Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

Абу Наср аль-Фараби
УКАЗАНИЕ ПУТИ К СЧАСТЬЮ
(стр. 2) Счастье – это цель, к которой стремится каждый человек, ибо оно является неким совершенством. Разъяснение этого не нуждается в [излишних] словах, ибо это – предельно известная [вещь].
Всякое совершенство есть цель, к которой стремится человек потому, что оно является неким благом, и это, без сомнения, предпочтительно. Поскольку цели, к которым стремятся как к предпочтительным благам, многочисленны, то счастье является самым полезным из предпочтительных благ.
Ясно, что счастье в числе благ является наибольшим благом и в числе предпочтительных [вещей] является самой совершенной целью, к которой стремится человек. Блага, которым отдают предпочтение, избираются либо для достижения некой другой цели (например, математика, прием лекарств), либо ради них самих. Ясно, что те [блага], которые предпочитаются ради них самих, заслуживают большего предпочтения, чем те, которые предпочитаются ради чего-то другого. Но бывает и так: то, чему отдают предпочтение ради него самого, предпочитается и ради чего-то другого.
(стр. 3) Примером этому является знание. Иногда мы предпочитаем его ради него самого, а не с целью достичь чего-то другого, а иногда мы предпочитаем его для того, чтобы благодаря ему достичь богатства или чего-то другого из того, что мы можем достичь путем власти и знания.
К предпочтительным благам относятся и такие, которые таковы, что их предпочитают всегда ради них самих и никогда – ради чего-то другого. Эти [блага] наиболее предпочтительны, наиболее совершенны и представляют большее благо, чем те, которые могут предпочитаться ради чего-то другого.
Поскольку мы видим, что, достигнув счастья, мы совершенно не нуждаемся в том, чтобы стремиться к другой цели, постольку из этого явствует, что счастье предпочитается ради себя самого и никогда – ради [чего-то] другого . Отсюда ясно, что счастье является самым предпочтительным, самым большим и самым совершенным из благ .
Наряду с этим мы также видим, что, достигнув счастья, мы не нуждаемся ни в чем другом. А тому, что является таковым, более всего приличествует быть самодостаточным.
Это рассуждение свидетельствует о том, что счастье мнится каждым человеком именно таким, каковым оно является в его представлении. Некоторые считают счастьем богатство, другие видят счастье в [чем-то] другом, и каждый убежден, что его представление об абсолютном счастье и есть наиболее предпочтительное и величайшее или совершеннейшее [благо].
Таково положение счастья среди благ, из чего следует, что конечное достижение человеческого счастья требует от того, кто предпочел достижение его для себя, чтобы у него имелись способ и вещи, посредством которых он мог бы приобрести его.
Для начала скажем, что обстоятельства, которые имеют место в жизни человека, делятся на такие, которые не влекут за собой похвалу и порицание, и на такие, которые влекут за собой похвалу или порицание.
(стр. 4) Человек не достигает счастья при обстоятельствах, которые могут повлечь за собой [либо] похвалу, либо порицание. Он достигает счастья при совокупности обстоятельств, которые влекут за собой и похвалу и порицание.
Таких обстоятельств, которые влекут за собой и похвалу и порицание, – три. 1. Это – действия, которые нужны человеку для того, чтобы использовать свои телесные органы, например, для вставания, сидения, езды, видения, слушания. 2. Аффекты души. Например, страсть, наслаждения, радость, гнев, страх, тоска, сострадание, ревность и тому подобное. 3. Здравомыслие. Это третье свойственно человеку либо на протяжении всей его жизни, либо по временам.
Каждое из них либо похвально, либо порицаемо в человеке. Он заслуживает порицания за свои поступки, когда они бывают безобразными, и похвалы, когда они бывают прекрасными. Он заслуживает порицания за аффекты души, когда они бывают не такими, какими им следует быть, и похвалы, когда они бывают такими, какими им следует быть. Он заслуживает порицания, когда он [проявляет] плохое здравомыслие, и похвалы, когда [проявляет] хорошее здравомыслие.
Хорошее здравомыслие заключается в том, чтобы [в человеке] возникло убеждение в истине, либо в том, чтобы он был способен выделить то, что ведет к ней.
Плохое здравомыслие заключается в том, что человек не убежден в истинности или ложности того, что он предпочитает познать.
Мы должны выяснить, каким должен быть наш путь, чтобы наши действия были правильными и аффекты наших Душ такими, какими им следует быть, и каким он должен быть для достижения хорошего здравомыслия.
В первую очередь следует знать, что прекрасные действия могут быть присущи человеку случайно и совершаться им не по доброй воле. При таких прекрасных действиях, совершаемых при подобных обстоятельствах, счастья не достигают. Его достигают [при условии] (стр. 5), если эти действия основаны на доброй воле и на [свободном] выборе . Счастья также не достигают, если эти действия совершают по доброй воле в отношении [лишь] некоторых вещей и от случая к случаю. Его достигают только тогда, когда [человек] предпочитает прекрасные действия во всем, что он совершает, и на протяжении всей своей жизни. Тем же самым условиям должны отвечать прекрасные аффекты души .
Точно также хорошее здравомыслие человек может приобрести случайно. Человек может получить убеждение в истине преднамеренно и искусственно. Счастье не достигается посредством благоразумия, если оно преднамеренное и искусственное, когда человек сознает, что и как он различает, но это проявляется не во всем и не всегда. При такой мере хорошего здравомыслия человек не достигнет счастья. Счастья достигают только при таком благоразумии, когда человек сознает, что и как он различает на протяжении всей своей жизни.
