Абу Наср аль-Фараби
О ДОСТИЖЕНИИ СЧАСТЬЯ
(стр. 2) Имеются четыре рода присущих людям вещей, которые свойственны народам и жителям городов и которые служат достижению дольнего счастья в этой жизни и высшего блаженства в потусторонней: это теоретические добродетели, мыслительные добродетели, этические добродетели и практические искусства . Теоретические добродетели представляют собой знания, конечной целью которых является изучение существующих вещей и умопостигаемое [содержание] которых охватывает только их искомые цели. Эти знания подразделяются на такие, которые человек получает с самого начала, так что он не сознает и не знает, как и откуда они возникли, – это первые знания, и на такие, которые он получает путем размышления, изучения, исследования, учения и обучения.
Вещи, известные как первые знания, представляют собой первые посылки ; от них переходят к последующим знаниям, которые образуются посредством изучения, исследования, учения и обучения, (стр. 3) Вещи, которые стараются познать посредством изучения и обучения, – это те, которые сначала неизвестны, если же их изучают и стараются познать, то они становятся искомыми целями, а если после этого исследования и обучения у человека складывается убеждение, взгляд или знание, то они становятся выводами. В каждой искомой цели стараются получить достоверную истину, однако часто своими стараниями мы не достигаем достоверной [истины]. Иногда о чем-то одном мы имеем достоверную [истину], а о другом – мнение и убеждение , или же мы получаем о ней образное представление, иногда заблуждаемся относительно истины, полагая, что мы нашли ее, в то время как мы ее не нашли. Иногда мы сомневаемся, если истинное и ложное нам представляются одинаково [вероятным]. Причина этого – в различии путей, которыми мы идем к достижению искомой цели.
Невозможно, чтобы один путь приводил нас в искомых целях к различным убеждениям. Должны существовать различные пути, которые в тех или иных искомых целях приводят нас к различным убеждениям, однако мы не ощущаем их [путей] различия и разнообразия и полагаем, что идем к любой искомой цели одним и тем же путем. В поисках какой-то искомой цели мы должны использовать тот путь, которому свойственно вести нас к убеждению и мнению относительно [истины], но мы не ощущаем этого и у нас создается впечатление, что это один и тот же путь, что тот путь, которым мы шли во втором [случае] – это тот же самый [путь], которым мы шли в первом [случае]. Такое положение мы наблюдаем в большинстве случаев и у себя, и у большинства людей, занятых исследованием и изучением.
Из этого ясно, что прежде чем начать изучать искомые цели, нам следует знать, что все эти пути относятся к [различным] искусствам, следует уметь находить разницу между этими различными путями по отличительным качествам и признакам, особым для каждого из этих путей, необходимо, (стр. 4) чтобы наши врожденные способности к познанию, заложенные в нас от природы, были направлены на [овладение] искусством, дающим нам знание об этих [путях], поскольку наши врожденные способности недостаточны для того, чтобы отличить эти пути одни от других. Это [достигается], если мы получаем достоверные знания о том, какими условиями и положениями [определяются] первые посылки и какой должен быть их порядок, чтобы они обязательно привели изучающего к самой истине и достоверному знанию о ней; какими условиями и положениями [определяются] первые посылки и какой должен быть их порядок, когда исследователь отходит от истины и приходит в замешательство, не зная, какова истина в искомой цели; какими условиями и положениями определяются первые посылки и каков должен быть их порядок, когда в искомой цели дается такое мнение и убеждение, что, кажется, будто это достоверная [истина], тогда как это недостоверная [истина]; какими условиями и положениями определяются первые посылки и каков должен быть их порядок, когда изучающий приходит не к самой истине, а к ее подобию и образному представлению.
Бели нам все это известно, то мы начинаем искать знания о существующих вещах либо путем самостоятельного исследования, либо путем обучения у других, при этом мы знаем, как исследовать упомянутые [вещи] и как обучаться их познанию. Благодаря этой способности мы можем отличать, является ли то, что мы выявляем, достоверным знанием или мнением, сама ли эта вещь или же ее подобие и образное представление; мы также подвергаем проверке то, что мы узнали от других, и то, что мы познаем без других.
Если первые знания о каждом роде существующих вещей содержат положения и условия, которые приводят изучающего к достоверной истине в искомой цели этого рода – а это основы обучения в данном роде – и если многие виды, охватываемые данным родом, имеют причины, благодаря которым, от которых и для которых (стр. 5) существуют эти входящие в данный род виды – а это начала бытия того, что охватывает этот вид из искомых целей, – в этом случае начала обучения в нем совпадают с началами бытия.
Доказательства этих первых знаний называются доказательствами того, «почему это», в случае если они наряду со знанием того, «существует ли это», дают знание того, «почему это существует» . Если знания, в которых упомянутые положения и условия [содержатся] в каком-то роде существующих вещей, являются причинами познания нами бытия данного рода, но не являются причинами бытия какой-либо из этих вещей, то начала обучения, касающегося этого рода, не совпадают с началами бытия. Доказательства, возникающие из этих знаний, являются доказательствами того, [существует] «ли это», и доказательствами того, «что это», но не являются доказательствами того, «почему это».
Имеются четыре начала бытия: «что», «почему» и «как» существует вещь – под всем этим подразумевается одно и то же – «отчего» и «для чего» она существует. Наше выражение: «Отчего это существует» может обозначать действующие начала, а может обозначать материю. Поэтому причин и начал бытия оказывается четыре . Среди родов существующих вещей имеются такие, для которых не представляется невозможным совершенно не иметь для своего бытия начала – это самое отдаленное начало бытия всех существующих вещей. Относительно этого начала у нас есть только начала знания. Среди них есть такие, которым присущи все эти четыре начала, а есть и такие, для которых не представляется невозможным иметь лишь три из них – это только то, что никогда не может иметь среди начал материи. Всякое знание о существующих вещах, которое желают получить, является исключительно умопостигаемым. Цель [познания] прежде всего – это достоверное знание бытия всего того, что входит в [данный] род. (стр. 6) От него [изучающий] переходит к познанию начал бытия. Следовательно, он начинает с начал обучения, желая познать виды его, затем [переходит] к достоверному знанию начал бытия во всем, что обладает этими началами, доходя до полного перечня существующих начал данного [рода]. Если [этому роду] присущи все четыре начала, то изучающий охватывает все их полностью, не ограничиваясь только некоторыми из них; если же ему не присущи все четыре [начала], то он старается определить количество этих начал, три ли их, два ли или одно, причем он не ограничивается ни в каком роде ближайшими началами этого рода, а старается [познать] начала этих начал и начала начал [этих начал], пока не доходит до отдаленнейших начал, обнаруженных им в данном роде, и останавливается [на этом]. Если же это отдаленнейшее начало в этом роде также обладает началом, но не в этом роде, а в другом, то он не приступает к его [рассмотрению], воздерживается от этого и откладывает рассмотрение его с тем, чтобы перейти непосредственно к рассмотрению знания, которое охватывает данный род, [чтобы узнать], что собой представляет данный рассматриваемый им род, в котором начала обучения соответствуют началам бытия, объемлемого данным родом. Он использует эти начала и идет к тому, что непосредственно находится перед ним, с тем, чтобы дойти до того, что охватывает данный род. И во всякой искомой цели он получает одновременно и познание того, «[существует] ли это», и того, «почему это [существует]», пока не доходит до самого последнего, чего он может достичь в этом роде. Если же начала обучения, касающегося какого-то рода существующих вещей, не соответствуют началам бытия, то, следовательно, начала бытия в них лишь скрыты, не известны с самого начала, и началами обучения в них являются вещи, бытие которых не соответствует началам бытия и которые являются последующими по отношению к началам бытия, (стр. 7) [Эти вещи] расположены в таком порядке, благодаря которому с необходимостью получается вывод, являющийся началом бытия вещей, которые имеют определенный строй и порядок. Начала обучения служат нам средствами познания начал бытия, а выводы, получаемые из них, – началами и средствами [познания] бытия предметов, в которых случилось оказаться началам обучения. Таким образом, [изучающий] восходит от познания вещей, являющихся последующими по отношению к началам бытия, к достоверному [знанию] вещей, являющихся предшествующими по бытию началами. И если начало бытия, к которому мы таким путем пришли, имеет другое начало, более высокое и более отдаленное от первого, то мы делаем его посылкой и восходим от него к началу этого начала. Подобным образом мы действуем всегда с тем, чтобы прийти к самому отдаленному началу, обнаруживаемому нами в данном роде. Если мы восходим к какому-то началу от вещей, происхождение бытия которых от этого начала нам известно, то вполне возможно, что здесь имеются также и другие вещи, происхождение бытия которых от этого начала нам неизвестно, которые скрыты от нас и не известны с самого начала. Если мы используем это уже известное нам сейчас начало в качестве посылки и перейдем от него к познанию тех других вещей, исходящих из этого начала, то это начало дает нам об этих вещах знание как того, «[существует] ли это», так и того, «почему это».
Возможно также, что многие вещи исходят от одного начала, но лишь одна из этих многочисленных вещей известна нам с самого начала, и что это начало, равно как и эти другие вещи, исходящие от него, скрыто. В этом случае мы восходим от этой единственной известной нам [вещи] к познанию этого начала, так что эта единственная вещь дает нам знание о бытии этого начала. Затем мы используем это начало в качестве посылки для объяснения других скрытых вещей, исходящих от этого [начала], и лишь после этого переходим к (стр. 8) познанию как их бытия, так и причины их бытия.
