью и сельскохозяйственные операции весеннего периода, март 1875 года разразился во 2-ой половине и закончился страшной снежной бурей, погубившей под глубокими, саженными наносами снега десятки тысяч домашнего скота и десятки людей. Не менее губительна была эта снежная буря и для растительности края: она уничтожила холодом и своею стремительностью целые сады, выворотив с корнями тысячи разных дерев и обледенив забродившие растительные соки. Несколько меньшею запоздалостью холодов до марта месяца отличался и 1874 год, когда холода, впрочем, не прерывались с зимним периодом, но отличались иногда жестокими для весеннего времени 20—22 градусными морозами. Впрочем, в метеорологическом обобщении температуры зимы эти холода понизили среднюю температуру ее только на 1°, так как начало зимы отличалось до половины февраля теплотою и сухостью. Последний 1882 год имел почти все намеченные нами климатические особенности зимнего и первовесеннего периодов: то же распространение холодов на март и даже апрель, средина зимы этого года в январе состояла почти из ежедневных морозов от —8° до —14° R., а март из серых снежно-холодных дней с ежедневными 0°—3° утренними заморозками.
Текучие воды северной полосы во время правильных зим с среднею температурою — 1,65° начинают замерзать в конце ноября, а освобождаются ото льда в начале марта. Но так как сезонная правильность температур нарушается здесь довольно часто, то бывают случаи совершенной свободы вод от ледяного покрова в самой средине зимы и в то же время замерзание вод на 45 вершков толщины в конце февраля и половине марта. Впрочем, при значительной быстроте своего течения, здешние реки за исключением небольших притоков или тихо-текущих рукавов, никогда не закрываются сплошным ледяным покровом. Признаком наиболее значительных холодов здесь является замерзание двух третей речных поверхностей на 4—5 вершковые толщи и большие ледяные глыбы, проносящиеся на свободных ото льда водных поверхностях. Настоящий весенний период, без падений температуры ниже 0°, на северной полосе края устанавливается в большинстве случаев в конце апреля. Первые же дни этого месяца нередко представляют утренние — 5° морозы с дневным повышением температуры до +20°, — резкости, весьма вредные для растительности. Такое же разнообразие представляет апрель и в обще-суточных переменах погоды, то теплой и сухой, то сырой и холодной. По количеству атмосферной влаги, падающей дождем и нередко снегом от 2 до 3 дюймов, апрель — умеренно-влажный месяц года, с среднею температурою +4°,+6°. Вообще же апрель представляет переходный период от умеренного холода к умеренному теплу, когда на зеленом фоне поднимающейся растительности можно встречать иногда беловатые пятна вновь выпавшего снега, мокрого и быстро тающего. Впрочем, снег иногда падает здесь даже в мае, представляя на общем фоне майской природы оригинальные сочетания зимы с весною. Так, напр., 13 мая 1882 года, по сообщению Владикавказской метеорологической станции, ночью и утром шел снег, а 14-го над той же полосой разразилась гроза. Наиболее же встречающаяся температура апреля большею частью колеблется между +1°, +2° утреннего понижения и +12°, +18° дневного повышения. Май, месяц мягкого солнечного тепла и мягкой согревающей свежести в странах умеренных, в описываемом крае является месяцем почти беспрерывных дождей, дающих наибольшее количество влаги в ее помесячном распределении 7—9 дюймов; количество это равняется полугодовому в полосе южной и годовому количеству в мало-дождливой, как, напр., в г. Баку. При постоянном насыщении влагою, майский воздух северной полосы большею частью сохраняет равномерную теплоту от +10° до +11° в нейтральный утренний период солнечного восхода к зениту и +20°, +22° в послеобеденные солнечные пригревы с прояснившегося на короткое время неба. Наименьшее падение температуры этого месяца доходит до +6° и +7°; бывали, впрочем, редкие случаи, когда температура понижалась даже ниже нуля. Наступая после более или менее теплых дней, вызвавших растительную жизнь, эти понижения жестоко поражали в особенности культурные растения. Не редко также бывали и случаи, когда струи дождя в мае опестрялись хлопьями мокрого снега. Вообще же весенний период северной полосы, обильный холодною сыростью, скорее походит на сырую скучную осень умеренного климата, чем на время года, опоэтизированное в идеал климатических приятностей. Бывают годы, когда в течение мая здесь не выпадает ни одного ясного дня, а 20—22 дня пасмурных и дождливых почти заурядное явление в погоде этого месяца. Средняя температура весны колеблется между +7° и +9°; а средняя высота барометра между 700 и 702 миллиметрами. Летнее повышение температуры большею частью происходит весьма последовательно. Количество атмосферной влаги, распределяющееся в мае почти ежедневными дождями, на лето хотя и уменьшается (3—5 дюймов в июне, 4—5 в июле, 2—6 в августе), но еще бывает довольно значительным для предупреждения резкостей в температурах весны и лета. Конец мая и начало июня, сырые, но достаточно теплые для возбуждения в растительности усиленной жизни, представляют период самого роскошного развития местной флоры, — период, так сказать, того последнего насыщения ее питательными земляными растворами, за которым обще-стеблевое движение соков переходит в плодовые и цветочные завязи, а клетчатка листьев и стебля начинает деревенеть. Для культурных растений, как большею частью плодовых и следовательно требующих в период своего плодоразвития более спокойного и сконцентрированного питания, дождливое соединение конца мая с началом июня является весьма неблагоприятным: оно распространяет общее стеблевое развитие растений в ущерб плодовым завязям, вследствие чего растения являются цветущими по стеблевой величине, но малосодержательными по своим плодам. Средняя утренняя температура июня колеблется большею частью между +10° и +14°; в солнечные предвечерние пригревы она изредка доходит до +25°+ 26°. Случаи уклонения от этих приблизительных пределов теплоты встречались скорее, в ее понижение, чем повышение; в 1875, напр., году в начале июня, в период пасмурных дождливых дней, температура воздуха владикавказских окрестностей понижалась даже до +5. В такое позднее время года и в таком районе, где наблюдатель видит, напр., в обширных кукурузных посевах, табачных плантациях и т. п. ясные указания на южно-широтную, довольно высокую годовую температуру, 5-ти градусная температура в июне представляет весьма резкое климатическое отступление. Не особенно низкая для непосредственно вредного влияния, она, тем не менее, задерживает рост более нежных растений и, в благоприятном исходе, отражается случаями, где культурные растения в период сбора дают вместо плодов — цветы, вместо цветов — почки и т. п. К таким растениям прежде всего принадлежит представитель южной растительности — виноград.
Влажный темно-серый покров, окутывающий северную полосу в течение мая, в июне чередуется с ясными, солнечными днями. Дожди, падавшие прежде тонкими, но почти непрерывными, струями, соединенные с унылым однообразием туманов и низко надвинутых туч, становятся теперь реже и падают крупными, отчетливыми каплями. Тучевые скопления являются уже сконцентрированными массами в высших слоях атмосферы и дают пробелы для эффектов солнечного света. К 8, 10 июня, в период солнцестояния и усиленной деятельности в атмосферных слоях, они начинают разражаться блестящими молниями и торжественными раскатами грома. Бывали годы, когда дожди с грозою разражались над северной полосой в течение многих июньских дней с чрезвычайно правильной периодичностью суточных явлений. В один из средних в климатическом отношении годов (1869) июньская атмосфера северной полосы представляла следующие данные температуры: среднюю месячную (при троекратном дневном наблюдении) +14°, наибольшую +25°, наименьшую +9,12°; цифры влажности за это время показывали 10 дней дождливых, 11 только пасмурных и 9 ясных.
Месяц июль довольно заметно отличается от июня большею теплотою воздуха в полуденный и предвечерний периоды и в общей характеристике температуры представляет повышение в большинстве случаев на 1—2 градуса; такое же превышение нередко замечается и в количестве его атмосферных осадков, но они распределяются в это время чаще сильными грозовыми дождями, оставляя после своего падения довольно места и времени и для солнечного света. Эти промежутки ясного голубого неба, особенно распространенные на несколько дней, — прекраснейшее время теплого сезона в крае; они представляют тогда весьма эффектное и приятное соединение блестящего солнечного света и его мягкой, ласкающей теплоты с летнею свежестью цветущей зелени на величественных рельефах горной природы. Таким же климатическим характером весьма нередко отличается и первая половина августа. Как в дождливые и пасмурные, так и в ясные дни утренняя температура 2-й половины июля и 1-й половины августа колеблется от 11° до 14°; отклонением от этих наиболее встречающихся температур является еще большая прохлада и свежесть утренних периодов. С этой стороны, самые жаркие лета, когда наибольшая температура (в средние годы +27°, +28°) достигает 32°,+35°, сопровождаются утреннею свежестью — понижениями температуры до +11° и т. п. Представляя постоянную особенность летнего климата северной полосы, эти понижения происходят от ночных приливов холодного воздуха с снежных высот Кавказского хребта и составляют одно из препятствий к полному созреванию растений, требующих усиленной теплоты. Даже лето 1882 года, отличавшееся необычайным бездождием и высокою температурою в июле и 1-й половине августа, в самый разгар этого периода, в конце июля и начале августа, представляло почти ежесуточно случаи утренней прохлады +12°, +14° после солнечного восхода и, конечно, еще большую прохладу перед восходом. Количество атмосферной влаги, выпадающей за лето, — наибольшее из количеств остальных годовых сезонов и представляет от 10 до 12 дюймов в средние годы и от 15 до 18 в дождливые. В 1854 году в западной половине описываемой полосы, вообще более орошаемой, чем половина восточная, во время лета выпало даже 29,75 дюйма влаги, — количество, почти вдвое превышающее цифры годового орошения на южном склоне. Обилие влаги отражается здесь на понижении высоты барометра, сравнительно с таковою в другие сезоны: во время лета она колеблется между 699 и 701 миллиметр.; частные уклонения от этих пределов в большинстве бывают настолько незначительны, что высоту летнего барометрического столба можно назвать наименьшею из таковых в остальные сезоны. Количества летней влаги распределяются равномерно на все летние месяцы. Так, напр., в одно из умеренно-дождливых лет (1870 г.) из общего количества летней влаги 17,485 дюйма выпало: в июне — 5,155 д., в июле — 6,364 д., в августе — 5,966 д. В другое, менее дождливое, лето (1868 г.) из общего количества летней влаги 10,670 дюйма выпало: в июне — 3,695 д., в июле — 4,345 д., в августе — 2,630 д. Приблизительной нормой летней погоды, как она является в большинстве, могут служить следующие цифровые данные летних месяцев одного из средних лет: (1869 г.) средние температуры из троекратных ежедневных наблюдений = в июне +16,3°, в июле +17°, в августе +17,4°; наибольшие = в июне +20,4°; в июле +21°, в августе +21,8°; наименьшие = в июне +12,1°, в июле +14°, в августе + 9,1°. Эти умеренные температуры разнообразились короткими наибольшими повышениями только в немногие дни: в июне +27°, в июле +28°, в августе +31,3° и такими же редкими наименьшими случайными понижениями пред восходом солнца, обыкновенно в ясные утра со следами свежего дождя: в июне +11,4°, в июле +12°, в августе +8°. Как цифры умеренного тепла, где не было места духоте, они обусловливались, конечно, не столько широтным положением страны, сколько довольно значительной высотой края над уровнем моря, а еще более атмосферной влагой. Так, в июне намечаемого «среднего» лета было только 9 ясных дней, а остальные сопровождались или дождями, или тучевыми скоплениями, закрывавшими страну от солнечных лучей. Июль был менее дождливым, но сопровождался прохладными ветрами; август же, особенно во второй половине, почти всегда овлажняюшийся по утрам легкой пеленой горных туманов, в описываемом году почти на половину состоял из сереньких дней, изредка перемежавшихся с короткими солнечными просветами. Несколько выдающеюся климатическою особенности августа можно признать резкости повышений и понижений его температур, так что по самой высокой температуре август является наиболее теплым, а по самой низкой наиболее холодным летним месяцем.
Климатические подробности нижней южной полосы довольно значительно различаются от таковых же северных. Это отличие в особенности распространяется на теплую половину года, т. е. весну и лето. Бывали, напр., годы, когда на севере в апреле и мае еще продолжались урывками низкие температуры, задерживавшие растительность, на юге же царствовала полная весна, и культурные растения почти созревали для сбора, особенно в полосе равнин, наиболее защищенных от случайных приливов северных холодов, но всегда открытых для солнечных лучей. В общей характеристике, средняя годовая температура южной полосы превышает температуру полосы северной на 2°, иногда и на 3°. Высшие полосы района, взятые по высоте 8,710 фут., представляют среднюю годовую температуру около +2°, +3° R.; она распределяется приблизительно в следующие температуры по временам года: +1°, +2° — температуру весны; +8°, +9° — температуру лета; —2°, —3° — температуру зимы; +4°, +5° — температуру осени. По количеству влаги, высшие полосы описываемого края представляют район наименее влажный. Так как большинство ее приносится сюда из Черного моря, то маловлажность эта может быть объяснена, помимо других причин общефизических, задержкою тучевых скоплений во время их движения передовыми выступами — горными отрогами хребта в западной половине края. Среднее количество влаги, напр., в восточной половине высших полос края в течение года составляет около 5—7 дюймов; большая часть ее (около двух третей) выпадает в теплое время года, т. е. весной и летом; наименьшее количество — осенью. Впрочем, обыденному наблюдению высшие полосы края кажутся довольно влажными, так как выпадающая влага, вследствие низкой температуры воздуха, испаряется и вообще исчезает в более продолжительные периоды времени, чем это бывает на равнине.
Господствующими воздушными течениями описываемого края, судя по большинству случаев, можно назвать западное, или, вернее, северо-западное и восточное. Первое, как было, сказано выше, приносит влагу из Черного моря, а второе весьма редко сопровождается атмосферными осадками. Кроме этих течений, продолжающихся нередко целые десятки дней без перерыва, в период летнего солнцестояния бывают сильные короткие течения с юга. Задерживаясь и видоизменяясь горами, эти течения кажутся в нижней полосе северного склона иногда юго-восточными, иногда юго-западными. В холодное время года они появляются весьма редко узкими полосами в ширину, напр., Дарьяльского и Алагирского ущелий. Их южное происхождение тогда весьма резко заявляется необычной теплотой и необычной сухостью по времени года. Летние же течения с юга в большинстве сопровождаются грозовыми дождями.
Одну из постоянных и ежегодных особенностей летних атмосферных осадков как северной, так и южной полос представляет град; он сопровождает почти половину случаев, когда атмосферные осадки падают грозовыми дождями. Наиболее частые случаи града встречаются при подошвах хребта, где он иногда выпадает массивными, сплоченными и смерзшимися градинами величиною в куриное яйцо. По рассказам старожилов, здесь бывали также случаи града еще большей величины — величины почти фунтовых ледяных глыб. Подобный град, помимо уничтожения посевов, трав и т. п., убивал на смерть баранов, домашнюю птицу, и бывали даже случаи, что такие феноменально-крупные градины убивали и людей.
Обобщая климатические явления описываемого края сравнительно с климатическими явлениями других более или менее отдаленных местностей Кавказа, мы должны заметить, что нижняя северная полоса его представляла, напр., в 1874 г. следующие климатические соотношения. Зима этого года отличалась повсеместной суровостью; сильные, необыкновенные холода имели распространение в этом году не только на Кавказском перешейке, но и по всей Европе. На северной полосе морозы этой зимы весьма нередко доходили до —20° R., в г. Ставрополе —22° R., в г. Тифлисе до —15° R., в м. Сочи до —12° R., в г. Новороссийске до —16° R. Начало же зимы, как в описываемом краю, так и повсеместно на Кавказе отличалось теплотой и сухостью, вследствие чего средняя температура зимы, как северной полосы, так и намеченных пунктов почти не понизилась, сравнительно с температурами средних зим других лет; в первой, напр., она не превысила —1,5°. Такое же соответствие другим местам Кавказа представляли климатические явления северной полосы и в остальные времена года. К числу годов, когда климатические явления северной полосы не соответствовали таковым в других местах, относится 1876 год. На северной полосе температура зимы этого года понизилась до —3,5°, т. е. на 2° ниже зимы 1874 года; между тем как в других местах, особенно в Закавказье, она отличалась обыденной умеренностью. Такая же разница, более значительная, чем в нормальные — средние годы, распространялась и на весну. Весна северной полосы отличалась выдающимися холодами, морозами, напр., даже в мае, между тем как в других местах Кавказа, особенно же в Закавказье, она была обыденно тепла. Из частных климатических явлений северной полосы, имевших связь с подобными же явлениями в других местах Кавказа, замечательно лето 1877 г. Оно отличалось как на северной полосе и на северном Кавказе, так и в Закавказье усиленными грозовыми дождями с градом. Последнее лето (1882 года) имело весьма большое сходство с летом других местностей Кавказа по высоте температуры и бездождию.
Все частные климатические явления описываемого края в общей годовой характеристике представляют среднюю годовую температуру климата в нижней полосе, приблизительно до высоты 3,200—3,400 ф., от 5,5° до 8,5° R.; в полосе верхней, приблизительно до высоты 9,000—9,200 ф., — предела, за который редко распространяется эксплуатация горных местностей для экономических, хозяйственных целей, — средняя годовая температура в большинстве колеблется от +3° до +4,2°. На дальнейшей высоте температура понижается быстрее, чем в нижних полосах, так что с высоты, напр., 11 тыс. фут., — царства вечных снегов и льдов, годовая температура, очевидно, едва ли превышает температуру полярных стран — 0°. Низшие из приведенных температур относятся к климату северного склона хребта, а высшие к климату южного. В изотермическом сравнении, климат северного склона соответствует в России климату причерноморской полосы, в западной Европе — южной Германии. Климат же южного склона за пределами Кавказского перешейка соответствует на востоке южно-береговой полосе Каспия, а на западе — южно-береговой полосе Черного моря. Так как склоны хребта повышаются последовательно, то, очевидно, существует еще серия температур промежуточных, где в порядке повышения местности высшие температуры незаметно переходят в низшие. На южном склоне хребта это понижение температур происходит довольно последовательно, но на северном оно чередуется в более обширном распространении с двумя полосами, на которых годовая температура несколько выше, чем на пространствах, находящихся над уровнем моря ниже этих полос. Первую полосу составляют продольные протяжения хребта ущелья между первым и вторым, а вторую полосу такие же ущелья между вторым и третьим параллельными хребтами. Главное условие повышения температур на этих полосах, сравнительно с температурами климата в местах, находящихся на меньшей высоте над уровнем моря, — защищенное от холодных северных ветров положение продольных ущелий. В частных климатических явлениях результаты этого бывают особенно заметны в сезоны холодов, снегов и т. п. Так, напр., иногда на северных скатах параллельных хребтов и ниже на равнине бушует холодно-снежная непогода, а в продольных ущельях в то же время царствует тишь и тепло солнечных пригревов, дающие свободу и сельскохозяйственной деятельности обывателя, и растительным процессам горных злаков. Встречаются в этой полосе даже уголки, где, напр., снежный покров и вообще зимние холода, как климатическая характеристика, не превосходят таких же явлений на южном склоне хребта на соответственных по высоте над уровнем моря полосах. Приблизительной цифровой характеристикой приводимых фактов могут служить следующие сопоставления средних температур. В одном из пунктов северного склона (м. Алагире), находящемся на высоте 2,300 фут. и открытом для холодных воздушных течений севера, средние температуры декабря и февраля = -3° и —1,5°; в другом же пункте (Садонском руднике), находящемся на высоте 5,200—5,300 фут., но защищенном от севера горными массивами, средние температуры тех же месяцев = —0,75 и +3°, т. е. здесь климатический район на высоте более чем в 5,000 фут. имеет температуру, превосходящую температуру климатического района на высоте 2,300 фут. на 2,25°. Оба эти пункта находятся почти под одним меридианом и разделены друг от друга сорокаверстной полосою горных высей; очевидно, что для разности температур в 2,25°, — разности, распространяющейся такою величиною на целых два месяца, намеченные расстояния можно считать весьма незначительными. Подобное повышение температуры в сезон холодов тем более может быть принято за величину, повышающую годовую температуру этой полосы, что в остальное время года температуры намеченных пунктов сходны. В параллель случаям повышения температуры в местах более возвышенных, — случаям, представляющим как бы уклонение от закона понижения температуры при увеличении высоты, на северном склоне встречаются и другие климатические своеобразности; так, напр., пространства, защищенные с северо-запада более высокими и широко-массивными горами, орошаются меньшим количеством дождей, чем пространства, открытые для северо-западных ветров. С этой стороны общее пространство северного склона представляет по количеству атмосферного орошения среду, перемежаемую полосами меньшего орошения. И эта характеристика тем ближе к действительности, что она весьма нередко оправдывалась соответственными случаями орошения в известный период времени. Бывали, напр., такие случаи орошения: на покатостях 3 и 4-го параллельных хребтов и ниже по диаметру Владикавказско-осетинской равнины идут почти ежедневно в течение месяца проливные дожди, а в продольных ущельях между вторым и третьим параллельными хребтами, за толщею 3-го параллельного хребта, в течение того же месяца царствует бездождие, приводящее население в отчаяние. В то же время высшая полоса склона также изо дня в день клубилась темными тучами и посылала в намечаемую полосу бездождие необычные мутные потоки — признак дождевого орошения. Все подобные случаи служат как бы указанием, что общее количество влаги на северной полос распределяется на две части: большую, выпадающую на равнине и предгорьях, и меньшую, выпадающую в верхне-горном пространстве склона. Хотя распределение это, по-видимому, и не соответствует, напр., тому обстоятельству, что первые скопления являются чаще в полосе верхне-горной, чем над равниною и предгорьями, но оно может оправдываться и другими фактами. Дожди нижней полосы склона падают большею частью крупными компактными каплями, между тем как дожди верхне-горной полосы, за весьма редкими исключениями, представляют скорее туманные брызги, чем дождевые капли. Это различие весьма легко замечается при наблюдении дождя, падающего в одно время и из одних тучевых масс, на нижней и верхней полосах склона. В параллель в этому различию в орошении обеих полос можно отнести еще то обстоятельство, что дожди с грозою, весьма частые в нижней полосе склона, в верхней полосе бывают несравненно реже. Но, не смотря на большее атмосферное орошение, в нижней полосе склонов ясных, солнечных дней бывает больше, чем в полосе верхней. Приблизительной характеристикой ее с этой стороны могут служить следующие цифровые данные. Во Владикавказе среднее число ясных солнечных дней в течение года (из наблюдения 4 лет: 1873—1876) простиралось до 126; в частном распределении по временам года это число представляет: 39 ясных дней осенью, 33 — летом, 29 — зимою и 25 — весною. Дней, в которые шел дождь или снег, средним числом было 130 и распределились они так: 49 дней — летом, 42 — весною, 21 — зимою и 18 осенью. В числе одних только дождливых дней весной и летом (86), почти четвертая часть этих случаев (20) сопровождалась грозою. Кроме 256 дней с крайними проявлениями влажной пасмурности и солнечной ясности, остальные 109 дней состояли частью из пасмурных, но не дождливых дней, частью из солнечных, но затемнявшихся временными заволакиваниями неба.
Все случаи пасмурности нижней полосы почти всегда распространяются, хотя и с меньшим количеством осадков, и на полосу верхнюю; но в последней, кроме случаев пасмурности, общей с нижне-полосовою, тучевые скопления заволакивают небо и в такие дни, когда нижняя полоса залита ярким солнечным светом, так что в общем итоге число ясных солнечных дней в верхней полосе менее числа таких же дней в полосе нижней. Все разнообразные случаи атмосферных осадков имеют со стороны общего влияния на климат одно значение: распространяясь преимущественно на теплое время года, они понижают его температуру. Но, кроме влаги, на понижение температуры имеет влияние еще и высота над уровнем моря. Предположив, на основании высказанного нами прежде замечания, что температура климата на высоте, одинаковой с уровнем моря, понижается от экватора к полюсам приблизительно на 0,6° с каждым удалением от экватора на 1° широты, средняя условно-нормальная температура описываемой климатической полосы, при высоте 0 ф. над уровнем моря, была бы приблизительно 10½°. Но так как на самом деле она колеблется между 6° и 8°, то понижение ее на 2½°—4½° есть результат двух главнейших условий: атмосферной влаги и высоты над уровнем моря 2,200—2,500 фут., взятой среднею высотою нижней полосы описываемого края. Так как влияние высоты места на понижение температуры можно также приблизительно наметить в 3°, то случаи дальнейшего понижения температур до среднего предала их 4-6°, в своем большинстве представляют результаты влияния атмосферной влаги. Эта общая климатическая особенность в частном проявлении представляла, напр., следующие случаи зависимости температуры от атмосферной влаги. В 1856 и 1857 годах средние температуры теплого времени года, т. е. весны и лета, когда падает наибольшее количество влаги, были: в 1-м +10,74°, во 2-м +10,38°. Таким образом, понижение температуры в 1857 году, сравнительно с предшествовавшим годом, простиралось на 0,36°; при этом количество влаги в 1856 г. было 20,207 дюйма, а в 1857 г. — 31,598 дюйма; т. е. в весну и лето последнего года количество влаги было больше соответствующего количества в предыдущем году на 11,391 дюйма. Еще рельефнее температурное значение влаги представляется в метеорологических итогах 1875 и 1876 г. В первом, напр., не смотря на среднюю зимнюю температуру +0,06°, превосходившую теплом зимнюю же температуру 1876 г. на +3,81°, средняя годовая температура была ниже температуры 1876-го года на 0,015°. Так как температуры осени обоих годов были почти равны, то понижение годовой температуры 1875 г., не смотря на его «теплую» зиму, до уровня годовой температуры 1876 г., имевшего зиму холодную, было результатом понижения температуры его весны и лета. И действительно, средние температуры их представляли явление, обратное тому, что было в зимнее и вообще холодное время года — более высокую температуру в 1876 (11,92°), а более низкую (9,94°) в 1875 году. Как и в 1857 году, здесь понижение летней и весенней температуры 1875 года сравнительно с таковою в 1876 г. сопровождалось большим количеством атмосферной влаги: около 37 дюймов в 1875 и 25 в 1876 году.
Общий результат подобных влияний выражается в таком понижении средней годовой температуры края, что она оказывается весьма нередко ниже температуры местностей, лежащих гораздо севернее осетинского края, как, наприм., г Ставрополя. Находясь под 45° 3,2′, т. е. севернее описываемого края на 2° с минутами, Ставрополь, в периоды наибольшего понижения температуры нижнее-горной и равнинной полосы осетинского края, иногда имел среднюю годовую температуру теплее первой на 1° с долями. Что же касается только до температуры лета, то последняя, при сравнении ее с таковыми же в пространстве российской низменности, соответствует температуре мест, лежащих севернее на целый десяток градусов, где средняя годовая температура (+3°, +4°) ниже температуры даже одной только осени описываемого края (+5°, +8°).
Верхне-горная полоса, по средней высоте 7,000 фут., взятая не выше 9,000 фут., — предела удобств для жизни населения, имеет среднюю годовую температуру от +3° до +4°, с небольшими повышениями и понижениями в годы, выдающиеся по теплу и холоду. На пространстве российской равнины эта температура соответствует приблизительно температуре климатической полосы по 55° широты. В Москве, напр., из 39 летних наблюдений в 27 годах средняя температура колебалась от +3° до +5°, в 9 годах более +5°, и только в 3 годах менее +3°. Но соответствуя по средней годовой температурь 55°-ной климатической полосе российской равнины, верхне-горная полоса описываемого края по средней температуре лета (около +8°) соответствует летней температуре самых северных окраин российской равнины. Так, напр., во время лета в верхне-горной полосе весьма нередки понижения температуры до —2° и даже —4°. А утренняя температура в +4° или +5, судя по случаям в июле и августе 1882 г., отличавшихся высокою температурою, составляет нормальную прохладу горных лет пред восходом солнца. Наибольшие повышения летней температуры намечаемой полосы весьма редко превышают +22°; впрочем, и 20°-ная температура представляет лишь сравнительно редкое счастливое сочетание положения на солнечном пригреве и защищенности от постоянных холодных токов воздуха с снежных высот. Где соединение этих условий распространяется на 2—3 часа действия солнечных лучей, там температура повышается и за 25°, но это продолжается только до первого закрытия солнечного диска или набежавшей тучкой, или вершиной ближайшей горы; чрез 5—6 минут после такого закрытия температура быстро понижается на 10—12 градусов. Насколько такие повышения представляют здесь случайность, весьма мало влияющую на явления верхне-горной природы, можно судить потому, напр., что они иногда не успевают растопить в течение многих дней небольшой глыбы снега даже в конце июля, если на помощь им не явится дождевая влага. Вследствие этого в верхне¬горной полосе, на высоте, не превышающей 8,000 фут., даже на местах, ежедневно подвергающихся по своему положению сильным пригревам солнца, но изолированных от действия сплошных потоков воды по скатам в период летних дождей, в малодождливые лета в июле и августе можно встречать на зеленом растительном покрове поверхности белые площадки снега в 5—10 кв. сажен. Таким образом, в общей своей характеристике, климат намечаемой полосы, по своему летнему проявлению, суровее летнего климата 55°-ной полосы, где средняя температура этого времени доходит до 12°. Но понижение летней температуры, при сходстве в сопоставляемых местах температур осени и весны, пополняется некоторым повышением температуры зимы в верхне-горной полосе, сравнительно с таковою, напр., в г. Москве. Так, напр., в первой крайние понижения, или наибольшие морозы весьма редко переходят за —20°, между тем как в климатической полосе г. Москвы подобные случаи, как известно, составляют обыденное явление. И если на простые наблюдения зимняя температура верхне-горной полосы и может казаться суровее, напр., средне-российской, то причина этого — в сильных ветрах и бурях, свирепствующих в горах и увеличивающих впечатление холода грозными картинами бушующих стихий. В общем результате различие зим в сопоставляемых местах выражается средними температурами: между —3° и —5° в полосе верхне-горной и —7°, —8° по московской широте. Встречаются также в верхне-горной полосе места, где зимняя температура значительно выше намеченной, это — небольшие защищенные от северных ветров, но открытые для солнца, уголки в системе центральных ущелий между центральными хребтами. Нередко, напр., в таком уголке солнечные пригревы образуют в снежных навалах проталины—пастбища в то время, когда за 2—3 верстовою толщею высокой горы беспрерывно свирепствуют снежные бури. Хотя количество влаги в верхней полосе гор меньше такового в полосе нижней, но в зимнее время оно кажется большим. Это впечатление производится постоянством глубокого снежного покрова, начинающегося даже на высоте 5,000—5,500 фут. с половины сентября и продолжающегося иногда до половины апреля. Отступления во времени и продолжительности снежного покрова бывают чаще в запаздывание его с осени и в распространение, особенно на высот превышающей 8,000 фут., почти до половины мая.
Рассматривая очерченные климатические подробности со стороны наиболее выдающихся, наиболее распространенных и ощутительных влияний на здоровье человека, климат осетинского края можно разделить приблизительно на три полосы: нижнюю — до высоты 2,400—2,600 фут.; среднюю — до высоты 8,000 фут., и верхнюю. Первая полоса, особенно на северном склоне хребта по Владикавказско-осетинской равнине, в тех местах, где дожди и разливы рек образуют болотистые скопления, отличается большею или меньшею лихорадочностью. Здесь между населением Владикавказско-осетинской равнины, реже на южной и чаще на северной половине, во время лета встречаются случаи, впрочем, не острой перемежающейся лихорадки. Причина ее, по всей вероятности, миазмы, развивающиеся в благоприятной для них среде — сырости, гниющей растительности и тепле; эти же условия сильно действуют в теплое время года в упомянутых нами скоплениях стоячей воды от обильных дождей и речных разливов. Отсюда эти миазмы, как заносные причины болезненности, по всей вероятности, распространяются и в места равнины, не имеющие соответственных условий для их зарождения. С повышением поверхности в самом массиве хребта или переходом предгорных равнинных пространств в склоны хребта, атмосфера края становится совершенно чистою и свободною от миазмических примесей. Здесь случаи заболевания лихорадками, — особенно, лихорадками того вида, который считается результатом болотно-миазмического заражения, весьма редки. Но зато в этой полосе хоть и не частыми, но господствующими случаями заболеваний являются ревматизм и вообще простудно-ломотные болезни и преимущественно болезни ног. Последнее, впрочем, едва ли составляет результат специально-климатических явлений — резкости, напр., атмосферных температур и т. п. Преобладание в болезнях случаев, так сказать, внешней простудности, не соединяющейся с более острыми ее проявлениями, болезнями органов дыхания, скорее указывает, что главные причины высказанных случаев болезненности заключаются в частных топографических условиях горной местности, которые подвергают горного обитателя и во время снежных заносов — зимою, и во время обильных дождей — летом постоянным случаям промокания. Хотя климат горной полосы, в своих частных проявлениях, особенно во время лета, и отличается довольно резкими переменами температуры, даже да небольших расстояниях, но, по влиянию на здоровье, перемены эти имеют весьма значительное, ослабляющее их влияние условие: maximum’ы горной температуры весьма редко достигают такой высоты, которая бы расслабляла организм своею теплотою и предрасполагала его к простуде. Эти maximum’ы, как мы выше сказали, в большинстве колеблются между 20° и 22°, т. е. температурою, настолько умеренною, настолько мало возбуждающею испарину, что после нее остаются безвредными самые значительный и быстрые понижения.
Таким образом, климат верхней полосы осетинского края можно признать довольно благоприятным для здоровья. С постепенным повышением склонов хребта в климате края, кроме последовательного понижения температуры является новое условие — разреженность воздуха. Она проявляется прежде всего в значительном повышении годового барометрического столба верхней полосы; в сравнении с высотою его на нижней полосе это повышение представляет разность более 100 миллиметров. В то время, как средняя годовая высота барометрического столба на нижней полосе склонов на высоте 2,200 ф. колеблется от 700 до 704 милл., на высоте 8,000 фут. она представляет около 587 миллиметров. Хотя разреженность воздуха, по своим общим физическим свойствам и представляет неблагоприятное условие для здоровья, тем не менее в описываемом крае, судя по здоровью обывателей, она еще не достигает такого предела, за которым начинается вредное влияние ее на организм; даже больше того: если живость и бодрость обитателей верхней горной полосы края не составляют результата других физических влияний, то разреженность воздуха верхней полосы на высоте, еще обитаемой, можно назвать хотя несколько односторонним, но благоприятным климатическим условием. Во всяком случае, это благоприятное условие, с большею высотою, постепенно умаляется и, наконец, заканчивается; так что на более значительных высотах климат края становится неблагоприятным для здоровья. Каковы эти высоты, определить, конечно, трудно, но, судя по личным наблюдениям над влиянием на человека разреженности воздуха, мы можем сказать, что она, напр., в летнее время (в начале августа), при ясной сухой погоде, становится ощутительною на высоте не меньшей, по крайней мере, 11,500—12,000 фут. На непривычных организмах разреженность воздуха отражается прежде всего в болезненно-судорожной деятельности сердца и вообще таких припадках, которые, по своей своеобразности, довольно резко разливаются от болезненных ощущений утомления. По всей вероятности, большее или меньшее влияние на организм разреженности воздуха видоизменяется частными условиями температуры, влажности, солнечности и т. п. Хотя в цикле сведений и рассказов туземцев верхне-горной полосы о природе своего края и нет сведений о разреженности воздуха, как явлении, совершенно для них непонятном, тем не менее этот климатический факт не остался без косвенных, отдаленных замечаний и с их стороны. К рассказам, в которых заключаются подобные указания, можно отнести, напр., большинство поверий о недоступности таких высочайших (14—15,000 ф.) вершин, которые по своему топографическому строению, по-видимому, вполне доступны. Объясняемая в поверьях, легендах и т. п. таинственными сверхъестественными влияниями, эта недоступность или труднодоступность в тех или других случаях, может быть, представляет и действительный факт, и объясняется, конечно, влиянием разреженности воздуха. Проявляя свое действие в своеобразных болезненных припадках, особенно при условиях, исключающих их объяснение, напр., физическим утомлением от препятствий и т. п., разреженность воздуха, как осязательная, но не понимаемая причина недоступности, естественно могла быть в некоторых случаях отдаленным реальным основанием в поверьям, что те или другие горные высоты, доступные по топографическому строению, недоступны по сверхъестественным препятствиям. Впрочем, как неблагоприятное климатическое условие, разреженность воздуха относится вообще к тем пространствам края, который дики, пустынны, необитаемы и представляют интерес лишь для исключительной любознательности.
Растительность.
Разнообразие в осетинском крае климата, представляющего ряд температур от умеренно-теплой до полярной, в соединении с разнообразием грунтов — каменистых, глинистых, известковых и других, влияет и на разнообразие растительности в крае. С этой стороны, соответственно разделению климата края на три климатических полосы, разнообразные виды его растительности можно также обобщить приблизительно в три группы. Первую группу представляют растения, исключительно или наиболее распространенный в умеренно-теплой полосе (приблизительно до высоты 3,000—3,500 фут.); вторую — растения умеренной климатической полосы (до высоты 7,200— 7,600 фут.); третью группу представляют растения, распространенные в полосе холодной. Приспособляя эту группировку к определениям климатических полос по наиболее известным и наглядным примерам растительности, первую растительную полосу можно назвать полосою фруктовых культированных дерев, пшеницы и плюс или минус винограда; вторую — полосою лесов и ячменя; третью — полосою горных трав. Как основанная на признаках, зависящих от одного только условия, такая группировка, очевидно, относится к наиболее выдающимся, наиболее элементарным фактам жизни растений. Она, напр., не исключает таких случаев, где растения одной климатической полосы распространяются и в других полосах.
Растения первой полосы — культированных фруктовых дерев, пшеницы и плюс или минус винограда — представляют наиболее значительное разнообразие частных видов. Здесь соединяются весьма благоприятные для растительности условия: тучная, плодородная почва и сравнительно высокая температура климата. Едва только исчезнет на этой полосе зимний снег, как тучная почва, особенно северной равнинной полосы, начинает покрываться зеленью. Первыми открывают весну растения, не боящиеся случайных заморозков капризной весенней погоды этого края, — растения сырых мест; позднее появляются растения сухих, песчаных и каменистых грунтов. При непостоянстве здешних зим, этот первовесений зеленый убор появляется в разное время. Но приблизительным средним временем, когда нижние склоны хребта и равнина покрываются уже довольно густою и заметною травою, а деревья зазеленеют распускающейся листвой, можно наметить на севере 1—10 апреля, на юге 1—10 марта. Большая часть равнинного пространства покрыта травянистою и полукустарниковою растительностью. Деревья и кустарники встречаются лишь в немногих местах. Они или образуют узкие перемежающиеся полосы лесков по приречным долинам, или отчетливо вырисовываются на широком просторе равнин высокими клумбами садов и рощ, группируясь вблизи поселений и намечая их расположение на равнинах.
Травянистую и полукустарниковую растительность равнины можно разделить на две группы: растительность сырых низменностей, где встречаются скопления стоячей воды, и растительность пространств менее овлажненных, где постоянных скоплений воды почти не встречается. В первой полосе распространены по преимуществу разные виды бесцветковых или споровых (semivasculares): хвощи (equisetaceae), мхи (musci), водоросли (alagae), грибы (fungi) разнообразных видов и т. п. Вблизи же этих растений ярко зеленеет стройная осока (саrех). Быстро поднимаясь от земли, она всегда оказывается более сильным борцом за свое существование, и чрез 5—6 дней весенней оттепели, заглушая другие виды растений сырой почвы, распространяется по заливным луговинам красивым ярко-зеленым ковром, прикрывающим сырую, вислую почву. Немного в стороне от таких зарослей, как бы по окраинам наиболее сырых ложбин, обыкновенно господствует стрелообразный пырей (triticum repens). Подобно осоке, он является распространенным в низменностях, но только менее влажных, чем почва, покрытая осокой. В некоторых местах над однообразными порослями растений болотистой почвы возвышается родственный осоке представитель киперовых (сурегасеае) — камыш (phragmites). Самые значительные заросли камыша встречаются на низменных окраинах равнинных пространств. Дальнейшими, более сложными по своей организации, представителями растительности сырой полосы частью распространяющимися в полосы более сухие, частью заканчивающимися в пределах наибольшей почвенной влаги, являются некоторые виды семейства лютиков (ranunculaceae), лилейных (liliaceae), бальзаминовых (balsaminae), сложноцветных (compositae), нимфовых (nimphaeaceae), зонтичных (umbelliferae) и других, сравнительно менее распространенных. Из семейства лютиков в наиболее сырых местах встречается, так называемый, водяной лютик (r. aquatilis), с маленькими белыми цветками и нитевидными отростками в листовых сочленениях. Но еще чаще попадаются в сырых местах, как самых низменных, так и более возвышенных, лютики с светло-желтыми цветками. Одни из них подобно вьющимся растениям виднеются между корнями и стеблями трав, цепляясь за них нитевидными отростками, а другие возвышаются своими вертикальными стеблями над поверхностью почвы иногда более чем на 1 фут. Между лютиками с желтыми цветами встречаются экземпляры, у которых лепестки цветов окроплены по желтому фону разнообразными темными вкрапами. Наиболее распространенными в сырых местах видами желтоцветных лютиков можно назвать лютик ядовитый (r. sceleratus) и лютик язычковый (r. lingua). Оба они довольно резко отличаются друг от друга как строением стеблей и листьев, так и цветорасположением. Первый имеет стебель, дающий боковые побеги у самого корневища, и трехлопастные округло-вырезные листья с удлиненными черешками; а второй возвышается прямой стрелкой с ланцетовидными листьями, обхватывающими стебель при своих основаниях; цветы ядовитого лютика мелки и едва заметны в зелени листвы и стебля, а у лютиков язычковых они ярко желтеют крупными звездочками, венчающими стрелки стеблей. Распространяясь по луговинам, которые иногда раннею весною привлекают в своей зелени, за неимением другого подножного корма, домашний скот, лютик язычковый, как ядовитое растение, производит нередко между домашними животными опасные болезни. Впрочем, вредное влияние на домашний скот оказывает большинство растений сырых низменных мест, особенно ранней весной, в период первого движения растительных соков. Из других трав сырой низменной полосы, сравнительно мало распространенных по другим местам края, здесь растут одного же семейства с лютиками: курослеп болотный (caltha palustris), болотнянка, молочай болотный (sonchus palustris) с длинными резко-вырезными листьями, зубцы которых заканчиваются колючками, василисник (talictrum), золотянка (crysospelium artelnifolium) и изредка ломонос (clematis). Встречаясь хоть и не так часто, как, напр., осока и пырей, они тем не менее довольно заметно бросаются в глаза, особенно в первый разгар весны и тепла, своим красивым оцветением, как разнообразны я дымчато-розовые и желтые пятна на зеленом фоне прямостоячих зарослей осоки, пырея и т. п. трав. Одни из этих трав, как курослеп болотный с блестящими желтыми лепестками, на фон которых темнеют кругленькими пятнышками многочисленный тычинки, распространяются иногда небольшими сплошными зарослями, вытесняя соседние растения; другие, как василисник, встречаются чаще в одиночку высокими ветвистыми полукустарниками, густая листва которых увенчана цветочными метелками и зонтиками; третьи, как золотянка, с желтыми, болотнянка, с розовыми колокольчиковидными цветками, незаметные в высоких зарослях осоки, камыша и т. п., выступают на вид по лужайкам, покрытым низкорослым мхом сырых мест.
