СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ ДЛЯ ОПИСАНИЯ МЕСТНОСТЕЙ ПЛЕМЕН КАВКАЗА
ВЫПУСК ПЯТЫЙ
ТИФЛИС 1886 ГОД
ОЧЕРКИ ИЗ БЫТА ГОРСКИХ МУСУЛЬМАН
Можно с достоверностью сказать, что большинство всех горских племен исповедовало когда-то христианскую веру, но уже с давних времен идеи христианства утратили в сознании горцев всякую ясность, отчасти от смешения с языческими верованиями, а еще более под влиянием мусульманства.
На северном и западном Кавказе распространению мусульманства содействовали главным образом крымские татары и турки, имевшие с горцами постоянные торговые и политические отношения. Таким образом, не говоря уже о горских племенах, близких к восточному берегу Черного моря, даже более далекие племена, как черкесы и кабардинцы, приняли магометанство в ХV-ХVI веках. В половине ХVI столетия крымские татары под предводительством Девлет-Гирея покорили кабардинцев и окончательно утвердили у них мусульманство. Из Кабарды мусульманство распространилось и по Осетии в ХVI-ХVII веках.
У чеченцев магометанство распространилось из Дагестана. В этой же последней области мусульманство утвердилось в VIII веке нашей эры. По преданию, некто Абу-Муслем из Сирии покорил Дагестан и силой оружия заставил горцев принять мусульманство. С тех пор эта религия утвердилась в Дагестане весьма прочно, и Дагестан, по выражению мусульманских ученых, сделался «рудником ученых и храбрых» .
И в самом деле, Дагестан играл весьма важную роль в истории горцев. Не говоря уже о том, что он, омусульманившись более других горских провинций, имел решительное влияние на распространение мусульманства между горцами, здесь преимущественно находили опору своих действий в борьбе с русскими горские имамы: Кази-Мухаммед, Гамзат-бек и Шамиль.
Эти имамы, действуя преемственно, употребляли все усилия, чтобы организовать горское общество для сопротивления напору русских. Они действовали на массы не только силой оружия, но и убеждением, и в этом случае возбуждение мусульманского фанатизма было сильнейшим в их руках орудием. Всякий мужчина, желавший быть истинным последователем пророка и наследовать обещанный им рай, должен был взяться за оружие и вести ожесточенную войну (газават) с неверными (русскими) . Но так как уже в начале настоящего столетия многие горские общества находились в мирных отношениях к русским (мирные горцы), то по отношению к газавату все горцы разделились на два лагеря. Мирные горцы и вообще все, не участвовавшие в газавате, носили презрительное название мунафиков, что значит: неверный, безбожный, только претворяющийся мусульманином из корыстных расчетов. Мунафиков ненавидели почти также как христиан; их дозволено было убивать, грабить, и вообще к ним можно было применять все правила газавата. С другой стороны, последователи и приверженцы имама назывались мюридами. По теории, личность мюрида отличалась нравственным характером. Мюрид – это истинно верующий в Бога и поклоняющийся Ему; он должен был одинаково стараться делать всем людям добро; требовалось не ослушаться имама, не лгать пред ним, не изменять ему ни в чем, не брать взяток с народа, не воровать. Главное же – исполнять без замедления все приказания имама, как бы они трудны не были. Но мюриды были такими только в теории. На самом же деле вот какими красками рисует мюридов один из бывших приближенных и преданных Шамилю людей: «Я нашел, – говорит он, – в сердцах этих приближенных и советников только зависть, клевету друг на друга и жадность к приобретению богатств какими бы то ни было способами, вопреки правилам, которых держался Шамиль. Сподвижники Шамиля крайне притесняли народ и нисколько не заботились о справедливости и благосостоянии в подведомственных им населениях. Они только думали о здешней жизни, старались обогатиться за счет народа и напрасно проливали кровь мусульман. Их несправедливость, корыстолюбие и притеснение народа достигли, наконец, крайних пределов» .
Но как бы то ни было, газават был очень популярен между горцами, особенно молодыми. Положение так называемых мирных горцев было весьма затруднительно. Мюриды их ненавидели, преследовали; да и в самих семействах им постоянно нужно было опасаться серьезных опасностей. «В то время необходимо было для лиц, стоявших во главе семейств, обходиться со своими подчиненными чересчур снисходительно во всех отношениях. Иначе всякий из них мог подвергнуться опасности потерять кого-либо из своего семейства за самые основательные требования – уважать его права, как главы семейства. Например, какой-нибудь отец, если позволял себе произнести легкий выговор кому-либо из своих детей за позднее возвращение домой, или же за неаккуратное исполнение домашней работы, или муж своей жене за невкусный завтрак или ужин, то оскорбленные до следующего утра оказывались уже на земле мюридов» . Такой беглец назывался мугаджиром. Мюриды принимали его к себе, конечно, с распростертыми объятиями, и чтобы окончательно привязать беглеца к себе, употребляли следующие средства: беглых женщин или девушек они немедленно выдавали замуж, после чего те, конечно, не могли уже возвратиться к своей семье; беглому же мужчине они предлагали – нанести какое-нибудь кровное оскорбление обществу, из которого он ушел, или какому-нибудь влиятельному лицу этого общества. Чтобы заслужить любовь и доверие мюридов, мугаджир старался убить или ограбить кого-либо из своих, что легко ему удавалось благодаря знакомству с родной местностью. После такого поступка, вызывавшего кровное мщение со стороны обиженных, все связи с прежним обществом считались порванными навсегда. Хотя преступления мугаджира губили, прежде всего, его близких родных, которые должны были, по адату, расплачиваться перед обиженными имуществом и жизнью за действия своего родственника, но раз сделавши преступление, мугаджир становился на ту скользкую дорогу, с которой возврата уже не было. Делать дальше набеги, грабежи, убийства для него становилось не только делом чести, молодечества, но и необходимостью. К этому его увлекало теперь и то общество, в которое он попал и по напущению которого действовал. При склонности мюридов к легкой наживе посредством грабежа, отчаянный мугаджир был для них истинным кладом. У мюридов мужчины, обыкновенно, не занимались никакими работами: война была их ремеслом. И вот мугаджиры под влиянием своего прошлого, религиозного фанатизма и ложно понимаемой отваги, зная отлично местность своей родины, собирали вокруг себя мюридов, чтобы вести их разорять свою родину. Иногда таким образом истреблялись целые аулы. Так аул Камаши не только был разорен до основания, но, по личному приговору имама, мужчины свыше 15 лет были осуждены на лишение жизни, так что из целого аула, состоявшего из 170 дворов, не остался в живых ни один взрослый мужчина, кроме нескольких лиц, которые на этот раз отсутствовали. Все были застрелены или изрублены богобоязливыми мюридами. Многие семейства в полном их составе были сожжены в своих собственных домах. Между трупами мужчин находили и женщин с отрезанными грудями. Страшные вопли женщин, душу раздирающие их стоны и плач детей казались мюридам забавой и удовольствием . Но во всем этом самое удивительно то, что общество, которое страдало от нападений мугаджиров, относилось к их поступкам очень снисходительно, не осуждало их, а только высказывало к ним сострадание, как к заблудившимся. Молодое же поколение от действий мугаджиров было в восторге: их неустрашимая храбрость приписывалась божественному вдохновению.