Если же у этого начала есть другое начало, то мы также используем его для объяснения этого [первого] начала, и это предшествующее ему [второе] начало даст нам знание бытия. Мы используем его двояко: с одной стороны, оно дает нам знание только его бытия, а с другой стороны, оно дает нам знание как его бытия, так и причины его бытия. Подобным же образом, если с началом данного начала дело обстоит так же, а именно, если у него тоже есть какое-то начало с исходящими от него вещами, мы используем начало этого начала для объяснения его начала, а также для объяснения этих других скрытых исходящих от него вещей. Это начало дает нам, в свою очередь, знание бытия своего начала, а также знание как бытия, так и причины бытия этих вещей.
Первый род существующих вещей, подвергающихся исследованию, в котором человеку легче всего избежать колебаний и смятения ума, составляют числа и величины. Наукой, охватывающей род чисел и величин, является математика . В первую очередь, мы начинаем с чисел. [Изучающему] дано [знание] чисел, благодаря которым производится исчисление, а наряду с этим – [знание] того, как ими исчисляются другие величины, подлежащие исчислению. Далее, [ему] дано [знание] о величинах, фигурах, положениях, упорядоченности, гармоничности и стройности; он изучает величины, которым присущи числа, рассматривая эти величины с точки зрения всего того, что им свойственно благодаря числам: размер, упорядоченность, гармоничность, стройность. Свойство иметь размер, упорядоченность, гармоничность и стройность он определяет с двух точек зрения: с точки зрения их присущности величинам (стр. 9) постольку, поскольку это величины, и с точки зрения их присущности величинам постольку, поскольку это числа. [Он рассматривает] те величины, которым не присущи числа, но присущи размер, упорядоченность, гармоничность и стройность с точки зрения их присущности величинам постольку, поскольку это величины, а затем рассматривает прочие существующие вещи, которым присущи размер, упорядоченность и стройность с точки зрения присущности их числам. Он рассматривает далее другие вещи, обладающие величинами, приписывая им как все то, что присуще величинам постольку, поскольку они являются величинами, – фигуры, положения, размер, порядок, гармонию и строй, – так и то, что присуще этим вещам постольку, поскольку они являются и числами, и величинами. Из этого берется все то, что имеется в обоих родах, с тем, чтобы охватить все существующие предметы, которым могут быть присущи эти вещи постольку, поскольку они являются числами и величинами. Отсюда происходят оптика, наука о движущихся сферах, наука о небесных телах, мусическая наука, наука о тяжестях, наука об искусных приемах. В числах и величинах [изучающий] берет все вещи, которые являются началами математики в рассматриваемом роде, и располагает их в порядке, определяемом упомянутой выше способностью, стараясь изучить каждую из этих вещей применительно к каждой из вещей, подлежащих рассмотрению, пока он не исчерпает их все или об этом роде не получит объема знаний, достаточного для выведения основ данного искусства. Если начала обучения касательно того, что остается в этом роде и присуще этой науке, которая рассматривает числа и величины, тождественны началам бытия, то все доказательства этого охватывают оба вопроса, т. е. (стр. 10) дают [знание] и о бытии вещи и о том, почему она существует. Все они становятся доказательствами как того, «что это», так и того, «почему это». [При этом] используются начала бытия: «что», «почему» и «как» – без трех [других начал: действующего начала, материи и «для чего»] , ибо числа и величины, актуально отвлеченные от материи, не имеют иных начал их рода кроме упомянутых начал их бытия. Они имеют другие начала только постольку, поскольку они [присущи] естественным и [созданным] волей [человека вещам], а именно, когда они берутся в материях. Поэтому, поскольку [эта наука] рассматривает их вне материи и поскольку она не использует в них то, что не существует в них в той мере, в какой они нематериальны, то мы начинаем, в первую очередь, с чисел, затем восходим к величинам, далее к прочим вещам, которым самим по себе присущи числа и величины, например, к оптике, движущимся величинам, которыми являются небесные тела, далее – к музыке, науке о тяжестях и науке об искусных приемах. Таким образом, оказывается, что [изучающий] начинает с того, что можно понять и представить себе без материи, затем [переходит к тому], что для понимания и представления чуть-чуть нуждается в материи, затем к тому, что для понимания, представления и умопостижения немного больше нуждается в материи. И так в отношении того, чему присущи числа и величины, он продолжает восходить к тому, что для умопостижения еще более нуждается в материи, с тем, чтобы перейти к небесным телам, затем к музыке, далее к [науке о] тяжестях и наукам об искусных приемах. И тогда он вынужден использовать вещи, трудно поддающиеся умопостижению или способные существовать только в материи. При этом он вынужден вводить иные основы, чем «что», «почему» и «как», которые оказываются последующими или находящимися посредине между двумя родами: между тем, у которого из начал бытия есть только «что», т. е. его бытие, и тем, у видов которого есть все четыре начала.
Тогда [изучающий] уяснит себе (стр. 11) естественные начала, и с этого ему следует начать познание существующих вещей, у которых есть четыре начала бытия, а именно: тот род существующих вещей, которые могут быть постигаемы умом только в материях, а материи называются естественными.
Изучающий при этом должен взять все то, что содержится в данном роде частных положений из начал математики, т. е. первые посылки, а также рассмотреть то, что он получил из первого знания, и взять из него то, что, как он знает, может составить начала обучения в этой науке. Тогда он начинает рассматривать тела, вещи, имеющиеся у тел, роды тел, образующие мир, и вещи, которые мир объемлет. В целом это поды чувственно воспринимаемых вещей или роды, для которых имеются чувственно воспринимаемые вещи, а именно: небесные тела, затем земля, вода, воздух и тому подобное – огонь, пары и другое, далее камни и минералы, содержащиеся на поверхности и в недрах земли, потом растения, неразумные животные и разумные существа. Относительно каждого из этих родов и каждого из видов каждого рода [ему] дано [знание] его бытия и всех начал его бытия, а относительно каждой из искомых целей [ему] дано [знание] того, «что [есть] это сущее», «почему» и «как» оно существует, «отчего» и «для чего» оно существует, и он ни в чем не ограничивается ближайшими началами, а берет начала их начал и начала начал этих начал с тем, чтобы завершить конечными телесными началами, присущими [этому роду].
Начала обучения в большей части того, что содержит это знание, не тождественны началам бытия; начала обучения только ведут к познанию начал бытия. Это значит, что началами обучения о каждом роде (стр. 12) естественных предметов являются вещи, последующие по отношению к началам их бытия. Начала бытия данного рода являются причинами бытия начал обучения. [Изучающий] восходит к познанию начал каждого рода или вида вещей, исходящих от этих начал. Если эти начала являются ближайшими и эти начала имеют [другие] начала, то в качестве начал обучения используются эти ближайшие начала, а уже от них [изучающий] восходит к познанию их начал, затем, когда эти начала стали уже известными, он переходит от них к [познанию] начал этих начал, пока не доходит до отдаленнейших начал бытия этого рода. Если мы восходим от начал обучения к началам бытия, то начала бытия становятся известными. Но помимо этих первых известных вещей, от которых мы восходим к этим началам, имеются и другие, неизвестные вещи, исходящие из этих начал. Эти начала бытия мы познаем также посредством начал обучения. От них мы переходим к познанию этих, последующих по отношению к ним, вещей, и тогда эти начала по отношению к этим вещам становятся и началами обучения и началами бытия.
Мы следуем этим путем в каждом роде чувственно воспринимаемых тел и в каждом виде каждого рода. Когда [изучающий] заканчивает рассмотрение небесных тел и изучает начала их бытия, рассмотрение начал их бытия вынуждает его подняться к началам, которые не являются ни природой, ни природными [вещами], а вещами, более совершенными по бытию, чем природа и природные вещи, и которые не являются телами и не [заключены] в телах; при этом он должен перейти к другому исследованию и к другой науке и сосредоточиться на рассмотрении метафизических вещей. И тогда, с точки зрения порядка изучения и обучения, он оказывается между двумя науками: физикой и метафизикой, (стр. 13) а с точки зрения ступени бытия – над природными вещами. Придя в ходе исследования к изучению начал бытия животных, он по необходимости должен рассмотреть душу или подняться к психическим началам, а от них – к рассмотрению разумного существа. Изучив его начала, он по необходимости должен рассмотреть, «что есть» предмет его изучения, «благодаря чему», «как», «отчего» и «почему» [он существует]. Затем он доходит до разума и умопостигаемых предметов, и тогда он по необходимости должен рассмотреть, «что есть» разум, «благодаря чему», «как», «отчего» и «почему» [он существует]. Он должен изучить это, чтобы затем перейти к нетелесным началам, которые относятся к существующим вещам, что находятся ниже небесных тел, так же, как нетелесные небесные начала, до которых он дошел в ходе исследования, относятся к небесным телам. От вопроса о душе и разуме он восходит к их началам, ради которых они существуют, и к отдаленнейшим целям и наивысшему совершенству, ради которого существует человек. Он узнает, что природных начал, свойственных человеку и обучению, недостаточно для того, чтобы с их помощью человек достиг совершенства, ради достижения которого он существует. Ему становится ясно, что для этого человек нуждается в интеллектуальных началах, посредством которых он стремится [достичь] этого совершенства. В этом случае изучающий сталкивается с другим, не метафизическим родом. Человек может изучить, что охватывает этот род, а именно вещи, которые он получает от своих интеллектуальных начал. Благодаря им ой достигает совершенства, которое дает ему познание физики. При этом ему становится ясно, что эти мыслительные начала в качестве причин не дают человеку совершенства, ради которого он существует. Но в то же время он узнает, что эти (стр. 14) интеллектуальные начала являются также началами бытия множества естественных предметов, иных, чем те, которые дает ему природа. Ибо человек приходит к наивысшему свойственному ему совершенству, благодаря которому он действительно субстанционализируется, если он стремится перейти от этих начал к достижению совершенства. Он может стремиться к нему, только используя множество естественных предметов до тех пор, пока он не совершит в них действий, благодаря которым эти [предметы] не станут полезными ему в достижении наивысшего совершенства, которое он способен достичь. При этом он уясняет себе в этой науке, что каждый человек получает для себя лишь какую-то долю этого совершенства, что полученное им из этой доли бывает больше или меньше, поскольку он не может достичь всех совершенств в одиночку, не получая помощи от многих людей. Человеку свойственно по своей природе находиться в связи с другим человеком или другими людьми в том, к чему он должен стремиться.