Представителями семейства сложноцветных (compositeae) на низменностях встречаются: ветвистый ласкавец с желтыми цветками (bupleurum), водяной лопушник (lappa), манжетка (alchemilla), чертополох (carduus), значительно распространяющиеся, впрочем, и по другим местам. Из семейства зонтичных (umbelliferae) здесь растут: вонючая бешеница (cicuta virosa), с толстым ядовитым корневищем, предупреждающая острым едким запахом о своей ядовитости, изредка — не менее ядовитая собачья петрушка (aethusa cynapium), таволга (spiraea), с белыми щитковидными цветками; из семейств: наядового (najades), лилейного (liliaceae), колокольчикового (campanulaceae), дербенникового (salicarieae) и других, виды которых более или менее предпочитают сырые низменности, в разных местах преимущественно северного склона встречаются: дербенник (lithrum salicaria), вязель (coronilla varia), с розовыми цветами, вахта (mengantes), вероника (veronica), растрог (teucrium), иван-чай болотный (epilobium palustre), колокольчик (campanula), безродный (colchicum), мыльнянка (saponaria), с розовыми цветками и взмыливающимися листьями, волкогон (lycopus), окопник (simphitum), кувшинчики разных цветов (nymphea alba, nymphea lutea), преимущественно белого и желтого, свирепка (erysimum) — невысокое травянистое растение, увенчанное пахучими желтенькими цветками.
Еще большее разнообразие видов представляет травянистая растительность переходной полосы от сырых низменностей в полосе нагорной. Здесь повторяется большинство видов полосы намеченной и множество новых, не любящих слишком влажной почвы. С этой стороны растительность менее влажной равнинной полосы заключает в себе почти все виды ее в описываемом крае. По видам же наиболее распространенным эту травянистую растительность можно назвать высокостебельною, буйною, растительностью многолетних трав с деревенеющими стеблями и полукустарниковою. В холодное время года и вообще в период замирания растений равнин, открытые пространства исполосованы темно-серыми пятнами — кущами засохших высокорослых стеблей. Когда в крае расстилается белая пелена снега, кущи эти резко выделяются на белом фоне темными пятнами, а, с наступлением тепла, более высокорослые кущи сухих деревянистых стеблей долго скрывают в своей тени зеленые побеги новой травянистой растительности. От этого многие места равнины до самой поздней весны представляют унылый вид растительной безжизненности; в то же время места, свободные от высокорослых прошлогодних трав, представляют полную картину весны и ярко зеленеют шелковистым ковром трав, испещренным клумбами и брызгами разнообразных цветов.
Вообще растительность нижней, равнинной полосы края, судя по свойствам тех видов, которые в ней наиболее распространены, можно назвать растительностью поташною, т. е. содержащею в себе значительный процент поташа. Кроме того, в этой полосе немало видов, содержащих в себе довольно острые яды, вредные для людей и домашних животных. Одни из растений ядовиты в период только весенней свежести, другие — в период своего летнего пребывания на корню и безвредны после своего высушивания, третьи содержат ядовитость только в некоторых частях: корнях (по преимуществу), лепестках, плодах и т. п. Кроме вышеозначенных нами видов ranunculaceae; r. sceleratus, r. aquatilis и r. lingua, к группе растений, содержащих в себе острое ядовитое начало, можно отнести r. acris (лютик едкий). По своему общему строению он представляет как бы поверхностное соединение форм r. sceleratus и r. lingua: с первым он сходен по своим лапчато-вырезным листьям с кругло-зубчатыми краями, прикрепленным к высокому стоячему стеблю длинными черешками, а с лютиком язычковым — по прямостоячему стеблю, венчающемуся желтыми цветками на длинных цветовых ножках. Большею или меньшею ядовитостью или, по крайней мере, острым воспалительным действием даже на поверхность кожи отличаются виды группы анемоновых, принадлежащей к тому же семейству ranunculaceae: веснуха или ветреница лесная (anemone nemorosa), ветреница чистая (anemone nobilis). Оба они довольно резко отличаются друг от друга как окраской своих лепестков, так и формою листьев, имея одно сходство в ядовитости. Появляясь самой ранней весною, когда в иных местах еще белеют глыбы снега, эти анемоны (известные больше под названием подснежников), по всей вероятности, нередко служат, подобно лютикам, причиною весенних заболеваний скота, выходящего на подножный корм. Еще более ранним украшением равнин, даже в конце зимы, на снежных проталинах, а иногда и из-под тонкого слоя снега пробиваются наружу гладко-листные эллеборы (подснежники, морозники, helleborus), одни с сизоватыми, а другие с розоватыми цветками на длинных цветковых ножках, выходящих вместе с листьями прямо из корней.
Полный расцвет местной травянистой растительности наступает большею частью на севере в конце мая, на юге в конце апреля. К этому времени обыкновенно пасмурная или беспрерывно-дождливая погода постепенно переходит в ясную и солнечную, и растения, напитавшиеся обильною влагою, распускают под действием солнечного тепла свои цветочные бутоны. Старые засохшие стебли полукустарников и высокорослых трав, до сих пор закрывавшие или целыми полосами, или в одиночку новую весеннюю зелень, теперь уже перегнили, рассыпались и превратились в тонкий землянистый слой еще не перебродившего чернозема; только кое-где виднеются среди яркой зелени одинокие корявые стебли многолетних полукустарников. Своими крепкими длинно-мочковатыми корнями они так приспособились к тучной среде-почве, что не уступают своего места даже новым побегам из тех же корней и слабыми признаками проростов на своих сочленениях как бы указывают на признаки новой весенней жизни.
Самая высокорослая, наиболее бросающаяся в глаза травянистая растительность распространяется преимущественно на мусорной почве вблизи поселений, на взрыхленной почве прошлогодних посевов и на тучной почве по окраинам лесных зарослей, где она ежегодно обновляется наносами перегнивающей лесной листвы. На северной, Владикавказско-осетинской равнине эта высокорослая травянистая растительность общею картиною своего распространения представляет приблизительно как бы три полосы, тянущиеся от востока к западу: две по северной и южной окраинам равнины и одну по ее средине. Растительность этих приблизительно намечаемых полос (по наблюдениям 1873, 1874 и 1882 гг.) можно назвать также растительностью по преимуществу поташною.
По средней, равнинной полосе, намечаемой группою поселений к западу от г. Владикавказа, господствующими видами высокорослой травянистой растительности можно назвать некоторых представителей семейств: губоцветного (labiatae), крапивного (urticae), в особенности из его группы конопляновых (datisceae) растений, сем. пасленового (solaneae), сложноцветного (compositeae), крестоцветного (cruciferae), молочайного (euphorbiaceae), бурачникового (borragineae) и других. Виды этих семейств распространяются большею частью довольно обширными зарослями, причем какой-нибудь вид растительности, заглушая другие, является на известном пространстве как бы господствующим. С этой стороны, по отношение к поселениям, означенные виды на картине своего обособленного распространения представляют как бы систему концентрических окружностей, где последовательность в распространение видов от центров поселений приблизительно соответствует порядку вышеозначенного перечисления их семейств. Первую зеленую кайму поселений, прикрывающую их мусор и т. п., как и везде, представляют густые высокорослые чащи глухой крапивы (lamium album), чередующейся с зарослями жгучей крапивы (urtica urens) и желтой крапивы (galeobdola). Далее на почве, менее засоренной растительным и животным мусором поселений, распространяются еще более высокие и густые чащи дикой конопли (cannabis), — по всей вероятности, будущего богатого материала технической промышленности. Наконец, на почве, представляющей как бы переходную от мусорной к чистой почве свободных полей, встречаются в одиночку или небольшими семейными группами разновидные заросли репейника (agrimonia), ромашки (matricaria), кустистой колючки (carmina) с синевато-зеленой листвой, высокостебельного, увенчанного бахромчатой метелкой полыня (artemisia). Здесь же начинают попадаться группами пасленовые, встречавшиеся до сих пор больше в одиночку: белена (hyosciamus), распространяющая в сырую погоду тяжелый запах, дурман (datura stramonium), паслен с черными ягодами (solanum nigrum) — отчасти ядовитое растение, и изредка его разновидность — solanum esculentum, паслен с ягодами сладковатого вкуса, лакомством деревенских детей. Близ лесных и садовых зарослей за поселениями, где почва обильно утучнена растительным перегноем, большею частью группируется вперемежку с мелкорослою растительностью кустистый огуречник (borago). Во время своего полного весеннего убора из красивых голубых цветков он прежде всего намечается в окружающих его чащах полусорных трав своим тонким огуречным ароматом. В подобных же местах возвышаются густые чащи длинно-лиственного купыря (angelica), представляющего хоть и дурно пахучее, но довольно распространенное съедобное растение непритязательных детей, когда они ботанизируют по полям с гастрономическими целями. Несколько в стороне от тенистых зарослей, где соединяются два условия — тучная почва и обилие солнечного света, попадаются красивые темно-зеленые кусты кудрявой колючки (carduus crispus). Покрытая тонкими шерстистыми иглами и как бы разрисованная по длине своего стебля желтовато-зелеными параллельными полосками, эта колючка, особенно в тени мелколиственной растительности, сильно напоминает шерстистого исполинского червяка. Здесь же чаще попадаются лекарственный гвоздичный гравилат (geum), называющийся так по гвоздичному запаху корня, и унылая серо-лиственная лебеда (atriplex), служащая обыкновенно признаком близости каких-нибудь прошлогодних посевов, и где они есть, распространяющиеся дымчатыми полосами на целые десятины. В более глухих местах вблизи поселений, особенно на почве давно заброшенных жилищ изредка сереет высокий ветвистый омег или болиголов (conium maculatum). Подобно некоторым пасленовым, омег в теплую сырую погоду распространяем хоть и слабый, но тяжелый, одуряющий запах, как бы предупреждение о своей сильной ядовитости. Впрочем ядовитость омега заявлена и известна человечеству, так сказать, широко-историческим предупреждением еще десятки веков тому назад: Сократ, как известно, был отравлен ядом омега (conium maculatum).
Представителями высокорослой растительности на окраинах поселений выгонах и пустырях, примыкающих к поселениям, кроме вышеозначенных, довольно часто встречаются: татарник (onopordium aconthium), дикий цикорий (cicorium intibus) с голубыми раздельно-лепестковыми цветками, растущий больше в одиночку. В некоторых местах он, впрочем, встречается и групповыми, семейными зарослями, но с такими значительными промежутками между отдельными особями, что в них бывает довольно места и для других видов чаще низко-стебельной растительности. В местах, где зелень вытаптывается или поедается домашними животными и т. п., цветы дикого цикория составляют иногда единственное украшение выгонов и пустырей; жестко-лепестные и крепко-приросшие к своим коротеньким ножкам, они успешно выдерживают всевозможные неблагоприятные влияния часто до самой осени. Одним из наиболее постоянных спутников дикого цикория на местах, подвергающихся вытаптыванию, но освещенных солнцем, служит низкорослый очиток (sedum acre). Мясистый и гибкий, он стойко выносит, расстилаясь по земле, все неблагоприятные условия населенных мест и часто составляет единственную зелень улиц, площадей и т. п. Растительность пустырей и окраин поселений состоит частью из видов, уже поименованных, частью других, растущих на свободных полях и лугах. Из разновидностей обозначенных растений встречается, напр., разновидность пасленов — редколистный паслен с красноватыми ягодами (solanum dulcamara), пахучая мята (mentha), заканчивающаяся на вершине метелкой из мелких лиловых цветков или круглых зерновок. На более открытых местах, как растения, указывающие на близость свободных полей, возвышаются поросли шалфея (melisia), довольно сходные с порослями малорослой крапивы. Один вид его имеет цветки голубоватые, расположенные попарно супротивно на верхней половине жесткого четырехгранного стебля, а другой — цветки больше лиловые, прикрепленные на округлом стебле супротивно же сидящими пятицветковыми и трехцветковыми кисточками. Растение это не любит мусорной почвы и редко заходит в полосы растений, прежде поименованных. Как разнообразие растений с открытыми цветовыми чашечками, в намечаемой полосе встречается ворсянка (dipsacus), с колючим стеблем и двуполосной цветочной головкой, как бы укутанной жесткой чешуею прицветников. В одних — более тенистых местах травянистые чащи перепутываются гибкими стеблями повители (convolvulus) с ее разнообразными цветвкми, в других они еще более сцепляются завивающимся усиками плюща (glechoma) как бы в одну травянистую разнообразную массу, задерживающую, подобно исполинской жесткой паутине, случайного посетителя этих тенистых уголков. Кроме намеченных нами видов растений, окаймляющих и наполняющих пространства поселений или временными весенними порослями до первой опасности от зубов, копыт и обуви обывателей и т. п., или густыми ежегодными чащами, по-видимому, как менее постоянный и более случайные растения полосы населенных мест, попадаются: высокостебельная ветвистая гулявица (sysimbrium), желто-цветочная старинка (senecio) с колючими неправильно-вырезными листьями, точно обрывками темно-зеленой материи, тонкостебельная с переменными ланцетовидными листьями и мелкими желтыми цветками на вершине стебля пастушья сумка (capsella bursa pastoris), мелко и крупнорослый подорожник (planthago); мятлик (роа), огородный молочай (sonchns) с красноватым стеблем и продолговатыми копьеобразными неправильно-зубчатыми листьями, колючий чертополох (сагduus), чистотел (cheledonium majus) иногда с розоватыми, иногда с желтоватыми цветками, представлявший как бы видоизменение дикого мака; курослепник (anagallis) с красными ягодами, земляной плющ или будра (glechoma hederacea) и другие. Эти растения по преимуществу встречаются в местах, где почва достаточно удобрена, но не засорена перегнивающим и разлагающимся мусором. Там же, как более красивые представители растительности, встречающейся и вблизи поселений, и на полях и лугах, виднеются: высокорослая мальва (malva), иногда с разнообразными цветами на особях одного и того же растительного уголка; царская трава (verbascum tapsus), увенчанная красивым волосом из желтых цветов. Где группы растительности мало тревожатся вторжением жизни поселений, там, особенно в соседстве с садовыми зарослями, кущи трав перевиваются стеблями и разнообразятся изящной листвой и красивыми цветками мышегорошника (vicia). На пустырях и выгонах сел, расположенных вблизи рек и ручьев с низменными берегами, где разливы речного половодья подходят к садам, огородам и т. п., между чащами поименованных растений одиноко или небольшими зарослями попадается метелчатый камыш (scirpus), осока (саrех), пырей (triticum) и другие поименованные виды растительности сырых низменностей.
За пределами поселений на свободных пространствах равнины травянистая растительность представляет еще большее разнообразие видов. Здесь повторяются многие из поименованных видов, иногда раздробляясь на их разновидности, и распространяются новые виды семейств первоцветного (primulaceae), гераневого (geraniaceae), молочайного (euphorbiaceae), спаржевого (asparageae), злаков (graminae), гвоздичного (caryophylleae) и других. Из семейства первоцветных чаще всего встречается скромное украшение лугов и полян — желтоцветный баранчик или мучнистый первоцвет (primula fanirosa), с цветовой кисточкой на длинной цветочной стрелке и при-корневыми листьями. Весьма распространены также здесь и высокорослые разновидности сем. мальвовых: мальва-лафатера (m. lavatera) с стеблем, покрытым колючими колосками и крупными розовыми цветами; мальва аптечная (althea officinalis), отличающаяся от первой более светлой бледно-розовой окраской цветочных лепестков; мальва обыкновенная (m. rotundifolia) с беловатыми и желтоватыми цветками и округловатыми листьями. Все эти разновидности мальвы разбросаны по полям и лугам большею частью одиночными особями, как их живописное, хотя и малополезное украшение. Еще менее полезны обширные заросли солодкового корня (glicyrriza), встречающиеся здесь по всему пространству равнины. С сильными глубоко-распространяющимися в почве корнями glycyrriza, вытисняя другие виды растений, покрывает своим мелколиственным однообразным покровом большею частью выбитые места ближайших к поселениям бывших посевов. Не мало распространены также на таких местах заросли молочая (sonchns) довольно разных видов, — с красноватым стеблем и мелкими многочисленными цветками и с стеблем зеленоватым, увенчанным более крупными или одиночными, или двойными цветами. Впрочем, все подобные разновидности сливаются, по своему общему виду, в один тип бесполезного растения с жесткими, колючими листьями и соком, который весьма нередко служит причиною заболевания пасущегося скота. Как разнообразие картины раздельно-цветочных трав, на более влажных лугах попадаются высокие красивые светло-розовые колосья кукушкиных слезок (orchis maculata), с высокой цветочной ножкой, а на более сухих местах — желтые колоски ленника (linaria). Не менее распространен здесь и высокорослый, кажется, единственный представитель сем. онагриковых (onagrariae) иван-чай или «русский чай» (epilobium angustifolium), выделяющийся из пестроты светло-цветочных зарослей своей бурой цветочной метелкой. Утилизуемый на степях северного Кавказа иногда, как и чай «настоящий», этот иван-чай в описываемых местах как растение потребляемое остается почти неизвестным. Помимо других причин, обстоятельство это, может быть, зависит и от того, что иван-чай сырого климата и тучной черноземной почвы Владикавказско-осетинской равнины не имеет тех качеств, которые развиваются в нем при сухом климате и суглинисто-черноземной почве, напр., прикумских и моздокских степей и дают ему права гражданства в котелках и чугунах тамошних обывателей. Впрочем, в виду вредных свойств, приписываемых компетентными лицами (акад. Траппом) иван-чаю как напитку, о неупотреблении этого растения в описываемых местах сожалеть, конечно, нечего. Высокостебельным и часто встречаемым представителем семейства гвоздичного (caryophylleae) можно назвать ветвистую звездчатку (stellaria). С тонким рубчато-членистым стеблем, разветвляющимся на длинные цветочный ножки, и редкими супротивно-парными листьями, это растение представляет украшение лугов лишь в небольшой период своего весеннего роста, а в самый разгар, напр., лета является почти полузасохшим быльем и нарушает своею деревянистостью цветовую гармонию окружающей его зеленой среды. Подобную же картину стеблевой сухости и деревянистости представляют собою нередко заросли хвоща (equisetum). Это бесцветковое и почти безлиственное растение, с супротивными боковыми стеблями, расположенными подобно бороздкам пера на его стержне, даже в период своей полной растительной жизни, не столько украшает, сколько засоряет общий фон ярко-зеленых равнинных зарослей. Не менее распространены иногда одиночные, иногда групповые заросли хотя и красивого, но жестко-листного петушьего гребня (rhinantus crista galli), с желтыми лепестками на подобие петушьего клюва.
Все означенные нами виды высокостебельной травянистой растительности собственно свободных лугов и полей весьма значительно разнообразятся и пополняются многими из высокорослых растений, обозначенных нами как растения, распространяющиеся преимущественно в районе поселений. Большинство тех и других в ближайшем экономическом быту обывателей не имеет почти никакого применения и распространяется если не всегда вредным, то часто бесполезным балластом почвенной производительности. Последнее обстоятельство, впрочем, несколько ослабляется тем, что некоторые из обозначенных растений имеют применение или в аптечном деле — как лекарственные травы, или вообще в технической промышленности — по преимуществу как травы, дающие краски. К числу, напр., растений лекарственных относятся: ромашка, мальва, солодковый корень, льнянка, старина, мята, гулявица и другие. К травам, которые могли бы иметь, при запросе, значение в технической промышленности, можно отнести зверобой, из которого, напр., в России и других местах приготовляются доброкачественные краски для фабричных тканей. Немало между перечисленными травами и содержащих в себе дубильное вещество. Группа растений, доброкачественных для потребностей сельского хозяйства и преимущественно скотоводства, состоит также из видов, довольно многочисленных и разнообразных. Из семейства гераниевого (geraniceae) здесь распространены: журавлиный носик (geranium), довольно высокое (около 1 арш.) травянистое растение, с светло-пурпуровыми пятнистыми, иногда с ярко-пурпуровыми цветками; гераний лесной (g. silvaticum) отличающейся от первого более длинным стеблем и вырезами листьев; цапельник (erodium), с синеватыми цветками, несколько отличающейся от первых меньшею высотою и вырезом листвы.
Полезный в хозяйстве, преимущественно кормовые растения из семейств: сложноцветного, крестоцветного, ленового, мотылькового, травянцового и друг., встречаются большею частью в смешанных зарослях с растениями прежде обозначенными. Из сложноцветных заметнее других повсюду виднеется одуванчик (taraxacum) в разновидностях — с мясистым корнем и длинными острозубчатыми листьями, слегка окрашенными в розоватый цвет в черешках и главном пластиночном рубце, с корнем разветвляющимся и листьями, рассеченными в длинно-зубчатые с большими между зубцовыми промежутками и другие разновидности. Одуванчик, впрочем, представляет кормовую траву лишь в ранний летний период, да и то только для менее взыскательных на еду животных. Более полезным растением является распространенная краса открытых полей — синевато иногда и голубовато-цветный василек (centaurea); его волосистый стебель в период весенней свежести — одна из любимых трав домашнего скота. Из других семейств, как кормовые травы, здесь растут на полях и лугах: тонкостебельная желто-цветная черная пшеница или иван-да-марья (melampyrum), — красивое растение с изящными продолговатыми супротивно-парными листиками, отливающими синевой. Иногда семена этого растения, попадая в пшеницу, окрашивают при размоле пшеничную муку в синеватый или темноватый цвет, — единственное, хотя и безвредное обстоятельство, делающее нежелательным распространение этой травы, особенно вблизи пшеничных посевов. Из других кормовых трав более распространены: смолевка (silene), с розовыми цветками и продолговатыми листьями; песчанка (arenaria), низкорослое растение с округловатыми листиками, распространяющееся по преимуществу на сухих солнечных пригревах; камелина (camelina), с желтоцветочной метелкой и длинными зубчато-волосистыми сидячими листьями; донная трава (melilotus), весьма красивое трилиственное растеньице с желтенькими цветками, расположенными на подобие цветков акации продолговатыми парно-цветочными кисточками, — растение, имеющее не малое применение и в медицине. Но еще более полезны в местном скотоводстве следующие виды с их разновидностями из семейства бобового: трилистник (trifolium), гороховник (lathyrus), горошек (vicia), сольник (salicornia), люцерна или лечуга, медунка (medicago). Все эти травы встречаются чаще по окраинам Владикавказско-осетинской равнины, где она постепенно подымается к окаймляющим ее горам.
Из обозначенных растений особенно многочисленны разновидности трилистника. Между ними более заметны одни по красоте строения, другие по своей полезности: трилистник выродочный (trifolium hybridum), с двуцветной розово-белой цветочной головкой; изредка встречающейся — т. каштановый (t. spadiceum), с цилиндрической цветочной головкой коричневого цвета; трилистник гибкий (t. flexuosum), сходный с трилистником выродочным высотою роста и величиною цветочной головки, но отличающейся более продолговатыми листьями и ветвистостью; трилистник красно-пятнистый (t. rubens), — одна из красивейших разновидностей trifolium’a, с прямым стеблем, увенчанным конусоватой цветочной головкой, испещренной роговыми пятнышками по ее желтоватому остистому фону. Как лучшие кормовые тра¬вы, встречаются следующие разновидности трилистника: трилистник пашенный (t. agrarium), с ветвистым стеблем, увенчанным желтыми цветочными головками, распространяющими приятный, хотя и слабый аромат, особенно в теплую солнечную погоду; т. луговой или дятлина, кашка, клевер (t. pratense), с красной двойной или одиночной цветочной головкой; трилистник ползучий (t. repens), с белой зонтиковидной цветочной головкой, украшенной в центре розовым пятнышком цветочных тычинок и издающей слабый приятный аромат медовых сотов. Последняя разновидность отличается от всех других большею длиною ее трехпластиночнолистовых черешков и большею длиною и розоватой окраской стебля. Почти все трилистники, а в особенности желто и бело-цветочный, содержат в себе обильный запас меда, привлекающей к ним постоянно рои пчел и других насекомых.
Не мене распространены кормовые травы, представляющие разновидности горошка (vicia): горошек полевой (vicia gracca), с ланцетовидными листьями и лиловыми цветками, расположенными двенадцати-цветковой кисточкой на одной стороне длинной цветовой ножки; горошек плетневый (v. sepium), сходный с первым ланцетовидными листьями, но отличающийся от него большею высотою стебля и соответственно этому большею величиною листьев (цветы горошка плетневого расположены одиночно на коротеньких цветовых ножках и в большинстве — фиолетовой окраски с беловатым отсветом); горошек сеяльный (v. sativa), с листьями, как бы обрезанными на двух третях полной ланцетовидной формы, и цветами горошка плетневого; горошек шлемовидный (v. cassubica), с голубыми цветочными волосками; горошек инородный (v. peregrina), с одиночными пурпуровыми цветками, и другие мене выдающиеся разновидности. Из других видов бобовых здесь растут кормовые травы: гороховник луговой (lathyrus ргаtensis), с продолговато-овальными заостренными листьями и светло-желтыми цветками; чечевица (ervum), с тонким стеблем и мелкими продолговато-овальными листьями, расположенными попарно-супротивно на боковых разветвлениях стебля.
Из кормовых трав семейства крестоцветного и других здесь более заметны: сердечник луговой (cardamine pratensis), с правильно-изгибистым стоячим стеблем, мелкими неправильно-овальными листиками, расположенными подобно бороздкам пера на переменных равномерных разветвлениях стебля, как бы общих черешках супротивно-парных листьев, причем вся эта изящная стеблевая фигура заканчивается 5—6-ти цветочным верхушечным щитком из желтеньких крестиков-цветков; свирепка рукоцветная (erysium cheiranthoides), — прямостебельное растение с верхушечным зонтиком из мелких цветков и листьями разной величины, расположенными как бы пучковидно-переменно; капуста полевая (brassica campestris), с разновидными листьями — неправильно-выемчатым корневым и пильными копьевидными по длине стебля; мятлик (роа), — невысокое растение с лентовидными листьями, распространяющееся преимущественно семейными зарослями; дикая рожь (phleum pratense), — высокий злак с членистым стеблем, длинными обхватывающими листьями и бархатистой цветочной головкой — собственно тором, в котором желтеют цветочные звездочки.
Из культурных травянистых растений на Владикавказско-осетинской равнине возделываются, как полевые растения, а) злаки (gramineae): озимая пшеница (triticum vulgare), яровая пшеница (triticum durum), полба (triticum spelta), кукуруза (zea mays), — наиболее распространенный вид злаков, рожь (secale sereale), овес (avena sativa), просо panicum miliaceum), ячмень (bordeum); б) полевые растения других семейств: гречиха (fagopyrum aesculentum), лень (Iinum), конопля (cannabis sativa), рапс (brassica oleifera); в) как растения по преимуществу огородные: лук и чеснок (allium сера, allium sativum), свекловица, бурак (beta vulgaris), морковь (daucus), огородный укроп (anethum graveolens), сельдерей (apium sativum), петрушка (petroselium sativum), пастернак (paatinaca sativa), тмин (carum carvi), мак (papaver somniferum), стручковый перец (capsicum annuum), репа (brassica rapa), хрен (cochlearia armoracia), редька посевная (raphanus sativus), радиска, брюква (br. napus esculenta), капуста огородная (brassica oleracea) и ее разновидности: кап. кочанная (b. capitata), кап. цветная (b. botrytis), кап. савойская (b. bulbata) и другие разновид ности (все эти виды капусты отличаются вообще особою доброкачественностью; фасоль (phaseolus vulgaris), бадрижан (solanum melongena), артишок (cynara scolymus), горох (pisum sativum), бобы (faba vulgaris). Как культурные травянистые растения, разводятся в огородах и на полях: картофель (solanum tuberosum), табак (nicotiana) и разновидности его: махорка, самсон, трапезон, кеобек или американский, — растение все боле и более распространяющиеся; чечевица (ervum sativum), подсолнечник (helianthus annuus); из сем. тыквенного: тыква (cucurbita), тыква богомольцев или тыква-кубышка (cucurbita leucanta lagenaria), огурец (cucumis sativus), клещевина (ricinus). На северных окраинах низменного пространства осетинского края, за пределами Владикавказско-осетинской равнины и на равнинах южного склона, кроме поименованных тыквенных (cucurbitae) растений, разводятся: арбуз (citrullus vulgaris), дыня (cucurbita mepo) — прототип этого вида растений, с гладкою желтовато-белою кожею, и ее разновидности: огородная дыня желтоватая, с узорчатым рисунком на коже; сахарная дыня зеленоватая, с зеленоватою мякотью; зимняя дыня, с толстою слегка деревянистою верхнею кожицею-эпидермисом. Еще более разновидностей представляет здесь собственно тыква (cucurbita): одни из них разводятся как растения съедобные, другие как растения декоративные и т. п. Хотя некоторые из названных тыквенных растений разводятся и в пределах Владикавказско-осетинской равнины, но здесь, не находя соответственных условий тепла и сухости воздуха, они или вовсе не созревают, или созревают весьма редко, при исключительно благоприятных условиях погоды. Некоторые из травянистых растений встречаются преимущественно между растениями культурными, как их сорные травы. Поименованные растения, распространяющиеся вблизи поселений, составляют большею частью и сорные травы растений огородных. Между культурными полевыми растениями, преимущественно злаками, на равнинах весьма распространен, как их сорная трава, куколь (agrostemna githago), — высокое серовато-стебельное растение из семейства травянцовых (caryophylleae); оно покрыто шерстистыми волосками и как бы расчленяется на части небольшими утолщениями стебля; вершина его увенчана красивым пурпурово-розовым одиночным цветком из пяти лепестков с округловатыми и пяти длинных прицветников с острыми кончиками, представляющих в общем расположении как бы красивую звездочку с правильно чередующимися широкими и узкими лучами. По оцвтении, ко времени убора посевов, стебель куколя увенчивается продолговато-округлой пятистворчатой коробочкой, наполненной темно-серыми, иногда буроватыми неправильно многогранными мелкими зернышками. Попадая в пшеницу, между которой куколь распространяется по преимуществу, эти зернышки после помола отемняют пшеничную муку, а в более значительном количестве сообщают ей даже вредные свойства. На Владикавказско-осетинской равнине куколь представляет до того распространенное растение среди пшеничных посевов, что последние, при всей производительности почвы, нередко дают больше убытка, чем пользы. Довольно часто встречаются также между сорными травами, вредными для посевов и вообще в полевом сельском хозяйстве: плевел (lolium) и костырь или костерь (bromus secalinus), попадающиеся преимущественно в посевах ржи и ячменя.
Как общераспространенные сорные травы, встречающиеся и на полевых, и на огородных посевах, по всему пространству равнины растут: резуха (camelina), — довольно высокое (до 1½—2 арш.) ветвистое грубоватое растение, покрытое шерстистыми волосками и заканчивающееся на вершинах стеблевых разветвлений многосемянными плодами — стручками; горец повиличный (polygonum convolvulus) и липучка (cuscuta), — вьющиеся растения, опутывающие стебли посевов крепкой зеленой паутиной; комелек или ярутка полевая (thlaspi), отличающаяся от своей разновидности — пастушьей сумки большею прямизною стебля и большею шириною и зубчатостью листьев; гулявник лекарский (sisymbrium sophia) с мелкими и перисто-видными листиками, ветвистый при основании стебля и почти безлистный к вершине, заканчивающейся желто-цветочной метелкой; гулявица тысячелистная (achillea millefolium), называемая иногда полынем, — красивое растение с перисто-рассеченными, в общем — сетчатовидными листьями, представляющими на голом стебле как бы спиралеобразно расположенные зеленые перья, над которыми красуется верхушечная сложно-зонтичная цветочная шапочка из беленьких звездчатых цветков, издающих слабый горьковатый аромат. Не менее распространена разновидность этого растения — гулявица чихотная (achillea ptarmica), с цельными ланцетовидными пиловато-зубчатыми листьями и гладким стеблем, разветвляющимся с верхней половины на длинный цветовые ножки, причем как последний, так и главный стебель увенчаны белолепестковыми цветками, но лепестки цветов, в общем виде их чашечек, представляют лишь узкую звездчато-крайнюю кайму больших тычинковых кружков, которые, резко выделяясь на белом фоне своей желтизною, придают цветочным головкам вид карликовых, но вполне сформированных подсолнечных кружков-головок. Кроме названных растений, встречающихся часто семейными зарослями и опестряющих своими цветами стройные однообразные заросли посевов, попадаются травки одиночки: серпуха полевая (serratula arvensis), — жестколистное прямостебельное растение, разветвляющееся на длинные цветовые ножки, расположенные спиралеобразно в пазухах пилозубчатых ланцетовидных листьев и увенчанные бокаловидными чешуйчатыми цветочными головками; черноголов обыкновенный (prunella vulgaris), — невысокое растение с копьевидными пилозубчатыми листьями и одиночной цветочной головкой темно-лилового цвета с оранжевым полосатым просветом, причем отдельные цветки, тесно сплотившись, как бы сливаются в один мясисто-шероховатый круглый цветок с раздельно-листовой чашечкой или прицветниками; неслия веточная (neslia paniculata), — прямостебельное растение увенчанное мелко-цветочной метелкой и отчасти сходное, по общему виду, с обозначенной нами яруткой. Немало виднеется во время лета между посевами, особенно на тучной черноземной почве, и одиночно разбросанных кустов из растений уже поименованных: разно-цветочной мальвы, татарника, иногда конопляника и других.
Наибольшее разнообразие вообще травянистой растительности описываемого края встречается на тех равнинных пространствах, которые примыкают к лесным и кустарным зарослям. Таковы на северном склоне хребта подошвы первых параллельных хребтов и устья ущелий, на южном — нижние протяжения ущелий и реже — южные подошвы крайних горных цепей. По намеченному нами распределению флоры края на три растительных полосы означенные пространства представляют как бы переходную полосу от полосы равнинной в первой нагорной.
Древесная и кустарниковая растительность равнинной полосы осетинского края, как мы прежде сказали, покрывает лишь сравнительно небольшие пространства. На раввине северной половины Осетинского округа она, как боле заметное разнообразие флоры, протягивается четырьмя узкими полосами по четырем более значительным рекам, орошающим равнину: Дурдуру, Белой (Урс-дону), Ар-дону и Тереку. В западной части равнины, примыкающей к р. Уруху, и особенно по склонам водораздельной возвышенности между pp. Урухом и Дурдуром, древесная и кустарниковая растительность встречается довольно обширными зарослями. Встречаются также небольшие полосы лесков и по северной окраине равнины при подошве Псехешских гор. Наконец; группы садов и рощ вблизи поселений представляют десяток-полтора пунктов растительности, хотя и высокорослой, но настолько мало-распространяющейся, что вся она едва заметна на травянистом фоне равнины. Но где равнинное пространство переходит в склоны гор, там древесная растительность является господствующим видом флоры. С этой стороны Владикавказско-осетинская равнина представляет как бы обширную поляну, окаймленную с севера, запада и в особенности с юга густой высокорослой древесной опушкой. Равнинные пространства южного склона хребта покрыты лесною растительностью с северной стороны, где они еще сохраняют характер горных склонов с малым падением поверхности; на остальной же, большей части они представляют лишь однообразную картину травянистой и изредка кустарниковой растительности. Из дерев дикорастущих на равнинных пространствах края более или менее распространены виды семейств: сережчатого (amentaсеае), орехового (juglandeae), розоцветного (rosaceae), кленового (acerineae), и друг. Так на более овлажненных низменных местах равнины встречаются довольно обширные рощицы обыкновенной ивы (salix), окаймляющие течения равнинных потоков густыми, хотя и невысокими, зарослями по их заливным берегам. Изредка эти заросли на своих окраинах вблизи поселений разнообразятся отдельными особями ивы плавучей или стройными группами осокори (черного тополя, populus nigra).
На более сухих местах, особенно на скатах, постепенно повышающихся в даль горных высей, встречаются заросли ольхи (alnus), крушины (rhamnus), мелкого орешника (саrуа). Ближе к горам, синеющим щетиною своего густого лесного покрова, начинают попадаться как бы лесными лавинами, спускающимися с высоты гор, лески дикой груши (pyrus communis); нередко попадаются здесь разбросанные особи кислицы или ди¬ой яблони (pyrus malus acerba), кудреватые заросли дикой черешни (prunus cerasus avium), клена (acer), дуба (quepcus), бука (fagus silvatica), называемого в этих местах обыкновенно чинаром; последние виды растительности, впрочем, встречаются на равнинах сравнительно редко. Тем не менее, в виду констатированного факта, что намечаемые места не очень давно были покрыты лесами, малое распространение этих видов, равно как и вообще древесной растительности, на равнинных пространствах представляет обстоятельство вне постоянных особенностей природы этого края.
Из кустарников на равнинах произрастают: шиповник или дикая роза (rosa canina), — весьма распространенное украшение подлесков, нередко встречающееся также и на открытых лугах или небольшими семейными зарослями, или одиночными кустами. На опушках лесов и вообще по окраинам древесных зарослей, как природных, так и культивированных, группируются семейными зарослями или вперемежку с другими растениями: колючие переплетающиеся чащи ежевики (rubus), кустистый ломонос (clematis), цепкие чащи хмеля (humulus lupulus) и реже, преимущественно на равнинах южного склона, тенистые поросли дикого винограда (vitis). Приречная луговины, где наносная почва содержит в себе обильные примеси песку и мелких камешков, зарастают дымчатыми мелколиственными кустами гребенчука. При отсутствии древесного топлива, гребенчук, по всей вероятности, содержащей в себе обильный запас смолистых и маслянистых частиц, представляет отличное топливо, распространяющее в своем дыме горьковатый, но приятно пахучий смолистый аромат. В картинах растительности приречных луговин, где только заросли гребенчука являются господствующими, как их типичное дополнение, большею частью являются заросли лоховника (elaeagnus), с сероватыми мелкими листьями и желтоватыми ягодами кислого вкуса и с легким приятным ароматом. Колючий, не красивый и, по-видимому, совершенно бесполезный, лоховник тем не менее играет или, вернее, играл весьма важную роль в хозяйстве кавказской природы: его ягоды — любимейшая пища и лакомство фазанов, — тех пернатых детей Кавказа, которые, как известно, прославили свое отечество в самых отдаленных краях и даже — в сферах, весьма тугих на любознательность к местам диким и труднодоступным. Как нам случалось слышать от бывалых и наблюдательных охотников, уменьшение фазанов в районе, куда входят и описываемые нами места, находится в заметной связи с уменьшением древесной растительности вообще и лоховника — в особенности. Помимо этого, в фазаньем деле ягоды лоховника имеет значение еще как пища, улучшающая качества и вкус фазаньего мяса.
Менее типичными, хотя и нередкими видами равнинной растительности являются кустарники: бузина (sambucus), распространяющаяся отсюда нередко в горную полосу края: терновник (prunus spinosa), встречающая на почве менее тучной и мене овлажняемой задерживающимися потоками воды; барбарис или кислинка (berberis), бересклет (evonymus), дикий малинник (rubus idaeus), брусничник (vaccinium); нередко также встречаются довольно обширные заросли кизила (cornus), боярышник (crataegus) мелкорослый, чубушник (philadelphus), представляющий своими зелеными стеблями в первый период лета отчасти съедобное растение вяжуще-кисловатого вкуса, и другие кустарниковык растения.
Не менее разнообразна на равнинах культурная древесная и кустарниковая растительность. Впрочем, разнообразие это относится, особенно на северном склоне хребта, к местам не особенно многочисленным. На Владикавказско-осетинской равнине оно ограничивается 4—5 садовыми насаждениями близ г. Владикавказа и в устье ущелья р. Ар-дона — Алагирского (в местечке Алагире). На равнинах же южного склона хребта оно встречается в десятках садов, тянущихся зелеными полосами по течению рек вблизи поселений. Но как в том, так и в другом случае растения разнообразны не столько родами или видами и тем менее семействами, сколько разновидностями, преимущественно разновидностями розоцветных, как известно, представляющих в нашем климате наибольшее число фруктовых дерев и кустарников. Так напр., отдел яблоневых (роmасеае), кроме более известных и распространенных на Кавказе разновидностей садовых яблони и груши: крымской, бергамот, сахарной, ранет, мельвиль, зимней, скороспелой и т. п., в двух садах Владикавказско-осетинской равнины раздробляется на сотни разновидностей, так что определение их нередко дает определителю полную свободу названий по личному усмотрению.
Из отдела яблоневых одна только айва, сколько нам известно, весьма небогата разновидностями. Другой отдел сем. розоцветных, виды которого также значительно наполняют фруктовые сады, — отдел миндальных (amygdaleae), распространяется по равнинам почти всеми своими видами: слива, чернослив, вишня, черешня, персик, абрикос, лыча или алыча растут на севере преимущественно или исключительно в намеченных нами двух пунктах, а на юге по всем садовым насаждениям равнин. Изредка на юге встречается миндаль. Лыча попадается иногда и как дикое растение в стороне от растений культурных. Почти каждый из обозначенных нами видов подразделяется на разновидности, так что общее число последних простирается до 60—70. Из розоцветных кустарников, частью плодовых или, вернее, фруктовых растений, частью декоративных и т. п., на равнинах более или менее распространены: садовая малина, многолетняя земляника, ежевика, розы в многочисленных разновидностях, представляющих иногда великолепные экземпляры растительности или по красоте оцветения, или по ароматичности и т. п.
Довольно распространены также виды и их разновидности сем. крыжовничных (grossularieae): крыжовник и смородина, дающие плоды разнообразных форм, цвета и т. п. Изредка на севере, но весьма часто на юге хребта встречаются насаждения грецкого орешника (juglans regia); в последнем случае это дерево достигает весьма внушительных размеров; иногда оно встречается и вдали от других искусственных насаждений, как сохранивший свои культурные особенности свидетель давних, теперь уже бесследных поселений.
Еще более типичною растительностью южной половины края, указывающею своим распространением и нераспространением на климатическое различие, служат довольно обширные насаждения винограда. На южных равнинах его зеленые кущи встречаются почти сплошною каймою потоков, особенно в окрестностях поселений; между тем как на севере он является более заметною растительностью только по среднему течению р. Терека, в районе примоздокских осетинских поселений, обособленных от главного Осетинского округа. В пределах же последнего на Владикавказско-осетинской равнине он встречается весьма редко и то скорее как декоративное, чем плодовое, растение. Хотя виноград, как это нам известно по личному опыту (в 1874 г.), и может вызревать в этих местах, но только при исключительно благоприятных условиях, особенном уходе, приспособлениях и т. п.
К числу общераспространенных фруктовых деревьев по равнинам как северного, так и южного склона относится древесный представитель сем. крапивного (urticeae) — тутовое дерево или шелковица (morus); между ее разновидностями здесь чаще встречается шелковица белая и ш. черная (morus alba, m. nigra). Изредка разводятся в садах и кисло-плодовые виды жимолостных (caprifoliaceae) и брусничных (vaccinieae): калина (viburnum), жимолость (lonicera), брусника (vaccinium), клюква (oxycoccos) и т. п. В последние годы в равнинных садах края довольно успешно разводятся и каштановые деревья (castanea sativa). Из дерев и кустарников не фруктовых повсеместно распространены: акация (robinia pseudo-acacia) в довольно многочисленных разновидностях представляющих и развесистые деревья и кустарники; тополь (рорulus) пирамидальный (раина); тополь белолиственный — преимущественно на юге, где он встречается изредка и как дикорастущее дерево; липа (tilia platyphylla); ясень (fraxinus excelsior), сирень (syringa), черемуха (prunus padus) и др. Изредка, более как декоративные растения, или как растения опыта, дающие плоды только при крайне старательном уходе, встречаются даже на северном склоне: гранат (punica granatum), миндаль (amygdalus communis) и даже лимон.