Если правоверные мюриды относились с такой ненавистью к своим единоверцам только потому, что они не принимали участие во враждебных действиях против русских, то можно себе представить, сколько страха и ненависти скрывалось в сердце фанатических последователей ислама по отношению к русским. Беспощадная война, которую вели русские с горцами, поддерживала озлобление горцев против всего русского. Имамы, муллы и горские ученые старались придать ненависти к русским религиозный оттенок. Они уверяли всех, что русские идолопоклонники. Поклонение св. иконам и кресту в глазах мусульман было достаточным подтверждением этого взгляда. Многие горцы даже всякую картину считают идолом русских . Поэтому всякое сближение горцев с русскими считалось богопротивным, совращением с пути истинного, богоотступничеством. «Коренной русский, так рассуждали горцы, заслуживает гораздо больше снисхождения, чем новый русский (т.е. горец, сблизившийся с горцами), потому что хотя коренной русский и не верит в Бога, но остается верен обычаям своих предков, остается, как и его предки, на ложном пути, а новый русский изменил обычаям своих предков и с истинного пути сошел на ложный. Бедные его родители (да простит им Всевышний!), что скажут они в свое оправдание в день страшного суда?» . Сближению с русскими приписывались даже общественные бедствия, как-то: неурожаи, засухи, землетрясения и пр. И чем замкнутее старалась держать себя горская семья по отношению к русским, тем исключительнее, одностороннее, тем уже и невежественнее становились ее взгляды на русских. «Горские женщины бояться даже смотреть на русских. Когда какой-нибудь захожий солдат-охотник приходит в аул (что случается весьма редко), женщины с трудом решаются выйти на улицу и пойти за водой, а ночью бояться выйти и на двор. Когда дети плачут, матери заставляют их молчать словом «солдат» . Горец-гимназист, возвратившись в свою среду на каникулы, рассказывал муталимам (т.е. воспитывающимся и обучающимся при мечети молодым людям) о своей жизни в гимназии. «Когда, говорит автор, я рассказал обо всем, они выразили свое удивление многому, и в особенности удивлялись числу гимназистов (я сказал им, что со мной обучается свыше 500 человек), количеству книг, которое каждый из них может прочесть в год, зданию, но больше всего пищи. Да, помилуй, воскликнули они, какая сакля может вместить столько людей? Какой же мулла может давать им уроки каждый день, когда наш мулла едва успевает давать нам (10 человекам)? Откуда можно доставать столько книг, когда у нас в целом ауле не бывает и десятой части того? Откуда достают столько напаки (= пища муталимов)? Ну, нет, это ты шутишь!» «Мне не поверили вовсе, потому что горцы уверены, что тот, кто хотя бы раз побывал у русских, умеет врать. Когда после этого один из муталимов, продолжает автор, признался мне с некоторым смущением, что он с большим удовольствием отправился бы к русским учиться, если бы прежде знал, что у них все это так, тогда старший муталим восстал против него. Дома у них (т.е. у русских), говорил он, лучше, но они наполнены идолами; пища у них лучше, но ее готовят в тех же котлах, где для себя солдаты варят свинину; книги у них лучше, но там не говориться ни слова ни о Боге, ни о Его пророке… Гораздо угоднее будет Богу и скорее мы пойдем в рай, если будем есть ячменный хлеб и учиться «аллах-лакаламу» (Божьей науке). Мы должны заботиться не о благах здешней жизни. Так говорил молодой муталим, который готовился уже занять где-нибудь место муллы, и говорил от всей души…»
Другой горец-муталим, прошедший весь курс мусульманской мудрости, захотел поступить в Темир-Хан-Шуринскую школу, где обучались дети горцев арабскому и русскому языкам. «Узнавши об этом, рассказывает этот муталим, отец прискакал ко мне, точно для спасения погибающего; он был в сильном негодовании на мой поступок. Он считал для себя унизительным, что сын его поступил в русскую школу, где, по его мнению, станут обучать Евангелию и заставят вы креститься. Он даже хотел просить начальство, чтобы меня исключили из школы. Но я умолил его» . Горцы, прибавляет далее автор, судят обо всем по-своему: они думают, что русские обучают детей прежде всего читать Евангелие, как у них обучают читать Коран, потом учат догматам христианской религии. Всякую русскую рукопись они называют Евангелие, и потому порядочный мусульманин не бросит бумажки, написанной по-русски, в нечистое место, предполагая, что, может быть, там написано имя Божье. Они веруют в Евангелие и в Иисуса Христа, но уверены также и в том, что в настоящем Евангелие велено Богом, чтобы все христиане последовали Магомету, когда он явиться, и что священники выкинули это место из Евангелие. Они также уверяют, что глубоко ученый священник (как они выражаются) открывает истину и переходит в ислам. Совершенно такое же мнение имеют мусульмане и о евреях.
