КАДЫРОВ АХМАД АБДУЛХАМИДОВИЧ.
РОССИЙСКО-ЧЕЧЕНСКИЙ КОНФЛИКТ: ГЕНЕЗИС, СУЩНОСТЬ, ПУТИ РЕШЕНИЯ
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы исследования. Прошло уже восемь лет с начала контртеррористической операции в одном из самых сложных и взрывоопасных регионов Северного Кавказа – Чечне. Она продолжается до сих пор. Несмотря на происходящий в данный момент вывод российских войск с территории Чеченской республики, о ее результатах, тем более окончательных, говорить сложно.
С одной стороны, реальные изменения ситуации в Чечне очень трудно обнаружить по поступающим оттуда информационным сведениям. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год средства массовой информации муссируют череду сообщений о гибели и ранениях федеральных военнослужащих, проведении и предотвращении террористических актов, обнаружении тайников с оружием.
С другой стороны, и в Москве, и в Грозном полным ходом идет подготовка к «возвращению Чечни в политико-правовое пространство России», к принятию Конституции Чеченской Республики и проведению легитимных выборов.
В настоящее время очевиден тот факт, что развязанное противостояние не принесло независимости и процветания народу Чечни, а для России обернулось колоссальными политическими, экономическими и моральными потерями. На повестке дня стоит не только необходимость прекращения военных действий между противоборствующими сторонами, более острыми, можно сказать, приоритетными, являются проблемы поиска эффективного пути урегулирования столь затянувшегося конфликта. У чеченской проблемы нет решения на основе договоренности только лидеров, как нет решения окончательного, с завтрашнего дня. Его поиск будет сложным, болезненным и длительным процессом, повернуть который в нужное, мирное русло помогут научные исследования.
Каковы причины и в чем заключается суть российско-чеченского конфликта конца XX века? Каковы его специфические особенности в рамках исторической хроники развития российско-чеченских отношений? Какие способы устранения напряженности в Чеченской Республике представляются наиболее приемлемыми?
Ответы на данные вопросы сможет дать научный, историко-социологический анализ этнополитической специфики Чеченского региона, генезиса и особенностей протекания российско-чеченского конфликта, а также его отражения в сознании населения России и Чечни.
Степень разработанности темы. Проблема состояния межнациональных отношений в реформируемой России по праву занимает одно из центральных мест в совокупности проблем, связанных с судьбой страны, ее национальной безопасностью. Данным моментом определяется факт появления большого количества теоретических и прикладных работ отечественных исследований, посвященных проблемам роста этнического сознания народов, населяющих территорию Российской Федерации , национальной идентификации, межэтнической напряженности, этнических конфликтов .
В ряду научных разработок на данные темы особое место занимают те, которые уделяют внимание анализу внешних и внутренних факторов так называемого «чеченского кризиса», интерпретации его событий, оценке итогов и потерь, а также вопросам, связанным с прекращением военных действий и ликвидацией конфликта .
В сети Интернет действует специальный сайт «Чечня ру», на котором регулярно размещаются материалы, освещающие различные политические, экономические, социальные события в Чеченской республике.
В то же время целостных научных работ, раскрывающих не только хронологию, но и предысторию российско-чеченского конфликта конца XX века, а также его сущность, явно недостаточно .
Мало самостоятельных, эмпирических работ социологов, специально посвященных анализу общественного мнения населения о Чеченской войне . Кроме того, практически отсутствуют научные труды по истории развития российско-чеченских отношений, а также по специфике становления чеченского этноса.
В периоды обострения российско-чеченского противостояния число публикаций на данную тему существенно увеличивается, но, к сожалению, в основном это статьи, публикуемые прессой. Описание и оценка событий в них носит, как правило, не аналитический, а публицистический характер, который отличают искажение фактов, политизированность и произвольность интерпретаций .
В виду изложенного выше, проведение комплексного научного исследования практически по всем основным аспектам российско-чеченского конфликта представляется актуальным и значимым.
Объект исследования – российско-чеченский конфликт конца XX – начала XXI в.
Предмет исследования – генезис, сущность и пути решения российско-чеченского конфликта.
Цель диссертационного исследования состояла в том, чтобы на основании историко-социологического анализа этнополитической специфики Чеченского региона провести исследование генезиса и сущности российско-чеченского конфликта конца XX века, а также определить оптимальные пути его урегулирования.
Целевая установка исследования конкретизировалась в следующих задачах:
показать общее и особенное в становлении чеченского этноса;
выделить и проанализировать основные этапы развития российско-чеченских отношений;
охарактеризовать источники генерации межэтнической напряженности в России на рубеже веков;
рассмотреть причины повышения значимости этнического фактора в политике и обобщить результаты социологических и политологических исследований на данную тему;
обосновать внешние и внутренние причины российско-чеченского конфликта и охарактеризовать его хронологию;
исследовать особенности отражения темы чеченской «войны» в опросах россиян;
изучить мнение чеченского народа о возможных перспективах урегулирования ситуации в Чечне, о государственном строительстве и формах правления в ней;
обозначить наиболее перспективные пути урегулирования российско-чеченского конфликта, а также стабилизации социально-политической ситуации в Чеченской республике.
Теоретические и методологические основы исследования. Теоретической базой диссертации послужили фундаментальные труды отечественных и зарубежных историков, этнографов, политологов и социологов , посвященные специфике исторического и этнополитического развития Северного Кавказа , проблемам межнациональных отношений в данном регионе , а также различные публикации на тему российско-чеченского конфликта .
Поскольку российская социологическая наука располагает незначительным числом научных
работ, посвященных исследованиям этнического своеобразия народа, населяющего территорию современной Чечни, особенностям его истории, специфики «расселения» и общественного уклада, формирования традиций, то наряду с научными публикациями в основу источниковедческой базы настоящей диссертации вошли народные предания, свидетельства российских и чеченских историков, материалы этнографов .
В основу методологии исследования положен системный анализ российско-чеченского конфликта, его генезиса, сущности и особенностей. Были применены сравнительно-исторический и генетический методы, а также принципы социального детерминизма и историзма; использовался комплексный подход к изучению политических и социальных конфликтов.
Эмпирической базой исследования послужили:
данные опросов ВЦИОМ, проведенные в период 1994 – 2202 гг.;
– данные различных аналитических центров и агентств , а также данные из публикаций результатов региональных и межрегиональных социологических исследований ;
табличные материалы, полученные в результате изучения мнения коренного населения Чечни о сложившейся кризисной ситуации в республике, о возможных путях и методах ее преодоления, которое было проведено в 2001 году Северо-Осетинским центром социальных исследований Института социально-политических исследований Российской академии наук среди граждан Чеченской Республики.
Научная новизна диссертационного исследования определяется следующими основными моментами. Ее автором впервые в отечественной социологической науке:
– проанализированы генезис и сущность российско-чеченского конфликта конца XX века в исторической ретроспективе;
– на базе анализа исторических документов, конкретных событий и фактов выделены этапы и установлены закономерности развития российско-чеченских отношений;
– обобщены и систематизировано изложены причины «чеченского кризиса» в конце XX – начале XX вв.;
– проведено исследование общественного мнения представителей чеченского народа по проблемам урегулирования ситуации в Чечне, актуальным вопросам государственного строительства в Чеченской Республике.
Все это в совокупности позволило создать новое, целостное представление о генезисе, сущности российско-чеченского конфликта и путях его окончательного урегулирования.
Положения, выносимые на защиту:
1. Российско-чеченский конфликт конца XX века обусловлен всей историей развития российско-чеченских отношений, многообразными объективными (внешними и внутренними), а также субъективными причинами.
Значительная их часть связана с нестабильной социально-политической ситуацией в России, сложившейся после распада СССР, экономическими трудностями и политическими просчетами руководства страны, во многом повлиявшими на обострение межнациональных отношений на всей территории Российской Федерации. Тем не менее, решающим фактором нового витка противостояния между Россией и Чечней явилось отсутствие знаний об общем и особенном в становлении чеченского этноса, о специфике этнополитического развития чеченского региона, об особенностях российско-чеченских отношений.
2. События в Чечне, имевшие место в конце XX века и продолжающиеся поныне, можно классифицировать как внутригосударственный военный конфликт, который носит ярко выраженный политический характер. Чеченская сторона, представленная Д. Дудаевым и его последователями, «стремилась к отделению Чечни от России», а Россия, со своей стороны, «боролась за сохранение своей целостности и нерушимости своих границ». При этом политическая борьба велась не только между отдельным субъектом РФ и Федерацией в целом, шла борьба за власть и внутри самой Чеченской Республики.
В ходе данного конфликта обе стороны нарушили нормы, регламентированные международным правом и Конституцией РФ. Во многом это стало возможно из-за отсутствия правовой основы урегулирования и разрешения внутренних конфликтов, в том числе вооруженных и военных, отсутствия реальной, правовой схемы действий по привлечению к ответственности виновных в нарушении законодательства.
3. Народы России и Чечни отвергают развязанную войну, о чем убедительно свидетельствуют данные социологических исследований. Россияне устали от войны, они не считают оправданными те многочисленные человеческие, материальные и моральные потери, понесенные в результате различных акций со стороны противоборствующих сторон. Коренные жители Чечни, в том числе те, которые вынуждены жить за ее пределами, хотят вернуться домой, восстановить своей жилье, найти работу, участвовать в легитимных выборах органов законодательной и исполнительной власти.
4. Теоретически существует несколько вариантов урегулирования российско-чеченского кризиса, но приемлемым представляется только один – Чеченская Республика как равноправный субъект Российской Федерации.
Во-первых, Чечня не сможет существовать как независимое государство, поскольку неминуемо возникнут территориальные притязания со стороны ее ближних и дальних соседей.
Во-вторых, большинство коренного населения выступает за Чечню как «суверенную республику в составе Российской Федерации», а те представители чеченского народа, кто сегодня проживает за пределами Республики на территории РФ, по сути, уже сделали свой выбор.
5. Самыми насущными проблемами помимо политического решения чеченского вопроса являются: восстановление народного хозяйства Чечни, привлечение инвестиций в ее экономику, создание условий для труда и быта народов, ее населяющих. Необходимы компенсации всем пострадавшим в ходе военных действий, а также публичное наказание основных виновников нарушения правовых норм.
6. Противостояние России и Чечни не возобновится, если будет укреплена российская государственность, а сама Россия станет политически и экономически независимой страной, вернет себе утраченный статус великой державы.
Научно-практическая значимость диссертации.
Научная значимость диссертации заключается в возможности использования ее положений, результатов и выводов структурами исполнительной и законодательной власти для поиска адекватных путей решения российско-чеченского конфликта, стабилизации политической ситуации как в Чечне, так и в России.
Собранный фактологический материал может быть применен в процессе преподавания политической социологии и политологии, подготовки специальных курсов для политиков, военнослужащих и других заинтересованных специалистов.
Диссертационное исследование направлено на решение актуальной для России задачи по мирному урегулированию ситуации в Чечне. Основные выводы работы, на базе которых возможна подготовка научных отчетов и аналитических справок, позволяют дать практические рекомендации, направленные на оптимизацию процесса принятия ключевых политических и экономических решений по чеченскому вопросу.
Апробация исследования.
Основные положения диссертации применялись диссертантом в его практической работе на посту главы администрации Чеченской республики. Они неоднократно являлись предметом обсуждения на совместных совещаниях, встречах и круглых столах представителей чеченской диаспоры с Президентом РФ. Диссертация прошла апробацию в прессе и в научных изданиях .
Структура работы
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы и приложения.
ГЛАВА 1. ИСТОРИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЙ СПЕЦИФИКИ ЧЕЧЕНСКОГО РЕГИОНА
1.1. Общее и особенное в становлении чеченского этноса
Кавказ традиционно был одной из самых взрывоопасных и проблемных территорий Российской империи, а затем и СССР. Во многом это предопределено этнической особенностью региона, в котором на довольно ограниченном пространстве проживали десятки национальностей. Любые проблемы
социального, политического, экономического и правового характера «проецировались в нем на сферу межнационального взаимодействия» .
После распада СССР проблемы взаимоотношений России и Кавказа «переместились» в районы Северного Кавказа Российской Федерации, а Чечня стала самой «болевой» точкой России.
Одним из основных факторов, «завязавших» российско-чеченский «узел» явилось слабое знание особенностей исторического развития Чеченского региона, специфики формирования ментальности его коренного населения и, как следствие, пренебрежение ими при проведении внутренней национальной политики.
На протяжении ряда столетий со стороны социологической науки наблюдается значительный интерес к проблемам, связанным с эволюцией термина «национальное сознание». Этот факт не случаен. Он является закономерным и естественным в процессе познания «этнического» или «национального» сознания как социально-культурного феномена.
Необходимо отметить, что этот термин в различные периоды истории трактуется по-разному, в зависимости от социально-политической обстановки, определенного уровня развития культуры, национальных традиций и особенностей, от уровня межнациональных отношений, сформировавшихся и характерных для того или иного общества.
В целом, в работах ученых, занимавшихся проблемами национальных отношений, «этническому самосознанию», как и «национальному сознанию», отводится роль «решающего этноопределителя», отражающего различные социальные связи . В частности, Ю.В. Бромлей рассматривает категорию «этнического самосознания» не только в качестве «этнической самоидентификации». По его мнению, это также представление «членов этноса» о своем народе, его происхождении, историческом прошлом, языке, «культуре» – традициях, нормах поведения и обычаях . Очевидно, что в данном контексте термин национальное сознание связан с историческими и социальными особенностями формирования определенного этноса и может трактоваться как «социо-исторический».
Как формировался и развивался чеченский этнос? В чем заключалось сходство важнейших черт его хозяйственного уклада с таковым у других национальностей Северного Кавказа? Какие особые исторические условия и поведенческие модели обусловили специфику самосознания чеченского народа? Обратимся к детальному анализу.
По археологическим данным, первое известное поселение на территории нынешней Чеченской республики относится к III тысячелетию до нашей эры .
Местность между Осетией и Кумыкской плоскостью издавна была населена многочисленными племенами кавказских горцев, говорящих на одном языке – чеченском. В состав этих племен входили общества Ауховского, Ичкерийского, Аргунского, Назранского и Чеченского округов. Собственно чеченцы – жители одноименного (Чеченского) округа, а «настоящий» чеченский язык – тот, на котором объясняются именно они.
Главенство над обществами чеченского племени всегда имели жители бывшего Чеченского округа, отличавшиеся большой численностью и высокой степенью развития общественной жизни, а также храбростью и отвагою.
В армянских источниках VII в. чеченцы упоминаются под именем нахчамагьян (т.е. говорящие на языке нохчи»). Грузинский источник «Картлис Цховреба» называет чеченцев как «дурд-зуки», «малхи» и «кисты». В «Летописных хрониках» времени Георгия Блистательного (1314-1346) встречается упоминание «народ нохчи», что соответствует нынешнему самоназванию чеченцев. В персидских рукописях XIII в., в частности в труде Рашид-ад-Дина, дано название «сасаны», которое позже «вошло» в другие языки.
В документах XVI – XVII вв. встречаются племенные названия чеченцев: ичкеринцы – нохчмахкхой, ококн – аьккхий, шубуты – шатой, чарбили – чеберлой, чантинцы – чантий, шаропцы – шарой, терлойцы – терлой.
Чеченцы сами себя называют нахчой, а соседние народы называют их по-разному: осетины – сасан (сасайнаг), кабардинцы – шешен, кумыки – мычыгыш, аварцы – буртиел, грузины – кисти, арабы – шашани, а русские – чеченцами. Почему же один и тот же народ называется соседями различными именами? Объяснение данному факту можно найти в записках первого чеченского историка Умалата Луадаева.
Как и все первобытные народы, чеченцы занимались преимущественно скотоводством, что служило им необходимым средством существования. Скот их множился на привольной и девственной земле; они в изобилии получали молоко, сыр и масло. В первобытность же свою, не будучи ознакомленными с хлебопашеством, за неимением хлеба употребляли в пищу большое количество сыра, поэтому хвалясь этим изобилием пред своими соотечественниками, обитавшими в скудных приаргунских горах и многонаселенной Ичкерии, назвали себя «сырными». Сыр по-чеченски называется «нахчи». Слово это во множественном числе звучит как «нахчий», а отсюда происходит народное название «нахчой», то есть «люди, изобилующие сыром».
Кумыки называют чеченцев мичикиш, от слов «мичик» и «гиши». Мичик – река в Большой Чечне, находящаяся «по соседству» с кумыками. Река эта некогда разграничивала места обитания этих двух народов, а «гиши» означает по-кумыкски «человек». Вместе это слово звучит как «мичигиши» или «мичикиш», то есть человек, живущий на Мичике, «мичикинец». Кабардинцы дали чеченцам название от аула Чечен, находящегося на берегу Аргуна, у подошвы Ханкальской горы; аул этот был первым из основанных чеченцами на плоскости. Именем этого аула кабардинцы называли чеченцев, выговаривая это слово на свой национальный лад как «шашан». Русские заимствовали «название» для чеченцев от кабардинцев, переименовав неблагозвучное для русского языка «шашан» в «чечен».
Собственно Нахчой называлось общество бывшего Чеченского округа. Прочие же общества, лишь «собирательно» объединенные этим именем, имели свое особое название. Например, жители бывшего Аргунского общества назывались шотой от слова «шу», означающего «высота», то есть живущие на высоких местах. Шатоевцами были преимущественно обитатели северного склона Лысых гор до самой плоскости, и имя свое они получили от плоскостных чеченцев. Первобытные обитатели этой территории жили на юге гор и подножий снегового уступа и обозначались по-чеченски «ламорой», то есть горными, от слова «лам» – «гора». Ламоройцы занимали южную часть бывшего Аргунского округа, Чаберлой и юг Ичкерии. Назрановцы, состоявшие из множества больших фамилий, назывались прежде фамильными именами: галгай, галой, ингуш (ангушт) и т.д. Когда в конце прошлого столетия они основали аул Несер (Назрань), то стали принимать название «несерхой», то есть назрановцев. Когда же русские основали укрепление Назрановское, то это имя стало для них официальным.
Древние чеченские племена, образовавшиеся под снеговыми горами близ истоков реки Аргун, стали «расходиться» по другим местам. Они заняли горы бывшего Назрановского округа и Чаберлой, впоследствии водворились в Ичкерии и в Аухе. Освоив не только северные склоны Кавказского хребта, но и степи Предкавказья, чеченцы вошли в контакт со скифским, а позднее и с сарматским и аланским кочевым миром. Крепли их связи с древнегрузинскими царствами.
В равнинной зоне Чечни и близлежащих к ней областях Северного Кавказа в VIII – XII вв. зародилось и расцвело полиэтническое Аланское царство, в то время как в горной зоне Чечни и Дагестана ранее сформировалось государственное образование Сарир. Своеобразный аланско-горский симбиоз, достигнутый в эпоху раннего средневековья, был разрушен походами татаро-монгольских войск. Степная «Затеречная» и частично Чеченская равнины вошли в состав Золотой Орды. Лишь к концу XIV в., медленно преодолевая последствия нашествия, население Чечни объединилось в государство «Симсисм», имевшее правителем Га-юр-хана.
Вплоть до XVII столетия чеченцы жили в горах, а затем поселились и на плоскости. В преданиях чеченцев говорится, что на плоскости Чечни тогда разновременно господствовали ногайцы, русские и калмыки.
Заняв равнинные земли, чеченцы постепенно усиливались на них. С данного момента начинается новый период жизни этого народа, он становится «сильным» среди горцев. Строятся большие аулы, в которые селятся несколько фамилий вместе, а не одна, как это было прежде в горах. Древнейшим аулом на плоскости считается Чечен-аул; он выделялся из прочих, был обширен, лучше обустроен, имел лавки (тукен), на порогах коих виднелись армяне, евреи и кумыки.
У чеченцев имелось традиционно два основных типа жилищ: каменные дома с плоской крышей в горах и турлучные дома на равнине. При строительстве поселений учитывались следующие условия: возможности обороны, близость к сенокосам и пастбищам, наличие воды и т. д.
Если горные селения отличались бесплановой скученной застройкой, встречались двухэтажные каменные дома, оборонительные башни в 3-5 этажей, крепости и замки, то поселения на равнине традиционно были крупными, растянутыми вдоль рек или дорог. В горных аулах было 19-25 и более дворов; в равнинных поселениях – 500, 600 и даже 4000 домов (как, например, в селении Урус-Мартан).
Основав на плоскости аулы, чеченцы тотчас воспользовались выгодами, которые могли извлечь от земли своей; подражая русским, они заменили горные сохи плугами, ввели «правильное» хлебопашество и по этой отрасли промышленности превзошли прочие племена. Сообразуясь с условиями своей земли, они обзавелись крепким хозяйством, развели крупный рогатый скот, лошадей, овец и пчел, устроили прекрасные сады. В качестве культур засевали преимущественно пшеницу, просо и ячмень, впоследствии – кукурузу. Достаточно развито было садоводство и огородничество. Чеченцы выращивали яблоки, груши, сливы, а также лук, чеснок, тыкву и прочие овощи. Орудия земледелия были у них разных видов в соответствии с типом работы. Орудия полеводства: пахотные орудия «гота» (плуг); «нох» (полозное пахотное орудие); бороны, которые подразделялись на волокуши, бороны с поперечной доской, рамные бороны .
Такие сельскохозяйственные успехи поставили плоскостных чеченцев «выше» горных собратьев.
Между горными и равнинными районами Чечни существовала определенная специализация, своеобразное разделение труда. Получая хлеб с равнины, горные чеченцы должны были иметь возможность сбывать взамен излишки скота. Пастбища разбивались на участки, два из которых «отдыхали» три года. Крупный рогатый скот, который подразделялся на молочный, нателы и молодняк, первым выпускали на пастбища, затем по ним прогоняли мелкий рогатый скот. Такой порядок выпаса давал возможность сохранять пастбища и в то же время использовать их в полной мере.
Важную роль в хозяйстве Чечни играли кустарные промыслы. Большой популярностью пользовалось чеченское сукно, из которого шились черкески, башлыки и др. Его производили до 2000 кусков в год в Грозненском, Веденском, Хасавюртовском, Аргунском округах в 80-е гг. XIX в.
Из-за постоянной угрозы внешней опасности в Чечне было высоко развито оружейное производство. В качестве наступательных и оборонительных видов оружия использовались луки, арбалеты, копья, пики и дротики, мечи, палаши и сабли, боевые ножи, шлемы, кольчуги, панцири, налокотники и кольчатые перчатки. Центрами оружейного производства были селения Старые Атаги, Ведено, Дарго, Шатой, Джугурты и др.
Повсеместное распространение имела обработка кожи. Традиционной и повседневной была обувь из сыромятной кожи. Выходной обувью служили ноговицы, сапоги, башмачки и чувяки. Кожу использовали и для изготовления кисетов, чехлов, ремней, кобуры и др. Было развито производство
войлочных ковров, ярко украшенных разнообразным растительным и другим орнаментом. Среди домашних промыслов в XIX в. особенно выделялось производство бурок и других войлочных изделий. Значительное развитие у чеченцев получило и деревообрабатывающее ремесло. Почти вся домашняя утварь и обстановка в доме были деревянными. Важное место занимало изготовление сельскохозяйственного инвентаря из дерева и железа. Центрами гончарного производства были Шали, Дуба-Юрт, Старый-Юрт, Новый-Юрт и др.
Значимой чертой чеченского этноса являлось почтительное уважение к родителям. Высок был авторитет матери, бабушки. Имелись специальные правила этикета по отношению к старшим по возрасту: им уступали место, дорогу, слово. В то же время любое пренебрежительное отношение рассматривалось как самый сильный порок.
Существенную роль в общественном быту чеченцев играл обычай гостеприимства. Независимо от национальности и вероисповедания гостем мог быть любой человек. За нарушение обычая гостеприимства хозяин терял авторитет и уважение. Этот обычай гостеприимства «спасал» даже убийцу в доме его врага, и хозяин, принявший его в дом, предоставлял ему приют и гарантировал беглецу безопасность, а в случае необходимости защищал преследуемого с оружием в руках. Гость всегда был носителем новых вестей о жизни и делах в других аулах, а нередко и других народов и стран. Чужестранцу чеченцы оказывали особое гостеприимство, как бы своим приемом выполняя две функции: с одной стороны – традиционный долг гостеприимства, с другой – хозяин в своем лице представлял перед гостем чеченский народ и тем самым осуществлял «дипломатическую» миссию. Правила приема гостей были закреплены древней народной традицией. Также распространение получили куначество и побратимство.
Особое значение в быту чеченцев имел институт взаимопомощи («белхи» – от слова «болх» – работа). Это один из наиболее типичных обычаев чеченцев, своими корнями уходящий в глубокую древность. В этом плане трудовая помощь родственников, соседей, односельчан при земледельческих работах, строительстве, в животноводстве, при обработке шерсти и др. занимала ведущее место.
В народной педагогике Чечни особое значение имело трудовое воспитание, которое включало элементы физического воспитания как составные его части. При этом основное внимание уделялось выработке таких привычек, как терпение, упорство, настойчивость, самообладание, смелость, решительность.
Большой пласт ценностей, накопленных за многовековую историю практической жизни, включала в себя духовная культура чеченского народа. Ее важной сферой являлись календарь, счет, метрическая система, агротехнические, зоотехнические, метеорологические и др. знания. Чеченцам были известны астрономические понятия: горизонт, небо, юг, север и т.д.
Чеченский этнос отличали богатые и разнообразные формы фольклора: предания, легенды, сказки, песни (нарт-ортсхойский эпос, эпос илли и др.). Известным уважением пользовались народные певцы. Древние традиции поддерживало музыкальное и танцевальное искусство. Широкое распространение имели музыкальные инструменты: «дечигпондур» – «кехат пондур» – гармоника, зурна, бубен, барабан и др.
В целом, специфика и условия труда и быта, культурные традиции чеченцев незначительно отличались от «жизненного уклада» других народов Северного Кавказа – аварцев, агулов, адыгейцев, кабардинцев, черкесов .
Процесс же распада первобытнообщинного строя у чеченцев прошел длительную эволюцию и имел существенные особенности. В силу специфических горных условий земледельческого труда у чеченского народа выработались нормы обычного права, по которым человек, приложивший труд к земле, считал эту землю своей собственностью. Вследствие этого некоторые хозяйства тайповых башен, патронимии становились собственниками пахотных земель. По патронимии чеченцев основные средства производства делились по числу дольщиков – сыновей, патронимические поселения были наиболее схожи с соседской общиной. Патронимия у чеченцев называлась «гар», «тайп». Патронимия образовывалась из группы родственных семей, находившихся друг с другом в кровном родстве .
Жизнь чеченского народа всегда была тесно связана с «фамильными» отношениями. Каждая фамилия составляла как бы одно тело, и все ее члены находились в тесной связи. В случае обиды, нанесенной члену одной фамилии, все остальные вступались за него, как будто бы обида была нанесена каждому из них лично. Эта родственная связь членов чеченских фамилий называется по-чеченски «тайпан» или «тайпа», что означает «одна фамилия», «род» или «одно племя».
Чеченский этнос формировался из множества фамилий, исконно враждебных между собой, чуждых единодушия. Имея различные «племенные» корни, фамилии «соревновались» между собой. Так, ни одной фамилии не позволяли «возвышаться» над народом.
В то же время, существовали «разногласия» между отдельными племенами, населявшими Чечню. Назрановцы были непримиримыми врагами чеченцев на плоскости и на Тереке. Они часто грабили и убивали друг друга. Шатоевцы нападали на Надтеречных чеченцев, эти же в свою очередь похищали у них людей и продавали их в ясыр (неволю) на запад Кавказа. Ауховцы более близки с кумыками, а назрановцы – с осетинами и кабардинцами, нежели с единоплеменными чеченцами. Это отсутствие единодушия в чеченских обществах во многом предопределило специфику этнополитического развития региона.
По свидетельствам историков, на Северном Кавказе перед приходом русских существовали не только феодальные общества. Здесь имелся и целый ряд «демократических» обществ, руководствовавшихся архаическими формами родового быта. Так было в части Дагестана (в т.н. вольных обществах), в Чечне, в Ингушетии и в большей части Осетии.
Количество всех этих обществ было огромно. Северный Кавказ дробился не только по племенам, но и каждое племя подразделялось на несколько групп в зависимости от ущелий или речных долин, которые находились в обладании племени. Как правило, каждое ущелье образовывало отдельное общество.
Внешние нашествия и география края стали причиной того, что Северный Кавказ в продолжение нескольких веков характеризовался чрезвычайной раздробленностью населения, которая в государственно-политическом смысле граничила с полным хаосом.
Долговременность такого состояния объясняется тем, что, во-первых, Северный Кавказ в продолжение всего этого времени не пережил такого потрясения, которое диктовало бы ему необходимость внутренней консолидации, а, во-вторых, соотношение сил также не могло способствовать этой консолидации. Ни одно из племен или обществ не превышало соседние настолько, чтобы подчинить их себе силой .