Все означенные виды растительности составляют, как мы прежде сказали, флору равнинных пространств края, или первую растительную полосу, заканчивающуюся приблизительно на высоте 3000—3500, иногда и 4000 фут., — вообще на высоте большей на юге и меньшей на севере края. Далее начинается вторая растительная полоса. Она характеризуется прежде всего обширными лесными зарослями, т.е. преобладанием растительности древесной и кустарниковой над растительностью травянистою — признаком, относящимся, впрочем, более к внешней, поверхностной картине растительности края. Постоянными же, так сказать, специальными признаками второй растительной полосы служит превращение культуры винограда и орешника на южном склоне хребта, — пшеницы, кукурузы и т. п. растений на северном склоне. В топографической картине края начало второй растительной полосы намечается более заметным подъемом его поверхности, т. е. переходом ее длинных однообразных наклонов в круто-вздымающиеся поверхности горных хребтов. В дикорастущей флоре края с этих пространств также постепенно проявляются изменения, иногда настолько резкие, что они бывают заметны даже для наблюдений, не имеющих за собою специальной компетентности. В большинстве случаев эти изменения заключаются в отсутствии или малом числе во второй полосе видов растительности, распространенных на равнинах, и в преобладании видов, которые на равнинах стушевываются в пестроте и разнообразии их флоры. Иногда обособленность и различие растительности горной полосы от растительности равнинной простирается и до того, что в первой встречаются виды, которые на равнинах совсем не распространяются. Приспособляя к этому общему указанию случаев распространения растительности края дальнейший ее перечень, растительности второй полосы можно приблизительно разделить на две частных полосы: одну до вершин окраинных второстепенных гор, составляющих, по нашему топографическому очерку, как бы отвалы центральных хребтов, а другую — до пределов лесной растительности, составляющих и общую пограничную черту второй растительной полосы края. Особенности древесной и кустарниковой растительности первой полосы состоят в том, что здесь преобладают виды, распространяющиеся и на равнинах, — лиственные деревья и кустарники; особенности второй полосы состоят в преобладании или исключительном господстве дерев и кустарников хвойных.
То и другое, хотя и трудно определяемое с точностью цифр высоты и пространства, тем не менее весьма резво вырисовывается даже при поверхностном наблюдении края в картинах его лесистых высот. В нижней горной полосе эти высоты во время лета зеленеют, а во время зимы темнеют как бы кудреватым руновидным покровом широковетвистых дерев и кустарников — видом, свойственным только лиственным породам; в верхней же полосе эти высоты как бы покрыты стройной щетиною, представляющею на горбах хребтов острозубчатые вырезы верхушек дерев. Разнообразие такой картины покрова гор контурами округловатыми указывает на заросли березы, заявляющей себя в сплошном распространении еще и белесоватым просветом своих стволов. Первые заросли древесной и кустарниковой растительности, так называемые — подлески, при подъемах на крайние горные хребты, отличаются наибольшим разнообразием видов. Здесь группируются почти все виды дерев в форме кустарников и собственно — кустарников, распространяющиеся и в даль понижающейся и повышающейся поверхности края: шиповник, барбарис, терновник, кизил, ольха, дикий виноград, крушина, дуб, орешник, клен, бересклет, бузина, бук, кислица или дикая яблоня, груша, хмель и множество других видов. В одних местах они представляют в разнообразных комбинациях — смешениях узкие заросли, тянущиеся по нижним склонам гор, в других Случаях тот или другой вид; из кустарников большею частью — орешник, реже кизил, из дерев — граб, крушина, груша, бук и др. нередко закрывают собою пространства, насколько они охватываются зрением с какого-нибудь случайно встретившегося по дороге господствующего пункта. За этой полосою большею частью смешанной растительности начинается обыкновенно царство одного какого-нибудь растительного вида.
На восточной половине крайних горных цепей таким господствующим видом является бук (fagus silvatica); он покрывает здесь склоны первых параллельных хребтов обширною беловато-ствольною зарослью, где особи с аршинным диаметром и 18—20-ти саженною высотою представляют, так сказать, среднюю величину этого растительного вида и встречаются на каждом шагу. По южному склону хребта заросли бука гораздо более, чем на северном, смешаны с другими породами дерев. На западной половине крайних параллельных гор северного склона к буку присоединяются как господствующие высокоствольные породы: граб или бучина (caprinus betulus), распространяющийся преимущественно по нижним наклонам гор и редко заходящий на их ребристые вершины, вяз (ulmus effusa), редко встречающийся сплошными зарослями, но тем не менее попадающийся почти повсеместно, особенно на лесных полянах; оба названные вида представляют лучшее топливо в дровяном продовольствии края. Еще реже встречаются однообразными сплошными зарослями на более или менее значительных пространствах: карагыч или карагач (ulmus pumila) и дуб (quercus robur); но большею частью оба эти вида растут соседями — смесью, как бы указывая на сходство или одинаковость условий, требуемых для их произрастания; ясень (fraxinus excelsior), кудрявый и развесистый, украшающий преимущественно более покатые горные склоны к низовью потоков. К средне-распространенным видам древесной растительности края можно отнести клен (асег), попадающейся как на нижних, так и на верхних полосах гор. Высокоствольный и ветвистый в полосах нижних, клен постепенно видоизменяется к верхним пределам своего распространения в небольшое деревцо 4—5 саж. высоты, с красивой, как бы узорчатой древесиной — отличным материалом для небольших поделок; в общем распространении клен представляет здесь три наиболее заметных разновидности: клен обыкновенный (асег platanoides), клен татарский и черноклен (a. campestris). К видам дерев, которык растут хотя и не повсеместно, но тем не менее являются господствующими в частных пространствах, как, напр., ущельях, балках и т. п., относятся: дикие груша и яблоня, крушина, ольха (alnus), алыча и липа (tilia), — последняя чаще в ущельях, прорезывающих среднее протяжение северного склона; в ущельях южного склона изредка встречается вблизи поселений, как примись, тополь (populus alba).
Из кустарниковых растений в горной полосе, особенно полосе нижней, произрастают все те виды, которые распространены на предгорных окраинах равнин и выше обозначены нами. Наиболее господствующими видами в местах, где эта кустарниковая растительность покрывает горные склоны, или как позднейшая замена некогда красовавшейся там растительности высокоствольной древесной, или как вековая заросль, по склонам ущелий встречаются: кизил, орешник, бузина, крушина кустарниковая и шишки (mespilus germanica) — кустарник, представляющий своими плодами вместе с кизилом и грушей довольно видную статью дохода в быту населения. Но при всей своей разновидности и частном преобладании тех или других пород, лесную или собственно древесную растительность первой горной полосы края, охватывающую группы крайних гор в общей системе хребта приблизительно до высоты 5000— 5500 фут., можно назвать царством бука. В чащах древесной растительности, которая осеняет первые пути в горные ущелья, он является только преобладающим, а в глубине гор, особенно широко-вершинных и не выходящих за высоту 5000—5500 фут., бук совершенно вытесняет все другие породы. Гладкоствольный и разветвляющийся только в верхней части своего роста, он нередко образует здесь своими зарослями красивые картины как бы стройных беловатых колонн, поддерживающих густой зеленый покров.
К высоте 5000—5500 фут. некоторые из обозначенных нами видов древесной и кустарниковой растительности мало-помалу заменяются видами верхней горной полосы. Здесь распространяются сначала преобладающими, а потом и господствующими представители семейств хвойного или шишконосного (coniferae) и березового (betulineae): ель (abies), сосна (pinus), береза (betula), можжевельник (juniperus) и другие, встречающееся как редкое, мало заметное разнообразие горной древесной флоры.
В полосе переходной от зарослей бука к зарослям хвойных дерев между высокоствольными деревьями произрастают: жимолостные (caprifoliaceae) кустарники — калина (viburnum), жимолость (lonicera); брусничные (vaccineae) — клюква, (oxycoccos), брусника (vaccinium) и виды уже названные: рябина, малина, черемуха и т. п. Вообще эта полоса отличается преобладанием в кустарниковой растительности таких ее видов, которые сохраняют свои плоды до самой поздней осени. С большею высотою эти и подобные им виды становятся мелкорослее и попадаются как редкое разнообразие верхне-горной флоры, так что на высоте 6500—6800 фут. царствуют одни только ель, сосна и береза. Закрывши ближайшие к снеговым параллельные хребты темно-зеленой щетиной с белесоватыми просветами березовых зарослей, ель, сосна и береза, наконец, заканчивают свое распространение вглубь горных высей, как бы венчая своими зарослями царство лесной растительности края. В большинстве случаев прекращение лесной растительности совпадает с первыми подъемами на склоны центральных снеговых хребтов, приблизительно на высоте 7500 и реже 8000 фут. — ниже на северной и выше на южной половине края.
Травянистая растительность лесной полосы, как мы прежде сказали, представляет частью повторение растительных видов равнин, с преобладанием некоторых из них, частью состоит в распространении видов, которые хотя и не представляют собою выдающихся картин растительности и даже иногда едва заметны, но тем не менее встречаются только в известных местах горной полосы, не встречаясь или реже встречаясь на равнинах. Вообще же, по комбинации этих и подобных им условий, травянистую горную растительность можно приблизительно разделить на три вида: а) растительность лесных опушек, b) растительность, распространяющуюся в тени высокоствольных лесов, и с) растительность открытых горных скатов и долин. По внешним, поверхностным признакам своего роста, оцветения, листвы и т. п., растительность лесных опушек состоит из высокостебельных, ветвистых и густолиственных трав, пестреющих если не всегда яркими, то крупными колосовыми, зонтичными и головчатыми цветами; нередко она перепутывается еще стеблями и усиками вьющихся растений. В общем эта растительность сильно напоминает высокостебельные чащи по глухим закоулком поселений, но без тех серо-лиственных и серо-ствольных пасленовых, которые своим невзрачным видом как бы свидетельствуют о невзрачности и мусорности питающей их почвы. Здесь повторяются многие виды намеченной нами растительности равнин: крапива, мальва, журавленик и т. п.; никоторые же из них повторяются в разновидностях несравненно большего роста и более красивого оцветения. К последним можно в особенности отнести: огуречник, расцвечивающий нередко травы опушек блестяще-голубыми пятнами своих цветов, окопник или сальник (symphitum), родственный огуречнику по принадлежности к одному семейству бурачниковых и отличающийся здесь особой красотою своих трехколерных цветов-колокольчиков. Из разновидностей же растений равнинных по лесным опушкам распространены: высокорослый лесной гераний (geranium silvaticum), с пурпуровыми цветами; заячий щавель (acetosella), достигающей здесь наибольшего роста; мята перечная (mentha piperita), на равнинах низкорослая, а здесь почти полукустарниковая и др. Из растений мало распространенных здесь встречаются: пчелиная трава (melissa) с колокольчиковидными цветками, прикрепленными к коленцам стебля по его верхней длине; золототысячник (erythraea), с зонтичной цветочной верхушкой; ложечная трава (cochlearia), с красивыми желтыми верхушечными цветками, представляющими как бы зонтиковидную головку. Но более типичными украшениями лесных опушек являются: лилия (lilium), тюльпан (tulipa); дикий чеснок (allium); ландыш (convallaria), пурпуро-цветочный касатик или ирис (iris); красиво-листная полукустарниковая сонная одурь (atropa belladonna), с темно-сизыми ягодами; высокостебельный ветвистый горногорошник с пурпуровыми цветами; мышехвоств (myosurus); водосбор (aquilegia) с высоким тонким стеблем, разветвляющимся на боковые, слегка сгибающиеся под тяжестью красивых колокольчико-видных цветков; шпорец (delphinium) с ярко-пунцовыми цветами; фиалка (viola) в нескольких разновидностях как по цвету лепестков, так и по большему или меньшему их аромату: фиалка ароматичная (v. odorata), трехцветная и др.; дикая резеда (reseda); ясенец (dictamnus) — высокостебельное растение, покрытое бугорками и увенчанное метелчатой розово-цветной цветочной верхушкой, и другие травы.
Вся эта разнообразная растительность, встречающаяся у лесных опушек большею частью пестрою смесью разновидностей, с небольшим преобладанием и скорее декоративным, поверхностным, чем единично-численным, одних растеши над другими, во многих местах опестряется еще и везде распространенными разновидностями лопуха (lappa), представителя зонтичных — купыря или дягиля (archangelica) и других трав.
Травянистая растительность лесов отличается несравненно меньшим разнообразием видов, чем предыдущая; Даже больше того: в лесных зарослях встречаются иногда весьма значительные пространства с почвой, почти обнаженной от всякого травянистого покрова. Эти пространства — наиболее крутые склоны горных высей, покрытые рыхлым толстым слоем опавшей листвы. Более или менее значительные травянистые заросли встречаются только на ровных лесных пространствах; здесь опавшая листва не подвергается тем сдвигам и свалам от дождевых потоков, которые представляют одно из препятствий к произрастанию трав по крутым наклонам. Как в том, так и в другом случаях и вообще в тени лесных зарослей господствующей травянистой растительности возвышается или уединенными особями над рыхлым слоем полуперегнившей листвы, или кустистыми чащами на покатых склонах, закрывающими другие травы, — красивый вееровидный папоротник (filix). Представляя в общих зарослях одни картины стройного перисто-видного растения с равномерно и слегка расходящимися над корнем стеблями и супротивно-парными листьями, папоротник резко выделяется из группы других травянистых растений, сохраняя свой оригинальный тип и в разновидностях: filix maxima и f. acnleata. Другим типичным растением лесов, хотя и менее распространенным, чем папоротник, является лесной камыш (scirpus silvaticus) — высокостебельное растение с длинными обхватывающими листьями, образующими как бы оболочку стебля; подобно своему речному сородичу, он заканчивается на верху цветочной группой, но не скученной в головчатую массу, а раскидистой, широкой, состоящей из множества разветвленных кисточек на длинных цветовых ножках. Из других трав здесь произрастают, хотя и менее заметные, но почти исключительно лесные, пробивающиеся сквозь рыхлую среду перегнивающей листвы и как бы с приспособленными для этого трубчато-обхватывающими листьями: лесной лук (gagea) с верхушечными желтыми цветками; перловник (melica) — многостебельное растение, увенчанное однорядной цветочной кисточкой; ландыш лесной (majantheurn bifolium), с верхушечной цветовой двурядной кисточкой и тонким высоким стеблем с округовато-сердцевидными листьями; черноягодник (convallaria), белеющий своими цветками и ланцетовидными листьями и напоминающий ландыш как легким ароматом своих цветков, так и рисунком листьев; легочная трава (pulmonaria). Далее, здесь произрастают ползучие с изгибающимися стеблями: линнея (linnaea), мелколиственная травка с маленькими колокольчиковидными цветками, круглолистная орешница (asarum) и др. На местах с более твердой почвой, где она не завалена сдвигами перегнивающей листвы, виднеются травы более разнообразные по своим растительным признакам: высокостебельные или полукустарниковые — молочник (galega), виноградник (viticella), разные лопухи и др., отличающиеся, кроме роста или, как напр., молочник и виноградник — красивым оцветением, или, как лопух — широколиственностью. Здесь же растут хотя и менее заметные, но характерные для таких мест травы: ветреницы, лесные горногорошники, голубык незабудки, вероника лесная с цветочками голубоватыми, грушица (pyrola) — круглолистная травка, увенчанная красивыми беленькими цветками, и другие частью поименованные травы лесных опушек и лесистых равнин.
Третья группа растительности в полосе лесов состоит из трав, распространяющихся по открытым лесным полянам и по горам, не покрытым лесами. Но кроме непосредственно лесной полосы, эта группа растительности распространяется, как характеристичная картина флоры, и за высоту 8000 фут. — до пределов растительности в горных высотах. Поэтому третья полоса горной растительности есть в то же время как бы продолжение второй полосы, взятой в ее безлесных пространствах. Общий внешний характер этой растительности — отсутствие высокорослых ветвистых или широколистных из семейств: губоцветного, крапивного, сложноцветного, бурачникового, лютикового и других в их отчасти перечисленных представителях равнинной тучно-почвенной растительности. Здесь уже почти не встречается тех травянистых зарослей, представляющих, напр., в равнинных местах, по своей высокорослости, нередко как бы травянистые леса, в которых может скрыться и скрипучая арба, и всадник, в которых развитие стеблей и листвы идет часто в ущерб свойствам, полезным в сельскохозяйственном быту населения. Травянистая растительность горных безлесных пространств отличается вообще тонкостебельностью, мелколиственностью и обилием трав с верхушечным одиночным или сжато-сборным соцветием. Не закрываемое, как то часто встречается в растительности равнинной, ветвистыми разветвлениями стеблей, это оцветение является в растительности горной одною из ее постоянных типичных красот. В тип тонкостебельной и маловетвистой растительности здесь видоизменяются почти все и высокостебельные, ветвистые или широколистные виды трав, как, напр., купырь, ломонос, василисник, лопух и т. п. Последний, напр., из растения, которое на равнинах в тенистых и влажных местах подлесков бросается в глаза аршинным диаметром своих листьев, на горных высотах является едва заметным мелколиственным растением. Но кроме изменения особенностей роста в сторону большей дробности, некоторые из растений вместе с этим видоизменяются и по своим химическим или, так связать, внутренним свойствам. Так, наприм., болиголов, считавшийся на равнине вообще растением ядовитым, в горных местах играет роль довольно распространенного съедобного растения. Вместе с тем здесь замечается иногда как бы преобладание видов из семейств травянцового или гвоздичного, макового и зонтичного, если не по количеству этих видов, то по их оцветению, бросающемуся в глаза в картинах горно-луговой безлесной растительности.
Но есть здесь также растения, распространяющиеся только в полосе горных лугов и почти не встречающиеся на равнинах. Как растения чаще всего опестряющие травянистые заросли разновидною красотою своих цветов, по открытым горным пространствам встречается из гвоздичных или травянцовых не менее 5 разновидностей гвоздики (dianthus): а) гвоздика красно-лепестковая, с лепестками звездчато-раздельными, b) г. розово-пушисто-лепестковая, с) г. бело-лепестковая, d) г. розово-лепестковая, мелкоцветочная, е) гвоздика темно-розово-лепестковая — наиболее высокостебельный представитель означенных и других разновидностей этого прекрасного растения горных лугов, с твердой мало овлажняемой почвой. Растение это тем более веселит здесь взор изяществом и цветовою прелестью своих разновидностей, что совместно с красотою в нем соединена и полезность кормового, медоносного и ароматичного растения, весьма пригодного для добывания пахучего экстракта, в пчеловодстве и т. д. Подобную же картину своего роста и оцветения представляют по горным открытым пространствам разновидности смолевки или смолянки (silene), пестреющие своими щитковидными мелкими цветками светло-розовой, пунцовой, бледно-розовой, беловатой и других окрасок.
Другую группу типичных растений намечаемых мест составляют разновидности сем. маковых (papaverасеае); они также расцвечивают зеленый фон трав брызгами своих верхушечных одиночных цветков. Наиболее заметную, по своей высокостебельности, разновидность представляет мак кавказский (p. caucasisum), достигающий здесь иногда высоты l½ арш., с светло-оранжевыми или с ярко-красными цветами; другие разновидности, при меньшей высоте стебля и меньшей шерстистости листьев, не мене резво бросаются в глаза — одна величиною и ярко-огненной краской цветов, другая — цветами, хотя и боле мелкими, красными, но весьма изящного рисунка, с темными пятнышками по ярко-красному фону лепестков и т. п.
Довольно типичными растениями горных местностей края являются и многие другие травы как семейств поименованных, так и напр., горечавковые (gentianeae), камнеломковые (saxifragaceae) и др.: горечавка кавказская (gentiana caucasica) с голубоцветной цветочной верхушкой, камнеломка (saxifraga), светлоголубка (glaucium), дымянка (fumaria), дикий левкой (mitthiola), маргаритка (bellis perennis), хохлатка (corydalis), рогастик (hypecoum), чабер (satureia hortensis), представляющий здесь несколько разновидностей и распространяющийся хоть и мало заметным, но приятно-пахучим растением сухих горных скатов; пурпуро-цветная зубница (dentaria), беловидная пушистая арабка (arabis), горный колокольчик (campanula collina), подсолнечная трава (helianthemum), песчанка (arenaria), дикий или полевой пион (paeonia officinalis), шерошница (asperula), ветвистая жерардия со множеством щитковидных цветочных головок (cherardia arvensis) — довольно распространенное растение и открытых полей; красивый многоголовчатый змеевик (gnaphalium), спиралеобразно повитый листьями — редкое, но типичное растение горных мест. Все эти виды трав встречаются чаще всего по сухим каменистым горным скатам. На таких же горных высотах, где, при незначительном наклоне поверхности образуется умеренно-тучная черноземная почва, означенные виды растительности значительно пополняются разнообразными представителями душистых трав — горными разновидностями люцерны (medicago), клевера (trifolium): кашкой, тимофеевой травой и т. п., представляющими вместе с повсеместным быльником, райграсом и другими злаками богатство горной растительности — отличные кормовые травы, свежие и сочные до наступления холодов. Весьма распространены также в горных местах: погремок (rhinanthus) с желтыми цветками, расположенными верхушечным колосом, и бедренец (pimpinella magna) — умеренно-высокая трава с коленчатым непрямым разветвляющимся стеблем и глубоко-рассеченными листьями, представляющими как бы соединение множества мелких продолговатых листьев на одном черешке. Увенчанная широким веером сложно-зонтичных мелких цветков красновато-вишневой окраски, эта трава виднеется почти по всем горным склонам и высотам края. Представляя родство с укропом как по строению, так и по содержанию в себе ароматических маслянистых частиц, бедренец представляет и весьма распространенное съедобное растение, впрочем, не столько приправу кушанья, сколько готовое лакомство туземцев, обильно разбросанное за пределами поселений. Еще более типичною травою горных высот, хотя и не так заметною в чащах летальной травянистой растительности, как бедренец, являются: скабиоза кавказская или сивец (scabiosa caocasica) с желтой цветочной головкой и разновидность — с головкой или собственно лепестками голубоватого цвета, оба с прицветниками, в первом случае короткими кожистыми, а во втором продолговатыми бело-нервными; красно-метелка (sanguisorba) с красноватой метелочкой-головкой; подмаренник (galium), усеянный в период своей зрелости мелкими черными зернышками; несколько разновидностей могучника или гусиных лапок (potentilla); ястребинник или борщевик (heracleum); голубоцветный колючий астрагал; козелец (scorzonera) и многие разновидности трав полосы равнинной, — большею частью мелколистные и невысокие.
С повышением поверхности горных пространств, некоторые виды растительности, как напр., травы мальвовые, пасленовые, сложноцветные и т. п., постепенно умаляясь, или совершенно исчезают, или остаются едва заметными по своему незначительному распространенно. Одновременно с этим превращается и древесная растительность. Видоизменяясь в кустарники, едва заметные по своему росту, она, так сказать, сливается с травянистою растительностью в один общий вид низкорослого травянистого покрова. Эта последняя полоса растительности распространяется выше 8000 фут., до общего предела всей растительности; здесь самые высокорослые ее представители: кустарные — сосна, ель, береза; горная ива (salix acuminata), виднеющаяся нередко в густоте травянистых зарослей; роды вересковых (ericaceae): вереск веничный (frica scoparia), азалея (azalea), рододендрон (rhododendron), черника, представляющая, не смотря на свой небольшой рост, иногда весьма красивую картину своим оцветением, и др. На вершинах перевалов по сырым местам — следам недавно стаявшего снега, виднеются зеленые лужайки низкорослого зверобоя, мятлика и т. п. вездесущих растений; здесь же, как оригинальный контраст залежам снега, белеющим вблизи и навевающим чувствительную прохладу на эти лужайки и в самый разгар лета, между камнями просвечивают лиловые фиалки и подснежники. Наконец, венцом в подъеме разных видов горной растительности по вертикальному направленно являются растительные представители полярных стран и сырых мест, — разновидные мхи (musci): начав в одних разновидностях нижайшую полосу растительности края, они и заканчивают ее другими разновидностями в полосе высочайшей — на скалах, темнеющих по белому фону вечных горных снегов.
Культурная древесная и кустарниковая растительность горной полосы состоит из весьма ограниченного числа видов. Из злаков там возделываются: ячмень и в редких случаях овес и просо. Еще менее распространено там возделывание огородных растений и фруктовых дерев. С этой стороны все нагорное пространство представляет край, настолько скудный культурною травянистою и древесною растительностью, особенно, напр., в полосе центральных ущелий, что встреча в нем 2—3 квадратных саженей под рассадою свеклы, картофеля, гороху и т. п. или — десятка фруктовых дерев производит впечатление выдающейся картины растительности. Такую и, кажется, единственную, по своей сравнительной обширности, картину культурной древесной растительности составляет в горной полосе северного склона небольшой фруктовый сад (г. Гутиева) в верхней половине Фиягдонского или Куртатинского ущелья, на высоте 5200—5500 фут. Здесь произрастают почти все наиболее распространенные представители яблочных, миндальных, крыжовничных и т. п. пород. Факт этот, между прочим, ясно указывает, что отсутствие многих видов культурной растительности в горной полосе не во всех случаях зависит от суровости горного климата, т. е. не везде составляет результат постоянных климатических условий. Поэтому можно надеяться, что пример культуры фруктовых деревьев в Фиягдонском ущелье (сад г. Гутиева), как полезное дело послужит началом будущего более или менее успешного распространения в горной полосе не распространенных теперь видов культурной растительности.
Животные.
Животное царство описываемого края представляет так же, как и растительное, немало разнообразия. Впрочем, в нем почти не встречается тех видов, которые привлекают в обыденных случаях особую любознательность выдающимися и бросающимися в глаза признаками цвета, величины и т. п.; в большинстве оно состоит из видов общеизвестных и весьма распространенных в умеренной полосе.
Помимо общеизвестной группировки их на классы, отряды, семейства и т. п., животных описываемого края, подобно растениям, можно также приблизительно разделить, по общим физическим условиям их жизни и прежде всего — по климату, на две группы: а) животных, обитающих исключительно или большею частью в нижней полосе края, и b) животных полосы нагорной. Как относящиеся к особям, которые обладают более многочисленными способами своего распространения, чем особи растительные, эта группировка, очевидно, обусловливается и большим числом отступлений и исключений.
Из животных домашних четвероногих в крае повсеместно распространены общеизвестные: лошадь, бык, корова, баран, козел, ишак (более в горных местах, изредка на равнине северного склона и значительно на равнинах склона южного), буйвол, кошка, собака в многочисленных разновидностях, представляющих не только в пришлых, пользующихся установившеюся известностью, но и в местных породах весьма замечательные примеры смышлености и, так сказать, особого развития инстинктов. Такова, напр., разновидность собаки — горная пастушья собака; высокорослая и мускулистая, она обладает при этом настолько развитым инстинктом пастушества, что весьма нередко является всесторонним выполнителем обязанностей по охранению и управлению стадами, даже в отсутствие своего хозяина—пастуха. Можно сказать, что без этой собаки, с ее качествами, скотоводство края, особенно горное, с пересеченными местами пастьбы, было бы соединено с удесятеренными затратами человеческого труда. Из других названных домашних животных некоторое разнообразие пород представляет лошадь, крупный и частный мелкий рогатый скот. Не считая единичных случаев существования в крае особей, принадлежащих к породам пришлым, означенных животных можно разделить приблизительно на две группы, как бы разновидности: равнинную и горную. Первая в наиболее, так сказать, чистокровных своих представителях, потомках давних обитателей равнин, отличается вообще большим ростом и большим предрасположением особей в накоплению в своих организмах жира. Вторая, горная группа, отличаясь меньшим ростом, обладает особым развитием мускулатуры, и особи ее, преимущественно лошади, весьма мало и даже почти совсем не предрасположены в разжирению. В обыденном экономическом быту намеченное различие проявляется, напр., в предпочтении лошадей горной породы для случаев, где требуется не столько сила, сколько выносливость и неутомимость, лошадям породы равнинной; далее, оно сказывается в особой молочности и доброкачественности молока горных коров, — качествах, заставляющих предпочитать их, не смотря на их мелкорослость, коровам равнинным; проявляется также в особенно хорошем вкусе мяса горных баранов и т. п. Впрочем, в большинстве случаев своего распространения и своей известности, особенно сравнительно с группами домашних животных других отдаленных местностей, намеченные нами подразделения сливаются в один общий вид домашнего скота «черкесской» породы. Постоянными отличительными признаками его являются: для лошадей — умеренный, для крупного и мелкого рогатого скота — небольшой рост, для всех — небольшая голова, прямые невыдающиеся или маловыдающиеся бока, поджарость, тонкие ноги, — все это с выдающимися специальными качествами: живостью, проворством и т. п. Наибольшее число домашних животных всех вообще распространено при подошвах горных хребтов и в нижней полосе хребта; наибольшее число лошадей — в западной половине Владикавказско-осетинской равнины и западном протяжении предгорий хребта; здесь коневодство не ограничивается размерами обыденного хозяйственного запроса, как в других местах края, а состоит в содержании довольно многочисленных табунов. Несколько в стороне от общих условий более или менее повсеместного распространения домашних животных стоит еще не намеченный нами вид — домашние свиньи. В то время как распространение других видов зависит от одних лишь физических и экономических фактов, распространение домашних свиней обусловливается еще причинами нравственно-религиозными.
Терпимые и даже холимые в районах поселений христианских, эти животные, напротив, совершенно лишены прав распространения в районах магометанских поселений. Впрочем, есть в этом деле и нейтральные районы, где свиньи пользуются снисходительною терпимостью и со стороны магометанского населения, как животные, хотя и не чистые, но весьма пригодные для стола. Тем не менее, в общем скотоводстве края домашние свиньи составляют довольно видную статью хозяйства. Встречаясь на северном склоне только в некоторых местах равнины, на южном склоне они разводятся, особенно в лесистых горах, как предмет специального хозяйства, многочисленными стадами. Подобные стада встречаются, напр., по лесистым зарослям, окаймляющим своими живописными контурами протяжение Военно-грузинской дороги между Млетами и Душетом. Где домашние свиньи разводятся стадами — в средней горной полосе южного склона, — там они, особенно после продолжительного существования при этих условиях, видоизменились в особую разновидность, как бы в средний промежуточный тип между обыкновенной свиньею, неуклюжей и широко-лопаточной, и дикою свиньею или вепрем (sus scropha); признаком первой из них служат более или менее висячие уши, а признаком второй — сплющенность, т. е. большая вертикальность в наклоне боков и клыковатость. Некоторое видоизменение в особую разновидность встречается также и в наиболее распространенных по горам домашних животных — баранах. Кроме намеченных нами признаков, относящихся ко всем горным домашним четвероногим, если не особенно выдающимся, то весьма полезным в хозяйстве края таким видоизменением является мягкошерстность горных баранов; она, между прочим, дала возможность развитию в некоторых местах горной полосы края весьма видной кустарной промышленности — выделки доброкачественного сукна.
Из домашних птиц в крае распространены почти все общеизвестные роды этих животных: курица, гусь, голубь, индейка, утка; изредка — цесарка (numida), павлин (pavo), лебедь и т. п. Соответственно условиям физической природы края, повсеместно распространены преимущественно виды куриные (rasores), а на равнинных местах, кое-где и в горной полосе, — вообще в местах, где существуют подходящие к делу условия — тихо текущая вода, распространены виды плавающие (natatores). Вообще же, с постепенным повышением поверхности, птичье хозяйство края, довольно значительное на равнинах, постепенно умаляется как по численности особей, так и по разнообразию видов. В самой высшей полосе поселений, полосе центральных ущелий, из домашних птиц распространены в небольшом количестве только одни куры. Впрочем, бедность горного птичьего хозяйства зависит не исключительно от одних физических условий, но и от частных экономических — недостатка корма для большего числа и другого выбора домашней птицы.
Из других родов животного царства, имеющих вообще полезное значение в экономической жизни края, к группе домашних животных можно отнести и пчелу. Это полезное насекомое представляет здесь, в сравнении с пчелою, распространенною в равнинно-российском хозяйстве, некоторую разновидность; она отличается от первой (черной) желтизною своей окраски и более миролюбивым характером, или весьма слабым расположением к ужаливанию. В описываемом крае пчела, как домашнее хозяйственное насекомое, распространена в большей или меньшей степени по всем равнинным местам, а преимущественно — на западе Владикавказско-осетинской равнины и по среднему пространству южного склона.
Царство животных, обитающих в здешнем крае при одних лишь условиях его физической природы, так сказать, вне приурочивания для культурной жизни человека, отличается, конечно, несравненно большим разнообразием классов, видов и разновидностей, чем группа животных домашних.
Из класса млекопитающих (mammalia) животных в крае вообще водятся — а) животные плотоядный (carnivora): медведь, волк, барсук (meles vulgaris), лисица (vulpes vulgaris), представляющая как бы две разновидности — равнинную и горную, дикая кошка, хорек (foetorius putorius), ласка (foetorius vulgaris), рысь (felis lynx); б) толстокожие (pachydermata): вепрь или дикая свинья (sus scropha); в) жвачные (ruminantia): олень, тур или дикий баран (argali), серна (antilope rupicapra); г) грызуны (glires): белка (sciurus), соня (myoxus), заяц, крыса, мышь, тушканчик (dipus), хомяк (cricetus vulgaris), сурок (arctomys marmota), кролик (lepus cuniculus), слепец (spalax typhlops); д) насекомоядные: крот, еж, землеройка и рукокрылая летучая мышь. Из класса пресмыкающихся (amphibia) здесь водятся: ящерица серая или обыкновенная (lacerta agilis), ящерица зеленая (1. viridis), гадюка (pelias berus), уж, желтопуз (caluber viridiflavus), черепаха обыкновенная в двух разновидностях по величине, лягушка обыкновенная, лягушка древесная или зеленая (liyla arborea), лягушка ползающая или жаба (bufo cinerea). Из рыб в крае встречаются: сом, сазан (cyprinus caprio), усач или ручной мирон (barbus fluviatilis), пескарь ручной (gobio vulgaris), плотва или плотичка (scardinius erythrophthalmus), форель, щука, карась, линь и другие. Из животных суставчатых (arthropoda) здесь водятся: рак речной (обыкновенный), краб или сухопутный рак (cancer), мокрица (oniscus), тарантул (lycosa), паук сенокосец (phalangium), паук клещеносец (chelifer), клещук или клещ (ixodes), паук обыкновенный (tegenaria), паук водяной, крестовик и др. пауки. Из жесткокрылых (galeoptera) здесь чаще встречаются: носорог (oryctes nasicornie), рогач олень (lucanus cervus), вонючка (necro-pborus), жужелица или обыкновенный жук (carabus) в многочисленных разновидностях, хрущ или майский жук (melolontha vulgaris); из бабочек или чешуекрылых насекомых (lepidoptera): большая сумеречница (acherontia), мотылек в многочисленных разновидностях, отличающихся между собою по цвету крыльев и другим признакам, желтянка, пестрянка, белянка, толстоголовка и другие; из перепончатокрылых насекомых (hymenoptera) здесь более распространены: пчела, оса в разновидностях, шмель, муравей в нескольких разновидностях, наездник (ichneumon) и др.; из двукрылых (diptera), прямокрылых (orthoptera) и подобных, всюду распространенных насекомых, здесь наиболее распространены: овод (oestrus), муха, комар, стрекоза, кузнечик, клоп и другие, все в многочисленных разновидностях. Наконец, есть в описываемом крае разнородные представители мягкотелых (mollusca) и червей (vermes): пиявка, улитка в разновидностях, слизень, дождевой червь, коловратки (rotatoria) и т. п. животные, как бы заканчивающиеся в своих изменениях теми представителями своего рода, которые, по своей микроскопичности, остаются неизвестными человеку даже и тогда, когда поселяются в его собственном теле и выживают его с божьего света. Все намеченные нами животные встречаются в крае как его постоянные обитатели. Последнее обстоятельство, особенно в применении к животным, требующим для своего существования сложных условий: больших лесов, непроходимых и недоступных для человека мест и т. п., конечно, представляет также и переходные степени обитаемости. Какое значение имеют те или другие из этих животных в бытье обывателей края, со стороны полезности, вреда и т. п., — об этом мы скажем в дальнейшем очерке края со стороны бытовой и экономической.
Исторические сводки.
Осетинское племя, по мнению некоторых ученых, представляет одно из древнейших племен, населяющих центральные части Кавказа. Один из немногих исследователей этого племени, взгляды которого, впрочем, признаны впоследствии не всегда обстоятельными и беспристрастными, д-р Пфаф , находя, в числе других оснований для такого вывода, филологическое сродство осетинских названий горы и аула Джимара (в центре Осетии) с «киммерийцами» древних историков, говорит, что «киммерийцы» представляют собою колено еврейского народа «Гамер или, правильнее, Джимер», упоминаемое в Ветхом Завете, и что оно еще за XV стол, до P. X. смешалось с первобытными обитателями осетинских ущелий, а впоследствии это смешение пополнилось пришельцами—иранцами. Выводы д-ра Пфафа о первоначальном происхождении осетин, имевшие, по-видимому, связь с распространенным в числе других мнением о древности осетин, приближающейся чуть ли не к эпохе общей жизни индоевропейских народов, нашли впоследствии полное научное оправдание только относительно иранского происхождения осетин. Первым обстоятельным исследователем осетинского племени со стороны лингвистической был г. Шегрен, занимавшийся этим вопросом еще в начале 40-х годов. Причисляя осетин в первый период своих исследований к иранскому поколению, г. Шегрен, основательно изучивший осетинский язык, впоследствии, по словам барона Услара «вопреки своим прежним убеждениям, окончательно впал в сомнение: должно ли осетин, не смотря на их название ироны, причислить к иранской ветви арийской расы». В промежутке между этими, хотя и не категорическими, но научными выводами и предположениями, в виду кажущегося сходства некоторых осетинских слов с немецкими, существовало мнение, что осетины происхождения германского. Вопрос о происхождении осетин разрешен был на V Археологическом Съезде в г. Тифлис с полною научною компетентностью. Проф. В. Ф. Миллер, представив на Съезд подробные результаты своих лингвистических исследований осетинского языка, резюмировал их мнением, что осетинский язык представляет собою одно из видоизменений древнего иранского языка, и осетины — один из народов иранской группы, населявших в древние времена, под именем сарматов, массагетов и т. п., пространство между Черным и Каспийским морями и вытесненных отсюда впоследствии народами тюркскими. Оторванные от своих сородичей напором новых пришельцев и втиснутые в ущелья среднего Кавказа, осетины, благодаря изолированности своей территории, сохранили в течение тысячелетий свою древнеиранскую индивидуальность.
В параллель к сообщениям лингвистическим, по вопросам прошлого осетинского племени, граф Уваров высказал на Съезде мнение, что в прошлых погребальных обычаях осетин, судя по некоторым признакам в их древних могильниках, замечается влияние древнеиранского элемента, — влияние религиозных воззрений древнеиранской священной книги Вендидад. Так, напр., в древностях Осетии встречаются могильники, выстроенные над землею, где трупы укладывались на подставках, не касаясь самой земли, — обычай, имевший, по-видимому, связь с древнеиранским религиозным воззрением, что трупы оскверняют землю. Представив себе такие могильники в тот период, когда они выполняли свое назначение как бы кладовых для тленного содержимого (в некоторых могильниках встречаются целые груды праха и костей), можно думать, что антигигиеническая обстановка тогдашних погребальных обычаев, которая не могла не быть тягостною и для полудикарей, едва ли могла бы поддерживаться без причин, указанных гр. Уваровым. Мниние о происхождении осетин, высказанное проф. Миллером, значительно освещалось со стороны хронологической сообщениями гр. Уварова о древности культуры на Кавказе, касавшимися и Осетии. Материалом для этих сообщений служили археологические находки, сделанные в более или менее центральных пунктах Осетии. По мнению гр. Уварова, древность осетинской культуры может быть отнесена к началу века железного, по мнению же оппонента гр. Уварова, г. Филимонова, она относится к более древней переходной эпохе от бронзового века к железному. Определяя характер культуры по признакам археологических находок Осетии, гр. Уваров высказал, что, судя по рисункам на вещах разных животных, преимущественно обитающих в Азии: тигров, леопардов и т. п., и по общему характеру рисунков, осетинская культура находилась под азиатским влиянием; при этом многие из рисунков имеют особенное сходство с рисунками древне-ассирийскими. По мнению г. Филимонова, некоторые из археологических находок в Осетии в хронологическом отношении могут быть поставлены в параллель с этрусскими древностями, за тысячу лет до P. X. Г. Антонович, производивши до Съезда археологические раскопки на юге России, сделал замечание, что многие из осетинских древностей имеют сходство с древностями, найденными им в Киевской губ. и других местах южной России.
В вопросах о прошлом осетинского племени, поскольку оно освещается данными словопроизводства, весьма важное значение имеет осетинское слово хох — гора. Древнейшие историко-географические названия: Кавказ, Гог и Магог — первое у Эсхила, второе у пророка Иезекииля, написавших эти названия еще за несколько веков до P. X., находятся в филологическом сродстве с осетинским хох. Барон Услар, разбирая происхождение слова «Кавказ», высказывает предположение, что греческое представляет собою слово, отчасти заимствованное древними греками у древних народов востока и видоизмененное соответственно фонетическим требованиям их родного языка. Первый слог этого слова, говорит бар. Услар, «довольно близко подходит к иранскому кух или кох, осетинскому хох, второй состоит из азы, которого происхождение теряется в недосягаемой глуби Времени», но которое было употребительно у древних греков как название стран и народов, лежащих от них в сторону Кавказа. «Гог-аз или Кауг-аз», говорит бар. Услар, «почти чистое Кауказос».