Недоверие и подозрительность горцев от русских перенесены ими и ко всему тому, представителями чего служат русские, – на все научные изобретения и открытия. Например, горский ученый не станет ничего основывать на календарных или математических вычислениях. Мусульманский пост начинается, как известно, по лунному календарю: укажите на 1000 календарей и уверяйте, что уже наступило полнолуние, ученый ни за что этому не поверит. Для него необходимо показание двух свидетелей в том, что они действительно своими глазами видели новую луну. Это основано на изречении пророка: «постись, когда увидишь луну, и кончай пост, когда увидишь луну» . В других случаях горцы определяют времена года и часы дня еще более оригинальным способом. На вершинах, окружающих аул, делаются каменные столбы; смотря по тому, около какого столба солнце восходит или заходит, как оно высоко поднимается над столбами, старики-горцы определяют времена года и часы дня . Вот горский календарь и часы вместе! Или вот образчик того, как горские старики рассуждают о разных изобретениях научных. «Поставили столбы (говорят они о русских), вырубленные из обыкновенного леса с железной ниткой (проволокой) и говорят, что они передают слова; говорят, что железная арба (локомотив) возит на себе людей и тяжести без быков; говорят, что железный стол шьет, говорят, – и мало ли что говорят! Но все это вздор. Этим хотят только нас обмануть, удивить, хотят погубить нас, свести с истинного пути, хотят, чтобы мы позабыли истинного Бога и поклонялись бы этим идолам! Но это им не удастся! Милосердный Бог поможет нам, своим грешным рабам» . Зато уважение горцев к обычаям, освященным древностью, доходит до мелочности, до щепетильности. Они смотрят весьма подозрительно и недружелюбно на того из горцев, который по аулу пройдется в европейской одежде, в сапогах, отпустит волосы и пр. «Один только сумасшедший, говорит горец-автор, позволил бы себе в русской одежде рассаживать по улицам в ауле. Сумасшедший, говорю я, потому что только он не побоялся бы потерять всякое уважение к своей особе, даже со стороны своих ближайших родственников» . Предубеждение против европейских понятий доходит до того иногда, что в самых гуманных действиях русских горцы думают найти тайную злобу и обман. «Слыханное ли дело, говорят они, чтобы победители и неверные обращались так, как с нами обращаются русские? Хотя нам связали руки, но они не грабят нашего имущества, не уводят наших жен и детей в плен и даже защищают нас от воров и мошенников. Это недаром, тут скрывается что-нибудь страшное. В прежние времена ни шамхалы тарковские, ни уцмии кайтагские, ни ханы казикумухские не обращались с нами так, как они, ни даже сам Шамиль» . Таковы были последствия раздражения против русских, вызванные ужасами горской войны!
Но время и ход истории делают свое. Как бы исключительно ни держали себя по отношению к русским фанатические последователи ислама, сближение их с русскими должно идти своим путем, оно неизбежно, как вообще неизбежно торжество науки и цивилизации над предрассудками и варварством. Многие горцы отлично это понимают: они отдают своих детей для обучения и воспитания в русские гимназии, но при этом, конечно, весьма ревниво следят за тем, чтобы дети не совратились с истинного пути, т.е. не изменили вере своих отцов. В этом отношении для нас интересна та внутренняя борьба, в которую поставлен горец необходимостью сближения с русскими, то самоотвержение, с которым он приносит эту жертву на алтарь цивилизации. Мы уже видели, как неприязненно горцы-старики относятся к так называемым ими новым русским. Этим именем называют в аулах детей и молодых людей-горцев, обучающихся в русских учебных заведениях. Но предоставим опять говорить нашему горцу-гимназисту: «Отец мой, говорит он, не раз раскаялся в своем поступке (т.е. в том, что отдал сына в гимназию), но, понимая пользу от этого поступка, старался пропускать все упреки со стороны мимо ушей. Но не так легко переносит их моя мать. Ей не больше 33 лет, а между тем ей смело можно дать 60, и единственная причина этого – горе, причиненное ей моим пребыванием среди русских». Или вот как описывает тот же автор свою встречу с отцом при возвращении своем на каникулы в свой родной аул: «Дети мои, говорит отец, с покорения Дагестана русскими наступили иные времена и установились иные обстоятельства. Что до того времени в молодом человеке считалось благородной и хорошей чертой, то теперь русскими властями и русскими законами считается преступлением. Вместо прежних похвал и одобрений от старших за эту черту, молодой человек получает угрозы начальника и часто за нее попадает в трюму, даже в Сибирь, как, например, вот такой-то (он произнес имя одного из моих ближайших родственников, который, защищая кровную честь своего рода, убил человека и за это отправлен в Сибирь на поселение). Не желая в старости на радость моим недоброжелателям беспокоиться за вас, я решился, вопреки обычаям наших предков. Вопреки требованиям нашей религии, отдать вас в школу, чтобы вы могли там познакомиться и помириться с установлениями русских, и чтобы я не беспокоился за вас в будущем. С каким трудом я перенес при этом плач и жалобы вашей матери, упреки родственников и друзей, злобную улыбку на лице моих врагов, знаю только я один. Если бы после этой жертвы с моей стороны вы оказались недостойными сыновьями, т.е. если бы позабыли вы свой родной аул, своих родственников, обычаи своих предков и в особенности свою религию, то какое чувство испытывала бы душа вашего отца и что отвечал бы он пред Богом на страшном суде!» Лицо его омрачилось. Он остановился немного. «О, тогда, продолжал он с возрастающим гневом, я проклял бы день вашего рождения и тысячу раз скорее желал бы видеть вас зарезанными моими собственными руками, чем такими… И на краю света тогда вы не спаслись бы от моей руки!..»