Любой человек находится в таком же положении. Поэтому каждый человек для достижения доступного ему совершенства нуждается в окружении других людей и в объединении с ними. Точно так же этому существу от природы свойственно искать прибежище и жить в окружении других представителей его вида. Поэтому-то он и называется человеческим или гражданским животным. Здесь возникает другая наука и другое знание, исследующие эти интеллектуальные начала, а также действия и свойства, посредством которых человек стремится к достижению совершенства. Из этого образуется гражданская наука . [Изучающий] начинает с рассмотрения метафизических предметов и в них придерживается тех же методов, что и в физике. Он делает началами обучения в [метафизике] то, что случилось ему найти из первых посылок, подходящих для данного рода, затем то, что доказано в (стр. 15) физике как способное быть использованным в качестве начал обучения в данном роде в том же порядке, о котором говорилось выше, чтобы подойти к каждой вещи данного рода существующих вещей. Изучающий уясняет себе, что ни у одной из них совершенно не может быть материи. В каждой из них ему следует изучить, «что она [есть]», «как она существует», «от какого воздействия» и «почему она существует», и продолжать изучать их так до тех пор, пока не закончит сущим, у которого совершенно не может быть никакого из этих начал: ни «что» [есть] его бытие, ни «отчего» оно есть, ни «почему» оно есть. Это – первое начало всех существующих вещей, о котором речь шла выше. Это именно то, что существует благодаря себе, от себя и для себя, и способы [его существования] абсолютно лишены несовершенства, и суть совершеннейшие способы существования, благодаря которым вещь становится началом существующих вещей. Если [изучающий] освоил это, то он исследует затем то, что должно произойти в существующих вещах, если это бытие является началом и причиной их бытия, начиная с вещи, самой предшествующей по ступени бытия, а уж после этого [переходит и к другим], исходящим от него [ступенями] бытия и в результате получает знание о существующих вещах посредством их самых отдаленных причин.
Это и есть божественное рассмотрение существующих вещей, к которому относится первое начало. Те начала, которые идут после него и не являются телами, ни [заключены] в тела, суть божественные начала. После этого он приступает к человеческой науке, изучает цель, ради которой человек существует, – а это совершенство, которое человеку необходимо получить: «что [оно есть]» и «как оно [существует]». Далее он изучает все вещи, благодаря которым человек достигает этого совершенства или из которых извлекает он пользу при достижении его – а это блага, добродетели, добрые дела – и отличает их (стр. 16) от вещей, которые мешают ему в достижении этого совершенства – а это зло, несовершенства и дурные дела, узнавая о каждой из [этих вещей], «что» и «как», «отчего», «почему» и «для чего» [это], с тем чтобы все они стали известными умопостигаемыми, отличными друг от друга. Это и есть гражданская наука, а именно: наука о вещах, благодаря которым жители городов в городском объединении получают счастье, каждый в той мере, в какой ему предуготовлено от природы. [Изучающий] уясняет себе, что городское объединение и совокупность того, что получается от объединения жителей в городах, подобно объединению тел в совокупности мира; он уясняет себе также, что совокупность того, что составляет город и народ, сходна с той, что составляет мир.
Подобно тому, как в мире есть какое-то первое начало, за которым следуют по порядку другие начала, а от этих начал исходят существующие вещи, за которыми по порядку следуют другие существующие вещи, и так вплоть до последних по порядку бытия существующих вещей, точно также в совокупности того, что содержит в себе народ или город, есть какое-то первое начало, за которым следуют другие начала и другие жители, которые следуют за этими началами, а следом за этими [жителями] идут другие жители, и так вплоть до последних по гражданскому и человеческому [бытию] жителей. В результате то, что составляет город, сходно с тем, что составляет совокупность мира. Это и есть теоретическое совершенство, и, как ты видишь, оно охватывает знание четырех родов, благодаря которым жители городов и народы достигают наивысшего счастья. После этого остается сделать так, чтобы эти четыре [рода] были актуально существующими у народов и городов, согласно тому, что дано в теоретических положениях.
Спрашивается: даны ли в этих теоретических [положениях] также вещи, благодаря которым могут (стр. 17) актуально существовать эти [четыре рода] у народов и городов, или нет? Если в них эти вещи даны как умопостигаемые, то они в них [просто] даны. Но если они даны в них и как умопостигаемые, и как существующие [вещи], то в теоретических знаниях эти вещи даны как актуально существующие. Например, если в них даны строительное искусство как нечто умопостигаемое и как понимание умом того, с чем связано строительное искусство и с чем связан строитель, то это искусство уже обрело существование в человеке, овладевшем искусством строителя, или когда дан строитель как нечто умопостигаемое, то дан и строитель как нечто сущее. В теоретических науках [все] это дано. Если же вещь понимается умом, а она существует вне ума, или если вещь дана как нечто умопостигаемое, а не как нечто сущее, то, когда стремятся ее [постичь], опираются на что-то другое, а не на теоретическую науку, ибо умопостигаемые вещи, как таковые, лишены состояний и акциденций, которые им свойственны, когда они существуют вне души. Акциденции, принадлежащие к постоянно единому виду, совершенно не изменяются и не преобразуются, а принадлежащие к непостоянно единому виду изменяются. Поэтому умопостигаемые вещи, которые постоянно едины по виду, если их требуется осуществить вне души, с необходимостью должны быть связаны с состояниями и акциденциями, коим свойственно быть связанными с ними в том случае, если им суждено актуально существовать вне души.
Это обще как для естественных умопостигаемых сущностей, которые существуют и постоянны как единые по виду, так и для умопостигаемых сущностей, основанных на воле. Однако естественные умопостигаемые сущности, существующие вне души, образуются по природе и по природе же связаны с акциденциями; что же касается основанных на воле умопостигаемых сущностей, которые могут существовать вне души, то акциденции (стр. 18) и состояния, с которыми связано их бытие, [относятся к] самой отдаленной воле, и только в связи с этими [акциденциями и состояниями] они могут существовать. Все, чему свойственно существовать благодаря воле, не может существовать и быть известным с самого начала. Поэтому, когда той или иной из умопостигаемых сущностей, основанных на воле, суждено актуально существовать вне души, тогда надлежит в первую очередь знать состояния, которым свойственно быть с ней связанными при ее бытии, и поскольку эти [сущности] являются вещами, едиными не по числу, а по виду или роду, то акциденции и состояния, которым свойственно соединяться с ними, постоянно сменяются в них, увеличиваются и уменьшаются, входят друг с другом в сочетания, не охватываемые законами с совершенно неизменной и непроходящей формой; для одних из них нельзя выработать законов, для других можно, но это будут законы сменяющиеся [и с] изменяющимися словами. Те из них, для которых совершенно нельзя выработать законов, – это такие, которые очень часто изменяются, а те, для которых можно выработать законы, – это такие, состояния которых изменяются изредка. И то, что получается от них как сущее, часто оказывается в соответствии с тем, [чего желает] волеизъявитель, хотя может и совсем ничего не получиться. Это [происходит] из-за противоположностей, препятствующих ему, одни из которых – естественные вещи, а другие основаны на воле и исходят от воли других людей. Эти умопостигаемые сущности, основанные на воле, отличаются [друг от друга] не только в различное время, так что то, что имеет место в одно время, противоположно в своих акциденциях и состояниях тому, что имеет место в более раннее или более позднее время; состояния их бытия отличаются также [друг от друга] в различных местах, как это ясно видно и в естественных вещах. Взять, например, человека: если он актуально существует вне души, (стр. 19) то состояния и акциденции, присущие ему в одно какое-то время, отличаются от его состояний и акциденций в другое, более раннее или более позднее время. Точно так же обстоит дело с его состоянием в различных местах: акциденции и состояния, имеющие у него место в одной стране, отличаются от акциденций и состояний, имеющих у него место в [другой] стране. [Между тем] во всех этих случаях умопостигаемое [содержание] понятия «человек» остается одним и тем же. Точно так же обстоит дело с вещами, основанными на воле. Например, целомудрие, богатство и тому подобное – все это умопостигаемые понятия, относящиеся к воле. И если мы хотим получить их актуально, то акциденции, связанные с ними при их наличии в одно время, отличаются от акциденций, связанных с ними в другое время; то, чему свойственно быть с ними у одного народа, отлично от того, что бывает с ними из акциденций при их наличии у другого народа. У некоторых народов эти акциденции изменяются что ни час, у других – что ни месяц, у третьих – что ни год, у четвертых – что ни век, у пятых – веками. И когда какой-либо из этих [акциденций] суждено быть основанной на воле, то для получения какой-нибудь из них актуально вне души, должен быть волеизъявитель, который бы знал, как изменяются эти акциденции в известный промежуток времени и в определенном месте населенной части земли, и который знает эти акциденции, равно как и то, какие из них могут иметь место по воле каждый час, какие – каждый месяц, какие – каждый год, а какие – каждый век или другой длительный промежуток времени в определенном месте, большом или малом; какие из них могут быть общими для всех народов, для некоторых из них или для одного города в течение длительного промежутка времени, какие [могут быть] общими на короткий промежуток времени, а [какие могут быть] особыми по своей пользе в короткий промежуток времени.