Мнение других ученых, несколько несходное с мнением барона Услара, тем не менее ставит осетинское хох также в существенную составную часть «Кавказа». Такое же значение хох играет и в объяснении «Гога» — названия страны и «Магога» — названия народа, встречающихся в Ветхом Завете у пророка Иезекииля. «Большая часть толкователей», говорит бар. Услар, и в этом названии видят… осетинское хох». Вообще же, по смыслу высказанных различными учеными предположений относительно происхождения слов: «Кавказ», «Гог и Магог», можно предположить, что осетинское хох звучало в ущельях Кавказа еще в глубокой древности; перенесенное же в сферу географо-исторических представлений других народов, оно получило смысл, хотя и не вполне соответствующий своему первоначальному значению, но вполне понятный,. как название известной страны или народа, сделавшееся из нарицательного собственными Обращая же внимание с точки зрения последнего обстоятельства на содержание священных повествований прор. Иезекииля, где говорится о Гоге и Магоге, мы видим, что слова эти заключают в себе представления о грандиозных и вполне исторических обстоятельствах древнего мира, — существенное доказательство того, что хох имело за собою соответственную известность и вызывало достаточно ясные по конкретности представления. Прор. Иезекииль говорит о Гоге, как стране к северу за горами, откуда появится свирепый всеистребляющий народ — Магог, который опустошит землю Израиля, — обстоятельство, вполне соответствующее, по условиям места, выводам о первоначальном происхождении слов «Гог и Магог». Что же касается до факта нашествия народов с севера из-за гор, то последнее, по обстоятельному изложению барона Услара, находит подтверждение в рассказе Геродота о нашествиях на Азию северных варваров, происходивших до его известного путешествия в разные места Европы и Азии. Эти нашествия, путь которых неизбежно проходил через осетинские ущелья — главный проход в Кавказских горах, по всей вероятности, были главным условием распространения слова хох. Может быть, это хох в области этнографических и географических названий играло в свое время такую же роль, как полусобственное «горцы» Кавказа в представлениях иностранцев, не знавших русского языка и незнакомых с Кавказом. Значение осетинского языка в объяснении тех или других исторических названий находится, конечно, в тесной связи с значением среднего Кавказа — древнего местообитания осетин, как пути народов в эпоху их переселений. Будучи расположена по главным ущельям-проходам чрез хребет, Осетия неизбежно втягивалась в водовороты событий своего места и времени; для посторонних же исторических наблюдений подобных событий она была, так сказать, указательным пунктом со стороны общего обозначения их названий и мест. В последнем случае, известность древней Осетии, как важного, заметного пункта исторических событий, кроме случаев, отмеченных осетинским языком, можно предположить еще по частым упоминаниям у древних писателей главного прохода через Кавказский хребет: он назывался у одних Caucasiae pylae, у других Sarmatiae pylae, Cumaniae pylae и т. п. и, по мнению некоторых ученых исследователей, обозначал ущелья нынешней Военно-грузинской дороги. При удаленности этих пунктов как от центров древних исторических наблюдений, так и вообще от центров тогдашней политической жизни, эта известность, конечно, была результатом особенно важных для своего времени событий Кавказского перешейка; такими, по общему переселенческому характеру тогдашних событий, вероятно, были столкновения племен и народов, разрешавшиеся кровавыми, истребительными бойнями. Так как кавказские стремнины представляют собою естественные препятствия для распространения и политического могущества, и вообще политическо-экономической жизни, то в древние времена, времена большого бессил1и человека перед природой, они, очевидно, были границами и политического могущества государств Азии и Европы, и естественного распространения по земле народных групп. Это «общее место» истории людей, в применении к прошлому осетинской территории, служит до некоторой степени хронологическим пунктом как в вопросе о происхождении осетинского племени, так и в частных вопросах его прошлого. Сопоставив повествование прор. Иезекииля о Гоге, свирепом, всеистребляющем народе, который появлялся в земле Израиля с севера из-за гор, и рассказы Геродота о нашествии на Азию северных варваров, сопоставив эти указания с фактами исторического переселения народов, мы видим таким образом как бы два периода переселенческих движений по ущельям Кавказа: первый, — предшествовавший Геродоту, за несколько веков до P. X. и второй — современный началу христианской эпохи: там варвары Европы вторгались в Азию, по всей вероятности, для грабежа и завоеваний богатств ее древней цивилизации; здесь, наоборот, сравнительная густота населения, с разрушением древне-государственного порядка, привела к вторжениям в Европу. Насколько первые события были не отдельными историческими случаями, а характеризовали собой целую эпоху, можно предположить по тому, что персидский царь Дарий Гистасп вынужден был принять против северных варваров решительные меры, известный поход в страну скифов, описанный Геродотом. По мнению д-ра Пфафа, некоторым указанием на обстоятельства этой эпохи, поскольку они относились к району древней Осетии, можно принять, хотя с приблизительною хронологическою соответственностью, следы и остатки древних сооружений в некоторых местах Осетии. Судя по их общему протяжению, эти остатки, по всей вероятности, были в древние времена длинным, многоверстным заграждением ущелий с севера, против древних скифов, врывавшихся здесь в Азию для грабежей и опустошений. Признаком древности этих сооружений служит, напр., то обстоятельство, что, в сравнении с сооружениями даже почти тысячелетними, они представляют картину несравненно большей, так сказать, руинности и разрушенности, стушевавшуюся в некоторых местах до едва заметных следов сооружений. Предположение о древности их, хронологически соответствующей обозначенной нами эпохе, можно отчасти основать еще на аналогичном примере древних сооружений — так называемой Дербентской сене. По мнению некоторых ученых, последняя построена в древнейшую эпоху существования в Азии обширных государств: Мидии, Персии, Ассирии, Вавилона и т. п. Хотя древне-осетинские сооружения, судя по их следам и остаткам, и уступают стене Дербентской в протяжении, тем не менее, в них можно отчасти заметить архитектурные признаки, общие с признаками стены Дербентской, — массивность и прямолинейность. В картине крайнегористого края, где на каждом шагу громоздятся естественные препятствия и является таким образом защита от нападений, массивные, прямолинейные сооружения нельзя не назвать крайне громоздкими и не соответствующими местности!
С этой стороны древне-осетинские сооружения, как они представляются воображению по своим следам и остаткам, можно принять средствами защиты, настолько широкими, требовательными и даже как бы излишними, что они могли явиться лишь по инициативе власти, не стеснявшейся ни лишней затратой труда для постройки стены, ни лишней затратой военных сил при ее защите. Сопоставив это обстоятельство с сравнительно слабыми государственными силами Осетии, не устоявшей 900 лет назад даже пред утомленною малочисленною дружиною Святослава, постройку осетинской стены, как защиты с севера, естественно следует приписать чуждым этой стране государственным целям и чуждой власти, несколько односторонней, по привычкам к массивным стратегическим сооружениям, в деле охранения границ. Такая власть могла явиться, напр., в лице какого-либо из повелителей древнейших государств исторической Азии, с ее Экбатаной, Вавилоном и т. п. городами, исторически известными прежде всего по многочисленности своих стен и тем самым как бы указывающими на какую-то своеобразную манию стеностроения. Констатируя эти предположения более или менее приближающимися к ним древними сведениями, мы считаем не лишним указать на одно место в рассказе Геродота о странах и народах, живших по северную сторону гор, близ страны древних скифов. По этому рассказу, означенное пространство некогда было заселено киммерийцами, которые потом бежали от скифов в Азию. Это сообщение Геродот как бы подтверждает указаниями (IV, 12) (и теперь еще существуют в Скифской стране Киммерийские стены), — придавая в этих словах особое значение слову «киммерийские», как филологическому доказательству существования там киммерийцев, без обозначения местности этих стен. Сопоставив это указание с следами киммерийского элемента на осетинской территории в названиях Джимара — древнего аула и высокой снеговой вершины, и присоединив в этому мнение некоторых ученых, что porta Cumana, древнейшее название Кавказских ворот, имеет некоторое созвучие, можно предположить, что неопределенные, с чужих слов, указания Геродота на Киммерийские стены относились к укреплениям, следы которых остались до нашего времени на Кавказе вообще и при подошве осетинских гор в частности. Еще большее значение в объяснении прошлого Осетии имеет то место в IV книге Геродота, где он рассказывает о народах, населявших приблизительно северную половину Кавказского перешейка и вообще соседних древним скифам. Хотя в рассказе этом встречаются неточности, весьма понятные при сообщении сведений с чужих слов, собранных без всяких географических пособий, тем не менее, резюмируя их под условием приблизительной достоверности, мы встречаем там указания, весьма подходящие к местности Кавказа и Осетии. Назвав несколько народов, пограничных скифам, и упомянув при этом о высоких горах, обитаемых каким-то народом — «плешивыми», и, по словам последних, соседями их — козлино-ногими людьми, Геродот говорит, что к востоку от плешивых или безволосых — «земля, населяемая исседонами, исследована в точности… У исседонов же, как говорит, существуют следующие обычаи. Когда у кого-либо умрет отец, то все родственники приводят в тот дом мелкий скот и, обрекши его в жертву, убивают, мясо же, а также труп умершего родственника-хозяина разрезывают на куски и, смешавши все мясо вместе, устраивают пир. Снявши с головы умершего волосы и очистив (ее), они золотят ее и потом, совершая ежегодно большие жертвы, пьют из нее кровь. Сын для отца делает то же, что делают греки на своих поминках. Сверх того, говорит, они справедливы, и женщины у них имеют одинаковые права с мужчинами. И этот народ известен. Что же касается до земли за исседонами, то, говорят, будто там живут одноглазые люди и грифы, стерегущие золото и т. д. Выражение Геродота об известности исседонов, в связи с сообщением в 13 гл. IV к., что один из стихотворцев греческих бывал у них, ясно указывает, что исседоны жили в местности, близкой и в стране скифов, и к местам, населенным греками. Присоединив к этому указание на смежность страны исседонов с высокими неприступными горами, мы, таким образом, из логического сопоставления всех этих фактов можем вывести предположение, что исседоны Геродота — аборигены среднего Кавказа, населенного теперь сходно-именными им осетинами. Они могли сделаться известными скифам при вторжениях последних в Азию чрез ущелья среднего Кавказа, грекам—посетителям Колхиды — по сношениям греческих колонистов Закавказья с страною скифов чрез теже ущелья. Наконец, наименьшим выводом из сообщений Геродота об исседонах можно принять, что страна их была не за пределами Кавказского перешейка. Так, из дальнейшего рассказа Геродота можно видеть, что местность исседонов и их соседей как бы обобщается Геродотом, со стороны климатической, в одну географическую группу с Босфором Киммерийским — нынешним Черным морем. «Вся вышеописанная страна очень холодна… Море и Босфор Киммерийский замерзают» (IV, 28). Это обобщение довольно заметно указывает, что страна исседонов, названная к тому же хорошо наследованною, считалась в географическом представлении Геродота в недалеком расстоянии от Босфора Киммерийского, по высказанному нами предположению, — там, где теперь живут почти одноименные Геродотовым наши «осетины». В пользу такого предположения говорит, помимо приведенных данных, факт повторения Геродотова рассказа об исседонах другими последующими писателями древней Греции и Рима, причем местность исседонов почти с бесспорною точностью намечается в Кавказских горах; последнее обстоятельство, очевидно, вполне объясняется большим ознакомлением этих писателей с Кавказом. Так Плиний, рассказывая о народах вокруг Меотийского озера, говорит: «над ними (напитами) — эсседоны, живущие в горах; земля их простирается до Колхиды» (VI, 7, 2). У Птолемея же мы встречаем указания еще большей географической точности: «около Каспийского моря живут уды, олонды и исонды)» (V, 8); «между р. Курой и Альбанусом (Самур) следующие города… Оссика 77°30′, 44°30’» (V, II). Очевидно, что как Плиний, так и Птолемей не только повторяют рассказы Геродота об исседонах, но и пополняют их своими сведениями, подтверждая тем самым факт пребывания исондов в известных пределах Кавказа.
Предположив далее, что из классических писателей древнего мира в среду первых книжных русских людей, вместе с общеобразовательными сведениями, проникли и частные этнографические сведения о Кавказе, мы может этим, хотя с приблизительным основанием, объяснить название в старинных русских летописях народа Кавказа — «оссов, ясов» — видоизменением «исседонов, исондов и эсседонов». У позднейших писателей эти «оссы, яссы» и греческие «исседоны» превратились в более созвучное своим греческим и латинским прототипам «осетины». Такое предположение о происхождении слова «осетины» можно, впрочем, видоизменить еще условием, что упомянутые названия: исседоны, эсседоны и исонды усвоены русскими чрез посредствующую среду грузинского названия осетин «оси». Но во всяком случае, не имея даже самого отдаленного фонетического соотношения с «ироны», как называют себя осетины, русское название этого племени решительно не могло произойти тем путем, каким произошли, напр., названия: «немцы, самоеды» и т. д.
Д-р Пфаф в своих «Материалах для древней истории осетин» (XXIX гл.) объясняет происхождение этого названия от имени родоначальника древнейших обитателей осетинских ущелий — «мифического Оса». Предположив, что объяснение д-ра Пфафа имеет за собою научное основание, мы тем не менее видим в этом объяснении слабое освещение того обстоятельства, что осетины сами не назвали себя по имени родоначальника. Это объяснение дает повод к предположению, что имя родоначальника осетин сохранилось боле в древней литературе постороннего народа, чем народно-осетинской памяти, и более известно посторонним ученым, чем самому народу.
Относительно же названия ироны д-р Пфаф говорит, что оно принято осетинами «от новых арийских пришельцев» в сравнительно позднейший период их исторического прошлого. Несколько иначе объясняется факт различия в названиях осетин — стороннем и собственном другим ученым — г. Шопеном. По общему смыслу историко-филологических сведений, сообщаемых относительно прошлого осетин г. Шопеном, названия «оссы, осси», как прототип «осетины», и «ироны», как производственное от «ир», представляют слова-названия, имеющие один исторический источник своего происхождения. Так г. Шопен сообщает, что древнейшие китайские летописи упоминают о народе «и», названном впоследствии (но ранне 2300 л. до P. X.) на зендском и санскритском наречиях «и-ры, а-ир-ы, по некоторым произношениям, виры, откуда и латинское vir. Эти виры или иры покланялись зодиакальному тельцу Оссу». В VII в. до P. X. скифы, во время вторжения в Азию, захватили в плен целую колонию иров и поселили их на севере Кавказа, где обитали «поклонники коня». В отличие от группы народов своего религиозного культа, называвшихся «аси (от а-си конь), азы» и т. п., последние назвали пришлецов по предмету их религиозного культа — тельца, вола (который по-кабардински — ось, по-дидойски — ис, по-аварски — оц и т. д.), «оссами, оси, иссами» и т. п. Сами же иры, по мнению г. Шопена, сохранили на новом месте свое прежнее название. Обстоятельство это, в соединении с тем, что осетины до сих пор говорят «почти чистым иранским языком», замечает г. Шопен, приводит к тому, что «вопрос о происхождении этих поселенцев можно почесть окончательно решенным . Сопоставляя мнение г. Шопена с мнением д-ра Пфафа, мы, не смотря на некоторое различие того и другого, можем все-таки найти в них и нечто общее: указание, что производство или связь русского названия «осетины» с грузинским, напр., «оси», греческим «исседоны», имеет историческую основу в производстве последних названий от того, где оно непосредственно означало поклонников тельца, вола (ось, ись, оц и т. п.), поклонников «Осса». Но в пользу тождества осетин с Геродотовыми исседонами, как мы сказали, говорят еще и географические данные — близость исседонов к греческим поселениям, по всей вероятности, колониям на Кавказе. Эта близость предполагается потому, что исседоны были известны грекам; а оба эти обстоятельства предполагают большее или меньшее влияние на исседонов греков, как имевших за собою соответственные данные нравственного и умственного превосходства. С этой стороны, в рассказе Геродота особую важность представляет сообщение, что к исседонам отправился и Аристай… «стихотворец, вдохновенный Фебом»; из него можно видеть косвенное указание даже на такое греческое влияние, которое распространялось дальше обыденных явлений, напр., торговых сношений и т. п. Поэзия древнего классического мира, как известно, была не одним только удовольствием, но и серьезным религиозно-нравственным культом, и представители ее — поэты были не только служителями искусства для искусства, но и своего рода тонерами лучшей нравственной жизни. В виду этого путешествие поэта Аристая в страну исседонов-осетин едва ли можно объяснить, по некоторым случаям нашей эпохи, напр., праздным любопытством и т. п. побуждениями; скорее, быть может, оно было предпринято с миссионерскою целью или с целью изучения страны. В наибольшем же своем значении это путешествие дает нить предполагать, конечно, образовательное влияние греков на исседонов. Отыскивая его в данном случае, напр., в сфере религиозных, космогонических и т. п. понятий, или в ее воспроизведении — народной поэзии, мы встречаем здесь факты, дающие означенному предположению довольно историческую основу. В цикле осетинской народной поэзии существует, напр., целая группа сказаний, представляющих, с одной стороны — стороны повествовательной, так много оригинального и, так сказать, исторического, даже в мифологической измышленности, что они резко выделяются из общего типа подобных произведений народной поэзии. Так, события этих сказаний, со стороны хронологической и местностей, являются картинами, не расплывающимися в тумане неопределенных указаний, но настолько отчетливыми, что в общем они составляют как бы определенный период прошлой осетинской жизни. С другой стороны — со стороны самого сюжета сказаний, они представляют иногда как бы видоизменение некоторых фактов из древнегреческой мифологии, — предположение, тем более не лишенное основания, что оно высказывается здесь в параллель научным выводам о подобных же фактах в истории Кавказа. В общем означенные сказания рисуют один определенный период осетинского прошлого — нашествие на Осетии и другие места иноплеменных завоевателей — нартов. По смыслу сказаний, нарты сначала отличались от аборигенов страны превосходством ума и физической силы, а потом как бы измельчали до уровня обыкновенных людей. Наибольший интерес сказаний сосредоточивается на 4—5 типах доблести нартов и аборигенов страны. Последние были сначала побеждены, а впоследствии взяли перевесь над нартами. По частному повествовательному содержанию, эти сказания состоят как бы из биографий наиболее выдававшихся героев, или из небольших законченных рассказов об их подвигах. При этом имена главнейших героев повторяются в большинстве отдельных сказаний и тем сообщают им как бы единство происхождения, единство какого-то общего источника.
Некоторые из героев осетинских сказаний, как мы заметили выше, представляют довольно заметное сходство с героями древнегреческой поэзии. К признакам такого сходства можно отнести, напр., представление богов или жителей неба с одной стороны с свойствами силы и могущества своего божеского положения, с другой — с слабостями и вообще свойствами обыкновенных смертных. Подобно небожителям древнегреческого эпоса, небожители осетинских сказаний действуют среди людей: принимают участие в людских побоищах, заводят с простыми смертными любовные интрижки, улетая в критические моменты на небо, и т. п. Впрочем, сходство это относится только к общему характеру сказаний. По частному же своему содержанию последние представляют как бы беспорядочное наслоение и смесь событий, может быть, и действительных, с фантастическими, запутанную комбинацию имен из сферы религиозных верований с бытовыми фактами, к которым приплетались разнородные обрывки мифологии, и т. п. Но представляя с этой стороны, так сказать, «общее место» народного эпоса, осетинские сказания и здесь выделяются из наиболее распространенного типа произведений народной поэзии. Таким выделяющим признаком служит с одной стороны, так сказать, психологически элемент сказаний, или присутствие в их повествовательном содержании некоторых особенностей как бы психологического анализа героев, а с другой — изображение их поступков нередко с мелочными подробностями ухваток, манер и т. п. Собственно психологический элемент сказаний состоит в обилии разговоров в прямой диалогической форме; при чем содержание их нередко выражает самые незначительные, но всегда правдоподобные и соответствующие делу психологические ощущения; впрочем, психологически элемент встречается не только в подробностях, но и в выдающихся фактах сказаний. Так, напр., на ряду с типами, представляющими, по своему общему характеру, как бы вычурную смесь свойств и качеств героев в духе древнегреческого эпоса с свойствами как бы обыкновенных людей, в сказаниях изображаются типы весьма жизненные и правдоподобные. Таковы, напр., герои: один (Сирдон) — тип практического, плутоватого проныры, посредника и ловкого выполнителя нартовских поручений, другой (Сослан) — «муж очень тихий», рассудительный и практический. В то время, как другие, пренебрегающие им нарты, возвращаются из наездов с пустыми руками, Сослан приобретает, что ему надо, куплею за деньги из своего кармана и т. п. К числу вычурных типов сказаний относится герой — Балсагово колесо, с разумом и речью человека и физическими свойствами колеса: вместо ударов Балсагово колесо переезжает — режет своего врага и т. п. Но особою, так сказать чудесно-физиологическою вычурностью, особою фантастичностью и в то же время распущенною, первобытною неряшливостью отличаются картины любовных приключений, рисуемые сказаниями. Таковы, напр., картины: зачатие ребенка в спине мужчины, физиологический акт любви, совершенный чрез ширину бурной рек посредством взаимносозерцания и маневров, описание коих дело физиологии, и другие картины, еще более противоестественные и неряшливые. Все это мы называем вычурно-чудесным, конечно, сравнительно с таким характером чудесного, напр., в русских сказках, где последнее проявляется, может быть, в картинах более эффектных, более пестрых и действующих на простое воображение, но не выходящих, так сказать, из прямолинейности законов природы, — где богатырь уже безграничная сила и только, где законы физиологической жизни являются преувеличенными в результатах, но не в замысловатых тонкостях и курьезах похотливости. С этой последней стороны факты нартовских сказаний отличаются разнообразием, можно сказать, беспримерным в сфере любовных приключений героев и русских и, сколько нам известно, вообще европейских сказок. Сообщая нартовским сказаниям окраску наивной бесцеремонности и простоты, эта особенность вместе с тем как бы заявляет своею беспримерностью, что в основе ее не могло не быть подходящих действительных фактов. Подобно тому, как древнегреческая мифология носит в себе следы южного темперамента своих авторов, когда он еще не был охлажден умственной культурой, намеченная нами черта осетинских сказаний могла быть результатом того, что с одной стороны самые бытовые факты, а с другой — творческое воображение, созидавшее на этих фактах фантастические образы и картины, вероятно, носили в своем существе следы климата более теплого, чем настоящей. Но при всех этих своеобразностях, осетинские сказания о нартах, как мы сказали, отличаются весьма важными качествами — более или менее отдаленною историческою правдоподобностью, проглядывающею и сквозь туман вымыслов и преувеличений. В число признаков исторической правдоподобности этих сказаний, конечно в том их содержании, где оно не заимствовано, можно поставить, как мы сказали, отсутствие в них той хронологической и географической неопределенности: «долго ли, скоро ли, где-то» и т п., которою обыкновенно пересыпается сказка, не имеющая за собою точки опоры в определенном событии. С этой стороны, особенно со стороны указания местностей, нартовские сказания отличаются такою, конечно, сравнительною точностью, что в общем намечают собою район событий, верные и правдоподобные даже со стороны географической.
То же впечатление правдоподобности получается и от самого способа, помощью которого рисуются психологические ощущения героев—нартов. Так, напр., даже в своих чудесных подвигах нарты являются не окаменелыми, так сказать, громоздкими фигурами каких-нибудь односторонних настроений храбрости, свирепости и т. п., но живыми людьми с настроением, в большинстве случаев, так натуральным и правдоподобным, что в общем все это производит впечатление рассказов как бы из действительной жизни. От русских, напр., сказок сказания о нартах, при всей гиперболичности своего содержания, настолько отличаются правдоподобным изображением человеческих типов, что применять к ним тот способ исторического анализа, где в герое видится не лицо, а эпоха, событие и т. п., было бы преувеличением и натяжкой. Впрочем, элемент сравнительной натуральности, простоты и отсутствие туманной расплывчатости в образах нартовских сказок,. может быть, до некоторой степени обусловливаются еще и национальным складом осетинского характера, его нерасположением, напр., к таким образам и представлениям, которые распространяются в ширь, высь, даль и т. п. Главный герой нартовских сказаний — нарт Батраз (Батираз); он соединяет в себе все свойства и качества нартов и служит таким образом как бы их представителем. Наиболее оригинальным и своеобразным фактом из подвигов и приключений Батраза можно назвать способ, посредством которого он закалил свое тело от ударов и т. п. Батраз влез в пушку, наполненную огромным количеством пороху и, приказав выпалить из нее, подвергся таким образом действию пушечного огня. Сила этого выстрела, а равно и крепость Батразова тела были так велики, что, попав в неприятельский город, Батраз разрушил в нем все дома, перебил жителей и т. п. Для дальнейшей закалки своего тела «подобно стали», Батраз влез в море и, пробыв там долгое время, вылез на сушу еще таким горячим, что, для охлаждения своей головы, должен был накрыть ее ледником с подвернувшейся под руку снеговой горы. Сделавшись неодолимо-крепким, Батраз возгордился даже перед Богом, начал воевать с Его ангелами за это был наказан мучительной смертью. По общему выводу сказаний, конец Батразовой судьбы применяется ко всем нартам. Из героев вообще осетинских сказаний, напоминающих героев древнегреческого эпоса, наиболее приближаются к этому типу: Сафо и Курд-Алагон — небесные кузнецы, Барастир — начальник мертвых и др. Есть также в сказаниях герои, представляющие как бы смешение типов из сферы разнообразных религиозных верований с типами, может быть, и историческими, бытовыми: Уастырджи (Георгий), Урызмаг, Сосрыко и др. Так, напр., Уастырджи, почитаемый в настоящей бытовой жизни за святого, в сказаниях нартовских является небожителем, довольно живо напоминающим, по своей любовной шкодливости между земными обитательницами, небожителей древнегреческого эпоса.
Между героями сказаний одним из наиболее жизненных и правдоподобных типов можно назвать героиню — Сатану.
Она представляет собою как бы тип умной энергической женщины, впрочем, не без слабостей пред. искушениями небожителей. Между прочим, одну из выдающихся особенностей ее действий и вообще условий жизни, рисуемых сказаниями, представляет равноправность Сатаны пред мужем даже в интимных делах супружеской верности. Так, напр., измена Сатаны своему мужу возбудила в нем не гнев владыки, а огорчение друга, приведшее мужа в решению — уйти из дому и погубить свою голову. Впрочем, если происхождение других типов. сказаний скрывается в тумане разнородных источников, то происхождение Сатаны, как типа осетинских сказаний, судя по некоторым данным, скрыто в одном источнике — историческом прошлом Осетии. Такие данные, как напр., правдоподобность этого типа, — тем более знаменательны, что, не оправдываясь настоящим, они находят как бы констатирование в прошлом, как это видно из приведенного рассказа Геродота: «женщины у них (исседонов) имеют одинаковые права с мужчинами»… Другие данные для этого предположения можно встретить в Истории Армении Моисея Хоренского . Здесь, напр., рассказывается, что у царя аланов, живших на северном Кавказе, была красавица-дочь Сатиник. По смыслу общих сведений об этой царице в намеченном источнике, Сатиник пользовалась в свое время большою известностью и была даже героиней «эпических песен». Здесь же сообщаются и другие факты, которые, может быть, составляют часть эпохи событий, послуживших сюжетом нартовских сказаний. По мнению д-ра Пфафа, эта эпоха — нашествие на Осетию и Кавказ иранцев и вообще народов мидо-персидского племени, которые, отличаясь большей цивилизацией, чем аборигены страны, произвели на них впечатление доблести и силы. Впечатление это и выразилось в цикле означенных сказаний. Приспособляя к этому обстоятельству вышесказанные признаки греческого элемента в сказаниях, можно таким образом предположить, что осетинская поэзия, получившая свое первое начало под влиянием греческим — влиянием времен «вдохновенного Аристая», впоследствии видоизменилась в своих героях и типах под влиянием иранским. Тогда же первоначальные имена сказаний заменились иранскими — Хамиц, Батраз и др., приключения прежних богов заменились и перепутались с приключениями и событиями новой эпохи иранских героев и т. п.
Как более или менее содержательный исторический материал, нартовские сказания осетин имеют значение еще и в виду того, что подобное же мы встречаем в народной поэзии многих других племен Кавказа. Приняв во внимание резвую историческую рознь как между этими племенами вообще, так и по отношению к Осетии в частности, — рознь, которая естественно должна бы войти и в известие народной поэзии, мы тем более можем признать особое историческое значение за сказаниями таких племен, имеющими между собою сходство. Сравнивая с этой стороны осетинские сказания с сказаниями, напр., чеченскими и кабардинскими, мы тотчас же замечаем в них как сходство вообще содержания, так и сходство изображаемых сказаниями типов; различие относится только или к именам, или к подробностям, носящим обыкновенно признаки местной жизни. Как в кабардинских, так и в чеченских сказаниях есть и Сатана, и свой Батраз, и т. п. Общее название богатырей-героев сказаний у всех этих племен одно и то же — нарты; в чеченских сказаниях, между прочим, говорится, что нарты жили в Осетии, для подвигов же и приключений выходили к нынешнему Дарьяльскому и прилежащим к нему ущельям. В общей характеристике нартов небольшое различие: по кабардинским и чеченским сказаниям, нарты — образцы доблестей, по осетинским же, как было нами сказано, нарты, в начале своего появления, были образцами доблестей, а впоследствии «испортились и сделались, как другие». Это различие в характеристике нартов отчасти как бы подтверждает предположение, что нарты — древние пришельцы Осетии, произведшие на аборигенов страны и ее соседей в начале впечатление доблести и превосходства. Впечатление это сохранялось без изменения в соседях, как менее сталкивавшихся с нартами и не присмотревшихся к ним, но изменилось и умалилось в обитателях Осетии, как свидетелях и соучастниках жизни нартов, видевших их не в одном только ореоле доблести. Вместе с тем общий характер сказаний о нартах, чуждый собственно враждебного к ним отношения, отчасти указывает, что пришельцы-нарты были не свирепыми всеистребляющими завоевателями, но героями, которые имели лишь превосходство доблестей, и что с аборигенами страны они враждовали не столько из побуждений деспотизма, сколько из побуждений обыкновенного удальства, авантюризма и т. п.
Предположение это будет казаться наиболее правдоподобным особенно тогда, если мы сопоставим высказанный нами отзыв осетинских сказаний о нартах с отзывами русских былин и сказов о «поганом Идолище, поганом татарине», — представителях исторических завоевателей. К произведениям народной поэзии осетин, имеющим древне-историческое значение и сходным по общему содержанию с сказаниями других кавказских народов, относятся также сказания то о горном духе, то о великане-богатыре, то, наконец, о людях, или заключенных, или прикованных в пещерах и на высотах хребта за разные проступки против Бога и разных высших мифических существ. Общий смысл этих сказаний с разными вариациями можно назвать почти тождественным с греческим мифом о Прометее. Последнее обстоятельство было замечено почти всеми, наиболее известными исследователями Кавказа, хотя материал таких выводов — самые сказания, в сообщениях исследователей, не всегда передавался с сохранением их оригинальности. Разнообразие осетинских сказаний, относящихся к мифу о Прометеи, по всей вероятности, не мало обусловливается разнообразием общих религиозных верований этого племени со времен довольно отдаленных, при чем влияние их на верование частные, так сказать, исторически-бытовые не могло не быть особенно значительным. Допустив, на основании мнения многих ученых, древность этого мифа на Кавказе, восходящую даже к тому V ст. до P. X,, когда он мог послужить Эсхилу сюжетом для «Прикованного Прометея», мы встречаем в жизни осетинского племени на этом 24-х вековом протяжении, кроме общих неблагоприятных условий сохранения древней редакции мифа — отсутствие письменности, забывчивости и т. п., последовательные влияния — наслоения на общий фон древних верований сначала христианства, а потом магометанства с возвращением к христианству. Вследствие этого древние верования окрасились новыми именами, начала новых верований перепутались с окончаниями древних и т. п., так что древний осетинский миф о Прометее без сомнения воспринял в себя такое сочетание имен и фактов, которое, по-видимому, не имеет к нему и отдаленного отношения. Предположим, напр., что место страданий осетинского Прометея, не указываемое теперь с достаточным и для сказаний однообразием, по древней редакции, находилось на г. Казбеке, как наиболее недоступной высоте Осетии. С усвоением христианских верований о Бого-Человеке, пострадавшем на кресте, имена и названия этого события, казавшегося, может быть, вполне схожим с тем, что раньше передавалось относительно Казбека, постепенно заменили собою имена древней легенды о Казбеке и составили, таким образом, как бы новую окраску известного события на известном же месте. С тех пор осетины, по всей вероятности, стали называть г. Казбек так, как они ее теперь зовут — Чрсти-хох, т. е. Христова гора, или Крестовая гора (Чрсти означает Христос и крест).
Более или менее историческое выяснение как осетинских сказаний, так и осетинского прошлого, кроме источников древне-классических, встречается еще в летописях грузинских и частью армянских. Так как письменность Грузии развилась гораздо позднее, чем древне-классическая (Геродот писал об исседонах в V в. до P. X., а древнейшая грузинская исторически-известная летопись относится к V в. по Р. X.), то, очевидно, что в сведениях первой, касавшихся осетин, при условиях постоянных сношений Грузии с древними греками, нельзя не предположить заимствования от греческих, исключая названия осетинского племени. По смыслу сообщения грузинской летописи, Осетия еще в IV в. до P. X. представляла собою государство, обращавшее на себя внимание даже Александра Македонского, так что для завоевания Осетии и соседней с нею страны он послал 100 тысяч самого лучшего войска; но поход этот впоследствии кончился неудачно. Первым, наиболее точным историческим событием древней Осетии, оставившим по себе как письменные следы в исторических указаниях, так и вещественные на осетинской территории — это построение грузинским царем Мирванос Дарьяльской крепости в 140 г. до P. X. Построение это, в виду указаний на существование подобных же укреплений, по всей вероятности, было местным частным возобновлением древнейшей системы обширного стеностроения на Кавказе, относящегося, как мы выше предположили по указанию Геродота на «Киммерийские стены», в эпохе вторжений северных варваров в Азию, задолго до P. X. Caucasiae pylae древних писателей, намечая это укрепление в период многих веков, как бы свидетельствуют о продолжительном значении его в событиях Кавказа.
В 1-м в. до P. X., спустя почти 2 в. после Александра Македонского, осетин-аланов коснулась другая могучая завоевательная рука — рука Рима. Помпей, разбивши Митридата Понийского, настойчиво преследовал его чрез землю осетин-аланов и Кавказские ворота. Аланы, собравши 60,000 пехоты и 22,000 конницы, хотели было отразить дальних иноземцев, но были разбиты. Римские войска в числе сражавшихся аланов-осетин заметили много женщин. Последнее обстоятельство, в виду существовавшего у древних народов сказания об амазонках, было причиною того, что римские солдаты некоторые из найденных после сражения предметов одежды и вооружения признали за амазонские: по всей вероятности, у них были для такого определения и предварительные сведения об амазонских доспехах. Д-р Пфаф, на основании соч. Шриттера и Зонараса, в, которых с указанием местожительства амазонок на Кавказе приводится рассказ, что амазонки на 2 месяца сходятся у р. Термодона с народами «gellae et ligyes», — высказывает мнение, что р. Термодон — нынешний Терек. Хотя Термодон, упоминаемый у многих древних писателей, намечается некоторыми учеными в Малой Азии, тем не менее предположение об амазонках в местах Осетии находит оправдание в распространенном мнении древних писателей, что Кавказ был некогда жилищем амазонок. Более или менее обстоятельное, даже с критическим оттенком, сообщение об амазонках мы встречаем у Страбона (XI к., гл. V). Сообщение это особенно интересно потому, что оно представляет собою как бы звено, Соединяющее древнейшие сведения об этом факте с тем, что могло быть узнано во времена вполне исторические, когда большее знакомство с земною поверхностью давало возможность относиться критически к известиям древней героической поры. Сообщения Страбона об амазонках состоят преимущественно в пересказе и критическом разборе сведений об этом интересном предмете таких лиц, которые сами посещали Кавказ. Так, один из посетителей, Феофан, лично участвовавший в походе Помпея, по словам Страбона, «рассказывает, что между амазонками и албанцами (нынешними дагестанцами) живут скифские племена гелов и легов (теперь по правую сторону Терека есть галгаевцы и лезгины — соседи осетин); что там течет река Мермадалий, между скифами и амазонками… По уверению других,… амазонки живут на границе с гаргареями (в Дагестане: древнее поселение Гарг, Гергеры, река Гарг, сел. Гергил, Гаргебиль и, наконец, грар — житель, гири — селение и т. п.), на северном склоне Кавказских гор, называемых молниеносными. Большую часть года они делают все работы сами, пашут землю и т. п. Сильнейшие устраивают охоту, упражняются в военном искусстве. Всем им в детстве выжигают правую грудь, чтобы беспрепятственно пользоваться плечом в разных занятиях, особенно в метании копья. Вооружены они луком, топором и щитом, а из кож диких зверей приготовляют себе шлемы, плащи и пояса. Амазонки имеют два любовных месяца весны, когда поднимаются на соседнюю гору, отделяющую их от гаргареев. Последние также отправляются на гору по давнему обычаю, приносят жертвы вместе с амазонками, вступают с ними в сообщение для производства поколения, что совершается во мраке, так что всякий мужчина сообщается со всякою женщиною случайно. Сделавши, что женщины будут беременными, мужчины их отпускают домой. Девочек (впоследствии) амазонки удерживают у себя, а мальчиков относят гаргареям на воспитание… Таким образом у гаргареев была связь с амазонками для детей, жили же они отдельно». Сообщивши эти рассказы, Страбон (XI, V, 3,) делает им и критическую оценку: «Сказание об амазонках отличается чем-то странным. Во всех других сказаниях баснословное и действительное различаются: старое, чудесное и ложное называется баснями, но история ищет — в старом ли, новом ли — истины, и чудесное или вовсе не допускает, или уж редко. Об амазонках и прежде, и теперь рассказывается одно и то же — чудесное и весьма неправдоподобное. Кто может поверить, чтобы или город, или войско, или целый народ, состояли из одних женщин, без мужчин, — чтобы народ этот не только существовал, но совершал бы походы, покорял народы и т. д., подобно тому, как если кто-нибудь утверждал бы, что некогда мужчины были женщинами, а женщины мужчинами. Но все это рассказывается об амазонках и в настоящее время. Тем более кажется странною чудесность таких сказаний, что чудесному верят больше в старом, чем в современном». Описывая правдоподобно природу Кавказа и перечисляя его народы, Страбон говорит, что там живут аорсы — многочисленный народ, разделенный на верхних и нижних; что нижние аорсы могли выставить 200 тысяч войска, верхние «еще больше»; что они занимали обширную страну между Доном, Каспийским морем и Кавказскими горами, вели караванную торговлю индийскими и вавилонскими товарами, носили золотые украшения, «потому что были богаты». Сообщение это, определяя места, населенные некогда осетинами-аланами и указывая на разделение аорсов, дает нить предполагать, в аорсах осетин-аланов, оставивших, по мнению д-ра Пфафа, следы своего пребывания в южной России в осетинских корнях названий «Дона», «Днепра» и т. д. и разделенных частью напором тюркско-татарских народов, частью, может быть, завоевательными движениями римских легионов — на 2 группы. Одна из этих групп — северная исчезла в тумане исторической неизвестности, а другая мало-помалу, с увеличением переселенческого водоворота христианской эпохи, была, как высказал профессор Миллер на V Археологическом Съезде, втиснута в ущелья среднего Кавказа. Вблизи аорсов Страбон помещает троглодитов, живущих в пещерах, и деревни эйсадиков. Д-р Пфаф в своих «Материалах для древней истории осетин» (гл. IV), на основании свидетельства Аммиана Марцеллина, полагает, «что число аланов простиралось до нескольких миллионов людей», — число, приблизительно соответствующее тому, которое можно предположить на основании известий Страбона об аорсах. Что же касается до различия названия «аорсов» с аланами, то, по словам д-ра Пфафа, у римлян это может объясняться разделением аланов-аорсов на множество отдельных колен, имевших свои названия, — факт, свидетельствуемый, по замечанию д-ра Пфафа, как римскими писателями, так и Моисеем Хоренским, известным историком Армении. Хотя Термодон, как мы выше сказали, намечается весьма нередко в Малой Азии, тем не менее в пользу мнения д-ра Пфафа, что Термодон — р. Терек, можно, привести, с одной стороны, возможные ошибки писателей с обозначением таких мест, который были известны им только понаслышке, с другой — некоторое созвучие Термодон с осетинским «тер-мен-дон», т.е. буквально — гони меня река. В менее буквальном значении это слово можно принять как бы выражением выдающегося признака р. Терека, — реки гонящейся, стремящейся. По другому объяснению слово «Термодон», взятое без приурочивания к осетинскому языку, как «древнее айранское» «тармо-дон, или тармо-тун — река или жилище женщин», вполне однозначуще с древнеалбанским «тер-рек — река женщин». Там же Страбоновское «Мермадалий» — название реки, близ которой жили амазонки (по смыслу этого слова «мар—моди», мужчины — приходите) признается несколько тождественным с названием «Терек». Сказания об амазонках, по словам д-ра Пфафа, находят продолжателя и в позднейшее время, в 1650 г. — в лице отца Ламберти, который «описывает их вооружение — каску, щит, панцирь, к которому приделана короткая, до колен, юбка ярко-красного цвета».
Со времени завоевательных движений римлян на Кавказе, прошлое осетин, благодаря «Материалам для древней истории осетин» д-ра Пфафа, становится в общих чертах боле или менее выясненным. Характеризуя его на основании фактов, собранных этим ученым, можно сказать, что осетинское прошлое представляет собою «общее место» судьбы второстепенных по военной силе народов, населяющих арену столкновений между народами сильнейшими. Такою ареною Осетия стала, главным образом, чрез 2 века после Помпея, когда Кавказ наводнялся то беспорядочными разливами народов начинавшегося так называемого «переселения», то впоследствии правильными волнами римских легионов. Так в 150 г. по P. X. «готфы вытесняют с Кавказа аланов» . Вытеснение это, вероятно, было одним из наиболее заметных для истории случаев постепенного раздробления и исчезновения большой массы аланов с северного Кавказа. По словам д-ра Пфафа, «из народных сказаний и имен местностей (напр. Гут—гора), явствует, что готфы на Кавказе были довольно известны. Такое же мнение д-р Пфаф высказывает и относительно позднейших героев эпохи великого переселения — гуннов или аваров, относя «к нашествию на Осетию гуннов или аваров происхождение некоторых осетинских аулов, имеющих аварское название, напр. Нузал, Унал и т. п.». В этот же смутный период неприятельских вторжений, в среду осетин-аланов мало-помалу начали проникать семена христианского учения. В Закавказье, Армении и южном Дагестане христианство было распространяемо с значительным успехом еще в 1-ом веке апостолами Симеоном, Фадеем, Варфоломеем и Андреем. Осетины же имели в это время постоянные столкновения с Турциею, то как ее враги или в союзе с ее врагами, то как ее союзники для защиты от врагов. Отношения эти, чередовавшиеся между собою, по приводимым д-м Пфафом фактам, иногда в самые короткие сроки, значительно объясняются влиянием перекрестных столкновений на небольшом районе римлян, пареян, армян, персов и др. народов. Но и помимо этих отношений к Закавказью, осетины-аланы имели еще связь с Армениею по обстоятельствам, слегка уже очерченным нами. Кроме того, постоянные вторжения в Осетию римлян, готфов, гуннов и др. с севера, постепенно оттесняя осетин вглубь Кавказского хребта, по свидетельству некоторых историков и местных преданий, были причиною переселения части осетин с северного склона гор на южный, к пределам Грузии, приблизительно в начале III в. по P. X. Это переселение установило впоследствии связь между Грузиею и Осетиею, ослабив прежние враждебные отношения единством религии. С этой стороны наиболее замечательным периодом осетинского прошлого было время деятельности грузинской царицы Св. Нины (314—325 г.) по распространению христианства на Кавказе. По некоторым указаниям, частью историческим, частью косвенным заключающимся в многочисленности древних христианских храмов в Осетии, во времена Св. Нины христианство распространилось не только между южными, но и между северными осетинами.
Кроме намеченного периода, замечательного особенно успешным распространением христианства, в жизни Осетии был еще и другой такой же позднейший период насаждения христианства — время царствования царицы Тамары (1184—1212 г.). Хотя первый период, судя по народным преданиям, и не оставил по себе следов в народно-осетинской памяти, но взяв во внимание с одной стороны весьма распространенные следы древнего христианства в Осетии, а с другой — весьма сильные противохристианские влияния в дальнейшем прошлом Осетии, распространение в ней христианства не может быть признано делом одного только периода.
Насколько древнее христианство заявляет о себе в многочисленных развалинах храмов или в храмах вполне сохранившихся, настолько же эпоха неприятельских вторжений, постоянных побоищ и разорений заявляет себя в разных развалинах и сохранившихся разных стратегических сооружениях. В этом отношении почти каждое не новое поселение Осетии, особенно в ее центре — в горной полосе, имеет немых, но прочных свидетелей самого отдаленного прошлого в ее жизни. Так как в горной местности районы для тех или других сооружений уже самым ее рельефом умаляются до minimum’a какой-нибудь квадратной десятины на целую родовую группу населения, то весьма легко допустить в сооружениях его древность, соответствующую периоду первоначального появления этой группы на занимаемом месте. Если на равнинах перемена, напр., окружающих условий, вражеские нападения, увеличение населения и т. п., могли вести к замене старых стратегических пунктов новыми, то в горной местности все подобные причины вели только к поправкам древних сооружений, пристройкам, приспособлениям, но отнюдь не к оставлениям или уничтожениям их. Последнее обстоятельство нам случалось проверять лично почти во всех поселениях Осетии и преимущественно в поселениях горной полосы. Так, напр., нам случалось видеть немало развалин, иногда даже едва заметных, древних храмов, но весьма мало развалин собственно стратегических сооружений. Последнее обстоятельство объясняется, конечно, тем, что стратегические сооружения, как предмет потребности более острой, безотлагательной и, так сказать, исторически-постоянной, чем потребность в храмах, пользовались в деле охранения особою неусыпною заботливостью со стороны населения. Так как постройка новых укреплений на новых пунктах не допускалась самою местностью, то эта заботливость, как мы выше сказали, естественно сосредоточивалась на сохранении укреплений наличных, уже дозволенных условиями местности.