Несчастье постигает человека, когда его действия, аффекты души и здравомыслие противоположны тем, которые были указаны выше, а именно: если он совершает безобразные действия по доброй воле и [свободному] выбору во всех своих делах на протяжении всей своей жизни (это же касается и плохих аффектов его души) [и если] он обладает плохим здравомыслием во всем, что он различает на протяжении всей своей жизни.
Сейчас следует сказать о том, благодаря чему действия, аффекты души и здравомыслие пребывают в таком состоянии, при котором неизбежно достигают счастья, а также о том, благодаря чему эти три [вещи] бывают в таком состоянии, что за ними следует неизбежно счастье. Затем мы оставим эту [тему] и перейдем к другой.
Каждый человек, говорю я, с начала своего существования от природы наделен способностью, благодаря которой его действия, аффекты души и здравомыслие бывают такими, как положено и бывают не такими, как положено.
Благодаря этой способности человек совершает [как] прекрасные, [так и] безобразные действия. Причина этого заключается в том, что у человека есть потенциальная способность к совершению как безобразных, так и прекрасных действий. Благодаря этой же способности можно получить как хорошее, так и плохое здравомыслие. Точно так же эти способности влияют и на аффекты души. Возможность безобразного в них равна возможности прекрасного.
Затем в человеке образуется другое состояние, при котором эти три [вещи] пребывают только в одном из двух состояний, а именно: либо в хорошем, либо только в плохом, которые следуют. Возможность совершать то, что следует, не равна возможности совершать то, что не следует, однако благодаря этой возможности одно из них преобладает над другим.
Что касается способности, которой от природы наделен человек с начала своего существования, то он не может приобрести ее. Что до другого состояния, то оно образуется только путем приобретения его человеком. Это состояние делится на два вида: благодаря одному из них существует либо только хорошее, либо только плохое здравомыслие, благодаря другому существуют либо только прекрасные, либо только безобразные действия и аффекты.
Тот вид, благодаря которому существует хорошее или плохое здравомыслие, делится на две разновидности: благодаря одной из них существует хорошее здравомыслие, и оно называется силой ума, благодаря второй существует плохое здравомыслие, и оно называется слабоумием и глупостью.
Та разновидность, благодаря которой существуют прекрасные или безобразные действия и аффекты души, называется нравом. Благодаря нраву от человека исходят безобразные и прекрасные действия.
Поскольку действия и здравомыслие, благодаря которым человек достигает счастья, зависят от вышеупомянутых условий, а одним (стр. 7) из них является то, что они должны быть везде и всегда, постольку неизбежно должно быть и что-то, благодаря чему в данное время происходят эти действия и здравомыслие в данных условиях, чему свойственно одно из двух положений, с тем, чтобы человек благодаря этому мог сделать постоянным хорошее действие и хорошее здравомыслие во всем. Человек от природы наделен такой способностью, которой свойственны оба положения, вслед за этим получается другое приобретенное состояние, которому свойственно только одно из этих положений, когда имеют место действия и аффекты души. Может быть, только благодаря им неизбежно достигается счастье, когда мы обладаем хорошим нравом и хорошим здравомыслием. Для того, чтобы мы посредством их достигли счастья, сила нашего ума становится нашим свойством, которое не исчезает или исчезает с трудом.
Хороший нрав и сила ума, оба вместе, являются человеческим достоинством в том смысле, что добродетель каждой вещи состоит в превосходстве и совершенстве в ней самой и в ее действиях. Если они оба [хороший нрав и сила ума] имеют место, то мы получаем превосходство и совершенство в нас самих и в наших действиях, и благодаря им обоим мы становимся благородными, благими и добродетельными: наш образ жизни становится добродетельным, а наше поведение – похвальным.
Сейчас мы рассмотрим, благодаря чему хороший нрав становится нашим свойством. Затем перейдем к тому, благодаря чему сила правильного восприятия становится нашим свойством. Под свойствами я подразумеваю такие, которые не исчезают или исчезают с трудом.
Мы говорим, что все нравственные качества как прекрасные, так и безобразные приобретаются. Когда человек не обладает сложившимся нравом, то, соприкасаясь (стр. 8) с хорошим или плохим нравом, он может по своей воле перейти к противоположному нраву.
То, благодаря чему человек приобретает определенный нрав или переходит от одного нрава к другому, с которым он соприкасается, – это и есть привычка , а под привычкой я подразумеваю частые, долгие повторения какого-либо одного действия. Поскольку прекрасный нрав также приобретается привычкой, то нам следует сказать как о тех вещах, привыкая к которым мы вырабатываем у себя хороший нрав, так и о тех, привыкая к которым мы получаем дурной нрав.
То, говорю я, благодаря чему мы в силу привычки получаем хороший нрав, – это {не что иное], как действия, свойственные лицам с хорошим нравом. А то, благодаря чему мы получаем плохой нрав, – это [не что иное], как действия, свойственные лицам с плохим нравом.