Этой сцене нельзя отказать в типичности. Она многое говорит в пользу того горца, которого мы привыкли называть диким. Простота его быта выработала, однако, в нем склад понятий, систему убеждений, которую он отстаивает со стойкостью, редкой в цивилизованном человеке.
Не менее сильным нравственным пыткам подвергается в горском обществе и сам молодой человек, ставший на путь цивилизации. Тот же горец-гимназист пишет: «Несмотря на то, что я был одет чисто по-горски, несмотря на то, что я скрывал все привычки, которые приобрел в России, и старался заводить речи в чисто горском духе, несмотря на то, что я аккуратно посещал мечеть и старался разговаривать в религиозном духе с муллой, несмотря, наконец, на то, что все мое внимание было поглощено желанием понравиться моим землякам, я, однако, не мог достичь этого желания. Мужчины, хотя и приходят ко мне часто, но обращаются со мной холодно и вежливо, и в глазах их можно читать какое-то полупрезрение, полусожаление. Женщины же постоянно косятся на меня и стараются со мной не встречаться» .
Предыдущее изложение наше уже может дать читателю понятие о причинах, которые способствовали развитию в горцах отчужденности от русских и даже враждебности и недоверия к тем началам цивилизации, которые русскими проводятся в жизнь горцев. Главных причин этого явления три:
1. Продолжительная замкнутая жизнь в горах и отсутствие всяких сообщений с образованными нациями.
2. Озлобленная, долго длившаяся война с русскими.
3. Стремление к обособлению, лежащее в самой основе мусульманских верований.
Если даже столь видными представителями древней цивилизации, каковыми были греки и римляне, был вполне усвоен ложный взгляд, вследствие которого весь мир делился на варваров и не варваров, то что удивительного, если с таким взглядом мы встретились в обществе почти первобытном, патриархально-теократическом, каково мусульманско-горское? Презрительное «гяур» звучит в устах мусульманина гораздо резче, чем греко-римское «варвар». Греки и римляне, как известно, отличались веротерпимостью; мало этого, они быстро усваивали религиозный культ других народов. В мусульманине же религиозная нетерпимость считается первым и главным достоинством истинного последователя пророка. Заповедь Корана – распространять ислам огнем и мечем, потому – истреблять неверных всеми средствами – есть заповедь основная. На этой заповеди зиждутся все отношения мусульманина к окружающим его людям. Мусульманин, если он не имеет возможности пропагандировать свое учение, то, по крайней мере, замкнется в свой круг, из которого смотрит подозрительно и враждебно на все его окружающее. Мусульманское общество во все времена и во всех странах стремилось организовать свою жизнь именно в духе этой исключительности и враждебности ко всему, что не мусульманское .
Взглянем же на эту организацию мусульманского общества у горцев. Она для нас, русских, считающих в числе своих сограждан множество мусульман, не может не быть интересна.
Всякий горец, мало-мальски имеющий средства, считает священным для себя долгом обучать детей грамоте, с единственной целью – дать им возможность читать Коран. Религиозное образование прежде и выше всего, поэтому, даже прежде обучения Корану, едва только ребенок начинает лепетать, в семействах, внимательных к детям, стараются научить их молитвам. Хотя эти молитвы произносятся на арабском языке, без всякого понимания их содержания и смысла, но важно то, чтобы ребенок их знал. Затем, когда он подрастет, родители отдают его учителю. Обязанность учителей, за известную плату, принимают на себя грамотные люди, даже женщины, но чаще и более всего этим делом заняты муллы при мечетях. Селение, при котором нет муллы, приглашает его из другого места, за годовую плату, для обучения детей . Мулла, таким образом, собирает около себя при мечети школу, члены которой называются муталимами. Муталимы живут или в самой мечети, или в домах богатых жителей, за их счет. Число муталимов не ограничено, но сколько бы их ни было и откуда бы они ни были, они содержатся за общественный счет. Каждый мусульманин обязан уделять ежегодно, по окончании жатвы, десятую часть из полученного урожая в пользу бедных и в мечеть на содержание при ней муталимов. Этот сбор называется закат. Кроме этого, в горах много мечетей, у которых есть свои угодья, пожертвованные в мечеть на вечные времена (= вакф), так что все доходы с этих угодий поступают обыкновенно в пользу мечети. Если к этим постоянным доходам присоединить еще садака (богоугодные пожертвования), потом пожертвования в мечеть при похоронах, угощения муталимам во время рамазана и курбан-байрама, на свадьбах, на похоронах, то получится в итоге весьма значительный сбор с населения. Впрочем, так как этот сбор не всегда достигает определенных размеров, то молодые муталимы не всегда и бывают довольны своей жизнью при мечети со стороны содержания. Их молодой аппетит только в редких случаях находит себе полное удовлетворение. Вот, что читаем мы, между прочим, в «Воспоминаниях муталима» по поводу празднования в ауле курбан-байрама. «По совершении службы в мечети, жители пригласили нас по одиночке к себе для чтения молитвы при зарезании барана. Каждый зарезавший курбана присылал ученикам в мечеть по одной бараньей ноге, а тому из учеников, кто читал молитвы, присылал особенно его голову. Таким образом у нас к вечеру накопилось более 50 бараньих ног и более 20 голов. Три дня и три ночи нам не было отдыха от приглашений поесть мяса курбана, и не смотря на то, что у каждого мы могли наесться по горло, все-таки никому не отказывали. После этого трое из нас сильно заболели расстройством желудка на довольно долгое время. Муталимы вообще очень не расчетливы относительно съестного. Когда оно у них есть, они никогда ничего не откладывают на следующий день, а все съедают. Существует даже поговорка: «Если что-нибудь съестное останется у муталимов на вторые сутки, то протухнет или сгниет», поэтому они всегда стараются, чтобы ничего не оставалось на долю гниения. И если не могут все съесть, все-таки сварят и раздадут каждому свой пай. А там что хочешь, то и делай с ним» .