В виду этих условий, обставлявших существование осетинских укреплений, можно предполагать, что многие из них, при всей своей сохранности, гораздо древнее таких храмов и вообще сооружений не стратегических, которые, сравнительно с башнями, стенами и вообще стратегическими сооружениями, кажутся руинами и развалинами. В то время, как укрепления эти, временно страдая от таранов, крючьев и т. п. мало-разрушительных осадных орудий времен готфов, гуннов и других народов, вторгавшихся в осетинские ущелья, — при малейшей возможности, неизбежно возобновлялись вновь, христианские храмы, построенные в намеченные нами периоды распространения христианства, как дело посторонней инициативы, проявившейся притом урывками, по временам, очевидно, оставались после вражеских разгромов и порчи от времени без возобновления или являлись с незначительными поправками. A такие вражеские разгромы, судя по общему характеру событий того времени на Кавказе, были весьма часты. Это было время нашествий и вторжений разных народов на Кавказ с севера и юга. Так в 351 г. северные варвары вторгаются в Армению, в 513 г. гунны сабиры вторгаются чрез Дарьяльское ущелье . В то же время с восточного Кавказа на Осетию напирали персы, прорвавшиеся в Дагестан и потом к западу до Дарьяльского ущелья, завладев, таким образом, частью осетинских земель. Кроме этих и подобных им выдающихся фактов, имевших вообще для христианства Осетии значение разрушительное, ее тогдашнее прошлое было наполнено враждою с другими малоизвестными нехристианскими народами, бродившими на северном Кавказе, — обстоятельство, которое, в, связи с предыдущим, конечно, не оставалось без разрушительного влияния на неокрепшие факты христианства в осетинских ущельях. И это христианство, после первого своего распространения — во времена Св. Нины, в IV в., может быть, и исчезло бы в Осетии даже в таких проявлениях, которые, судя по аналогии этого факта с подобным в наше время, вероятно, представляли соединение языческих верований с христианскими обрядами и т. п.; может быть, тогдашние храмы, постепенно разрушаясь, были бы забыты даже как места религиозного почитания, — и все это исчезло бы до времен царицы Тамары, если бы Осетия не подпала в половине VI в. под временное влияние римлян при Юстиниане I и Юстиниане II (522—556 г.). Это был период, вообще замечательный тем, что греческие миссионеры тогда особенно успешно распространяли христианство на Кавказе. Наибольшие следы его встречаются в западном Кавказе, как ближайшем пункте для деятельности греческих миссионеров, свидетельством чего служат древние храмы, более или менее сохранившиеся от разрушения в недоступных пунктах горных ущелий.. В Осетии же, как более отдаленном пункте, влияние греческих миссионеров выразилось, по всей вероятности, в некотором возобновлении того, что было насаждено во времена Св. Нины и полуразрушено дальнейшими событиями. По мнению д-ра Пфафа, одним из следов древнегреческого влияния на Осетию можно пометить осетинское название «Юс-дзуар» (Юс-святой), относящееся к одному из мест осетинских народных празднеств. Напоминая первым словом «Юс» имя Юстиниана и относясь к месту, глубоко почитаемому населением, означенное слово как бы указывает, что в фактах его исторического происхождения находятся с одной стороны известность Юстиниана, а с другой — существование храма, почитание которого, после его разрушения, перешло на самое место храма.. Хотя древних храмов много и в Осетии, но они, судя по их архитектурным признакам, принадлежат к иной группе исторических памятников, чем храмы западного Кавказа. Первые, напр., почти во всех случаях представляют один архитектурный тип: четырехугольные здания небольшой величины, без всяких архитектурных украшений, а последние (как, напр., в Хумаринском ущелье, на левом берегу р. Кубани) довольно красивые многогранные здания с куполами, колоннами и другими архитектурными украшениями. Но влияние греков на Осетию не могло быть значительным в деле восстановления христианства между прочим потому, что оно встречало постоянное противодействие в врагах Юстинианов — персах, с которыми греки вели ожесточенную борьбу. При неудачах греков, персы тем свободнее вторгались в пределы северного Кавказа и Осетии, что ими был покорен восточный Кавказ. В VIII в. христианство Осетии встречает нового, еще более опасного и непримиримого врага: на Кавказ вторгаются арабы, исступленные разрушители христианства во имя тех посул своей религии, которые так льстят человеческой природе восточного темперамента. Шесть лет спустя, в 728 г., происходит движение хазаров чрез Кавказские горы. С постепенным распространением на Кавказе магометанского элемента, в Осетии постепенно разрушались и труды греческих миссионеров по распространению и поддержанию христианства. Не встречая в последующие годы никакой поддержки к своему сохранению, христианство, наконец, в 931 г. совершенно исчезло в Осетии, так что год этот считается годом отпадения осетин от православия. Впрочем, как и всякое религиозное верование, не уничтожающееся сразу, христианство Осетии, очевидно, исчезло только в смысле, так сказать, наиболее заметного своего проявления, оставив свои следы в разных второстепенных обрядах, поверьях народа и т. п. Предположение это тем боле не безосновательно, что Осетия еще не была совершенно изолирована в дальнейшей своей судьбе от влияния элемента христианского. Так, обособившись от Грузии, своей прежней руководительницы в христианстве, и сохранивши, благодаря своей живучести и воинственной энергии населения, некоторую самостоятельность даже и в периоды намеченных событий, Осетия скоро начала тяготеть к Византии в роли ее военной наемницы. Эта роль имела за собою достаточные основания в том характере осетинского племени, который был неизбежным последствием исторических обстоятельств. Постоянные нападения врагов на Осетию развили в населении воинственный характер; разнообразие же нападавших, устранившее возможность одному врагу надолго основаться в местах завоевания и тем наложить на покоренных сковывающий, подавляющей энергии элемент власти, — давало этому населению некоторый простор для самостоятельной, свободной жизни, соединенной, впрочем, с постоянными тревогами и беспокойством. Последнее обстоятельство, конечно, значительно усложнялось экономическою скудостью края, где бойни и кровопролития отвлекали силы населения в оружии, где, поэтому, экономическая производительность, вследствие постоянного переполнения края разными потребителями и разрушителями, могла быть только скудною и ничтожною. Таким образом воинственность, с чувством тяготы и недовольства жизнью на родине, естественно развили в населении тот дух авантюризма, который и увлекал его в ту или другую сторону, смотря по историческим условиям. Осетии он привел к роли военной наемницы Византии тем удобнее, что этой роли предшествовала некоторая политическая зависимость от нее во времена Юстинианов. — Наконец в 867 г. Осетия сталкивается в первый раз с древнею Русью — это был известный поход воинственного Святослава в страну яссов. Факт этот, впрочем, бесследно исчез в осетинском прошлом уже по одному тому, что подобное, как было выше сказано, представляло тогда в жизни осетинского племени обыденное явление.
Одним из последующих результатов вторжений в Осетию иноплеменников была более или менее значительная примись к осетинскому населению чуждых национальных элементов.
В общественной жизни она проявилась дроблением племени на разнообразные группы, отличавшиеся или по обычаям, языку и т. п., или по правовым сословным привилегиям; причем группы, обособленные одна от другой условиями местности, жили изолированною друг от друга общественною и политическою жизнью. Но когда прошел первый период иноземных вторжений и влияний, Осетия в XI и XII вв. из раздробленного на группы племени, без определенной политической формы, мало-помалу сплотилась в одно целое и, под управлением царя Ордуре (1019 г.), образовала феодальное государство. Это был период ее высшего могущества и политического процветания, когда она имела все обычные функции правильной государственной жизни: столицу, администрацию, суд и т. п. «Осетинская царская фамилия», говорит д-р Пфаф; «возвысилась уже настолько, что царь Карталинии и Абхазии женился на… дочери осетинского царя». Сношения с Византиею, укреплявшиеся 2—3 случаями выхода замуж осетинок за членов царского дома Византии, познакомили осетин отчасти с византийской роскошью и цивилизациею тогдашней эпохи. Вообще же XI век был веком наибольшего экономического и политического процветания и благоустройства края. В привилегированных классах населения, которые естественно должны были образоваться вследствие исторических и культурных условий быта народа, царствовала роскошь и некоторая утонченность жизни. То и другое было, так сказать, естественным проявлением подражательности молодого народа тому, что он видел у народа более возмужалого политически и с более высокой культурой, каким был народ Византии. По словам д-ра Пфафа, в Осетии даже «там и сям распространялась грамотность, о чем свидетельствуют надписи, найденные в развалинах осетинских церквей». Впрочем, в виду того, что надписи эти делались почти исключительно на грузинском языке, источником такого письменного образования надо признавать Грузию.
В конце ХII и начале XIII в., как было указано ваше, Грузия снова является христианской просветительницей Осетии в лице своей царицы Тамары. В это время уже не было тех разрушительных вторжений, которые прежде расстраивали политически порядок Осетии, оттого в ней могло удобно привиться новое высшее насаждение нравственной жизни. Как мы выше сказали, сношения с Византиею не могли не отразиться на нравственном строе осетин и, хотя слабо, сохраняли и поддерживали в них семена христианства. Христианские верования осетин, хотя и искаженные магометанством и остатками языческих верований, тем не менее давали готовую почву для просветительной деятельности царицы Тамары. Этим отчасти можно объяснить тот быстрый успех, который делала в то время христианская проповедь и на южных, и на северных склонах Кавказско-осетинского хребта, восстановляя здесь в целых десятках церквей полузабытое служение Богу Живому. Этого мало: христианство могло быть введено только по форме, народ мог оставаться с прежними верованиями, но в Осетии восстановление христианства было действительно глубоко-нравственным религиозным событием, и первый весьма существенный признак такого значения этого события указывается тем блестящим ореолом популярности, искреннего, глубокого благоговения и почитания, каким окружено в памяти народа, без различия вероисповедания, имя царицы Тамары («Тамар-дэдопали»). Можно также отчасти предположить, в виду первого брака Тамары с русским кн. Георгием Боголюбским, что время это не осталось бесследным в знакомстве русских с Осетиею. В настоящее время, как народные предания, так и более или менее достоверные исторические данные относят ко временам царицы Тамары не менее 27 храмов, частью вполне сохранившихся, частью находящихся в состоянии развалин, глубоко почитаемых окрестным населением.
Время царицы Тамары глубоко запечатлелось в народной памяти, между прочим и потому, что Осетия стала тогда в зависимые отношения к Грузии не только в религиозном, но и в политическом отношении. Эта зависимость сделалась тем неизбежнее, что в Осетии в то время проявились сильные феодальные раздоры, перешедшие впоследствии в ожесточенную кровавую вражду между феодалами, в ожесточенную междоусобицу, полную смут, беспорядков, совершенно ослабившую внутренние силы Осетии и сделавшую ее неспособной для роли самостоятельного государства. С этого же времени судьба южных осетин безраздельно слилась в своем дальнейшем политическом существовании с судьбою Грузии.
Спустя несколько лет после царствования царицы Тамары, северная Осетия, вместе с другими народами северного Кавказа, сделалась данницею Тимура, орды которого наводнили тогда предгорья и равнины северного Кавказа. Эта зависимость, вследствие возникшей тогда вражды между феодальной Осетией и Грузией, была, впрочем, не только не тягостною для Осетии, но даже в интересах осетинских феодалов, так как поддержка татар дала возможность последним освободиться от зависимости и влияния Грузии. В период этого освобождения, в конце XIII в., сопровождавшегося ожесточенной войной между феодалами Осетии и Грузии, из среды осетин выделился военными подвигами Оси-багатар, сделавшийся впоследствии героем осетинских народных сказаний, а по иным вариациям, даже героем — родоначальником осетин. Так как последние приурочивают к производству от «Оси-багатар» название «осетин», — слова так же чуждого осетинскому языку, как, напр., «кавказцы», «горцы» и т. п., то, очевидно, что они имеют недавнее, не национальное происхождение и относятся к той поре, когда книжное «осетины» стало входить в употребление и у туземцев. В пользу этого можно привести еще доказательство и из области лингвистики: окончание слова «тин», при производстве названия народа от «Оси» так же не соответствует фонетическим законам осетинского языка, как лат. us, греч. , фр. ion, al и т. п. — окончаниям русским. Вот, напр., некоторые из производственных суффиксов в названиях жителей, произведенных от других собственных имен: ир-он, твалл-ак, куртат-ак и т. п.; между тем осетины, если и употребляют на своем языке русское название, то без сообщения этому названию своего суффикса, который по аналогии с подобными примерами должен был бы отличаться от суффикса русского.
Надо полагать еще, что сказание об Оси-багатаре получило некоторые вариации, сравнительно с своею более старинною и более приближавшеюся к истине редакциею, в виду того, что оно несколько лет тому назад служило, так сказать, основанием в определении сословных прав, производившемся специальною по этому делу комиссиею; причем одно, напр., желание причислить себя к потомству Оси-багатара могло повести к весьма существенным вариациям относительно места его жизни и деятельности. Впрочем, последнее определяется и с достаточною точностью — историческими сведениями грузинских летописей. Историческое значение Оси-багатара в прошлом осетинского племени состоит в том, что он был объединителем феодальных групп, которые, враждуя до того времени между собою, тем самым дали возможность овладеть Осетиею феодалам Грузии. Впрочем, объединение это распространялось не на все осетинское племя, а только на центральную часть его, населявшую среднее ущелье р. Ар-дона с его притоками. Здесь была и главная резиденция Оси-багатара, после изгнания из Осетии грузинских феодалов-завоевателей. Многие из древних сооружений Ардонского (Алагирского) ущелья исключительно приписываются народными преданиями Оси-багатару. Несколько лет тому назад, в древнем церкви одного из древних же поселений Ардонского ущелья — Нузала существовала даже и надпись, сообщавшая некоторые сведения об Оси-багатаре и его подвигах; но частью от времени, частью, как говорят, по умыслу, надпись эта в настоящее время почти уничтожена. Она была снята, как говорит д-р Пфаф, еще в 20-х годах и несведённая на многие иностранные языки будто бы сделалась даже известною в Европе. Впрочем, д-р Пфаф безусловно отвергаешь историческое значение этой надписи, т. е. ее древнее происхождение и считает ее своего рода подлогом под тон и характер, современные рассказываемым событиям.
Тем не менее мы считаем нелишним сообщить, что надпись эта имела следующее содержание: «Мы, девять братьев Гареджановы и Сахиловы, Оси-багатар и Давид Сослан с четырьмя царствами боровшиеся, Фида-рос, Джадарос, Сокор и Георгий, страшные для врагов (по другому варианту перевода на русский язык, последняя фраза выходит несколько вычурною: «с гневным взглядом смотревшие на врагов»). Наши братья Исаак, Роман, Василий сделались верными рабами, Христа. Мы имеем с 4-х сторон пути охранные, в Касарском ущелье замок, где брали плату с путников, мостовые, ворота. Я, в ожидании будущего века, жил здесь. Золотой и серебряной руды имеем столько же довольно, как воды. Кавказ покорил, с 4-мя царствами равнялся, у грузинского царя сестру отнял, не теряя своего достоинства и обычаев, но он настиг, нарушил клятву и взял на себя мой грех. Багатара утопили и истребилось войско Оси. Кто эти стихи будет читать, пусть помянет меня».
В числе признаков подложности нузальской надписи д-р Пфаф ставит хронологическую несообразность в сопоставлении ее имен, по его мнению, относящихся к разным периодам осетинской истории. Как ни обстоятельно такое мнение, но на наш взгляд надпись эта во всяком случае имеет серьезное значение уже по одному тому, что содержит ее в главнейших фактах вполне сходно с содержанием устных преданий об Оси-багатаре. Даже больше того: нам случалось лично слышать от рассказиков предания об Оси-богатыре ссылку и указания на нузальскую надпись как на доказательство верности сообщаемых ими сведений. С этой стороны, впрочем, даже умышленное извращение фактов нузальскою надписью имело за собою и определенные исторические факты, между тем как в устных преданиях об Оси-багатаре оно является, как нам случалось наблюдать, результатом и неумышленного приплетания событий и имен своего тесного уголка к событиям и именам всего племени. Доказывая подложность этой надписи, д-р Пфаф, между прочим, высказывает сомнение в том, чтобы в Осетии могли быть, как передают о том грузинские летописи, два Оси-багатара: в V и XIV вв. Но помимо отсутствия для этого сомнения более или менее положительных оснований, оно является случайным еще в виду того обстоятельства, что «Оси-багатар» на грузинском языке (как усвоенное с татарского) в буквальном переводе означает «осетин-богатырь» или «осетин-герой» и т. п. В виду этого можно предположить, что это слово, состоящее из двух слов, употреблялось грузинскими летописцами скорее в смысле нарицательного названия осетинских героев вообще, чем в смысле имени собственного. А так как слово «Оси», как собственное имя лица, в осетинском языке кроме рассматриваемого случая решительно не употребляется, то естественно допустить, что имя это, кажущееся собственным для осетинского уха, усвоено осетинами, может быть, даже вместе с самим преданием из грузинских источников. В этом последнем случае нузальская надпись приобретает значение как источник весьма важного, по своей распространенности, предания осетин об одном из выдающихся героев своего племени. В пользу такого предположения говорит отчасти то обстоятельство, что отсутствие в имени народного героя национального филологического элемента, как в данном случае, случай слишком исключительный, чтобы в нем не видеть, так сказать, постороннего источника, постороннего начала в сообщении фактов об этом герои. Вследствие этого нузальская надпись на грузинском языке, давшем имя народному осетинскому герою, имеет значение даже и тогда, если б она была лишь позднейшей эпитафией ему за подвиги, которые без этого, может быть, были бы забыты или разукрашены вымыслом до потери или затемнения их исторического смысла.
По устному варианту предания нузальской надписи, Оси-багатар имел несколько сыновей, которые, расселившись в разных местах, образовали собою отдельные общественные группы, отчасти сохранившиеся до настоящего времени и носящие названия по именам сыновей и потомков Оси-багатара. В общей характеристике, варианты предания об Оси-багатаре представляют собою как бы две группы: в одной Оси-багатар просто осетинский царь («ирон-пацаг»), в другой, реже встречающейся, — он еще и родоначальник («фцаг-пацаг», буквально — первый царь), осетинского племени. Последний вариант встречается по преимуществу там, где в хранителях преданий заметно знакомство с русским названием осетин, причем последнее как бы настраивает в тенденциозному производству названия осетин, от «Оси-багатара».
Увазание нузальской надписи на золотую и серебряную руду относится, конечно, частью к нынешнему Садонскому руднику, частью, может быть, к другим, забытым и заброшенным в последующий период, месторождениям минеральных богатств Осетии. Добыча руд из Садонского рудника, по мнению специалистов, производилась еще в самой глубокой древности. Вообще горное дело было развито у осетин в прежнее время весьма значительно, так что еще раньше XIV ст., когда Осетия была в периоде своего наивысшего политического процветания, осетины пользовались на Кавказе большою известностью, как отличные оружейники, кузнецы и т. п. В период Оси-багатара развитие металлической промышленности должно было найти для себя поддержку и поощрение в генуэзцах, которые стали посещать тогда Кавказ для торгово-промышленных целей. Тогда же в Осетии, по смыслу некоторых преданий, появились герои-пришлецы, подчинившие под свое влияние частные общественные группы не завоеванием и насилием, а простым превосходством личных качеств. Так, напр., предание рассказывает о пришлеце Баделе, который, имея у себя ружье, еще неизвестное тогда осетинам, сначала поступил, так сказать, на службу одной горной группы населения в качестве ее защитника от всевозможных врагов, а впоследствии сделался мало-помалу ее набольшим, ее распорядителем или хозяином. Такие же пришлецы, по преданию, явились и в другие общества. Сначала они обучали население лучшим хозяйственным приемам, а впоследствии сделались главами этих обществ. Факты, сообщаемые этими преданьями, находят для себя подтверждение в подобных же преданьях о пришельцах-незавоевателях и руководителях в мирной промышленной жизни в соседней с Осетиею Чечне и далее — Дагестане. Как здесь, так и в Осетии эти предания как бы археологически подтверждаются встречающимися в некоторых местах следами прошлой сельскохозяйственной культуры.
Объединение Осетии, совершенное Оси-багатаром в XIV стол., не было вполне достаточным для того, чтобы осетинское племя устояло пред дальнейшими враждебными влияниями на его судьбу. Да и трудно было простому герою храбрости и удальства распространить это объединение дальше временной связи для защиты от общего врага. Почти во весь означенный период своего существования Осетия подвергалась таким многочисленным и разнообразным влияниям со стороны чуждых национальностей, влияниям политического устройства, языка, верований и т. п., что, живя осетинское племя на равнине, оно неизбежно распустилось бы в водовороте и движении влиявших народных масс до потери всякой индивидуальности и обособленности; но в изолированной местности, заключающей в себе прочные преграды для обмена и эндосмоза национальных особенностей, препятствующей разъединению враждующего, соединению солидарного, все означенные влияния отразились в общем нравственно-политическом быту осетинского племени разнообразием всевозможных наслоений и видоизменений на общем первоначально-племенном уровне. Бывали, напр., такие случаи в жизни осетинского племени, когда на одну его группу влияла языческая национальность, на другую — христианская, на третью магометанская и т. д. Вступая же с осетинами в более близкие сношения, влиявшие национальности, вместе с новыми нравами, обычаями и т. п., вносили путем, напр., браков в племенные особенности означенных групп и примесь своего темперамента, характера и вообще производили изменения в самой существенной природе осетинского племени. Таким образом в многовековой период того прошлого Кавказа, когда он был местом народных водоворотов и беспрерывных приливов и отливов народных масс чрез осетинские ущелья, когда состав приливавших народных волн менялся почти в каждое столетие, осетинское племя, поставленное уже самою местностью в центре водоворотов, не могло не подвергаться существенным изменениям даже в своих группах, как со стороны сравнительно-первоначальной чистоты крови, так и со сто¬роны нравов, обычае и верований и т. п. Результатом такого прошлого осетин должна была явиться обособленность частных групп этого племени не только в обыденно-бытовой, но и в политической жизни. Общим соединяющим элементом таких групп в одно целое, составлявшим, так сказать, противовес означенным условиям и предупредившим расплыв осетинского племени в народных волнах Кавказа, были — язык и те особенности этого племени, которые вероятно выработались в столь продолжительный период и так глубоко сидели в его природе, что уничтожить их не могли и намеченные нами сильные исторические влияния. Но эта племенная солидарность была хотя и постоянною, но недовольно резвою, чтобы служить руководством в острых требованиях обыденной жизни. А самое существенное из этих требований — требование материального достатка, сытости, удобств жизни и т. п., в виду природы осетинского края, скудной теперь и, вероятно, еще более скудной в прошлое время, по всей вероятности, было тогда, так сказать, требованием полуголодной нужды, полуголодной, бедственной жизни со всеми лишениями невежества и бессилия пред природой. Усложняясь гибельными следствиями разрушительных иноплеменных вторжений, оно проявлялось в общем нравственном складе характера племени тем острым настроением, которое так же естественно заглушало чувства племенной солидарности, как естественно голод и вообще острые физиологические ощущения заглушают высшие чувства, симпатии и т. п. Здесь, по всей вероятности, причина беспрерывной вражды между группами осетинского племени, — вражды, заявлявшей себя разными обычаями мести, частью рыцарски-беспощадными, но больше меркантильно-снисходительными и примирительными лишь во имя экономического расчета. С течением времени на этом общем фоне групповых отношений более сложные политические условия объединили мелкие семейные группы в феодальные общества с таким строем, который неизбежно носил следы разнородных влияний власти и силы. Так, напр., в каждом таком обществе образовались группы, сходные по обще-племенным особенностям, но различные по общественным правам; образовалось то, что составляет общее историческое место в жизни настоящих, по величине, государств — сословия: высшее, среднее и низшее.
Материальные лишения, экономическая непроизводительность, составлявшие подкладку политической жизни осетинского племени в продолжительнейший период его существования в Кавказских горах, отразились весьма значительно на своеобразном суровом спартанстве обычаев в привычек осетин, воздержности их в образе жизни и вообще в сильном предубеждении к излишеству и баловству. Все это составляло характеристичную особенность даже таких случаев прошлой осетинской жизни, где, судя по примерам большинства, обыкновенно дается полная свобода человеческим слабостям к простым приятностям жизни. Насколько в одних случаях это обстоятельство приводит, так сказать, к снисходительным взглядам на факты физиологической сытости, кулинарного довольства и т. п., настолько же бедность и суровость осетинского быта, проявившись в обычаях мести крайнею меркантильностью, в сфере непосредственного потребления плодов экономической производительности края, проявились в обычаях воздержности и сурового отношения к делу. Представляя картины некоторой скудости и недостатков даже в случаях торжеств, когда, напр., яства в роде бараньей головки считались лакомством во время даже, свадебных и т. п. пиршеств феодалов, осетинская жизнь в обыденном быту населения, по всей вероятности, представляла крайнюю нужду, вызывавшую на набеги, грабежи и вообще хищничество. Где же не было последних условий прокормления, предупреждавших крайности экономических бедствий, там естественно возникали страшные голода, о которых сообщают народные осетинские предания; один из них, говорят, был так жесток, что люди поедали друг друга, родители своих детей и т. п. Помимо высказанных нами общих условий экономической жизни осетинского племени, достоверность этого предания можно определить даже и приблизительным указанием времени, когда могли бывать в жизни Осетии такие исторические, но не внесенные в историю факты. Они могли быть, напр., в последовавшем за процветанием Осетии периоде жестокой междоусобной вражды и неприятельских вторжений. Так как в период процветания Осетии, главные осетинские ущелья были населены весьма густо, а в одном из них был даже и большой город — столица, то при расстройстве политического порядка от междоусобной вражды и неприятельских вторжений, экономическая производительность края, скудная и в благоприятное время, была так ничтожна, что масса населения, скученная в бесплодных ущельях, неизбежно подвергалась всем крайностям голодной нужды. Впрочем, последнее обстоятельство, если не в резких случаях повального голодного мора, то в обыденных случаях материальной нужды, в периоды осетинской истории после XIV стол., в общем представляло собою картину медленного вырождения племени от скудной бедственной жизни. Нужда привела напр., к обычаю вытравливания матерями плода, истребление детей, продаже их в рабство и т. п. обычаям, которые обнаруживали как бы в своем роде инстинкт приспособления к окружающим условиям. Некоторую поддержку в материальном быту осетинского племени, хотя может быть и в ущерб другим условиям его политической цельности и самостоятельности представляли собою случаи поступления осетин на службу Византии в качестве вольнонаемного войска. Они продолжались с перерывами, как мы выше сказали, почти во весь период более известного существования осетинского племени. Но с XV стол., когда Византия была осаждена турецкими полчищами, эти выходы на сторону, отчасти ослаблявшие неблагоприятные условия тесноты населения при скудной природе, мало-помалу прекратились. С этого же времени в религиозно-политической жизни Осетии, начался новый уже 4-й период перемены религиозных верований. Осетия, частью христианская со времен крещения ее Св. Ниною и Тамарою, частью языческая, в зависимости от татарских полчищ, начала подпадать под влияние магометанства. Распространяясь огнем и мечом среди народов Кавказа, магометанство достигло Осетии в ее ближайших соседях — кабардинцах, которые приняли его от своих политических союзников — покорителей, Крымских татар.
Настроенные предыдущими столкновениями с кабардинцами к враждебным с ними отношениям, осетины встретили это магометанство ожесточенным отпором. Между обоими племенами возникла продолжительная, четырех вековая война, без перерывов и примирений. Как племя более многочисленное и сильное, кабардинцы постепенно поражали осетин и обращали их в магометанство. Не имея достаточно сил для покорения всего осетинского племени, кабардинцы тем не менее завладели почти половиною осетинской земли, распространив свое магометанство в покоренном районе, и мало-помалу начали проникать уже вглубь осетинских ущелий.
Но дальнейшему окончательному покорению Осетии кабардинцами, вместе с тем уничтожению в ней христианства, помешали события в тылу кабардинцев, отвлекшие их внимание и силы к северу, где, в холодной туманной дали, для Кавказа уже начал вырисовываться неясный силуэт русского могущества.
В половине XVI стол. соплеменники кабардинцев — победителей осетин, жители окрестности г. Бештау признали над собою владычество Иоанна Грозного. Этот шаг русской власти к Кавказу, устранив влияние крымцев на равнинах северного Кавказа и нарушив систему распространения кабардинского элемента, бывшего в союзничестве с крымским, собственно для осетин послужил как бы началом спасения их от полного подчинения кабардинцам. Война осетин с кабардинцами продолжалась, но кабардинцы, потеряв прочную точку опоры в поддержке крымцев, с вмешательством в дела Кавказа русских, и отчасти ослабев от других обстоятельств в политической жизни своего племени, в своих завоевательных посягательствах на Осетию уже не шли дальше беспрерывной блокады ее горных ущелий. Таким образом на равнинах и предгорьях Осетии в XVI и XVII веках жители ее сделались магометанами и данниками Кабарды; население же горных ущелий, запертое как в осажденной крепости кабардинскими наездниками, влачило хотя и самостоятельное, но бедственное существование с материальной нуждой и военными опасностями. Это население хотя смутно, но еще помнило христианского Бога, почитало древние христианские храмы, сохраняя их от разрушения и совершая вблизи них во имя христианских святых, от которых остались в памяти народа одни только имена, языческие жертвы и языческие обряды. Оно помнило, как помнит даже и теперь, имя своей ближайшей по времени христианской просветительницы Тамар-дэдопали, может быть даже и имя своего временного христианского покровителя Юстиниана, если только название одного древнего храма в Осетии — «Юс-дзуар» (Юс-святой) оправдывает такое предложение. Может быть, это горное население с этими именами соединяло и ожидание какой-нибудь помощи или из страны Тамар-дэдопали (Грузии), или из страны Юса; но помощи не было. Страна Тамар-дэдопали, отделенная от них хоть и высокими, но не недоступными в своих вершинах горами для крепконогого горца, сама в это время была на краю гибели, в положении мало отличавшемся от положения Осетии. Из страны Юса, куда ходили их деды и отцы, как наемная военная сила, помощи ждать было также нельзя: ее еще более, чем кабардинцы Осетию, разорили дотла свирепые турки. Страна Тамар-дэдопали в это время, как сказано, сама была на краю гибели, сама искала помощи: в 1586 г. Кахетинский царь Александр II искал покровительства у царя Феодора Иоанновича. И эта русская помощь, если не для личных интересов враждовавших между собою владетелей Грузии, то вообще для спасения христианского нравственно-человеческого элемента на историческом Кавказе, эта русская помощь уже приближалась. В 1587 г. она уже прочищает себе дорогу и к Кавказским горам — твердыням, к Грузии и Осетии сначала построением Терского города при устье Терека, затем экспедицией кн. Хворостина, для разорения Шамхальской столицы Тарков и постройки Койсанского острога, который потом в 1604 г. заменен креп. Тарками. С XVII столетия начинается уже целый ряд фактов поступательного движения на Кавказ русской силы, вызывавшейся также целым рядом просьб о помощи и покровительстве со стороны грузинских царей: в 1618 царя Теймураза I, в 1621 г. Георгия III, царя Имеретии и Мамия II, владетеля Гурии, в 1636 г. — Мингрельского дадиана Левана II. В 1639 г. царь Теймураз I признал над собою власть царя Феодора Михайловича, а в 1650 г. Царь Имеретии Александр присягнул на подданство России. С поселением на р. Тереке стрельцов и казаков с Дона в 1658 г., покорением Дербента в 1722 г. и, наконец, с принятием в подданство России кабардинских князей в 1732 г. начинается уже период положительного властного влияния России на дела Кавказа.
Рядом с усилением русского влияния на Кавказе совершается целый ряд других фактов, способствовавших упрочению зависимости Грузии от России. Имея, по-видимому, мало непосредственной связи с жизнью осетинского племени, и, по-видимому, также мало отношения к христианской и угнетенной его части, факты поступательного движения России на Кавказ отразились прежде всего в судьбе Осетии отвлечением и ослаблением завоевательных притязаний на Осетию кабардинцев. Когда же передовые русские силы, в конце XVII стол., появились на кабардинских равнинах pp. Терека и Малки, и отдаленный могущественный покоритель стал уже непосредственно в тот район, где кабардинская удаль давила осетинское племя, кабардинцы, занятые заботами о своей безопасности, должны были естественно еще более ослабить завоевательные поползновения на своих соседей. В подобных же условиях, по общему характеру зависимости и подчинения своим сильнейшим соседям, жили и осетины южного склона Кавказских гор, в пределах Грузии. После того как для осетин и северных, и южных миновало время Оси-багатара, объединившего тех и других в борьбе с их общими тогдашними врагами — грузинскими феодалами, и когда северные осетины, испытав нашествие крымских татар, а затем персиян, сделались предметом завоевательных притязаний кабардинцев, южные осетины, населявшие верховья р. Риона и притоки р. Куры: Лияхву, Арагву и Ксанку, постепенно подпадали под власть грузинских феодалов. Так как история Грузии с XVI ст. до присоединения к России представляет собою лишь целый ряд внутренних войн, происходивших как между главными владетелями Грузии — царями, так и между второстепенными феодалами или эриставами, причем войны эти в своем хаосе вражды и кровопролития нередко усложнялись еще и вторжениями разных пришельцев, опустошавших страну: лезгин, персов, туров и т. п., — то очевидно, что прошлое осетин южного склона также состояло в то время из постоянных опасностей, неурядиц и вообще обстоятельств и событий, характеризующих собою тяжелое положение тогдашней Грузии. Как и на сервере, христианство южных осетин весьма много пострадало от магометанства и завоевательного давления со стороны пришлых народов. Последнее в особенности относилось к тем группам южных осетин, которые были обособлены от массы населения грузинского, представлявшего как бы главное ядро христианства в его разветвлениях по Кавказу. Но и помимо отчуждения религиозного, обособленные от Грузии — южные осетины, по-видимому, еще не вполне были с нею солидарны и в политической жизни. Так, напр., грузинские летописи замечают случаи, где осетины, еще в период своего неполного подчинения грузинским феодалам, вместе с соседними горцами, вторгались вглубь грузинской страны для грабежей и опустошений. В числе героев такого прошлого встречается также Багатар, третий в истории осетинских военных событий. Впрочем, соединение южных осетин с Грузиею было для первых не улучшением, а ухудшением их исторической судьбы: оно привело к тому, что осетины сделались крепостными грузинских феодалов. При слабости грузинских царей и отсутствии высшей контролирующей государственной власти, все порядки Грузии тогда основывались только на личном произволе феодалов. С этой стороны, распространение русской власти на Кавказе, вносившей дух объединения и государственности в политическую жизнь страны, отличавшейся диким разнузданным произволом мелких владетелей, имело для южных осетин то же значение, как и для осетин северных: оно было зарею-вестником лучшей жизни для христианства и для всего политически-подавленного, бесправного, угнетенного. Связь и дружественные сношения, установившиеся между Россиею и Грузиею, прежде всего отразились на оживлении в Грузии христианского элемента. Придавленное и угнетенное до этого персидским и татарским магометанством, христианство, по мере приближения русской власти к Кавказу, мало-помалу начало освобождаться от гнета врагов и приобретать условия свободного распространения и обновления среди обывателей Закавказья и народов, живших с осетинами в большей или меньшей политической и религиозной солидарности. Так, напр. в 1744 г. грузинское духовенство учредило на северном Кавказе «Осетинское подворье» для обращения в христианство осетин, которые уже известны были своею склонностью и расположением к христианству. В это время русское владычество распространилось почти до предгорий северного Кавказа, причем большая часть кабардинцев, врагов Осетии, находилась уже в подданстве русском (1771 г.). Хотя административное неустройство, неизбежное в первые периоды покорения края, давало кабардинцам свободу на продолжение прежних враждебных действий по отношению к Осетии, но это был уже не разгул сильного врага, а мелкие нападения урывками. Впрочем, русская власть, постепенно приближаясь к Грузии, сдерживала кабардинцев даже и в мелких разбойничьих нападениях на осетинский район. В это время Осетия представляла собою последнюю разъединительную полосу между русскими владениями и Грузиею, в 200—250 в. ширины, от восточного поворота р. Терека до нижнего течения р. Арагвы. Осетины, предрасположенные к христианству и русским, жили в глубине горных ущелий, за 150—160 верст от русской военно-пограничной линии; они были разъединены от русских, впрочем, не столько расстоянием, сколько враждебным русским магометанским населением предгорий и нижних ущелий, состоявшим частью из осетин же, частью из кабардинцев, еще не вполне покоренных русскими. Таким образом, приближаясь в Грузии, русские встречали в осетинах, ближайших к русской пограничной линии, врагов и хищников, которые покорялись лишь на короткие периоды, пока русские войска были недалеко; в осетинах же дальних русские встречали миролюбие и дружественное к себе расположение. «Осетинское подворье», о котором мы сказали выше, было устроено в районе первой группы осетинского населения, ближайшей, к русской пограничной лиши. Как ни было, по-видимому, это обстоятельство благоприятным для движения русских вглубь Кавказа, тем не менее означенная полоса, отделявшая русскую пограничную линию от Грузии, представляла довольно значительные затруднения в наступательных движениях русских. Впрочем, покорить эту группу хищников, во всяком случае, едва ли составляло особые трудности; но дело это значительно усложнялось тем, что горцы как описываемого района, так и всего Кавказа, в то время находились под сильным влиянием враждебной России—Турции. Так, напр., устройство «Осетинского подворья», как приспособления к делу миссионерства, возбудив сначала неудовольствие кабардинцев, а потом и самой Турции, возбудило последнюю протестовать против него даже путем дипломатическим. Обстоятельство это, которому неизбежно предшествовали разные враждебные посягательства со стороны магометан, привело к тому, что «подворье», в котором предназначалось даже устройство школы, ограничилось хотя, в своем роде, и полезною, но другою ролью. На «подворье торговали привозимою из Кизляра вялою рыбою и всякими мелочами, приискивая также проводников» для проезжающих из Грузии. Не смотря на протесты Порты, «доверенностью и знакомством» подворье держалось до 1769 г., когда было «наущением кабардинцев разорено в конец».
В то время центром миссионерства был г. Моздок. Осетины и вообще туземцы, принявшие христианство, переселяясь в Моздок, кроме приюта и защиты от врагов, получали по 20 руб. на первоначальное обзаведение. Еще большее значение имел Моздок для туземцев-холопов: стоило только такому холопу, тяготившемуся своей неволей, явиться в Моздок, принять христианство — и он делался свободными Подобные случаи были особенно благодетельны для осетин, так как их было не мало в неволи у кабардинских владетелей. Эти холопы-осетины в большинстве представляли добычу кабардинских наездников, захваченную во время их вторжений в осетинские поселения. Впрочем, возбудив со стороны кабардинских холопов-владельцев жалобы и неудовольствия, означенные случаи спасения холопов от рабства стали впоследствии обставляться все большими и большими затруднениями.
Благодаря всем означенным условиям, в Моздоке почти в один год существования миссионерской деятельности было более 200 новокрещенных поселенцев. Как в этом, так и в следующих случаях обращения в христианство большинство новообращавшихся были осетины. С 1771 по 1792 год Осетинская комиссия обратила в христианство 6657 человек. В числе осетин, принявших христианство, между прочим было несколько лиц из влиятельных владетельных осетинских фамилий. Факт этот ясно указывает, что принятие христианства стало тогда делом не одних только побуждений — воспользоваться, напр., денежною помощью и защитою от врагов, но и делом уже вышедшим из своего, так сказать, практического начала. Можно также предположить, что эти результаты распространения христианства были бы еще боле значительны, если бы движение русских вглубь Кавказа не было приостановлено возникшею тогда войною с Турциею. Но и помимо этого резвого случая, как помехи делу, влияние русских на туземное население Кавказа встречало постоянное враждебное противодействие со стороны Турции. Оно выражалось прежде всего в постоянном подстрекательстве населения чрез шпионов и агентов против русских не только в периоды открытых враждебных отношений России к Турции, но и в периоды мира. Эти шпионы и агенты обыкновенно разъезжали по Кавказу, развозя и раздавая владетелям—магометанам турецкие фирманы, преисполненные торжественных обращений к «правоверным» за содействием по изгнанию и искоренению гяуров и еще более торжественных обещаний — прислать для этой цели «многочисленные победоносные войска».
Одновременно с стремлениями грузинского духовенства в распространении христианства на северном Кавказе появились признаки такой же деятельности со стороны вездесущих иезуитов. Так в «Осетинское подворье» явились два католических патера и заявили, что они имеют от папы «разрешение проповедовать слово Божие». Впрочем, встретив со стороны начальства, жившего в Моздоке недалеко от подворья, решительное запрещение не только на проповедование, но и на пребывание в Осетии, патеры не могли воспользоваться «разрешением папы» и должны были немедленно удалиться. В «деле о высылке из Осетии римских патеров» высказываются догадки, что они, по всей вероятности, — два капуцина, высланные из Астрахани в 1756 году по жалобе армянского епископа на обращение армян в католичество и приехавшие в Осетию «под видом купцов из Ахалциха для обозрения кистинского народа и православной церкви построенной у них при р. Балсу».
Систематическая миссионерская деятельность русских на северном Кавказе началась с 1745 г. присылкою по воле Императрицы Елизаветы Петровны в Кизляр нескольких миссионеров, с специальным назначением проповеди христианства среди кавказских народов. Но так как миссионеры эти не имели необходимых для своего дела условий — знания языка, нравов, обычаев и т. п., то, очевидно, деятельность их не распространялась дальше редких отдельных случаев крещения новообращавшихся. По строгой оценке этого дела одною из позднейших комиссий первые миссионеры лишь «воспользовались благостью видов правительства и щедротами его для собственных выгод своих» и обратили в 21 год всего 2142 чел. Продолжением этого миссионерского дела явилась «Осетинская комиссия» в г. Моздоке, — передовом русском форпосте того времени на среднем Кавказе. Она была предназначена специально для осетинского района, который начинался приблизительно в. 50—60 верстах от Моздока. По своей административной организации, Осетинская комиссия представляла собою отчетливое «штатное» учреждение: на содержание ее было назначено 1,300 p. ежегодно; одну половину ее штата составляли русские духовные, а другую грузинские, знавшие осетинский язык. Но кроме собственно-религиозной деятельности, в цели комиссии входила и деятельность общепросветительная: при комиссии была устроена школа, служившая для осетинских детей источником не только нравственного, но и материального блага; так напр., каждый ученик школы получал в виде платы или жалованье по 2 рубля в месяц, — сумма по тогдашнему времени весьма значительная для содержания и взрослого. Впрочем, деньги эти впоследствии стали выдаваться не питомцам школы, а их родителям, — обстоятельство, поставившее, по донесению об этом протопопа А. Лебедева, начальника комиссии, питомцев школы в положение бесприютных нищих.
Таким образом с половины XVIII стол. г. Моздок стал притягательным пунктом для осетинского населения почти во всех обстоятельствах его жизни. В виду высказанных нами обстоятельств вражды осетин с кабардинцами и бедности осетинского населения, означенные меры, как выдача денег, представляли, очевидно, меры тем более обильные результатами по привлечению к русским осетинского населения, что оно и без того было предрасположено к русским, как к защитникам против хищничества кабардинцев.