Акциденции и состояния этих умопостигаемых сущностей сменяются, (стр. 20) когда на свете происходят вещи, либо общие для всего мира, либо для одного народа, либо для одной группы горожан, либо для одного человека.
Существующие вещи делятся на такие, которые происходят естественно, и на такие, которые происходят по воле, последние познаются не теоретическими науками, а обыденными понятиями. Поэтому они не нуждаются в другой способности и в сути бытия, согласно которым различаются понятия, связанные с волей в отношении того, что им присущи эти изменяющиеся акциденции, благодаря чему они становятся по воле актуально существующими в определенное время, в определенном месте и при определенных обстоятельствах. Сутью бытия и способностью, благодаря которой выявляются и различаются акциденции, коим свойственно изменяться в умопостигаемых сущностях, единичным [вещам] которых свойственно существовать по воле, когда их хотят сделать актуальными в определенный, длительный или короткий, промежуток времени, в определенном, большом или малом, месте и при определенных обстоятельствах, является мыслительная способность.
Вещи, которые служат объектом мыслительной способности, выявляются только с точки зрения их пользы при достижении конечной цели. Задача того, кто выявляет, состоит в том, чтобы ставить для себя конечную цель и выдвигать ее на первый план, затем изучать вещи, благодаря которым достигается эта конечная цель и выполняется эта задача.
Самой совершенной мыслительная способность бывает тогда, когда она выявляет в вещах только то, что полезно в достижении ее [конечной цели]. Это может быть действительным благом, может быть злом, а может быть и мнимыми благами. Если выявляемые вещи приносят наибольшую пользу в [достижении] добродетельной цели, то такие вещи являются прекрасными и хорошими, (стр. 21) а если конечные цели составляют зло, то и вещи, выявляемые мыслительной способностью, являются злом, [они] безобразны и дурны. Если целями являются мнимые блага, то и вещи, нужные для их достижении, мнимы.
Мыслительная способность подразделяется следующим образом. Мыслительной добродетелью является та, которой выявляют то, что приносит наибольшую пользу в какой-то добродетельной цели. Мыслительная способность, которой выявляют то, что приносит наибольшую пользу в цели, представляющей зло, не является мыслительной добродетелью, и ее следует называть по-другому . Если же мыслительной способностью выявляют то, что приносит наибольшую пользу в мнимых благах, то эта способность является мнимой мыслительной добродетелью. Среди мыслительных добродетелей есть такая, которой можно прекрасно выявлять то, что приносит наибольшую пользу в добродетельной цели, общей для народов, народа или города при общих обстоятельствах. Нет различия между выражениями «самое полезное в добродетельной цели» и «самое полезное и самое прекрасное». «Самое полезное и самое прекрасное» необходимо добродетельной цели, а «самое полезное в добродетельной цели» – самое прекрасное в этой цели. Такая мыслительная добродетель является гражданской мыслительной добродетелью. Эта общая [добродетель] может оставаться и существовать долгое время, а [может] возникать в короткие промежутки времени.
Однако мыслительная добродетель, которая выявляет только самое прекрасное, общее для народов, народа или города, для выявляемого [предмета] которой свойственно сохраняться у [людей] долгое время или которая сменяется в короткое время, есть гражданская мыслительная добродетель. Если она выявляет всегда то, что обще народам, народу (стр. 22) или городу, только то, что изменяется в течение веков или других определенных длительных отрезков времени, то такой [добродетели] более всего подобает быть способностью к выработке законов.
Мыслительная способность, которой выявляют только то, что изменяется в короткий промежуток времени, представляет собой способность к тем или иным видам частного временного управления при событиях, происходящих последовательно у народов, у одного народа или в городе. Эта вторая [добродетель] следует за первой. Способность выявления того, что является самым полезным и самым прекрасным, или того, что является самым полезным в добродетельной цели у какой-то группы горожан или членов семьи, представляет собой мыслительные добродетели, относящиеся к этой группе: например, семейная мыслительная добродетель или военная мыслительная добродетель. Они, в свою очередь, подразделяются на такие, которые могут сменяться только в длительные отрезки времени, и на такие, которые могут сменяться в короткие промежутки времени.
Добродетель может подразделяться на еще меньшие части, например, на такую, как мыслительная добродетель, которой исследуют то, что является одновременно и самым полезным, и самым прекрасным в акциденции какого-то искусства или в отдельной акциденции, возникающей в отдельное время. Эта [мыслительная добродетель] подразделяется в соответствии с подразделением этих искусств и ремесел. Эта способность подразделяется также с целью выявления человеком того, что является самым полезным и самым прекрасным в цели, преследуемой лично им, при обстоятельствах, сопутствующих лично ему. Этой же мыслительной способностью выявляют и то, что является самым полезным и самым прекрасным в добродетельной цели, касающейся других, – такова совещательная мыслительная способность. Обе они могут объединяться в одном человеке, а могут находиться и в разных людях.
Ясно, что добродетель, которая выявляет самое полезное и самое прекрасное ради какой-то добродетельной цели, является благом, и она выявляет либо действительное благо, желаемое ради него самого, либо действительное благо, желаемое ради чего-то другого. Нечто, являющееся благом во мнении того, кто желает его, не может быть такой способностью или этической добродетелью, когда человек желает его ради чего-то другого, [независимо от того], является лет это благо действительным благом или чем-то таким, что является благом во мнении того, кто желает его. [Добродетельным] благом является только действительное благо.
Точно так же, если человек желает блага ради него самого, оно является действительным благом, которое может быть только добродетельным, не будучи добродетельным благом в его мнении и даже в его нраве и действиях, а его добродетель, нрав и действия соответствуют его способности мыслить в выявлении самого полезного и самого прекрасного, и если он посредством мыслительной добродетели исследует самое полезное и самое прекрасное большой силы, – например, самое полезное в добродетельной цели, общей для народов, народа или города, которой свойственно сменяться только в длительные промежутки времени, – то его этические добродетели должны соответствовать этому. В случае, если его мыслительные добродетели ограничиваются только вещами, самыми полезными в частной цели и при частных обстоятельствах, то и его [этическая] добродетель также должна соответствовать этому. Чем совершеннее главенство и чем сильнее то, что [заключено] в мыслительных добродетелях, тем полнее главенство и тем сильнее сочетающиеся с этим этические добродетели.
Поскольку мыслительная добродетель, которой выявляют самое полезное и прекрасное в общих для народов, народа или города целях и обстоятельствах, которые изменяются только в длительные промежутки времени, обладает самым совершенным главенством и самой большой силой, то и связанные с ней [этические] добродетели обладают самым совершенным главенством и самой большой силой, (стр. 24) За этим следует мыслительная добродетель, которой выявляют самое полезное в общей временной цели в короткие промежутки времени. Ясно, что этому соответствуют и связанные с ней [этические] добродетели.
Далее следуют мыслительные добродетели, которые ограничиваются одной из областей [жизни] города: военной, денежной или другой. Этические добродетели сообразны с ними.
Далее идут мыслительные добродетели, связанные с каждым искусством в соответствии с акциденцией этого искусства, с каждым домом и с каждым человеком в каждом доме при свойственных ему тех или иных обстоятельствах, происходящих в тот или иной час или в тот или иной день. Сообразна с этим и связанная с ней [этическая] добродетель. Следовательно, надо изучать совершенную добродетель самой большой силы – какая это добродетель и является ли она совокупностью всех добродетелей или же это одна добродетель или несколько добродетелей, обладающих силой всех добродетелей, – и тогда сила какой добродетели должна быть равна силе всех добродетелей, чтобы быть добродетелью самой большой силы. А это такая добродетель, что если бы человек захотел полностью совершить все ее действия, то он смог бы это сделать, только используя действия всех остальных добродетелей. Если же, когда он даже желает полностью совершить все действия имеющейся у него добродетели, у него не окажется всех добродетелей, то он использует действия имеющихся у него частных добродетелей. Именно в этической добродетели используются действия добродетелей, имеющихся у всех остальных народов или городов, у одного народа, в районах города или же в частях каждого района.