Положение, при котором обретаются нравы, подобно положению, при котором усваиваются искусства. Так, искусство письма достигается, когда человек привыкает совершать действия, свойственные искусному писцу. Точно так же обстоит дело с прочими искусствами. Хорошее письмо исходит от человека только благодаря совершенству писания, а совершенство писания достигается, когда человек совершенствуется и привыкает прекрасно выполнять его. Возможность хорошего письма есть у человека до обретения им совершенства писания – в заложенной в нем от природы потенции; после же обретения совершенства в писании оно [существует] благодаря искусству.
Точно также обстоит дело с прекрасным действием: [оно] возможно у человека до обретения хорошего нрава в заложенной в нем от природы потенции, после же его обретения оно [существует в нем] актуально.
Когда человек привыкает к определенным действиям до обретения нравов, то у него вырабатывается нрав, из которого проистекают те же самые действия. Для того чтобы у человека выработался определенный нрав, необходима привычка к совершению соответствующих действий. Доказательство того, что нравы образуются от привычки, ты видишь из происходящего в городах (стр. 9). Политические деятели делают жителей городов хорошими, приучая их делать добро.
Хорошими действиями являются такие, благодаря которым мы, в силу привычки к ним, получаем хороший нрав. Мы говорим, что совершенство человека совпадает с совершенством его нрава. Действия, благодаря которым человек добивается совершенства своего нрава, подобны тем [действиям], благодаря которым человек добивается совершенства своего тела. Совершенство тела человека – это здоровье: если есть здоровье, то его следует сохранять, а если нет его, то следует его приобрести. И как здоровье достигается только при соблюдении меры: при умеренной еде достигается здоровье, при умеренном труде приобретается сила, точно так же хороший нрав достигается при умеренных действиях. Если нет того, за счет чего достигается здоровье, то нет и здоровья, точно так же, когда действия отклоняются от меры и к этому привыкают, хорошего нрава не получается.
Уклон от меры – это либо избыток, Либо недостаток. Еда больше или меньше положенного не сохраняет здоровья. Умеренный труд наделяет тело силой, а чрезмерный или недостаточный отнимает силу или сохраняет слабость.
Точно так же действия, уклоняющиеся от меры в ту или иную сторону, способствуют получению или сохранению плохих нравов и устранению хороших нравов.
Так же как середина в здоровье бывает при правильном сочетании избытка и недостатка, его силы и слабости, его продолжительности и кратковременности, в превышении или уменьшении их обоих, точно таким же образом середина в действиях будет при наличии (стр. 10) их избытка и недостатка, силы и слабости, продолжительности и кратковременности. А поскольку середина во всем бывает только при правильном сочетании избытка и недостатка, силы и слабости этого в определенной степени, постольку достигнуть все это можно будет только при установлении какого-то мерила. Нам следует сказать о мере, которой мы определяем действия и достигаем середины.
Я считаю, что мера, которой мы определяем действия, аналогична мере, которой мы определяем то, что приносит пользу здоровью. Мера, которая приносит пользу здоровью, – это состояние тела, к которому мы стремимся как к состоянию здоровья. Середина, которая полезна здоровью, определяется тем, что она сопоставляется с другими состояниями и телами и измеряется условиями в той или иной стране. Точно так же меры действий – это состояния, сопутствующие этим действиям. Середину в действиях можно определить только при сопоставлении и оценке положений, сопутствующих им. Так, врач, желая определить степень, то есть меру в том, что полезно для здоровья, в первую очередь узнает темперамент тела, которое надо вылечить, узнает время, ремесло человека и прочие вещи, входящие в область врачебного искусства и определяющие меру того, что приносит здоровье в соответствии с темпераментом тела и временем выздоровления.
Точно так же, если мы хотим определить меру, которая является серединой в действиях, то мы сначала узнаем время действия, место действия, от кого оно происходит, на кого направлено, от чего происходит действие, чем производится, почему и для чего совершается, точно определяем действия мерой каждого из этих [факторов] и лишь тогда мы получаем середину. Когда действие учитывает все это, оно является умеренным, а когда не учитывает, то является либо чрезмерным, либо недостаточным.
(стр. 11) Поскольку меры этих вещей по избытку и недостатку не всегда одни и те же, то и умеренные действия не всегда одни и те же.
Сейчас следует рассказать о хороших нравственных качествах, а также упомянуть о нормах поведения, возникающих на их основе и направляющих мысль на изучение того, что является самым лучшим в области морали и какие действия предписываются ею.
Мы говорим, что храбрость это хорошее нравственное качество и достигается оно за счет умеренной смелости, проявленной в опасных делах и воздержании от них. Чрезмерная смелость в этих делах приводит к безрассудству, а недостаток смелости приводит к трусости, а это уже плохое нравственное качество. И когда вырабатываются эти нравственные качества, то из них проистекают соответствующие действия.
Щедрость возникает при мере, проявленной в сбережении и в трате денег. Чрезмерная бережливость и недостаточная трата денег приводят к скупости, а это плохое нравственное качество. Чрезмерная трата и недостаточная бережливость приводят к расточительству. Из таких нравственных качеств вытекают соответствующие действия.
Воздержание происходит при умеренном пользовании наслаждениями; едой, женщинами. Избыток в этих наслаждениях приводит к алчности, прожорливости, а недостаток в них приводит к отсутствию чувства удовольствия, а это порицается. Такие нравственные качества вызывают соответствующие действия.