Таково было общее положение дел, имевших большее или меньшее отношение в Осетии, к началу войны с Турциею в 1768 г. В период этой войны произошло весьма важное не только для Осетии, но и для Кавказа событие: генер. Тотлебен, главнокомандующий войсками Кавказа, перешел с своим отрядом в 1769 г. по ущелью Терека и Арагвы (нынешней Военно-грузинской дороге) в Грузии, — это был первый переход значительных военных сил чрез ущелье, окаймленное горцами, на половину враждебными русским. Благополучный исход этого первого военного шага чрез Кавказский хребет, весьма много зависел от содействия осетин, между которыми были уже вполне преданные русским: они, напр., к приходу войск расчистили дорогу, построили мосты и т. п. При этом особенною преданностью русским интересам выдались владетели наиболее важных пунктов дороги: Дударов — в начале ущелья и Казбек — у главного перевала через хребет; оба они и во все последующее время сношений с Грузиею оказали немало услуг русской административной деятельности в крае. Обстоятельство это тем более важно, что осетины Терекского ущелья и ближайшего к нему района были тогда почти все магометане и представляли таким образом среду, весьма легко поддававшуюся враждебным подстрекательствам против русских. Переход через горы, распространив так или иначе русское влияние на южный Кавказ, вместе с тем неблагоприятно отразился на северном Кавказе ослаблением его военных сил, результатом чего явилось ослабление сдерживающего, устрашающего влияния русской власти на полудиких хищников. Турецкие фирманы, таившиеся до того времени под спудом лукавства и лицемерной преданности русским владетелей Кабарды, в короткое время возмутили почти все магометанское население переднего Кавказа. Распространяясь от верхнего течения р. Малки — центра Кабарды, это возмущение перешло на группы осетин-магометан, населявших предгорья Кавказа и ущелья Военно-грузинского пути и составлявших таким образом как бы враждебную грань между русскими и осетинами-христианами горных ущелий в центре Осетии. Впрочем, грань эта не была резко очерченною группою враждебного населения; и на своем протяжении, не по своей ширине она разнообразилась всеми оттенками отношений: рядом, напр., с населением, заведомо враждебным, встречалось население, или вполне преданное, заявлявшее даже желание выселиться в русские пределы, или преданное до первой важной неудачи русского оружия, до первого слуха, что «сюда скоро придет большое турецкое войско и выгонит русских». Подобное же, но только с меньшим числом случаев преданности, встречалось и среди ближайшего кабардинского населения. Впрочем, возмущение этого времени продолжалось не долго: с прибытием из России новых войск, оно было довольно успешно подавлено в своих главнейших пунктах генер. Медемом. Одним из таких пунктов было ущелье Терека, как соединительная линия с Грузией. «При командах, посланных для усмирения осетинцев, живших на дороге в Грузию, к преклонению их много способствовали один из владельцев Малой Кабарды, сопровождавши эту экспедицию добровольно, из одной только преданности русским властям. Это успешное «преклонение», по всей вероятности, не мало обусловливалось и тем, что умиротворитель осетин был из того же района, откуда до этого времени являлся и возмутитель.
В то время как осетины-магометане, населявшие ближайшие места в русской пограничной лиши, представляли во всяком случае беспокойных соседей, осетины центральных горных ущелий искали случая сблизиться с русскими и, так сказать, сами шли на встречу своим новым покровителями Последнее особенно заметно выразилось в интересе русского правительства минеральными богатствами Кавказского края. А интерес этот, судя по некоторым данным, был весьма значителен. Так, еще в половине XVII стол, царь Алексей Михайлович посылал на Кавказ специальную экспедицию для разведки его минеральных богатств, — дело, окончившееся, по отдаленности этого края, по всей вероятности, без всяких последствий. В описываемое время приближения русских к Кавказскому хребту, в 1768 г., русское правительство сделало новую попытку к исследованию означенных богатств и также отправило для этого специалиста «гиттен-фервальтера» Вонявина. Вонявин осмотрел некоторые, вероятно, ближайшие к пограничной линии места и нашел там даже «признаки золота». Впрочем, более подробному и обстоятельному исследованию минеральных богатств края помешали волнения между горцами, возникшие, как мы выше заметили, одновременно с турецкою войною. Но как только кончилась эта война, и внимание местного начальства на Кавказе, отвлеченное до того на острые интересы усмирения и покорения ближайших горцев, было перенесено на мирные дела, осетины центральных ущелий, в персонале своих почетнейших старшин и представителей, стали являться к русским властям и, принося с собою образцы руд, просили начальство послать в их места сведущих людей для обстоятельных разведок минеральных богатств. Вместе с тем, заявляя о своей готовности к услугам русского начальства, осетинские депутаты просили также о возобновлении уже упомянутого нами «Осетинского подворья», по всей вероятности, как посредствующего пункта для более постоянных сношений с русскими. Тем не менее как, по-видимому, ни были благоприятны эти обстоятельства и для исследования минеральных богатств, вообще сильно интересовавших русское правительство, и для распространения среди осетин вообще русского влияния, все означенные обстоятельства, к сожалению «не имели ни какого производства в действие и кончились сими первоначальными действиями». По всей вероятности, внимание местной власти края, с переходом русских войск чрез Кавказский хребет, в это время было занято усилившимися затруднениями в сношениях с новым краем и вообще более острыми требованиями военных событий. Впрочем, русское правительство не оставляло без внимания и дела исследования края, если не со стороны его минеральных богатств, то со стороны его общей природы. Так, почти одновременно с описываемыми событиями, в 1769 г., на Кавказ были посланы для этой цели академик Гюльденштедт и Гмелин. Оба эти ученые, побывав, вероятно, во всех местах северного Кавказа, которые только были доступны, отправились чрез Кавказский хребет и в Грузию. Путешествие их, бывшее вообще благополучным и, конечно, весьма полезным для государства и науки, на обратном пути из Грузии, впрочем, едва не окончилось весьма печально. Так, проезжая по ущелью р. Терека, которое было поселено одним из осетинских обществ — тагаурцами, проф. Гюльдеинтедт был неожиданно окружен толпою туземцев и взят в плен. Узнавши об этом нападении, генер. Медем, начальствовавший над войсками Кавказа, немедленно послал военную команду для выручки ученого. Благодаря распорядительности начальника команды майора Криденера, проф. Гюльденштедт был взят обратно без всякого кровопролития, с издержкою лишь 30 рублей выкупа.
Покровительство, которое оказывалось русскими вообще угнетенным туземцам, привело в тому, что в конце ХVIII-го века около Моздока образовалась из приспособлявшихся к русскому источнику благодеяний довольно значительная колония горцев-переселенцев. Большую часть их составляли осетины, занимавшиеся сельским хозяйством и ремеслами и составлявшее таким образом полезный контингент ближайших экономических производителей моздокского района. С течением времени из этой группы сформировалась небольшая казачья команда для содержания пикетов, наблюдательных разъездов и т. п., под названием «осетинской сотни». В общем составе подобных военных команд, в начале русского владычества, из «мирных» туземцев «осетинская сотня» всегда отличалась полною преданностью русским интересам. В те прошлые времена, когда многие из «мирных» туземцев, состоявших в русской службе, служили агентами и соучастниками в разных проделках немирных горцев, то указывая им путь к знакомым русским поселениям, то скрывая в своих глухих подвалах добычу, награбленную их кунаками в русских поселениях, означенная преданность, не обходившаяся, конечно, без исключений, представляла в бытовой жизни края весьма важное значение. Осетины, постепенно переселявшиеся в моздокский район, обыкновенно принимали христианскую веру. Дело распространения христианства шло здесь тем успешнее, что миссионерские силы того времени, частью вследствие военных обстоятельств, частью по недостатку достаточно энергичных деятелей, группировались преимущественно в моздокском районе. В 1793 г., вероятно, для большей широты действий, состав кавказского миссионерства был преобразован в административном отношении в отдельный викарный округ, и начальник Осетинской комиссии, епископ Гайос, получил права викарного епископа с наименованием Моздокским и Маджарским. Зная хорошо осетинский язык, епископ Гайос сделал первую попытку к основанию осетинской письменности, составив осетинскую азбуку из русского алфавита. При всех своих пробелах в передаче звуков осетинского языка, попытка эта, во всяком случае, есть начало того, что после сделано в этом же направлении позднейшими учеными лингвистами Шегреном, Шифнером, бароном Усларом и в настоящем году — проф. В. Ф. Миллером. По своему же практическому значению она была скорее кабинетной работой для книгохранилищ, чем удовлетворением запроса, исходившего из существовавших условий.
Хотя по документам Актов Кавк. Арх. Комм. деятельность моздокского миссионерства кажется далеко несовершенною, тем не менее не следует забывать, что моздокский район был для осетин, искавших христианства и защиты от кабардинских нападений, довольно приветливым и не тесным убежищем. Каждый обитатель северной Осетии, оставаясь равнодушным к подстрекательствам магометанского фанатизма на грабительство, джигитство и безусловное противодействие «гяурам» и тяготясь жизнью на своем насиженном пепелище, постоянно обагрявшемся кровью родных жертв, под всегдашним гнетом то открытых, то тайных вражеских нападений, мог смело искать спасенья от этой тяжкой жизни под сению русских штыков на равнине и степях Моздока. Но не таково было положение южных осетин, особенно тех, которые жили в нижних ущельях горного склона и мало-помалу распространялись дальше на юг. В то время, как угнетенные и подавленные осетины скверного склона находили в русском владычестве условия для улучшения своего быта, жизнь южных осетин была тою же перспективой разных невзгод, которые тяготели над ними до распространения русского могущества за Кавказским хребтом. Ставши еще со времен распадения осетинского царства на отдельные группы (ХII—ХIII вв.) в зависимость от Грузии, прерывавшуюся лишь на короткие сроки при Оси-багатаре, южные осетины естественно, жили в одинаковых политических условиях с населением Грузии: благоприятны они были при внутреннем благоустройстве этой страны, но тягостны с развитием в ней междоусобной вражды между ее владетелями и феодалами. Считая осетин как бы покоренным сторонним населением, грузинские феодалы-владельцы тех районов, где жили осетины, не встречая ограничения личным притязаниям, сделали осетин своими крепостными, подчинив их своей власти как в общественном, так и в экономическом отношении. В таком положении находились южные осетины почти на всем районе среднего течения притоков р. Куры: .Лияхвы, Ксанки и частью Арагвы. Исключение составляли только осетины самых верхних южных ущелий, огражденные от всяких сторонних посягательств на свою свободу горными стремнинами и высями своего уголка. Они жили там, не имея «ни малейшего понятая о гражданском быте» , небольшими семейными группами, вполне свободные и независимые от всяких общественных отношений дальше своего семейного района; каждый способный носить оружие считал себя единственным распорядителем своей судьбы, основывая всю свою самостоятельность лишь на искусстве владеть оружием и личной храбрости. Эти осетины почти не выходили из своего уединенного района и, по словам одного из современников, едва лм знали «понаслышке» о грузинских феодалах-помещиках.
Таково было общее положение осетин в конце XVIII и начале XIX ст., когда русские распространили свое влияние и владычество на Кавказе до средних предгорий хребта и чрез ущелья pp. Терека и Арагвы до среднего течения р. Куры. По словам графа. Паскевича, бывшего впоследствии, в 30-х годах, главноуправляющим Грузиею и Кавказским краем, осетины, «при первом появлении в стране российских войск под командою ген. Тотлебена, встретили их как своих избавителей, к ним влекла их христианская вера… Но как не было взято надлежащих мер к гражданскому образованию осетин, и сверх того, когда осетины увидали, что русские начали отдавать их на произвол помещиков, то, по примеру прочих живущих по соседству полудиких племен, терпя разного рода недостатки к улучшению своей жизни, они равномерно предались грабежам» . Это мнение лица, вполне компетентного для оценки факта уже по своему общественному положению, освещает общий характер истории осетин в первые периоды владычества русских на Кавказе с полною обстоятельностью, как беспристрастный исторический обзор причин и результатов исторических событий. Особенное оправдание взгляд гр. Паскевича находил в обстоятельствах дальнейшей, после вступления русских в Грузию, истории южных осетин. В конце XVIII и начале XIX ст. Грузия представляла собою небольшую территорию, приблизительно нынешнюю Тифлисскую губернию. Составляя номинально владение грузинского царя, она в действительности была раздроблена на несколько отдельных групп, которыми заправляли бесконтрольно частью грузинские царевичи, родственники царя, частью наиболее влиятельные феодалы — князья. Таким образом южные осетины, по своей принадлежности мелким владетелям составляли 4 группы: 1) в верховьях р. Риана, 2) по среднему течению р. Лияхвы, 3) по течению р. Ксанки и 4) по течению Арагвы, причем осетинские поселения, ближайшие к устьям последних притоков Куры, были перемешаны с поселениями грузинскими. Ограниченные, с вступлением русских в Грузии, в своей власти над населением своих районов, второстепенные владетели-феодалы старались возбуждать против русских туземное население, распространяя вести и слухи, настолько возмущавшие его национальные чувства и привычки, напр., о солдатчине, что оно предпочитало отстаивать прежние условия своего быта и не поддаваться русскому влиянию. При таком постоянном возбуждении умов населения мало-помалу уничтожилось первоначальное расположение осетин к русским, и бывшие притеснители феодалы стали являться в их смутных представлениях о совершавшихся событиях как руководители к добру. Особенно восприимчивы к воззваниям и подстрекательствам против русских были осетины верхних горных ущелий, жившие до прибытия русских, как мы сказали, без всяких понятий «о гражданском быте», т. е. в примитивной личной свободе и независимости. Забираясь в их глухие, недоступные районы от преследования русских, бунтари-царевичи формировали ив верхне-горных осетин отряды и шайки и высылали их и против русских войск, и против туземного населения, заявлявшего преданность русской власти. Подобное возбуждение тем легче распространялось между населением, что подстрекатели, поняв больное место первоначальной и последующей системы русских действий, обещали населению полную свободу от неких крепостных обязательств. Но и помимо определяемых причин к возмущениям и недовольству русскими, помимо подстрекательства, недовольство это являлось неизбежно, как результат общего расстройства в крае, общей неопределенности его политического существования. То самое устройство, которое в русской административной системе считалось тогда залогом порядка и добра — закрепление сельского населения, отдача его, по словам графа Пасвевича, «на произвол помещиков», не могло, конечно, казаться населению достаточно легальным для принятия его с добрыми чувствами. Таково было положение дел в грузинской Осетии, когда в 1801 г. манифест Императора Павла I известил все население Грузии о присоединении ее к составу единоверной ее покровительницы — Российской империи. Присоединение это было, так сказать, ознаменовано знаком Высочайшего благоволения русского Монарха в новой стране: государь возвратил Грузии одну из ее исторических национальных драгоценностей, хранившуюся в русской столице с первого овладения русскими Закавказья, — виноградный крест Св. Нины, связанный ее волосами. Крест этот был торжественно встречен на границе Грузии всеми высшими духовными и светскими сановниками ее и, в сопровождении их, отнесен на хранение в Мцхет, древнюю столицу Грузии.
Одновременно с этими событиями за Кавказским хребтом, в северной Осетии постепенно приводилась в исполнение защита осетин от враждебных действий со стороны их старых врагов — кабардинцев. Сдерживаемые в своем джигитском разгуле страхом русских наказаний, кабардинцы тем не менее иногда, под шумок тех или других событий, отваживались нападать на осетинские поселения и грабить их. В 1800 г., напр., партия из 300 кабардинцев, руководствуемая некоторыми молодыми людьми и непостоянными их владельцами, из зависти, родившейся давно в них от распространения в Осетии греческого исповедания» , сделала наезд на осетинский Каражаев аул, в котором незадолго пред этим была построена церковь. Аул этот был временною резиденцию пристава, заправлявшего покоренным районом ближайших горских поселений, с небольшою командою казаков в 20 челов.; был там и постоянный священник—миссионер моздокского района. Ворвавшись в аул, кабардинцы выгнали пристава, команду, всех жителей, разграбили церковь, имущество обывателей и воротились с награбленною добычею назад. Поступок кабардинцев, в одно и то же время дерзкий по грабежу, и сравнительно сдержанный по отсутствию в деле кровопролития, возбудил преследование со стороны русских властей. Генер. Кнорринг приказал собраться кабардинским владельцам и почетным лицам в аулах Мисостова и Атажукина, явился туда сам с отрядом войск и потребовал немедленной выдачи как виновных, так и награбленного имущества. После небольшого упорства, проявившегося у некоторых в намерении даже защищаться, виновные и стоимость награбленного имущества были выданы. Впрочем, подобные случаи защиты, по донесении о рассказанном нами Императору Павлу I, получили в своей практике, наряду с приказаниями делать кабардинцам «какую заблагорассудится репрессалию», и ограничение – «как можно меньше вмешиваться в дела горских народов, покуда не касаться будут до границы нашей, ибо сии народы находятся более в вассальстве нашем, нежели в подданстве» . Вообще же, первое появление русских у предгорий Кавказского хребта, вблизи Осетии, было для нее светлой зарей надежд и ожиданий. Многие из осетин, помимо переселения в Моздокский район, поступали с большою охотою в русскую службу, привлекаемые наградами и поощрениями; последние были тогда в больном ходу относительно туземцев и составляли особую специальную статью расхода казенных денежных сумм. Многие осетины еще и теперь весьма подробно рассказывают, как их деды и отцы ходили на службу к русскому царю в Моздок и Тифлис, и как щедрые русские генералы награждали волонтеров деньгами и подарками. В одном из центральных ущелий Осетии (Заккском) два таких рассказчика показывали нам даже вещественные доказательства этого «доброго старого времени», — времени подарков и быстрого обогащения от одной только преданности русским: сундук средней величины, в котором, по словам рассказчика, дед его привез русские деньги, и объемистый медный котел — конус в 2¼ арш. выс., 1¾ — шир., вмещающий в себе 72 ведра пива; котел этот, сбитый гвоздями из медных продолговатых (½ арш.) трапеций и проданный позднейшим его наследником за 600 р. сер., был в свое время сделан из медных денег — тоже награды за преданность.
Не смотря, впрочем, на сочувствие северных осетин русским, проявлявшееся в разнообразных формах, русское влияние не распространялось на них дальше простого покровительства и поощрения; русские, напр., административные порядки, в форме пристава с неопределенной ролью полу-начальника, полу-агента в случаях привлечения осетин в русский район, касались только ближайших к военно-пограничной «Кавказской линии» поселений. И такое положение дел сопровождало даже и тот период действия русских за Кавказским хребтом, когда там, вслед за объявлением манифеста о присоединении Грузии, начали вводиться довольно прочные и отчетливые распорядки: Верховное грузинское правительство, образование из Грузии одной губернии, с разделением ее на 2 провинции и с дальнейшим делением провинций на узды . Обстоятельство это, по всей вероятности, отчасти зависело от того, что тогдашних военных и административных сил Кавказского края не хватало на равномерное водворение порядков и на южном, и на северном склонах хребта. Как на южном, так и на северном склоне наиболее расположенные к русским осетины были окружены с разных сторон населением, настроенным во всякое время к возмущениям; такими были в первом случае частью татарские племена, частью другие народны в северо-западном углу тогдашней Грузии, Ахалцихском районе и др. местах, — они подстрекались почти постоянно к возмущениям или турецкими, или персидскими агентами; во втором случае среду для постоянной практики подстрекательства со стороны турецких шпионов представляли преимущественно кабардинцы. Начинаясь где-нибудь вдали от русского надзора систематическим заговором или какого-нибудь грузинского царевича, поддерживаемого в своих происках персидскою помощью, или кабардинского владельца, возбужденного со стороны турецкого агента-фанатика обещанием скорого прибытия на Кавказ турецких войск, враждебное волнение, охватывая магометанский район вновь покоренной страны, нередко проникало и в среду осетин-христиан. Особенные трудности по водворению порядков представляли случаи возмущения осетин-магометан по ущельям р. Терека — Военно-грузинской дороге. Затрудняя, а иногда прекращая и без того трудное сообщение северного Кавказа с южным, они нередко ставили русских в такое критическое положение, где все распорядки надо было сводить к одной цели — как-нибудь «продержаться» в новом крае до помощи из России. А возмущения и вообще более или менее враждебные действия осетин Военно-грузинской дороги составляли почти постоянную, так сказать, бытовую кайму этого важного района. Впрочем, благодаря преданности русским некоторых влиятельных представителей населения Военно-грузинской дороги и между ними в особенности грузинского владетеля Гавриила Казбека, жившего на границе владений грузино-осетинских, ингушских и друг., враждебное возбуждение этого населения значительно умалялось его примирительным влиянием. В числе лиц, оказавших в это время также большую услугу русским, был осетин Батия Бидаров, поселившийся еще до перехода русских чрез хребет в Кайшаурской долине на р. Белой. Живя по дороге из Грузии в Россию, он постоянно помогал проходившим войскам, транспортам и частным лицам в трудностях пути, или указывая им дорогу, или давая у себя пристанище во время остановок. Его полезная деятельность нашла для себя поощрение сначала в грузинском царе Ираклии, а после в ген. Кнорринге, главноуправляющем Грузиею: первый грамотою в 1764 г. определил выдавать Батии Бидарову ежегодно по 18 штук бязи и также «провианту с поборов Арагвы выдавать ежегодно», а последний дал свидетельство, «что назначенное ему от царя грузинского Георгия XII ежегодное жалованье деньгами 50 р., пшеницы 50 код, ячменя 50 код вместе с другими выгодами имеет быть продолжаемо» . Со времени присоединения Грузии, с 1801 г., необходимость государственных сношений Грузии с Россиею привела кавказское начальство к усиленным заботам об устройстве постоянной более или менее правильной почты и пути чрез хребет. В это время «Кавказская линия» тянулась уже у северной подошвы гор. Здесь, в самом начале ущелья Военно-грузинской дороги построено в 1767 г. небольшое укрепление, бывшее до того передовым наблюдательным пикетом для военных очередных разъездов, — Владикавказ. Такие наблюдательные пикеты и небольшие укрепления с командами казаков и солдат были расставлены по протяжению горных ущелий Военно-грузинского пути; они служили для охранения и вообще поддержки сообщений Грузии с Россиею. Более или менее правильной почты с частной корреспонденцией тогда не было. Казенные пакеты и посылки отправлялись с верховыми посыльными до сел. Казбек, на границе Грузии, и сдавались «моурову или капитан-исправнику» Гавриилу Казбеку; последний же отправлял их дальше или с благонадежными случайными, или с специально подысканными для этого людьми. Частные лица, особенно купцы с товарами, обыкновенно отправлялись или многочисленными вооруженными группами, или примыкали к какому-нибудь казенному транспорту с конвоем. Между Балтой и Дарьялом все частные путники должны были останавливаться для уплаты за себя пошлины туземным владельцам этого района. Пошлина эта представляла как бы еще древне-историческое право обитателей этого ущелья. В описываемое время она состояла — не менее как из 10 р. с каждого купца и 35 к. с поселянина. Иногда, при случаях благоприятных для владельцев, она, конечно, увеличивалась до размеров, которые указывались личным вдохновением и благоприятными для взыскания условиями — богатством путников, отсутствием вблизи русских команд, которые бы могли оказать помощь притесняемым усиленными поборами, и т. п. Пошлина эта была установлена владельцами Дарьяльского ущелья еще задолго до прихода русских и, практикуемая в размерах 10 р. с купца и 35 к. с крестьянина, считалась как бы законным вознаграждением владельцев ущелья за их заботливость о сравнительных удобствах Дарьяльского пути.
В 1801 г. русские власти предложили владельцам Дарьяльского ущелья, заселенного частью осетинского племени — тагаурским обществом, построить на своем районе 30 мостов, с платою за каждый по 30 руб. Получив согласие от 10 фамилий тагаурского общества, майор Савельев, распоряжавшийся этим делом, завершил его с ними контрактом с подробнейшими условиями и относительно пользования мостами, и относительно их исправного содержания. Депутатами по заключению контракта, надо полагать, — первого нотариального акта в Кавказских горах, были со стороны тагаурцев: Кайтуко Багиреев, служивший в русской службе в чине капитана, и старшина Девлет-Мурза-Колаков . Условиями контракта, между прочим, ставилось: всем курьерам, почтам, казенным вещам, служащим лицам проходить чрез мосты «безостановочно и безвозбранно», т. е. бесплатно, «исключая того, ежели кто из них из-за подтверждения начальства захочет под своим именем провезти купеческий товар, с которого пошлины получать мы издревле обвыкли, — тогда пошлины с того товара нам брать не запрещать». Охранение мостов от разорения и порчи лежало также на обязанности тагаурцев, обусловливавшейся выдачею им ежегодно 10.0 р. на содержание караула и 25 р. на содержание аманата (заложника) от соседей — кистов, чеченского племени, «дабы они разорять мостов не отваживались». Контракт заканчивался условием, что тагаурцы «за невыполнение его повинны дать его превосходительству (ген. Кноррингу) ответ». Соответственно этим мерам по установке сообщения Кавказской линии с Грузиею, для отправления казенных посылок из Владикавказа в Тифлис и Моздок были назначены определенные дни. К сожалению, дело это почти и закончилось своим хорошим началом: установленное в одном районе, оно встретило зловредные препятствия из другого. Один из сонма «недовольных» грузинских царевичей, Вахтанг, владетель земли вблизи Военно-грузинского пути, старался возмутить осетин-тагаурцев и пресечь сообщение Кавказской линии с Грузиею. Следствием стараний Вахтанга было возобновление грабежей и нападений по линии Военно-грузинского пути. Ограничиваясь сначала отдельными небольшими случаями, они скоро перешли почти в открытое возмущение всех туземцев, населявших ущелья Военно-грузинского пути. Последнее было тем легче для царевича — бунтаря, что одновременно с Вахтангом в южной Осетии действовали другие возмутители из того же сонма «недовольных»: Юлон, Парнаоз и другие. «Проезжая по Военно-грузинскому пути, рассказывает граф Мусин-Пушкин, командированный тогда на Кавказ для разведывания его горных богатств, — я лишился важных для меня горных инструментов и мог не иначе продолжать свой путь, как придвинув к мосту, за которым тагаурцы возбранять мне оный хотели, из конвоя моего гренадеров с примкнутыми штыками» . Подобные, хотя и враждебные, но сравнительно сдержанные «проступки» тагаурцев, при малейшей возможности, переходили в прямые ожесточенные нападения. Даже сам главнокомандующий ген. Кнорринг, по рассказу гр. Мусина-Пушкина, желая наказать во время своего проезда из Тифлиса в Моздок одного из тагаурских владельцев, «нашел такое сопротивление, которое стоило ему несколько человек убитых и 18 раненых гренадеров, а как коней его было недостаточно для выполнения предприятия, то с тех пор недель на 5 было прекращено сообщение между Грузией и Кавказской линией; ныне один курьер был получен только потому, что он пропущен был тагаурцами в свите царевича Барата, возвращавшегося из России». Грабежами если не казенных транспортов, то частных лиц и нападениями если не на команды, то на тех же частных проезжих занимались не только прямо-враждебные русским осетины-тагаурцы, но и те, которые имели «русские чины и на шее медали». Особенно выдавался этим тагаурский старшина Дударуко Ахметов. Для усмирения его была послана рота солдат и 200 казаков, «которые большую часть его селения превратили в пепел и убили несколько людей». Впрочем, подобные «репрессалии» обыкновенно оказывали действие, даже в местах своего непосредственного применения, только до первого удобного случая. Поэтому, для сообщения репрессалиям большей обстоятельности и сдерживающего, устрашающего характера, русские власти постоянно практиковали дополнительную меру — брали аманатов (заложников) из наиболее влиятельных фамилий и, отослав во Владикавказ, Душет или Тифлис, держали их там под надзором до замены другими аманатами. Впоследствии эта практика аманатства получила особенно целесообразное значение, благодаря обучению аманатов русской грамоте, отсылке их для образования в Россию и т. п.
Одновременно с рассказанными событиями волновалось и население южной Осетии, которое было возбуждаемо к этому, как мы сказали, «недовольными» царевичами: Юлоном, Парнаозом и др. Но кроме этих прямых бунтарей, были еще и целые группы их родственников, жившие хотя и под надзором русских властей, но тем не менее принимавшие косвенное участие в возмущениях передачею открытым недовольным русскими распоряжениями денег и т. п. В период этих смут не малую услугу русским властям по уговариванию и усмирению этих бунтовавших в южной Осетии лиц оказал осетинский дворянин Ялгуидзе. Главным центром как русских властей по управлению южными осетинами, так и вообще района событий южной Осетии, было сел. Цхинвал, по среднему течению притока Куры—Лияхвы. Получая постоянно из южной Осетии донесения, что «осетинцы, подданные Грузии, делают большие неистовства», главноуправляющий Грузиею приказал сделать в их районе усиленную военную рекогносцировку под общим начальством полковника Симоновича; то же самое было предпринято в северной Осетии под начальством генер. Тучкова. Оба эти отряда, разделившись на небольшие колонны, начали медленно подвигаться в Осетию: первый со стороны ущелий Лияхвы и Ксанки, с южной стороны края, а второй со стороны Военно-грузинского пути, с восточной стороны края. Главное внимание ген. Тучкова было обращено на действия царевича Вахтанга, который «скитался с места на место», возмущая осетин, живших вблизи Военно-грузинской дороги, по верховьям рек Терека, Арагвы и отчасти Ксанки. Опасаясь, чтобы Вахтанг, «бросившись на Казбек, не взбунтовал тагаурцев и тем не пересек вовсе коммуникацию» по Военно-грузинской дороге, ген. Тучков сосредоточил большую часть своего отряда вблизи местечка Ананура, как пункта, чрез который Вахтанг мог пробраться к агаурцам. Одновременно с этим в Тифлисе принимались меры надзора за родственниками Вахтанга и в особенности за царицею Дарьею, которую подозревали в оказании помощи Вахтангу. Подобное же подозрение пало и на Гавриила Казбека, оказывавшего до того времени значительное содействие русским властям по сношению Кавказской линии с Тифлисом. В виду такого подозрения было «предписано исправнику Переяславцеву разведать о намерениях Гавриила Казбека, ибо как он во время управления деревнями навлек на себя много неудовольствия жителей», то последние из мести, конечно, «откроют о нем самую истину». И это считалось, по предписанию, тем боле удобным, что Гавриил Казбек в то время был в Тифлисе. Но прежде чем принять против Вахтанга решительные военные меры, главноуправляющий Грузиею ген. Кнорринг написал Вахтангу письмо, в котором, как бы не зная о его враждебных намерениях, обращался «с просьбою о приказании кому следует изготовить в землях» своего владения «мосты чрез Терек, куда отправлены будут 3000 войск с пушками»… «Я действительно много слышу, писал дальше ген. Кнорринг; и на счет царственного дома, а наипаче предосудительного в царице Дарии… Время приблизить умы к сознанию своих польз, и ваша светлость, имея здравое рассуждение, честные правила изволите устраниться от действий….» Получив в ответ на свое письмо довольно требовательные «пункты», которыми Вахтанг обусловливал свое согласие на «примирение» и возвращение в Тифлис, ген. Кнорринг, как видно по дальнейшим обстоятельствам, предоставил это дело дальнейшим случайностям блокады тех мест, где скитался Вахтанг. Подобные же «предупреждения» были делаемы начальниками военных отрядов и жителям района, где было возмущение. Так полк. Симонович, послав чрез дворянина Ялгуидзе и князя Мачабели в район рек Лияхвы и Пацы «обявление» на русском и грузинском языках, призывавшее жителей к покорности и благоразумию, требовал немедленной присылки из каждой деревни «по три выбранных из старейших», всех пленных грузин и домашнего скота, который был захвачен осетинами у своих соседей—грузин до прихода русских войск. Ближайшие селения немедленно выслали требуемое; жители же ущелья Кешельты, в верховьях Пацы, близ южного снегового хребта, не только не выслали депутатов, но задержали посланного кн. Мачабели и приготовились к защите. Но когда полк. Симонович, перейдя по трудной, едва проходимой дороге чрез хребет Раро, неожиданно явился с своим отрядом в их горном ущелье, они немедленно смирились и дали «клятвенное обещание», присягу на верное и вечное подданство русской власти. Таким образом, благодаря энергии и распорядительности полк. Симоновича, волнения в верховьях рек Лияхвы и Пацы, доходившие раньше этого до убийства «наследственного начальника» этого района кн. Мачабели, грабежи грузинских селений, похищения их жителей для продажи в рабство и т. п., утихли почти без всякого кровопролития. Немало помогали этому делу своим содействием, увещанием жителей протопоп Семен Гогебов и местный моурав или пристав-управитель Георгий Амилахвари. Получивши известие о волнениях в другом районе, ближе в Военно-грузинской дороге, по рекам Арагве и Малой Лияхве, полк. Симонович также быстро перешел туда чрез снеговой хребет Чвриви и, водворив там спокойствие, привел жителей к присяге. Обеспечивая дальнейший порядок по управлению всеми этими жителями, Симонович учредил там для разбора спорных дел и вообще заведывания жителями гражданский суд из 2 князей (Туманова, Херхеулидзе), 6 старшин осетинских и 6 грузинских, писаря и священника, дав им при этом значки-бляхи с изображением вензеля государя. Жители обещали беспрекословно повиноваться суду, если только члены его, вышеприведенные «князья и есаулы», будут хорошо обходиться с ними, «брося прежнее свое обыкновение». Помимо обещания, для большей гарантии спокойствия и послушания, из среды жителей взято было 12 аманатов. Последние, впрочем, были скоро, по просьбе жителей, отпущены домой.
Одновременно с этими событиями в южной Осетии жители центральных горных ущелий Заккского и Заромагского, заявляя Симоновичу о своей преданности русским и христианству и о своем желании присягнуть на русское подданство, просили прислать им из Моздока священника для церковной службы и опытного человека для осмотра серебряной руды, находившейся в одном из ущелий центральных гор. Симонович приказал сделать осмотр этого района и доставить в Тифлис образщики серебряной руды; личное же посещение ее по отдаленности и трудности пути, было для него отвлечением внимания от более настоятельных интересов минуты. Таким образом в то время, как южные осетины, озлобленные гнетом грузинских помещиков, переносили отчасти свои чувства и на русскую власть, оставившую их, по словам графа Пасвевича, «на произвол помещиков», и представляли таким образом беспокойный элемент, осетины центральных ущелий составляли почти единственную твердую почву расположения к русским в хаосе волнений в покоренном крае. Но особенно благодарную почву представляла эта группа населения для возобновления в крае христианства. «Мы всегда держали христианство», говорят теперь жители этих ущелий, «ну нас никто из стариков не скажет, чтобы мы были когда-нибудь магометанами или другой веры». Как, по-видимому, ни малоосновательно или бездоказательно это замечание, но оно вполне, так сказать, исторически верно прежде всего потому, что население центральных ущелий, как района трудно доступного даже в период иноземных вторжений, бывало под меньшим влиянием нехристианских завоевателей Кавказа, чем население других мест, и поэтому сохранило в сравнительной чистоте древнее насаждение христианства, по крайней мере, христианство времен царицы Тамары. В половине 1802 года спокойствие, нарушенное царевичем Вахтангом, было восстановлено и, что всего важнее, восстановлено в той части Осетии, которая примыкает к Военно-грузинскому пути. Главный нарушитель его, царевич Вахтанг, предъявлявший требовательные «пункты» относительно примирения из горной дали своего скитания с места на место, был в начале августа 1802 г. «вежливо пойман» в лесу и под «дальним», но строгим караулом препровожден в Тифлис. Этот благоприятный исход дела, судя по общему характеру тех возмущений, где заправителями выступали «недовольные» царевичи, был результатом того, что население поняло крайнюю лживость всех подстрекательных воззваний царевича к бунту. Полудикое и, вдобавок к этому, отуманенное, сбитое с толку постоянными тревогами тогдашней жизни, население это так же быстро подчинялось воззваниям к порядку со стороны русских властей, как быстро лезло в омут противодействий и возмущений, с их результатами — избиением бунтарей, разорением их жилищ и т. п. И когда эти репрессалии были чужды мстительной жестокости, когда они останавливались на тех фактах, хотя бы и справедливого, но снисходительного наказания, какие применяются беспристрастною властью к среде, виновной лишь по своему недоумию, тогда наказанное население становилось уже неподатливым к дальнейшим воззваниям бунтарей. Те же «репрессалии», которые были чужды осмотрительной строгости и которые только «нагоняли страху», напр., там, где население и без того было забито своеволием феодальной власти, всегда были, очевидно, в ущерб высшим истинно-государственным целям исправления и умиротворения. Применяемый, напр., к тем группам населения, которые были, так сказать, разочарованы новыми событиями в смысле выше намеченных замечаний графа Паскевича, подобные репрессалии, хотя и устрашали, но вместе с тем, являясь как бы несправедливою жестокостью, возбуждали в населении сначала неуважение, а потом и ожесточение в силе, производившей эти репрессалии. От этого, при малейшей свободе действий, при малейшем ослаблении мер устрашения, большинство вновь покоренных осетин южного склона быстро воспламенялось враждебными действиями при первом подстрекательстве какого-нибудь «скитающегося» царевича, при первом слухе о нежелательной административной мере.
Возмущения, произведенные в южной и восточной частях Осетии «недовольными» царевичами, естественно отразились на расстройстве и экономического, и местно-общественного порядка этого района. Так как причиною бунтов нередко бывало недовольство населения крепостною зависимостью от грузинских феодалов-помещиков, то и последствием их было то, что крестьянское дело привлекло на себя административное внимание прежде других дел по устройству порядков в крае. Последнее было тем неизбежнее, что крестьянское дело представляло по отношению к осетинам весьма веские поводы к волнениям и неудовольствию. До прихода русских в Грузию, в период ее междоусобиц, некоторые из феодалов-князей, за свои восстания против грузинских царей, были лишены последними своих феодальных участков. Хотя лишения эти, в виду маловластия царей, иногда ограничивались только грозными указами, не выходившими, по малочисленности выполнителей царской воли, за район царской резиденции, тем не менее, при случае, они давали крестьянам весьма законные права на освобождение себя от власти помещиков-феодалов. Когда же начали вводиться русские порядки, некоторые из опальных феодалов вновь получили свои участки. Вступая во владение своими участками, и претендуя на крепостную подчиненность себе крестьянского населения, феодалы встречали нередко с его стороны протесты, переходившие, при соответственных обстоятельствах, в открытые возмущения. Последние тем более принимали острый, враждебный характер, что многие из феодалов предъявляли к своим крестьянам права неограниченного произвола и своеволия. Одним из таких районов, где возмущения обставлялись высказанными обстоятельствами, было Ксанское эриставство (губернаторство). Так как во времена грузинских царей отдельные районы царства в большинстве случаев управлялись царскими чиновниками наследственно, то с течением времени из управителей (эриставов) этими районами образовался контингент владетелей, которые были зависимы от царской води только в деле назначения «на места», в деле же управления своими участками были вполне самостоятельны. При ослаблении царской власти, многие из эриставов, обособляясь от общегосударственной зависимости, являлись таким образом самостоятельными феодалами. Пользуясь подобными условиями, Ксанские эриставы начали «производить злодеяния» , разделив свое эриставство и ссорясь между собою. Царь Ираклий, видя, что они «вместо выполнения приказаний отвратили от царя осетинцев Гвидийской волости», лишил их эриставства. С наступлением же русского владычества, Ксанские эриставы, поняв русскую систему покровительства влиятельному контингенту туземного населения, выхлопотали себе возвращение прав на Ксанский район. Последнее, как мы сказали, было частным случаем того, что граф Паскевич называл оставлением осетин на «произвол помещиков» и признавал причиною их возмущений. Впрочем, не все из опальных феодалов получали свои участки: помимо представления существенных доказательств на права по владению — грамот грузинских царей и т. п., это получение зависело еще от фактов большей или меньшей преданности русским, особенно в первый период их появления в Грузии. Одновременно с раздачею таких районов местная администрация должна была удовлетворять претензии членов царского дома на получение постоянных ресурсов к своему содержанию; такими ресурсами были прежде всего участки земель с крестьянским населением, частью принадлежавшие им с давних времен, частью составленные из свободных земель. Кроме этих случаев, в числе владетелей были монастыри и церкви, получившие свои участки разновременно, в качестве религиозных приношений.
Соответственно этим трем группам владетелей, в начале 1802 года в южной Осетии было приблизительно намечено и утверждено в определенном состоянии около 25 сел с осетинским и частью с грузинским населением; из них 16 (Лило, Дзвелети, Свери, Эредви, Корди, 3 Медржиси, Дзевера, Кирбали,.Боршати, Сакоринтло, Чала, Ломис-кана Мчадиси-джвари, Мухрани) принадлежали помещикам и частью членам грузинского царского дома; 9 сел (Хромис-цкаро, Икоти, Дчурти, Чамури, Цкрадзмиси, Гуда-осни, Трусохеобимна, Копи-Ачхоти, Сартис-чала) — частью церквам и монастырям (2), частью членам царского дома.
Таким образом судьба южных осетин была совершенно обособлена от судьбы их северных сородичей на целые 70 лет, пока над ними тяготел гнет крепостной, зависимости. Это обособление, естественно, обусловливалось с одной стороны теснотою, односторонностью интересов крепостного населения, вращавшегося лишь на привязи помещичьей воли, а с другой — боязнью, нерасположением свободного человека в объединении своих интересов, особенно родства и свойства, с интересами крепостного. Таким образом, в интересах тех и других, очевидно, не могло существовать одного из главнейших условий их объединения и поддержки национального единства — отношений брачных и, как результата их, целой системы отношений родственных. С утверждением южных осетин в крепостном состоянии, административное управление ими было поручено самим же помещикам. В то время, как первые ближайшие администраторы северных осетин — пристав и его помощник — получали содержание казенное, относительно приставов-моуравов южных осетин было сделано распоряжение, что они могут остаться без содержания и пользоваться им от своих моуравств «с крайнею умеренностью». В 1802 г. на место генерал-лейтенанта Кнорринга, смененного за «слабость» по управлению Грузиею, главноуправляющим ее был назначен князь Цицианов. Вступив в управление краем, новый главноуправляющий, по его словам , нашел в нем весьма много как административных беспорядков, так и самоуправства лиц, злоупотреблявших своим служебным положением (как, напр., увоз майором Вершининым дочери вдовы царевича Вахтанга). Заботясь об удовлетворении претензии членов грузинского царского дома, кн. Цицианов продолжал начатое его предшественником выяснение их расширением за владетелями царевичами и помещиками прав на разные участки. В это время южная крепостная Осетия составляла 4 «удела», принадлежавших царевичам: Вахтангу, Иоанну, Баграту и Юлону, и несколько мелких помещичьих участков. Во владении царевичей было по ведомости «об удельных участках, принадлежащих членам царственного дома Грузии» 607 домов с 3,860 душ населения (2,152 мужч. и 1,708 женщ.). Все это население было обложено податьми в таких размерах, которые предполагают или особое материальное благосостояние жителей, или требовательность владетелей. Так напр., с деревни в 7 домов, имевшей по общей характеристике «ведомости» земли неудобные, взималось 9 баранов, сыру, масла и т. п. на 36 руб.; с деревни в 15 домов, имевшей, по-видимому, лучшие обеспечения, взималось ежегодно 12 баранов, на 3-й год по 12 коров, 15 барашков к «светлому празднику» на 25 р. Вся сумма этих доходов, по приказанию кн. Цицианова, тщательно записывалась в «ведомости об уделах» и была обособлена от суммы обще-грузинских государственных доходов.
Так как члены грузинского царского дома, недовольные русским владычеством, постоянно интриговали против русских порядков, то князь Цицианов, после усиленных хлопот по усмирению, соглашению и удовлетворению претензий недовольных, вынужден был, наконец отправить их в России. Самое путешествие «таких особ числом 15» обставлено было значительными затруднениями, особенно по протяжении Военно-грузинской дороги. Впрочем, благодаря особой заботливости, особенно по доставке съестных припасов, путешествие это было совершено даже в самых неудобных местах вполне благополучно.