Эта добродетель является главенствующей, исключающей такую добродетель, которая бы предшествовала ей по главенству, (стр. 25) Далее следуют подобные ей [этические] добродетели, сила которых подобна этой силе в каждой из областей [жизни] города. Например, военачальник наряду с мыслительной способностью, которой исследуется самое полезное и прекрасное, общее для воинов, должен обладать и этической добродетелью, и если он хочет довершить ее действие, то он использует добродетели, присущие воинам, как таковым. Так, его храбрость должна соответствовать храбрости, проявленной в частных смелых поступках воинами. Точно так же, [если] мыслительной добродетелью лиц, добывающих средства для города, выявляется самое полезное и самое прекрасное в целях добывания средств, то их этическая добродетель должна использовать все частные добродетели, присущие различного рода лицам, добывающим средства. Точно таким же должно быть и положение искусств.
Главенствующим искусством, которому не предшествует по главенству ни одно другое искусство, является такое искусство, довершить действия которого мы можем, используя действия всех искусств. Это такое искусство, которое для полного достижения своей цели требует все остальные искусства. Такое искусство является главенствующим и наибольшим по силе искусством, а [соответствующая] этическая добродетель является наибольшей по силе этической добродетелью.
За этим искусством следуют остальные искусства. Искусство является самым совершенным в своем роде и самым большим по силе в своем роде только тогда, когда оно полностью достигает своей цели, используя действия искусств данного рода. Например, среди главных частных искусств искусство военачальника является именно таким искусством, которое достигает своей цели, только используя действия частных искусств; точно так же искусство (стр. 26), ведающее денежными делами в городе, достигает своей цели в отношении денежных средств, только используя частные искусства в добывании средств. Точно так же обстоит дело с каждой из прочих крупных областей [жизни] города.
Ясно далее, что все то, что является самым полезным и прекрасным, прекрасно либо в общепринятом [смысле], либо прекрасно у какого-то народа, либо в действительности; и точно так же добродетельные цели являются добродетельными и благими либо в общепринятом [смысле], либо у какого-то народа, либо в действительности. Самое прекрасное у представителей какого-то народа может выявить только тот, этические добродетели которого свойственны добродетелям данного народа. И такое яке положение со всем остальным.
Так же обстоит дело с добродетелями самой большой силы и менее сильными единичными [добродетелями]. Мыслительная добродетель самой большой силы и этическая добродетель самой большой силы неотделимы друг от друга. Ясно, что главнейшая мыслительная добродетель может следовать только теоретической добродетели, ибо она различает акциденции только тех умопостигаемых сущностей, которые вырабатывает эта теоретическая добродетель. Эти акциденции не сопутствуют ей. Тот, кому дано обладать мыслительной добродетелью, выявляет изменяющиеся акциденции и состояния умопостигаемых сущностей, познание которых составляет понимание и знание самого себя, поэтому он не сможет выявлять то, что он выявляет, если допустить, что мыслительная добродетель отделима от теоретической добродетели. Теоретическая добродетель, главная мыслительная добродетель, главная этическая добродетель и главное искусство неотделимы друг от друга. В противном случае они пришли бы в расстройство, не были бы совершенными и не [имели бы] целью главенство. Но поскольку этические добродетели (стр. 27) могут стать существующими только после топ, как теоретическая добродетель превратит их в умопостигаемые сущности посредством мыслительной добродетели, которая отличает их и выявляет их акциденции, понятия о которых возникли из сочетания с ней этих акциденций, то, следовательно, мыслительная добродетель предшествует этическим добродетелям. Поскольку она предшествует им, то обладатель мыслительной добродетели, которой выявляют этические добродетели и которая может существовать отдельно от этических добродетелей, в случае, если мыслительная добродетель будет обособлена от этической добродетели, способен выявлять добродетели, составляющие блага, [тем не менее] он не будет благим ни в одной [этической] добродетели. А если он не будет благим, то как же он [может] желать благо, которое является действительным благом, ради него самого или ради чего-то другого? А если оно не будет [таким] благом, то как он может выявить его, не сделав его целью? Следовательно, если мыслительная добродетель обособлена от этической добродетели, то ею нельзя выявить этическую добродетель, а если этическая добродетель не отделена от мыслительной и они существуют вместе, то как же ее выявляет мыслительная добродетель и затем сочетает ее с собой? Если [этическая добродетель] не отделена от [мыслительной добродетели], необходимо, чтобы ее выявляла мыслительная добродетель. Если она не выявляет, то [этическая добродетель] обособляется от [мыслительной]. Поэтому либо она является благой, либо с мыслительной добродетелью соединена какая-то другая добродетель, отличная от той, которую выявляет мыслительная добродетель. Если эта этическая добродетель основана также на воле, то ее выявляет именно мыслительная добродетель. И тогда вновь возникает первое сомнение. Следовательно, именно мыслительная добродетель необходимо выявляет ее [этическую добродетель], как соединенную с мыслительной добродетелью, к которой у обладателя благой добродетели и добродетельной цели возникает стремление, (стр. 28) Эта добродетель будет естественной, существующей от природы, соединенной с существующей от природы мыслительной добродетелью и выявляемой этическими добродетелями, основанными на воле.
Основанная на воле добродетель будет человеческой добродетелью, при получении которой тем же путем, которым он получает остальные основанные на воле вещи, человек приобретает человеческую мыслительную добродетель. Но следует рассмотреть, какова эта естественная добродетель: тождественна она основанной на воле добродетели или нет; следует заметить, что она похожа на нее, подобно свойствам, обнаруживаемым у неразумных животных, например, храбрость у льва, хитрость у лисицы, ловкость у волка, вороватость у сороки и тому подобное. Каждый человек может быть от природы наделен такой силой души, которая побуждается к совершению действий, связанных с той или иной добродетелью или с тем или иным свойством легче, чем к совершению противополоясных действий. Человек склоняется прежде всего к тому, что ему легче сделать, если ему не препятствует что-то другое. Если человек от природы больше предрасположен, например, проявлять смелость при опасностях, а не отступать перед ними, то стоит ему поступить так несколько раз, как это свойство станет у него основанным на воле , между тем как первое его свойство, похожее на это, было естественным.
Бели так обстоит дело с частными этическими добродетелями, которым свойственно находиться в сочетании с частными мыслительными добродетелями, то точно так же должно обстоять дело и с общими этическими добродетелями, которым свойственно находиться в сочетании с большими мыслительными добродетелями. Поэтому только некоторые люди от природы предрасположены к добродетели, имеющей отношение к большой добродетели и связанной с большой естественной мыслительной способностью. И так со всеми остальными ступенями, (стр. 29) В результате не у всякого человека искусство, этическая и мыслительная добродетели имеют большую силу.
Следовательно, правители являются правителями не только по воле, но и по природе, так же как и слуги являются слугами прежде всего по природе, а затем уже по воле, причем то, к чему они подготовлены от природы, совершенствуется. А если так, то теоретическая добродетель, большая мыслительная добродетель, большая этическая добродетель и большое искусство, основанное на знании, могут иметь место только у тех, кто предрасположен к этому от природы. [Эти люди] обладают высокими природными качествами очень большой силы. Если [все] это оказалось в наличии у одного человека, то остается, чтобы частные [добродетели] появились у народов и в городах, и затем узнать способ наделения их этими частными [добродетелями]. Те, кто наделен этой большой способностью, должны обладать также способностью наделять этими частными [добродетелями] народы и города. Эти [добродетели] могут быть приобретены двумя первичными путями: обучением и воспитанием .
Обучение – это наделение теоретическими добродетелями народов и городов. Воспитание – это способ наделения народов этическими добродетелями и искусствами, основанными на знании. Обучение осуществляется только словом, тогда как при воспитании народам и горожанам прививают привычку совершать действия, исходящие из свойств, основанных на знании, побуждая их к этим действиям, возбуждая в них желание совершать их, делая так, чтобы эти свойства и связанные с ними действия завладели душами [людей] и чтобы [люди] как бы воспылали к ним страстью. Возбуждение же желания совершать что-то осуществляется иногда посредством слова, иногда посредством действия.
Теоретическим знаниям [могут] обучаться либо имамы и правители, либо те, кто способен усвоить теоретические знания. Эти две [группы] обучаются многими способами, (стр. 30) о которых речь шла выше. Сначала они получают сведения о первых посылках и первых знаниях в каждом роде теоретических знаний, затем о видах посылок и их порядке так, как об этом говорилось выше, приобретая знания об этих вещах после того, как их души были воспитаны вещами, которыми упражняют души отроков, соответственно естественной ступени их человеческой природы. Они привыкают применять все логические методы во всех теоретических знаниях, начиная обучаться с отрочества в порядке, изложенном Платоном, наряду с прочими атрибутами воспитания, чтобы достичь самого большего, [дабы] со временем те из них, кому [дано быть] правителем, осуществляли один из видов частного управления и постепенно поднимались с возраста восьми-семи лет по ступеням частного управления, пока не достигнут ступени великого управления. Таков метод их обучения. Они являются избранными людьми, которые могут не ограничиваться в своих теоретических познаниях тем, что подтверждается общепринятым мнением.