Остроумие, а это хорошее нравственное качество, возникает при умеренном использовании шутки. Человек должен в своей жизни отдыхать, а отдых всегда лишь таков, что чрезмерность в нем бывает приятна или, [по крайней мере], безболезненна. Шутка относится к числу того, что при своем обилии доставляет удовольствие или, [по крайней мере], она безболезненна. Середина в шутке дает остроумие, избыток приводит к шутовству, а недостаток в (стр. 12) ней приводит к отсутствию [юмора]. Шутка проявляется в том, что человек говорит, делает или использует. Мера в ней это то, что подобает свободному, веселому, общительному человеку говорить и слушать.
Определение этих вещей подлежит исследованию. Определение всего этого исчерпывающим образом не является предметом этой книги, все это подробно рассматривается в другом месте.
Правдивость по отношению к самому себе возникает только тогда, когда человек приписывает самому себе благие качества, добрые поступки, которые у него имеются.
Когда же человек приписывает себе благие качества, добрые поступки, которых у него нет, то в нем вырабатывается ложное самомнение.
Когда человек приписывает себе что угодно, но не то, что ему присуще, то это вырабатывает в нем притворство.
Дружественность – это хорошее нравственное качество, которое возникает благодаря умеренности в общении одного человека с другими, ввиду чего он получает удовольствие в разговоре или поступках. Избыток в этом влечет за собой подобострастие, а недостаток – высокомерие. Если при этом он делает другому то, что того огорчает, то это влечет за собой недружелюбие.
На этом примере мы можем выявить, что же в этих действиях соответствует середине, чрезмерности и недостаточности.
Сейчас нам следует рассмотреть искусный прием, с помощью которого мы можем приобрести хорошие нравы. Я говорю, что сначала нам следует перечислить различные нравы и перечислить действия, исходящие от различных нравов, а уже после этого следует рассудить и рассмотреть, какой нрав мы имеем и является ли этот нрав, присущий нам сначала, хорошим или плохим. Для ознакомления с этим следует рассудить и рассмотреть, при совершении какого действия мы получаем удовольствие, а при каком испытываем страдание. Ознакомившись с этим, мы рассмотрим, исходит ли это действие от хорошего нрава или от плохого. Если действие исходит от хорошего (стр. 13) нрава, то мы говорим, что у нас хороший нрав, а если исходит от плохого, то мы говорим, что у нас плохой нрав. Так мы постигаем присущий нам нрав.
Так же как врач знакомится с состоянием тела посредством вещей, относящихся к состоянию тела, и если телу присуще здоровье, то он прибегает к искусному приему, с тем чтобы сохранить это состояние, а если телу присущ недуг, то он прибегает к искусному приему, с тем чтобы устранить эту болезнь, точно так же, если нам присущ хороший нрав, то мы прибегаем к искусному приему, с тем чтобы сохранить его в нас, а если нам присущ плохой нрав, то мы прибегаем к искусному приему, с тем чтобы устранить его.
Плохой нрав это душевный недуг. Для устранения болезни души нам следует подражать примеру врача в устранении болезни тела. Затем мы рассматриваем присущий нам плохой нрав, возникает ли он со стороны избытка или недостатка. И так же как врач, если телу присуща очень высокая или очень низкая температура, доводит ее до умеренной температуры в соответствии с мерой, определенной в искусстве врачевания, точно так же, когда нам присущи избыток или недостаток в нравах, то мы доводим их до умеренного состояния в соответствии с мерой, определенной в данной книге.
Поскольку достижение середины на первый взгляд очень трудно, то используется прием, направленный на то, чтобы человек приводил свой нрав к норме или насколько возможно приблизил его к норме. Так, достигнуть средней температуры тела очень трудно, для этого используется искусный прием, позволяющий насколько возможно приблизить тело к ней. Точно так же искусный прием, применяемый для достижения умеренного нрава, заключается в том, что мы рассматриваем выработавшийся у нас нрав, и если ему присуща чрезмерность, то мы приучаем себя к действиям, проистекающим от противоположности, а именно от недостаточности, если он недостаточный, то мы возвращаемся к противоположным действиям, соответствующим чрезмерности. И так мы продолжаем какое-то время. Затем мы размышляем и (стр. 14) рассматриваем, какой нрав сложился.
Сложившийся [нрав] пребывает в одном из трех состояний: либо в середине, либо отклоняется от середины, либо склоняется к середине.
Если он близок к середине, но не переходит ее, [приближаясь] к другой противоположности, то мы продолжаем совершать те же действия какое-то время, пока не достигаем середины.
Если же мы отклонились от середины, [приблизившись] к другой крайности, то мы совершаем действия, присущие первому нраву, и продолжаем делать это какое-то время, затем рассматриваем, как обстоит дело.
В общем, всякий раз, когда мы находим свою душу отклонившейся в какую-то сторону, мы совершаем действие, [присущее] другой крайности, и продолжаем совершать его, с тем чтобы насколько возможно достичь середины или приблизиться к ней.
А то, [удалось ли нам] достичь в своих нравах меры, мы узнаем следующим образом: мы рассматриваем легкость действия, свойственную обеим крайностям, – имеет ли она место или нет.
Если они одинаковы или близки друг другу по легкости, то мы знаем, что своей душой достигли меры. Испытание легкости [действий, проистекающих из] этих [крайностей], заключается в том, чтобы рассматривать их вместе.
Если мы не испытываем страдания ни от одного из них или наслаждаемся каждым из них, или наслаждаемся одним, не испытывая страдания, либо испытывая весьма небольшое страдание от другого, то мы знаем, что они по легкости одинаковы или близки друг другу.