Другою заботою князя Цицианова было устройство Военно-грузинского пути. Вследствие возмущений предыдущего года все прежние мероприятия по этому делу не привели ни к таким результатам; тагаурцы продолжали по-прежнему иногда грабить и обижать проезжих, затрудняя сообщение даже и по государственным надобностям. Пошлину же с частных лиц они нередко увеличивали до 70 р. с одного человека — до размеров, так сказать, полуграбежа. Как и в прежние годы, заботам кн. Цицианова по устройству сообщения в описываемое время весьма много содействовал грузинский дворянин Казбек; поощряя его деятельность, князь Цицианов выхлопотал ему чин майора. Проезжая по Военно-грузинской дороге, кн. Цицианов всегда старался показать Казбеку «всяческие обласкания и предпочтения»; однажды, напр., он сказал бывшим там тагаурцам «шуточным тоном, что Казбек будет их начальником, и чтобы они не стреляли в русских», полагая, что на тагаурцев «сие успешно действовало». Впрочем, для обеспечения сообщений были принимаемы и другие меры: в местечке Балте, при начале ущелий Военно-грузинской дороги с севера, князь Цицианов приказал построить редут и вооружить его 2 мортирами, чтобы «метать бомбы в труднодоступные жилища тагаурцев»; кроме того, «для содержания в страхе осетинцев», князь предписывал старательно поддерживать Владикавказскую крепость. И вообще, наряду с «обласканиями и предпочтениями», по обеспечению порядка принимались и военно-предупредительнын меры. Впрочем, дальнейшие события указали, что к этим видам мероприятий, к этому условию порядка и предупреждения бунтов необходимо было ввести еще и другое условие — контроль над мероприятиями, уже формально существовавшими. По устройству порядков в южной Осетии недостаток этого условия обнаруживался прежде всего в том, что контроль, напр., по взиманию приставами — моуравами с своих крестьян разных сборов ограничивался одним предупреждением о «крайней умеренности», приведшей к возмущениям.
Первым более заметным актом возмущения было собрание недовольных жителей близ мест. Ананура, представлявшего центр возмутившегося района. Толпа бунтовщиков, состоявшая более чем из 1000 человек, начала с того, что перехватила русских курьеров, везших бумаги, убила несколько человек казачьей команды, охранявшей безопасность движения в этом районе, и произвела вообще множество других преступлений и беспорядков. В общей смуте, охватившей в это время население Военно-грузинского пути, более удаленное от русских войск, верными русской власти остались лишь осетины селения Казбекского. Одновременно с волнениями в местах по течению р. Арагвы и верховьям р. Терека, началось возмущение и в южной Осетии по течению pp. Лияхвы, Ксанки и др. По примерам предыдущих возмущений, главными их руководителями и, так сказать, объединителями были двое из недовольных грузинских царевичей — Александр и Парнаоз. Средством к возбуждению в жителях враждебных чувств к русским в руках царевичей-бунтарей было распространение слухов о таких правительственных мерах, которые бы казались жителям жестокими и нестерпимыми, как напр., о солдатчине, выселении из родины и т. п. Так, в данном случае подобными средствами царевичи взбунтовали не только население описываемого района, но и всех окрестных туземцев. Подробности этого возмущения состояли из таких, напр., случаев. Толпа бунтовщиков, пришедши в селение, где жил двор. Казбек, потребовала от него «русской казны в несколько миллионов» и немедленного изгнания 29 человек русской команды, находившейся в сел. Казбека для работ и наблюдений за Военно-грузинской дорогой. В случае отказа бунтовщики грозили убить Казбека и разорить его дом. Но Казбек «твердо отказался изменять присяге» и заперся с командой в укреплениях своего дома. Бунтовщики заняли селение Казбека; большая часть жителей вынуждена была повиноваться им, только 3 дома Казбекской фамилии, запершиеся с командою в башне, решились сопротивляться до последней крайности. Началась стрельба и осада, но без особого успеха и вреда для осажденных. На другой день утром к бунтовщикам яви лось подкрепление — 300 осетин, под предводительством «разбойника» Дударуко, а за ним еще партия тагаурцев, соседних кистов и др., так что вокруг осажденных образовался сильный отряд в три тысячи человек. Пополудни бунтовщики, очевидно, руководимые одною властью, дали друг другу клятву — противодействовать русским до последней возможности; одни только хевсуры, соседи осетин, «не входя ни во что, подвинулись пред замок, ожидая только добычи». Пользуясь их бездействием, Казбек старался убедить хевсур, чтобы они не приставали к остальной толпе бунтовщиков, а приняли сторону осажденных. Воззвание Казбека осталось однако безуспешным. Трехтысячная толпа, покончив свои совещания и клятвы, окружила башню, где были осажденные, и громкими криками требовала от них, чтобы те впустили к себе для переговоров почетных старшин собравшейся толпы. Сознавая свое бессилие и надеясь на благоприятный исход переговоров, осажденные склонились на грозные требования толпы и впустили к себе ее депутатов. Вошедши к осажденным, старшины-депутаты забрали все имущество русской команды, от шанцевых инструментов до одежды и амуниции, причем осажденным было оставлено лишь «что прикрывает наготу», а потом разделили всю эту добычу на 4 части, по числу групп, из которых состояла толпа. Команду же с начальниками ее инж.-пор. Лошкаревым и пор. Лесниковым бунтовщики порешили немедленно удалить или во Владикавказ, или в Грузию. Получив секретное сообщение от преданных лиц толпы о злом умысле против русских со стороны некоторых тагаурцев, Казбек уговорил хевсуров взять, часть русских с собою в Грузию, а остальных оставил у себя. Взяв с собою часть русских, хевсуры передали их дорогою мтиулинцам, соседям тагаурцев. В обеспечение безопасности русских у этих новых покровителей, хевсуры сочли необходимыми взять у них несколько аманатов, т. е. заложников. Впоследствии все солдаты, казаки и офицеры, как разобранные горцами по домам, так и оставшиеся под покровительством Казбека, были выручены из своего полу-плена выкупом и угрозами без особенных затруднений.
Этот случай в ряду тогдашних возмущений, когда возмутители выпускали русских на свободу, довольствуясь лишь скромной контрибуцией — шанцевыми инструментами и обносками с солдатских плеч, в то время как были все благоприятные условия и для поступков вполне враждебных, очевидно, указывает, что возмущения туземцев не всегда были крайне враждебными и не всегда вызывали необходимость строгих военных мер. Даже в более враждебном проявлении эти возмущения состояли в беспорядочных, плохо организованных сборищах, разбегавшихся при первом натиске русских отрядов и высылавших, при первой неудаче, своих депутатов с заявлениями преданности и покорности русской власти. Еще слабейшею организациею, отсутствием фанатизма и, так сказать, примитивною наивностью отличались враждебные действия осетин, живших в некоторой удаленности от центров, где «скитались» главные руководители возмущений, в верхних ущельях южного склона. Вот, напр., один из тех характерных случаев, какими сопровождалось первое занятие русскими этого края. 1803 г., 19 июня «капитан-исправник», назначенный управлять туземцами южного склона, объезжая с военною командою свой район для открытия обывательских поселений, водворения порядков и т. п., увидел, что из сел. Земобали «несколько осетинцев выбежали в поле». На вопрос капитан-исправника у других жителей этого селения — «за чем оные выбежали, ответствовано, что не видели никогда русских и испугались». Объявив убежавшим через посланных, что он прибыл к ним «только для описания, которое, начавши, и делал», капит.-исправник, в виду наступившего вечера, направился к беглецам с своею командою; «они же против казаков приложились было ружьями стрелять, но в друг егеря, с тылу забежавшие, закричали на них и они, устрашась, побежали к селению, а некоторые на горы; из них поймано было более 2 семейств». «Хотя они и отзывались», рапортовал потом капит.-исправник об этом случае, что «бежали от страху, но по сомнению, что остальные не бежали, были арестованы»… Подобные случаи враждебного настроения, очевидно, указывают, что за ним не было той остроты и фанатичности, которые объединяют население, особенно полудикое, каким были обитатели верхне-горных ущелий, — в группы, не разбегающиеся от одного только наивного страха, но упорно противодействующие в виду даже неизбежной гибели. Как показал тогда опыт и описываемых, и последующих годов, особую упорную враждебность к русским обнаруживало, в период занятия русскими вновь покоренного края, население магометанское. На южном склоне хребта оно было очень малочисленно и, встречаясь лишь небольшими разъединенными группами среди населения, почитавшего Христа и крест, так сказать, расплывалось в нем едва заметным разнообразием на общем фоне христианских религиозных верований. Хотя вторжения в Грузию магометанских народов и давили по временам христианство Грузии, преимущественно среди населения ее окраин, как в описываемых местах, но это давление не оставляло особенно значительных следов уже потому, что грузинское христианство, имея за собою историческую давность, слишком глубоко укоренилось среди населения, чтобы существенно пострадать от временных влияний. Осетины же не христиане северного склона, как находившиеся под постоянным магометанским влиянием, в своем противодействии русским обнаруживали вообще более острую, более принципиальную враждебность. Враждебность эта в особенности оттеняется тем обстоятельством, что южные осетины, как разочаровавшиеся в русских до последней степени не только оставлением, но как бы и закреплением их под властью помещиков, по-видимому, имели более поводов к враждебным действиям против русских, чем осетины северные. Последние, напр., с приходом русских если и потеряли какие-нибудь «права на существование», то только права личной свободы на грабежи, воровство и вообще — права на граждански-безответственную разбойничью жизнь. С этой стороны, насколько русское господство явилось для южного христианского населения, по смыслу вышесказанных замечаний графа Паскевича, оставлением его на произвол помещиков, или, иначе сказать, закрепощением в рабстве, настолько же для населения северного — магометанского оно было только силой, сдерживавшей лишь одни его грубые инстинкты, одни лишь проявления одичалости. Сила эта была тем более благодетельна, что проявления грубости и одичалости здесь сопровождались еще горячностью племенного характера, обострявшею, напр., даже простые случаи взаимных несогласий в кровавые истребительные бойни и, может быть, обусловливавшею, хотя отчасти, и историческую враждебную раздробленность населения. Стеснив вообще осетин-магометан, как хищников, живших лишь во имя узко-эгоистичных частно-племенных или семейных интересов, русское господство тем не менее оставило их во всех остальных случаях не только полноправными гражданами государства, с полной свободой вероисповедания, с их исторически сформировавшимся строем правовых и имущественных отношений, поскольку они не вредили общему благоустройству, но в некоторых случаях — гражданами, пользовавшимися особыми привилегиями, особым вниманием власти. Но привычка к хищничеству в покоренном населении была уже настолько велика, что ограничение ее, в особенности как привычки прокормления, которую надо было заменить мирным сельскохозяйственным трудом, возбуждало в населении в сдерживающей власти недобрые чувства.
В христианском населении это настроение в своей враждебности не переходило дальше простого «политического недовольства». Судя по позднейшим примерам, оно состояло в недовольстве, напр., привилегированного населения — лишением прав на жизнь и смерть своих подвластных, всякого сильного — лишением прежней свободы бесконтрольных поступков над всяким слабым и т. п.; в населении зависимом южного склона недовольство это, как мы выше сказали, состояло в разочаровании русским господством, прикрепившим его к власти помещиков. В населении магометанском враждебное настроение к русским, получив свое начало в политическом недовольстве, значительно усложнялось религиозною рознью. Поэтому в то время, как в населении христианском политическое недовольство переходило в резкие формы враждебности только по временам, при стороннем подстрекательстве, в населении магометанском оно было всегда напряженным и резким уже по одному тому, что составляло, так сказать, практическую бытовую подкладку религиозного отчуждения магометанства от христианства, — основное начало, с которым соединялись магометанские верования, преисполненные фанатизма и нетерпимости. Вообще, здесь магометанские идеи вражды и ненависти к христианству находили для себя, в политическом недовольстве готовую восприимчивую почву постоянного скрытого раздражения и, провозглашаемый каким-нибудь турецким шпионом—муллою, быстро воспламеняли магометанское население огнем открытых возмущений. В общем своем характере возмущения эти, при всем том, что за ними не было таких данных для недовольства русскою властью, какие были, как мы выше сказали, в быту южных осетин, возмущения осетин-магометан всегда или, по малой мере, в большинстве случаев отличались большею враждебностью, большею энергией и притязательностью, чем возмущения осетин-христиан южного склона.
Занявши покоренный край, русские встретили, как мы выше сказали, в осетинах не только южного склона, но и центральных ущелий довольно сильное предрасположение к христианству и вообще подчинению русской власти. Последнее в особенности относилось к населению центральных ущелий, как оставшемуся свободным от закрепощения грузинским феодалам. Означенное предрасположение, между прочим, обусловливалось еще тем, что русскому миссионерству, русскому господству в крае предшествовала миссионерская деятельность грузинского духовенства. Одним из деятелей грузинского миссионерства, предшествовавшего годам описываемых событий — началу XIX столетия, равно и деятелем годов последующих был грузинский архиепископ Иоанн; в округ его деятельности входило население верховьев Арагвы, Ксанки, Терека и других мест к востоку от Осетии. «Прибыв в Гудамакарское ущелье, доносил архиепископ об одной из своих поездок по округу: и побеседовав с почетными обывателями, я не нашел ничего противного моему учению. Потом появился человек, которого назвали: «это наш священник». Он был один из тех священников, которые без книги заучили наизусть несколько стихов из псалтыри и учат. Произнесши их, он ставит вино минуты 2—3, и это называется обидней, мажет углем с произнесением тех же стихов, и это называется крещением». Из дальнейшего сообщения архиепископа видно было, что в разных местах Осетии в то время были храмы, в которых хранилось не мало золотой и серебряной утвари; такими напр., были два древних храма: на одном из восточных отрогов горы Казбека и на гор Ломиси, составляющей водораздел между верховьями Арагвы и Ксанки и тянущейся к юго-западу от Гудаурского перевала длинным однообразным валом. Оба эти храма сохранились до настоящего времени, и проезжающие по Военно-грузинской дороге могут видеть в хорошую погоду на высоких пустынных гребнях гор их одинокие силуэты, как скромные, но светлые, родные сердцу знаки на дивом фоне чуждой природы, чуждой жизни.
По своим частным верованиям, обычаям и нравам, религия осетин, населявших места более удаленные от центров миссионерской деятельности, представляла в то время пеструю смесь верований языческих, христианских и магометанских. По большему или меньшему преобладанию тех и других, осетины назывались или христианами, или магометанами и т. п. У многих осетин почитались пророк Илья (Уацилла), Георгий Победоносец (Уастырджи) и другие святые. Вместе с тем у них были и чисто языческие религиозные обряды, сохранившиеся, по всей вероятности, со времен самой глубокой древности. Во время, напр., засух, неурожаев, повальных болезней и т. п., осетины растягивали на высоком шесту черную козлиную кожу и носили ее по горам и полям с пением священных песен. Обряд этот с одной стороны кажется сходным с древнееврейским религиозным обрядом отпущения черного козла, упоминаемым во II книге Моисея, и древнегреческим обрядом посвящения подземным богам черных животных, а с другой стороны — с известным религиозным обычаем в России — хождением со святыми иконами по полям в начале лета. Влияние магометанства отразилось, между прочим, на одном из обычаев бытовой жизни осетин — обычае женитьбы на женах умерших братьев, на женах даже умерших сыновей. Обычай этот, отчасти обусловливавшийся причинами экономическими, представлявший, в виду, напр., обычая покупать жен, как бы предупреждение тех убытков, которые, по понятиям практикующих этот обычай, несет семья, лишаясь своего члена, приобретенного покупкою, — в период нового христианства описываемого времени представлял одно из сильных препятствий к успешному введению христианства в главные бытовые условия тогдашней жизни осетинского населения. Первые миссионеры энергично проповедовали против безнравственности этого обычая и частью-силою своих убеждений, частью «при помощи начальства» мало-помалу начали искоренять его среди населения, которое так или иначе причислялось к христианскому. «Помощь начальства» в данном случае практиковалась, напр., там, где христиане, охотно следовавшие учению миссионеров в усвоении собственно обрядовых верований, оказывались неподатливыми на убеждения — оставить привычки «секретного ложа» в смысле вышеозначенного обычая.
Еще больше неустройства, чем то было в религиозной жизни края, еще больше, так сказать, первобытности представляла, как и можно предполагать, жизнь края общественно-бытовая. Одною из ее выдающихся постоянных особенностей была враждебная или же неприязненная разъединённость населения. Сплачивалось и более или менее объединялось оно в группы только при исключительных случаях, как, напр., при подстрекательствах со «стороны бунтовщиков-царевичей, возбуждавших население общими чувствами или ожидания опасностей, как выселения из родины, солдатчины и т. п., или — ожидание несметных богатств, как «русская казна в несколько миллионов» на охранном посту Военно-грузинской дороги. Соединяясь в виду всех этих или угрожающих, или много обещающих обстоятельств для совместных действий, население описываемого района, вне подобных случаев, почти всегда представлялось для воздействий русской власти многочисленными группами с разнообразными узко-племенными, родовыми или же семейными интересами. Впрочем, в большинстве случаев все это разнообразие сводилось в один, так сказать, бытовой вид разъединения интересов — во взаимные грабежи, взаимное воровство, взаимную мелкую вражду, часто ничтожную по своим причинам, но кровавую и ожесточенную по своему проявлению. Вот, напр., несколько случаев, составлявших тогда, так сказать, постоянную окраску бытовой жизни населения. Осетин Т—в во время ссоры с своим племянником выколол ему «по злобе» глаз и, опасаясь мщения родственников потерпевшего, убежал в другие места. По обычаям того времени, сохранявшимся, впрочем, после него более полустолетия, почти до последних годов прошлого царствования, ответчиками за выколотый глаз являлся не только преступник, но и ближайшие его родственники. Эти обычаи требовали, чтобы потерпевший, а в случае его смерти, ближайшие его родственники вознаграждали себя за причиненный вред или материально — платою, или, так сказать, нравственно — равною, а, буде возможно, и большею обидою преступнику или его ближайшим родственникам. Вследствие этого ближайшие родственники Т—ва, вероятно, чувствуя себя бессильными пред опасностями мщения за сделанную им обиду, бросили свои насиженные пепелища и выселились вслед за преступником в чужие места. Таким образом, единичный случай простой, хоть и варварской драки повел к расстройству весьма существенных интересов десятков людей. По выселении всех лиц, которые подвергались опасностям мщения, потерпевший и его родственники завладели жилищами опальных, как бы вознаградив себя таким образом за причиненный «по злобе» вред. Завладение это было фактом, настолько соответствовавшим тогдашним понятиям населения о правах мести и вознаграждении за обиды «по злобе», что русская власть, более или менее водворявшаяся в районе описываемого случая в лице временно наезжавших туда начальников с военными командами, должна была отнестись к занятию потерпевшим и его родственниками жилишь выселившихся с снисходительным согласием.
Еще большими тревогами и беспорядками к окружающей среде сопровождались такие, напр., преступления, как умышленное убийство. Если лишение глаза, по рассказанному случаю, повело к выселению целого семейства, то убийства вызывали по обычаям мести убийства преступников или их ближайших родственников, причем последние убийства из мести в свою очередь требовали таких же жертв с враждебной стороны, — все это в самое короткое время весьма часто приводило к ожесточенной кровавой вражде не только отдельные семейства, но и целые родовые или территориальные группы. Преступления же против прав имущественных составляли тогда случаи, тем более распространенные, тем боле повседневные, что для них существовали тогда и вполне подходящие наталкивающие условия: с одной стороны скудная на прокормление природа края, а с другой — историческая отвычка населения от мирного сельскохозяйственного труда. Кроме случаев обоюдной вражды, беспорядки и неустройство бытовой жизни осетин увеличивались еще случаями вражды с соседними народами, причем осетины, как более разрозненное население, чаще бывали жертвами, чем победителями. Хотя с распространением и укреплением русского господства вражда эта более или менее находила в последнем сдерживающую силу, но нередко, при отдаленности, напр., русских войск, она успевала разражаться кровавыми стычками, хищническими нападениями и т. п. Такие «беспокойства» осетинам особенно часто производили на севере Осетии, как мы прежде сказали, кабардинцы, на востоке — тушины, пшавы и хевсуры. Последние, напр., иногда делали нападения на осетин и без всяких наличных поводов, или «вымыслив, что им следует за кровь дедов их» с осетин плата, или же просто из голодного молодечества, которое между прочим заявляло себя в похвальбе пред осетинами, что «оные хевсуры подкрасят довольно Арагву» не только кровью осетин, но и кровью тех, «у которых у одеяния обрезаны полы и назади разрезано» , т. е. кровью русских.
На общем фоне кровавых враждебных обычаев осетин того времени и в отношениях взаимных, и в отношениях их к соседним народам иногда встречались, как инстинктивные проявления миротворного духа, вызывавшегося опасностью взаимноистребления, напр., такие, отчасти существовавшие и в позднейшее время, обычаи: убийца, особенно если он был молодой и убил подобного же однолетка, мог иногда, при желании родных жертвы, заменить собою убитого в его семьи со всеми условиями тех родственных отношений, какие обставляли жизнь убитого, т. е. или как приемный сын, или как брат и т. п. Очевидно, что при тревожной жизни, требовавшей постоянного внешнего напряжения и отвлекавшей внимание и энергию обывателей от замкнутых интересов тесного семейного круга на посторонние случаи, такие новые члены семьи весьма успешно сживались с новыми семействами. Последнее тогда не требовало тех условий, какие необходимы для сживания с новою семьею в мирном сельскохозяйственном быту, — более существенного сходства характеров, привычек и т. п.: для уровня тогдашней жизни внешних опасностей и хищничества в деле такого сживания достаточно было одной внятней поверхностной солидарности. Но вышеозначенный обычай примирения, в свою очередь, нередко и усложнял проявление той вражды, где он находил свое применение. Вот, напр., один из подобных случаев в тогдашней бытовой жизни. Осетинское семейство Д—вых, потеряв во время вражды с семейством соседнего племени ингуш одного из своих членов, приняло в себя, по описанному обычаю, «для усмирения крови» сына Ш—зы, главы враждебной фамилии. Прожив в своей новой семье три года, приемный член ее был убит. Преступление это вызвало к мести как принявшее, так и родное семейство убитого. Родной отец последнего, Ш—за, желая поскорей приступить к выполнению обязанностей мщения, которые, конечно, состояли в нападении на жилище убийцы, в грабежи его имущества, убийств его самого и т. п., — и которые могли быть тем успешнее, чем больше было мстителей, обратился к главе осетинского семейства, в котором жил его сын, Д—ву. переговорить о своем общем деле. «Но Д-в с ним, Ш-зою при старшинах», которые в это время были при их свидании «переговора иметь не захотел». Ш-за был сильно оскорблен этим невниманием и «по зверскому своему обыкновению, не подавши никому виду, пошел из крепости к Тереку, где увидел майора Д-ва». Подъехав к нему на лошади и «переговоривши с ним слово», во время которого Д-в, заметив злое намерение Ш-зы, хотел было, но «не мог сохраниться», Ш-за моментально выхватил пистолет, выстрелил в голову Д-ва и быстро ускакал из крепости в свой аул. Родственники Д-ва тотчас сделали тревогу и, собравшись «вместе с подданными» толпою более чем в 30 челов., погнались за Ш-зою. Вслед за ними была послана в аул Ш-зы русская команда. Убийца заперся в своей башне с ближайшими родственниками, желая защищаться до последней степени. Сначала прискакали к башне родственники убитого и, окружив ее со всех сторон, начали в нее стрелять и ломиться. Вскоре прибыла сюда и русская команда. Ш-за закричал из башни начальнику команды, чтобы русские не трогали его, что он против русских вовсе не имеет вражды и даже давно присягнул им, а сделал убийство из мести за кровь 6 своих родственников, убитых фамилиею Д-вых. Жители аула, опасаясь последствий этой тревоги, убедили Ш-зу убежать из башни в лес. Д-вы бросились в аул «убили сестру Ш-зы и старуху — родню, взяли имущество, скот и с мертвым телом Д-ва поехали домой». Желая как-нибудь заглушить вражду, комендант Владикавказа убеждал Ш-зу «опомниться», покончить все дело миролюбиво, грозя в противном случае наказанием; но Ш-за «прислал сказать, что он кровь свою отыскал… просить прощения в учиненном в крепости,.. просить русских не мешаться, так как Д-в осетинский старшина, а не русский». Случай этот, как и все подобные ему случаи мести, повел в длинному ряду враждебных столкновений с обеих сторон, сопровождавшихся убийствами, грабежами имущества и т. п. Превращать их было тем труднее, что враждующие стороны принадлежали к разным племенам; а с постепенным увеличением соучастников, такие случаи вражды фамильной нередко переходили в вражду племенную.
Таким образом, водворение порядков в крае было соединено тогда вообще с большими затруднениями. Но кроме причин к беспорядкам и возмущениям, лежавших в нравах обитателей, весьма важный повод к этому подавали тогда злоупотребления лиц, непосредственно управлявших вновь покоренными районами. В наименьшем своем значении подобные злоупотребления, служа, так сказать, наглядным примером и доказательством недостатков русского управления, были ближайшей причиной того успеха, с которым недовольные царевичи возмущали население против русской власти, устрашал его еще большим угнетением, еще более жестокими мирами со стороны новых пришельцев. Так князь Цицианов, главноуправляющий вновь покоренным краем, в своем всеподданнейшем рапорте высказывал, что скопища возмущавшихся представляли собою не военные отряды, но «толпу мужиков, не столько царевичем Парнаозом возженную, как, может быть, поведением капитан-исправника». И действительно, при разборе всех обстоятельств и причин вышеочерченного возмущения, преимущественно в районе Военно-грузинской дороги, от обывателей были собраны, такие, напр., сведения о незаконных действиях капитан-исправника Ананурского уезда. «Поймал он (испр.) осетинцев, налил в собачье корыто сыворотки, наклал битых кошек и всяких еще худших мерзостей — и тем кормил; сжег 8 домов, 300 код ячменя» и т. д. Наряду с подобными проступками ближайшего администратора края существовала целая система злоупотреблений и в непосредственных мерах по управлению. Так, напр., для установки невозможных в то время удобств по Военно-грузинской дороге на ней заставляли работать ближайших туземцев и «в нестерпимый холод, и в невылазную грязь». При этом работавшим не только не платили денег, но, при малейшей неисправности в работе, если на дороге, напр., завязали лошади проходивших команд, обывателей били плетьми и забивали даже на смерть. При проходе военных команд, у обывателей брали также бесплатно скот, муку, сыр, масло и проч.; однажды, жаловались обыватели, вместо провианта «заставили веять серебро у наших церквей».
Еще сложнее были беспорядки и злоупотребления властей на юге Осетии; здесь они исходили уже из двух источников: со стороны ближайших русских администраторов — капитан-исправников и со стороны представителей прежнего порядка управление — эриставов, капитан-моуравов и т. п. Вместо того, чтобы служить, так сказать, регуляторами помещичьего произвола, тем более возможного, что помещики, как мы выше сказали, имели в своих районах и значение приставов, капитан-исправники нередко помогали этому произволу, или не принимая против него никаких мер, иди даже наказывая крестьян за их протесты против притеснений. Вот, напр., случай из жизни осетин, живших по р. Ксанке. Помещик наш, жаловались осетины, «вытащил из дому насильно… у нас дочь, которая была невеста» . Оскорбленный жених разразился жестокою местью, но только не над виновником обиды, который был слишком силен для роли «козла отпущения», а над родителями и родственниками невесты. Наложивши на них «кровяной штраф», т. е. предъявив им условия мести как бы за кровь убитого, жених собрал толпу, вероятно, своих родственников и, напав ночью на дом родителей своей невесты, увел у них двух дочерей и 100 волов. Не ограничиваясь этим грабежом, жених продолжал и дальше подобные же нападения, уводя с собою то скот, то даже людей, так что, наконец, разорил своих псевдо-обидчиков «до самой крайности». Озлобленные несправедливыми притязаниями жениха, родственники невесты убили его и выселились в другие места. Но это повело еще к большей вражде, к новым нападениям, убийствам и т. п. В конце концов, самоуправство и насилие помещика, отразившись на жестоком расстройстве двух семейств, в котором, напр., одна сторона невесты потеряла 2 убитых, 1 раненого и 26 человек, захваченных в плен и проданных потом на пограничной грузинско-турецкой линии, привели в тому, что наиболее потерпевшая сторона невесты поплатилась за оскорбленную помещиком «честь» жениха взятием под караул ее старших членов. Последнее было сделано по распоряжению капитан-исправника. Постоянные смуты, вызывавшиеся злоупотреблениями властей, ближайших в населении, вызвали со стороны местного начальства кое-какие предупредительные меры. Для разных случаев сообщения по Военно-грузинской дороге, особенно тех, где привлекались перевозочные средства туземцев, была установлена подробная такса. При всей умеренности цен ее за разные виды перевозки тяжестей (напр., за перевозку вьюка 9—10 пуд. от Коби до Кайшаура 1 р. 20 коп.), а также и за расчистку снега (15 к. в день), такса эта, вероятно, имела в деле предупреждения злоупотреблений не малое значение. Впрочем, другая половина тягостей, обременявших население в устройстве сообщения по Военно-грузинской дороге, — ремонтировка дороги осталась на обывателях без всякого облегчения; они должны были исправлять и поддерживать ее, подобно крестьянам России, бесплатно, своими средствами. Еще менее законченными были меры по устройству порядков в южной крепостной Осетии. Здесь почти без перерыва продолжались все намеченные нами условия беспорядков: с одной стороны бесконтрольность помещичьей власти, а с другой недостаток русских военных сил для решительного подавления тех последствий, которые были неизбежны с оставлением осетин «на произвол помещиков». Хотя высшая местная власть и обращала особенное внимание на положение крестьянского дела, но это внимание было не в интересах крестьянства. В описываемое время (1800—1805 гг.) наиболее заметными деятелями по установлению порядков среди южных осетин были упомянутый нами дворянин Ялгуидзе и двор. Калатузов. Первый был назначен еще предшественником князя Цицианова генерал-лейтенантом Кноррингом «для наблюдения порядка и в защиту их (осетин) от обид и притеснений… судьею к тем же осетинам, с жалованьем в 250 руб., коего он от казны», впрочем, «не получал», а последний — помощником Ялгуидзе. Деятельность этих лиц, признанная полезною по первому назначению, в князе Цицианове, по-видимому, не нашла полного покровителя. Так, когда означенные лица с другими представителями осетинского народа обратились «для испрошения о народе том утвердительного постановления», и «правитель дел Коваленский представил князю Цицианову документальный материал для означенного «постановления», то князь Цицианов в своей резолюции на доклад правителя, между прочим, сказав, что пристава «не по умоначертанию о управлении осетин пеклись, а о лишении помещика власти над подданными», приказал все дело доклада «приобщить к делам для памяти о лжи» . Утвердительное же постановление и вообще меры для водворения в крае порядка в описываемое время выразились, как мы выше сказали, разделением осетинского населения на 4 удела, составлявших собственность царевичей. Это разделение было как бы дополнением прежних мер по водворению порядков в крае. В удел царевича Вахтанга вошло 22 деревни (Абано, Саватиси, Денце, Квемо-денце, Чаходгори, Караткали, Курмасиксо (?), Чочоли, Гимара (Джимара), Рес, Тепи, Кеатриси, Ухоти, Коби, Толготи, Алмаси, Кумлисцхе, Чино, Эрато, Хати, Мамуланткари, Саарагв-Сопелшеты) с 1438 душ населения (788 муж. и 650 жен.); в удел царевича Иоанна 35 деревень с 2135 душ населения (1237 муж. и 898 жен.), в удел царевичей Ваграта и Юлона 7 деревень с 287 душ населения (157 муж. и 130 жен.). В то время южная Осетия входила в состав трех уездов: Ананурского, Душетского и Горийского. Ближайшими представителями русской власти по управлению краем были «капитан-исправники», по одному в каждом уезде. Они разъезжали по своим районам с военными командами, производя суд и расправу при незначительных случаях своею властью и передавая ведению высшей власти дела более важные. Несмотря на все означенные распорядки, жизнь населения была полна неустройства. Хотя более или менее значительных возмущений в крае в это время не было, но обыденные преступления: убийства, грабежи, воровство и т. п. составляли почти беспрерывную характеристику тогдашней жизни. К этому присоединилось еще новое злополучие — заразительная болезнь (чума), начавшая уже похищать жертвы на границах Грузии с Персиею.
В июле 1803 г. в Тифлисе умерло от чумы, кроме чинов военного ведомства, 215 человек, в августе же чума появилась в Телаве, Душете, по верхнему течению Риона и, наконец, перейдя через Кавказский хребет, она появилась и на северном Кавказе. Впрочем, с наступлением холодов, чума мало-помалу прекратилась. Другими более выдающимися случаями последующего 1804 г. были: переход русского отряда, состоявшего из полка донских казаков и 70 рекрут, через центральные места Осетии из Владикавказа в Цхинвал и приобретение в Терекском ущелье участка земли сел. Ларса для постройки крепости. Движение отряда, совершившееся вообще довольно благополучно на двух третях пути, по северной и центральной Осетии, на южном склоне сопровождалось весьма значительными неудачами. Лишь только отряд спустился с высот перевала (Рокского) через южный центральный хребет в ущелье р. Большой Лияхвы, как местные обыватели-осетины начали атаковывать и вообще тревожить его хоть и не сильными, но постоянными нападениями. Когда же отряд, проходя по одному узкому ущелью, растянулся на значительное протяжение, осетины окружили одну из отделившихся групп отряда и взяли в плен 40 человек. Впоследствии, впрочем, все пленные были возвращены без особенных усилий, частью при помощи владельцев — помещиков того района, где произошло нападение, частью вследствие угроз русских властей подвергнуть виновных строжайшему наказанию.
Участок сел. Ларса, принадлежавший одному из почетных владетелей земель Терекского ущелья Дударову, был уступлен русским добровольно. Взамен этого участка владелец получил денежную награду, чин капитана и участок земли близ Владикавказа для поселения 25 осетинских семейств. С приобретением сел. Ларса «с землями и всеми угодьями, ему принадлежащими» русские приобрели таким образом в глубине гор весьма важный стратегически пункт для удержания в страхе и повиновении и беспокойных обитателей Военно-грузинской дороги.
Со времени своего появления в крае русское влияние и господство, не смотря на разные препятствия, в концу первого десятилетия XIX в. более или менее распространились по всему среднему пространству Кавказского перешейка. Хотя население южной Осетии, собственно ее верхних ущелий и население Военно-грузинской дороги и представляли по-прежнему наиболее беспокойный элемент вновь занятого края, но с каждым годом его волнения умалялись, теряли резвую форму восстаний и переходили в частные случаи протестов против притеснений ближайших властей. Насколько вообще спокойствие этих районов зависело от персонала ближайших представителей власти, можно судить по тому, что население, волновавшееся при действиях одного лица, являлось вполне послушным при действиях другого. Один из таких случаев волнений на Военно-грузинской дороге характеризуется, напр., разноречивыми донесениями о нем в 1807 г. графу Гудовичу, сменившему князя Цицианова, от майора Ф. и князя Ч. В то время, как первый сообщал о «бунте», приготовлениях к обороне и т. п., последний доносил, что обыватели приготовляются лишь к жалобе чрез депутатов на притеснения «земского начальства».
Донесения Ч. впоследствии подтвердились жалобами обитателей Военно-грузинской дороги на южном перевале, что из них «много невинных умерло в темнице», что один, напр., из управителей по ремонту дороги грозил навести пушки на обывателей и «брать солдата» из их среды. И все эти притеснения, говорили жалобщики, делались в то время, когда они «всегда служили верно, не жалели выставлять быков и лошадей», когда им не давали прогонов, которые назначил царь и т. п. Волнения происходили не только на юге Военно-грузинской дороги, но бывали и по ее северному протяжению. Если в первом случае причина их заключалась в непосильных тягостях натуральных повинностей, то на севере возмущения между обитателями пути, по замечанию одного из местных администраторов, весьма много обусловливались тем, что «народ, не привыкший к работе», лишившись прежнего права на произвольные пошлины с проезжих — главного средства своего существования, вынужден был для добывания средств прибегать к грабежам и разбоям. По тем или другим причинам, но грабежи и разбои, затихшие на некоторое время, стали повторяться теперь чаще и чаще. Хищники стали нападать уже не только на частных проезжих, но и на военные команды, военные транспорты и т. п. Как оказалось впоследствии, не малое влияние на возбуждение в обитателях враждебного настроения оказывало подстрекательство со стороны персидских шпионов и недовольных царевичей. Те и другие тем успешнее действовали как в Осетии, так и вообще на Кавказе, что Россия в это время вела войну с Персией. Отвлекши на театр военных действий значительные военные силы, эта война дала возможность персидским шпионам возбудить большинство населения Осетии, не сдерживаемого страхом ближайших наказаний, к открытым возмущениям против русской власти. Подобно шпионам турецким, персидские шпионы действовали на легковерное население разными лживыми слухами, обещаниями щедрых наград и т. и. Некоторые из шпионов развозили и распространяли между населением фирманы персидского шаха ко всем старшинам обществ осетин, черкесов и других Кавказских народов. Один из таких фирманов был предназначен для тагаурцев. Наполненный в начале похвалами народам, живущим по Военно-грузинской дороге за то, что они, «сражаясь с русскими гяурами, разорвали им пути прохода»» фирман возвещал далее, что «высочайший лагерь» шаха «снимется из столицы со стотысячною армиею, 200 пушек, мортир, фальконетов и снарядов и двинется в Грузию и Кизляр»; что «гяурам русским суждено испытать истребление», и что близ Эривани 1500 русских гяуров уже отправлено «в глубочайшее отделение ада».
Но прежде чем «высочайший лагерь» персидского шаха сделал что-либо в пользу бунтовщиков, они были усмирены русскими войсками.
Дальнейшие события в Осетии, представляя как бы повторение предыдущих, были тем же калейдоскопом волнений, перемежавшихся с периодами сравнительно мирного водворения в крае русской гражданственности. В общем такое водворение состояло из административных мероприятий, относившихся настолько же к главным, насколько к второстепенным фактам общественной жизни населения; причем большинство мероприятий имело временный, паллиативный характер и заменялось новыми по требованию наличных обстоятельств. В районе Военно-грузинской дороги подобными мероприятиями были в описываемый период (1808—1814 и после, гг.) сначала «обещание», запрещавшее тагаурцам, под страхом строгих репрессалий, всякие поборы с проезжих, а потом «обязательство», чтобы тагаурцы и их соседи — ингуши, для охранения безопасности и спокойствия на Военно-грузинской дороге, учредили конные разъезды, конвоировали проезжих, ответствуя за всякую сделанную им обиду и т. п. Как бы в награду за такие заботы тагаурцам была предоставлена милость пользоваться некоторыми выгодами Военно-грузинской дороги. По существу дела, выгоды эти были теми же пошлинами с проезжих, довольно значительными даже и в виду услуг тагаурцев по обеспечению безопасности Военно-грузинской дороги; они состояли из платы; 10 руб. сер. с каждого купца, 35 коп. с конного и 20 коп. с пешего простолюдина и взимались заранее выбранными лицами и в определенных местах. Милость на получение выгод была отчасти последствием жалоб тагаурцев, что они, «лишась прежних доходов, пришли в крайнее положение и что их молодые люди не слушаются старших грабят, взыскивая с армян (?) за все неполучаемые доходы», но больше всего означенная милость была последствием нового, выходившего из ряда обыкновенных, препятствия Военно-грузинской дороги. Это был обвал Девдоракского ледника , уничтоживший на Военно-грузинской дороге множество сделанных приспособлений вообще настолько затруднивший дело коммуникации, что малейшие беспорядки среди населения могли быть теперь гибельными для русских интересов в Закавказье. Помимо милости на получение выгод, для обеспечения спокойствия были взяты аманаты из всех знатнейших тагаурских фамилий: Кундуховой, Есеновой, Тугановой, Шанаевой, Алдатовой, Мансуровой, Тхостовой, Конуковой, Тулатовой и ингушской — Цуровой. Вместе с этим началась усиленная разработка дороги как в районе разрушений, произведенных Девдоракским обвалом, так и во многих других местах; на все это было израсходовано 66,520 руб. 15 коп., — первая единовременная значительная сумма на это дело в 1-е десятилетие русского водворения на Кавказе. Общая же сумма расходов на разработку Военно-грузинской дороги в течение первого десятилетия простиралась до 137,550 руб. сер. Кроме охранения безопасности пути, тагаурцы должны были, по обязательству, доставлять для казенных транспортов за установленную плату перевозочные средства.
Более спокойствия представляла жизнь осетин северных ущелий. Здесь они почти постоянно обращались к русским властям с просьбами или о переселении их в русские пределы, или о возобновлении у них христианства. В описываемое время численность расположенного к русским населения северных ущелий простиралась до 7,000 домов: около 4,000 в Куртатинском и 3,000 в Алагирском ущельях. В периоды волнений в районе Военно-грузинской дороги и в Кабарде оно представляло довольно надежный оплот, препятствовавший соединению кабардинцев и тагаурцев для враждебных действий против русских. Чтобы еще больше закрепить разъединительное значение северного района и вместе с тем дать его населению защиту против кабардинцев, на одном из его проходящих пунктов предположено было устроить редут. Совместно с военными мероприятиями, русские власти предпринимали для устройства порядка вообще на северном Кавказе и мероприятия мирные. Таким было, напр., устройство торговых сношений между вновь покоренными туземцами и русским населением. Вместе с этим из Куртатинского и Алагирского, а впоследствии из Тагаурских ущелий в это время происходили почти постоянные выселения осетин в русские пределы. Группируясь преимущественно в полосе наступательного движения русских, переселенцы эти мало-помалу соединяли с нею район преданного населения Куртатинского и Алагирского ущелий.
На юге Осетии, по прекращению беспорядков, произведенных персидской агитацией, затишье расследований, полумер и т. п. в конце 1809 г. было вновь прервано волнениями. Руководителями его на этот раз были царевичи Леван и Александр Первый действовал среди населения непосредственным личным участием в организации восстания, а второй письменными воззваниями — «возжечь свечу угасшего дома». Наполнив их «общим местом» подобных документов тогдашнего времени — обещаниями щедрых наград, помощи в сотни тысяч войска и т. п., царевич Александр обращаясь к крепостному населению южной Осетии, заканчивал свое воззвание: «и когда все это (награды, помощь и т. п.) сбудется, тогда думайте, что мы — ваши великие благодетели, и вы — наши любезные братья, а не подданные». Возбудив волнение, выразившееся, впрочем, не только в противодействии осетин русским, но и во взаимных грабежах и раздорах, «потухшая свеча угасшего дома» своим фальшивым мерцанием лжи и подстрекательств привела только к бесплодной гибели бунтовщиков от меча и огня репрессий. Так, напр., одни только осетины Верхне-ксанских и Верхне-арагвских ущелий, наиболее возбужденные личным подстрекательством цар. Левана и даже «присягнувшие» ему в перспективе «любезного братства» с верховной властью, при своем усмирении, потеряли более 100 убитых людей и 20 сожженных деревень. Некоторые же из осетинских обществ и деревень, образумившись после короткого увлечения, прислали к главноначальствующему Кавказским краем почетнейших старшин с заявлением раскаяния и просьбой о помиловании. Старшины явились в глав—нму с повешенными на шеях саблями и в таком виде проходили через весь город. Такое выражение раскаяния было тем знаменательнее, что, по горским обычаям тогдашнего временя, повесивший на шею саблю уже не считался за воина не только между посторонними людьми, но даже в своей семье.