Первоначально чеченцы не имели князей и были все равны между собой, а если случалось, что «инородцы» высших сословий селились между ними, то и они утрачивали свой высокий род и сравнивались с простыми чеченцами. Чеченцы называли себя узденями (озди или уздень), словом, заимствованным ими от соседей. У чеченцев оно означало «человек свободный, вольный, независимый» или, как они сами порой выражаются, «вольный, как волк» (борз-сена). Таким образом, это понятие имеет у них другое значение, нежели у соседей, среди которых узденство «делилось» на степени.
Соседи чеченцев жили на княжеских землях, приобретенных по праву или силой; у чеченцев же земля была общей. Если случалось, что чеченцы селились на княжеских землях с условием платить подать, то, обретая силу, они переставали ее платить и завладевали землей. Им было стыдно платить за землю, которую Бог создал для всех; плативших ясак горные соплеменники осмеивали и упрекали их, называя «лай», холопами. По понятиям об узденстве, чеченец не мог подчинить себя другому лицу, ибо тогда узденство его теряло значение. Отсюда ясно, почему чеченцы не терпели никакой единоличной власти и не выбирали из своей среды предводителей.
В основе устройства чеченского общества и сознания чеченцев преобладали эгалитаризм и приоритет, даже гипертрофия, личной свободы. В результате у чеченцев не сложилась и не могла сложиться та устойчивая политическая иерархия, которая в той или иной степени сформировалась у других, в том числе соседних народов .
Поскольку господствующей формой сосуществования членов общины была соседская форма сосуществования, состоящая из разных фамилий, то общественная жизнь регулировалась народными собраниями, сходами, объединявшими все мужское население. Состав схода (чеченское название «кхел» – совет, суд) строился на основе представительства от дворов, патронимии. Он имел право решать общественные, хозяйственные, судебные и другие дела общинников. Следующим звеном «политической» структуры был сход всей общины («общинный кхел»), который выступал «регулятором» использования общинного леса, пастбища, определял сроки пахоты и время начала сенокошения, выступал посредником при примирении кровников и т.д.
В случае спора двух фамилий старшие в роде советовались, как им «уладить дело», «договаривались» и никто им «не противоречил».
Но впоследствии народ стал иметь больше «поземельных» тяжб, а также тяжб «по воровству», «по увозу женщин» и прочих. Тогда суд старшего в фамилии стал уже недостаточным. Поэтому старики собирались и определяли, какое возмездие должно следовать за различные преступления. Старейшины возвращались домой, объявляли членам фамилии свои постановления и заставляли их клясться и исполнять их. Постановления эти чеченцы называли «эдиль» или «адиль», то есть «власть». Это же выражается словом «адат», заимствованным у татар, из чего можно заключить, что и условия самого адата чеченцы «переняли» от соседей. Прибегали также к маслагату, или примирению; тяжущихся «мирили» просьбами, вознаграждениями или «уступками».
Следует отметить, что, несмотря на языковые различия, северокавказские племена обладают многими общими чертами. Эти черты проявляются не только во внешнем, антропологическом сходстве, но и в подобии психологии, в одинаковом восприятии внешних явлений. Причина этого, несомненно, заключается в многовековом воздействии одних и тех же внешних факторов, а также во взаимном влиянии племен друг на друга. Наиболее сильнодействующим из влияний оказался адат – обычное право, свод неписаных законов, регулирующих каждую мелочь горского быта. Адат, а затем ислам в лице шариата, и были теми факторами, которые формировали горскую психику, придавали ей однообразие, заставляли ее руководствоваться одинаковыми моральными нормами, одинаковыми понятиями добра и зла.
Особенно сильно было в этом отношении влияние адата, ибо адат был более объемлющим. С другой стороны, ислам в западной части края не укрепился еще в достаточной степени, и с ним здесь конкурировал своеобразный северокавказский политеизм (общий в прошлом для всех племен) – смесь мусульманства, христианства, маздеизма и т.д., которая существовал на Кавказе (среди горцев) издавна.
Особенность адата заключалась в том, что он нормировал буквально все стороны жизни. Адат содержал в себе не только нравственные нормы, но указывал, например, как нужно одеваться, как держать себя в гостях, как принимать гостей, держать себя со старшим или младшим, ездить на лошади и т.д., и т.д. Однообразие всех этих норм вело к тому, что горец, попадающий, например, из Адыгеи в Чечню или Дагестан и не знающий их наречий, чувствовал себя там как дома, ибо видел вокруг себя тот же общественный этикет, тот же бытовой уклад, к которым он привык дома. Это сознание не появилось бы у него, например, в Турции, хотя Турция также мусульманская страна.
О духовном родстве северокавказских племен свидетельствует и общий для них народный эпос – сказания о богатырях-нартах – нигде, кроме горцев (даже у их соседей грузин и азербайджанцев), не известный .
Среди норм обычного права чеченцев особое место занимал обычай кровной мести, восходящий к родовому быту. Эта норма соответствовала принципу «око за око», «зуб за зуб». Распространен был обычай объявлять проклятие виновнику, иногда целым селениям или обществам. Наиболее тяжкими преступлениями считалось убийство гостя, «прощенного» кровника, измена Родине, изнасилование и др. Вопрос об объявлении кровной мести решался старейшинами селения или группы сел. По мере изменений в общественно-экономической жизни народа этот обычай хотя и сохранился, но претерпел существенные трансформации. Возможность и условия примирения, как уже упоминалось, решались на народных сходах. Казнь и штрафование преступника в чеченском обществе применялись очень редко.
Необходимо отметить, что в XVII в. в социальном укладе чеченского этноса происходят существенные изменения, которые нашли свое отражение в языке. Получают распространение такие слова, как «эла» – князь, «cry» – «княжна», «оьзда нах» – благородные люди, «ялхо» – слуга и т.д. Эта терминология стала отражать появившееся сословное неравенство, подкрепляемое определенными привилегиями или, наоборот, неполноправием. Представители низшего сословия являлись неполноправными общинниками, им постоянно напоминали об их происхождении.
К этому времени общественные и семейные отношения у чеченцев были сформированы следующим образом. На нижней ступени социальной лестницы стояли пленники и их потомки. Невыкупленный пленник превращался в раба, который работал в семье своего хозяина: ухаживал за скотом, пахал, сеял, собирал урожай и т.д. Он, как правило, жил в пристройке к хозяйскому дому. Однако со временем некоторые хозяева за верную и долголетнюю службу «выделяли» пленнику на участок земли, разрешали ему заводить семью и возвести свой собственный дом или даже башню, но обязательно незавершенную.
Постепенно такие «беспорядки» в Чечне усиливались, а терпение «обижаемых» превзошло границы. Народ искал спасения откуда бы то ни было. Решились, наконец, на последнее средство – принять магометанскую веру в надежде, что шариат восстановит спокойствие в крае, коим «наслаждались» их мусульманские соседи. Так, в XVIII в. чеченцы окончательно принимают ислам.
Следует отметить, что ислам проник в Чечню в XIII в. через Золотую Орду и Дагестан; как и дагестанские народы, чеченцы стали проповедовать учение шафийского толка.
Предание называет его духовным наследием некоего Термаола, из предания же видно, что чеченский народ обращали в новую веру силою оружия, а в стране имели место «гонения на неверных», насилие и другие беспорядки. Люди, не желавшие принять ислам, не могли оставаться на прежних местах обитания, а потому во множестве уходили к русским, о чем свежи предания и поныне. Распространение мусульманства, связанное с фанатизмом и насилием, к концу XVIII принимает более «спокойный» характер, что и предопределило «мирное» завершение процесса полной исламизации Чечни.
С принятием магометанства в жизни чеченцев многое изменилось. До этого они были миролюбивее своих соседей. Все это происходило от незнания науки ислама, а чеченский воинственный народ использовали под флагом ислама в своих больших политических интересах пришлые имамы.
Несмотря на принятие ислама, в массовом сознании чеченского народа сохранились пережитки патриархально-родовой морали, выражающиеся в недозволенности жаловаться в государственные учреждения, прибегать к правовой защите от обидчиков, требовать восстановление справедливости путем вмешательства правоохранительных органов. Сохранившийся своеобразный кодекс поведения до сих пор регламентирует готовность самостоятельно, даже ценой жизни защищать свое достоинство и честь семьи и рода. При этом свобода выступает как высшая ценность, а в обычае кровной мести находит отражение осознание правомерности даже самых жестоких действий в качестве справедливого возмездия за нанесенное оскорбление. Если учесть, что специфический уклад общественной жизни чеченцев сформировал у них уважение к силе, то понятно, почему они расценивают любую уступку власти как слабость.
К концу XVIII – началу XIX в. у чеченского этноса окончательно сложились психологические характеристики и поведенческие модели, во многом объединяющие их с другими народами Северного Кавказа. Их основные параметры:
1) замкнутость (закрытость) этносоциальной системы для внешних влияний, определяющаяся историей межэтнических отношений, религиозным фактором, жесткой системой условностей и запретов, развитостью кланово-родовой системы (например, тейповой структуры в Чечне). Следует отметить, что это затрудняет развитие этнокультурного диалога;
2) персистентность, «застывшесть», консерватизм культуры, определившие высокую приверженность данного этноса к традиционному укладу, обуславливающую устойчивую преемственность поколений;
3) регламентированность, устойчивость перцептивных схем и поведенческих стереотипов, что обусловливает стабильность систем ценностей, а также жесткое следование принятым правилам и избранным целям, высокую значимость иерархии, старшинства.
Как отмечают исследователи, регламентированность как характеристика чеченского этноса определяет высокую степень стремления его представителей избегать неопределенности и порождает агрессивность в случае девиантного поведения .
При сохранении тейповой (по сути, клановой) системы в качестве структурной единицы выступают сообщества людей, объединенные тесными кровнородственными связями. При этом в условиях межэтнической напряженности еще более усиливаются внутриэтнические эмоциональные связи, возрастает чувство этнической принадлежности, а собственная этническая группа в системе ценностей выдвигается на первый план, усиливается поведенческая ориентация на кооперацию, круговую поруку и поддержку внутри этнической группы. Подчеркивается также присущий северокавказским народам традиционализм, свидетельствующий о неразрывной связи данных культур с прошлым, в том числе с историей своего народа .
Указанные факторы в известной степени определяют и своеобразие «современного» чеченского этноса. В то же время в благоприятных экономических, политических и социальных условиях они могут работать «на благо» как самого народа, так и его «окружения». В период же становления межнациональных отношений, особенно при углублении межнациональных и религиозных противоречий, они являются своеобразным детонатором для взрыва «накопившегося» конфликтного потенциала.
1.2. Основные этапы развития российско-чеченских отношений
Известно, что историческая наука изучает прошлое человечества во всей его конкретности и многообразии, однако в первую очередь она «имеет дело» с отдельными, часто уникальными событиями, фактами и больше внимания уделяет их хронологической и реальной достоверности. Социология же занимается обобщением фактов, предоставляемых историей, и выводит соответствующие закономерности на их основе. Социология исходит из определенной совокупности фактов, по отношению к которой будет осуществлено действие, которое оказывает определенное влияние на могущество или цели политических общностей, на природу систем, на типы войны и мира, будь то регулярные последовательности, закономерности или схемы будущего, которые будут вписаны в реальность. Например, обращаясь к проблемам войны и мира, социолог интерпретирует, раскрывает «исторические» события внешней политики, при этом он прогнозирует будущее политической общности, дипломатической системы, цивилизации в качестве единой целостности .
Так, аналогию развития российско-чеченского кризиса конца XX века можно увидеть, анализируя и обобщая с социологической точки зрения исторические факты и события, имевшие место на протяжении всей истории российско-чеченских отношений.
В целом историю развития российско-чеченских отношений можно интерпретировать двояко.
С одной стороны, как непрерывную борьбу чеченского народа против колониального гнета за независимость и самостоятельность. Следует сказать, с большими на то основаниями, что эта борьба в последние два века велась не столько с русским самодержавием, а в последующем и с советским строем, но во многом и против стиля и методов внутренней российской политики. Конечно, и «императорская», и советская власть отличались идеологиями, но методы решения этнических проблем были одинаковыми – силовыми, авторитарными.
С другой стороны, как историческую необходимость присоединения Кавказа к России, обусловленную как стратегическими, так и «цивилизаторскими» соображениями.
В Большой и Малой Чечне, при выходе рек и речек из ущелий черных гор на плоскость, на самих горах и других местах видны и теперь окопы некогда бывших русских укреплений. Так, название реки Урус-Мартан и расположенного на ней одноименного аула означает Орсай Мартан, то есть россиянин Мартын, и подтверждает этот факт.
Сохранились чеченские предания, в которых говорится, что в то время русский сделался хозяином страны (орсай мехки да хилле) и что «телега русских «взошла на горы» (оргайн гудалак ламте яллер). Слова «мехки да хилле», то есть «сделался хозяином страны», означают, что сделался хозяином всей чеченской земли, Ичкерии и приаргунских мест, а слова «ламте яллер», то есть «взошла на гору», означают, что «взошла на Лысые горы». Очевидно, что русские были тогда не временными посетителями Чечни, а жили оседло, ибо телега в горах – принадлежность оседлой жизни.
В XVI-XVII вв. Кавказский перешеек являлся неизменным объектом притязаний Османской империи (с ее вассалом – Крымским ханством), Сефевидского Ирана и Московской Руси. В ходе военной и дипломатической борьбы между этими государствами на чеченских землях появляются первые русские казачьи городки, устанавливаются дипломатические связи чеченских правителей и аульных обществ с Москвой.
Правление царя Бориса Годунова, «закрепившего» крестьян, смутные времена и стрелецкие бунты привели новых переселенцев на Кавказ, в том числе и в Чечню.
Продвижение России на Кавказ происходило исподволь, шаг за шагом, в основном за счет расселения казачества на новых землях. К началу XVIII в. казаки окончательно закрепились на северных берегах реки Терек и успешно препятствовали ответной миграции чеченцев.
Со времен Петра Великого политика России в отношении Чечни приобретает колониальный характер. Первый же документально подтвержденный факт чечено-российских отношений – вооруженный конфликт 1723 г. Он произошел возле аула Чечень (по другим источникам – Эндери), где местные жители оказали вооруженное сопротивление разведывательному отряду, вышедшему из крепости Святой крест. Якобы с тех пор русские и стали называть горных аборигенов чеченцами .
Горцы Чечни были прямо заинтересованы в развитии взаимовыгодных экономических связей с Россией и русским народом, однако они же резко протестовали против попыток царизма ограничить политическую самостоятельность своей территории. Такое же сопротивление оказывалось Турции и Ирану. Регион стал «опасен» для русского населения.
Екатерина Великая продолжила начатое Петром I движение на юг. При этом экспансия проходила сразу в двух направлениях: через Грузинское царство и через земли терских и гребенских казаков на Чечню и Дагестан. В 1763 г., через год после восшествия на трон Екатерины II, была основана крепость Моздок и образовано новое казачье войско – Моздокское, расположившееся на отвоеванных землях. В последние годы правления Екатерины II российские войска заняли левый берег Терека, соорудив здесь участок Кавказской военной линии и основав военные крепости от Моздока к Владикавказу по чечено-кабардинской границе. Примерно в это же время россияне стали «покидать» Чечню.
По свидетельствам историков, русские оставляли Чечню разновременно: сначала ушли они из Малой Чечни, а потом уже стали по частям уходить и из общества Аргунское и Назрановское, которые, «находясь в первобытной грубости», и понятия не имели об общественной жизни. Необузданные племена эти для пропитания своего занимались разбоем и грабежом, поэтому слишком «тревожили» русских в Малой Чечне, тогда как ичкеринцы были менее опасны русским в Большой Чечне. У ичкеринцев сохранялись начала общественной жизни, привитые аварцами, они были менее грубы и опасны. Постепенно удаляясь от черных гор, русские поселились в сердце плоскости, и некоторое время жили в Качкапыке и Надсунженском хребте.
Затем русские окончательно «оставляют» Чечню, присоединившись к своим соотечественникам, уже во множестве водворившимся на Тереке. Однако лицам, известным своей преданностью России, они позволяли пользоваться покинутой землею на «определенных» условиях, главными из которых были:
1) покорность русскому царю;
2) «выставление» людей для совместных походов с русскими и для постов;
3) возвращение пленного или краденного в случае пленения русского или учиненного воровства.
В то же время, завладев плоскостью, ряд чеченских фамилий смелее начинают совершать хищнические действия против русских соседей. Последние же, в свою очередь, ответственность за разбой возлагали на те аулы, через которые шли следы, и часто брали заложников (аманатов) от влиятельных людей.
Решающим этапом противостояния России и Чечни стала Первая Кавказская война (1818 – 1864 гг.), анализируя некоторые уроки которой, как уже отмечалось, можно обнаружить корни сегодняшнего российско-чеченского конфликта. Следует привести несколько противоположных точек зрения относительно причин и итогов этой войны.
На «российских» позициях «стоит» Ю.В. Рождественский, который полагает, что фактической причиной Кавказской войны стали постоянные грабительские экспедиции горцев, т.к. движение по Большой дороге, проходившей вдоль Кавказа, служило неожиданно открывшейся золотой жилой для налетов и грабительских экспедиций на военные и мирные эшелоны благодаря интенсификации хозяйственной и военной деятельности в Закавказье. Генерал Ермолов укреплял линию «обороны» с помощью создания крепостей, на базе которых затем возникли города – Петровский, Грозный, Владикавказ, Нальчик и др. Однако чисто военная политика Ермолова, направленная на усмирение горцев, не привела к успеху, их «налеты» продолжались.
Когда Ермолов был сменен, политику России на Северном Кавказе можно было охарактеризовать как сочетание «кнута и пряника». С одной стороны, деятельность царского правительства, нацеленная на насильственный захват равнинных земель, вытеснение их жителей в горы, насаждение на них переселенцев из России, оставляла горцам на выбор «голодную смерть или ожесточенную борьбу». С другой стороны, проводилось разделение горцев на «немирных» и «мирных», последних переселяли на равнину и наделяли собственной землей, а выходцам из видных семей давали возможность получать образование. Происходило укрепление «администрации» и «суда», которые занимались расследованием «дел» абреков, совершивших разбойные акции, при этом их род наказанию не подвергался. Имело место поощрение ислама и мусульманской проповеди .
Своеобразную «антиимперскую» позицию занимают А.А. Гаврилова и С.Я. Лавренов, которые, характеризуя первый «ермоловский» этап Кавказской войны (1817-1829 гг.), отмечают чрезвычайно крутые меры российского самодержавия, направленные на усмирение чеченских племен (уничтожение непокорных аулов, продажу военнопленных в рабство, равнинного населения в горы и т.п.) .
Однако первопричина столь длительного противостояния Северного Кавказа и России находилась «внутри» Дагестана и Чечни. Историки свидетельствуют, что Мухаммед Ярагский, духовный учитель Кази-Муххаммеда (друга Шамиля), развивая учение о незаконности светской власти, бросил в лицо правившему в те времена в Дагестане Аслан-хану: «ты и твой народ во власти неверных, а при этом исполнение вашего шариата ничего не стоит!» . В 1825 г. он же с Кораном в руке благословил его на священную войну за правоверие и нарек его Кази-муллой .
В 1828 г. Мухаммед Ярагский объявил Кази-Мухаммета имамом, призванным поднять знамя Пророка и возглавить священную войну с неверными, то есть со всеми, кто признает нормы обычного права вместо мусульманского шариата и исполняет требования священных книг лишь формально.
Важно отметить, что имам – слово, происходящее от «амма» (руководить, предводительствовать, стоять впереди) и имеющее в истоке «умма» (начало) . В повседневной жизни имам – лишь руководитель, стоящий впереди общей молитвы в мечети. Применительно к Кази-мулле и его преемникам звание имама означало гораздо большее. Во-первых, религиозный авторитет мюршида, знающего, как трактовать законы шариата, давал имаму судебную власть. Во-вторых, газават, ведущийся вместе с учениками-мюридами, оправдывал власть имама-военачальника. Все это означало, что в горах Дагестана появилась новая сила, способная в перспективе противостоять хану .
Уже в 1830 г. наместник России на Кавказе И.Ф. Паскевич отправляет в Петербург депешу: «Возмутитель Кази-Магома, по званию своему принадлежащий в духовному классу, видя, что духовенство магометанское с давнего времени утратило выгоды первенствовать в народных делах и решать несогласия между частными лицами посредством произвольных истолкований Корана, ибо власть судная в землях, состоящих под влиянием России, ныне находится отчасти на попечении местного начальства, а отчасти еще в заведовании самих владетелей и старшин обществ, покровительствуемых правительством нашим, предпринял произвести переворот в пользу духовенства восстановлением вновь шариатов» .
Россия же со времени Венского конгресса 1815 г. придерживалась принципа легитимизма, требующего вооруженной помощи законным правительствам против любых мятежных движений. Этот принцип действовал и в отношении государств Северного Кавказа, признавших верховную власть Императора всероссийского. Но, выступив в поддержку аварских ханов, русские войска оказались втянутыми в начинавшуюся в горах Дагестана гражданскую войну. Для Кази-муллы и его сподвижников немусульманская русская власть, чуждая сама по себе, к тому же еще встала на сторону неверных и отступников. Теперь военные экспедиции Кази-муллы (первого имама) были обращены и против русских (осада Дербента, Внезапной, Бурной, успешный набег на Кизляр). Его правой рукой в этих походах был Шамиль .
После гибели Кази-муллы, а затем и его преемника Гамзат-бека, 19 сентября 1834 г. имамом был избран аварец Шамиль, военные походы которого против русских, которых он считал главными врагами правоверных, проходили на первых порах с переменным успехом.
С зимы 1837-1838 гг. началось новое наступление русских войск в глубь Аварии. Экспедиция по овладению столицы Аварии Ахульго, которая закончилась победой русских войск, как казалось, должна была положить конец влиянию Шамиля в горах, лишить его «гнезда» и вытеснить из Дагестана. Записка генерала П.Х. Граббе Чернышеву объясняет политические причины похода. Шамиль, говорится в ней, с 1836 г. «начал открыто проповедовать всеобщее равенство, истребление ханов и всякой наследственной власти, необходимость поголовного ополчения против неверных для поддержания свободы гор и чистоты магометанской веры» .
После бегства из Ахульго Шамиль скрывался в аулах Северного Дагестана, а затем бежал в Чечню. Если учесть, что еще с 1834 г. в Чечне боролся «за веру» один из самых последовательных соратников Шамиля Ташав-Хаджи (Тащу-хаджи), то станет понятным, насколько взрывоопасной стала там обстановка после появления в чеченском ауле Беной беглеца Шамиля, приглашенного туда кунаком. Оттуда Шамиль перебрался в Ведено, затем в Гуш-Керт. Вскоре авторитет ученого и справедливого человека стал притягивать к Шамилю местных жителей. За защитой, за добрым советом приходили, а то и переселялись поближе к нему, жители соседних и даже дальних селений. Когда же прошел слух о том, что русские скоро потребуют дополнительную дань и даже по паре штанов с каждых десяти женщин Нижней Чечни, чеченцы-шатоевцы призвали Шамиля возглавить движение против новой власти. Вокруг Шамиля образовалось новое войско. Даже старшины из округов Нижней Чечни приходили и разламывали перед Шамилем отличительные знаки, пожалованные им русской властью. 8 марта 1840 г. Шамиль был объявлен имамом Чечни .
С этого же года началась эпоха военных побед и утверждения политической власти Шамиля. В июне 1841 г. военному министру России Чернышеву докладывали: «Можно сказать утвердительно, что мы не имели еще на Кавказе врага лютейшего и опаснейшего, как Шамиль» .
Именно 1843-1845 гг. считал Шамиль временем своих наибольших достижений. Применительно к этому периоду и можно говорить об образовавшемся особом теократическом государстве – имамате. Государство Шамиля рассматривалось как наивысшая точка, «до которой поднималось когда-либо политическое творчество кавказских горцев» .
На тридцать лет Дагестан и Чечня превратились в «гигантский монастырь, полный вооруженных монахов, для которых не существовало иного закона, кроме приказа их настоятеля, имама». Весь горный Дагестан, вся горная Чечня и часть равнинной Чечни – 400 тыс. человек на пространстве в тысячу квадратных километров – признавали его власть. После разрушения Дарго столицей имамата стал аул Ведено. Шамиль называл столицу Дарго-Ведено. Жители некоторых пограничных с имаматом районов платили Шамилю дань за то, чтобы он запретил набеги на них (тушинцы, например, платили по 3 руб. серебром с дома) .
В течение длительного периода горцы применяли тактику постоянных налетов, а царские войска – тактику методического захвата территорий и вытеснения с них коренного населения. Однако шел год за годом, а конца войне видно не было; накапливалась непреодолимая усталость. Все чаще порядок в имамате приходилось поддерживать силой. Шамиль приказывал отрубать преступникам головы и выставлять на всеобщее обозрение. Страх смертной казни, по мнению Шамиля, лежал в основе его могущества и безграничного влияния на горцев .
В конечном счете, народ, уставший от постоянного кровопролития, перестал поддерживать ослабленное в борьбе с Россией войско Шамиля, как, впрочем, и самого его предводителя. Как ни хотел имам создать государство всеобщего благоденствия, заменяя, где возможно, обычное право (адат) шариатом, само бюрократическое устройство управления, казенного жалования и распределения порождало новые формы неравенства. «Горцы оставались под бичом Шамиля порабощенными, стесненными… с терпением перенося все трудности, – писал Гаджи-Али. – Шамиль и его наибы не переставали притеснять народ, напрасно убивать и грабить. Сам же Шамиль не слушался советов благоразумных, не переставал назначать наибами людей, известных своей испорченностью, и слушать клевету доносчиков, притеснителей» .
Поэтому, когда в селении Эрсеной имам обратился к чеченцам с пламенной речью: «Во всем Дагестане храбрее вас нет, чеченцы! Вы светочи религии, опора мусульман, вы были причиною восстановления ислама после его упадка. Вы много пролили русской крови, забрали их имения, пленили знатных их. Сколько раз вы заставляли их сердца трепетать от страха… Я не уйду отсюда в горы, пока не останется ни одного дерева в Чечне». Но чеченцы, «не видя никакой пользы от его речи, оставили его и разбрелись по домам» . Это означало, что власть Шамиля больше не распространяется на Чечню. От обширного имамата остались лишь несколько районов нагорного Дагестана.
25 августа 1859 г. кольцо русских гарнизонов замкнулось вокруг Ведено, горной резиденции Шамиля. Сам он был пленен и отправлен с семьей в Калугу, где получил дом и ему было определено жалованье из российской казны, а затем и возможность поехать в паломничество в Мекку, переселиться в Саудовскую Аравию, где он и умер в 1871 г.
Можно выделить ряд объективных и субъективных причин «поражения» Шамиля.
Во-первых, у столь небольшого «государственного» образования, имевшего в окружности около девяти сот верст, вряд ли были какие-то перспективы на самостоятельное существование и развитие. Даже Дагестанские и Азербайджанские ханства того времени, имея большие исторические традиции и этническую целостность, не стали государствами. Их относительно автономное существование во многом определялось лояльностью той или иной господствующей «внешней силы», а также дипломатическими усилиями их владык. При всей неординарности личности Шамиля превзойти уровень местного владыки ему не удалось .
Во-вторых, военно-административный и идеологический аппарат имама не смог удержать в узде вольных горцев, уставших от полувековой войны. Получив определенную (большую) свободу от русских, они стали покидать Шамиля, ускорив развал его государства. Кавказская война – это не только противостояние России и горцев, это был также период непрекращающегося соперничества и противоборства местных племенных и территориальных элит.
В-третьих, поражение Шамиля было обусловлено тем, что народ открыто восстал против насилия над собой со стороны авторитарной теократии. Старый, привычный уклад жизни горцев не нашел в государственном устройстве имамата за время правления Шамиля реальных перспектив для бесконфликтного взаимодействия и сосуществования его народов. Имамат разрушился, когда имам утратил некогда эффективный контроль и управление в искусственно созданной им государственной системе. Так, один из первых историков Кавказской войны сказал: «Как ни замечательна военно-политическая деятельность Шамиля, его административные способности заслуживают еще большего удивления» . Государственное устройство, выросшее из условий военной организации, требовало от всех постоянного напряжения и даже в относительно спокойные времена держало население в состоянии сжатой пружины.
В-четвертых, Россия проводила правильную, необходимую в тех условиях и обстоятельствах административную политику, которая «подкреплялась» военными успехами А.П. Ермолова, М.С. Воронцова, А.И. Барятинского.
Начальник главного штаба русских войск на Кавказе, наместник царя Александра II А.И. Барятинский подходил к войне основательно и творчески. Противники никогда не были для него диким племенем. Он основательно изучал обычаи местного населения и старался максимально использовать их для блага империи. В первую очередь он заботился о репутации русской власти среди горцев. На фоне сурового имама Шамиля, которого неизменно сопровождал палач, Барятинский путешествовал в обществе казначеев и «звонкой монеты» и выглядел крайне привлекательно. В условиях, когда разворовывать средства на восстановление Чечни было некому, наместник щедро одаривал мирных горцев, наиболее видных из них приближал к себе, а самых воинственных использовал в имперских целях, позволяя их отрядам «промышлять» войной против Шамиля .