Поскольку середина находится между двумя крайностями, то в этих крайностях можно найти то, что подобно норме или середине, и следует остерегаться крайности, сходной с серединой.
Так, безрассудство сходно с храбростью, расточительство сходно со щедростью, шутовство сходно с остроумием, подобострастие сходно с дружелюбием, самоунижение сходно со скромностью, притворство сходно с искренностью человека. Так как среди этих крайностей есть такие, к которым мы более склонны по природе, то нам следует остерегаться их. Примером этому является недостаток смелости в опасном деле, скупость, к чему мы по природе более склонны. Тем более нам следует [стр. 15] остерегаться крайностей, к которым мы более склонны и которые при том похожи на середину. Например, шутовство – это чрезмерность в использовании шутки. И поскольку шутить легко, то мы и начинаем склоняться к шутке. Теперь нам осталось узнать, какое средство нам следует применить для облегчения перехода от одной крайности к другой или к середине. Одного рассуждения без [знания] этого средства будет, вероятно, недостаточно.
Представляется, что совершить плохое [действие] легко, так как оно якобы влечет за собой удовольствие; если же мы считаем, что действие доставляет нам страдание, то мы обретаем хорошее нравственное качество.
Мы полагаем, что удовольствие в любом действии и деле является целью, и мы всеми своими действиями стремимся к этому. Есть удовольствия, следующие за чувственным восприятием, например, те, что следуют за восприятием чувства слуха, зрения, вкуса, осязания или обоняния. А есть удовольствия, следующие за пониманием чего-то, например, те, что относят к господству, власти, победе, знанию и тому подобному.
Мы всегда в большинстве своем исследуем чувственные удовольствия и предполагаем, что они являются целью и совершенством жизни еще до того, как мы начали ими пользоваться с самого начала нашего существования.
А есть также и такие [удовольствия], которые являются причиной необходимого действия либо для нас, либо в мире. То, что необходимо для нас, – это питание, от которого зависит наша жизнь; то, что необходимо в мире, – это размножение. Поэтому-то мы и мним, что они [заключены] в цели жизни и что именно в них состоит счастье, тем более, что ощущения для нас более всего известны, понятны и доступны. Но при [ближайшем] рассмотрении и рассуждении становится ясно, что именно они препятствуют [достижению] большей части благ и мешают получению большей части того, благодаря чему достигается счастье. Когда мы видим, что чувственное удовольствие побуждает нас совершить хорошее [действие], то мы склонны к совершению его. Когда человек в силах отказаться от этих удовольствий или уменьшить (стр. 16) их в какой-то мере, то это приближает его к похвальным нравам.
Удовольствия, следующие за действиями, будь то удовольствия, связанные с чувством или пониманием, [испытываются] либо сразу, либо по прошествии известного времени. Точно так же обстоит дело со страданиями.
Каждому удовольствию соответствуют определенные действия, за которыми оно следует в одной из [упомянутых только что] форм, [т. е. либо сразу, либо по прошествии известного времени], поскольку [здесь мы можем иметь два случая. В одном случае] свойство действия будет всегда таким, что за ним всегда будет [непосредственно] следовать удовольствие или страдание. Так, например, обстоит дело с болью, следующей за ожогом, и удовольствием, следующим за половой страстью , – свойство ожога, [например], таково, что, когда он появляется у животного, за ним следуют страдание и боль. [В другом случае] страдание будет следовать за действием [так, как это] установлено религией: страдание является следствием этого действия, но ему не всегда присуще влечь за собой [страдание]. Таково, например, страдание, которое [ожидает] прелюбодея и убийцу.
Хорошие деяния, за которыми сразу следует страдание, через известное время должны обязательно повлечь за собой удовольствие. И [наоборот] дурные деяния, за которыми сразу следует удовольствие, через известное время должны обязательно повлечь за собой страдание.
Мы должны усвоить, какие удовольствия и страдания следуют из каждого действия в отдельности, и различать, с какими из них связано удовольствие, [испытываемое] сразу, и страдание, [испытываемое] по прошествии известного времени.
Когда мы склоняемся к дурному действию ради удовольствия, которое по нашему мнению, будет следовать за ним через известное время, тогда мы сравниваем это удовольствие со следующим за ним через известное время страданием и подавляем в себе [желание] этого удовольствия, побуждающее нас к плохому действию. И тогда нам легко [становится] отказаться от плохого действия.
Когда же мы склоняемся к отказу от благого действия из-за страдания, постигающего [нас] сразу, тогда мы его сравниваем с наслаждением, которое влечет это действие через известное время, и заглушаем тем самым страдания, отклоняющие нас от благого действия. И тогда нам становится легко совершить благое действие. Точно так же, если мы склоняемся к дурному действию ради доставляемого им сразу удовольствия, то мы сравниваем его с тем дурным, которое будет проистекать из него через известное время.
Есть люди рассудительные и проявляющие решительность в [совершении] того, что требует рассудок (стр. 17). Таких [людей] мы обычно называем свободными по достоинству, тогда как тех, кто не обладает этими двумя [свойствами], мы обычно называем звероподобными; тех же, кто только рассудителен, но не обладает решительностью, мы называем рабами по природе.
Это случилось и с некоторыми из тех, кто подвизается на поприще науки или философствует, они оказались на ступени тех, кто по рабскому положению не уступает первейшему, [самому порабощенному] рабу. А [наука] из-за тех, кто подвизается на ее поприще, из-за того, что она оказалась несостоятельной и бесполезной для них, теряет свой престиж и унижается.