Теоретическим вещам [широкую публику] следует обучать методами убеждения, а многие из теоретических [знаний] воспринимаются путем воображения. Это такие знания, которые человек может усвоить только после того, как он постигнет умом очень многие вещи: самые отдаленные начала, нетелесные начала. Широкая публика должна их постигать в образной форме, а закреплять их в душах [представителей широкой публики следует] методом убеждения. [Избранные] различают, что из этого следует получить тому или иному народу, а что может быть общим для всех народов и для всех жителей каждого города, а что следует получить только некоторым городам или народам и некоторым группам горожан, (стр. 31) Все это можно отличить благодаря мыслительной способности при наделении [людей] теоретическими добродетелями.
Что касается практических добродетелей и практических искусств, то они [усваиваются] через привычку [людей] совершать свойственные им действия.
Это достигается двумя методами: 1) методом убеждающих речений, речений, действующих на чувства, и прочих речений, которые настолько полно закрепляют в душе эти действия и свойства, что побуждают [людей] совершать действия, связанные с этими свойствами добровольно, а закрепление их [в душах] зависит от способностей и навыков в использовании искусства красноречия; 2) методом принуждения, применяемым по отношению к бунтующим и непокорным горожанам и народам, которые не побуждаются добровольно, по собственному желанию к благоразумию и не [слушаются] слов; [этот способ] применяется [также] по отношению к тем из них, кто противится усвоению теоретических знаний, которые они начали приобретать.
Следовательно, поскольку существует добродетель искусства правления или искусство применения действий, связанных с добродетелями тех, кто обладает добродетелями, и искусство тех, кто занимается частными искусствами, то необходимо должны быть и те, кто использует добродетельных и искусных людей в воспитании народов и жителей городов.
Имеются две группы [таких людей]: одна группа воспитывает тех, кто поддается воспитанию добровольно, а вторая – тех, кого можно воспитать только насильно. Это подобно тому, что имеет место сейчас среди глав семей и наставников детей и отроков. Правитель является воспитателем и учителем народов так же, как глава семьи является воспитателем и учителем членов семьи, а наставник детей и юношей является их воспитателем и учителем. И как каждый из них воспитывает одних (стр. 32) посредством доброты и убеждения, а других – посредством принуждения, так [поступает] и правитель. Воспитание посредством принуждения и воспитание добровольное зависят от сути бытия людей, которых воспитывают и наставляют, различаясь по своему объему и силе. Сила правителей как наставников и воспитателей народов и городов и сила средств, используемых для воспитания, настолько велики по сравнению с силой воспитания детей и отроков, а также членов семьи, насколько превосходит воспитание и наставление народов воспитание детей, отроков и членов семьи.
Искусство добровольного воспитания нуждается в наибольшей силе. Так же обстоит дело с искусством принудительного воспитания, заключающегося, в частности, в способности умело распоряжаться войсками и использовать оружие и воинов для достижения победы над народами и городами, которые не повинуются, [когда от них требуется] совершение каких-то действий, ведущих к счастью, ради достижения которого существует человек.
Все сущее предназначено для достижения наивысшего совершенства, которого оно может достичь в соответствии с присущей ему ступенью в бытии. То, что положено из этого человеку [вообще], носит название наивысшего счастья. То, что положено какому-то человеку и соответствии со ступенью, занимаемой им в человеческом обществе, представляет собой наивысшее счастье, присущее для данного рода.
Тот индивид, который существует для этой цели, является справедливым индивидом, а то частное искусство, которое преследует эту цель, является частным справедливым и добродетельным искусством. Те [люди], которые используются для добровольного обучения народов и городов, являются людьми, [наделенными] добродетелями и искусством красноречия. Ясно, что правитель нуждается в том, чтобы иметь навыки в умопостигаемых теоретических знаниях, (стр. 33) усвоение которых достигается посредством достоверных доказательств. В каждом из них он ищет возможные методы убеждения и в каждом из них исследует, какие методы убеждения [применимы]. Он это может сделать благодаря своей способности убеждать в каждом из положений, не прибегая к самим этим положениям, а беря их [аллегорические] образы. Эти образы должны запечатлеть в воображении теоретические положения, общие для всех народов. Следует найти этим образам подтверждение путем убеждения, причем все это сделать образами, общими для всех народов и городов путем убеждения, общим для всех народов и городов. Далее он должен классифицировать действия, связанные с частными практическими добродетелями и искусствами, условия которых были определены выше, и применить к ним известные методы убеждения, побуждающие людей к этим действиям. При этом используются как речения по существу самого вопроса, так и действующие на чувства этические речения, которые покоряют, подчиняют, смягчают и укрощают души горожан, а в противоположных этим вещах используются действующие на чувства этические речения, которые укрепляют, усиливают, ожесточают и отвращают души горожан. Эти же речения он использует при отношениях с подобным ему и противоположным ему правителем, с людьми и помощниками, которыми он пользуется, с добродетельными людьми и их противоположностями. Там, где надо, он использует речения, покоряющие и подчиняющие души, а в противоположных случаях – речения, укрепляющие, ожесточающие и отвращающие души; [он использует речения], которые помогают бороться с противниками его взглядов и действий путем убеждения, а также речения, посрамляющие их взгляды и действия, выявляющие их мерзость и безобразность. При этом он применяет речения (стр. 34) двух видов: 1) тот, который можно использовать время от времени в какие-то дни и периоды, без запоминания, сохранения в записях, и 2) тот, который можно запомнить и сохранить в записях. Причем в каждой из записей он отражает взгляды и действия, к которым призывает, речения, которыми он старается сохранить и укрепить в людях то, к чему призывает, чтобы оно не исчезло из их душ, и речения, которыми противоборствует тем, кто придерживается противоположных взглядов и действий.
Знания, которыми воспитывают, имеют три ступени. Для каждого знания есть люди, которые сохраняют его, среди них есть способные выявлять то, что неясно в данном роде сохраняемого знания, отстаивать его и опровергать то, что противоречит или противодействует ему; [способные] обучать всему этому, они желают этим [помочь] осуществлению цели, которую преследует первый глава в отношении народов и городов.
Затем [правитель] рассматривает виды народов, [перечисляя все] народы [и называя] то, что присуще каждому из них по общей природе из человеческих свойств и действий, чтобы затем перейти к рассмотрению всех или большинства народов, выяснить, что может быть общим для всех народов, а именно: присущую им человеческую природу и далее, что может быть особенностью каждой группы, каждого народа. Он имеет [знание] о том, какие действия и свойства должны быть присущи каждому народу, дабы его можно было направить к счастью, каково примерно их число и какие виды убеждения следует применять [для развития] теоретических и практических добродетелей, и определяет после предварительной классификации, что подобает тому или иному народу. Он рассматривает, может или нет какая-то группа усвоить теоретические знания (стр. 35) и что лучше усваивают люди – распространенные или воображаемые теоретические [знания]. Если они усваивают все, то получают четыре [вида] знания: первое – это теоретическая добродетель, благодаря которой существующие вещи постигаются умом посредством достоверных доказательств; затем – это умопостижение сущностей, которое приобретается путем убеждения; далее знание, содержащее образы этих умопостигаемых сущностей, подтвержденное путем убеждения; затем знания, выделенные из этих трех [видов знания] для того или иного народа, так что каждое из этих знаний, выделенных по числу народов, охватывает все, благодаря чему данный народ совершенствуется и достигает счастья.
Поэтому правитель должен определить для того или иного знания ступень, на которой достигает счастья народ, та или иная категория людей и тот или иной человек, и помнить, с помощью чего следует воспитывать только данный народ, а также знать вещи, которые применяются для воспитания данного народа методом убеждения. Должны существовать человек или группа людей, которые помнили бы то, что должен знать данный народ, и которые также обладали бы способностью выявлять то, что ими [еще] актуально не познано о благе, подлежащем сохранению, отстаивать его и опровергать противоположное, обучать этому данный народ, стремясь помочь осуществлению цели первого главы по отношению к народу, ради которой он дал им то, что дал. Именно они могут быть использованы для добровольного воспитания народов. [Но] лучше, если в группах, уполномоченных воспитывать народы, каждый обладает частной добродетелью и мыслительной добродетелью, благодаря которым при необходимости он может прекрасно использовать войска на войне, (стр. 38) и так каждый из них сочетает в себе суть бытия той и другой формы воспитания. Если эти [качества] не сочетаются в одном человеке, то к тому, кто воспитывает добровольно, придается тот, кто имеет эту частную [относящуюся к принудительному воспитанию] суть бытия.
Обычно тот, кто уполномочен воспитывать каждый народ, имеет [в своем распоряжении] лиц, которых он использует для воспитания этого народа добровольным или принудительным методом, при этом те, кого он использует, объединяются в две группы или в одну группу, имеющую суть бытия, [относящуюся] к той и другой [форме воспитания]. Эта группа или эти две группы делятся, в свою очередь, на части или на части каждой из этих [частей] вплоть до самых малых частей или [частей] с самой малой воспитательной силой.