Сразу же после капитуляции Шамиля, еще до окончания Кавказской войны, началась реорганизация административного управления края. В 1859 г. Чечня была присоединена к России. На Северном Кавказе были созданы две области – Кубанская и Терская, включавшие в себя соответственно земли бассейна Кубани и Терека. Все горские народы отныне находились в ведении так называемого «военно-народного управления», отличавшегося от казачьего и общегражданского управления Российской империи.
Необходимо отметить, что А.И. Барятинский создал достаточно стройную теорию «военно-народного» управления на Северном Кавказе. Он полагал, что «прямое императорское правление здесь невозможно, нужно править косвенными методами на основе вековых традиций». Мирные чеченцы и дагестанцы в состоянии сами поддерживать порядок на своей земле, мешать их обычаям и вере не стоит, за одним лишь исключением. Барятинский, во что бы то ни стало, стремился искоренить кровную месть. Не считал нужным наместник и попусту размахивать большой русской дубинкой .
Терская область, в свою очередь, была разделена на шесть округов, большинство из которых имело пестрый этнический состав. Например, Военно-осетинский округ был образован из аулов осетин, кабардинцев и ингушей. В Аргунский и особенно Ичкерийский округа наряду с чеченцами входили и некоторые дагестанские «общества». Позднее были приняты меры, чтобы ликвидировать прежние национальные наименования. Так, Осетинский округ стал именоваться Владикавказским, а Кабардинский – Нальчикским.
Русские власти старались привлечь на свою сторону представителей высших сословий, раздавая им чины, ордена, назначая высокие оклады и фактически оставляя их во главе отдельных владений. В этом некоторые «антиколониалисты» усматривают не более чем «хитрость и лукавство» тогдашнего Петербурга, но с таким же успехом можно говорить о том, что власти включали горцев в управление в качестве равноправных граждан многонациональной державы. Более того, представители вошедших в состав России народов, при условии принятия православия, могли занимать самые высокие государственные должности.
В целом, процесс «шел» в направлении совершенствования российско-чеченских отношений, хотя в различных частях Северного Кавказа восстания поднимались неоднократно, а одной из форм сопротивления царизму оставалось абречество .
Одни исследователи называют данный процесс «русификацией», другие – «образовательным и культурным подъемом» присоединенных народов.
Конечно, российскими чиновниками практиковались порой и мздоимство, и казнокрадство; имели место личный произвол, высокомерие, одинаково часто встречающиеся во всех эшелонах государственной власти. Но никто не может отрицать того факта, что первые кадры по-европейски образованной горской интеллигенции вышли из русской школы. В большинстве своем это были воспитанники кадетских корпусов, которые, как правило, осознано присягая российскому государству, по своей воле становились офицерами. Впоследствии их даже назначали в императорский конвой. В их верности не сомневались: ни одного антироссийского инцидента со своей стороны эта инкорпорированная в русскую элиту горская знать не допустила.
Поэтому, если говорить о положительных и отрицательных последствиях присоединения Чечни к России, не следует преувеличивать и тем более приуменьшать значение «цивилизаторской миссии» России. В первую очередь, это касалось промышленного развития региона.
Русские капиталисты Русановский, Максимов, Дараган были пионерами механизированного способа нефтедобычи в Грозном. Уже вслед за ними в нефтяную промышленность Грозного проникли группы английских, французских и немецких предпринимателей. К 1904 г. отечественному нефтяному капиталу принадлежало 53 % инвестиций, английскому – 19,3 %. Наиболее крупными в нефтеперерабатывающей отрасли были заводы «Русский стандарт», предприятия общества «Ахвердов и Ко», общества Владикавказской железной дороги, акционерами которых были многие состоятельные чеченцы.
Российским государством проводилась политика увеличения капиталовложений в «инороднические окраинные земли» за счет даже коренных русских земель для их скорейшего развития и теснейшего соединения с центральными областями России. Так, на Кавказе в 1901 г. расходы на душу населения составили 6 рублей 31 копейку, а в среднем по Империи – 5 рублей 84 копейки. Позднее эта диспропорция даже увеличилась.
После подавления революции 1905 г. и созыва Учредительного собрания, избираемого населением, исчезли многие религиозные ограничения для мусульман, а быстрый экономический рост чеченского региона «перевел» энергию его народа на хозяйственную деятельность.
В первое десятилетие XX в. культурная жизнь Чечни все больше направлялась в общегосударственное русло. Хотя создавалось значительное число национальных школ, издавались газеты и книги на национальном языке, все чаще местная элита и состоятельные граждане отдавали своих детей учиться в русские школы и столичные университеты. Возрастали интерес к русскоязычной прессе и русскоязычным изданиям. Среди мусульман складывалось и весьма терпимое отношение к православию и православным.
В сознании чеченского народа и его элиты русские из завоевателей все больше превращались в соседей, сотрудников, братьев по оружию, то есть наметились тенденции к взаимному примирению. Об этом свидетельствовало и прекращение прямого насилия как на межэтническом, так и на внутриэтническом уровне.
В целом, конец XIX – начало XX в. был относительно благотворным периодом в отношениях двух неуживчивых народов. Вайнахские полки – «орлы Кавказа», отличились на фронтах первой мировой войны, особенно в период Брусиловского прорыва. Николай II тогда писал: «Никогда не забудет этого подвига Россия, честь вам и хвала» .
Первая мировая война и кризис европейских империй оказали огромное воздействие на мусульман, в том числе северокавказских и дагестанских. Перед мусульманскими лидерами встал ряд жизненно важных вопросов. Какой приоритет – религиозный или этнический – избрать в меняющемся мире? Ряд объективных факторов способствовал усилению влияния ислама. Это рост тягот и бедствий значительной части населения; ощущение отставания от развитых центров; падение доверия к российским партиям и правительствам; опасение духовного оскудения за счет «разлагающего» воздействия революционного процесса .
Революции 1917 г. обернулись для народов северного Кавказа небывалыми потрясениями. После Февральской революции 1917 г. стал «вспоминаться» опыт Кавказской войны, когда имамы Чечни и Дагестана, избранные народом и получившие поддержку мусульманских ученых-теологов, пользовались всей полнотой светской и духовной власти, основанной на мюридизме.
Между дагестанскими (Н. Гоцинским, Узун-Хаджи и др.) и чеченскими (С. Гайсумов, Д. Арсанов, А. Митаев и др.) шейхами, относившимися к разным суфийским братствам – накшбанди (воинствующим) и кадири (призывавшим прекратить военные действия во имя сохранения народа) – возникли острые разногласия. Гоцинский и Узун-Хаджи намеревались создать у горцев исламское государство, причем Гоцинский добивался признания его имамом Северного Кавказа.
В связи со слухами о готовящемся появлении из Дагестана нового имама, 13 августа Чеченский исполнительный комитет постановил не придавать этим слухам «никакого значения», но заявил, что «весь чеченский народ, не щадя жизни, восстанет против такой преступной авантюры» .
1 сентября Чеченский исполком решил сформировать вооруженный отряд под командованием его председателя А. Мутушева (он принадлежал к братству кадири Кунта-Хаджи; основатель его местного «отделения» Кунта Кишиев, умерший в 1867 г., являлся противником имама Шамиля). 7 сентября отряд стал действовать. 10 октября в Грозном был организован Чеченский комитет защиты завоеваний революции во главе с Мутушевым, ставшим также кандидатом на выборах во Всероссийское Учредительное собрание от чеченского народа. На первом заседании комитет постановил, что Чеченский исполком управляет всем чеченским народом, вводится шариатский суд и т.п. На 25 октября был назначен созыв Общечеченского съезда, который, однако, не состоялся .
После свержения царизма власть в Терском крае перешла в руки буржуазии, поддержанной партиями социалистов-революционеров и социал-демократов-меньшевиков. Во Владикавказе, Пятигорске, Кисловодске, Моздоке, Георгиевске, Грозном организовались рабочие, военные и крестьянские советы.
Февральская революция в горных районах – в Ингушетии, Чечне, Кабарде, Карачае и среди других племен Кавказа – убрала только царских полицейских, урядников, приставов. За исключением этого все осталось по-старому. Шли дни, проходили недели и месяцы, а надежды горцев на улучшение своего положения от новой власти не оправдывались. Земля оставалась в руках богатых помещиков и казаков, не обрабатывалась ими, а сдавалась в аренду. И надежды у многих обездоленных ингушей, чеченцев, кабардинцев, карачаевцев и других народностей сменились отчаянием, а вместе с этим и начались попытки горцев с оружием в руках добыть для себя лучшее настоящее…
А оружия в горах было много. Об этом хорошо были осведомлены царское правительство, штаб Кавказской армии и Временное правительство. Вопросу о самовооружении горцев Кавказа был посвящен целый доклад с интересными данными о том, что «туземное население губерний: Бакинской и Елизаветпольской, и областей: Дагестанской и Терской, особенно последних, с первых дней войны начало вооружаться всяким огнестрельным оружием, попадавшимся под руку; но со второго года войны вооружение началось с разбором» . Всякий туземец считал своей священной обязанностью приобрести винтовку, по возможности австрийского образца, и как можно большее количество патронов. Для этой цели продавался последний домашний скот. Особенно интенсивно и настойчиво происходило вооружение за последнюю зиму 1916-1917 гг. Чеченское население в Терской области, состоящее из 280 000 душ, оказалось поголовно вооружено не только холодным оружием, револьверами лучших систем и трехлинейными австрийскими винтовками, но и пулеметами. В дальнейшем вооружение горских народов не приостанавливалось, а наоборот, усиливалось .
Пока в Петрограде сохранялась власть Временного правительства, и даже после захвата власти 25 октября 1917 г. большевиками, ни один более или менее известный кавказский политик не мыслил «выделять» свой народ из России. Обсуждались многообразные проекты будущего государственного устройства России на федеративных или автономных началах, но о полной автономии речи не шло.
Тем не менее, это обстоятельство не помешало в мае 1917 г. Первому Общегорскому съезду подчеркнуть обособленность Северного Кавказа и наличие у него своих собственных задач. «Сплоченность горцев Кавказа, – читаем в резолюции съезда, – для защиты и упрочения завоеванных революцией свобод, проведения в жизнь демократических начал и защиты общих для всех горских племен политических, социальных и культурно-национальных интересов» . Этот Первый горский съезд, созванный по инициативе присяжного поверенного Басиата Шахана в явочном порядке в марте 1917 г., высказался за выделение горских областей в отдельную автономную единицу.
Последующие съезды также по существу не высказывались за безоговорочное отделение от России. Ярко чувствовалось отсутствие крепко спаянной сепаратистской группы, которая бы ясно начертала конечную цель своих стремлений. Съездом (вторым, в мае 1917 г.) был выделен Исполнительный Комитет, который в конечном итоге потерял контакт с массами. Каждое из племен образовало свои национальные советы, которые действовали без общего плана, каждый учитывал только свои локальные интересы. Постепенно анархия заливала Северный Кавказ.
Октябрьский переворот 1917 г. остался в Чечне незамеченным народными массами, но муфтий Гоцинский делал попытки использовать в своих целях новую общеполитическую ситуацию .
В период Гражданской войны все чаще и чаще озвучивались идеи отделения от России, чему способствовала крайне нестабильная социально-политическая ситуация во всем регионе.
Большевизированные русские части, возвращавшиеся с Турецкого фронта, громили вместе с казаками горские аулы. Горцы были тогда антибольшевиками и в свою очередь нападали на казачьи станицы, не пропускали движущиеся эшелоны. Была спровоцирована осетино-ингушская вражда, закончившаяся вооруженными столкновениями. В Кабарде возобновились сословные трения между высшим сословием и низшим, отчасти это отразилось и в Осетии. Большевики на этой почве начали агитацию. Высшие военные чины из горцев являлись в большинстве проводниками старых монархических традиций. Одним словом, хаос царил невообразимый, и единственным результатом событий конца 1917 г. стало образование Автономной Горской Республики, история которой, несмотря на издание сборника документов и переиздания некоторых работ Цаликова, Джабагиева, Бамматова, Коцева, остается малоизученной .
На фоне этого хаоса во Владикавказе пребывал Центральный Исполнительный Комитет Союза Горцев, из лона которого постепенно выкристаллизовывался горский сепаратизм, программно обоснованный. Вначале деятели Комитета пытались войти в состав Юго-Восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей, идея которого зародилась среди кубанских деятелей. Но надвигающийся с севера большевизм, распространившийся уже на Кубани и Дону и захватывающий уже и часть Терской области, помешал этому объединению. Затем возникла концепция Терско-Дагестанского правительства, в которое входили представители горцев и терских казаков. Правительство такое образовалось под председательством Рашид-хана Капланова.
В советской историографии утверждается, что именно победа Октября в России создала реальные условия для решения национального вопроса на Северном Кавказе. По мнению чеченских исследователей «советского периода», для чеченцев Октябрьская революция стала продолжением национально-освободительной борьбы против российского колониализма. В.И. Ленин и большевики, обещавшие горцам землю и национальную государственность, получили в Чечне поддержку и т. д.
Однако ситуация в 1918 г. была совсем иной. Ближе к истине свидетельство того горского эмигранта, который считал, что «большевики кормили чеченцев «обещаниями», ничего не давая реального, ощутительного» . Большевиков поддержала одна из групп местных лидеров, решивших использовать их для борьбы за власть против своих местных соперников.
Согласно другой точке зрения, начало процессов национально-государственного строительства у народов Северного Кавказа связано не с Октябрьским переворотом и установлением здесь советской власти, а с Февральской революцией, в результате которой горцы увидели путь свободного национального самоопределения .
К весне 1918 г. большевики взяли верх во всех городах Терской области. Терско-Дагестанское правительство было ликвидировано, и члены его, горцы, попали в большинстве в Нальчик, а впоследствии перебрались в Дагестан.
В 1920 г. Красная армия сначала заняла равнинные районы Чечни, а затем стала медленно продвигаться в горы. В этом же году большевики начали свою хаотичную национальную политику. Сначала чеченцев «задабривали», уничтожая казацкие станицы, большинство мужского населения которых воевало на стороне белых. Всего было изгнано более 20 тысяч, в основном русских и украинцев, являвшихся опорой России на присоединенных в XIX в. землях. Их с легкостью отдали нагорным чеченцам, поддержавших тогда красных .
В 1922 г. была образована Чеченская автономная область в составе РСФСР. Еще ранее Чечне «возвратили» часть земель, отобранных у нее в ходе Кавказской войны. Было введено делопроизводство и преподавание на чеченском языке, проведены определенные культурные и социально-экономические преобразования.
В то же время велось ожесточенное сопротивление новой власти: не прекращались убийства советских работников, коммунистов и милиционеров. Уже в апреле 1923 г. положение в Чечне в донесениях в Кремль характеризовалось как «анархия, неудержимый рост шариата, доходящего до состояния экстаза» .
На местах бразды правления принадлежали не советам, а духовным лидерам и старейшинам. Поэтому стоило только вспыхнуть в начале мая 1924 г. в селении Дылим Хасавюртовского округа небольшому волнению, как к нему «присоединились» несколько окрестных селений.
Формальным поводом послужило нежелание чеченцев и ингушей участвовать в выборах, на которых центральная власть навязывала своих представителей в местные Советы. Оно привело к погромам на некоторых избирательных участках, сопровождаемым применением оружия. Впоследствии восстание охватило значительные районы Чечни и Ингушетии. На его подавление была направлена дивизия НКВД, усиленная отрядами местных активистов. Советское командование под страхом ареста и физического уничтожения потребовало сдачи боевого оружия. В результате было изъято 2900 винтовок, 384 револьвера и значительное количество боеприпасов. По обвинению в невыполнении требований по разоружению и в сопротивлении арестовали 68 человек.
Следует отметить, что данная акция слабо способствовала нормализации обстановки, более того, она привела к росту антисоветских настроений в Чечне и, соответственно, к увеличению численности повстанческих «бригад» и бандформирований, активизации их деятельности. Кроме того, во всей «мятежной» области продолжал остро стоять земельный вопрос с вытекающими из него кровавыми неурядицами. Разоренная в результате войн, революции и восстаний экономика края поставила население Чечни в особо трудные условия. Большой урон ему нанесла начавшаяся коллективизация, которая сопровождалась репрессиями.
Действительно, одна из основных причин всплеска антисоветских, антигосударственных настроений, бандитизма в Чечне заключалась в бездарной аграрной политике. Никакие внешние силы не в состоянии были объединить аулы, запрятанные и разбросанные по ущельям. В личном пользовании «колхозников-горцев» находилось 67 % пахотной земли и почти 100 % лошадей и крупного рогатого скота. Большинство из 428 искусственно созданных колхозов влачило жалкое, полунищенское существование. Крестьяне считали работу в колхозах обузой и бесплатной трудовой повинностью. Выращенный урожай грабили, а затем реализовывали на базарах.
В середине 20-х гг. XX в. в Чечне происходила ожесточенная борьба за власть и за «национальное освобождение, автономию и спасение религии». Эта борьба привела к полной анархии, усилению уголовных элементов. Можно с полной ответственностью утверждать, что советской власти в республике, особенно в горных районах, в этот период не существовало.
Естественно, что такая ситуация не устраивала партийное и советское руководство Северо-Кавказского края, которое пыталось военной силой подавить мятежных горцев. Летом 1925 г. секретарь Северо-Кавказского крайкома А. Микоян информировал ЦК об обострении и без того тяжелого политического положения. Крайком в полном согласии с военным командованием и посредством ОПТУ решил провести операцию по разоружению Чечни и изъятию «бандитского элемента». В середине августа 1925 г. началось сосредоточение войск. Несмотря на распускавшиеся командованием СКВО и партийными работниками слухи о маневрах, население догадывалось о действительных целях.
Операция на равнине с окружением аула Ачхой. В селении был созван сход, на котором жителям было предложено сдать в двухчасовой срок все имеющееся оружие. Поскольку в указанный срок сдача не началась, по аулу было выпущено 15 шрапнелей, из них 10 «на поражение». После того как были ранены две чеченки, жители стали сдавать оружие. Одновременно оперативная группа ОПТУ начала обыски. В результате было изъято 228 винтовок и 32 револьвера, после чего полк стал на бивак в 2 верстах севернее аула. Ночью полк был обстрелян.
Аналогичным образом разоружение проводилось в последующие дни и в других местах. Дальнейшие репрессии выразились в воздушной бомбардировке 16 аулов, ружейно-пулеметном и артиллерийском обстреле 101 населенного пункта (из общего количества в 242 аула). Среди населения во время обстрела погибло 6 человек, было ранено 30, ликвидировано 12 бандитов, взорвано 119 домов. Арестовано более 300 человек из «бандэлемента». За все время операции изъято 25 299 винтовок, 4319 револьверов, 1 пулемет и около 80 тысяч патронов.
12 сентября «операция» в Чечне была закончена. Впоследствии советскому руководству, как в свое время царскому правительству, приходилось держать на территории Северного Кавказа достаточно мощную армейскую группировку. Ее необходимость определялась нестабильностью в ряде областей и республик Кавказа и Закавказья. Так, в период «перегибов» в коллективизации вновь начались повстанческие действия среди горцев: в 1932 г. в Ножай-Юртовском районе, в 1933 г. в Шалинском районе, в феврале 1940 г. произошло восстание Х. Исраилова, а затем начался распад колхозов в Чечне. В целом, с момента установления Советской власти на Северном Кавказе и по 1941 год включительно только на территории Чечено-Ингушетии произошло 12 достаточно массовых вооруженных восстаний.
В 1934 г. Чеченская автономная область была объединена с Ингушской автономной областью в Чечено-Ингушскую автономную область, которая в 1936 г. была преобразована в Чечено-Ингушскую АССР.
Попытки советской власти силой разрешить сложившиеся на Северном Кавказе противоречия на некоторое время «приглушали» их проявления. Однако подавленные восстания и недовольства просто переходили из «горячей», «вооруженной» фазы в глухую ненависть, свидетельством чего являлись убийства отдельных наиболее враждебных жителям активистов и функционеров советского аппарата. Говорить о безусловной победе советской власти и симпатиях к ней основной массы населения, особенно сельского и горного, можно было весьма условно.
Осенью 1941 г., когда войска германской армии оказались на ближних подступах к Северному Кавказу, вновь началось повстанческое движение.
В октябре 1943 г. в республику выехала группа высших чинов НКВД под руководством замнаркома Б. Кобулова. Власть очень беспокоило, что ко времени ожидаемого второго наступления немцев на Кавказ по горам бродили три с половиной десятка банд, к которым в любой момент могли присоединиться еще свыше четырех тысяч «клинков». После секретного совещания у шефа НКВД Л. Берия операцию под странным названием «Чечевица» назначили на 23 февраля 1944 г.
Позднее стало известно, что в июне 1942 г. секретарь Чечено-Ингушского обкома партии Иванов в докладной записке Андрееву, Маленкову и Берия предлагал ликвидировать бандитизм в кратчайшие сроки, выслав за пределы республики в отдаленные места 60-80 семей активных бандитов с конфискацией имущества. Известный чеченский поэт, член Союза писателей Н. Мурзаев также неоднократно обращался в партийные органы с просьбой организовать немедленную ликвидацию бандитских группировок, он пытался объяснить, что зачастую борьба с бандитами была липовой. Группы милиционеров и работников НКВД ездили на мнимые стычки с бандитами в леса и горы, стреляли в воздух, а затем отчитывались. Он уверял, что проблемы в Чечне моментально закончились бы, если бы на равнину переселили 3-4 горных района. Тем не менее, решено было выслать всех. Бандитизм и терроризм в Чечне исчезли вместе с ней самой .
В феврале 1944 г. части Красной Армии и войск НКВД (обшей численностью до 200 тыс. чел.) с территории Чечено-Ингушской АССР, население которой на 17 января 1939 г. составляло 697 009 человек, в течение нескольких суток (с 23 по 29 февраля 1944 г.) отправили в ссылку в Казахстан около 500 тыс. человек. Сама Чечено-Ингушская АССР была «упразднена».
Переселение чеченцев обошлось стране, находящейся в состоянии войны, в 150 млн. рублей, на которые можно было построить около 1000 танков Т-34. Но ни о моральной, ни о финансовой сторонах вопроса в тот момент никто не думал. Слишком убедительной казалась властям аргументация собственной правоты .
Выселение чеченцев и ингушей производилось в Казахстан и Узбекистан, а их территории были перераспределены между Грузией, Дагестаном, Северной Осетией и Ставропольским краем. 27 февраля 1944 г. произошла трагедия чеченского аула Хайбах: карательный отряд НКВД, проводивший депортацию, согнал всех жителей в сарай и сжег их заживо, так как вывозить людей из высокогорного аула было «хлопотно» . Повстанческая борьба отдельных оставшихся горцев продолжалась до середины 1950-х гг.
Для чеченского народа эта депортация обернулась национальной трагедией: значительное число людей погибло в первый же год ссылки от голода, холода и болезней. Даже в тяжелейших условиях ссылки и разрыва привычных связей семейные, родственные отношения, основанные на консервативных, народных, горских обычаях во многом помогли чеченскому народу сохраниться и выжить. В то же время, они «тормозили» процесс его ассимиляции в местах нового проживания.
Прошло более десяти лет, сменилось руководство советской страны, «потеплела» внутриполитическая обстановка. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1956 года чеченцы, ингуши и карачаевцы вместе с семьями были сняты с учета специальных поселений и освобождены из-под административного надзора органов МВД СССР.
9 января 1957 года указом Верховного Совета СССР была восстановлена автономия Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР, а в следующем указе от того же 9 января установлены границы воссозданной республики, в которую вошли три исконно казачьих района – Наурский, Каргалинский и Шелковской, ранее не входившие в состав ЧИ АССР. Зато часть Пригородного района осталась в составе Северо-Осетинской АССР. Хотя запрещение чеченцам и ингушам проживать на Кавказе было объявлено утратившим силу, несколько горных районов Чечни оказались закрытыми для проживания. Бывших жителей этих районов стали селить в плоскостных аулах и казачьих станицах. Чеченцы-ауховцы, вернувшись в Дагестан, не обрели вновь своих родных аулов и национального района.
Кроме того, поскольку подавляющее большинство чеченцев и ингушей было расселено в Казахстане, то органам власти этой республики было рекомендовано не допустить массового выезда выселенных народов на Кавказ. Министр внутренних дел Н.П. Дудоров даже предлагал создать чечено-ингушскую автономию на территории Казахстана.
Казалось бы, налицо попытка восстановить историческую справедливость в регионе. Но правительство Н.С. Хрущева не приняло мер, которые могли бы действительно урегулировать напряженность в чеченском регионе. Территориальные преобразования привели к созданию новых очагов столкновения национальных и чисто бытовых интересов, к массовым беспорядкам на национальной почве в Грозном (август 1958 г.). Многие из чеченцев, прибывших из мест депортации, справедливо добивались размещения в тех же селениях и домах, в которых они проживали до выселения. На этой почве между ними и новыми местными жителями, занявшими их дома и участки, – аварцами и даргинцами – нередко возникали конфликты. Последние даже требовали, чтобы не допустить обострения междоусобицы, переселить их обратно, на те земли, с которых они тоже были переселены.
И все же хрущевская «оттепель», возвращение на Кавказ депортированных народов стали началом адаптации чеченского населения к советской системе. В ней оказалось возможным выжить, если принимать определенную идеологию и уметь извлекать выгоду из централизованного и безответственного экономического порядка. Северный Кавказ в 1960-1980-е гг. приспосабливается к советскому строю, и его народы, за исключением небольших групп мятежников, начинают воспринимать советскую действительность как норму. Одной из сторон этой реальности была жизнь в громадном многонациональном государстве, где все в недалеком прошлом оказывались в какой-то степени «товарищами по несчастью».
Действительно, советская власть «пришла» на Кавказ с идеей национально-территориальной автономии и государственной независимости народов. Но автономии и независимость «союзных республик» были лишь декларативными. Любое действие местных властей, начиная от определения репертуара местных ансамблей песни и пляски до установления предпочтительных форм и методов сельскохозяйственной деятельности, жестко контролировалось партийными органами. Тем не менее, в заданных советской властью рамках национальное культурное строительство было возможно и даже поощрялось. Грамотность на уровне средней школы, знание русского языка, распространение письменности на национальном языке стали нормами для кавказских народов. Большое значение для культурного сближения народов имела служба в Вооруженных Силах, когда на военную службу призывались мужчины всех национальностей, а принцип «прохождения службы подальше от дома» неукоснительно соблюдался. Естественная среди молодых людей дружба легко преодолевала в казарме национальные границы и снимала многие этнические предубеждения.
В то же время, огромное значение имело национально-территориальное оформление Кавказа в годы СССР. Царское правительство никогда не давало ход просьбам о создании национальных губерний на Кавказе, сознавая, что ни одна из них не будет моноэтничной ни в каких границах. В моноэтничном по названию, но фактически многонациональном образовании рано или поздно встает вопрос о власти и титульной нации, что неизбежно накалит обстановку и приведет к насилию. Поэтому государственное строительство велось не по национальным, а по чисто территориальным образованиям с относительно автономной местной высшей властью, вовсе не обязательно сформированной из числа представителей коренных национальностей.
Советский режим создал неадекватную историческим традициям России систему национально-территориального разделения, при этом не особенно заботясь о соответствии территориальных «границ» реальным этническим рубежам. Поэтому в ряде кавказских автономий титульный этнос находился даже в абсолютном меньшинстве (Абхазия, Адыгея), что, впрочем, не мешало его административному доминированию в «своей» республике или автономии.
В ситуации относительной социально-экономической и политической стабильности, устойчивости «советской власти», в массовом сознании жителей Северо-Кавказского региона их земли не воспринимались более как покоренные или колониально эксплуатируемые внешней русской властью. Доминировало представление о том, что народы Кавказа – граждане одной великой страны, раскинувшейся с южных гор до северных морей. О сепаратистских и центробежных настроениях речи вообще не было. Кавказ был интегрирован в общероссийскую государственную систему значительно глубже, чем когда-либо в Российской империи.
В конце XX в., в период ухудшения экономической ситуации в России, а также отношений между национальными регионами и «центром», на фоне стремления высшей государственной власти найти универсальный способ удовлетворения национальных интересов и потребностей, насадить единый стандарт в области экономики, политики и культуры происходит стихийная консолидация людей по национальному признаку. Именно в национальной группе они увидели средство, способное оказать влияние на государственную систему для обеспечения более справедливого распределения общественного богатства и создания возможности самим влиять на свою судьбу .
На рубеже веков именно декларативное наличие национально-территориальных образований на территории СССР и права наций на самоопределение вплоть до полного отделения, теоретически признаваемого большевиками, а в последствии – КПСС, привели к серьезному обострению межэтнической напряженности во всех республиках бывшего Советского Союза, в том числе и в России.