Среди них есть те, кто решителен, но не рассудителен. За таких рассуждают другие. В таком случае он либо подчиняется, либо не подчиняется тому, кто рассуждает за него. Если он не подчиняется, то он также звероподобен, а если подчиняется, то он преуспевает в большинстве своих дел и благодаря этому выходит из [разряда] рабов и вступает в разряд свободных.
Наслаждения, следующие из действий, одни более известны, и мы их лучше постигаем, а другие более скрыты. Самые известные – это те, которые [получают] сразу и носят чувственный характер. Точно также обстоит дело со страданиями: те из них, которые [испытывают] сразу и проистекают из чувственного восприятия, наиболее явны для нас, особенно если они при этом установлены религией. А к более скрытым относятся все прочие наслаждения и страдания. Более скрытые из них это те, которые являются естественными и [испытываются] через известное время и к тому же не осознаются. Те же из них, которые [испытываются] сразу и являются естественными, менее скрыты, так же как и те, которые [испытываются] через известное время и не относятся к чувственным.
Что касается свободных людей, то если они хотят посредством наслаждения и страдания облегчить себе благое действие и избежать дурного, (стр. 18) то самое скрытое и самое явное для них одинаковы. Наслаждения, побуждающие их к дурному действию, подавляются страданием, независимо от того, относится ли оно к более скрытым или к более явным страданиям, поскольку их рассудительность делает явным то, чему свойственно быть скрытым для большинства [людей].
Что же касается других людей, то они воздерживаются от этих [дурных действий], подавляя свои удовольствия лишь самыми, какие только бывают, явными страданиями. Среди них могут быть и такие, которые, склоняясь к дурному [действию] из-за немедленного наслаждения, довольствуются тем, что это [дурное действие] подавляется наслаждением, о котором полагают, что оно следует за воздержанием от этого действия или за совершением противоположного ему действия. Именно таким образом следует воспитывать отроков. Тех же, кому и этого недостаточно, дополнительно [предупреждают] о страдании, следующем за дурным действием, и представляют [это] страдание как можно более явным.
Именно этим, то есть последним способом следует обращаться со звероподобными и теми, для кого недостаточен первый способ.
Самые явные наслаждения и страдания – те, которые касаются чувств. Те же, которые человек испытывает не через ощущения, то это такие, как страх, печаль, досада и тому подобное. Среди звероподобных есть такие, для которых достаточно только одних таких страданий; есть и такие, которым этого недостаточно, и им причиняется страдание через ощущения. Самым чувствительным из страданий, наносимых человеку через его ощущения, является то, что относится к чувству обоняния и чувству вкуса, затем идет то, что относится к другим чувствам. Таким путем человек может облегчить себе путь к совершению добра и воздержанию от причинения зла самому себе и другим.
Сказанного здесь достаточно. Исследование этого вопроса надлежит лицу, занимающемуся политикой. Он и исследует это (стр. 19).
Нам следует сказать о хорошем здравомыслии. Сначала мы расскажем о хорошем здравомыслии, а затем – о способе, которым мы достигаем хорошего здравомыслия. Хорошее здравомыслие, говорю я, это то, благодаря чему мы получаем и достигаем познания всех вещей, которые человеку надлежит узнать. Здравомыслие двух видов: первому виду свойственно только знание, но не свойственно действие. Например, мы знаем, что мир сотворен, что Аллах – один, или мы знаем о причинах многих чувственно воепринимаемых предметов. Свойством второго является и знание и действие . Например, мы знаем, что любовь родителей – хорошее [качество], предательство – плохое [качество], справедливость – хорошее [качество], или, например, что медицина способствует достижению здоровья. Тот [вид], которому свойственно знание и действие, имеет завершенное действие. Если знание этих вещей не сопровождается действием, то оно несостоятельно, бесцельно. Тот же [вид здравомыслия], которому свойственно знание, но не действие, имеет завершение только в знании. Каждый из этих двух видов охватывает какие-то искусства.
Тот [вид], которому свойственно только знание, овладевает им только благодаря искусствам, способствующим приобретению познания, но не осуществлению его в действии.
А тот [вид], которому свойственно знание и действие, овладевает так же другими искусствами. Эти искусства также двух видов. Благодаря первому виду мы получаем только знакомство с наукой. Благодаря другому виду мы узнаем, что можно делать и способны ли мы сделать это.
Искусства, благодаря которым мы получаем знание того, что [следует] делать, и способность совершить это, двух видов. К первому виду относятся те, которыми человек пользуется в городах: например, медицина, торговля, земледелие и тому подобные искусства. Ко второму виду относятся те, которыми человек пользуется в своем поведении. Он – самый лучший. Благодаря ему выявляются добрые дела и праведные действия и благодаря ему проявляется способность совершить их. Каждое из этих трех искусств преследует определенную человеческую цель, то есть оно обладает присущей ему целью.
Человеческая цель трех [видов]: приятная, полезная и прекрасная. Полезная цель либо приятна, либо прекрасна. Искусства (стр. 20), имеющиеся в городах, обладают полезной целью. А те [искусства], которые характеризуют поведение, и те, в которых проявляется способность ведения торговли, имеют целью прекрасное в том смысле, что с их помощью приобретают знание и достоверное познание истины. Знание истины и достоверное знание – это, безусловно, прекрасно. Цель всех искусств либо прекрасная, либо полезная.