Обстановка и весь быт муталимов отличаются самой первобытной простотой. Вот как описывает тот же автор место своего учения: «Класс помещался на балконе (при мечети), вдоль которого было положено длинное бревно. Место за бревном было застлано соломой, которую ученики сами собирали на жительских гумнах, когда там молотили хлеб. На этой-то соломе, лицом к бревну, сидели все ученики, будущие мои товарищи, и перед каждым из них лежало по два плоских камня, поставленных один подле другого углообразно, чтобы могли на них лежать книжки или азбучные доски. Так как у меня (при поступлении) не было ни соломы, ни камней, то учитель одолжил их мне – только на время. Не дальше, как на другой же день, рано утром один из новых товарищей моих сказал мне, что он знает, где в ауле молотят хлеб, и я вместе с ним отправился на гумно попросить себе соломы. Получив вязанку, я принес ее в училище, уселся на нее и был счастлив при мысли, что и я мальчик по Корану, что и я пользуюсь правами этого лесного титула. Окончательно же я возрадовался только тогда, как услышал с крыши одного дома голос, который взывал: «Кто имеет право получить закат, пусть явится». Я побежал с другими учениками на этот крик, и мы получили чашки по две пшеницы, за которые тотчас же купили себе яблок. Учитель поделил их между нами, причем не забыл и себя, и своего сына, которого даже и дома не было в то время» . На ночь и зимой муталимы располагаются в самой мечети, пользуясь вместо постелей ее коврами.
Между муталимами есть своего рода иерархия. Старший между ними называется старшим цигором. Он обязан готовить хинкал – любимое кушанье горцев , и наблюдает вообще за порядком. Второй – комнатный цигор – помощник старшего: разводит огонь, сеет муку, поддерживает чистоту в комнате и пр. Третий – водяной цигор – обязан доставлять воду для омовений и для приготовления кушанья. Четвертый и пятый – деревенские цигоры, обязанность которых ходить по аулу для сбора разных подаяний в пользу муталимов, например: молока, соли, дров и пр. Все цигоры подчинены старшему, который имеет даже право налагать на прочих штрафы. Положение старшего цигора тем более заманчиво, что, имея право пробовать приготовляемые кушанья, он вместе со своим помощником всегда сыт, тогда как младшие ученики (кушанья раздаются по старшинству) часто остаются впроголодь.
Преподавание происходит так: мулла заставляет ученика читать Коран, переводить по своему разумению прочтенное на туземный язык. Это и составляет урок. Мулла наблюдает также, чтобы ученики без книг не сидели. Когда ученик доходит до известных глав Корана, то родители обязаны делать учителю подарки и угощение. Когда чтение Корана окончено, то и для родителей, и для ученика наступает самая торжественная минута. Цитируемый нами автор описывает это событие так: «Когда в школе, читая последнюю главу Корана, дошел я до последней строчки, все ученики встали с мест и начали готовиться точно бежать куда-нибудь; одни снимали с себя шубы, другие сапоги, третьи засучивали рукава своих рубашек до локтей, будто готовились к кулачному бою. Когда же я произнес последнее слово Корана, в тот же миг я очутился на руках товарищей, которые понесли меня в дом моих родителей и не клали меня на землю, пока мать моя не дала им чашку орехов. Дома между тем был приготовлен обед, на который явились по приглашению влиятельнейшие люди аула, и за которым учитель сел на самом почетном месте. После же обеда отец вручил учителю 2 руб. 50 коп. и поблагодарил его за труды, а старики и прочие муллы пожелали мне успеха в дальнейшем учении» .
Большинство муталимов оканчивает курс учения чтением Корана и заучиванием начальных правил мусульманской веры (мухтасаруль мингаж и марапатул-ислам), хотя это заучивание бывает почти всегда механическим, без понимания смысла заучиваемого. Такого рода ученость составляет первую ступень образования, и такие ученые называются суфиями. Вторую ступень составляет приобретение звание муллы. Мулла может переводить Коран на туземный язы и более или менее грамотно писать по-арабски. Наконец, последняя и высшая степень учености – звание алима, который по своим познаниям может получить эпитет море-подобного или даже хлебнувшего из семи морей наук. Вообще в курс горского мусульманского образования входят: изучение (по разным книгам) грамматики арабского языка, риторики, логики, стихосложения и мусульманского законоведения. Но изучение всех этих наук должно иметь единственную цель – утверждение мусульманина в его религиозных верованиях. Так грамматика и риторика изучаются с целью постигнуть хотя бы отчасти красноречие Корана, которое считается сверхъестественным и одним из чудес пророка. Логика может быть изучаема только тем, кто тверд в религиозных убеждениях. Изучение законоведения имеет для ученого горца особенное значение, потому что практически применятся в жизни. К ученым законоведам (которых вообще мало) обращаются со всех сторон для разрешения спорных вопросов. Но замечательна при этом та черта. Что от таких ученых общественное мнение требует не одной только учености, а и нравственной чистоты в жизни по правилам ислама. Зато такое лицо всегда стоит в мечети в первом ряду, на похоронах, свадьбах, общественных сборищах ему также принадлежит всегда самое почетное место.
В большинстве случаев мусульманские горские ученые ведут жизнь безупречно с точки зрения Корана, отчасти по убеждению, отчасти потому, что этим только путем они достигают общего уважения и влияния. Что народ охотно прощает обыкновенному смертному – не ученому, того он не простит ученому. За жизнью ученых следят зорко, с ней воображаются, ей подражают. И нельзя сказать, чтобы эта строгая жизнь, кроме собственного сознания ученого, не находила себе вознаграждения в том чувстве уважения, которым общество окружает ученых, и еще более в разных материальных выгодах.