ГЛАВА 2. МЕЖЭТНИЧЕСКАЯ НАПРЯЖЕННОСТЬ В РОССИИ НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ
2.1. Этничность и политика в современных социологических исследованиях
Образование большой группы новых государств в результате развала Советского Союза, возрастание частоты межэтнических конфликтов на их территориях во многом обусловили существенное повышение значимости этнического фактора в политике, ставшего характерным атрибутом современного мирового развития, процессов его глобализации и регионализации. Произошла «политизация этничности» или «этнизация политики» , что связывают с различными причинами. Основными среди них считаются:
1) стремление наций и народов к сохранению своей этнической идентичности, что можно расценивать как своеобразную реакцию на форсированные процессы глобализации;
2) своеобразное преломление в массовом сознании тезиса о «бедных» и «богатых» нациях. Несмотря на увеличивающуюся экономическую и культурную взаимозависимость, мировую глобальную систему разрывает неравенство; она подобна лоскутному одеялу, состоящему из государств, которые имеют не только общие, но и противоположные интересы. Одной из самых тревожных черт сегодняшнего мира является тот факт, что усиление глобализации не сопровождается политической интеграцией или уменьшением мирового дисбаланса в отношении богатства и власти. Становление мировых межэтнических отношений тесно связано с крупномасштабным неравенством между высокоразвитыми странами и странами бывшего «третьего мира», поскольку громадные расхождения в богатстве и жизненном уровне разделяют их;
3) развитие транспортных коммуникаций и средств связи, стимулирующих консолидацию различных этнических диаспор .
Большинство общественных систем в обозримом будущем будут обречены на то, чтобы «жить с этничностью» . Однако на фоне процессов глобализации и роста влияния транснациональных субъектов мировой политики развиваются различные варианты проявления этнонационализма, которые не могут не быть предметом научного анализа.
На рубеже веков как в зарубежной, так и в отечественной науке рассмотрение проблем политизации этнической сферы современных общественных систем во многом опиралось на результаты, апробированные в научных публикациях и прикладных проектах двух предыдущих десятилетий. Современные представления о роли этнического фактора в политических процессах складывались под влиянием конкурирующих трактовок природы национального единства, типологии этнонациональных общностей, процессов межэтнического взаимодействия, характеристик различных проявлений национализма. Особую значимость с точки зрения решения прикладных задач играли теоретические вопросы формирования политической субъектности этносов, которые развивались в
трудах ряда отечественных и зарубежных исследователей .
В настоящее время развитие политической социологии, плюралистической в концептуальном и мировоззренческом отношениях, обуславливает как основные концепции «межэтнических отношений», так и разнообразие методов изучения этнополитических ситуаций и процессов.
Следует выделить два ключевых направления, в русле которых ведется изучение комплекса общественных отношений, складывающихся в связи с политизацией этничности. Одно из них сконцентрировано на изучении процессов этнической мобилизации, а другое «занимается» проблемами возникновения и урегулирования этнических конфликтов.
Представления о процессах этнической мобилизации тесно связываются в современном понимании с социальным соревнованием и межэтнической конкуренцией. Как свидетельствует историческая практика, обычно этнические группы борются за ценности, которые формируют материальные и статусные позиции политических субъектов. Это контроль над территорией, доступ к участию в процессе принятия решений в рамках государственной системы или, напротив, решений за политическую автономию. Они также включают в себя требования доступа к образованию, работе, обеспечению статуса этнической культуры, использованию языка меньшинства в образовании и в официальной жизни, признанию самобытности этнической общности и ее традиционных институтов .
Процессы этнической мобилизации в рамках той или иной общественной системы могут начаться в двух случаях: когда доминирующая группа хочет утвердить свое господство над другими, вступившими в соревнование с ней группами, или когда прежде угнетаемые этносы начинают требовать доступа к существующей структуре власти. Ряд теорий предполагает также, что изменения в традиционно существовавшей системе неравенства («системе уровней возможностей») интенсифицируют все типы протеста и конфликта, а этнический протест против дискриминации может провоцировать ответную реакцию со стороны доминирующей группы .
Роль государства и его институтов в ситуации роста этнической мобилизации особенно подробно излагается в рамках описания ситуаций «внутреннего колониализма». При этом используется выдвинутая С. Айзенштадтом дихотомия «центр – периферия», а процесс формирования этнической идентичности конструируется исходя из описания характерных особенностей жестко централизованной государственной политики в многонациональных обществах, дифференцированных не только по национальному, но и по региональному признаку .
Самостоятельной проблемой в области изучения процессов этнической мобилизации является феномен этнической солидарности. Обычно факторами, стимулирующими этническую солидарность, выступают политическая и экономическая дискриминация, выраженные признаки этнической сплоченности, наличие общих представлений членов этнической группы о власти, тесные внутригрупповые коммуникации и стремление к созданию политических организаций .
Процессы трансформации этнической солидарности в групповую мобилизацию, как правило, развиваются под воздействием идеологического фактора. Каждое этническое движение создает идеологию, которая укрепляет групповую солидарность и облегчает мобилизацию. Эта идеология определяет коллективную идентичность и оправдывает этническое движение в терминах высших ценностей (обычно это принципы справедливости), выступает мощным катализатором этнической мобилизации. Кроме того, общества, в том числе и этнические, легче всего мобилизируются в условиях угрозы, ситуации опасности. Именно мотив «опасности» наряду с декларациями принципов справедливости является наиболее важным элементом лозунгов всех этнических движений.
Для развития процессов этнической мобилизации и солидарности типична еще одна особенность. Как только группа, политизировавшаяся на основе этнических требований, достигает основных общеэтнических целей, внутренние противоречия в ее среде становятся все более ощутимыми и часто могут послужить причиной генерации уже внутриэтнической напряженности.
Исследования показали, что политический феномен этнической мобилизации является выражением не вечных ценностей родства, как это можно предположить, основываясь на примордиалистском подходе, а в значительно большей степени является проявлением системы конкретных политических интересов. Их определение позволяет вполне рационально оценивать как различные формы группового политического поведения этносов, так и урегулировать вызванные им общественные конфликты. Кроме того, представления о сущности и динамике консолидации этнических групп позволяют рассматривать феномен этнической мобилизации не только как особый тип общественного взаимодействия, но и как дискретный социальный процесс, который далеко не во всех случаях способен стать основой этнического конфликта. Вместе с тем, в условиях масштабных проявлений этнической солидарности массовая мобилизация приобретает характер цепной и слабо управляемой реакции, неизбежно приводящей к обострению межнациональных отношений.
Появление многочисленных этнических конфликтов на рубеже столетий сделало особенно актуальным изучение причин, детерминирующих возникновение последних и поиски механизмов их преодоления .
Однако ни сам термин «этнический конфликт», ни его причины до сих пор не получили однозначной интерпретации. Так, В.А. Тишков определяет межэтнический конфликт как «любую форму гражданского, политического или вооруженного противоборства, в котором стороны или одна из сторон мобилизуются, действуют или страдают по признаку этнических различий» . Примерно так же идентифицируют межэтнические конфликты и некоторые зарубежные специалисты. А.Г. Здравомыслов понимает под межнациональными конфликтами те, «которые, так или иначе, включают в себя национально-этническую мотивацию» . В пособиях по конфликтологии под этнополитическим конфликтом обычно понимается конфликт, «характеризующийся определенным уровнем политического действия, участием общественных движений, наличием массовых беспорядков, сепаратистских выступлений и даже гражданской войной, в которых противостояние происходит по линии этнической общности» .
Ученые также выделяют три вида этнических конфликтов: внутри этнической группы, между группами и в отношениях с государством , своеобразие каждого из которых, на наш взгляд, и обуславливает множественность интерпретаций данного понятия.
Как было показано выше, резкое обострение в последние годы межнациональных отношений, появление многочисленных очагов межэтнической напряженности сделали особенно актуальными изучение причин, детерминирующих возникновение последних и поиски механизмов их преодоления.
К настоящему времени установлены некоторые общие причины генезиса межэтнических конфликтов.
В качестве главной из них считаются территориальные споры. Так, «…кризис советского федерализма, выразившийся в жестких этнических конфликтах второй половины 80-х гг. XX в., в частности на Кавказе, вызван, главным образом, спорными территориальными вопросами и невозможностью перекройки границ по этническим критериям иначе, как насильственными средствами» .
Однако все чаще межэтнические конфликты рассматриваются в свете воздействия на них социально-экономических, религиозных, культурных, политических и других факторов. Важным направлением изучения этнических конфликтов является анализ их связи с системой экономических интересов.
Осознанное недовольство возникает как результат сравнения социального положения (социального статуса) своего народа с другими (другим). Конфликт генерируется, когда это сравнение складывается не в пользу собственного народа, когда находящиеся в его распоряжении материальные ресурсы оцениваются как недостаточные, его возможности влиять на общую ситуацию в стране и регионе оцениваются как низкие, и все это вместе взятое характеризуется как дискриминация, ущемление прав и свобод собственного народа.
Наиболее распространенной причиной этнических конфликтов считается борьба этносов за материальные ресурсы, вследствие чего важным направлением изучения этнических конфликтов является анализ их связи с системой экономических интересов. В рамках этого направления изучаются такие проблемы, как этническое соперничество в контексте этнического разделения труда, конкуренция представителей различных этносов в бизнесе, борьба за доступ к природным ресурсам и некоторые другие. Однако, как замечает Д. Горовиц, «экономический антагонизм больше объясняет этнический конфликт «вверху», чем «внизу» социальной пирамиды» . Экономические причины не объясняют накала эмоций в этническом конфликте. Чисто экономическими мотивами невозможно объяснить и борьбу за такую цель, как доминирование или автономия, за «законное место в стране», символы «престижа» (в групповом сознании каждая из этих причин может превалировать над экономическими причинами) .
На современном этапе в изучении этнических конфликтов все большее значение придается проблемам не экономического, а культурного плана. Очевидно, что люди всех национальностей заинтересованы в сохранении и развитии своей культуры, традиций, языка, национального статуса, а также в стабильности, в мирной и спокойной жизни . Тем не менее, проблема определения реальной роли культурных различий в этническом конфликте остается во многом нерешенной.
Роль культурных различий в формировании предпосылок и развитии этнических конфликтов стала привлекать особое внимание исследователей в 80-90-е гг. прошлого столетия, когда внутригосударственные этнополитические конфликты обострились не только в восточноевропейских, но и западноевропейских странах.
В научной литературе этнические конфликты последних лет часто определяют термином «конфликты идентичности», а также «конфликты нового поколения». Особое значение при их оценке придается состоянию национального самосознания, которое во все большей степени определяется представлениями, относящимися к сфере психологических мотиваций поведенческих реакций. Представления о конфликтах нового поколения широко используются для объяснения не только собственно этнополитических противоречий в современном мире, но и для описания таких феноменов, как европейский регионализм.
Конфликты всегда связаны с осознанием проблем, противоречий, национальных интересов. Это осознание происходит в рамках той или иной теоретической концепции, иначе говоря, межнациональные конфликты имеют свою определенную идеологию. Наибольшую опасность сегодня в качестве генератора национальной напряженности, ведущей к конфликтам, представляют такие теоретические конструкции, как национализм, сепаратизм, антикоммунизм, неофашизм, делающие ставку на любые методы в достижении своих целей, включая насильственные .
В реализацию национального интереса в настоящее время включаются все большие массы, ведомые новыми национально-демократическими движениями и партиями, претендующими на монопольное выражение собственного национального интереса и мало заботящимися об интересах других народов. Примыкают к этим движениям и силы, далекие от истинных интересов народа, но использующие его недовольство в своих корыстных целях. Значительно повысилась роль, а, следовательно, и ответственность за развитие событий в сфере межнациональных отношений национальной интеллигенции, особенно той ее части, которая профессионально занята проблемами общественной жизни, культуры и искусства.
В возникновении и разрастании межнациональных конфликтов велика роль субъективных или социально-психологических причин, господствующих в массовом сознании стереотипов, настроений, предрассудков. Одним из показателей, характеризующих собственно психологическую составляющую конфликта, является наличие неприязни к тому или иному народу. Национальная предубежденность, в основе которой чаще всего лежат исконные национальные стереотипы и на которую влияют недостаточные знания культуры и обычаев других народов, может стать причиной возникновения (обострения) межнациональных конфликтов. К тому же они, так или иначе, влияют на характер повседневного межнационального общения.
Важную роль играют особенности традиционной национальной вражды, ошибки в национальной политике, проводимой центральными органами государственной власти, попытки правящей элиты осуществить форсированную ассимиляцию национальных меньшинств.
Кроме того, к числу наиболее распространенных конфликтогенных факторов относят поликонфессиональность общества, а также жесткую централизацию государства, приводящую к противоречиям между центром и регионами.
Следует отметить, что одним из наиболее разработанных направлений изучения конфликтов является модернизационное.
В рамках этого направления существуют три варианта объяснения связи этнических конфликтов с модернизацией:
1) анализ этнического конфликта как результата столкновения традиционализма с модернизацией;
2) рассмотрение этнического конфликта как традиционно существующего, но акцентированного модернизацией;
3) трактовка этнического конфликта как составной части процессов модернизации.
Одновременно все сторонники концепции связи этнического конфликта с модернизацией подчеркивают важность роли растущих амбиций этнической элиты и противоречивой позиции дифференцируемых модернизацией социальных групп в этническом конфликте .
В целом, результаты проведенных исследований, как теоретических, так и прикладных, дают основания полагать, что социальная напряженность в обществе характеризуется, прежде всего, тем, что в самых широких кругах населения распространяются настроения недовольства существующим положением вещей (обеднением потребительского рынка, ростом цен, низким уровнем жизни, ростом преступности и т.п.), социальным порядком; утрачивается доверие к властям, складывается состояние массового эмоционального возбуждения, появляется неуверенность в завтрашнем дне, утрачивается чувство безопасности и т.п.
Следовательно, одним из важнейших направлений социологического исследования социально-политических конфликтов в сфере межнациональных отношений, по нашему мнению, является изучение процессов формирования и развития «потенциала напряженности», его перерастания в «конфликтный потенциал» социальной группы или слоя национальной общности и прогнозирование возможности возникновения социального конфликта в сфере межнациональных отношений.
В рамках динамики протекания межэтнических конфликтов можно выделить четыре основных этапа.
Первый этап можно охарактеризовать как этап потенциального конфликта, или наличия объективной конфликтной ситуации.
Второй – как этап перехода потенциального конфликта в реальный конфликт, или этап осознания участниками конфликта своих правильно или ложно понятых интересов (стадия объективной конфликтной ситуации).
Третий – этап собственно конфликтных действий.
Четвертый – этап «снятия напряженности» или разрешения конфликта .
В последнее время в фокусе внимания современных исследователей оказываются не столько сами этнические конфликты, сколько различные способы и технологии их урегулирования.
Термин «урегулирование» является комплексным по своему понятийному наполнению и подразумевает как окончание конфликта, так и управление им. Урегулированию этнополитических конфликтов принадлежит особая роль в изучении этнических проблем 90-х гг. прошлого века. Но если в зарубежных научных публикациях стабильно доминирует позитивное отношение к этой области исследований, то в отечественных – картина не столь однозначная. Здесь наряду с солидными аналитическими материалами, развивающими концептуальные и прикладные представления о различных аспектах процессов урегулирования национальных конфликтов, можно найти многочисленные примеры и скептического отношения к теории и практике преодоления этнополитической конфронтации .
В современной научной литературе достаточно широко представлены описания различных исторических форм разрешения этнополитических противоречий и урегулирования этнических конфликтов. Так, на основе логических критериев можно выделить два вида макрополитических методов и восемь соответствующих им технологий урегулирования этнических конфликтов (см. таблицу 1). Однако имеющийся сегодня в нашем распоряжении теоретический и эмпирический материал позволяет сделать вывод о наибольшей перспективности социально-политических методов и механизмов предупреждения и преодоления межнациональных конфликтов.
Первый механизм «локализации конфликтов» – создание совместной экономической децентрализованной инфраструктуры сотрудничества (консенсуса).
Второй механизм – создание культурной инфраструктуры консенсуса.
Третий механизм (тесно связан со вторым) – это увеличение открытости региона (республики, области, края). Он предполагает политику расширения не только экономических и культурных внешних контактов, но и контактов в других сферах (туризм, спорт, научный обмен и т.п.).
Четвертый механизм – специальные меры, вытесняющие насилие из межнациональных отношений, переводящие конфликт в мирное русло, исключающие кровопролитие или гуманизацию межнациональных отношений.
Пятый механизм – механизм чрезвычайного (быстрого) реагирования, т.е. реализация определенной системы мер в условиях обострившихся конфликтов. Она должна включать обязательное введение чрезвычайного положения на территории того или иного района (области), где это насилие проявилось, немедленное возбуждение уголовных дел против инициаторов конфликта, роспуск незаконных вооруженных формирований, возмещение ущерба за счет виновников насилия из бюджета республики, допустившей его .
Анализ всего спектра подходов к проблеме ликвидации этнополитических конфликтов представляется достаточно сложным. Стратегия урегулирования должна формулироваться в зависимости от тех проблем, которые лежат в основе конфликтного взаимодействия , а в обозримом будущем государства, имеющие этнические проблемы, не будут иметь иных альтернатив, кроме как двигаться к их урегулированию, опираясь на конституциональные и некоторые другие политические технологии .
К таким технологиям современные исследователи относят следующие:
– недопущение ситуации, когда победитель «получает все»;
– формирование коалиционного правительства;
– создание условий для культурной автономии .
Признается также, что вопреки сомнениям в конструктивной роли демократизации для обеспечения стабильности многонациональных обществ, часто высказываемым политиками и учеными, именно демократизация помогает смягчить этническую напряженность, позволяет принимать эффективные методы управления, отвечающие интересам всех этнических групп в обществе.
Этнополитические конфликты, несмотря на то, что они базируются на сходных факторах, обусловливающих их возникновение, имеют различные исторические особенности, сохраняют свою специфику и развиваются по-разному.
Распад Советского Союза привел к возрождению старых этнических территориальных споров и конфликтов, как и в ситуации ослабления и развала многонациональных мировых империй. Если в советском обществе существование противоречий и конфликтов в сфере межнациональных отношений фактически отрицалось, то после развала СССР в их исследование активно включились экономисты, этнографы, юристы, историки, психологи, философы. Проблемы межнациональных отношений стали рассматриваться в «увязке» с имеющимися в нашей стране политическими и социально-экономическими противоречиями .
Современные отечественные исследования характеризуются, во-первых, отказом от опоры на идеологические стереотипы при формулировании исследовательских задач и аналитических заключений, а, во-вторых, значительно более разнообразной тематикой, чем та, которая освещалась в 70-80-е гг. в связи с проблемами развивающихся стран. Российские ученые в последние годы уделяли существенное внимание изучению опыта зарубежных исследований в сфере этнополитической проблематики , но особенно большое значение с середины нынешнего десятилетия приобрели оригинальные научные публикации, посвященные предметному анализу этнического фактора в политических процессах стран СНГ, в том числе и на территории РФ .
В последние годы в отечественной социологии и политологии появился ряд серьезных работ в области конфликтной проблематики, в том числе той, которая формируется под влиянием этнического фактора. Задача, которую ставили перед собой авторы всех этих исследований, заключалась в определении условий и наиболее эффективных способов управления конфликтами на постсоветском пространстве.
Например, в исследовании А. Глуховой специально рассматриваются конфликты политических культур, которые, по мнению автора, представляют собой столкновения субъектов с неодинаковыми системами ценностей, верований, идей. Главный методический вывод концептуальных дефиниций автора исследования заключается в том, что правильная типологизация этнических конфликтов (определение их характера и участников) является отправной точкой формулирования эффективной стратегии, применяемой для урегулирования конфликта, а также для снятия глубинных противоречий, лежащих в его основе.
Важный вклад в разработку методических подходов к анализу и урегулированию конфликтов, в том числе и этнополитических, внесла работа М. Лебедевой . На базе богатого фактического материала данная исследовательница проанализировала практические подходы к разрешению конфликта. Она пришла к выводу, что особую роль в этом процессе играют посредники, применяющие манипулятивные стратегии, с помощью которых оказывается давление на конфликтующие стороны, чтобы принудить их отказаться от прежних установок и сосредоточиться на новых альтернативах.
Особое место в трудах российских исследователей занимают те работы, которые посвящены исследованию самого сложного, длительного и кровавого противостояния из всех, имевших место на территории постсоветского пространства на рубеже веков, – так называемого российско-чеченского «кризиса». Обобщению взглядов ученых на сущность данного конфликта, авторскому анализу его генезиса, последовательности и результатов его основных «событий» посвящен следующий параграф настоящей главы.
2.2. Внешние и внутренние факторы чеченского «кризиса»
В период «перестройки» сфера межнациональных отношений в СССР стала наиболее конфликтной и чреватой социальными коллизиями. Начался, по сути, новый этап в развитии наций, который с известной долей условности может быть назван этапом возрождения или этапом этнической мобилизации народов.
Этот этап активизировал национальное самосознание, включающее в себя не только самоидентификацию, т.е. отнесение людьми себя к той или иной национальности, но и национальные автостереотипы, представления о культуре, истории, территории, языке, социальные эмоции, настроения .
Однако кризис во всех сферах жизни общества привел к ухудшению социального самочувствия населения, то есть к возникновению социально-психологического дискомфорта. Вследствие этих процессов произошла социальная дезориентация огромных масс людей, которые пытались определить причину своих невзгод и зачастую искали виновников всех бед среди инородцев, чужаков, мигрантов. Таким образом, стало формироваться чувство неприязни к инонациональным представителям. Скоропостижный отход и отказ от интернационализма вызвал нарастание национализма в мягкой или жесткой форме.
Развал Советского Союза спровоцировал обострение межнациональных отношений в рамках отдельных, уже независимых государств бывшего СССР, что во многом было связано с принципом этнической иерархии, установленным в ходе национально-государственного строительства советского периода. В соответствие с этим принципом нации получили разный статус и оказались, по сути, неравноправными: произошло разделение на республики союзные и автономные, национальные автономные области и национальные округа.
После распада СССР существенные изменения претерпела геополитическая ситуация на Кавказе:
1) Россия утратила доминирующее влияние в регионе;
2) ряд азиатских государств, часто при поддержке Запада, стали претендовать на роль региональных лидеров на Кавказе;
3) значительную роль во внутренней и внешней политике стал играть религиозный (исламский) фактор, тем более что Кавказ является исторически конфликтной зоной, объектом многовековой борьбы России и Османской империи.
Северный Кавказ стал местом межэтнических конфликтов и территориальных споров, обусловленных наличием критического уровня противоречий в сфере национально-государственного устройства, в основе которых лежит конкурентная борьба этнических и политических сил за распределение власти и ресурсов. Свое выражение эта борьба нашла в «разнообразных движениях народов Северного Кавказа за реабилитацию репрессированных народов, повышение статуса народа в иерархии национально-государственных образований, за выход той или иной территории из состава Российской Федерации» . Для большинства северокавказских субъектов России (Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии) порывы к независимости ограничивались стремлением изменить свой статус в составе РФ. Джохаром Дудаевым, пришедшим 27 октября 1991 г. к власти в чечено-ингушской АО, была четко поставлена другая цель – выход из состава России, которая и дала «толчок» началу нового витка противостояния Чечни и России.
Как писал политолог Д. Фурман, «…существовало несколько объективных факторов, которые делали такое развитие событий не неизбежным, но глубоко вероятным» .
Первую группу факторов можно назвать «внешней» по отношению к Чечне. Она во многом связана с наследием советской национальной политики, а также с той сложной социально-политической и экономической ситуацией, в которой оказалась Россия накануне и в первые годы реформ .
Вторую группу факторов образуют «внутренние» факторы, связанные со спецификой экономического, социального и этнополитического развития Чеченского региона, которую не хотели учитывать российские власти в своей внутренней политике.
Чеченская Республика – традиционно трудоизбыточный регион. Уже к 90-м годам XX в. избыточные национальные ресурсы составляли 300 тыс. чел., что было связано и с высоким приростом населения, особенно городского, и с высокой плотностью населения в равнинных районах (150 чел. на кв. км). Развал экономики (прежде всего, сельского хозяйства) отразился на внутриреспубликанской миграции, направленной из сельских местностей в города. Так, до вооруженного конфликта в г. Грозном была сосредоточена 1/4 населения Чечено-Ингушской АССР, что в условиях ухудшения экономической ситуации и политической нестабильности способствовало нарастанию криминогенной
обстановки. Так как производство разваливалось, это обусловило массовую безработицу (в городах безработица превысила 50 %), а уже с 1992 г. выпуск важнейших видов продовольствия практически не осуществлялся. Заработная плата, пенсии, пособия не выплачивались. Это сочеталось с поголовной вооруженностью населения, во многом необходимой для обеспечения личной безопасности граждан в связи с бездействием правоохранительной системы и ростом бандитизма.
Безусловно, объективные социально-экономические причины негативного характера – высокая безработица, резкое сокращение, а иногда и полное прекращение производства, невыплата зарплат, пенсий, социальных пособий, усугубленные демографической ситуацией в республике, нерегулируемая внутренняя миграция из села в город – способствовали развитию вынужденной девиации, когда люди были вынуждены обстоятельствами к нарушению норм для физического выживания. Это усугублялось идеологическим компонентом, способствующим формированию новых ценностей и критериев поведения, когда криминал возводился в ранг закона.
Так как внешняя среда существенным образом воздействует на мотивацию поведения, произошла «социальная дезориентация» населения. Сложилось состояние общества, когда культурные ценности, нормы, социальные взаимосвязи отсутствуют, ослабевают или противоречат друг другу.
При этом отсутствие единоначалия, как и структурированности в чеченском обществе, затрудняло не только достижение внутреннего консенсуса, но и препятствовало диалогу с внешними «агентами», в том числе с Россией. Это обстоятельство, в свою очередь, способствовало ожесточенности сопротивления чеченцев российской экспансии, что и закрепилось в матрице их сознания.
Существовала и иная экономическая подоплека российско-чеченского конфликта, подталкиваемая тайными «пружинами», которые имели прямое отношение к проблеме контроля над распределением энергоресурсов. Грозный – мощный Центр нефтеперерабатывающей промышленности. Декларация независимости Чечни маскировала притязания определенных кругов на монополию распоряжения не только тем промышленным потенциалом, который был создан на территории республики, но и всей совокупностью энергоресурсов, проходящих через перерабатывающие мощности грозненских предприятий .
Добыча нефти в ЧР, по данным на 1990 г., составляла 4,2 млн. тонн в год, завоз – 15,3 млн. тонн, на топливо и производство химической и нефтехимической продукции расходовалось 16,3 млн. тонн. Перед началом военных действий, по заявлению М. Удугова, в Чечне обрабатывалось от 16 до 20 млн. тонн и добывалось более 5 млн. тонн нефти. Так, теоретическая возможность экономической самостоятельности «оправдывалась» ставкой на нефть .
Стремление к независимости аргументировалось экономическими выгодами отдельного от России существования. Несмотря на то, что весь Северный Кавказ как был до революции 1917 года, так и остался дотационным регионом, националистически настроенные вожди сулили своим народам невероятное процветание в случае обретения независимости. Почему же коренное население Чечни так легко поверило своим лидерам, пропагандировавшим экономическое и социальное благополучие в случае независимости от России? Просто оно хотело этого экономического и социального процветания, и на волнах во многом справедливой критики Москвы не отдавало себе полного отчета во всех последствиях такой независимости. Тем самым, благодаря своим национальным идеологам, люди просто попали в ловушку этноцентризма, когда каждый народ замыкается на своих «приватных» этнических интересах, не желая считаться с интересами соседей. Это порождает синдром завышенных ожиданий от таких понятий, как «историческая справедливость» и «историческое право». Произвольность точек отсчета в подтверждении подобных прав, мнимых и реальных исторических обид практически исключает возможность взаимоприемлемых решений спорных проблем, например территориальных.
Таким образом, национальные приоритеты возобладали, шло формирование гражданского сознания личности как чеченской, в противопоставление общероссийским образцам законопослушного поведения выдвигалось неповиновение российским законам; общенациональной задачей становилась борьба за независимость Чечни от России любыми способами, без каких-либо морально-этических ограничений. На этом фоне произошла интенсификация религиозного фактора. Так, в Грозном в 1992 г. был открыт филиал международного исламского братства, в котором осуществлялась подготовка 150 чеченцев, готовых воевать за идеи ислама в любой точке мира .
Громадную роль в чеченском конфликте «…сыграли чисто субъективные и случайные факторы» . Внешне они проявились в форме логически неоправданных поступков, совершавшихся чеченскими лидерами и их московскими оппонентами, авантюрными амбициями обеих сторон, меркантильными расчетами «игроков» и многим другим. По сути, чеченский конфликт – это, прежде всего, клубок закулисных игр, тайных контактов, соглашений и пр. В основе всех этих акций стоят не столько государственные и национальные, сколько личные и групповые корыстные интересы. В ходе конфликта решались и решаются вопросы принадлежности чеченской нефти, контроля над финансовыми потоками и т.п. В связи с этим многие эксперты именуют чеченский конфликт «коммерческой войной».