Следовательно, искусства подразделяются на два вида: цель одного вида – получение прекрасного, а цель другого – получение полезного.
Искусство, целью которого является только достижение прекрасного, называется философией или, в абсолютном смысле, мудростью .
В искусствах же, целью которых является полезное, нет ничего, что заслуживало бы названия мудрости в абсолютном смысле. Некоторые из этих искусств иногда называют этим именем, уподобляя его философии. Поскольку прекрасное [бывает] двух видов, а именно только знание и знание и действие, то искусство философии также делится на два вида: благодаря одному виду достигают познания существующих предметов, на которые не распространяется человеческое действие. Это называется теоретической философией. Благодаря второму виду получают познание предметов, свойство которых таково, что на них распространяется действие человека. Именно в нем и заключена способность совершения прекрасного. Это называется практической и гражданской философией .
Теоретическая философия охватывает три вида наук: 1) математику, 2) физику, 3) метафизику. Каждая из этих трех наук охватывает какой-то вид существующих предметов, подлежащих только познанию. Нет нужды в подробном рассмотрении здесь каждого из видов существующих предметов, которые охватывает каждая из этих трех наук. Математика включает арифметику, геометрию и астрономию.
Гражданская философия распадается на два вида. Благодаря одному получают познание хороших действий и нравов, от которых исходят эти хорошие действия и способность [установления] причин их. Благодаря ему (стр. 21) прекрасные вещи становятся нашим свойством. Этот [вид] называется этическим искусством.
Другой [вид] охватывает знание положений, благодаря которым жители городов достигают прекрасного и способности получения и сохранения этого прекрасного. Этот вид называется политической философией.
Такова совокупность разделов искусства философии. Поскольку мы достигаем счастья только тогда, когда нам присуще прекрасное, а прекрасное присуще нам только благодаря искусству философии, то из этого необходимо следует, что именно благодаря философии мы достигаем счастья. А ее-то мы постигаем при хорошем здравомыслии.
Философия, говорю я, постигается только при хорошем здравомыслии, а хорошее здравомыслие достигается только при [такой] потенции ума, которая должна наличествовать у нас до всего этого. А потенция ума возникает тогда, когда у нас имеется такая способность, посредством которой мы об истине судим как о достоверной и убеждаемся в ней; посредством которой мы судим о ложном, что оно действительно ложно, и избегаем его, судим о ложном, подобном истине, и не заблуждаемся относительно него и судим о том, что истинно само по себе, но сходно с ложным, и не заблуждаемся и не обманываемся относительно ого. Искусство, посредством которого мы приобретаем эту способность, называется искусством логики .
Именно благодаря этому искусству распознают правильное убеждение, то есть каково оно, и ложное убеждение, то есть каково оно; вещи, посредством которых человек приходит к истине; вещи, посредством которых человек отходит от истины, и вещи, при которых человек мнит истинное ложным, и которые представляют ложное в форме истины, из-за чего ум человека впадает в заблуждение, сам того не сознавая. [Благодаря этому искусству человек] распознает путь, как устранить из своего ума ложное [представление], когда ему случается, не сознавая этого, делать [ложное представление] своим убеждением, и путь, как устранять заблуждение у других, когда они в него впадают, сами того (стр. 22) не осознавая. При этом, если человек стремится к чему-либо, желая познать его, он пользуется теми вещами, которые приводят его к правильному представлению об искомой вещи, а когда у него появляется убеждение в чем-то, относительно чего возникают сомнения, является ли это правильным или неправильным, он получает возможность подвергнуть это проверке, пока он не удостоверится, правильно ли оно или неправильно, а если при этом ему случится впасть в заблуждение, не осознавая этого, он получает возможность при внимательном изучении этого устранить заблуждение из своего ума. А поскольку это искусство таково, как мы его описали, то ему следует уделять внимание более, чем всем другим.
Поскольку блага, которыми наделен человек, одни более специфичны, а другие – менее, к тому же самым специфичным из благ для человека является человеческий разум , ибо человек стал человеком именно благодаря разуму, и поскольку благом, которое применяет это искусство, является разум человека, то это искусство применяет те блага, которые являются самыми специфичными для человека. Имя «акл» может обозначать и познание человеком чего-то своим умом и то, с помощью чего происходит человеческое познание. То, с помощью чего происходит человеческое познание и что называется «разумом», древние обычно называли «речью» . Имя «речь» может обозначать поэзию и выражение посредством языка. Именно это обозначает имя «речь» у широкой публики и именно в этом смысле оно общеизвестно.