Высокоученый горец горд, самолюбив, он не будет заниматься домашними обыкновенными работами, земледелием, а тем более какими-нибудь житейскими мелочами. Он ищет влияния нравственного и умственного. Ученые, проводя большую часть жизни за книгами, также отвыкают от физического труда и приобретают привычки к легкой наживе, к дармоедству и бродяжничеству с места на место, лишь бы найти уголок, где можно легко эксплуатировать невежественную массу. Муталимы, например, еще находясь в школе, стремятся к практическому применению своих знаний в жизни. Они занимаются составлением по правилам арабского красноречия высокопарных приветственных речей высоким посетителям, чтением Корана на могилах покойников, переписыванием азбук и продажей их на базаре, сочинением целительных талисманов на разные случаи и т.п. все эти и подобные занятия, конечно, имеют в виду одну цель – легкое приобретение средств к жизни. Поэтому в некоторых местностях существуют довольно сильные предубеждения против мулл и муталимов. Много есть анекдотов и поговорок об их жадности, ненасытности, изнеженности. Например, «в горле ученого помещается целая саба пищи»; «сытый мула хуже голодного волка»; «при виде халвы (лакомое кушанье) мулла забывает Бога» и пр. В некоторых аулах муталимов называют собаками ангела, отнимающего душу, потому что муталимы первые являются на похороны. По храбрости ученых приравнивают к женщинам.
Распространением среди народа грамотности и содействием образованию ученого класса мечеть в горском обществе исполняет главное свое назначение – быть центром мусульманской жизни. Кроме того, влияние мечети сильно и в других отношениях. Истинный последователь Корана должен ежедневно являться в нее для молитвы не менее 5 раз. Первая молитва – утренняя, между зарей и восходом солнца (ругалил-как); вторая – полуденная (кады-как); третья пред закатом солнца (баканы-как); четвертая – сумеречная (маркачу-как), пятая – вечерняя, когда совсем стемнеет (боголил-как). Горцы, привыкшие с малых лет к совершению молитв в известное время, говорят, что они чувствуют приближения часа молитвы. Кроме того, в каждом селении есть особое лицо, на которое возлагается обязанность напоминать народу час молитвы. Это – будун (= муэдзин). Перед каждой молитвой должно совершаться омовение известных частей тела, но этот обряд часто сводится на одно прикосновение к воде, потому что горцы вообще весьма нечистоплотны . Кроме этого, многие из набожных мусульман после ужина ежедневно отправляются в мечеть слушать давар (круг). Так называется круговое чтение Корана, для чего желающие читать садятся в кружок около факела с Кораном в руках. Лучший экземпляр Корана лежит на первом месте против факела. К нему подходят желающие читать, а остальные слушают и поправляют, когда чтец ошибается .
Во время общественных бедствий. Например, безбожия, чумы, повальных болезней, общество почти поголовно собирается в мечеть слушать наставления муллы в религиозном духе. Проповеди мулл не отличаются ни красноречием, ни разнообразием содержания. Они состоят, как правило, в кратком перечислении разных нравственных правил: не должно воровать, обманывать друг друга, давать ложные клятвы, убивать своих одноплеменников. Но всегда необходимой принадлежностью этих проповедей бывает напоминание мулл о том, что правоверные не должны сближаться с гяурами, чтобы не прогневать Бога, и еще о том, что самое действительное средство умилостивить Бога – это больше жертвовать в мечеть. Мулла, чтобы вернее достигнуть своей цели, подкрепляет обычно свою проповедь описанием страшных мучений ада, рассказами о тамошних змеях величиной с гору и множестве скорпионов.
Сколь ни громадны труды горских ученых в усвоении разных отраслей знания на столь трудном и чуждом им арабском языке, как ни велико время, затрачиваемое ими на приобретение этой учености, сколь ни серьезны, по-видимому, требования нравственной чистоты в жизни мусульманина, но мы должны сказать, что вся их ученость имеет характер чисто формальный, она весьма мало содействует развитию личной и общественной мысли, также как и мусульманская мораль на самом деле ограничивается только исправностью в совершении внешних обрядов религии. Эти результаты неизбежны вследствие того направления, которое составляет сущность религиозного мусульманского мировоззрения. Прежде всего, мусульманство стремиться сковать рассудок человека и вообще свободу мышления слепым подчинением его авторитету прежних ученых и идее предопределения. Ученый горец ограничивает свой труд только тем, чтобы понять и передать то, что он находит у авторитетных писателей старого времени. Самостоятельности суждений он допустить не может, потому что «такая степень учености (т.е. право делать заключения по собственному взгляду) считается особенной святостью, достигаемой по особому дару Божьему, чего могли достигнуть только прежние люди. А так как (по верованию мусульман) всякое благо Божье чем дальше, тем все уменьшается, то горец убежден, что в настоящее время уже не возможно достигнуть такой степени учености» . Ученый горец слепо верит всему, что проповедует религия, находя в ней по своей науке все логичным. Арабская риторика доказала ему, что Коран имеет сверхъестественное красноречие, так что человек не в состоянии сочинить ничего подобного этой книге. Это служит главным непоколебимым убеждением. Поэтому, если бы при чтении Корана у него как-нибудь мелькнула мысль – почему бы это так, ведь это несообразно со здравым рассудком – то он сейчас же просит прощения у Бога за такую грешную мысль и пошлет тысячу проклятий дьяволу, который постоянно старается смущать человека, заставляя его рассуждать про Божьи дела. Спросите у этого ученого о том или другом явлении природы, он вам ответит по-своему; потребуйте доказательств, он вам выставит стихи несомненной книги или же изречения Магомета, а если не может этим ответить, то и тогда не сочтет для себя обязательным задуматься над неизвестным, а скажет: «что далеко от человеческого умозрения, то знает только Бог», и затем ни за что не поверит, что и человек может достигнуть познания такой неизвестной для него вещи» .
Коран осуждает человека на неподвижность, поэтому он враждебно относится и ко всему научному движению. Будущего не знает никто, кроме Бога – сказано в Коране. На этом основании мусульманство отвергает всякую возможность такого развития ума, которое давало бы возможность предсказывать будущее. Всякий астроном есть наибольший лжец и потому всякое предсказание науки о будущих явлениях, если бы оно и оправдалось на деле, не что иное, как случайность. Вот один из догматов мусульманства .