Наконец, причиной того, что конфликт не удалось вовремя предотвратить, а впоследствии избежать многочисленных жертв, является недостаток политического и военного профессионализма, который очень часто компенсировался взаимной жестокостью.
Так, российские власти, принимая решение о вводе войск на чеченскую территорию в декабре 1994 г., не учли местных социокультурных особенностей. Следствием чего и явилось развернувшееся отчаянное сопротивление чеченцев (немало подогретое религиозными чувствами), возглавленное людьми кадирийского тариката .
Кроме того, многие средства массовой информации, особенно телевидение (прежде всего, телеканал НТВ), своими передачами, по сути, поддерживали и поднимали боевой дух незаконных формирований. Они возбуждали ненависть либо негативное отношение к России и ее армии не только со стороны кавказских и других народов страны, но даже со стороны различных российских общественных организаций .
Начало обострения ситуации в Чечне можно датировать ноябрем 1990 г., когда первый Чеченский национальный съезд (ЧНС) избрал Исполнительный комитет, немедленно принявший решение о создании независимого чеченского государства. В течение нескольких месяцев ЧНС превратился во влиятельный, хотя и не признанный ни Москвой, ни Верховным Советом Чечено-Ингушской Республики (ЧИР), субъект политической жизни. В июне 1991 г. ЧНС был преобразован в Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН). Глава исполкома ОКЧН, вышедший незадолго перед тем в отставку генерал-майор советских ВВС Джохар Дудаев стал инициатором провозглашения 1 ноября 1991 г. Чеченской Республики Нохчи-Чо.
На фоне процесса распада СССР, обострения отношений региональной элиты России с раздираемым противоречиями и стремительно слабеющим союзным центром провозглашение на Северном Кавказе независимой экзотической республики прошло почти незамеченным. Единственной «реакцией» Москвы стало введение 9 ноября 1991 г. на территории Чечено-Ингушской Республики чрезвычайного положения .
1992 г. положил начало активному законотворчеству первого Президента Чечни, который стремился с помощью указов нормализовать жизнь в Чечне, доказать свою легитимность и создать видимость нормальной работы возглавляемой им администрации . Российское же руководство, занятое внутренними проблемами, продолжало относиться к чеченскому сепаратизму как к типичному для текущего момента явлению, характерному для отношений Москвы с другими национальными субъектами Российской Федерации.
В целом, однако, в Москве не предвидели возможных последствий жесткой дискуссии с чеченскими сепаратистами. Перспективу затяжной войны никто не рассматривал всерьез. Многие московские политики пребывали в удивлении от действий «мятежного генерала», надеясь, что он скоро одумается, осознав бесперспективность своих претензий. Они считали чеченский сепаратизм «детской болезнью» переходного периода, которая, скорее всего, пройдет сама собой по мере разрешения общих проблем федерального устройства страны. Адекватный подход к складывавшейся в Чечне нестандартной ситуации так и не был выработан.
В этот же период стала очевидна выгода от конфликта как средства незаконного обогащения для чеченских и московских политиков и бизнесменов. На территории Чечни создавались огромные состояния. Постоянная конфликтность обеспечивала криминальному бизнесу успех и высокий уровень безнаказанности. Дальнейшее обострение ситуации в республике и вокруг нее, по тактичному выражению авторов аналитического обозрения «Чеченский кризис», «было спровоцировано неправильной национальной политикой российского руководства, преобладанием частной (сиюминутной) стратегии над общей и значительным влиянием личностной мотивации участников конфликта, неготовностью к переговорам» .
Например, в Чечне осуществлялись практические мероприятия по подготовке к вооруженному противостоянию центральной власти. Особое место среди них занимал принятый Д. Дудаевым в декабре 1991 г. указ «О праве граждан Чеченской республики на приобретение и хранение личного огнестрельного оружия и ограничении права на его ношение», легализовавший вооружение коренного населения. В феврале 1992 г. начались массовые нападения на армейские части и подразделения внутренних войск с целью захвата оружия. В это же время российское правительство «передает» режиму Дудаева около 100 танков, свыше 100 самолетов и другую военную технику и вооружение; перекачивает в Чечню до 18 млн. тонн нефти в год, на деньги от продажи которой он приобретает новейшее вооружение и запасается миллионами долларов для оплаты наемников в будущем военном конфликте .
В отношении Дудаева Кремль проводил политику «кнута и пряника», где роль последнего отводилась консультациям и переговорам с сепаратистами, а в качестве средства давления выступала поддержка антидудаевской оппозиции, которая возникла в Чечне практически одновременно с консолидацией группировки самого генерала. Оппозиция была разношерстной: в ней состояли и представители старой советской номенклатуры, и выходцы из вновь образованных национальных движений и партий, и те, кто выступал против чеченской независимости, и те, кто разделял идею создания национального государства, но не по дудаевскому сценарию. Конфигурация оппозиционного поля постоянно менялась. Дудаев был раздражающим фактором для нового поколения чеченских политиков, которые отличались завышенной самооценкой, неуемным политическим честолюбием и отлично знали, что власть открывает дорогу не только к славе, но и к богатству. Сказывалось то обстоятельство, что традиционная культура чеченцев в принципе отторгает идею властной монополии. Авторитаристские и даже диктаторские черты, появившиеся у Дудаева вскоре после его утверждения у власти, не нашли и не могли найти в чеченском обществе однозначной поддержки .
С выходом оппозиции на политическое поле (1 марта 1992 г. в Чечне была предпринята первая попытка государственного переворота) чеченский конфликт приобрел характер не только внешнего, но и внутреннего противостояния. Угроза гражданской войны, периодические внутренние столкновения делали ситуацию в Чечне еще более непредсказуемой.
После принятия в декабре 1993 г. Конституции России, по которой Чечня оставалась субъектом Федерации (иного никто и не ожидал), и решительных протестов дудаевцев в этой связи, 16 декабря по решению Москвы был создан Временный совет Чеченской Республики, который возглавил Умар Автурханов – один из самых последовательных противников Дудаева, активный участник выступлений весной 1993 г. В тот же день президент Ельцин отдал распоряжение закрыть границы с Чечней и установить жесткий контроль над проходящими по ее территории железными дорогами.
Однако, уже в январе 1994 г. у Кремля вновь появились надежды на мирное разрешение явно затягивавшегося конфликта. В течение более чем полугода, вплоть до августа, велись постоянные политические консультации, встречи между политиками разного уровня.
Летом 1994 г. в Кремле укрепилось мнение, что пророссийски настроенные чеченские деятели упрочнили свои позиции и даже контролируют значительную часть территории республики. В начале июня под руководством У. Автурханова был создан Временный высший совет. Правда, подвластная ему территория включала всего три района на севере Чечни. Одновременно возобновил деятельность Верховный совет во главе с Юсупом Сосламбековым. 2 августа Автурханов выступил с заявлением об отстранении Дудаева от власти.
15 июля 1994 г. Чечня была объявлена Исламской Республикой, а 16 сентября на ее территории было введено военное положение. Оппоненты Дудаева при поддержке федеральных властей взяли курс на свержение его режима.
Оппозиции удалось преодолеть внутренние противоречия и договориться об объединении вооруженных структур. Во главе последних встал бывший мэр Грозного Бислан Гантамиров. Оппозиция попыталась овладеть Грозным, что по ее замыслу должно было привести к падению дудаевского правительства. Фактически оппозиционеры выполняли заказ той части российского руководства, которая стремилась к скорейшему уничтожению сепаратизма. С тех пор Чечня фактически находилась в состоянии гражданской войны.
26 ноября 1994 г. оппозиция при поддержке российских спецслужб и завербованных ими российских военнослужащих предприняла плохо подготовленную попытку захватить Грозный. Провал этой авантюры поставил перед Кремлем дилемму: отступить с позором или решительно вмешаться, не останавливаясь перед массовым применением военной силы.
Была ли возможность у Кремля договориться с мятежниками? Можно ли было убедить Дудаева отказаться от независимости, удовлетворив честолюбие генерала и его окружения путем предоставления Чеченской Республике Ичкерия особого «сверхсуверенного» (в рамках Российской Федерации) статуса? Ясно одно: принципиально изменить статус Чечни, признав ее независимость и пригласив вступить в СНГ, значило бы создать опасный прецедент для других субъектов Федерации.
Вероятно, возможность компромисса была, но здесь сыграл значительную роль личностный фактор. Ельцин отказался от встречи с Дудаевым, добивавшимся разговора «на правах равных» с российским президентом. По мнению специалистов, если бы такая встреча состоялась (а возможности для нее существовали вплоть до занятия в январе 1995 г. федеральными войсками Грозного), удовлетворительное решение могло быть найдено, и борьба за суверенитет не обернулась бы войной.
Штурм российскими войсками Грозного в новогоднюю ночь 1995 г. стал реальным началом так называемой Первой чеченской войны, которая фактически не прекращалась до августа 1996 г.
Для того чтобы обосновать суть происходившего в Чечне, дать оценку событий и определить возможные пути выхода из сложившейся ситуации, необходимо провести научную классификацию происходящего там. Под какое правовое понятие попадают действия противоборствующих сторон, что же там в действительности имело место: война, агрессия, национально-освободительная борьба или вооруженный конфликт? Следует согласиться с рассуждениями на данную тему Л.С. Рубан.
Итак, 27 ноября 1994 г. российскими самолетами был нанесен бомбовый удар по аэродрому в г. Грозном.
29 ноября 1994 г. опубликовано заявление министра обороны РФ П. Грачева и главнокомандующего ВВС П. Дейнекина о непричастности к налету авиации российской армии.
29 ноября 1994 г. состоялось обращение Б. Ельцина к участникам конфликта с требованием в течение 48 часов прекратить огонь и сдать оружие.
11 декабря 1994 г. транслировалось обращение Президента РФ к гражданам России об угрозе территориальной целостности и безопасности России. На территорию ЧР введены войска МВД и МО РФ.
1 декабря 1994 г. вышел указ Президента РФ об освобождении от уголовной ответственности граждан ЧР, добровольно сдавших оружие и непричастных к тяжким преступлениям против мирного населения.
В ночь с 31 декабря 1994 г. на 1 января 1995 г. состоялся штурм г. Грозного подразделениями российских вооруженных сил.
Был ли правомочен Президент России отдать приказ о начале военных действий? Очевидно, что Б.Н. Ельцин превысил свои полномочия, так как вопросы войны и мира имеет право решать только Государственная Дума Федерального Собрания. Согласно законодательству РФ, чтобы начать военные действия, должно быть объявлено состояние войны, военное или чрезвычайное положение (что не было сделано), о чем должны быть уведомлены Государственная Дума Федерального Собрания и Совет Федерации. При этом Совет Федерации может признать указ о введении ЧП незаконным. Президент нарушил Конституцию (ст. 87) и Закон об обороне (ст. 5), не согласовав свои действия с Советом Федерации.
Но состояние войны, согласно разделу 5 «Закона об обороне», не могло быть объявлено, так как не было нападения другого государства или группы государств, а, следовательно, не могло быть объявлено военное положение, которое вводится с объявлением состояния войны и при наличии непосредственной угрозы вооруженного нападения другого государства .
По разделу 4 (ВС РФ) ст. 10 «Закона об обороне»: «Вооруженные силы Российской Федерации предназначены для отражения агрессии и нанесения агрессору поражения, а также для выполнения задач в соответствии с международными обязательствами Российской Федерации». Но России извне никто не угрожал, так как Чеченская республика – субъект РФ, агрессии со стороны ЧР тоже не было. То есть применение вооруженных сил для разрешения чеченского кризиса было неправомочным. Таким образом, боевые действия федеральных сил в Чечне следует квалифицировать как противозаконные, антиконституционные, с нарушением и российских, и международных правовых норм .
Под категорию «война» эти события не подходят, так как в соответствии с международным правом «война» – это вооруженный конфликт между двумя или несколькими государствами. В случае объявления войны прекращаются дипломатические отношения между воюющими сторонами. То есть войны ведутся субъектами международного права.
Это не «гражданская война», которая характеризуется столкновением различных социальных слоев общества.
Это не «чрезвычайная ситуация», так как «чрезвычайная ситуация» – это нарушение нормальных условий жизни и деятельности людей на объекте или определенной территории, вызванное аварией, катастрофой, стихийным или экологическим бедствием, эпидемией, эпифитотией или экологическим бедствием, применением возможным противником современных средств поражения, которое привело или могло привести к людским и материальным потерям. При этом предупреждение социально-политических, межнациональных конфликтов и массовых беспорядков, действия по ликвидации их последствий в компетенцию этой системы не входит .
Нельзя охарактеризовать происходящее в Чечне как агрессию, так как в ст. 1 резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1974 г. «агрессия» определяется как применение вооруженной силы государства против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства.
События в Чечне нельзя квалифицировать как национально-освободительную борьбу. Национально-освободительная борьба вытекает из права народов на самоопределение, и международное право признает, в соответствии с Заключительным актом СБСЕ от 1 августа 1975 г. (раздел VIII), что все народы имеют право в условиях полной свободы определять, когда и как они желают, свой внутренний и внешний политический статус без вмешательства извне .
Однако, «с целью предотвращения использования ссылки на принцип равноправия и самоопределения народов для расширения практики использования «идентичностных конфликтов» как базы для развития сепаратистских движений, расчленяющих существующие государства, ООН в своей деятельности следует правилу так называемой предохранительной оговорки, в соответствии с которой не подлежат санкционированию или поощрению «любые действия, которые вели бы к расчленению, к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов». А это означает, что принцип равноправия и самоопределения народов как правовая основа для требования об отделении и создании собственного государства может быть использован лишь теми группами населения, которые не имеют пропорционального представительства во властных структурах прежнего государства» .
Но такого нарушения в отношении чеченского народа в составе России не было. Возникает вопрос: если это национально-освободительная борьба, то кто и с кем борется? Есть ли это борьба, то борьба чеченского народа или народа ЧР? В международном праве под понятием «народ» подразумевают все население, проживающее на государственной территории. Следовательно, в понятие «народ ЧР» должно включаться все население республики (миллион триста тысяч человек), в том числе 700 000 чеченцев и 170 000 ингушей, а также все остальное русское и русскоязычное население.
Был ли проведен референдум о суверенитете ЧР? Нет! Выборы же президента Чечни не были легитимными, так как из четырнадцати районов в них принимали участие только шесть, то есть не было осуществлено волеизъявление народа.
Говорить об изоляции ЧР от России в период до начала военных действий было бы неверно, так как не было ограничений на въезд и выезд из Чеченской Республики, не был введен визовый режим для чеченских граждан, не проводилась дискриминация в отношении чеченцев, проживающих за пределами республики. Наоборот, Чечне было полностью оставлено вооружение после вывода российских войск из Чечни, поступала нефть для переработки, используя которую при наличии лицензии на экспорт нефти регион получал колоссальные долларовые поступления.
В то же время, ярко выраженные дискриминационные действия проводились в отношении всего мирного населения Чечни, под угрозу была поставлена его жизнь, безопасность, материальное благосостояние.
Часть некоренного населения, в первую очередь русские, были вынуждены покинуть места своего постоянного проживания. Тем самым был нарушен пункт 2 ст. 17 части IV II Дополнительного протокола Женевской конвенции, который гласит: «Гражданские лица не могут принуждаться покидать свою собственную территорию по причинам, связанным с конфликтом».
В результате военных действий была нарушена безопасность населения Чеченской республики. Военно-полицейская акция, как было заявлено в государственных документах, должна была привести к наведению конституционного порядка, восстановлению прав и свобод населения. Однако вместо обеспечения безопасности населения произошло обратное. Была нарушена ст. 7 «Закона о безопасности», которая гласит, что при обеспечении безопасности не допускается ограничение прав и свобод граждан . Следовательно, согласно ст. 9, государство было обязано через систему безопасности произвести осуществление системы мер по восстановлению нормального функционирования объектов безопасности в регионах, пострадавших в результате возникновения чрезвычайной ситуации.
Мнения большинства современных исследователей сходятся в том, что события в Чечне являются внутригосударственным военным конфликтом.
Необходимо отметить, что военные эксперты считают, что под «вооруженным конфликтом» можно понимать любой конфликт с использованием оружия, при этом политические мотивы могут в нем и не присутствовать. В отличие от него, для «военного конфликта» характерно обязательное наличие политических мотивов при использовании оружия.
В военных конфликтах (кроме межгосударственных) военные действия ведутся, с одной стороны, регулярными вооруженными силами, с другой – нерегулярными вооруженными формированиями оппозиции. Линия фронта в ее классическом виде, как правило, отсутствует. Боевые действия во многом носят очаговый характер. Вооруженные формирования предпочитают партизанские методы ведения борьбы – засады, внезапные нападения на подразделения противника, нарушения коммуникаций. Широкое распространение получают диверсионно-террористические акции.
Военный конфликт – это высшая ступень обострения противоречий между субъектами военно-стратегических отношений и одновременно это форма разрешения противоречий с использованием в ограниченных масштабах вооруженных сил (военных формирований).
Таким образом, сущностью военного конфликта является продолжение политики средствами вооруженного насилия .
Итак, события в Чечне можно классифицировать как внутригосударственный военный конфликт, который носит ярко выраженный политический характер. Чеченская сторона, представленная Д. Дудаевым и его последователями, стремилась к отделению Чечни от России, а Россия, со своей стороны, боролась за сохранение своей целостности и нерушимости своих границ. Но политическая борьба велась не только между отдельным субъектом РФ и Федерацией в целом, шла борьба за власть и внутри самой Чеченской Республики.
Этот конфликт вышел за пределы Чеченской республики, произошло проникновение (растекание) его в другие российские регионы (в Ставропольском крае – Буденновск, в Дагестане – Кизляр и Первомайское, отдельные акции в Ростовской и Астраханской (на железнодорожном транспорте) областях и т.д.).
В ходе данного конфликта обе стороны нарушили нормы, регламентированные международным правом и Конституцией РФ. Во многом это стало возможным в связи с неразработанностью правовой стороны урегулирования и разрешения конфликтов, в том числе вооруженных и военных, отсутствием реального правового механизма по привлечению к ответственности виновных в нарушении норм права.
В период первой «чеченской кампании» боевые действия велись с переменным успехом. Их ход, итоги и потери получили достаточно подробное освещение в научной литературе ; они сопровождались постоянными призывами Москвы к диалогу.
В окружении Ельцина обсуждалось сразу семь вариантов «выхода» из «чеченского кризиса». Большие надежды возлагались на дипломатические способности тогдашнего премьера В. Черномырдина, которому незадолго до того в ходе буденновского кризиса пришлось вести по телефону прямые переговоры с Басаевым. Все это, однако, происходило в обстановке не прекращавшихся ни на минуту боевых действий, под аккомпанемент обещаний военных покончить с «чеченскими бандитами». Все более популярным среди российских генералов и вообще в обществе становился тезис о том, что политики «украли у солдат окончательную победу». Это утверждение еще долго оставалось расхожим в объяснении поражений федеральных войск.
1996 г. стал переломным и одновременно завершающим для первой чеченской кампании. Сложилась тупиковая ситуация: боевики не имели возможности закрепить свои временные успехи, достигнутые в результате внезапных набегов, а федеральные войска – разгромить их наиболее крупные формирования или хотя бы оттеснить в горы, чтобы затем, создав надежный кордон, организовать на удерживаемой части территории подобие мирной жизни. Не удалось уничтожить или пленить наиболее авторитетных полевых «командиров», без чего любая победа выглядела неполноценной, если вообще могла считаться таковой.
22 августа 1996 г. в Хасавюрте (Дагестан) было подписано «Соглашение о неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в г. Грозном и на территории Чеченской Республики». Для сепаратистов «ничья» фактически означала победу, а для Москвы она столь же однозначно выглядела поражением. Тем не менее, первая чеченская кампания завершилась.
Обе стороны надеялись извлечь выгоду из прекращения военных действий. Сепаратисты готовились воспользоваться плодами победы. Москва, не признавшая независимость Чеченской Республики Ичкерия, рассчитывала, что «передышка» изменит соотношение сил в ее пользу. Решение главной проблемы конфликта – вопроса о суверенитете Чечни – откладывалось до 31 декабря 2001 г.
Перемирие продолжалась три года. За это время выступавшие за независимость чеченских властей должны были решить три равные по своей значимости задачи:
1) заложить основы чеченской государственности и консолидировать общество;
2) наладить отношения с Россией, в первую очередь получить от нее компенсацию за причиненные разрушения;
3) добиться международного признания Чеченской Республики Ичкерия.
Ни одна из этих целей не была достигнута.
Именно три года квазинезависимости обнаружили неготовность чеченской элиты инициировать строительство национального государства, сплотить различные социальные слои и традиционные
фракции, выработать эффективную модель управления государством, сколько-нибудь продвинуться в оправлении модернизации политической культуры общества. Обнаружилась и крайняя раздробленность чеченской элиты, которая после гибели в апреле 1996 г. генерала Дудаева так и не смогла прийти к согласию, выдвинуть нового безусловного вождя, способного представлять чеченское общество.
В эти годы произошел раскол в кругах чеченских лидеров: во-первых, по причине борьбы за власть, во-вторых, из-за отсутствия среди чеченцев единой позиции в отношении Москвы, в-третьих, ввиду различий во взглядах на будущее чеченского государства. Дополнительную остроту всем этим разногласиям придавало то, что раскол принял религиозный оттенок: чеченское руководство и общество оказались разделенными по вопросу об отношении к исламу.
Еще в конце 80-х – начале 90-хх гг. XX в. имело место растущее влияние идей исламского фундаментализма, что можно расценивать в качестве реакции на возникший идеологический вакуум вследствие падения социалистического режима. В отдельных чеченских районах он стал вытеснять традиционные, «суфийского толка» формы ислама. Произошла политизация исламских институтов, религиозных организаций и общин, которая затронула и тарикаты.
В Чечне стала подниматься волна приверженцев «чистого» или истинного ислама («ваххабистов»), проповедующих воззрения, существенно отличающиеся от присущих суффийским тарикатам .
«Реисламизация» Чечни имеет несколько аспектов. Во-первых, ее можно рассматривать в контексте состоявшегося в постсоветской России религиозного ренессанса. Во-вторых, ей присуща инструментализация ислама, откровенное использование религии в качестве орудия политической борьбы. В-третьих, развитие радикальной исламской тенденции, кульминацией которой стала попытка создания исламского государства, вписывает Чечню в контекст общей радикализации ислама, возрастания активности исламских политических движений и организаций, стратегической целью которых является приход к власти с целью замены светской политической системы на религиозную. Иными словами, речь идет об одной из попыток реализации исламского фундаменталистского проекта.
Исламский фактор играл двойственную роль в чеченском конфликте. Дудаев, а затем и Масхадов, выступали за светское государство. Оба прекрасно понимали, что, во-первых, только при этом условии они могут рассчитывать на принятие Чечни в мировое сообщество, а, во-вторых, в случае образования государства на религиозной основе они, светские политики, в конечном счете, будут вынуждены уйти в тень, уступив место исламским радикалам. Наконец, получив светское образование и воспитание, эти бывшие советские офицеры и их окружение видели в провозглашении шариата верховным законом (а именно это и является главным признаком исламского государства) «возврат в средневековье».
Светски ориентированным политикам противостояла группа деятелей во главе с Яндарбиевым, уверенным, что создание независимого чеченского государства возможно только на исламской основе. Тарикатистский ислам с его мистическими представлениями, отсутствием жесткой привязки к шариату для этой цели не подходил. Естественно, выбор в этом случае делался в пользу фундаментализма, который представлялся более органичным для государственного строительства.
Обращение сепаратистских лидеров к исламу способствовало консолидации общества, играло мобилизующую роль. Лозунг джихада делал сопротивление чеченцев более бескомпромиссным. Будучи эффективной идеологией сопротивления внешнему противнику, ислам, однако, оказался несостоятельным как идеология национально-государственного строительства.
Следует отметить, что идея «возврата к корням истинной веры» вступала в противоречие с традиционным чеченским исламом суфийских тарикатов (братств), наиболее влиятельными среди которых являются Накшбандийя и Кадирайя. Обусловленные тарикатскими представлениями культ святых, посещения их могил, сравнительно либеральное отношение к требованиям шариата, наконец, само существование тарикатов – все это было несовместимо с жесткими требованиями фундаментализма.
Попытка использовать ислам в качестве инструмента государственного строительства была предпринята осенью 1996 г. временным президентом Яндарбиевым, который издал указ о замене светских судов шариатскими. Одновременно в Чечне вступил в действие Уголовный кодекс-шариат, фактически представлявший собой перевод суданского Уголовного кодекса 1983 г. В 1997 г. чеченский парламент принял закон «О внесении изменений в Конституцию ЧРИ». Измененная статья 4 Конституции провозгласила ислам государственной религией. Был создан Верховный шариатский суд. Эти и другие меры ставили под сомнение легитимность правления Масхадова, о чем вскоре заговорили Басаев и другие полевые командиры.
«Ваххабиты» взяли инициативу в свои руки. Их оппоненты, прежде всего сам Масхадов, не рисковали открыто выступать против идеи исламского государства. По большей части муфтий ЧР критиковал его сторонников за преждевременность введения шариата, непрофессионализм членов шариатских судов, а главное – за «ваххабизм», который рассматривался ими как идеология терроризма.
В то же время Масхадов предпринимал меры, чтобы не допустить монополизации «ваххабитами» ислама как политического орудия. Так, в феврале 1999 г. он ввел в Чечне «полное шариатское правление» и издал указ о формировании Президентской шуры (исламского совета). Эти меры имели лишь ограниченный успех.
В июне 1998 г. состоялся Конгресс народов Чечни и Дагестана, который превратился в постоянно действующий орган. Его руководителем был избран Басаев. Вновь, как и в период Первой кавказской войны, и в ходе гражданской войны в России, идея объединения Чечни и Дагестана в единый исламский имамат получила «институциональное» оформление.
Приблизительно с этого времени Басаев и его сподвижники фактически утратили интерес к поддержанию стабильности в Чечне, отошли от дел, связанных с восстановлением хозяйства, и прекратили обсуждать с Москвой относящиеся к этому вопросы. Главной задачей исламских радикалов стало даже не закрепление чеченской независимости, а политическая и идейная экспансия в ближайшие с Чечней Северокавказские республики, прежде всего в Дагестан и Ингушетию.
Целесообразно напомнить, что авантюра Басаева в Дагестане, обернувшаяся вступлением федеральных войск в Чечню 1 октября 1999 г., стала кульминационным моментом в дальнейшем развитии конфликта между Москвой и Грозным. К весне 2000 г. в ходе контртеррористической операции войскам российской объединенной группировки удалось утвердиться примерно на 80 % территории Чечни, что, однако, не означало установления там полного контроля.
Главным результатом Второй чеченской кампании стало стремительное продвижение к президентскому креслу Владимира Путина, назначенного Ельциным 7 августа 1999 г. премьером, ставшего 31 декабря того же года исполняющим обязанности Президента и избранного 26 марта 2000 г. Президентом России. Новые российские власти, полностью игнорируя вопрос о возможности предоставления республике независимости, предприняли достаточно решительные по сравнению с прошлым периодом шаги по созданию гражданской администрации и налаживанию мирной жизни. Наряду с этим вопрос об окончательном урегулировании российско-чеченского конфликта приобрел статус первостепенного не только для российских политиков, но и для всего населения России и Чечни, что нашло свое отражение в массовом сознании.
ГЛАВА 3. ЧЕЧЕНСКАЯ «ВОЙНА» В МАССОВОМ СОЗНАНИИ
3.1. Тема чеченской «войны» в опросах россиян
Большое, если не решающее значение для выбора путей урегулирования российско-чеченского конфликта имеет как мнение народов, проживающих в России, так и коренного населения Чечни. К сожалению, отечественная наука не располагает достаточным числом эмпирических исследований на данную тему. Общероссийских, репрезентативных опросов власти России не заказывали, возможно, в виду «закрытости» чеченского вопроса, а может быть и по другим политическим и тактическим соображениям. Следовательно, единственной возможностью получить целостное представление о мнении граждан России по отношению к событиям в Чечне является обобщение данных отдельных мониторингов, воспроизведение сведений, полученных из весьма ограниченного числа источников.
В официальных документах события в Чечне никогда не именовались «войной». Будь по-иному, это означало бы наступление в высшей степени серьезных последствий, в том числе юридических, для всех причастных к тому субъектов. Однако, как показали исследования, жители России и Чечни называют изложенные и проанализированные конфликтные события именно «войной». Так, по состоянию на сентябрь 2001 г. 25 % граждан РФ старше 18 лет отвечали, что есть «члены семьи или близкие знакомые, которые участвовали в этой войне» . Поэтому анализ данных опросов будет проводиться в контексте тех формулировок, которые присутствовали в вопросниках.