Ступени в этих [группах] распределяются в соответствии с мыслительной добродетелью каждого из [их представителей]. Что же касается той или другой мыслительной добродетели, с помощью которой используются те или другие части, то она будет у одних больше, чем у других, так что их сущность будет соответствовать силе мыслительной добродетели. И если обе эти группы имеются у каждого народа и города, то от них в нисходящем порядке образуются другие части. Таковы способы и методы, благодаря которым люди и города получают четыре человеческие вещи, которые дают им высшее счастье.
Первым из всех этих знаний является знание, представляющее сущее как умопостигаемые сущности посредством достоверных доказательств. Эти последние рассматривают сущее само по себе и убеждают в нем или представляют его в воображении, чтобы тем самым облегчить обучение простолюдинов у народов и в городах, ибо у народов и в городах есть такие люди, которые являются избранными, и такие, которые являются широкой публикой. Широкая публика – это такие люди, теоретические знания которых можно ограничить тем, что подтверждается общераспространенным мнением, (стр. 37) Избранные – это такие люди, которые не ограничиваются ни в одном из своих теоретических знаний тем, что считают необходимым общераспространенное мнение, а уверены в том, в чем они уверены и знают то, что они знают о доподлинно проверенных посылках. Поэтому каждый, кто считает, что он не ограничивается тем, что признано необходимым общераспространенным мнением в рассматриваемом им вопросе, считает себя специалистом в данном вопросе, а другого – заурядным [человеком]. Поэтому [человек], искусный в любом искусстве, называется специалистом в своей области. Он не ограничивается в данной области тем, что считает необходимым общераспространенное мнение, а глубоко изучает и до конца проверяет это [искусство]. Соответственно заурядным называют каждого, кто не обладает никаким гражданским руководством и не наделен никаким искусством, которое предоставило бы ему руководство в городе, он или совершенно не наделен никаким искусством, или обладает лишь искусством обслуживания в городе. Избранным же является всякий, кто обладает каким-то гражданским руководством или кто наделен каким-то искусством, которое закрепляет за ним какое-то руководство в городе. В свою очередь, всякий, кто мнит о себе, что он наделен искусством, подходящим для того, чтобы с его помощью занять какое-то руководящее место в городе, или наделен каким-то положением, которое в его собственном мнении является в городе руководящим, называет себя избранным. Таковы, например, люди знатного происхождения и многие богачи. [В разряд] избранных зачисляется всякий, кто наделен наиболее совершенным искусством, чтобы благодаря ему занять руководящее место.
Избраннейшим из людей должен быть первый глава, он, видимо, совершенно не ограничен тем, что считает необходимым распространенное мнение. Необходимо … наделен ли он свойством и профессией первого главы и избраннейшего. Всякий, кто облачен гражданской властью, (стр. 38) посредством которой стремится помочь осуществлению цели первого главы, следует до конца проверенным взглядам. Однако его взгляды, которыми он руководствуется, и понимание [того], что он должен своим искусством служить первому главе, основываются только на том, что считает необходимым общераспространенное мнение, так же как его теоретические знания основываются на том, что считает необходимым общераспространенное мнение. И получается, что избранным является именно первый глава и тот, у кого есть знание, объемлющее умопостигаемые сущности с достоверными доказательствами; остальные же являются простонародьем, широкой публикой. Следовательно, методы убеждения и вызываемые в воображении представления применяются только при обучении простонародья, простолюдинов у народов и в городах, [тогда как] методы достоверных доказательств при постижении умом самих сущностей вещей применяются при обучении тех, кто может войти в число избранных . Такое знание является предшествующим с точки зрения главенствования и самым совершенным. Все же остальные главные знания находятся под главенством данного знания – под остальными главными знаниями я подразумеваю второе и исходящее от [первого и второго] третье знание; эти знания следуют за [первым] знанием и применяются для завершения цели – предельного счастья и последнего совершенства, которого может достичь человек. Это знание, говорят, в древности было у халдеев, обитавших в Ираке, затем оно появилось у египтян, затем оно перешло к грекам, от них перешло к сирийцам, а затем – к арабам. Все содержание этой науки излагалось на греческом языке, затем оно было [переведено] на сирийский язык, после чего – на арабский язык. Греки, владевшие этим знанием, называли его абсолютной мудростью и великой мудростью, а владение им называли наукой, тогда как свойство ее называли философией, понимая под этим предпочтение и любовь к великой мудрости, (стр. 39) а того, кто овладел ею, называли философом, понимая под этим того, кто любит и предпочитает великую мудрость. Они считали, что [философия] охватывает потенциально все добродетели и [поэтому] называли ее наукой наук, матерью наук, мудростью мудростей, искусством искусств, понимая под этим искусство, охватывающее все искусства, добродетель, охватывающую все добродетели, мудрость, содержащую в себе все [виды] мудрости, ибо под мудростью понимают очень большое искусство. Проявление чрезвычайного искусства в любой области искусства, недоступного для большинства тех, кто применяет это искусство, называется человеческой мудростью, а чрезвычайно искусного в каком-то искусстве [человека] называют мудрым в этом [виде] искусства, влиятельного же и быстрого в рассуждении человека называют мудрым в той области, в которой он проявляет влиятельность в рассуждении. Однако мудрость в абсолютном смысле представляет собой эту науку и владение ею. Если теоретические науки изолированы и усвоивший их не способен использовать их в других [науках], то они являются несовершенными. Совершенный философ обладает и теоретическими науками и способностью применять их в других [науках] в меру своих возможностей. Если рассмотреть, как обстоит дело с философом, в абсолютном смысле, то между ним и первым главой нет различия. Ибо кто способен применять то, что входит в [область] теоретических знаний, во всех остальных [областях] также способен делать их умопостигаемыми, а волевые [знания] – актуальными. Причем, чем большей способностью к этому он обладает, тем философ совершеннее. А совершенным [философом] в абсолютном смысле является тот, кто достигает сначала теоретических, а затем практических добродетелей посредством достоверного знания, а уже потом способен наделить обоими [видами добродетелей] народы и города таким способом и в такой мере, в какой возможно для каждого из них. Поскольку он обладает способностью получать теоретические и практические добродетели, применяя только достоверные доказательства и только (стр. 40) посредством убеждения и воздействия на воображение, добровольно ли или принудительно, то философ в абсолютном смысле является [также] первым главой.
Следовательно, всякое изучение слагается из двух вещей: из уяснения той вещи, которую изучаешь, и запечатления ее смысла в душе, затем составления суждения о том, что было уяснено и смысл чего запечатлен в душе. Уяснение вещи бывает двояким: первое – умопостижение ее самой и второе – воображение подобия, сходного с ней. Суждения составляются двумя путями: либо с помощью достоверного доказательства, либо убеждения. Если при познании существующих вещей или изучении их постигают непосредственно их значения и составляют суждения о них посредством достоверных доказательств, то наука, охватывающая эти познания, является философией. Когда же они постигаются путем воображения их подобий, которые сходны с ними, и составляются суждения о том, что из этого было представлено воображением посредством убеждения, то охватываемое этим знание древние называли «истинное мнение». Если эти познаваемые предметы рассматривать сами по себе и постигать посредством метода убеждения, то это следует называть «вероучением». В представлении древних «вероучение» – это подражание философии; обе они [философия и «вероучение»] охватывают одни и те же предметы и обе выдвигают конечные принципы, начала существующих вещей, они дают знание первоначала и первопричины существующих вещей, объясняют конечную цель существования человека, а именно достижение предельного счастья и конечной цели каждой из других существующих вещей. Если философия дает все это в виде умопостигаемых [сущностей] или понятий, то «вероучение» дает его в виде представления в воображении. В результате философия все доказывает из этого, а «вероучение» убеждает в этом. Философия представляет первопричины и вторые нетелесные начала, (стр. 41) которые являются конечными принципами, в виде умопостигаемых [сущностей], тогда как «вероучение» представляет их в воображении посредством их подобий, взятых из телесных начал, уподобляя их аналогиям в гражданских началах, уподобляя божественные деяния действиям гражданских начал, уподобляя действия природных сил и начал их аналогиям в силах, свойствах и искусствах, основанных на воле (как это делает Платон в «Тимее»), уподобляя умопостигаемые сущности их аналогиям в чувственно воспринимаемых сущностях: [например], уподобляя материю – воздушности, мраку, воде или небытие – мраку; уподобляя различные виды предельного счастья, которые являются целями действий человеческих добродетелей, – их аналогиям в благах, которые [лишь] во мнении являются целями; уподобляя счастье тому, что лишь во мнении является таковым; уподобляя ступени сущего с их аналогиями в возникающих и временных ступенях, стремясь приблизить подобия [вещей] к ним самим. Во всем том, в чем философия дает достоверные доказательства, «вероучение» дает убеждение .
Философия предшествует «вероучению» во времени. Ясно, что если хотят, чтобы волевые умопостигаемые сущности, которые изучает практическая философия, существовали актуально, то следует создать условия, при которых они могли бы существовать актуально и, если созданы такие условия, то объединить их в законы. Законодателем может быть тот, кто обладает способностью благодаря превосходству своего рассуждения выявлять условия, при которых законы становятся актуально существующими, дающими возможность достичь предельного счастья. Ясно, что до этого законодатель не может выявлять и постигать условия. Он может (стр. 42) выявить условия, которые ведут к предельному счастью или постичь умом предельное счастье, может сделать эти вещи умопостигаемыми сущностями, благодаря которым сущность законодательства становится самой главной, лишь только овладев предварительно философией. Следовательно, тому, кто выступает в качестве законодателя, вследствие того, что его сущность есть сущность главенствования, а не служения, необходимо быть и философом.