Древние [мыслители], занимавшиеся этой наукой, применяли это слово сразу в обоих смыслах. О человеке можно правильно утверждать, что он «говорящий» сразу в обоих смыслах: то есть в том смысле, что он выражает [языком] то, что у него [в мысли], и [в том смысле], что он обладает тем, с помощью чего он познает. Однако древние, утверждая, что человек есть [существо] говорящее, имели под этим ввиду, что он обладает тем, чем он постигает то, что утверждает и знает (стр. 23). Поскольку это искусство придает речи завершенную форму, то оно носит название «искусство логики». А то, благодаря чему человек постигает то, что он хочет [познать], может называться также «разумной частью души». Именно благодаря искусству логики разумная часть души достигает совершенства. Поскольку имя «логика» может обозначать выражение посредством языка, то многие люди считают, что цель этого искусства – наделять человека знанием того, как правильно выражать [мысль]. А это не так, ибо искусство, которое наделяет человека знанием того, как правильно выражать [мысль], есть искусство грамматики. Причина данной ошибки заключается лишь в общности имени и цели искусства грамматики и логики, ибо эти искусства называются «мантик». Однако цель рассматриваемого искусства обозначается лишь одним из двух смыслов имени «мантик». Между искусством грамматики и искусством логики есть некоторое сходство. Оно [заключается] в том, что искусство грамматики дает знание о правильности того, что выражается словами, способность к достижению этой правильности в соответствии с обычаями людей, [говорящих] на том или ином языке. Искусство же логики дает знание о правильности того, что мыслится, и способность достижения правильности того, что мыслится. И так же, как искусство грамматики исправляет язык, с тем чтобы говорили только правильно в соответствии с обычаем людей, говорящих на том или ином языке, так и искусство логики исправляет ум, с тем чтобы он мыслил обо всем только правильно.
В общем, отношение искусства грамматики к словам такое же, как отношение искусства логики к умопостигаемым сущностям. Таково их сходство. Но ни одно из них не является другим, и ни одно из них не является составной частью другого.
Из такого рассуждения явствует, каков путь к счастью, как следовать по этому пути и [каковы] ступени, которые надлежит пройти. Первая стадия: это освоение ступени искусства (стр. 24) логики. А поскольку оно является первым искусством, то [из всех отраслей наук] следует начинать с него. Можно начинать и с любого [другого] искусства, если у изучающего [есть знание] основ искусства логики.
Нам прежде всего следует знать то, что необходимо использовать из основ искусства [логики] для выявления положений, содержащихся в каждом искусстве, которые человек должен установить, прежде чем приступить к его изучению.
Это – основы, благодаря которым можно приступить [к изучению] данного искусства, и то, что человек обязан знать о них, без познания чего никто не может обойтись, будучи в здравом уме, например, такие, как: «целая вещь больше своей части и превышает ее по размеру», «человек – не лошадь», что является общеизвестными знаниями и общепринятыми основами .
Это такие [основы], которые человек, [даже] отрицая своим языком, не может отвергнуть в уме, ибо не способен найти подтверждения обратному. Среди этих [основ] есть такие, которые знают только некоторые люди. Эти основы, [в свою очередь], бывают такими, которые можно познать легко, и такими, познание которых дано не всем. Но мы постигаем мыслью и познаем эти основы только посредством тех [основ], без которых никто не может обойтись.
Поскольку искусство логики есть то первое, с чего начинают, следуя [по пути изучения] искусств, то необходимо, чтобы основы, с которых начинают, были известными положениями, которые человек предварительно познал, и без познания которых никто не может обойтись. Этих положений много, но нельзя использовать любое из них, какое случится, в любом искусстве; необходимо один вид этих положений использовать в одном искусстве, а другой – в другом. Ввиду этого необходимо, чтобы из этих положений были установлены (стр. 25) те, которые соответствуют только искусству логики, и отвлечься от других положений, равно как и от прочих искусств. Все эти положения, без которых никто не может обойтись, свойственны уму человека о самого начала его существования. Однако человек может и не осознавать положения, выработавшиеся в его уме, и [только] после того, как он услышит высказывания, указывающие на это [положение], он осознает, что оно уже есть в его уме. Эти положения могут также расчленяться в уме, ввиду чего человек распознает в своем уме каждое из них в отдельности, так что, услышав соответствующие слова, обозначающие это, он распознает их раздельно, расчлененно в своем уме. Поэтому, если случилось так, что человек не осознает [те или иные положения] или не осознает различия между ними, то ему необходимо перебрать [в уме] обозначающие их выражения. Тогда он осознает их и рассмотрит каждое из них в отдельности.
Многие положения, с которых можно начать [изучение] искусства логики, не осознаются расчленено, хотя они имеются в человеческом уме, поэтому, когда человек хочет вызвать их в уме, он должен подобрать высказывания того или иного вида, обозначающие эти положения. Осмыслив их и рассмотрев каждое в отдельности, он отбирает те, которые можно употребить для изучения этого искусства.
Поскольку искусство грамматики имеет своим предметом различные виды осмысленных высказываний, то в нем должен быть какой-то раздел, в котором рассматриваются и устанавливаются основы этого искусства. Поэтому нам следует брать из искусства грамматики объем [сведений], достаточный для установления основ этой науки, или последовательно перебрать различные виды высказываний, употребительных у людей, говорящих на данном языке, которые бы обозначали то, что является предметом этого искусства, в случае если у людей, говорящих на данном языке нет искусства, в котором бы были перечислены виды высказываний, присущих их (стр. 26) речи.
Поэтому становится ясно, с какой целью во Введении к логике предварительно излагаются положения, относящиеся к науке грамматики. Из него взят достаточный объем [сведений] и действительно [там] использовано [все], что необходимо для облегчения обучения [логике]. Кто следует иному пути, тот пренебрегает последовательностью [в изучении] искусства или не соблюдает ее.
Если же мы стремимся следовать тому порядку, который является обязательным для данного искусства, то нам надлежит открыть какую-либо из книг об основах, которая облегчит начало изучения данного искусства путем перечисления видов осмысленных высказываний. Именно с этого и следует начать.