В целом, динамика общественного мнения по поводу российско-чеченского конфликта во многом связана с ходом собственно военных действий, с конъюнктурой «поля боя». Эта длящаяся почти девять лет военная кампания была для России отнюдь не победоносной и, возможно, с этим связаны перемены в настроениях россиян – от «провоенных» к «переговорным» и наоборот.
Первая чеченская кампания 1994–1996 гг. начиналась, продолжалась и закончилась в условиях выраженного негативного отношения народов России к тому, чтобы в Чечне велись военные операции.
Российское общество считало «войну» ненужной, а основным ее виновником – кремлевскую власть. Негативное отношение к ней граждан усилилось после крупного поражения российских войск в новогоднюю ночь с 1994 на 1995 г. В январе 1995 г. поддержали применение армии в Чечне лишь 23 % опрошенных, а 55 % выступили «против». Большинство из них считали эту акцию недостойной великой державы, 43 % настаивали на немедленном прекращении боевых действий. Через год протест в отношении войны достиг крайне большой величины: в начале 1996 г. 80-90 % опрошенных россиян относились к ней сугубо негативно .
Эту позицию регистрировали опросы общественного мнения, ее оглашали и обсуждали СМИ, она была заявлена в выступлениях в парламенте.
Значительная часть СМИ впервые в истории России систематически выступала с антивоенных позиций, показывала чудовищные разрушения, неубранные трупы и горящую технику российских войск, бедствия и горе населения Чечни, разоблачала «партию войны», критиковала власть и силовые ведомства. Проводились, пусть и малочисленные, антивоенные митинги, собрания, демонстрации. Впервые сотни матерей устремились на Кавказ, чтобы найти и увезти с собой из смертельного ада своих сыновей-солдат. Против войны открыто выступали многие общественно-политические движения, партии, научные организации. В ряде областей проводился сбор подписей за немедленное прекращение войны. Некоторые регионы, автономии и области запретили направление на войну призванных в них солдат. Впервые открыто выступили против войны десятки генералов, тысячи офицеров, предпочитая трибунал, нежели участие в позорной войне. Широкую поддержку получила формулировка, в которой военные освобождались от моральной ответственности за участие в первой чеченской кампании. Сутью событий объявлялись «мафиозные разборки». Позицию, квалифицирующую войну как «мафиозные разборки», в которые оказались втянутыми армия и другие силовые ведомства, респонденты выбирали чаще всего, а позицию, в которой эти события назывались «борьбой чеченского народа за свободу и независимость», – гораздо реже.
События в Чечне находились в центре внимания населения Северного Кавказа, которое проявило большой интерес к информации о ходе развития ситуации.
Как показало специально проведенное исследование, отношение населения Северного Кавказа к чеченским событиям было неоднозначно. Выявились принципиальные различия в позициях русского населения и представителей кавказских народов. Во многом это обусловили социокультурные и исторические факторы, определяющие различие в восприятии сущности кризиса и мер выхода из него. Русскому населению была свойственна державная позиция, когда события в Чечне рассматривались в контексте общероссийских процессов и приоритетов, кавказцы же более склонялись к тому, чтобы считать кризис внутрикавказским или, более того, внутричеченским делом .
Военные действия на территории Чеченской Республики вызвали широкий резонанс в массовом сознании населения Северного Кавказа. В целом, оценка факта перехода от политических мер решения вопроса к силовым являлась негативной. Однако мнение по вопросу о возможном развитии событий было неоднозначным. Представители кавказских народов выступали за немедленное прекращение боевых действий и признание государственной независимости Чечни.
На фоне отрицательного отношения к политическим деятелям России, вовлеченным в разрешение конфликта, в массовом сознании горских и тюркских народов Северного Кавказа наблюдался достаточно высокий уровень симпатий к Д. Дудаеву и его сторонникам.
Оценочные позиции в отношении политики российского руководства в Чечне обусловлены спецификой этнополитических процессов в регионе, исторического сознания населения. Так, представители кавказских народов увидели в чеченском кризисе возможный сценарий развития событий в ситуации углубления процесса суверенизации национальных районов и государственно-правового дистанцирования от федерального центра.
Исследование показало, что представители всех народов Северного Кавказа очень болезненно воспринимают снижение своего социального статуса в течение последних лет. Более остро воспринимается снижение уровня благосостояния. Неудовлетворенность материальных потребностей трансформируется в осознание ущемленности этнических прав и возможностей, что является фактором мобилизации этнического сознания, роста этнической конкурентности, социально-психологической основой для восприятия экстремистских и реваншистских идей, повышения уровня конфликтогенности социально-политической ситуации.
Неудовлетворенность личным и этническим статусом, пессимизм политических настроений и ожиданий обуславливает высокий уровень протестной готовности населения Северного Кавказа. Протестная готовность не является строго детерминированной низким жизненным уровнем, неудовлетворенностью национально-культурных и политических потребностей. В значительной степени высокий уровень данного вида готовности обусловлен социокультурными характеристиками, менталитетом населения, высокой степенью этнической сплоченности.
Большинство русского населения считало, что начатая операция должна быть доведена до логического конца.
Анализ социализационных ценностей населения Северного Кавказа показал высокий уровень воспроизводства этнического сознания у представителей кавказских народов на фоне процесса деэтнизации сознания русского населения. У представителей горских и тюркских народов более выражена онтологическая, этническая компонента идентификации, что объясняет большую восприимчивость к этнократической идеологии .
Население региона, независимо от этнической принадлежности, было крайне неудовлетворенно объемом информации о событиях в Чечне и характером их освещения в средствах массовой информации. Представители кавказских народов рассматривают их позицию в целом как пристрастную пророссийскую, русские – как продудаевскую.
Исследование выявило очень низкую оценку деятельности российского руководства, а также боеспособности российской армии и компетенции военачальников. В то же время, в оценках деятельности новых органов власти в Чечне преобладали негативные суждения, поскольку, по мнению опрошенных, власть в Чечне не сформировала своего политического имиджа в сознании населения.
Существенное различие позиций в отношении событий в Чечне среди русского и коренного населения Северного Кавказа, показанное выше, создавало определенную опасность эскалации политического противостояния различных этнических групп в республиках, в частности русских и представителей кавказских народов. Эта вероятность не реализовалась, по-видимому, лишь благодаря умеренной позиции политического руководства республик региона, а также недостаточной пропагандистской активности экстремистских элементов в национальных движениях и этнополитических организациях. Тем не менее, в сходных ситуациях весьма вероятно повышение уровня напряженности межэтнического общения вплоть до открытых конфликтов.
Начало военных действий в Чечне могло стать основой для этнической конфронтации в республиках Северного Кавказа. Ее удалось избежать только вследствие взвешенной политики руководства республик и этнополитических движений, а также недостаточной пропагандистской активностью экстремистских сил .
Настрой общества сыграл свою роль в прекращении Первой чеченской войны, принятии властью условий мира, существенно расширявшего суверенитет Чечни. В марте 1999 г. 56 % опрошенных россиян считали, что Чечня уже не является субъектом Российской Федерации; 26 % придерживались противоположного мнения, а 18 % не определились. На юге России Чечню считали отрезанным ломтем 71 % населения .
Вторая чеченская война явилась совершенно другой по всем главным показателям: по характеру и методу ее ведения; по отношению к ней населения всей Российской Федерации, в том числе мирного населения самой Чечни; по отношению граждан к армии; по количеству жертв с обеих сторон, особенно среди гражданского населения, поведения СМИ.
Ее начало в 1999 г. прошло при значительной поддержке российской общественности, о чем непрерывно извещали СМИ. Основная масса российского общества не видела альтернативы силовым действиям, чтобы обеспечить безопасность и спокойствие на Кавказе. Такие настроения породило вторжение чеченских боевиков в Дагестан в начале сентября 1999 г. Большой импульс поддержки россиянами силовых действий против чеченских сепаратистов и экстремистов стал причиной террористических актов против мирных граждан в Москве, Волгодонске, Буйнакске и др. местах, в результате которых погибло более 300 человек, а множество были ранены и искалечены.
Уже в сентябре 1999 г. в ходе боевых действий в Дагестане российское общественное мнение стало все более решительно выступать в поддержку трех видов действий против Чечни со стороны России: бомбардировок Чечни; блокады границ и применения войск для уничтожения сепаратистских формирований на всей чеченской территории. В сентябре-октябре за нанесение бомбовых ударов выступало 50-60 %, против – 30-35 %. Однако в начале предпочтение отдавалось полному закрытию границ – до 82 %, но положение изменилось с осуществлением террористических актов на территории России. До середины ноября, после сентябрьского изгнания агрессоров из Дагестана, борьба с сепаратистами сводилась к бомбовым ударам и закрытию границ, к подготовке к вводу войск в Чечню. Эволюция настроений против сепаратистов такова: высказались за поддержку боевых действий в октябре 1999 г. 64 % опрошенных, в ноябре – 51 %, в декабре – 49 %; против – 24, 25 и 28 % соответственно; за переговоры с Масхадовым – соответственно 15, 21 и 24 % .
Между первой и второй кампаниями прошли определенные изменения на верхних политических этажах. Частично изменившаяся композиция элитных группировок осуществила замену лидера. Совпали интересы тех, кто считал необходимым возобновление войны ради выгод войны как процесса для умеющих распорядиться возникающими при этом возможностями перераспределения материальных ресурсов и авторитета, и тех, кто рассчитывал употребить энергетику реванша на укрепление обновленного режима.
Из опросов общественного мнения мы знаем, что в результате взрывов домов в Москве и других городах произошла кардинальная переориентация массового сознания.
В конце сентября – начале октября 1999 г. около 83 % опрошенных россиян (N = 3000) полагали, что взрывы в российских городах осуществили чеченские боевики . Почти поголовное распространение настроений страха, желания мести и т.п. были претворены в то, что ученые называют общественным мнением второго порядка, в новую норму отношения к войне .
На конец ноября 1999 г. более половины населения считало, что Россия может одержать победу в войне с Чечней (65 % против 13 %), что чеченская проблема может быть решена военным путем (51 % – «за», 27 % – «нет», 22 % – не определились с ответом), что войну нужно вести до победного конца. Широкое хождение получили настроения на «полное уничтожение чеченского гнезда преступности» .
Таким образом, если первая чеченская война поддерживалась лишь 10-15 % населения, то вторая чеченская война имела до 1 января 2000 г. поддержку около 50-60 % населения. Более высокая поддержка военных действий против Чечни была обусловлена рядом факторов: жаждой спокойствия и порядка, безопасности от террора, который воспринимался как дело рук чеченцев; раскручиванием «боевого настроя» у населения скоординированными усилиями СМИ, более рациональным методом ведения войны, малыми потерями в личном составе и т.п.
Если по результатам первой кампании более 60 % респондентов отвергали возможность нанесения ударов по Чечне, то теперь более 70 % поддерживали такие предложения. Отсчет нового времени начался, и он начался в условиях, когда нормой стала поддержка военных действий. Доля населения России, выбиравших этот вариант, в ноябре 1999 г. составила две трети населения (по отдельным замерам – до трех четвертей). Предложение двигаться «путем переговоров» было поддержано меньшинством (чтобы не сказать маргинальным меньшинством) – одной пятой.
Однако по прошествии первых месяцев боевых действий обозначилась некоторая тенденция снижения поддержки их населением. Стало проявляться недовольство тем, что война приобретает затяжной характер, что на нее расходуется много финансовых средств (почти 4 млрд. рублей ежемесячно). Повысилась чувствительность к потерям, страданиям мирного населения, разрушению домов, школ, больниц, предприятий. Так, по данным ВЦИОМ, в феврале 2000 г. считали, что «следует продолжить войну в Чечне» 70 % опрошенных (1600 человек); в январе 2001 и 2002 г. – 38 %, к сентябрю – 34 %, а уже 29 октября 2002 г. положительно ответили 46 % опрошенных .
Общественное мнение реверсировалось: подавляющее большинство граждан России выступало за переход к переговорам, а меньшинство поддерживали продолжение военных действий.
Интерес представляют результаты исследования Левинсон, в котором было выделено несколько предположений о том, какие группы населения находились в авангарде перехода от одной системы взглядов на конфликт к другой. Первое предположение указывало на фактор пола–возраста и выделяло группу молодых мужчин (призывной возраст). Им как группе наивысшего риска должно быть свойственно предпочитать мирный путь переговоров. Второе предположение касалось фактора образования. Идея состояла в том, что образованное сословие не поддерживает войну, а малообразованное – поддерживает. Третье исходило из того, что антикавказские и, в частности, античеченские настроения более распространены в бедных слоях общества, тогда как более зажиточные свободны от этих предрассудков и не поддерживают войну. Четвертое как вариант предыдущего уточняло, что рабочие будут против, а предприниматели – за переговоры. Пятое предположение говорило, что среди населения крупных городов, где были взрывы домов, будут чаще встречаться сторонники мирного пути, чем в селе, где этой угрозы нет. Шестое касалось географического фактора: на Юге, где чеченская угроза рядом, должны, согласно этой логике, преобладать настроения за войну. А в центре, далеком от горячей зоны, – мирные настроения. Наконец, седьмым предположением была попытка связать позиции с политической ориентацией людей, их голосованием за те или иные партии. Сторонники Зюганова и Жириновского, по этим предположениям, должны были быть основными поборниками военного варианта, а «демократы» – мирного.
Были испробованы несколько способов проверки этих предположений, в том числе логический регрессионный анализ. Результаты разных подсчетов дали практически одинаковые результаты. В соответствии с ними по своей значимости рассмотренные факторы как предикторы позиции за переход к переговорам расположились (в порядке нарастания) так: занятия предпринимательством; мужской пол + призывной возраст; высшее образование; проживание в центральной России; принадлежность к верхнему доходному квантилю; проживание в крупном городе; голосование за «Яблоко» на выборах в 1999 г. Однако, при определении вероятности выступить за переход к переговорам значимость любого из этих факторов, включая фактор «голосование за «Яблоко», оказалась существенно ниже, чем тендерного.
Так, позиции мужской и женской частей населения (если считать позицией соотношение сторонников того или иного подхода) весьма различались, и различались более резко, чем позиции сторонников различных партий, не говоря о различиях по иным признакам. Доли сторонников переговоров среди мужчин и женщин весь этот период были разными, а разница сохранялась неизменной. Однако динамика изменений в доле женщин и мужчин, переходивших от поддержки военного пути к переговорам как альтернативе, была совершенно одинаковой .
Другие исследования, проведенные в июле-сентябре 2002 г., показали, что действия федеральных войск в Чечне, неоднозначно комментируемые прессой, россияне оценить затруднялись. Так, считали, что «российские войска очень далеки от завершения операции» 29 % опрошенных, что они «скорее близки» – 20 %. 8 % респондентов и вовсе полагали, что «при такого рода операциях нельзя говорить о победе» .
Весь пацифизм россиян ни в коей мере не следовало относить к отношению к чеченским боевикам. С тем, что они «бандиты, похитители людей, убийцы» были согласны три четверти респондентов (77 %). Тех, кто полагал, что эти люди защищают свою родину, значительно меньше – всего 12 %.
Опрос Всероссийского центра изучения общественного мнения, проведенный 25-28 октября после событий на Дубровке, продемонстрировал резкую смену общественных настроений по отношению к чеченской проблеме.
Существенно уменьшилось число пацифистов: если в сентябре за продолжение военной операции выступала треть опрошенных, то теперь уже половина. Сторонников мирных переговоров было 57 %, а стало – 44 %. С новой мощью был поддержан принцип силового решения чеченской проблемы.
30-31 октября 2002 г. Всероссийский центр изучения общественного мнения провел репрезентативный телефонный опрос москвичей.
Судя по ответам жителей Москвы, лишь треть из них (30 %) считали, что действенной мерой обеспечения безопасности граждан России является выдворение всех чеченцев из Москвы и других регионов России.
За быструю и решительную операцию по разгрому боевиков в Чечне высказались 28 %, а 20 % выступали за мирные переговоры и вывод федеральных войск с территории Чечни .
Дальнейшие изменения в общественном мнении россиян зависят, на наш взгляд, от многих факторов, прежде всего от того, как будут развиваться события в самой Чечне. Кроме того, всегда есть усталость от войны. Число людей, поддерживающих военные действия в начале кампании, всегда выше, чем в конце. Это специфика массового сознания: оно не может концентрироваться долго на чем-то одном .
В целом же, как показал анализ, население России отвергает развязанную войну. Жители России против насильственных методов решения столь затянувшегося конфликта, сопровождающихся неоправданно масштабными социальными, экономическими потерями и человеческими жертвами.
3.2. Российско-чеченский конфликт глазами чеченского народа
Как показал анализ, население России не поддерживает эскалацию конфликта, оно устало от войны и хочет ее быстрейшего завершения. О реальных сдвигах в сознании коренных жителей чеченского народа можно судить по результатам социологических исследований, в которых автор принимал непосредственное участие. Вашему вниманию предлагается авторский анализ данных опроса, который носил характер формализованного интервью и был проведен в 2001 году Северо-Осетинским центром социальных исследований Института социально-политических исследований Российской академии наук среди граждан Чеченской Республики. Его основной целью являлось изучение мнения коренного населения Чечни о сложившейся кризисной ситуации в республике, о возможных путях и методах ее преодоления.
Опрос проводился на контрольно-пропускном пункте на границе Чеченской Республики и Республики Северная Осетия-Алания (Моздокский район). Объем выборочной совокупности составил 500 человек. Случайный характер выборочной совокупности, единственно приемлемый из-за специфических условий проведения опроса, предопределил следующую структуру распределения респондентов по полу, национальности, вероисповеданию, местожительству, образованию и возрасту.
Структура респондентов анализировалась по двум системообразующим параметрам. Первый из них можно условно отнести к нетрадиционным (т.е. сравнительно редко используемым в социологическом анализе), поскольку он включал такие показатели как национальность, вероисповедание и район проживания. Второй – традиционный, позволял рассматривать состав опрошенных по таким обычным показателям как образование, пол и возраст.
По итогам анализа национальности стало очевидным, что подавляющее число опрошенных (94,9 %) составили чеченцы, очень незначительный процент – кумыки (2,7 %), русские (1,0 %) и «другие» (1,4 %). Следовательно, при интерпретации ответов на последующие вопросы анкеты можно сделать допущение о практически мононациональном характере выборки (чеченцы).
Аналогичным образом обстояло дело и с вероисповеданием опрошенных. 96,3 % из них отнесли себя к мусульманам. Доля респондентов, исповедующих другие религии, а также атеистов незначительна.
Структура выборки по параметрам «национальность» и «вероисповедание» подтверждает факт нынешней моноэтничности (94,9 % чеченцев) и моноконфессиональности (96,3 % мусульман) населения Чеченской республики, сложившихся в результате военных действий и затянувшегося российско-чеченского конфликта, вынудившего практически всех жителей не чеченской национальности покинуть пределы Чечни. В то же время, эксперты отмечают, что если правителями ЧР считать Дудаева и Масхадова, то все же надо признать, что политику апартеида и этнической чистки они не проводили. В том и заключается одна из центральных проблем чеченского конфликта, что ситуация в Чечне слабо управляема и подвержена влияниям разных сил и процессов, а часто и просто индивидуальному произволу. Антирусские и антироссийские настроения на бытовом, «соседском» уровне во многом определяют межличностные отношения. Их проявление, как правило, носит реактивный, эмоциональный характер, хотя, конечно, суммирующий вектор сложившейся обстановки в регионе способствует данному феномену. Республику покинули не только русскоязычные жители, но и огромное число титульного чеченского населения. Следовательно, политика, проводимая «боевыми командирами» не отвечала интересам большей части самого чеченского народа.
Наиболее важным фактором в корреляционном анализе, если исходить из исторически сложившейся специфики менталитета чеченской нации, выступил район проживания опрошенных: 13,1 % составили жители гор, 10,8 % – предгорья (в совокупности обе категории – 23,9 %), а 76,1 % – население равнины. Распределение опрошенных «по месту жительства» в целом близко к структуре населения республики в «спокойные времена». Следовательно, разброс показателей по данному признаку является значимым.
По традиционным параметрам выборочная совокупность имела следующие характеристики. Примерно две трети опрошенных составили лица со средним и средним специальным образованием (42,6 % и 28,7 % соответственно), 19,2 % – с высшим и неоконченным высшим, а примерно одна десятая (9,5 %) – с неоконченным средним.
Эти данные свидетельствуют о том, что в Чеченской республике еще достаточно высок общий уровень образования, практически половина респондентов имеет специальную подготовку. Даже если учесть факт повышенной мобильности «в неспокойные времена» лиц со специальным образованием, то все-таки кадровые перспективы у Чечни не так катастрофичны, как можно было бы предположить по результатам событий последнего десятилетия, поскольку еще не все специалисты покинули этот регион. У руководства республики, а также руководства федерального уровня остается уникальная возможность воссоздания промышленного потенциала на базе моноэтнических кадров. Дело в том, что без нормализации обстановки в республике, без искоренения ее криминальной составляющей, кадры и специалисты из других регионов сами сюда не поедут. И если говорить о сегодняшнем моменте, то восстановление коммунальных и иных структур жизнеобеспечения ложится действительно на внутренние ресурсы и армию.
По критерию «возраст» наиболее мобильны самые сильные – лица среднего возраста от 30 до 49 лет (61,6 %) и молодежь (ее практически в два раза меньше – 33,3 %). Незначительное число опрошенных (5,1 %) попали в старшую возрастную группу (от 50 лет и старше).
Число мужчин в передвижениях подавляющее – 88,6 %, женщин – 11,4 %. Это обстоятельство вполне объяснимо обстановкой, не способствующей (без крайней на то необходимости) «к перемене мест» у женщин, на которых ложится не только основной груз семейных забот, но и которые, вероятно, низко оценивают возможность своей пригодности где-либо за пределами родины. (Приложение, таблица 1).
3.2.1. Итоги эскалации напряженности и возможные перспективы урегулирования ситуации
Одним из важнейших вводных вопросов, предопределивших характер результатов последующего интервью, был: «Одобряете ли Вы действия федеральных властей по наведению конституционного порядка на территории ЧР?». Ответы на него распределились следующим образом .
Одобряют действия федеральных властей 32,0 % опрошенных, не одобряют – 42,4 % и «затруднились ответить» – 25,6 %. Достаточно трудно было предугадать подобное распределение ответов, поскольку сложно поощрять разрушение своего дома: разница между «одобрением» (32,0 %) и «отрицанием» (42,4 %) всего в десять пунктов. Возможно, в данном случае респонденты акцентировали внимание на второй части вопроса – «наведении конституционного порядка» или даже просто «порядка».
При этом наиболее резкое неприятие действия федеральных властей вызвали у жителей гор и предгорья. Ответ «да» дали лишь 5,1 % и 9,4 % из них соответственно, а в совокупности таких опрошенных было в два раза меньше по сравнению с респондентами, населяющими равнинную территорию (39,8 %). Число ответивших «нет» или «не одобряющих» разделилось более равномерно и составило приблизительно 40 – 50 % по каждому региону.
Распределение ответов на этот вопрос в зависимости от уровня образования позволило выявить следующее: среди ответивших «да» большинство лиц со средним специальным образованием (44,7 %) и молодежь (44,3 %), а ответивших «нет» – с высшим образованием (52,6 %). Надо отметить превалирование одобряющего мнения у людей со средним специальным образованием («да» – 44,7 % и «нет» – 31,8 %): это резерв конструктивного сотрудничества в деле восстановления республики. Ответы по другим признакам не выявили значимых различий. У женщин такая же оценка, как и среди мужчин. В этом вопросе оба пола продемонстрировали одинаковое восприятие происходящего.
На следующий вопрос «Есть ли среди Ваших ближайших родственников погибшие в ходе антитеррористической операции на территории ЧР?» были даны следующие ответы. Ответ «да» дала примерно треть опрошенных (35,7 %), а нет – две трети из них (64,3 %). Такой достаточно высокий процент ответивших положительно можно интерпретировать двояко. С одной стороны, это свидетельствует о значительном количестве семей, понесших тяжелую утрату в лице своих близких в ходе чеченской войны, что само по себе свидетельствует о необходимости скорейшего прекращения военных действий. С другой стороны, само понятие «ближайший родственник» на Северном Кавказе относительно, и, возможно, многие опрошенные в силу тесных родственных связей к числу погибших причисляли одних и тех же лиц. Это подтверждает и большее число положительных ответов среди жителей предгорья (46,9 %), а также у лиц старшего возраста (40 %).
Возможно это явная психическая аномалия, для своего подтверждения требующая уточнения степени родства всех остальных с теми, у кого погибли ближайшие родственники, поскольку это очень субъективный фактор именно в реалиях Кавказа, где родственными отношениями связаны целые поселки. Тем не менее, ответы на этот вопрос свидетельствуют о глубокой личностной включенности опрошенных в события последних лет, в каждой категории опрошенных имеются жертвы среди ближайших родственников.
Следует отметить, что, исходя из ответов на данный вопрос, стал понятен негативный подход жителей предгорья ко многим предыдущим и последующим вопросам: процент личных потерь среди них максимален – 46,9 %. По полу «распределение потерь» примерно одинаково .
Весьма интересным представляется распределение ответов на следующий вопрос: «По Вашему мнению, долго ли будут продолжаться партизанские действия на территории ЧР?» Они носили прогностический характер и свидетельствовали об оценке опрошенными возможной продолжительности боевых действии .
Анализ ответов на этот вопрос показал, что, по мнению респондентов, кризисная ситуация приняла затяжной характер, о чем свидетельствует большое число затруднившихся ответить на этот вопрос (36,8 %) и ответов типа «будут периодически вспыхивать в течение неопределенного времени» (36,8 %). При этом количество опрошенных, настроенных оптимистически и считающих, что партизанские действия будут продолжаться до конца года, незначительно. Можно предположить, что люди, ответившие таким образом, просто не в состоянии делать особых прогнозов на будущее.
В целом по массиву получены следующие ответы: «до конца года» – 5,7 %; «до лета следующего года» – 7,1 %; «два года и более» – 13,5 %; «будут периодически вспыхивать в течение неопределенного времени» – 36,8 %; «затрудняюсь ответить» – 36,8 %. Следовательно, в нынешних условиях только 5,7 %, или только каждый двадцатый, ждет «окончания смуты» до конца года; 7,1 %, т.е. каждый четырнадцатый, «дает срок» до лета последующего года, скептически оценивая эффективность противодействия федеральных войск, но уже 13,5 %, или каждый седьмой, называет более пессимистическую цифру – «два года и более». Наконец, самое главное. 36,8 %, по сути каждый третий предполагает, что состояние хаоса на территории Чеченской республики сохранится неопределенный срок.
Таким образом, наихудший прогноз сценария развития событий с незначительными колебаниями превалирует у всех. В то же время, предметом дополнительного исследования должно стать большое число людей, не высказавших свое мнение: среди жителей гор и предгорья их 48,7 % и 45,9 % соответственно; среди респондентов с неполным средним и средним образованием – 48,1 %; в числе лиц в возрасте от 30 до 49 лет – 40,4 %, а старше 50 лет – 60,0 %. В качестве возможной причины можно указать на известный скептицизм людей в отношении «решаемости» данного вопроса.
То, что среди наиболее лояльной равнинной части доминируют 38,2 % сторонников варианта «перманентного противостояния» и примерно столько же «затруднились» ответить на данный вопрос, означает, что и они тоже испытывают смутное беспокойство перед будущим, говорит об их более чем призрачных надеждах на скорое урегулирование ситуации.
Исследование показало, что женщины более оптимистичны (14,7 % из них надеется на окончание противостояния до конца года против 4,6 % у мужчин). Они также менее склонны считать реальной перманентность нынешнего состояния (23,5 % против 38,5 %), но почти половина воздержавшихся среди них (47,1 %) не выражает больших надежд на скорое уменьшение уровня враждебности как внутри, так и вне республики.
Наибольшая группа вопросов касалась поиска возможных путей выхода из сложившейся ситуации, которую, судя по ответам на предыдущие вопросы, считают «тупиковой» подавляющее число опрошенных.
Ответы на первый вопрос данного блока: «Как Вы считаете, нужна ли процедура примирения между федеральными властями и представителями чеченского народа?» (приложение, таблицы 11, 12, 13), показали, что примерно две трети всех респондентов (60,7 %) считают необходимым проведение специальной процедуры примирения между федеральными властями и представителями чеченского народа. Среди поддерживающих такое решение в основном жители гор и предгорья (61,5 % и 61,9 % соответственно), лица со средним специальным и высшим образованием (70,6 % и 63,2 % соответственно), молодежные и средние возрастные группы (64,9 % и 61,5 %), а также мужчины (62,4 %).
Отрицают необходимость такой процедуры 17,8 % в целом по массиву. Такое распределение ответов на данный вопрос можно трактовать следующим образом: или такая процедура не нужна, поскольку и без нее «все образуется», или возможность примирения исключается вовсе.