Равным образом, когда философ приобрел теоретические добродетели, то приобретенное им из этого может содействовать воспроизведению их по мере возможности у других. Без наличия у него мыслительной добродетели он не может раскрыть состояния и условия, благодаря которым достигается актуальность волевых умопостигаемых сущностей. Мыслительная добродетель не может быть у него без практической добродетели, и вместе с тем он не может создать мыслительную добродетель по мере возможности у всех других лишь благодаря способности хорошо убеждать и хорошо представлять в воображении.
Следовательно, понятия «имам», «философ», «законодатель» – это одно и то же. Однако имя «философ» указывает на наличие теоретической добродетели, а поскольку его теоретическая добродетель должна обладать во всех смыслах предельным совершенством, то он должен обладать и прочими способностями. Имя «законодатель», указывает на прекрасное знание условий практических умопостигаемых сущностей и на способность их выявления и создания среди народов и городов. А поскольку практическим умопостигаемым сущностям положено существовать от познания, то прежде должна существовать теоретическая добродетель, так же как из существования последующего необходимо вытекает существование предшествующего.
Имя «правитель» указывает на власть и могущество. Полное могущество означает (стр. 43) величайшее могущество по силе и то, что его могущество над чем-либо не осуществляется только посредством внешних по отношению к нему вещей, оно возможно в нем самом в результате большой способности, если искусство, природа и добродетель достигают очень большой силы. Это возможно только при большой познавательной способности, большой мыслительной способности, большой силе добродетели и искусства. В противном случае, он не будет наделен абсолютным могуществом и не будет располагать властью. Если и далее он будет пребывать в прежнем состоянии, т. е. без такого могущества, то его мощь будет уменьшаться. Если же его способность проявляется только по отношению к таким благам, которые не являются предельным счастьем, то она будет уменьшаться и не будет совершенной. Именно поэтому абсолютный правитель, он же философ, является и законодателем.
Под понятием «имам» в арабском языке подразумевается тот, кто выступает в качестве предводителя и руководителя, причем руководителем он выступает либо сам по себе, либо по преследуемой им цели. Если его руководству не следуют во всех поступках, до-броде! елях и искусствах, которые бесконечны, то он не будет руководителем в абсолютном смысле. Поскольку он ни в одном из искусств, добродетелей и поступков не преследует иной цели, кроме своей цели, то его искусство является самым большим по силе, его добродетель является самой большой по силе, его мышление является самым большим по силе, его знание является самым большим по силе, либо он должен был бы собрать помимо того, что в нем есть, [еще] силы других в осуществлении своей цели, а это невозможно без теоретических знаний и мыслительных добродетелей самой большой силы и без тех вещей, которые входят в [область] философии.
Ясно, что понятия «философ», «первый глава», «правитель», «законодатель» и «имам» представляют собой одно понятие.
Если взять любое из этих слов и затем ознакомиться с тем, что означает (стр. 44) каждое из них, по мнению широкой публики, говорящей на нашем языке, то мы обнаружим, что все они совокупно в конечном счете имеют один и тот же смысл. Если эти теоретические вещи, которые доказываются в теоретических науках, запечатлеваются в душе широкой публики, если составляется суждение о том, что предстало воображению, если возникли практические вещи с теми условиями, благодаря которым они могут существовать в душе широкой публики и овладевать ею, и если желания публики не побуждают ее к совершению чего-либо иного помимо этого, то теоретические и практические вещи, если они имеют место в душе законодателя, являются философией, а если в душе широкой публики – религией, ибо познание законодателя основывается на достоверном знании, а [познание] широкой публики закрепляется в ее душе посредством воображения и убеждения. Однако законодатель представляет эти вещи не посредством воображении и убеждения, а посредством достоверных истин. Он применяет воображение и убеждение не для того, чтобы благодаря им укрепить в своей душе эти вещи, которые в ней есть так, как если бы они были для него религией, ему остается представлять [эти вещи] в воображении и убеждать в них, поскольку они являются для других религией, а для него философией. Такова истинная философия и таков истинный философ.
Что касается философии патриотической и ложного, ненастоящего и несостоятельного философа, то им является тот, кто начинает изучать науки, не будучи подготовлен к ним. Тот, кто хочет приступить к изучению [наук], должен по природе иметь предрасположение к теоретическим знаниям. Эти условия изложил Платон в своей книге «Государство». Человек должен обладать прекрасным пониманием и представлением сущности вещей и, более того, он должен быть сдержанным и стойким в процессе овладения [науками], должен по природе своей любить истину и ее поборников, справедливость и ее приверженцев, (стр. 45) не проявлять своенравия и эгоизма в своих желаниях, не быть жадным в еде, питье, от природы презирать страсти, дирхемы и динары и все подобное этому. Он должен соблюдать гордость в том, что порицается людьми, быть благовоспитанным, легко подчиняться добру и справедливости и с трудом поддаваться злу и несправедливости, обладать большим благоразумием. Кроме этого, он должен быть воспитан по законам и обычаям, соответствующим его природному предрасположению, должен обладать правильным убеждением во взглядах религии, в которой он вырос, придерживаться добродетельных действий, которые [предписываются] его религией, не нарушая их все или небольшую их часть, при этом придерживаясь добродетелей, которые являются таковыми в общераспространенном [мнении], и не выступая против прекрасных действий, которые являются таковыми в общераспространенном [мнении]. Если этими качествами обладает юноша, который к тому же приступил к изучению [философии] и изучил ее, то тогда возможно, он не станет ложным, ненастоящим, несостоятельным философом.
Несостоятельным философом является тот, кто осваивает теоретические знания, не обладая наивысшим совершенством, чтобы привить свои знания другим [людям] по мере своих возможностей. Ненастоящим философом является тот, кто изучает теоретические науки, не искажая их, но кто не совершает добродетельных действий, которые свойственны какой-то религии и которые являются таковыми в общераспространенном [мнении], прекрасных поступков, а напротив, во всем следует своим страстям и желаниям. Ложным философом является тот, кто изучает теоретические науки, не будучи от природы предрасположенным к этому. Ложные и ненастоящие философы, хотя и совершенствуются в теоретических науках, но, в конечном счете, постепенно отходят от науки, и когда они достигают такого возраста, при котором (стр. 46) добродетели могут совершенствовать человека, их знания полностью угасают, подобно Гераклитову солнцу, о котором упоминает Платон , ибо природа первого [ложного] и привычка второго [ненастоящего] одолевают их с юности и затрудняют сохранение того, что ими достигнуто, они предают достигнутое забвению и постепенно начинают отходить от науки, пока не погаснет огонь их [знания], так что они не пожинают плоды его.
Несостоятельным философом является тот, кто не ощущает цели, которую преследует философия. Он получает только теоретические [знания] или часть теоретических [знаний], считая, что цель философии [зависит] от величины получаемого мнимого счастья, т. е. такого счастья, которое у людей [именуется] благом. Познание свое он основывает на этом, желая благодаря этому достичь цели. Бывает так, что благодаря этому он достигает цели и останавливается на ней, а бывает и так, что ему трудно достичь цели и он считает, что то, что он обрел из этих [знаний], это и есть добродетель. Таков несостоятельный философ. Истинный же философ таков, как мы упоминали выше. Если же он не находит себе применения, но достиг этой ступени [истинного философа], то такой философ бесполезен не по своей сущности, а с точки зрения того, кто не внемлет ему или не считает нужным внимать ему.
Правитель, или имам, является правителем и имамом по своей сущности и искусству независимо от того, находит ли он тех, кто подчиняется и повинуется ему или нет, находит ли он людей, которые сотрудничают с ним в [достижении] им его цели или нет. Точно также как врач является врачом по своей сущности и способности излечения больных, независимо от того, находит ли он больных или нет, находит ли он орудия, которые бы он мог использовать в своем деле или нет, богат ли он или беден. Он продолжает оставаться врачом, даже если он не обладает ничем из этого, так же как имам остается имамом, (стр. 47) философ – философом, правитель – правителем, даже если они не располагают орудиями, которые они бы использовали в своих делах, и людьми, которых можно было бы использовать для достижения своей цели.
Философия в таком качестве пришла к нам от греков: от Платона и Аристотеля. Каждый из них дал нам не только философию, но и путь к ней, и путь к ее созданию при ее упадке и исчезновении. Мы начинаем в первую очередь с изложения философии Платона и ее ступеней. Мы приступаем к первой части философии Платона, затем идем по порядку и доходим до последней части его философии. Так же мы поступаем в отношении философии, представленной нам Аристотелем. Мы начинаем с первой части его философии. Из этого явствует, что их цель в том, что они нам дали, едина. Они оба пытались изложить одну и ту же философию – философию Платона и ее части, ступени ее частей от первой до последней.
Вот последнее, что мы извлекли из этой книги.
Хвала Аллаху, господу миров.
Благословение и мир главе пророков избраннику Мухаммаду, его роду наилучших, непорочнейших и всем приверженцам его.