После возмущения многие осетинские семейства были переселены в наказание из верхних ущелий, где не было помещиков, на нижнюю половину склона, в район поселений, находившихся в крепостном состоянии. Были даже случаи, что переселенцы отдавались под надзор грузин — крестьян, равносильные крепостной зависимости. Волнения крестьян значительно усложнялись еще беспорядками в среде помещиков, зависевшими с одной стороны от многочисленности помещиков, а с другой от неустановленности их прав на владение крестьянами. Оба эти условия отражались на крестьянах тем, что всякий из помещиков (число которых достигало иногда до 20 на одно селение) делал им «разные притеснения, отнимал последнее имущество, лишал дневного пропитания» и т. д. Подобными притеснениями крестьяне, напр., Ксанского участка были доведены до того, что, по рапорту капитан-исправника, «решились сопротивляться помещикам,… пока не будут отданы правительством (одному) какому ни на есть из оных, лишь бы только не все князья Э-вы имели над ними власть и не делали им доселе невиданного кровопролития». Притесняя крестьян, помещики вместе с тем постоянно враждовали и между собою из-за прав на владение крестьянами. Однажды, напр., подобная вражда вынудила посредника, разбиравшего помещичьи споры, при отъезде своем в Гори, взять с собою всех споривших, «дабы спорами они не могли поселить между крестьянами более дерзостей и неповиновения».
Особенно не устроены были отношения между помещиками и крестьянами в Ксанском участке. Взаимные жалобы тех и других на лишение своих прав, доказывавшихся каждою стороною по своему, в большинстве случаев — ссылкою на факты, не имевшие за собою документальных подтверждений, — все это привело было русскую власть к решению — отобрать означенное имение в казну, с вознаграждением претендентов пенсиею в 10,000 рублей. Хотя решение это было регламентировано с некоторыми условиями в 1814 г. Высочайшим рескриптом, но в исполнение оно не было приведено. Причина этого заключалась отчасти в боязни возбудить примером освобождения от власти помещиков в других крестьянах невыполнимые надежды и вообще волнения и недовольства, а отчасти в усложнении этого дела со стороны помещиков новыми притязаниями. В период расследования споров между помещиками и крестьянами Ксанского участка особенно энергичным ходатаем за интересы последних был архиепископ Досифей, старший член Осетинской Комиссии. Прекратив свою деятельность в Моздоке, Осетинская Комиссия в 1814 году была вновь учреждена в Тифлисе одновременно с учреждением Синодальной Конторы. На содержание Комиссии, состоявшей, кроме управителя-епископа, из архимандрита, 7 священников, 5 диаконов и соответственного числа церковнослужителей, ежегодно отпускалось 28,000 руб. Из этой же суммы было назначено: «на подарки осетинским старшинам, приласкание оных — 1,500 руб., на кресты, шнурки, иконы и холст на рубахи — 3,000, руб.»; на путевые издержки миссионеров, постоянного «руководителя в горах» и т. п. — 3,000 руб. В первый же год своей деятельности Комиссия, по отчету архиепископа Досифея, окрестила 14,218 д. о. п. и вообще повлияла на нравственное настроение осетин настолько благодетельно, что они «стали жить смирнее». Но вместе с этим энергическая заботливость архиепископа Досифея об интересах крестьянства, сопровождавшая его миссионерскую деятельность и находившая в себе предрасположение в высших правительственных сферах, возбудила большое неудовольствие в среде помещиков. Последствием этого были жалобы и обвинения, будто арх-п Досифей стремился из личных выгод «исторгнуть крестьян от их законных владельцев», а проповедники Осет. Комм, возбуждали в крестьянах неповиновение к помещикам и внушали им, что все крестившиеся перейдут в собственность казны и что даже «„покраденное (ими) у карталинских жителей останется без взыскания в пользу самих осетин» и т. п. По отзыву арх-па Досифея, неудовольствие помещиков распространялось не только на его эмансипаторскую деятельность в пользу крестьян, но и вообще на все миссионерство, так как помещики будто бы вовсе «не желали обращения их (крестьян) в христианство, чтобы пользоваться их невежеством». Впрочем, в основании всех подобных фактов, если только они не преувеличены в означенных жалобах и отзывах, во всяком случае были с одной стороны непомерная требовательность помещиков, а с другой стремления крестьян уклониться от требований «самых умеренных». Такое положение дел продолжалось почти до половины двадцатых годов. Неустройство порядков в южной Осетии, между прочим, было причиною, что она постоянно служила пристанищем преступников и авантюристов, или скрывавшихся здесь от страха наказаний, или искавших в мутной воде беспорядков и взаимной вражды население податливого материала для бунтов и противоправительственных волнений. С половины двадцатых годов, в управление краем генерала Ермолова, беспорядки в южной Осетии начал мало-помалу терять свой острый характер. Так, напр., помещичий произвол в взимании податей, которого не могли остановить изданные до этого временный положены, к концу двадцатых годов получил довольно значительные ограничения с одной стороны в начавшемся разборе прав помещиков, а с другой — в установлении более определенных правовых и имущественных отношений между помещиками и крестьянами. Впрочем, при всей энергии, с которою генерал Ермолов стремился водворить как в означенном районе, так и в других местах Осетии порядок, в крепостном деле южной Осетии оставалось еще много пробелов для острых взаимных споров и излишних домогательств. Трудности в точной регламентации крестьянского дела зависели от неопределенности данных, которыми помещики доказывали свои права, и от сложности имущественных и правовых отношений крестьян к своим помещикам.
Доказательством прав помещиков на владение крестьянами принимались преимущественно акты и грамоты об этом прежних грузинских царей. Но подобные документы весьма нередко содержали в себе для одних и тех же случаев владения несогласимые противоречия — последствия противоречивых распоряжений грузинских царей в период их взаимной вражды и раздробления Грузии. Вследствие этого русская власть, не желая водворять порядок в разрез с исторически сложившимися условиями дела, довольно долгое время оставляла крестьян подчиняться помещикам, права которых еще не были доказаны; с другой стороны и помещики не пользовались всеми правами, которые они считали законными.
По условиям своего общественного состояния, население Осетии в описываемое время представляло как бы пять групп, обособлявшихся частью правовыми, частью имущественными отношениями, или привилегиями, или тягостями. Одна из групп на южном склоне хребта, приблизительно с параллели плоскогорий Кели и Эрцо, находилась в крепостном состоянии, другая, населявшая южную половину Военно-грузинского пути, приблизительно от северного поворота р. Терека, была хотя и свободна от крепостного состояния, но обременена разнообразными натуральными повинностями; третья группа, по ущельям р. Терека, находилась в состоянии привилегий, впрочем, уже весьма близких к уничтожению; население Куртатинского, Алагирского и Дигорского ущелий представляло группу, свободную от тягостей второй группы, но без привилегий третьей, и пользовавшуюся только умеренным покровительственным вниманием русской власти. Наконец, пятою группою были осетины, жившие в пределах русских поселений, преимущественно в окрестностях Моздока; в 20-м годам число их в пределах тогдашней Кавказской губернии, южные границы которой тянулись по Моздокско-кабардинской равнине, простиралось до .1200 человек. Эта группа почти вполне ассимилировалась с русскою жизнью и представляла в общественном отношении то же, что и русское казачье население.
В 1829 г., в управление краем графа Паскевича, преемника ген. Ермолова, Кавказ посетила ученая экспедиция для исследования и знакомства с природою вновь покоренного края. Одна часть этой экспедиции, состоявшая из академиков и профессоров: Ленца, Мейера, Менетрие, Купфера и Вансовича, представителей всех отраслей естествоведения, исследовала центральный район Кавказских гор от Эльбруса до Казбека, посетив таким образом и Осетию. После академиков Гюльденштедта и Гмелина, посетивших Кавказ еще в 1769 г., означенная экспедиция была вторым выполнителем воли правительства в деле обстоятельного знакомства с природою нового края. Но мирные мероприятия, прямо или косвенно относившиеся к благоустройству края, в скором време¬ни, как в Осетии, так и в соседних с нею районах, должны были уступить место мероприятиям военным. В 1830 г. в Осетии, после непродолжительного периода сравнительной тишины и спокойствия, вновь начались враждебные волнения против русской власти. Как и в прежние годы, они обусловливались теми же причинами: на юге — крепостною зависимостью, в районе Военно-Грузинской дороги — у одних обывателей тягостями натуральных повинностей, у других стеснением хищничества и т. п. Даже осетины Алагирского и Куртатинского ущелий, бывшие до этого времени спокойными подданными русской власти, отчасти примкнули теперь к враждебному движению против нее своих соплеменников. Впрочем, возмущение это продолжалось недолго; оно было успешно подавлено двумя русскими отрядами, один из которых, под начальством князя Абхазова, действовал на севере, а другой, под начальством Ренненкампфа, на юге Осетии. Особенно успешно было усмирение бунта и водворение порядка на севере Осетии, где над опальным краем в это время начальствовал князь Абхазов. По словам г. М. Баева, описавшего подробности экспедиции князя Абхазова , «время князя Абхазова для осетин служит эрою» новой лучшей жизни; деятельность этого начальника была вообще для осетин настолько целесообразною и благотворною, что при нем они прекратили все свои убийства и грабежи и стали верными подданными России, которой они «обязаны своим благосостоянием». В наказание за свое вероломство тагаурцы были лишены права взимать с проезжих по Военно-грузинской дороге всякую плату.
Менее успешно было водворение порядка в южной Осетии. Не смотря на энергическую заботливость графа Паскевича об осетинах-крестьянах, дело по облегчению их участи подвигалось вперед вообще весьма медленно. По «записке» об осетинах южного склона, составленной Яновским и Казачковым, чиновниками Верховного Грузинского Правительства, и по всеподданнейшему рапорту графа Паскевича о крепостном деле в южной Осетии , прежние управители или эриставы, на правах которых претенденты помещики основывали свои права, имели власть настолько ограниченную, что «не могли сами собою определять старшин в какое-либо ущелье без разрешения царского совета». Что же касается до осетин Ксанского участка, то они «никогда в их (помещиков) владении не находились». Все же права помещиков над осетинами, по словам графа Паскевича, ограничивались тем, что ни один осетин «не смел показаться на базар и в деревне Карталинии, чтобы не быть совершенно ограбленным от так называемых помещиков». Некоторые же из помещиков устраивали в ущельях замки, нападали оттуда на проходивших осетин, грабили или брали их в плен и продавали в рабство. Вообще же по документам, которые были рассмотрены для разъяснения крепостного дела в Осетии: грамотам, древним грузинским законам и т. п., притязания помещиков на владение осетинами-крестьянами были лишены, по-видимому, всякого основания. Но de facto осетины, особенно жившие вблизи грузинских поселений, издавна были в крепостной зависимости от грузинских феодалов-эриставов, хотя зависимость эта состояла преимущественно в случайном подчинении их феодальному произволу.
Кроме всего этого, крепостное дело имело для своей окончательной регламентации не мало затруднений еще в том отношении, что одни и те же крепостные участки имели на себя по нескольку, по-видимому, равноправных претендентов.
Дальнейшими более выдающимися событиями в Осетии были: новое разделение ее на приставства и учреждение народного суда в г. Владикавказе для разбора споров и тяжб между осетинами как по делам гражданским, так и уголовными преимущественно по делам кровомщения. Персонал суда состоял из наиболее почетных туземцев и русских местных администраторов. В основание его решений, при разборе дел, брались частью русские законы, частью нравы и обычаи туземного населения. Впрочем, действия этого суда, по неопределенности его руководящих положений и правил, весьма мало соответствовали местным нуждам. Осетины весьма редко обращались к нему для разбора своих дел; вследствие этого в 1837 г., после 6 —7-летняго существования, суд этот «за своею ненадобностью» был совершенно упразднен. На случай возникновения между туземцами споров и тяжб, разбор и их решение вошли в обязанности ближайших управителей края — приставов. Наиболее же выдающиеся дела разбирались на севере Осетии — комендантом креп. Владикавказа, а на юге — начальником округа, жившим в г. Гори.
Возмущение 30 года было последним заметным проявлением отчужденности и враждебности осетинского населения к русскому господству. В последующие годы осетины, особенно северного склона, начали уже успешно ассимилироваться и сживаться с русской жизнью и ее порядками. Усмирение этого возмущения было вообще настолько успешным, что в том же году тагаурцы, наиболее беспокойная часть осетинского населения, как бы с целью загладить свои прежние проступки, принимали, совместно с русскими войсками, участие в усмирении других туземцев северного Кавказа, разделяя труды и опасности (русского) отряда». С того же времени русские власти начали составлять из осетин и постоянные боле или менее правильно сформированные отряды милиции.
В 1836 и 1837 годах дело мирного развития в крае русской гражданственности было ознаменовано двумя выдающимися фактами. Академик Шегрен занялся лингвистическими исследованиями осетинского языка и таким образом обратил внимание ученого мира на осетинское племя. Одним из плодов ученых исследований г. Шегрена было составление осетинского алфавита, представлявшее в своем роде обстоятельное начало для всех последующих трудов в этом направлении. Другим же выдающимся событием 1837 года, способствовавшим распространению на Кавказе вообще русского элемента и объединению разнородных проявлений в новом крае русских порядков, было посещение Кавказа Государем Николаем Павловичем.
Для Осетии это посещение имело особую важность прежде всего в том отношении, что Государь проехал по Военно-грузинской дороге, в районе и осетинского населения. Возбудив усиленную административную деятельность по благоустройству края, означенное посещение было как бы знаменательным актом предстоящей ассимиляции края с русскими порядками, актом полного закрепления его под верховною русскою властью.
После посещения Кавказа Государем Николаем Павловичем, на Кавказе начали вводиться новые гражданские порядки; в Закавказье главнейшим основанием нововведений было совершенное отделение и обособленность друг от друга управлений гражданского и военного. Для административных работ по устроению края, в помощь главноуправляющему, в 1840 г. был организован Комитет из представителей местной администрации. В действиях комитета особенное значение для южной Осетии имела окончательная разработка крепостного дела и окончательное установление взаимных отношений между помещиками и крестьянами. Разбор этого дела, начатый еще в первой половине двадцатых годов при генерале Ермолове и продолжавшийся при графе Паскевиче в смысле облегчения и даже освобождения осетин-крестьян от власти помещиков, окончился теперь не в пользу крестьян. Кавказский Комитет признал все существовавшие между крестьянами и помещиками имущественные и правовые отношения, за исключением немногих, противоречивших русским законам, вполне обязательными и законными. Постановление это было утверждено в 1849 г. Высочайшею властью. При разборе крепостного дела в Закавказье, между прочим, обнаружилось, что, помимо сложности имущественных обязательств крестьян к своим помещикам, означенное дело представляло запутанность еще вследствие сложности его правовых условий. Так, напр., в персонале помещиков были лица, в одно и то же время владевшие крестьянами и находившиеся в крепостной зависимости у других лиц (дворяне княжеские или азнауры тавадские). В 1852 г. крестьяне, принадлежавшие церкви, были освобождены от крепостной зависимости. С установлением в крепостном деле определенных отношений между помещиками и крестьянами, определились районы осетинских поселений, свободных от крепостной зависимости и оставшихся под властью помещиков. Первый занимал верхнее пространство, а второй средину и нижнюю полосу южного склона; приблизительною границею того и другого можно наметить неправильную линию от плоскогорья Кели к плоскогорью Эрцо. Все осетинские поселения южного склона и центральных ущелий: Труссо и Закко-Мамисонского или Нардонской котловины, по тогдашнему административному разделению Закавказского края, вошли в Грузино-Имеретинскую губернию, с центром ее г. Тифлисом.
Осетинские поселения северного склона, в административном отношении, составляли до конца пятидесятых годов часть неопределенного, по своим границам, военного округа, центром которого была крепость Владикавказ. В начале же 60-х годов, с преобразованием означенного округа в Терскую область, а крепости Владикавказа в ее главный город, северные осетины были административно соединены в отдельную часть Терской области — Военно-осетинский округ. Одновременно с этим административным устроением, русская власть устанавливала между северными осетинами их взаимные общественные и экономические отношения.
В описываемое время население Осетии представляло собою несколько отдельных групп или обществ, которые были обособлены друг от друга не только условиями местности, но и условиями своего исторического прошлого. Северную Осетию составляли шесть обществ, соответственно шести ее главнейшим ущельям: Тагаурское, Куртатинское, Алагирское и Дигорское на северном склоне Кавказского хребта, Заккинское и Наро-Мамисонское к Нардонской котловине. Южная Осетия представляла также шесть обществ: Джавское, Твальское, Магландолетское, Джамурское и Гудомакарское на южном склоне и Труссовское в центральном ущелье того же имени. Наибольшею обособленностью друг от друга отличались общества северного склона; здесь она выражалась не только в территориальном разделе, но и в различии по общественным нравам и обычаям каждой отдельной группы. Каждое из названных обществ в свою очередь разделялось на более мелкие общества, состоявшие из родственных между собою семейств, или фамилий. Означенное разделение на общества сохранилось на севере Осетии до настоящего времени, впрочем, только в частном быту, но не в административном обозначении края; на юге же Осетии оно значительно сгладилось под объединяющим влиянием грузинского населения. Групповая раздробленность осетин, между прочим, проявлялась в постоянных раздорах обществ из-за интересов имущественных, раздорах, разрешавшихся весьма нередко взаимными грабежами, нападениями и т. п.
Подобные случаи были особенно значительны между населением центральных ущелий, как наименее доступных для административного воздействия. Так в половине сороковых годов взаимные нападения друг на друга заккинцев и мамисонцев, алагирцев и дигорцев, хотя и не имевшие значения бунта, тем не менее были настолько опасными для спокойствия края, что против беспокойных были посланы два довольно значительных отряда — с севера и юга. Одна треть южного отряда (около 300 чел.), между прочим, состояла из осетин-милиционеров южного склона. В некоторых местах центральных ущелий виновные встречали своих усмирителей ожесточенным отпором. Спокойствие, впрочем, было восстановлено при первых же военных действиях отряда.
В начале сороковых годов северная Осетия, собственно ее Алагирское общество, стала предметом особого административного внимания со стороны русской власти; оно было привлечено первою разработкою Садонского серебросвинцового рудника частным предпринимателем греком Чекаловым. Потерпев в своем деле довольно значительные неудачи, Чекалов обратился к властям за помощью. Обстоятельство это, вызвав сначала исследование района рудных месторождений, привело к тому, что Садонский рудник в 1850 г. перешел в ведение казны. С приобретением этого рудника, Алагирское ущелье начало мало-помалу оживляться довольно значительной для края и административной, и промышленной деятельностью. В течение трех лет здесь был устроен для переработки добывавшихся руд серебро-свинцово-плавильный завод. Открыв свои действия в 1853 г., он с течением времени привлек к себе множество рабочих из окружающего осетинского населения, став таким образом для него источником заработков.
Не малое значение для местной жизни имели также устройство шоссе от завода к руднику на протяжении 33 верст и построение двух укрепленных пунктов (св. Николая и Алагирского), с постоянным гарнизоном для охранения рудника и завода. Разработка дороги от завода к руднику в последующие годы была продолжена по Алагирскому ущелью вглубь гор до Мамисонского перевала на южный склон хребта. Дорога эта, названная Военно-осетинскою, помимо своей полезности для туземцев, имела не малое и стратегическое значение, как кратчайший, хотя часто и весьма затруднительный, путь из Владикавказского военного округа в западную часть Закавказья.
Во время войны в пятидесятых годах с турками, по этой дороге, напр., нередко доставлялся провиант из Владикавказского округа в отряды, расположенные в верхне-Рионском бассейне, проходили войска и т. п.
Одновременно со всеми означенными случаями; так сказать, внешнего водворения русского элемента в более или менее центральных пунктах северного осетинского района, в быту северных осетин вводились и более прочные внутренние порядки. Таковым был, кроме вышенамеченных обще-практикуемых мероприятий, разбор общественных правовых и имущественных отношений осетинского населения и упрочение их силою русских законов. Назначенные для этого дела сначала временный комиссии: в 1859 г. в креп. Нальчике, в 1852 г. в станице Ардонской, а потом постоянная в г. Владикавказе, посредством допросов представителей осетинского населения и его соседей-туземцев и на основании других данных, показали, что в среде двух осетинских обществ — Тагаурского и Дигорского существовало весьма резкое подразделение на три сословия: привилегированное, зависимое от привилегированного или крепостное и сословие полусвободное, так сказать, среднее. В Тагурском обществе привилегированное называлось сначала тагаурами или тагаэта, а с 1847 г. — алдарами. (Первое название находится в связи с преданием о происхождении привилегированного сословия Тагаурского общества от армянского царевича, или по-армянски — тагаура, последнее «алдар» означает благородный, господин и т. п.). В Дигорском обществе сословие, равноправное с алдарами, носило название по именам своих родоначальников: баделяты, саргосаты и гагуаты. Все эти привилегированные группы владели на правах помещиков другими группами, носившими разные местные названия: куссаки, косаки, (холопы). Наконец, между теми и другими существовали еще группы: кавдасарды и фарсалаги в Тагаурском и адамихоты и хехесы в Дигорском обществах; они находились у привилегированных сословий в зависимости лишь по имущественным, арендаторским отношениям и могли прекращать ее по своему желанию. Особую сложность и своеобразность своего общественного положения представляла группа — кавдасарды; к ней принадлежали лица, рожденные от браков алдар с женщинами непривилегированного сословия, или наложницами; в их общественных правах как бы соединялись с одной стороны некоторые привилегии, а с другой ограниченность или же и полное отсутствие прав родителей. Бывали, напр., случаи, что кавдасарды, из привилегированного положения при родителях, попадали в рабство, по смерти родителей, к их наследникам-родственникам.
В других осетинских обществах: Алагирском, Куртатинском, Наро-Мамисонском и Заккинском, по исследованиям комиссий, не было ни разделения на сословия, ни крепостного права; так что в общем население представляло здесь равноправную среду, из которой несколько фамилий выдавалось только большим почетом и влиянием на соплеменников.
По приведении в известность правовых отношений во всех обществах, за группами привилегированного сословия были утверждены русским правительством права потомственного дворянства и права помещичьей власти над сословием куссаков, косаков (холопов) и друг. Фарсалаги, кавдасарды, адамихоты или весдоны и жители Куртатинского, Алагирского, Наро-Мамисонского и Заккинского ущелий были признаны свободным сословием, как бы соответствовавшим сословию русским казенных крестьян. Впрочем, некоторым из наиболее почетных фамилий названных 4 обществ были даны привилегии личного дворянства.
Различие в обоюдных общественных отношениях в среде осетинских обществ, очевидно, обусловливалось различием их исторического прошлого. Алагирцы, куртатинцы, заккинцы и наро-мамисонцы, занимая центральные места осетинского района, жили боле или мене вне постоянного иноплеменного влияния и таким образом до некоторой степени сохранили в обоюдных общественных отношениях ту равномерность и однообразие, которые составляют естественное условие племенной солидарности. Между тем как тагаурцы и дигорцы, сталкиваясь большею частью враждебно, первые — с соседями Военно-грузинского пути, а вторые — с кабардинцами, неизбежно отразили в своем племенном составе общие последствия воинственной жизни: группы победителей, побежденных и т. п., выработавшиеся с течением времени в группы сословные. В виду весьма значительной зависимости Дигории от Кабарды, тяготевшей над нею до водворения русских, сходства в общественном устройстве дигорцев и тагаурцев с кабардинским, а еще более в виду тяготения высшего сословия осетинского к таковому же в Кабарде, привилегированное сословие Осетии может быть принято, если не по первоначальному образованию, то по существованию его до водворения в крае русских, группою осетин, смешавшихся путем браков с победителями-кабардинцами. Такой вид происхождения привилегированного сословия констатируется в большинстве случаев его фамильными преданиями.
Разъяснение и установление правовых отношений неизбежно потребовали разъяснения и установления отношений имущественных. В этом случае на первом плане дела было распределение земельных участков между привилегированными и свободными или «средними» группами населения. Дело это, при отсутствии письменных и вообще документальных данных, представляло весьма значительный трудности. Прежде всего оно встречало постоянное затемнение и путаницу частью в умышленном, частью в неумышленном преувеличении заведомо-привилегированными группами своих имущественных прав, особенно в деле земдевладния. В параллель к этому, примеры закрепления за привилегированными группами выгод и преимуществ вызывали постоянно притязания на подобные же преимущества иногда со стороны целых обществ, где вовсе не было сословного подразделения.
Во всем этом деле закрепления как привилегий, так и зависимости и рабства, между прочим, одним из руководящих административных начал было стремление русской власти расположить к русским порядкам население, наиболее нерасположенное, наиболее недовольное водворением в крае русских. Таким же было по преимуществу население магометанское. Это руководящее административное начало проявлялось, напр., в том, что притязания магометан на принадлежность к привилегированному сословию в большинстве случаев утверждались без особых расследований и вообще затруднений. Еще более часто практиковалось, так сказать, задабривание магометанского населения щедрым награждением чинами, орденами и т. п. С течением времени такая система действий, при неумелости и бестактности ближайших к населению администраторов, весьма нередко переходила даже в крайнее заискиванье расположения магометан.
Но наряду с этим христианское население края пользовалось весьма слабым административным вниманием; поставленное с этой стороны в параллель с населением магометанским, оно казалось даже как бы забытым и заброшенным. Обстоятельство это прежде всего отражалось, напр., в том, что в персонале осетин, награждавшихся сословными привилегиями при общем гражданском устроении края, или чинами, орденами, денежными субсидиями и т. п. во время пребывания на русской службе, во всех подобных случаях осетины-христиане попадались как редкое единичное исключение. Продолжаясь целые десятки лет, такое положение дел, выражая собою как бы пренебрежение к христианскому населению, послужило причиною довольно распространившегося между осетинами мнения, что христианство — религия «простых» людей, а магометанство религия «благородных», что никакие заслуги осетина-христианина не дадут ему прав на награды, отличия и вообще милости русского правительства. Развиваемое и поддерживаемое лицами, заинтересованными в подавлении христианства, мнение это иногда приводило к тому, что осетины-христиане, ради успехов в службе, в просьбах и домогательствах у начальства и т. п., нередко изменяли своей вере и переходили в магометанство. По рассказам вполне компетентных очевидцев этого дела, в магометанство совращались тогда не только отдельные лица, осетины-христиане, но и целые группы осетинского христианского населения.
Вообще же, к половине пятидесятых годов, когда взаимные общественные отношения между разными группами осетин были более или менее установлены, осетинское население со стороны и общественной, и религиозной представляло две группы: одна из них, состоявшая из почетных, влиятельных, награжденных, чиновных, и т. п. лиц и незначительной части простого класса, исповедовала магометанскую веру, а другая, большинство простого класса, исповедовала религию христианскую. Общий характер привилегий за магометанским населением еще более проявился с установлением в осетинском районе почти новых поземельных отношений. Так в еще конце сороковых годов русское правительство, в виду недостатка земли в горных местах, разрешило привилегированному сословию Тагаурского общества алдарам-магометанам занять участки земли на Владикавказской равнине, представлявшей последнее подспорье в уменьшению в горах тесноты населения и соединенных с нею затруднений. В последующие годы, когда теснота в горах сделалась уже настолько ощутительною, что переселение на равнину стало общим желанием, означенная награда казалась тем значительнее, что, при переселении на равнину осетин-христиан, она ставила последних к магометанам в зависимость, весьма легко переходившую из материальной в нравственную. Вслед за наделением землею тагаурцев, на равнине были отведены участки и другим группам осетинского населения.
Установление за алдарами, баделятами, саргосатами и гагуатами привилегий, особенно в деле землевладения, сопровождалось со стороны фарсалагов, какдасардов адамихатов и других групп осетинского населения постоянными заявлениями о несправедливости означенных привилегий. В Дигорском обществе введение новых порядков было причиной сильной вражды адамихатов к привилегированному сословию; она продолжалось почти до последних дней освобождения зависимых сословий и нередко грозила перейти из формы жалоб и домогательств в открытое нарушение порядка. Подобные факты, указывая на введение таких прав и преимуществ, которые превышали исторически выработанные и вошедшие в нравы и обычаи населения, вызвали в этом деле в последующие годы поправки и ограничения. Так как главнейшею причиной взаимных раздоров между сословиями была земля, то означенные поправки относились преимущественно к наделу населения земельными участками. В виду последнего обстоятельства, история распределения между сословиями земельных участков на равнине представляет собою как бы историю их взаимных отношений, более или менее солидарных и дружественных при равномерном землевладении и неприязненных, разрозненных при других условиях этого дела.
Первое распределение вновь отведенной равнинной земли было сделано в начале 50-х годов, причем алдарам Тагаурского общества предназначалось по 225 десятин на каждую семью, остальным тагаурцам по 36 десят. В Дигорском обществе количества наделов хотя и без достаточной точности, были распределены с признанием в этом деле за баделятами, саргосатами и гагаутами значительных сословных привилегий. Но в скором времени, с увеличением населения Владикавказской равнины выходцами из горных местностей, в землевладении этого района произошли чрезвычайная путаница и беспорядки. Главнейшими причинами их были неопределенность участков, поведшая к чересполосице, излишним захватам земли в одних случаях, соединениям нескольких владельцев на одном участке в других и т. п. Все это было тем неизбежнее, что многие из подобных случаев были приготовлены самым распределением земли, произведенным без точного знания распределяемого района, при единственном тогда пособии в этом деле — 3-х верстной карте.
В конце пятидесятых и начале шестидесятых годов в северной Осетии было начато новое распределение земельных участков. На этот раз оно было составлено и введено без всяких послаблений неумеренным и бездоказательным домогательствам привилегированных групп осетинского населения. Вся земля была разделена, по возможности, совершенно равномерно между всеми обществами населения; причем в основание количества наделов принималось только количество населения. Для большего удобства в пользовании земельными участками некоторые из населенных пунктов равнины были впоследствии перемещены на другие места. Исключением их равномерности земельного надела были лишь два случая закрепления обширных земельных участков, (один около 2500 десят., а другой около 13,000 десят.) за 2-мя фамилиями привилегированного сословия (Дударовыми — близ Владикавказа и Тугановыми — в равнинной Дигории); в обоих этих случаях права владетелей были делом не каких-нибудь сословных привилегий, а делом вполне определенных отдельных наград со стороны русского правительства.
При наделе земельными участками всех жителей, алдарам, на случай их нежелания воспользоваться своими наделами наравне с другими жителями, были предоставлены участии земли по 300 десят. на семью в соседней Кубанской области, за пределами Военно-осетинского округа. Таким образом поземельный вопрос в первой половине шестидесятых годов был решен в смысле значительной поправки этого дела, сравнительно, с его началом в пятидесятых годах. Не смотря на то, что в нем было много обстоятельств, ставивших население в возбужденное состояние, спокойствие в крае нарушаемо не было. Последнее свидетельствовало в пользу миролюбивого предрасположения к русским осетинского населения, тем более, что в недалеком расстоянии от него, в Чечне и других местах, в течение пятидесятых годов и отчасти в последующее время, население, под руководством Шамиля и его фанатиков-мюридов, вело отчаянную, ожесточенную борьбу с русскими. Даже больше того: в русских отрядах, действовавших против враждебных нам племен, осетины представляли наиболее многочисленных представителей туземной милиции. По рассказам очевидцев, они всегда отличались мужеством и храбростью и были весьма полезным контингентом в военных отрядах.
В 1860 г. из осетин и других племен Терской области был организован военно-иррегулярный полк, и военная добровольная служба осетин-милиционеров получила, так сказать, большую государственную определенность, а для служащих — выгодность (милиционерам было назначено жалованье по 10—15 руб. в месяц); о последнем можно судить, напр., по тому, что число желавших поступить в милиционеры всегда превышало число вакансий. Привилегированным сословиям Военно-осетинского округа, между прочим, было предоставлено, еще с начала введения в крае гражданских порядков, право службы в Кавказском конвое Государя Императора. Представляя собою вид той административной системы, которая заключалась в покровительстве наиболее неблагонадежному туземному элементу, означенное право безусловно не распространялось на осетин-христиан.
Последнее лишение (тем более значительное, что служба в конвое Государя сопровождалась получением всевозможных щедрых наград) было настолько последовательным, что осетины-христиане, случайно попадавшие в конвой, были немедленно высылаемы на родину. Такие случаи, делаясь известными между населением, не понимавшим их настоящего политического значения, служили только к укреплению существовавшего среди осетин мнения, что магометанство — религия «благородных», а христианство — религия «простых» людей. Преимущество или, так сказать, «торжество» магометанского элемента над христианским на арене административно-бытовых интересов, на арене наград, чинов и т. п., становилось особенно значительным в случаях назначения местными администраторами края осетин-магометан. Один, напр., такой случай был особенно характеристичен Офицер магометанин К-в, из влиятельной осетинской фамилии, воспользовавшись личною известностью наместнику князю Барятинскому и желая эксплуатировать его внимание к делу распространения христианства, выпросил себе, под «негласным» обещанием принять христианство, место ближайшего начальника Осетинского округа. Но, по прошествии нескольких лет, К-в не только не принял христианства, но даже совратил в магометанство довольно значительный контингент осетин, а потом закончил свое негласное коварство выселением в Турцию. Подобные примеры коварства и, так сказать, замаскированного предубеждения и недоброжелательства к русскому элементу были явлением весьма нередким; они начали встречаться, как контраст общему предрасположению к русским, в среде, впрочем, немногочисленного персонала местной магометанской аристократии, после того как ее привилегии, щедрые по первой раздаче, начали совращаться и ограничиваться. Пользуясь невежеством массы населения, этот персонал недовольных иногда вовлекал в свое недовольство те ее группы, которые были наиболее зависимы от него по привычке, совместной жизни и т. п. Впрочем, при отсутствии для недовольства прочной почвы в сочувствии массы, проявление его почти не переходило за пределы обманов и интриганства. Исходя исключительно от магометан, оно вместе с тем носило характер религиозного отчуждения магометан от христианства и при благоприятных случаях разрешалось выселениями в Турцию, тогдашнюю обетованную землю всех магометан, волновавших других или волновавшихся лично нелепыми слухами о несообразных русских мероприятиях, в роде повального окрещения, повального переселения в России и т. п. Все подобные обстоятельства из жизни магометанского населения встречались преимущественно в привилегированных группах Тагаурского и Дигорского обществ. Остальное же население, стоя совершенно в стороне от арены наград и поощрений, было также чуждо и недовольства при их совращении. Здесь, в непритязательной и в большинстве — экономически убогой среде медленно, но последовательно развивалось прочное, искреннее предрасположение к русским, освободителям этой среды от обид и хищничества со стороны сильных иноплеменных соседей. Хотя первые привилегии, дарованные алдарам, баделятам, саргосатам и гагуатам, и возбудили в ней некоторое разочарование в надеждах, напр., на свободное расселение по равнине, но дальнейшие поправки этого дела значительно сгладили такое впечатление. Но особое значение этой среды, помимо того, что она представляла массу, большинство, заключалось в ее христианстве или, по крайней мере, в предрасположении к христианству.
Впрочем, в общем ходе административно-общественного устроения края означенное обстоятельство, по-видимому, не было предметом даже второстепенного внимания. Все предпринимавшееся или введенное здесь по делу христианства исходило из источника, хоть и компетентного, но весьма слабого материальными средствами — Осетинской Духовной Комиссии. Не встречая никакого содействия со стороны местной администрации, Комиссия тем не менее удержала и развила в крае главнейшие начатки христианства, готовые было исчезнуть, особенно в период наибольшего покровительства осетинам-магометанам из привилегированного сословия. Одним из первых ее действий было разновременное построение церквей и часовен в разных местах осетинского района. На южном склоне хребта, где были более благоприятные условия для миссионерства, с первых годов водворения русских до пятидесятых годов было построено 12 церквей, а на северном склоне 5:1 — в Тагаурском обществе (в сел. Даргавс в 1864 г.), 1 — в Куртатинском (в сел. Саудаг в 1823 г.), 1 — в Наро-Мамисонском (в сел. Зрамаг в 1849 г.), и 2 в обществе Дигорском (в сел. Архонском в 1835 г. и в сел. Дагом в 1837 г.). Но особенно успешным было построение церквей в пятидесятых и последующих годах, когда дело христианского просвещения края нашло для себя энергичного просвещенного деятеля в лице архимандрита Иосифа (ныне епископа Владикавказского). Не смотря на затруднения в этом деле, обусловливавшиеся с одной стороны недостатком административного содействия, а с другой нередко и противодействием из среды влиятельных привилегированных магометан, в означенный период было построено в ущельях и на равнине северной Осетии более 10 церквей. Обстоятельство это имело весьма важное значение для края, не только собственно-религиозное, но и вообще значение граждански-просветительное.
Устройство церквей, назначение к ним священников и вообще введение условий внешнего религиозного благоустроения обыкновенно сопровождалось или же влекло за собою устройство школ и вообще распространение грамотности. С этой стороны действия лиц духовного ведомства, особенно во второй период миссионерства, имели тем большее значение, что из других сфер по устроению края для образования массы в то время почти ничего не предпринималось. Единственным исключением из периода административной безучастности к делу миссионерства были 2—3 года в половине пятидесятых годов. Тогдашний начальник Владикавказского военного округа, барон Вревский, предпринял было некоторые меры для улучшения миссионерского дела; но потом, по всей вероятности, отвлеченный от него другими интересами дня, предоставил это дело, для дальнейших забот о нем, духовному начальству.
В описываемое время источником школьного образования для осетин были: вновь учрежденная горская школа в г. Владикавказе и два училища: уездное и духовное в г. Моздоке. Все эти училища, предназначенные, впрочем, вообще для всего населения своих районов, были хоть и скромными, но не бессодержательными источниками просвещения для осетинского населения, так как оно весьма охотно отдавало в них своих детей.
Но училища во Владикавказе и Моздоке были доступны лишь незначительному числу детей из фамилии наиболее почетных и влиятельных; впоследствии, впрочем, туда определялись дети всех состояний и чаще всего с специальным предназначением их для службы в ведении Осетинской Духовной Комиссии. В половине пятидесятых годов была устроена небольшая школа и в самом центре Осетии — в Мамисонском ущелье. Она была делом первого пионера осетинской грамотности — иеромонаха Домети, делом тем более почтенным и в своем роде историческим, что о.. Домети устроил ее на свои средства. К концу пятидесятых годов начали устраиваться школы и в разных других местах Осетии. Особенно успешно начало развиваться школьное дело с улучшением и переменами в административной стороне миссионерского дела. В 1860 г., вместо Осетинской Духовной Комиссии, дело нравственного и умственного просвещения как туземцев Осетии, так и других племен Кавказа перешло в ведение вновь учрежденного Общества восстановления на Кавказе православного христианства. Учреждение этого общества, с значительными денежными средствами, с организацией властного правительственного учреждения, было в деле просвещения не только Осетии, но и всего Кавказа, эпохой новой жизни, эпохой, когда миссионерское просветительное дело из состояния малоуспешности перешло в состояние прочное, солидное, полное успехов. Не прошло 4—5 лет со времени учреждения Общества, как почти вся Осетия покрылась школами, число которых относительно числа населения было бы немалым и для боле культурного края. Так, напр., в начале 60-х годов в Осетии их было до 35 с 380—400 учащихся. Хотя в школьном деле было тогда много условий, умаляющих значение приведенных цифр: плохое преподавание, неудовлетворительная обстановка школ и т. п., тем не менее, школы эти, по сообщениям компетентных очевидцев, не остались без влияния на некоторое возвышение нравственного и умственного уровня населения хотя тем, что внесли в среду индифферентная невежества и забитости представления об умственном и нравственном совершенствовании.
С течением времени лучшие из учеников были посылаемы на отчет Общества в средние и даже высшие, преимущественно духовные учебные заведения, откуда, по окончании курса, они обыкновенно поступали на службу своей родине, в качестве ее духовных или светских просветителей. В параллель с подобными случаями в ведении Общества, местное начальство посылало детей из привилегированных осетинских фамилий в средние и высшие военные и гражданские учебные заведения. В общем, вся эта практика отправлений в учебные заведения или на счет Общества или «на казенный счет» с течением времени предоставила краю, по своему численному отношению к общей массе населения, довольно значительный контингент образованных осетин; в нем были представители почти всех более известных и выдающихся фамилий описываемой местности. Несмотря на свое недавнее происхождение, этот персонал оказывал на массу вообще довольно заметное благодетельное влияние. Оно выразилось, напр., в значительном умалении и сглажении той враждебной разрозненности между равными группами населения, которая была отчасти делом ее исторического прошлого, отчасти последствием первых мероприятий, относившихся к правовым и имущественным интересам края. Не малое влияние интеллигенция края имела также на магометанское население, уменьшив его отчужденность от русского элемента и его симпатии в Турции, как стране будто бы совершеннейшего государственного устройства. Просветителями своих единоверных соплеменников образованные осетины-магометане являлись преимущественно путем личных примеров, личным устранением себя от таких условий жизни, которые составляют суть бытовой отчужденности магометанства от элемента христианского. С этой стороны первым благодетельным примером в жизни образованных осетин-магометан было устранение их от многоженства, со всеми его нравственно-неряшливыми условиями семейной жизни: предпочтениями, угнетением, завистью и т. п. Возбудив на первый раз со стороны истых поклонников этого семейного начала случаи неудовольствия, означенные примеры впоследствии нашли для себя (впрочем, весьма немногих) последователей и в среде, так сказать, внешне-культурной, переходной от интеллигенции к массе населения.
С 1860 г., одновременно с устройством школ, по инициативе Общества, было начато и другое, так сказать, вспомогательное дело по просвещению края — перевод преимущественно священных книг на осетинский язык. Помимо своего религиозно-нравственного значения, дело это представляло значительную важность еще как факт установки и введения в практику осетинской письменности, с неизбежным его следствием — возвышением языка на степень некоторой культурности и обработанности.
Переводчиками книг были члены комитета, организованного специально для этой цели в г. Владикавказе: архимандрит Иосиф, протоиерей Колиев, священники: Сухиев и Аладжиков.
Одновременно с распространением между осетинами грамотности и христианства, в крае постепенно вводились улучшения и по его административному устройству. В последнем деле особое значение имела точная съемка на карты и планы земель среднего Кавказа, произведенная, под руководством генер. Ходзько, Кавказским Военно-топографическим Отделом, и точное установление административных районов этого края. В это время Осетия окончательно получила административное подразделение, сохранившееся до настоящего времени: одна часть ее, по скверному склону хребта и Нардонской котловине, вошла в состав Терской области, другая, по рекам: Лияхве, Арагве, Ксанке и друг. и верховьям р. Терека, — в состав Тифлисской губ.; небольшой уголок по верховьям p. Риона вошел в состав вновь учрежденной Кутаисской губернии.
Точное определение административных районов сопровождалось введением в крае определенных податей: больших (по 3 р. с двора или «дома») с жителей равнин, как более состоятельных, и меньших (по 2 р., 1 р. 50 к., 75 к.) с жителей предгорий и горных ущелий.
В конце шестидесятых годов все население Осетии простиралось приблизительно до 98,000 человек; из этого числа 1445 чел. в Терской области и до 20,000 чел. в Закавказье находились в крепостном состояние.
В 1866—67 гг. в Осетии, как и на всем Кавказе, произошло многознаменательное государственное событие — освобождение зависимых, крепостных сословий от власти помещиков. Такими крепостными в Осетии были: на юге — обитатели средней и нижней полосы южного на севере — куссаки и косаки Тагаурского и Куртаинского обществ. Не смотря на трудности дела, освобождения и других произошло совершенно успешно, без нарушения того порядка, который был заранее в этом деле.
Для соблюдения взаимных интересов, и вообще для ослабления тех последствий, которые были сопровождать перерыв вековых отношений, было обставлено по отношению к крестьянам остепенности: выкупом, средние размеры были около 180—200 руб. за человека, или обязаны работой помещику не более 6 лет.
Освобождение крепостных сословий для Осетии и для всего Кавказа, было, так сказать, окончательным актом постепенного уничтожения обветшалых, иных форм ее общественной жизни.
Д. Лавров.
(Окончание будет).
1883 г.
Г. Тифлис.