Внушает известный оптимизм, что 60,3 % участников опроса верят в установление взаимопонимания между властями двух уровней федерации.
Достаточно высокий процент (21,9 %) испытавших затруднения с ответом говорит о том, что еще не до конца осознается очевидный факт «спровоцированности» затянувшегося конфликта. Он был инициирован между властями на региональном и федеральном уровнях, а не между народами, которых «втянули» в губительную междоусобицу националистического окраса.
Анализ ответов жителей предгорья выявил значимые отличия в оценке путей разрешения затянувшейся конфронтации по сравнению с другими категориями населения. За 28,2 % ответов «нет» жителей горной части может скрываться острая неприемлемость какого-либо примирения вообще. В то же время очевиден «позитивный» настрой у лиц со средним специальным образованием, что выразилось в минимальном проценте ответов «нет» (15,5 %) в данной подгруппе. Существенный процент ответов «нет» (33,3 %) при относительно минимальном числе ответивших «да» (40,0 %) и высоком проценте воздержавшихся (26,7 %) у лиц старше 50 лет объясняется, как уже было отмечено, трагической вовлеченностью в события. Можно также сказать, что женщины меньше верят в необходимость специальной процедуры, нежели мужчины.
Следующий вопрос: «Как вы думаете, какие дополнительные пути урегулирования создавшейся ситуации наиболее приемлемы?» служит органичным дополнением к предыдущему.
Ответы показали, что практически половина всех опрошенных (52,2 %) стоит на «цивилизованных» позициях, справедливо полагая, что необходимы именно переговоры между федеральными властями и представителями чеченского народа. Однако следует отметить, что открытым остается вопрос: Какие люди конкретно являются представителями чеченского народа?
Необходимо подчеркнуть, что от 10 до 15 % в среднем по массиву высказываются за нетрадиционное решение данной проблемы. Так, за «взаимное покаяние федеральных властей и представителей чеченского народа» и «примирение по обычаям гор» выступают 12,8 % и 15,5 % соответственно. За первый вариант – больше представителей молодежи (19,6 %), а за второй – лиц со средним образованием (18,8 %) и старше 50 лет (26,7 %).
Важно обратить внимание на значительный процент «затруднившихся ответить» – 26,3 %.
Более всего позицию о необходимости поиска других дополнительных путей урегулирования конфликта поддерживают жители предгорья (40,6 % ответов), лица старшего возраста (13,7 % ответов) и женщины (32,4 %).
Как показал анализ, сторонников «покаяния и примирения…» больше всего среди жителей гор (17,9 % и 28,2 %), в числе лиц старше 50 лет (20,0 % и 26,7 %). 67,1 % лиц со средним специальным образованием — за переговоры. Это и контингент в возрасте до 50 лет (55,7 % и 54,7 % соответственно). Он тоже же в малой степени «уповает» на взаимное покаяние. Практически аналогичное распределение ответов среди людей в возрасте до 29 лет (19,6 %) и старше – 30 -49 лет (20,0 %). Лица самой старшей возрастной группы в очередной раз «продемонстрировали» усталость и неверие в позитивные перемены. Особенно пессимистичны оценки возможностей урегулирования среди женской части опрошенных, в частности, женщин, «затруднившихся ответить» – 41,2 % .
На следующий вопрос данного блока: «Как вы считаете, многие ли Ваши соотечественники будут сотрудничать с представителями федеральных властей в Чечне?» получено следующее распределение ответов (приложение, таблицы 17, 18, 19): 1) большинство – 28,6 %; 2) примерно половина – 26,2 %; 3) меньше половины – 27,2 %; 4) затрудняюсь ответить – 18,0 %.
Достаточно значим процент затруднившихся ответить на данный вопрос. Так, 18,0 %, или почти каждый пятый, не смогли дать свою оценку столь сложному вопросу, как сотрудничество с представителями федеральных властей в Чеченской республике чеченского народа. 27,2 % «пессимистов», считающих, что с представителями федеральных властей смогут сотрудничать меньше половины населения, заставляют задуматься о причинах этого явления. Так, возможно, насколько оправданным будет доверие к тем, кто «прислан» Президентом России и Правительством РФ «восстанавливать» республику.
Одним из вопросов, уточняющих мнения опрошенных относительно возможности урегулирования российско-чеченского конфликта явился следующий: «Как Вы считаете, нужны ли изменения в Конституции РФ, учитывающие обычаи и традиции различных народов?»
Ответы на этот вопрос распределились следующим образом: положительно или отрицательно ответили примерно поровну всех опрошенных (38,0 % и 35,0 % соответственно), а практически четверть всех респондентов затруднилась дать однозначный ответ (26,9 %).
Анализ распределения ответов относительно структуры респондентов показал, что позицию «да» выбрало большинство жителей предгорья (61,5 %), примерно половина лиц с высшим образованием (49,1 %), значительная часть опрошенных из средней и старшей возрастной группы (44,1 % и 46,7 % соответственно), а также женщины.
Так, процент женщин (44,1 %), высказавшихся за определенные изменения, превышает соответствующий показатель среди мужчин (37,3 %); среди них также меньший процент (20,6 %) затруднившихся ответить. Надо отметить довольно высокий процент ответов «нет» у лиц со средним специальным образованием (41,2 %) и среди людей в возрасте до тридцати лет (42,3 %) .
На уточняющий вопрос «Какие конкретно нужны изменения в Конституции РФ?» большая часть опрошенных (53,9 %) не нашла адекватного ответа (приложение, таблица 23).
Так, из общего числа ответивших на этот вопрос (46,1 %), 6,4 % считают, что «нужно разрешить соблюдение национальных обычаев», а 2,4 % -«определить права человека по национальному вопросу». Среди прочих вариантов выбирались следующие: лучше обозначить национальную политику (0,7 %), узаконить ношение национального оружия (0,3 %), учитывать менталитет региона проживания (0,3 %), разрешить жить по законам шариата (0,3 %).
Следует отметить, что от респондента требовалась как определенная подготовка в плане конкретизации предложений, так и способность изложить свою точку зрения на бумаге в непростой обстановке при заполнении анкеты: одно дело обвести вариант ответа или вписать фамилию, которая «на слуху», и совсем другое – изложить на бумаге свое понимание улучшения Основного Закона. Именно данным обстоятельством во многом можно объяснить высокий процент не ответивших.
Как уже отмечалось, в основном, отмечены два варианта: «разрешить соблюдение обычаев» и «определить права человека по национальному вопросу». Первый выражает непростые реалии отношений между поколениями в республике, поскольку актуальной проблема соблюдения обычаев становится при обострении конфликта «отцов и детей». Ввиду специфичности ситуации в республике национальный вопрос не только попал на значимую позицию, но и оказался «совмещенным» с правами человека — нарушаются права человека только одной национальности, поскольку «других просто нет».
Следующим, достаточно значимым вопросом анкеты был: «Хотели бы Вы вернуться в места прежнего проживания?», поскольку отрицательный ответ на него предполагает решение человека устраиваться вне пределов своей «малой родины», и все дальнейшие вопросы приобретают для него не столь острый характер.
На данный вопрос утвердительно ответили 60,6 % респондентов, отрицательно – 20,5 %, а 18,9 % выбрали позицию «затрудняюсь ответить». Такое распределение ответов можно объяснить следующим образом. Большинство чеченцев хотят вернуться в места прежнего проживания, предполагая, что, рано или поздно, военный конфликт будет исчерпан. Скорее всего, эти же практически две трети опрошенных хотят внести посильный вклад в возрождение Чечни. 20,5 %, возможно, уже нашли себе применение в других регионах России, а довольно высокий процент не определившихся свидетельствует о том, что люди не могут оценить для себя всех перспектив развития ситуации.
Довольно высокий процент «колеблющихся» (примерно пятая часть опрошенных – 18,9 %), можно объяснить психическими особенностями личности. Не исключена возможность, что как только обстановка «изменится к лучшему», они примкнут к первой группе. В то же время, ответ «нет» 20,5 %, не следует трактовать как «никогда и ни при каких обстоятельствах».
Анализ распределение ответов на данный вопрос в зависимости от места жительства опрошенных не показало значимых различий. 61,4 % людей с высшим и незаконченным высшим образованием (чуть более половины) «хотят вернуться»; четвертая часть — «нет»; одна пятая «будет определяться в зависимости от ситуации». Следует отметить «нежелание» вернуться на прежние места обитания у одной трети лиц до тридцати лет, что, вероятно, породит для республики кадровые проблемы в будущем. Сегодня молодые люди находятся «между двух огней», с одной стороны, «непримиримые» всячески их вербуют и принуждают к сотрудничеству, а, с другой стороны, и «федералы» видят в них потенциальных боевиков и не стесняются в своих подозрениях.
Для текущего времени максимальный процент желающих вернуться среди лиц не только трудоспособного, но и профессионально самого производительного возраста внушает значительный оптимизм: будет кому восстанавливать и развивать экономику республики. Естественно, что среди старшего поколения каждый второй желает остаться, каждый четвертый испытывает не определился и только каждый пятый хочет уехать. Необходимо отметить, что при нормализации обстановки они все предпочтут жить на своей земле.
Женщин, желающих вернуться значительно меньше, чем мужчин. Этот факт говорит об имеющемся, но пока еще не в полной мере востребованном женском потенциале в нормализации обстановки в республике. Природный консерватизм и осторожность женщин должны найти отражение и в мировосприятии мужской части населения. При первых же позитивных шагах каждая из четырех затруднившихся ответить примкнет к желающим вернуться .
Ответы на вопрос «Кто из лидеров чеченского народа, по Вашему мнению, лучше всего выражает его интересы в настоящее время?» позволили выявить рейтинг популярности известных чеченских лидеров у их соотечественников.
Так, среди лидеров чеченского народа, которые лучше всего выражают его интересы в настоящее время, в первую четверку, по значимому количеству ответов вошли: Кадыров (19,5 % ответов), Гантамиров (10,1 %), Хаджиев (6,7 %), Аслаханов (6,1 %), Масхадов (2,7 %). То есть, из 13 названных фамилий лишь четверо «пересекли планку политической легитимности в 5 %». За Масхадова высказались 2,7 % опрошенных. Сайдулаев и Хасбулатов «получили» по 2 % ответов.
Явным лидером является нынешний глава администрации в чеченской республике (19,5 %), опережающий ближайших соперников практически на 10 пунктов. За ним, также со значимым отрывом, от ближайших кандидатур, следует Гантамиров – 10,1 %. Хаджиев – 6,7 % и Аслаханов – 6,1 % находятся почти на одном уровне популярности. Со значительным отрывом следует четверка: Завгаев – 3 %; Масхадов – 2,7 %; Сайдулаев М. – 2,4 %; Хазбулатов – 2 %. Все фамилии, за исключением Сайдулаева, «на слуху» и муссируются СМИ.
В числе прочих были названы Арсанов, Чатаза Кунта-Хаджи, Басаев, Дасаев, Дузаев, Мухаев. Обращает на себя внимание низкая популярность боевых командиров среди населения Чечни.
Важно, что 37,4 % опрошенных отметили позицию «никто». Кроме того, при анализе корреляции распределения ответов в соответствии со структурой респондентов именно по этой позиции выявлены наиболее значимые различия выявлены по позиции «никто». Так, ее выбрали 64,1 % жителей гор и 53,1 % предгорья, большинство лиц со средним образованием (57,0 %) и из возрастной группы от 30 до 49 лет (46,9 %). За кандидатуру Кадырова «проголосовала» одна пятая жителей гор и предгорья и одна треть лиц со средним специальным образованием (29,4 %). За Гантамирова большинство жителей равнин – 11,9 %, лиц с высшим образованием – 17,5 % и женщин – 11,8 %. Значительных различий в ответах выделенных категорий опрошенных по другим кандидатурам не выявлено.
Список формировался самими респондентами и он показателен в самом существенном: 37,4 % из них, то есть больше трети, не видят для себя человека, способного на текущий момент выразить интересы всего народа.
Только молодежь до тридцати лет все свои надежды связала с действующим главой администрации в республике, отдав приоритет перед позицией «никто» (33,0 % против 19,6 %). Можно сказать, что этот факт значим: ведь именно эти люди будут через короткое время определять лицо республики, а они делают ставку на конкретную личность и настроены на сотрудничество с центральной властью .
Ответы на последний вопрос анкеты «Назовите чеченских лидеров, которые, по вашему мнению, могли бы сыграть главную роль в возрождении Чеченской республики?» получили распределение, практически аналогичное предыдущему (приложение, таблицы 28,29, 30).
Чуть меньше трети опрошенных (32,3 %) выбрали позицию «никто» (из них 64,1 % жителей гор и половина жителей предгорья). 14,5 % «отдали свои голоса» Кадырову, 10,4 % Гантамирову, 10,1 % Хасбулатову, 7,1 % Аслаханову и 5,1 % Сайдулаеву. Распределение ответов в соответствии со структурой респондентов примерно соответствует предыдущему.
Относительный «успех» Хасбулатову «обеспечили» жители равнины, добавив ему 10 пунктов — 12,4 %, хотя и предгорье «увеличило» его показатель ровно в два раза — до 6,3 %. Ему отдали свои голоса люди с высшим и незаконченным высшим образованием, почти уравняв его с «лидером». Его также «предпочли» люди в возрасте от тридцати до 50 лет и женщины. Также ровно в два раза данная категория «снизила» свои симпатии к Хаджиеву; Сайдулаева поддержало старшее поколение.
В целом, такой характер ответов на последние вопросы интервью свидетельствует о том, что боевые командиры утратили свою популярность, многие известные «руководители» — тоже, а мнение относительно нового лидера, могущего сыграть решающую роль в возрождении Чеченской республики, выражающего интересы всего народа, еще не сложилось.
3.2.2. Государственное строительство и формы правления в Чеченской республике
Вопросы, ответы на которые были проанализированы выше, предварили группу вопросов, направленных на изучение мнения опрошенных относительно идеи отделения Чечни от российской Федерации, о принципах государственного строительства в республике и наиболее приемлемых формах правления, а также возможности жить по законам шариата.
Следует принять во внимание, что проблемы государственного строительства, соблюдения законности не только чеченские, а общероссийские проблемы, стоящие в Чечне особенно остро.
Ключевым из следующей группы вопросов стал: «Как вы относитесь к идее отделения Чечни от Российской Федерации?» Анализ ответов на этот вопрос показал, что лишь 13,8 % опрошенных положительно относятся к «идее отделения», две трети (69 %) из них – отрицательно и 17,2 % не могут четко обозначить свою позицию. Такое распределение ответов свидетельствует об уменьшении популярности сепаратистских настроений, бессмысленности продолжения военных действий, которые самым отрицательным образом сказываются на социально-экономическом положении коренного населения республики. За эти десять лет люди понесли лишь тяжелые потери, но ничего не приобрели. В то же время, они могут сравнивать, когда видят более стабильную жизнь в соседних регионах РФ.
Корреляционный анализ показал, что значимые отличия в количестве ответов по позиции «положительно» выявились по территориальному признаку: среди жителей гор (17,9 %), предгорья (21,9 %) и равнины (11,9 %). Последних оказалось практически в полтора раза меньше, чем первых и в два раза меньше, чем вторых. А также между лицами со средним образованием (19,5 %), старшего возраста (20,0 %) и женщинами (26,5 %).
Среди жителей предгорья наибольший процент «сторонников отделения» (21,9 %) и затруднившихся ответить (12,5 %). В кругу лиц со средним специальным образованием процент сепаратистов минимален (4,7 %), как и затруднившихся ответить, но максимум «противников отделения» – 84,7 %. Среди лиц с незаконченным средним и средним образованием высок процент затруднившихся ответить (19,5 %). «Сторонников отделения» с незаконченным высшим и высшим образованием — по 19,3 % (практически каждый пятый) .
В качестве контрольного к этому вопросу был задан следующий вопрос: «Как Вы думаете, многие ли Ваши соотечественники поддерживают идею отделения Чечни от Российской Федерации?» Из таблицы 34 видно, что в целом по массиву, наибольшее число ответов получила позиция «меньше половины» (45,5 %). То, что идею отделения Чечни поддерживают «больше половины» соотечественников высказали в три раза меньше опрошенных (15,8 %). Так же, как и при ответах на предыдущий вопрос, высок процент затруднившихся ответить (16,5 %), что можно соотнести с боязнью дать конкретное суждение по общему числу соотечественников, отвечать за все население. Следует отметить, что полученные ответы отразили оценку степени совпадения взглядов респондентов с мнением значимого для себя окружения, которое ответивший как бы «распространяет» на весь народ.
Как показывает анализ, только 15,8 % , то есть лишь каждый шестой из общего числа опрошенных, предполагают, что сепаратисты составляют достаточное число людей (больше половины), которое требуется для легитимного выхода Чечни из состава РФ. Данная позиция практически «исключает» для Чеченской республики конституционный путь обретения независимости. Чуть больше одной пятой респондентов (22,2 %) считает, что народ «расколот» на две равные части. Это также можно рассматривать в качестве негативного варианта ответа, означающего прогноз на состояние длительной конфронтации. И примерно каждый второй (45,5 %) уверен, что число сторонников независимости «меньше половины», то есть, фактически они признают необходимость мирного урегулирования конфликта.
Как и по другим проблемным вопросам, наиболее пессимистичными с точки зрения сохранения целостности РФ выглядят оценки жителей предгорья и гор — из них ответили, что больше половины их соотечественников поддерживают идею отделения Чечни от РФ 18,8 % и 17,9 % соответственно. Примерно каждый пятый опрошенный (из данной подструктуры) оценивает число сторонников и противников отделения как равное. В то же время, лишь чуть меньше половины всех опрошенных, независимо от принадлежности к тому или иному месту проживания, оценивают число сторонников отделения как «меньше половины».
Среди лиц с незаконченным средним и средним образованием можно констатировать максимум «пессимизма» (20,8 % отметили позицию «больше половины»), у респондентов с высшим и незаконченным высшим образованием процент аналогичных ответов несколько меньше (15,8 %). Лица со средним специальным образованием дали абсолютный минимум ответов по позиции «больше половины» (7,1 %) и абсолютный максимум — по варианту ответа «меньше половины» (54,1 %).
Существенный негативизм выразили опрошенные старше 50 лет: больше всего людей именно из этой группы (20,0 %) выбрали вариант «больше половины», и меньше – варианты «примерно половина» (13,3 %), а также «меньше половины» (33,3 %). Среди них большинство, отметивших графу «затрудняюсь ответить» (33,3 %). Как ни странно, редка оценка варианта «больше половины» среди молодых респондентов (13,4 %). В то же время, внушают надежду оценки людей самого дееспособного возраста (30-49 лет): на позицию «больше половины» указало 16,8 %, на позиции «примерно половина» – 20,1 % и «меньше половины» – 47,5 % из них. Значительное число женщин, в отличие от мужчин, выбрали негативный вариант «больше половины» (29,4 % против 14,1 %), они же минимально оценили позицию «примерно половина» (11,8 % против 23,6 %) .
Наиболее значимым среди анализируемой группы стал вопрос: «Каким вам видится будущее Чеченской Республики?» (приложение, таблицы 37, 38, 39). Ответы на него в целом по массиву распределились следующим образом: «Чечня – суверенная республика в составе РФ» – 77,4 % ответов, «Чеченская республика – независимое государство» – 14,8 % ответов, «возможно сосуществование двух государственных образований на территории Чечни…» – 7,4 %. Число «не определившихся» незначительно – 0,3 %.
Такой характер ответов свидетельствует о том, что подавляющее число опрошенных выступает за статус Чечни вовсе не как независимого государства, а в качестве суверенного образования в составе РФ (возможно, что наподобие Татарстана).
Наибольшее количество опрошенных, поддерживающих идею нахождения Чечни в качестве суверенной республики в составе РФ среди жителей равнины – 80,1 %, а меньше среди населения предгорья – 65,6 %, молодежи и лиц со средним специальным образованием (85,9 %), а также из средней возрастной группы. Реже всего одобряют названную позицию — люди с высшим образованием — 68,4 % и старшего возраста (60,0 %). Показателен высокий процент лиц с высшим образованием, поддерживающих гипотетическую возможность существования двух государственных образований (однако сама такая возможность ставится под сомнение и нуждается в комментариях сведущих специалистов).
В целом ответы на этот вопрос предполагают гражданскую самоидентификацию респондента, степень личной ответственности и субъективной оценки реальных альтернатив государственного и социального устройства республики как в ближайшее время, так и на отдаленную перспективу. Возможно, что именно принимая во внимание не только собственные амбиции, но и интересы будущих поколений, большинство опрошенных высказалось за «суверенную республику в составе РФ» (77,4 %). Если учесть, что подавляющее большинство респондентов — чеченцы, то столь массовое обретение государственного образа мышления и победу здравого смысла, можно однозначно объяснить продолжающейся разрухой, которая заставила даже самых убежденных сторонников суверенитета осознать, что из нынешнего критического состояния республика сможет «выйти» только в составе большого государства. Для этого достаточно трезво соотнести оценить масштабы потерь и дивидендов для обычных жителей.
Тем не менее, необходимо подчеркнуть, что понятие «суверенная республика в составе РФ» — это скорее образ, который каждый себе представляет в меру своих способностей и ожиданий. Потому что сегодня это понятие не только не «прописано» законом. Оно не обозначено реальными отношениями между центром и республикой. 77,4 % респондентов, выступающих «за», реально говорят о том, что настоящее положение их не устраивает, они жаждут перемен. 15 % «входят в разряд» тех, кто реально поддерживает противостояние или еще не окончательно определился в своей позиции.
Необходимо отметить, что 7,4 % респондентов не полностью отдают себе отчет в том, что им был предложен исчерпывающий перечень вариантов решения проблемы государственного строительства в Чечне.
Большинство сторонников как «отделения», так и «разделения» ЧР (позиция 3) среди жителей гор и предгорья. Однако следует отметить, что «горцы», это не только сторонники «отделения», но и приверженцы сложившегося, устоявшегося уклада жизни, в которую цивилизация и политика вносят сегодня деструктивные элементы. Чеченские старожилы, старейшины, возможно, отстаивают не только суверенитет республики, а и свою собственную независимость. Поэтому 7,4 % из них выступают за возможное существование горного образования в качестве добровольно-осознанной резервации. Это их позиция, которую нужно учитывать, поскольку это не только ностальгия и неспособность вписаться в чуждую социальную среду, но и потребность каждого нормального человека, у которого понятие Родина связано с конкретным местом своего рождения.
Корреляции ответов опрошенных в зависимости от места жительства, образовательной и возрастной структуры, а также от пола нуждаются в дополнительных комментариях. Как и предполагалось, самый высокий процент респондентов, выступающих за «суверенную республику в составе РФ» среди жителей равнины (80,1 %), то есть преимущественно это жители городов. Лишь каждый девятый (11,5 %) из них выступает за независимость. В число сторонников «экзотического» варианта решения проблемы государственности: «два независимых государства…» входит каждый двенадцатый (8,0 %) из данной группы опрошенных.
Вполне объяснимо желание каждого третьего жителя предгорий (31,1 %) и пятого жителя гор (20,5 %) стать гражданином «независимого государства», поскольку даже чисто территориально они достаточно «далеки» от цивилизованного уклада жизни вообще. Достаточно высокий процент сторонников третьего, «экзотического» варианта, — среди лиц с незаконченным высшим и высшим образованием и в возрасте старше 50-ти лет (60,0 %), -можно объяснить их стремлением вернуться к нормальной жизни.
На фоне таких ответов показателен высокий процент (18,2 %), выступающих за «ЧР как независимое государство» среди респондентов с незаконченным средним и средним образованием. Следует отметить и рост популярности этого варианта по мере перехода к старейшей части опрошенных (26,7 %). Интересно также, что женщины, несколько чаще, чем мужчины (17,6 % женщин против 14,4 % мужчин) продолжают «уповать на независимость». С учетом того, что за последнее десятилетие «развитие» относительного качества жизни для основной массы населения шло в противоположном от благополучия направлении, возможно у многих еще сохраняется в сознании убеждение, что их «обделяют» другие народы.
Распределение ответов на следующий вопрос: «Как Вы думаете, какие формы правления приемлемы для Чечни?» показало, что примерно две трети опрошенных (61,3 %) выступает за президентскую форму правления. Число сторонников парламентской республики и затруднившихся ответить примерно одинаково (16,2 % и 17,5 % соответственно). Примечательно, что количество приверженцев теократической формы правления (когда вся власть сосредоточена в руках духовенства) — крайне незначительно – 5,1 %.
Как показал анализ, особую трудность данный вопрос вызвал у жителей предгорья: хотя большинство из них поддерживает президентскую форму правления (37,5 %), в то же время, число «затруднившихся ответить» весьма значительно.
Интересно также отметить, что парламентская форма правления пользуется большей популярностью среди лиц с высшим образованием (28,1 % по сравнению с 16,2 % в среднем по массиву), а теократическая — у людей старшего возраста (13,3 % по сравнению с 5,1 % в среднем по массиву).
Важен минимальный процент сторонников клерикализма — 5, 1 %, который можно объяснить не столько убеждениями в анахроничности данной формы правления, сколько результатами действий «предыдущих» властей. Республика успела познать итоги шариатского суда и образования: средневековые публичные казни (причем не только заложников) и молодежь, пять и более лет не сидевшая за школьной партой — это общеизвестная реальность.
В то же время, нельзя не учитывать, что ислам для чеченцев больше обряд, традиция, религиозная самоидентификация, нежели осознанная истинная вера, к которой, впрочем, приобщаются все больше. Шариатский суд – религиозный устав, закон, регламентирующий общественную и бытовую жизнь. Это попытка дать хоть какую-то норму для общества, где царил произвол и анархия. Чеченские «сепаратисты» при помощи его пытались структурировать, строить чеченское общество на волне национально-религиозного подъема. Но ислам (арабское – покорность) и его шариатский суд не пришлись, да и не могли придтись по нраву независимому, индивидуально понимающему свободу духу чеченцев.
Респонденты (16,2 %), высказавшиеся за парламентскую республику, имеют критический взгляд на происходящее. Практически такое же количество людей (17,5 %) «пребывает в сомнении».
В относительно большей степени затруднились дать ответ на данный вопрос жители гор и предгорья (25,6 % и 34,4 % соответственно); лица с неполным средним и средним образованием (25,3 %), — возможно вследствие недостаточно высокого уровня образования; лица старшего возраста (26,7 %), — может быть, под влиянием усталости от негативного жизненного опыта последних лет, не внушающего большого оптимизма в отношении действенности различных форм правления, а также женщины (26,5 %) с их традиционной осторожностью в оценке любых перемен.
Уровень образования сказался на максимальном проценте выступивших за парламентскую республику среди лиц с высшим и незаконченным высшим образованием – их 28,1 %.
Но все же, если же исходить из реалий сегодняшнего положения ЧР, когда необходима даже не президентская, а близкая к диктатуре форма правления, то наиболее близко подошли к адекватной оценке необходимой формы правления респонденты со средним специальным образованием. Среди них максимален процент (71,8 %) сторонников президентской формы правления, и минимальны проценты приверженцев двух других предлагаемых вариантов ответов (12,9 % и 5,9 % соответственно) .
Наконец, последний вопрос: Считаете ли Вы, что чеченский народ должен жить по законам шариата? был направлен на изучение возможности преобладания светских или религиозных установок в регуляции общественной жизни в Чеченской республике. Как видно из таблицы, в целом по массиву, утвердительно ответили на этот вопрос 14,5 % опрошенных, отрицательно – 70,3 % и 15,2 % выбрали позицию «затрудняюсь ответить». Нельзя не отметить значительное число положительных ответов у жителей предгорья (чуть более одной трети – 34,4 %) и у лиц старшего возраста (26,7 %).
Таким образом, свыше двух третей опрошенных говорят «нет» законам шариата. Следовательно, для подавляющего числа коренных жителей Чечни очевидно, что Чеченская республика, живущая по законам шариата, обречена на дальнейшую эскалацию напряженности в отношениях с соседями, на противостояние культурам окружающих народов. Это послужит окончательным разрывом с цивилизованной культурой, уже ставшим причиной фактической деградации социальной жизни, так и производственного потенциала республики. Интересно, что 96,3 % – истинно верующие мусульмане, для которых — шариат естественная норма жизни, однако 14,5 % из них выступают за то, чтобы законы шариата стали государственными .
В целом, выявленное единогласие почти всех категорий опрошенных по такой ключевой для будущего всего Кавказа проблеме, вызывает вопрос: за счет каких факторов фактически к нулевому результату сведено влияние всех лет жизни республики по религиозному канону? Почему большинство жителей равнины (71,2 %), людей со средним специальным (78,8 %), незаконченным высшим и высшим образованием (71,9 %), лиц в возрасте до 49 лет (73,2 и 72,1 %), мужчин (71,1 %) и женщин (64,7 %) «не поддерживают» шариат?