Коран тем особенно отличается от других систем вероучения, что в нем самые возвышенные истины перемешаны с самыми нелепыми предрассудками и суевериями. Например, мысль о единстве, всемогуществе, премудрости Божьей стоит наряду с учением о том, что Бог для наказания грешников повелевает ангелу, сидящему на вершине горы Кап и держащему в своих руках семь цепей от семи гор, потрясти цепь, протянутую к той стране, которую нужно наказать. Отсюда происходят землетрясения. Когда же Богу угодно будет наказать весь мир, тогда он повелит ангелу потрясти за цепь, привязанную к самому Капу, и тогда погибнет весь мир . Наряду с учением о бессмертии души ислам проповедует о загробной жизни, исполненной чувственных наслаждений среди гурий. Ученый горец верует, что Иисус Христос был великим пророком, что он совершил великие чудеса, воскрешал мертвых, исцелял больных, но в то же время он верует, что Иисус Христос творил из земли летучих мышей. Он верует в мудрость Соломона, как святого, и в тоже время признает, что Соломону Бог подчинил ветры, гениев, птиц и все, что на свете живет, и научил его языкам всех животных. Он верит, на основании Корана, что небо есть гладкое тело, поднятое над землей по воле Божьей, без столбов и без всякой другой опоры, и что таких небес семь – одно над другим; верит, что есть ангел, управляющий водой и отпускающий на землю ежегодно воды определенное количество; что после страшного суда праведные люди отправятся в рай через мост, который тоньше волоса и острее меча, что с людьми в рай будут допущены 10 животных, например, баран Авеля, баран Авраама, кит Ионы, кукушка Соломона, лошадь Магомета и пр. Падающие звезды это, по учению Корана, они, бросаемые ангелами в чертей, подслушивающих небесные разговоры; от этих огней погибло много чертей, те же из них, которые попали в море, сделались морскими чудовищами, а которые попали на сушу, сделались домовыми. Горцы мусульмане думают, что, во время затмения луны ангелы хватают ее раскаленными железными щипцами .
Хотя знание будущего свойственно, по учению Корана, только Богу, однако горские ученые, пользуясь суеверным страхом, который распространяет учение Корана между мусульманами, позволяют себе всеми средствами достигать своих корыстных целей. Они охотно принимают на себя роли знахарей – гадальщиков, докторов, исцеляющих от всяких болезней, ворожей, могущих дать чудодейственные талисманы. «Стоит только, говорит ученый горец, какому-нибудь мулле явиться с ворожей ною книгой в руках или с талисманом, сейчас же начнут к нему являться мужчины, а еще больше женщины, с разными заявлениями и просьбами, и что бы мулла ни переводил из книги, даже самое невероятное, никто не позволит себе заподозрить справедливость его россказней. Кроме того, ученый горец играет в народе роль врача или знахаря. Так, заболит голова и вообще почувствует ли в какой-либо части тела боль, в особенности зубная, захочет ли кто, чтобы его полюбила или разлюбила какая-нибудь особа, пропадет ли или заболеет у кого скотина, пожелает ли кто получить хороший урожай на хлеб или на пчел, – горец непременно обратиться к ученому, прося его помощи. Ученый не откажет в просьбе: сначала он растолкует причину болезни с помощью гадательной книги: от дурного ли глаза или от злого духа она произошла, потом напишет талисман и растолкует, как нужно его носить, и как смешать его с пищей и скушать. Хороший ученый, пожалуй, не прибегнет к гадательной книге и не поверит двусмысленным и ловко написанным фразам этой книги, но, тем не менее, он с полной верой в успех напишет талисман, который будет состоять из нескольких слов из Корана, с именами духов или ангелов, которых он призывает на помощь, и, наконец, из различной формы фигур и черточек. При этом ученый порекомендует какую-нибудь предохранительную молитву на арабском языке, которую и сам читает или носит с собой, с полным убеждением в ее предохранительном действии. К числу таких несомненных предохранительных молитв принадлежит, между прочим, молитва сайфи, которая известна повсеместно в горах. Эта молитва, по рассказам ученым, главным образом имеет ту дивную силу, что посредством ее смертному человеку подчиняются бессмертные джины (гении), которые делаются подвластными человеку, совершившему известный обряд при чтении сайфи. Есть такие молитвы, которым муллы приписывают силу, охраняющую человека от неприятельского оружия .
Не смотря на фанатизм, которым отличаются вообще горские последователи Корана, они часто сами сознают неудобоприменимость законоположений Корана, явившегося на свет совсем при других условиях жизни. Поэтому в горах не редкость встретить даже ученых людей, которые для себя позволяют разные отступления от строгих требований Корана. Они позволяют себе и другим пить водку, бузу, курить. Вообще же горцы больше расположены жить по адату, чем по шариату.
Чтобы закончить картину жизни по Корану, необходимо упомянуть еще о людях, пользующихся между горцами тем особенным благоговением, которое мы воздаем людям святым. В глазах горцев мусульман если не святыми, то, во всяком случае, весьма авторитетными во всяком отношении людьми считаются хаджи, т.е. люди, совершившие путешествие в Мекку. Но исключительным уважением и благоговением среди народа пользовались последователи двух сект: зикр и тарикат. Эти секты или, лучше сказать, монашеские ордена были основаны у горцев с религиозно-политическими целями.