Возможно потому, что в Чечне главенствовали не религиозные (мусульманские нормы), а произвол тоталитарной власти «победителей» 1996 года. К людям приходили и говорили: мы построим исламское государство. Через год у вас здесь будет Саудовская Аравия. Обещали им «золотые краники с верблюжьим молоком». Так убивали народ…
Итак, проведенный опрос показал, что 77,4 % чеченцев еще в 2001 г. высказались за Чечню, как суверенную республику в составе Российской Федерации. Целесообразно отметить, что, судя по оценкам чеченских экспертов, в настоящее время этот процент имеет тенденцию к росту, а об его истинном значении позволит судить референдум.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
История насчитывает несколько этапов противостояния России и Чечни, когда на территории последней предпринимались попытки создания независимого исламского государства. Первым крупным этапом противостояния России и Чечни стала Первая Кавказская война (1818 – 1864 гг.), вторым – революции и гражданская война в России в начале XX века, а третьим – российско-чеченский конфликт конца прошлого столетия.
События в Чечне, имевшие место в последнее десятилетие XX века и продолжающиеся поныне, можно классифицировать как внутригосударственный военный конфликт, который носит ярко выраженный политический характер. Чеченская сторона, представленная Д. Дудаевым и его последователями, стремилась к отделению Чечни от России, а Россия, со своей стороны, боролась за сохранение своей целостности и нерушимости своих границ. При этом политическая борьба велась не только между отдельным субъектом РФ и Федерацией в целом, шла борьба за власть и внутри самой Чеченской Республики.
Аналогию его развития можно увидеть, анализируя и обобщая, с социологической точки зрения, исторические факты и события, имевшие место на протяжении всей истории российско-чеченских отношений. Как и прежде, он обусловлен многообразными объективными (внешними и внутренними), а также субъективными причинами.
Значительная часть из них неизбежно оказалась связанной с нестабильностью социально-политической ситуации в России, которая обычно обуславливает обострение межнациональных отношений на всей ее территории. Тем не менее, решающим фактором нового витка противостояния между Россией и Чечней явилось отсутствие знаний об общем и особенном в становлении чеченского этноса, специфики этнополитического развития Чеченского региона, особенностей «регулирования» российско-чеченских отношений.
В ходе данного конфликта обе стороны нарушили нормы, регламентированные международным правом и Конституцией РФ, проигнорировали мнение российского и чеченского народов. Во многом это стало возможным в связи с отсутствием правовой основы урегулирования и разрешения внутренних конфликтов, в том числе, вооруженных и военных, отсутствием реальной, правовой схемы действий по привлечению к ответственности виновных в нарушении норм права.
Как в прежние, смутные времена, российско-чеченская война не принесла ни процветания, ни мира народам Чечни, а для России она обернулась колоссальными человеческими жертвами, политическими, экономическими и моральными потерями.
Население России и Чечни отвергает развязанную войну. Свидетельством тому во многом являются опросы общественного мнения, согласно которым подавляющее большинство жителей России против насильственных методов решения столь затянувшегося конфликта. О реальных сдвигах в сознании коренных жителей чеченского народа также можно судить по результатам социологических исследований, в которых автор принимал непосредственное участие.
Исследование показало, что, безусловно, война в Чечне, как и действия федеральных властей по наведению конституционного порядка в республике не вызывает одобрения у самого чеченского народа, в ее ходе понесены значительные человеческие потери, а военный конфликт, по мнению опрошенных, приобрел затяжной и непредсказуемый характер.
По мнению большинства опрошенных, наиболее приемлемый путь урегулирования сложившейся ситуации – переговоры; значительное количество чеченцев выразили готовность сотрудничать с представителями федеральной власти. Многие жители республики хотят вернуться на прежние места проживания, когда ситуация стабилизируется. Они же не поддерживают «боевых командиров», наибольшей популярностью у них пользуются легитимные представители центральной власти.
Большинство населения чеченской республики (77,4 %) не поддерживает идею отделения Чечни от Российской федерации, высказывается за «Чечню в качестве суверенной республики в составе РФ», наиболее приемлемой признает президентскую форму правления и отрицает возможность жить по законам шариата.
К чеченцам, высказавшихся за Чечню как «суверенную республику» в составе Российской Федерации, надо добавить и подавляющее число голосов «за» тех, кто сегодня проживает за пределами республики на территории РФ, по сути, уже сделавшими свой выбор.
Эти данные подтверждают результаты недавнего опроса чеченских экспертов, проведенного автором.
События октября 2002 г. убедительно доказали, что вести переговоры с террористами о независимости Чечни нельзя. Следовательно, нужно искать приемлемые для всех модели урегулирования конфликта. Чисто теоретически их три.
Первая модель – это контролируемая боевиками независимая Ичкерия. Это, безусловно, неприемлемо. Чечня не сможет существовать как независимое государство, поскольку неминуемо возникнут внутренние противоречия, активизируются территориальные притязания со стороны ее ближних и дальних соседей.
Вторая модель – Чечня в составе РФ, но за строгим кордоном. Этот вариант был практически реализован в конце 90-х гг. XX века, но ни к чему хорошему не привел: блокпосты оказались прозрачными, а внутри кордона творился беспредел. На самом деле, возможность создать изоляцию Чеченской республики, блокировать ее — преступный политический блеф. У России нет ни материальных, ни воинских формирований, чтобы обеспечить нерушимость границ по всему периметру данной территории. Даже при наличии воинского контингента, блокпостов, военного режима возможны продолжительные рейды бандитских формирований вглубь российской территории.
Третья модель – Чечня в составе РФ с особым экономическим статусом, полноправный субъект Российской Федерации. Именно эта модель представляется наиболее совершенной. Она и обозначает путь мирного политического решения российско-чеченского конфликта.
Механизм реального политического урегулирования ситуации в Чечне – в намеченном референдуме и переговорах с теми, кто способен мыслить и действовать в отрыве от финансовых и империалистических спонсоров и понять бессмысленность вооруженной борьбы в чужих интересах, по навязанным зарубежным сценариям.
Всякая война должна закончиться миром. Народам, ввязанным в конфликт, следует дождаться ее неизбежного окончания, а жителям Чечни -сплотиться и не мешать законным руководителям. Им предстоит прекратить военные действия, убрать экстремистов, а затем создать почву для проведения нормальных выборов в органы законодательной и исполнительной власти республики.
Главной задачей всех структур, работающих по урегулированию этого конфликта, является его перенос из не правовой (незаконной) сферы в правовую (законную) сферу. Следовательно, необходимо создать механизм реального функционирования Конституции России на территории ЧР, обеспечив как реализацию прав населения данного субъекта РФ, так и исполнение им обязанностей, возложенных на граждан страны (с той мерой ответственности по закону, которая предусмотрена в случае правовых нарушений в соответствии с Конституцией РФ, УК и УПК РФ).
Чеченский социум неизбежно обретет свою структуру, когда выстроится вертикаль законной власти с ее институтами и атрибутикой и начнется восстановление хозяйства и экономики на основе новых политических и экономических отношений. Этот сценарий развития будет благожелательно воспринят мировым сообществом и вызовет минимум нареканий со стороны ОВСЕ и других международных организаций. Ведь станут соблюдаться либерально-демократические и общечеловеческие ценности, не будут ущемлены права личности на свободный выбор условий жизни. Нужен именно этот вариант развития: регулируемый, прогнозируемый и осуществимый в конкретный отрезок времени, с минимальными издержками как для самого чеченского народа, его соседей, так и для Российской Федерации в целом.
В то же время, необходимо учитывать, что ситуация в самопровозглашенной независимой Чеченской республике еще более драматична, ее почти полностью покинуло русское население, составляющее в 1989 году четверть жителей Чечено-Ингушетии. Сами чеченцы частью также выехали из пределов республики. До событий сентября-октября 1999 года около 45 % жило за пределами Чечни. Нефть, которая должна была обеспечить развитие экономики республики, продовольственное и иные изобилия, оказалась в руках наиболее сильных в военном отношении группировок. Основная же масса населения вынуждена жить в страхе за жизнь, перебиваясь случайными заработками.
Экономическая инфраструктура Чечни разрушена. На восстановление региона потребуются десятилетия и астрономические суммы денег (в условиях мирного времени); население в течение шести лет фактически не занималось народнохозяйственной деятельностью; молодежь и подростки формировались и воспитывались на принципах гражданского непослушания и сопротивления, они адаптировались к условиям военного и криминального режима.
Поэтому, наряду с созданием действенного механизма правового урегулирования российско-чеченского конфликта, необходима декриминализация всех сфер общественной жизни, требуется восстановление экономики республики. Надо дать людям время, чтобы вернуться домой; следует показать, что им хотят помочь восстановить жилье, найти работу, выплатить компенсации. Ведь сейчас десятки тысяч чеченцев вынужденно находятся за пределами своей «малой родины». Для того, чтобы обеспечить активное участие жителей республики в референдуме и выборах, следует принять постановление правительства РФ о возмещении ущерба, о возвращении утраченного имущества. Следует решительно разоблачить тех, кому была выгодна эта война. Именно так должны соблюдаться закон и права человека.
Нужно оказание широкой психотерапевтической помощи гражданам, пострадавшим в чрезвычайных обстоятельствах, то есть, нужна широкая социальная реабилитация и длительная, кропотливая воспитательная работа.
Всеобъемлющая национальная идея для объединения всех чеченцев, для возвращения их на прежние места обитания — это мирная созидательная жизнь в Чечне.
Народ Чечни должен осознать, что пребывание в составе и вне России, чистый ислам и тарикатский путь – это те «разделения», которые уничтожили каждого пятого чеченца, а чеченские экстремисты – разменная карта в игре мировых держав за последний передел мира. Их даже мало интересуют чеченская нефть и ислам, — Чечня для них скорее стратегический плацдарм, они или люди, ничего не понимающие в политике, или откровенные циники, инструменты в чужих руках. Во главе руководства Чечни должен быть жесткий, но действующий в рамках закона человек, поскольку быть законопослушными байками людей не научишь. Демократия — это не свобода слова, а свобода жизни. А для того, чтобы она была в Чечне — надо продемонстрировать волю, навести порядок.
Противостояние России и Чечни никогда не возобновится, если будет укреплена Российская государственность, а сама Россия станет политически и экономически независимой страной, вернет себе утраченный статус великой державы. Чечня станет ощущать себя полноправным субъектом Российской федерации, когда произойдет реальная интеграция российского общества, когда различные этнические группы смогут, вне своих этнических территорий на просторах России, чувствовать себя ее полноценными и защищенными гражданами. А это в нынешних условиях можно обеспечить, лишь поддерживая конструктивный диалог между обществом и властью, вовлекая в этот процесс все новые и новые группы населения. Когда времена диктата Российского государства над обществом и личностью уйдут в прошлое, тогда Россия народы России обретут процветание, а сама страна, наконец, займет свое достойное место среди цивилизованных, демократических государств мира.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Официальные документы, нормативные акты, справочные издания
1. Брук С.И. Население мира. Этнодемографический справочник. – М., 1986.
2. Военно-исторический архив. Архивное дело № 1765.
3. Кодекс Шамиля. – Махачкала, 1992.
4. Конституция Российской Федерации. – М.: Юридическая литература, 1993.
5. Материалы по истории Дагестана и Чечни. Первая половина XIX века. – Махачкала, 1940.
6. Народы России. Энциклопедия / Глав. ред.: В.А. Тишков. – М.: Большая российская энциклопедия, 1994.
7. Низам Шамиля. Сборник сведений о кавказских горцах (ССКГ). Вып. 3. – Тифлис, 1870.
8. Потери гражданского населения в г. Грозный в ходе военных действий (25.11.94 – 15.04.95 г.). Наблюдательная комиссия общественных организаций в зоне вооруженного конфликта в Чечне. Экспертное заключение. – М., Мемориал, 1995.
9. Сборник указов президента Чеченской Республики с 1 июля 1991 г. по 30 июня 1992 г. – Грозный, 1992.
10. Социология межнациональных отношений в цифрах. – М.: ИСПИ РАН, 1996.
11. Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917-1918), Горская республика (1918-1920). Документы и материалы. – Махачкала, 1994.
12. Уголовный Кодекс Российской Федерации. – СПб.: Альфа, 1996.
2. Монографии, научные статьи
13. Абдулатипов Р.Г. Природа и парадоксы национального «я». – М., 1991.
14. Абулова Е.А. Великий Октябрь и национально-государственное строительство на Северном Кавказе // Октябрь 1917 г. в истории России и мира. – Ставрополь, 1997.
15. Авксентьев А.В., Авксентьев В.А. Этнические процессы современности и культура межнационального общения. – Ставрополь, 1993.
16. Авксентьев Н.Д. Национальная власть // Антология мировой политической мысли. В 5 т. Т. 4. – М., 1997.
17. Анализ и прогноз межнациональных конфликтов в России и СНГ. – М., 1994.
18. Андрианова Л.А. Проблема идеологических ориентиров в сфере межэтнических отношений // Проблемы межэтнических отношений на северном Кавказе / Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
19. Арутюнов С.А. Об этнокультурном воспроизводстве в республиках // Советская этнография. 1990, № 5.
20. Аршба О. Инструменталистские концепции этничности // Традиции и современность в социологии: сборник докладов / Под ред. В.И. Добренькова, Г.Н. Бутырина. – М: МАКС Пресс, 2001.
21. Багдасарова А.Б. О некоторых проблемах эволюции термина «национальное сознание» // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе / Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
22. Бамматов Г. Кавказ и русская революция // Наш Дагестан (Махачкала), 1994, № 172-173.
23. Баранов Е.Г. Национапатия – источник конфликтов // «ОНС». 1996, № 6.
24. Белозеров B.C. Динамика расселения народов по территории Северного Кавказа // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе / Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
25. Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. – М., 1994.
26. Блищенко И., Абашидзе А. Права национальных меньшинств в свете мирового опыта // «ОНС». 1992, № 4.
27. Бобровников В. Абреки и государство: культура насилия на Кавказе // Вестник Евразии. 2000, № 1 (8).
28. Бордюгов Г.А. Этнические конфликты. Опыт создания базы данных // Межнациональные отношения в России и СНГ / Семинар Московского Центра Карнеги. Вып. 1. Доклады 1993-1994 гг. – М., 1994.
29. Боришполец К., Ружинская Т., Степанова Т. Политическое будущее России в свете тенденций этносоциального развития. – М., 1996.
30. Боришполец К.П. Постсоветское пространство в этнополитическом измерении // Вестник московского университета. Серия 18. 1999, № 3.
31. Боришполец К.П. Этничность и политика (некоторые тенденции и результаты развития современных прикладных исследований) // Вестник Московского университета. Серия 18. Социология и политология. 1999, №4.
32. Боров А.Х., Думанов Х.М., Кажаров В.Х. Современная государственность Кабардино-Балкарии: истоки, пути становления, проблемы. – Нальчик, 1999.
33. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. – М., 1983.
34. Вачагаев М.М. Чечня в годы Кавказской войны (1816 — 1859). Автореф. дисс. канд. ист. н. – М., 1995.
35. Вачнадзе Г. Горячие точки России. – М.: Книга лтд., 1993.
36. Вершинин М.С. Конфликтология. Конспект лекций. – СПб., 2000.
37. Малашенко А., Тренин Д. Время Юга: Россия в Чечне, Чечня в России. – М.: Гендальф, 2002.
38. Геллнер Э. Нация и национализм. – М., 1991.
39. Глухова А.В. Типология политических конфликтов. – Воронеж, 1997.
40. Государственная политика России в конфликтных зонах (аналитические материалы). – М: ЦЕПРИ, 1994.
41. Гусейнова Н.А. Северокавказский регион: 90-е годы (социально-политическая ситуация и межнациональные отношения). – М, 2001.
42. Джабаги В.Г. Революция и гражданская война на Северном Кавказе. // Наш Дагестан (Махачкала). 1994, № 167-168.
43. Джонстон И.Д. О программе разрешения межрегиональных и межрелигиозных конфликтов // Кентавр. 1992, № 3, 4.
44. Дмитриев А., Кудрявцев В. Введение в теорию конфликтов. – М., 1993.
45. Дьячков М.В. О национально-территориальной, национально-государственной и национально-культурной автономии // Социологические исследования. 1993, № 11
46. Жириновский В.В. Подготовка гражданской войны. Чеченский полигон // Последний удар по России. – М., 1995.
47. Задворнов И.А. Северный Кавказ. Этнополитические и социокультурные особенности социокультурной идентичности // Социологические исследования. 2000, № 10.
48. Задорожный И. Межэтническое взаимодействие при переходе к рынку // «ОНС». 1991,№6.
49. Зайдельман Р. Теории конфликтов и мира: концепции, подход, методы. Этнические и региональные конфликты в Евразии // Коппитерс Б., Ремакль Э., Зверев А. (ред). – М., 1997. Кн. 3.
50. Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. – М., 1997.
51. Знаменский А.А. Этнонационализм: основные концепции современной американской социологии // Социологические исследования. 1992, № 12.
52. Иванов В.Н. Межнациональная напряженность в региональном аспекте // Социологические исследования. 1993, № 7.
53. Иванов В.Н. Межнациональные конфликты и механизмы их преодоления // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе. Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
54. Иванов В.Н. Межнациональные отношения в России // Социологические исследования. 1994, № 6.
55. Иванов В.Н., Смолянский В.Г. Конфликты и конфликтология. – М., 1994.
56. Идентичность и конфликт в постсоветских государствах / Олкотт М., Тишков В., Малашенко А. (ред.) – М.: Московский центр Карнеги, 1997.
57. Илларионова Т. Этнические группы. Генезис и проблемы самоидентификации. Теория диаспор. – М., 1994.
58. Иордан М. Наука национального примирения // «ОНС». 1992, № 4.
59. Казем-Бек М. О значении имама // Русское слово. 1860, № 3.
60. Колосов В.А., Трейвиш А.И., Туровский Р.Ф. Геополитическое положение Кавказа и юга России // Материалы международной конференции «Христиане – мусульмане: Россия, Европа, Ближний Восток». – Астрахань, 24 — 28 мая 1993.
61. Концепция политики России на Северном Кавказе // Материалы Сенежского форума. – М., 1992.
62. Котов А.П. Некоторые подходы к созданию динамической модели отслеживания напряженности и конфликтогенности в сфере межнациональных отношений // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе. Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
63. Крупник И.И. Национальный вопрос в СССР // Советская этнография. 1990, №4.
64. Куртатаг. Исторические задачи горцев Кавказа // Вольные горцы. 1928, №6.
65. Ладодо И.В. Состояние межэтнических отношений в оценках массового сознания // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе. Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
66. Лебедева М.М. Конфликты внутри и вокруг России. – М: МГИМО, 1993.
67. Лебедева М.М. Политическое урегулирование конфликтов. Подходы, решения, технологии. – М., 1999.
68. Левинсон А.Г. Тендер в отношении россиян ко второй чеченской кампании // Социологические исследования. 2002, № 12.
69. Лысенко В.Н. От Татарстана до Чечни (становление нового Российского федерализма). – М.: Институт современной политики, 1995.
70. Магомедов М.А. О некоторых особенностях Октябрьской революции и Гражданской войны на Северном Кавказе // Отечественная история. 1997, №6.
71. Малышева Д.Б. Конфликты в развивающемся мире, России и Содружестве Независимых Государств. Религиозный и этнический аспекты. – М., 1997.
72. Махонин В.А., Ткачев B.C. Военные конфликты: теория, история, практика. – М., 1994.
73. Маценов Д. Западные политологи о межнациональных отношениях в СССР // МЭиМО. 1991, № 9.
74. Межнациональные отношения в регионах России и СНГ. / Отв. ред.: Иванов В.Н. Мл ИСПИ РАН, 1994.
75. Мельник Е. Этносоциальные и криминальные последствия вынужденной миграции // Этнополис. 1995, № 2.
76. Миллер А.И. Национализм как теоретическая проблема // Полис. 1995, № 12.
77. Миргородская И.И. Специфичность этнических процессов современности и этнополитика // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе. Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
78. Мнацакарян М.О. Национальная психология и национализм // Этнополитическая ситуация в современной России. – М: МГИМО, 1996.
79. Музаев Т.М. Национально-освободительное движение чеченцев и ингушей в послефевральский период (март-ноябрь 1917 года) // Ойла (М.), 1998. №1.
80. Мунаев И.Б. Военизированные формирования в социально-политической структуре кавказских народов: новые тенденции // Межнациональные конфликты на Кавказе: методика их преодоления. Тезисы докладов международной конференции. – М., 1995.
81. Назарова И.И. Этнографическое изучение Кавказа и политика России в регионе // Проблемы межэтнических отношений на Северном Кавказе. Сборник статей участников Всероссийской научно-практической конференции. – Ставрополь: СГПИ — ИСПИ-ЮР, 1994.
82. Национальная безопасность России: реальность и перспективы. – М., 1996.
83. Национальная политика России: история и современность. – М., 1997.
84. Нерсисян А. Поиск урегулирования этнополитических конфликтов в Закавказье. Актуальные проблемы современной социологии. В 2 частях. Ч. 2. – М.: МАКС Пресс, 2001.
85. Новичков Н.Н., Снеговский В.Я., Соколов А.Г, Шварев В.Ю. Российские вооруженные силы в чеченском конфликте. Анализ. Итоги. Выводы. – Париж-Москва: Холвег-Инфоглоб-Тривола, 1995.
86. Олейников Д.И. Шамиль // Вопросы истории. 1996, №№ 5-6.
87. Ошаев X. Очерк начала революционного движения в Чечне. – Грозный, 1927.
88. Перепелкин Л.С., Шкаратан О.И. Экономический суверенитет республик и пути развития народов // Советская этнография. 1989, № 4.
89. Покровский М.Н. Дипломатия и война. – М., 1924.
90. Политика: проблемы теории и практики. – М., 1990.
91. Политическая социология / Отв. ред.: Иванов В.Н., Семигин Г.Ю. – М., 2000.
92. Политические конфликты: от насилия к согласию. – М., 1996.
93. Политический архив XX века. «Кристаллизация» горского освободительного движения. Размышления Б. Байтугана об истории мусульман Северного Кавказа и Дагестана // Вопросы истории. 2001, № 5.
94. Политический архив XX века. Этапы национально-освободительного движения на Северном Кавказе // Вопросы истории. 2001, № 5.
95. Потто В. Кавказская война. – Ставрополь, 1994.
96. Правовые аспекты чеченского кризиса. – М: Мемориал, 1995.
97. Романовский Д.И. Кавказ и Кавказская война. – СПб., 1860.
98. Россия: социальная ситуация и межнациональные отношения в регионах / Авторы-составители: В.Н. Иванов, И.В. Ладодо, Г.Ю. Семигин. – М.: «Academia»,1996.
99. Россия: Центр и регионы. Выпуск 6. // Отв. ред. Иванов В.Н., Семигин Г.Ю. – М.: ИСПИ РАН, 2002.
100. Рубан Л.С. Чеченский узел Кавказского кризиса. – М., 1996.
101. Рывкина Р.В. Постсоветское государство как генератор конфликтов // Социс. 1999, №5.
102. Серебрянников В.В. Косовская и Чеченская войны в массовом сознании России и Запада // Социологические исследования. 2000, № 10.
103. Серебрянников В. Социология войны. – М., 1997.
104. Скакунов Э.И. Международно-правовой анализ чеченского кризиса // Этнополис. 1995, №2.
105. Соколовский B.C. Этническое насилие: структуры теоретического дискурса// Этнология: проблемы, подходы, концепции. Вып. 1. – М., 1994.
106. Солдатова Г.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе // Конфликтная этничность и этнические конфликты. – М., 1994.
107. Сорокин П. Революция и национальность // Человек. Цивилизация. Общество. – М.: Политиздат, 1992.
108. Степашин СВ., Шульц В.Л. Вопросы безопасности в системе государственного и муниципального управления Российской Федерации. – СПб., 1994.
109. Тарасова Н.В., Гришанова А.Г. Социально-демографические проблемы миграции населения России в 90-е годы. – М.: ИСПИ РАН, 1997.
110. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. – М, 1997.
111. Тишков В.А. Союз до и после пяти лет перестройки // Национальные процессы в СССР / Ред. М.Н. Глубогло. – М., 1991.
112. Тишков В.А. Стратегия и механизм национальной политики в Российской Федерации // Этнографическое обозрение. 1993, № 2.
113. Токарев С.А., Чебоксаров Н.Н. Проблема типов этнических общностей // Вопросы философии. 1964, №11.
114. Умарова М. Роль международного гуманитарного права в вооруженных конфликтах // Актуальные проблемы современной социологии. В 2 частях. – М: МАКС Пресс, 2001.
115. Фельдман Д.М. Политология конфликта. – М, 1998.
116. Фурман Д. Самый трудный народ для России // Чечня и Россия: общества и государства. – М., 1999.
117. Хесли В.Л. Национализм и пути решения межэтнических конфликтов // Полис. 1996, №6.
118. Центральная Азия и Кавказ // Этнические и региональные конфликты в Евразии / Малашенко А., Коппитерс Б., Тренин Д. (ред.). – М., 1997. С. 5.
119. Чеченский кризис в массовом сознании населения Северного Кавказа. Аналитический отчет по результатам социологического исследования. – Краснодар: ИСПИ РАН, 1995.
120. Чеченский кризис. Спецвыпуск клуба «Реалисты». – М., 1995.
121. Шляпников А.Г. За хлебом и нефтью // Вопросы истории. 2002, №№ 7, 11,12.
122. Этнические и региональные конфликты в Евразии // Малашенко А., Коппитерс Б., Тренин Д. (ред.) – М., 1997.
123. Юридический конфликт: сферы и механизмы. – М., 1994.
124. Юсуповский А. От национального кризиса к национальному развитию // «ОНСМ», 1993, № 5.
125. Aron R. La Paix et la Guerre entre les Nations. P., Calmann-Levy, 1955.
126. Brass P. Ethnicity and Nationalism: Theory and Comparison. New Delphy, 1991.
127. Carry J.Mc, Brandan O’Lary (eds). The Macropolitician regulation of ethnic conflict / Carry J. Me. Brandan O’Lary (eds). The Politics of Ethnic Conflict regulation. L.; N.Y., 1993.
128. Eisenstand S.N. Center-Periphery relations in the Soviet Union. Some interpretive observations // Thinking theoretically about Soviet nationalities. Some History and comparison in the study of the USSR / Motyl A.J. (ed). N.Y., 1992.
129. Esman M. J. Ethnic Politics. L., 1994.
130. Ethnic conflict and International Security / Brown M.E. 9ed). Princeton, 1993.
131. Gurr Т., Harff В. Ethnic Conflict in World Politics. N.Y., 1994.
132. Harff B. Ethnic Conflict in World Politics. N.Y., 1994.
133. Horowitz D.L. Ethnic Groups in Conflict. Bercley, 1985.
134. Olzac S., Tsutsui K. Status in the World System and Ethnic Mobilization // The Journal of Conflict Resolution. Vol. 42. 1998, № 6.
135. Olzak S. The Dynamics of Ethnic Competition and Conflict. Stanford. California, 1992.
136. Pieterse J.N. Varieties of Ethnic Politics and Ethnicity discourse. Hague, 1993.
137. Smith A.D. Nation and Nationalism in a Global Era. Cambr., 1995.
138. Smith A.D. State and Nation in the third World. L.. 1983.
3. Публикации в прессе
139. Агеев А. После шока // Политика и общество. 4 ноября 2002.
140. Аспидов Ф. Кавказский победоносец // ТАЙМ-АУТ. 2002, 4 ноября.
141. Бабаева С. Второго Хасавюрта не будет // Известия. 11 ноября 2002.
142. Бабиченко Д., Сидоров Н. Чеченские грабли // Итоги. 2002, 29 января.
143. В ожидании третьей силы // Эксперт № 43. 18 ноября 2002.
144. Дранкина Е., Рудаков В. Беспардонная правда // Экономика и бизнес. 18 ноября 2002.
145. Кавказский хребет. Ахмат Кадыров не допускает возможности потери Россией Северного Кавказа // Независимая газета. 11.04.2002.
146. Как побеждать терроризм // Эксперт. № 41. 4 ноября 2002.
147. Латание черной дыры // Эксперт. № 43. 18 ноября 2002.
148. Можаев А. Возьми, если сможешь. Краткий экскурс в историю российско-чеченских отношений // Большой город. 2002. 1 ноября.
149. Николаев А. У нас — террористическая война // Независимая газета. 15 ноября 2002.
150. Последняя жертва теракта // Коммерсант-Власть. 18 — 24 ноября 2002.
151. Старобин П. «Жизнь ужасна». Прогресса в восстановлении Чечни почти нет // Профиль. 16 декабря 2002.
152. Суворов Д. Восстановлению подлежит? // Экономика и бизнес. 18 ноября 2002.
153. Тайные пророчества Чечни // Российская газета. 2003. 31 января. № 19.
154. Цылыккаты А. Борьба за волю гор Кавказа // Эхо Кавказа, 1992.