Последователи учения зикр в начале 60-х годов составили собой в Чечне довольно значительную секту. Основателем ее был некто Конто Хажи, изувер-фанатик, совершивший путешествие в Мекку и, по всей вероятности, основавший секту по образцу таких же сект в Турции. Сначала направление сектантов было религиозно-мистическое. Зикристы собирались в определенное место и под руководством своих шейхов начинали петь: алла-гу-мамага-пирллягу. Пение этих слов сопровождалось раскачиванием тела, плясками, неистовыми телодвижениями, цель которых заключалось в том, чтобы привести себя в иступленное состояние. Такое состояние считалось признаком наития Божьей благодати. В состоянии экстаза фанатики брали кинжалы, приставляли их к горлу, животу, брали в рот дуло заряженного пистолета и со взведенным курком продолжали свою пляску до полного изнеможения. Были примеры, что некоторые при этом сходили с ума. По верованиям зикристов, их устус, или имам, имел общение с Богом через посредство ангелов, мог творить чудеса и пр. Секта быстро распространилась по Чечне и помимо русского управления стала организовываться своим порядком. В ней были представлены власти духовной: это – имам, или устус, и два шейха; представители власти светской: наибы, векилы и их мюриды. Вскоре после своего основания секта приняла политический характер. Нашлись люди, которые пожелали воспользоваться фанатиками для того, чтобы волновать умы мирных жителей и поднять их против русских. С этой целью проповедовалось, что имам зикристов есть истинный, Богом посланный имам, для того чтобы освободить мусульман из-под власти христиан, что икристы не должны иметь с христианами никаких сношений, не должны не только с ними встречаться. Но напротив – должны даже избегать смотреть на них. Начались тайные убийства русских казаков и солдат. Дело, наконец, дошло до вооруженного вмешательства со стороны русских властей. Зикристы, предвидимые фанатиками, были так уверены в своей высокой миссии, что, не вынимая оружия, но надеясь только на сверхъестественную Божью помощь, с молитвами и пляской пошли на русские батальоны. Но результаты, конечно, были получены совершенно противоположные тем, которых ожидали фанатики. Вовремя принятые меры вскоре положили конец существованию секты .
Секта тарикатистов также в начале имела в виду религиозные цели. В мусульманстве, также как и во всякой другой религии, есть стремление к подвижничеству, т.е. к созданию типа такого человека, который по своим нравственным совершенствам был бы богоподобен. Обыкновенными путями для достижения святости на земле у мусульман, также как и в других религиях, считаются: воздержание в пище, пребывание в молитве, постоянное воспоминание о Боге, чтение душеспасительных книг, удаление от дел мирских и т.д. Но все эти средства считались мало действенными в сравнении с теми, на которые указывали последователи тариката.
Центром жизни для всех мюридов (учеников, последователей) тариката должен быть непременно шейх. Шейх, по учению тариката, есть зеркало, в котором отражаются истина и лицо Божье. Поэтому только из живого взаимодействия между шейхом и мюридами может возникнуть истинно-богоугодная жизнь. Мюрид должен быть связан с шейхом чувствами самой глубокой любви, уважения, благоговения и самоотречения. Это слияние душ в одном религиозном стремлении называлось рабита. Без рабиты никакие подвиги не могут усовершенствовать мюрида. То, что мюрид находит в любви шейха в одно мгновение, того он не может найти в чтении тысячи книг и в уединении на 1000 лет Покровительство шейха охраняет мюрида от всего противного нравственной чистоте, так что он исчезает в образе шейха, отстает от своей воли и существует волей шейха. Вследствие таких отношений любовь мюрида втягивает в себя все, что находится в шейхе, и мюрид становится копией шейха. Бог опознание и богосозерцание становятся тогда принадлежностями мюрида и он сам начинает созерцать Бога уже без посредничества шейха и становится как шейх во всех своих качествах.
Такое значение шейха вызывает в мюриде особенные отношения к шейху. Вот как эти отношения изображаются в тарикатских книгах. «Мюрид должен совершить омовение прежде, чем вступить в сообщество шейха, потому что чистота служит проводником поминания и увеличивает его; должен раскаяться во всех своих грехах; очистить сердце от всякого рода познания и образа предметов; не входить к шейху без спроса, а если и войти, то с самоуничтожением, с поникшей головой; поклониться ему сердцем, а не языком; поцеловать его правую руку и, отошедши а дом, стоять около дверей до тез пор, пока шейх не позволит ему сесть и не укажет место; не наступать на коврик шейха во время целования его руки, а поднять его и подойти на коленях; не допускать в сердце мирских мыслей в присутствии шейха, потому что они отражаются в сердце шейха и могут ему вредить; не думать о том, чтобы уйти от него самовольно; не начинать разговора без позволения шейха; не возвышать голоса при разговоре, а говорить так, чтобы слышал только шейх; не смотреть долго в лицо шейха, потому что это противно учтивости и уменьшает величие шейха в его сердце и тем может прекращать его вдохновение; ученик должен быть как вор перед строгим царем; не изменять своего чувства к шейху, если бы он ему сказал грубое слово или унизил его перед товарищами; не упрекать шейха за его противушариатские действия; если же чего не поймет, пусть скажет: «он лучше меня знает»; не противиться никогда приказанию шейха, даже если он приказал ему броситься в огонь, потому что от ослушания шейху происходит несчастье; не опровергать суждений шейха, даже если ученик был прав, потому что это есть нарушение обета; не говорить ему «почему» и «зачем», потому что это есть упрек; быть убежденным в том, что его шейх есть самый высший из шейхов, а путь его выше всех путей, потому что если ученик не убежден в этом, то ему может понравиться другой шейх и он может предпочесть путь его и тогда прекратится вдохновение от прежнего шейха; не вращаться много около шейха; не входить в его сообщество, если этого не требуют правила вступления в тарикат; не сидеть долго у шейха, потому что это может уменьшить любовь и величие шейха в его глазах, тогда прекратится вдохновение; не скрывать от шейха ничего из своих видений и обстоятельств, потому что это препятствует достижению цели; если ему откроется что-нибудь из тайн его шейха, – не рассказывать этого никому, даже если бы живого распилили на части, и когда он захочет выйти от шейха, то должен просить дозволения его, а когда шейх позволит, должен поцеловать его руку и колено, а потом выйти, отступая назад и не поворачиваясь к нему спиной до тех пор, пока какой-нибудь предмет не скроет его от шейха. Кто строго и точно будет соблюдать эти правила учтивости, тот воспользуется сообществом, которое доведет его до Бога; в противном случае, все его стремления и само поступление в сообщество шейхов навлекут на него гнев Божий и заблуждения» .
Страницы: 1 2
Рубрики: