Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

ЖУРНАЛ «МОСКВИТЯНИН»
1851 год октябрь
№ 19 и 20
ЧЕЧНЯ ( ).
Если есть в Mиpе страна, которая может в настоящее время похвалиться разнородностью племен, разъединенных между со¬бою нравами, обычаями, языком и т. п., то это, без всякого сомнения, один только Кавказ. Но край этот, приобретший себе громкую известность еще в самые отдаленные времена древности и постоянно обращавший на себя внимание любознательных лю¬дей, старавшихся изучить его разнообразие, остается мало исследованным, а в некоторых местах почти совершенно неизвестным, особенно в тех, где обитают беспокойные горские пле¬мена, между которыми племя Чеченское, по своему фанатизму и беспредельному своеволию, играет важную роль. Это племя, сла¬вившееся издавна своими набегами и разбоями и щеголяющее те¬перь удальством, скрывается в неприступных местах, защищенных самою природою. Земли, которые оно населяло назад тому несколько лет и в настоящее время, известны под именем Чечни.
Пределами Чечни, взятой вместе с принадлежащими к ней обществами, служат: на Севере река Терек от Липовского по¬ста вниз по течению до впадения в него Сунжи и немного далее к Амир-Аджи-юртовскому укреплению; на Востоке владения Кумыков, до крепости Внезапной, потом река Акташа или Камбулат, отделяющая ее от Лезгинского племени Салатау; на Юге кряж Дагестанских гор, известных под названиями Нахчилам, Тансутадаг и другими, разъединяющими Чечню от Лезгинских обществ Гумбет, Анди, Чарбили, Чамалал и Анкратль – и земля Хевеуров; на Западе земли Ингушских племен Цори, Галгай, Галаш и Карабулак, – естественного же предела между Чечнею и этими последними двумя племенами не определено: одни считают границею реку Ассу, а другие Фортангу, – далее река Сунжа от Аула Самишки до Плиева, а от сего последнего идет почти прямая линия до Линовского поста.
Чечня, заключенная в этих пределах, усеянная почти со¬вершенно вся, кроме только северной своей части, высокими го¬рами, покрытыми густым, вековым лесом, изрытая пропастями и оврагами, представляет глазам наблюдателя величественную картину, – дикую местность, особенно, как говорят, в юж¬ной стороне, близ гор Сулой-Лама, Нахчи-лама и Тансута-Дага, замечательных по своей возвышенности и неприступности.
В воде, как и в горах, Чечня также не имеет недостатка. Она изрезана на всем своем пространстве множеством реке и ручьев, шумно стремящихся по большей части в ущельях с Юга на Север. Между реками замечательны:
Терек, составляющий Северную границу, протекает около ста верст, начиная от станицы Галюгаевской до Амир-аджи-юрта. На этом пространстве, с наступлением жаров, от по¬ловины Мая до конца Июля, Терек, от таяния в горах снега, представляет разительное явление; воды его стремятся с такою быстротою, что уносят деревья и ворочают огромные камни; шум от воды его слышится за несколько верст. Прежде, когда не было через него устроено мостов, на этом месте всякое сообщение прекращалось. Против сильного напора вод его не только экипажи, даже тяжело нагруженные арбы и артиллерийские повозки не могли устаивать и постоянно были опрокидываемы. Опасность при переправе увеличивается еще от неровности русла, изрытого быстрым течением; самые отважные обитатели Чечни не осмеливаются в это время пускаться чрез реку.
Сунжа течет по Чечне от Плиeea аула на В. С. В, почти с такою же быстротою, как и Терек, до самого слияния своего с ним у Брагунского поста. Она принимает множество горных речек, из которых более известны сдедующие.
Асса, по выходе из ущелья Гуро в Хевсурии протекает по землям Галгаев, Галашевцев и Карабулаков до впадения сво¬его близ Закат-юрта, составляя, как думают некоторые, за¬падную границу Чечни. Эта речка, во время лета, быстрым те¬чением своим наносит очень часто большой вред горским пле¬менам, обитающим по течение ее, унося у них множество скота, единственное богатство горца.
Фортанга берет свое начало в пределах Чечни , состав¬ляясь из нескольких речек, Гая, Мереджи и других, течет на С. В. С, потом, по принятии в себя притока Натыхой, на С. до впадения в Сунжу близ Ассы.
Валарик течет на Севере почти параллельно с Натыхоем и впадает в Сунжу у самого Закат-юртовского поста.
Гехи, образуясь в горах, населенных Чеченским обще¬ством Ахо, и приняв несколько ручьев, течет до впадения сво¬его близ Алхан-юрта на Севере.
Рошни стремится в своем течении параллельно с Гехи.
Мартан, или, как некоторые называют, Урус-Мартан со¬ставляется в земле Пшехойцев из небольших ручьев, течет на Север до аула Урус, где приняв речку Тенги-инжу, про¬должает стремиться по тому же самому направлению до впадения своего в Сунжу.
Гонта вытекает из Северной части владений Кистов. Оро¬шая прилегающие к ней с восточной стороны поляны, она при¬носит большую пользу Чеченцам-хлебопашцам , разливаясь во время весны по каналам и ручьям, которые после высыхают от жары. Течение Гонты до самого впадения у аула Бугун-юрта довольно быстро.
Аргун, один из самых больших притоков Сунжи, бе¬рет свое начало в Северной части Хевсурии , образуясь из не¬скольких ручьев, вытекающих из ущелий Гуро, Иджа и Ардон и соединяющихся между собою на границах Чечни у деревни Шатиль, откуда Аргун течет несколько верст на Севере до аула Джерахо, потом поворачивает на Восток до Бочах-хо, принимая между этими двумя деревнями с обеих сторон множество горных притоков; далее принимает течение на Север до деревни Дачу-барзоя, где слившись с довольно большою и шумною рекою Шаро-Аргуном, продолжает катить свои быстрые воды в том же самом направлении до впадения в Сунжу у деревни Дохен-ирзу.
Джалка, с притоком Бас, выходящим из горы Сулой-лама, течет до впадения своего на Север.
Халхалу, последний приток Сунжи пред впадением ее в Терек, немного менее Аргуна, выходит из Ичкеринских гор, течет на С. З. С. до укрепления Умахан-юрта. Халхалу принимает много горных ручьев и речек, из которых нам бо¬лее известны Гумс с притоком Хумых и Мичик.
Далее к Востоку по Чечне во владениях Ичкеринского общества протекают реки: Аксай, образующийся в горах Нехчиламских, напалет гористую Ичкерию в направлении с Юга на Северо-Восток до укрепления Герзел-аула, у которого он вступает во владения Кумыков. За Аксаем текут в томе же на¬правлении реки Яман-су, Ярыксу и наконец Акташ , отделяю¬щий Чечню от Лезгинского общества Салатау.
Но кроме всех этих рек Чечня славится еще множе¬ством горных источников и ключей, имеющих целебную силу, которые впрочем не пользуются между ее обитателями никаким уважением и остаются для нас мало известными.
В отношении климата и температуры положительно сказать ничего нельзя; вообще замечают, сообразуясь с местностью, что климат в Чечне должен быть здоровый , так как она вся, особенно в южных частях, покрыта высокими горами, на ко¬торых снег лежит в продолжении целого лета и тем уме¬ряет жары; зимы бывают довольно суровы, но терпеливо впрочем переносятся обитателями Чечни.
Чечня с принадлежащими к ней обществами Ахо, Пшехой, Кисты, Шаро, Шатой, Дженибутр, Шабузы, Ичкери, Аухе, Мичике и Качколы разделяется в настоящее время на две части: на Большую и Малую Чечню, пределом между которыми слу¬жат р. Гонта и Сунжа от деревни Бутун-юрт до своего впа¬дения в Терек. Племена и общества, живущие в Большой и Ма¬лой Чечне, кроме того подразделяются еще между собою на не¬сколько других мелких обществ, нередко враждебных одно другому. Сверх того Чеченские племена в отношении к Рус¬ским носят следующая названия: мирных, непокорных, горных, и живущих на плоскости.
Чеченцы, поселенные на Терек, живя вблизи Русских, начинают привыкать к гражданственности и составляют образо¬ваннейшую часть всей Чечни. Они управляются своими князьями, волю которых во всем и всегда готовы исполнять. Они содер¬жат теперь кордоны на правом берегу Терека и безусловно отдают требуемые от них повинности; с единоплеменниками своими нередко вступают в бой, особенно когда пожелают сле¬довать за Русскими войсками; вообще они отвыкли почти от удаль¬ства и готовы совершенно развить мирную, общественную жизнь в своих деревнях, если бы не опасались набегов со стороны враждебных им племен.
Другой род мирных Чеченцев заселяет плоскости по обе¬им сторонам реки Сунжи и многих других речек, текущих с гор и впадающих в Сунжу или в Терек. Чеченцы эти состоят из племен Качкалих, Аух, частью Карабулак и собственно Чеченцев. Из деревень их более известны Аласхан-юрт, Уман-юрт, Шавдон, Аласзан, Наиб-верды, Кошкельды, вахтой вблизи укрепления Герзель-аула, Тирасу, Карасу, Мискит, Алты-мурза-юрт, Ярыксу-аух, Акташ-аух, Кишен-аух, Юрт-аух и другие. Жители этих деревень, хотя также разделены в управлении между княжескими их родами, но слабо по¬винуются Правительству, потому, что живут вблизи своих непо¬корных соотечественников; при малейшем удобном случае всегда стараются помогать в грабежах своим мятежным то¬варищам и очень часто занимаются разбоями и сами.
Из непокорных Чеченских племен, живущих большею частию в местах гористых, покрытых дремучим лесом, между скалами и глубокими оврагами, и отличающихся от прочих об¬ществ своею ненавистью, жестокостью, грабежами, разбоями и убийствами, славятся более Мичик (Мичиковцы или Мичигизы) и Ичкери; остальные же роды Шаро, Кисты, Пшехой, Ахо, вообще, судя по рассказам, начинают против прежних лет ослабевать в своем безумном геройстве.
Все эти общества, имея один язык, не различествуя в ха¬рактерах, господствующих наклонностях, нравах, обычаях , законах и вере, без сомнения должны принадлежать к одному племени, известному под именем Чеченцев, на которые мы преимущественно обратим теперь свое внимание, и посмотрим, как они рассказывают о своем происхождении, о состоянии у них общества до появления Шамиля, о адатном суде и проч., и наконец о новом управлении преобразованиях, сделанных Ша¬милем, в Чечне и о том, к чему именно клонятся фантастические замыслы этого человека, – предводителя разбойнических шаек.
По рассказам Чеченцев, богатая плоскость, простирающаяся от Северного склона Дагестанских гор до Сунжи, представляла прежде вид дремучего и непроходимого леса, в котором рыс¬кали одни только дикие звери, не встречая нигде человеческого следа. На эту-то самую плоскость, назад тому не более двух столетий, спустилось с гор Никерии несколько горских семей из племени Нашхой, стесненных на своих, прежних местах жительства, и следуя по течению воды, поселилось в теперешней Чечне на плодородных полянах, выходящих местами по Аргуну, Шавдону и другим притокам Сунжи.
Земля, которую заняли Чеченцы, представляла все удобства, потребные для жизни, и полная девственных сил, всегда возна¬граждала легкий труд человека. Юное общество, отделенное от прилегавших к нему владений вековыми лесами и быстрыми реками, неприметно росло и плодилось, нетревожимо ни Кабардинцами, ни Кумыками, ни Лезгинами, едва знавшими об его существовании. Одним словом, Чеченцы, первые обитатели этой пространной и плодородной земли, удовлетворявшей вполне требованиям их, поль¬зовались и кормились ею, как Божьим даром, не имея совершенно никакого понятия о личной поземельной собственности. Земля у них, как вода и воздух, принадлежала всякому, и тот владел ею, кто хотел только ее обрабатывать.
В последствии, с размножением семей, Чеченцы также со¬храняли главные черты своего первобытного общества, основанного не насилием, но возникшего, как бы случайно, из общего стечения взаимных выгод каждого. Право личной поземельной соб¬ственности у них не существовало и не существует почти до на¬стоящего времени, но только при быстром увеличении народонаселения, они начали несколько ценить пахатные места и ограничили только общее право каждого владеть угодьями.
Предки теперешних Чеченцев, спускаясь с гор, селились не единовременно и не на одних местах. Каждый новый приш¬лец выбирал себе место отдельно от прочих, и, поселясь с своею семьею, обрабатывал прилежавшую к нему землю. Семьи увеличиваясь, занимали более места, т. е. обрабатывали больший округ, наконец дошло до того, что две различные семьи , размножившиеся до несколько сот домов одного родства, съезжались с своими плугами на пашнях и должны были таким образом по необходимости положить границы между своими владениями: в одну сторону земля принадлежала одному родству, в другую – соседнему. Но земля, разделенная между этими маленькими племенами, или, как называют их в Чечне, Тохумами, не раздробилась на участки между членами их, а оставалась по-прежнему общею нераздельною собственности целого родства. Каждый год, когда настает время пахать, все родственники собираются на свои поля и делят их на столько равных дач, сколько домов считается в Тохуме, потом уж жребий распределяет эти участки между ними. Получивший таким образом свой годовой участок делается полным его хозяином на целый год, обрабатывает его сам или отдает другому на известных условиях, или наконец ос¬тавляет необработанным, смотря по своему желанью.
Относительно мест, занятых лесами, у Чеченцев сущест¬вует особое право, и они не разделяются между ними, потому что лес не считается народным богатством. Вообще лес, которому в Чечне не знают цены, так как его слишком много и никто не ощущал в нем недостатка, составляет общую нераздельную собственность. Каждый пришлец или туземец имеет полное пра¬во вырубить себе участок леса и поселиться на расчищенной им земле, и тогда приготовленное и возделанное его трудом место становится уж частною неотъемлемою собственностью. Таким точно образом сделали Чеченцы, из Сунжинских и Теречных деревень бежавшие за Сунжу во время возмущенья в 1840 году. Они, не нашедшие порожних мест, вырубили для себя поляны в лесах и поселились на них.
Посмотрим теперь, какое имеют понятие Чеченцы о разде¬ления народа на классы и об отношениях их между собою. Все принадлежавшие к Чеченскому племени выселенцы из Ичкерии с верховьев Аргуна составляют один общий класс вольных людей, без подразделений на Князей, Дворян и т. п. «Мы все Узденя,» говорят Чеченцы. Принимая слово Уздень (Езюданъ – от себя) в собственном смысле, будет значить, что Чеченцы – люди зависящие от самих себя. Но в массе народонаселения находится в Чечне не¬многочисленный класс личных рабов, образовавшийся из воен¬нопленных. Класс этот ежедневно увеличивается вновь за¬хваченными в набегах, и хотя состояние и тех и других ра¬бов почти одинаково, но их различают: первых зовут лаями, вторых – иессирами; потому что судьба их еще не совсем опре¬делена: иессир может быть выкуплен и воротиться на родину; тогда как лай, забывший свое происхожденье, без связей с отечеством своих предков, составляет неотъемлемую собственность своего господина. Положение лаев в Чечне есть то безусловное рабство, которое существовало в древнем мире. Раб счи¬тается не членом общества, а вещью своего господина, имеющего над ним неограниченную власть. Лай может быть продан, наказан, лишен жизни по воле своего владетеля; приобретенною собственностью пользуется до тех пор, пока господину не вздумается ее присвоить себе, потому что раб, труды его и вся жизнь принадлежат владельцу. Каковы бы ни были притеснения последнего, он не имеет права его покинуть и переселиться к дру¬гому. Случается впрочем, иногда, что раб, страшась жестокого наказания, бежит от своего хозяина и просит защиты у какого-либо сильного или уважаемого человека. Этот принимает его в свой дом и делается заступником у господина, уговаривает последнего смягчить наказание или вперед поступать милостивее, и, получивши в том обещание, отпускает лая обратно к нему. Но защитник лая не может удерживать его при себе против воли хозяина, под опасеньем преследования за воровство.
Не смотря на унижение, в котором находится лай, рабское происхождение не почитается постыдным. Дети отпущеника поль¬зуются всеми правами вольных коренных Чеченцев. Сам отпущеник, со дня своей свободы, вступает тот-час в класс воль¬ных и равен всем, но он, как человек одинокий, которого легко всегда обидеть, не может иметь ни веса, ни значенья, по¬тому что то и другое основано, как в Чечне, так и в Даге¬стане, на многочисленности родства, от того отпущеники, по боль¬шой части, воспользовавшись свободою, не покидают бывшего свое¬го владельца, а берут в замужество одну из дочерей или род¬ственниц его и населяются при нем, как члены его семейства. Чтобы отпустить раба па волю, надобно дать ему письменную отпускную, составленную Кадием, скрепленную им и двумя сви¬детелями. Когда ж раб откупается, – должен быть сохранен тот же обряд. При чем откупные деньги вручаются Кадию, ко¬торый передает их владельцу. Отпущеник зовется азатом.
Что ж касается до общественного управления, то у Че¬ченцев, до Шамиля, – почти ни какого не было. Если ж до того замечено было в их действиях единство, то оно происходило естественно и случайно от одинаковых выгод, мест жительства и обычаев, но не было следствием какого-ли¬бо устроенного порядка. Каждый Тохум, каждая деревня упра¬влялись отдельно, не вмешиваясь в дела соседей. Старший в роде выбирался обыкновенно в посредники или судьи в ссорах между родственниками. В больших деревнях, где жило несколь¬ко Тохумов, каждый выбирал своего старика, и ссоры уж раз¬бирались всеми стариками вместе. Впрочем, круг их действий был очень ограничен и власть почти ничтожна. Кто желал – приходил к ним судиться, но кто хотел отыскивать лично свое право, преследовал сам врага и делал с ним расправу, минуя стариков ; наконец решенья их были не обязательны, в большой части случаев исполнения их зависели от воли тяжу¬щихся. Суд стариков, лишенный всяких понудительных средстве, не менее того однако же был постоянно уважаем Чеченцами и сохранился до самого водворения Шамиля. Врожденное чувство некоторой подчиненности, как необходимое условие всякого обще¬ства, было оплотом, ограждавшим эту слабую гражданскую власть от разрушительных порывов духа необузданной вольницы полудикого народа. Чеченец, убегая всякого ограничения своей во¬ли, как нестерпимой узды, невольно покорялся превосходству ума и опытности и часто исполнял добровольно приговор ста¬риков, осудивших его.
Важные дела, касающиеся до целой деревни, решались на мирских сходках, на которые сбегались все жители. Правил же для этих народных собраний совершенно никаких не существовало. Приходил всякий, кто хотел, говорил, что знал: тол¬кам, крику и шуму не было конца. Случалось часто, что спор кончался жестокой дракой; деревня вся делилась на две враждую¬щие партии, и одержавшая верх выгоняла безжалостно побежден¬ных, которые шли селиться на новых местах. Вот еще как беспорядочно сзывался народ на эта чеченские вечи: кто-нибудь из жителей, задумавши потолковать о важном деле, влезал на кровлю мечети и оттуда сзывал народ, как муэззины призы¬вают правоверных на молитву. Праздные сбегались на его го¬лос, за ними поспешало все мужско народонаселение деревни, а таким образом на площади перед мечетью составлялась мирская сходка. Когда предложение, делаемое виновником собрания, не бы¬ло достойно внимания, – толпа скоро расходилась, без негодования на нарушителя общественного покоя, потому что для Чеченца вся¬кая новость, всякий шум занимательны, а сходить на площадь из пустяков для людей, проводящих целый день без дела, – ни чего не значит. Суд по адату, о котором мы будем говорить после, и мирские сходки составляли долго время в Чечне един¬ственную основу всего общественного благоустройства. Впрочем, по преданиям стариков, однажды начал было вводиться новый порядок вещей, более сообразный с правилами устроенного об¬щества, но как подчиненность высшей власти весьма ненавистна для Чеченца, то порядок этот не мог долго продолжаться. Причина же возникшего было благосостояния заключалась в следующем.
Горские выходцы, составившие теперь Чеченское племя, в первые времена своего поселения, спокойно обрабатывали свою землю, и тревожимые сильными соседями Кумыками и Кабардин¬цами, которые, если даже и знали об их существовании, то ма¬ло обращали внимания на горсть этих выходцев, рассеянных по лесам, не успевших еще ни обжиться, ни разбогатеть, – и не представлявших, следовательно, для хищнических набегов бога¬той приманки. Сами Чеченцы, чувствуя свою слабость, жили в то время смирно, не обижая никого, и как бы скрываясь в своих лесах. Те из них, которые выселились ближе к Кабар¬динцам, как напр. Урус-Мартанцы, или к Кумыкам, как наприм. Качкалыковцы и Мичиковцы добровольно даже отдава¬лись под покровительство тамошних князей, чтобы обезопасить себя от притеснений; они платили им ежегодную легкую дань и считались их приверженцами, клиентами, по Кумыкскому вы¬ражению: «смотрящим народом.» Князья не вмешивались в их управление, а только заступались иногда за них, когда они при¬бегали к защите.
Когда Чеченцы были бедны, пока народонаселение их, раз¬бросанное по небольшим хуторам, не составляло еще порядочных общин, они были покойны и нетревожимы; но когда стали возникать богатые деревни, когда на тучных лугах стали ходить многочисленные стада, – мирные дотоле соседи их превратились в неукротимых хищников. Набег в Чечню был пир для удалых наездников: добыча богатая и почти всегда верная, опас¬ности – мало, потому что в Чечне народ еще немногочислен¬ный, жил, не зная ни единства, ни порядка. Когда отгоняли скот одной деревни, – жители соседних деревень редко подавали по¬мощь первым, потому что каждая из них составляла совершен¬но отдельное общество без родства и почти без связей с другими.
Долго страдали Чеченцы, не умея принять мер для своей защиты: богатство их привлекало хищников, слабость и беспорядок не давали им возможности успешно отражать нападенья. На¬конец они положили призвать к себе сильного и храброго кня¬зя и поручить ему восстановить порядок и защитить их от врагов. Таким образом поселилась в Чечне славная семья Кня¬зей Турловых, призванных из Гумбета. Турловы пришли с гор с многочисленною дружиною, всегда готовою идти за ними в битву и, по первому приказанию, затушить семена бунта и неповиновения, могущие возникать в самой Чечне. Власть Турловых, основанная на выгодах самого народа, скоро окрепнула и принес¬ла свои благодетельные плоды. Чеченцы, все равно подчиненные одному княжескому дому, получили впервые понятие о своем народном единстве; подлежа все одинаковой службе, нося одинаковые обязанности, они перестали чуждаться друг друга и начали составлять нечто целое, одноплеменное. Выезжал ли Князь на тревогу, жители окрестных деревень должны были следовать за ним, ни ограничиваясь, как было прежде, одною защитою своей частной собственности. Чечня разбогатела и отдохнула под управлением своих Князей. Удалые наездники Кумыкские и Кабардинскиe, встречая в своих набегах сильный отпор, перестали гнаться за трудной и неверной добычей. Чеченцы, дотоле всегда ограбленные и притесненные, стали, в свою очередь, страшилищем своих соседей; воинственный дух их развился вместе с сознанием своей силы, и толпы смельчаков их для грабежа на¬чали спускаться на Кумыкскую плоскость и за Терек,
Имя Турловых пользовалось общим уважением в Чечне; влияние их много способствовало к учреждению внутреннего по¬рядка, но вся власть их основывалась лишь на добровольном согласии и на уважении к ним народа; она не имела законного основания, упроченного силою. Чеченцы призвали Турловых в эпоху бедствий и слабости, поэтому трудно было полагать, чтобы, по прошествии стеснений, шаткая власть князей могла сохраниться навсегда в Чечне, чтобы чувство признательности к оказанным заслугам могло побороть в полудиком народе врожденное отвра¬щение к подчиненности и любовь к необузданной личной свобо¬де. Так и сбылось: народонаселение в Чечне быстро возрастало, благосостояние жителей увеличивалось ежедневно, дух воинствен¬ный достигал своего полного развития. В то само время сосед¬ние племена быстро ослабевали и падали постепенно. Распри меж¬ду сильными княжескими семьями, успехи русского оружия на Кав¬казе, изнеженность и порча нравов низводили первенствовав¬шие племена Кумыков и Кабардинцев на второстепенные места. Лучшие наездники их, более уважаемые старики оставались или на пол битвы, или, покидая народное дело, переходили к Русс¬ким. Чеченцы перестали их бояться, время слабости для них прошло, наступила эпоха могущества и с нею вместе возник дух необузданной вольницы, временно укрощенный перенесенны¬ми бедствиями. Княжеская власть, которой они сами добровольно подчинились несколько десятилетий тому назад, показалась им тяжелым ярмом, когда они почувствовали себя в силах с успехом противиться своим врагам. Нужда миновалась, вместе с нею исчезли подчиненность и повиновение, оказываемые князьям, и Турловы, не находя более в Чечне ни уважения, ни послушания, к которому привыкли, покинули неблагодарных и переселились в Надсунжинские и Теречные Чеченские деревни, где долгое вре¬мя еще пользовались правами, принадлежащими их роду. Правление Турловых, никогда почти не касавшееся внутреннего устрой¬ства, мало изменило Чеченцев в их гражданском быту. По выходе, или лучше, по изгнании их, гражданственность представ¬лялась в том же самом положении, как и в первые времена на¬селенья края; вся разница состояла в том, что там, где прежде дымился в лесу одинокий хуторок, раскидывался теперь огромный аул в несколько сот домов, большею частью одного родства. Круг связей общественных, по прежнему, не переступал границ родственных связей, однако ж стал обширнее, потому что Тохумы росли непомерно. Чтобы выразить одним словом тогдашнее положение Чечни, можно сказать, что все формы общественные остались неприкосновенными, один только размер общества изменился, с умножением его материальных сил.
Изображая общие черты гражданского устройства в Чечне, необходимо здесь сказать несколько слов о Чеченских Надсунжинских и Теречных деревнях, во многом несходствующих с описанным нами выше. Левый берег Сунжи и правый Терека, по которым до возмущения 1840 г. были располо¬жены богатые Чеченские деревни, населенные Чеченцами, как полагают, после образованья Большой и Малой Чечни, эти земли, заключенные между Тереком и Сунжею составляли издревле собственность Кабардинских князей, имевших там свои покосы. Выходцы Чеченские, селившись на земле, имевшей уж своих хозяев, должны были, по необходимости, заключать с ними условия и подчиняться известным правилам в отношении вознаграждений за землю, которою они пользовались. Кабардин¬ские князья, в первые времена поселенья их, довольствовались наложением легкой подати, – по мерке пшеницы с каждого дома, потому что сами жили слишком далеко оттуда в своих кабардинских аулах. Но в последствии, когда Надсуженские и Надтеречные деревни размножились и разбогатели, многие из Кабар¬динских князей, покинув свои отцовские жилища, перешли туда на постоянное жительство и ввели в то время все разнообразные формы феодального устройства, существовавшего в Кабарде, в простой и односложный элемент Чеченского общества.
Мы не будем входить здесь в рассмотрение их гражданского быта, который почти во всем одинаков с порядком общест¬венным, существующим у Кумыков, но скажем только, что власть князей в трех Чеченских деревнях, не бежавших за Сунжу в возмущение 1840 года (Старом-Юрте, Новом-Юрте и Брагунах), в настоящее время постоянно клонится к упадку, частью от влияния Русских, частью от того, что народ, разбо¬гатевши и размножившись, начинает тяготиться податью, платимой князьям, которые ни в каком случая не могут оказать ему ни покровительства, ни защиты.
Замечательно еще, что в Чечне на управление не имело влияния магометанское духовенство, которому, по смыслу самого Кора¬на, не только предоставлено высокое значение и почетное место в обществе, но даже и власть гражданская, дающая ему большое участие в управлении общественном: так как, по завещанию пророка, суд и расправа между правоверными должны быть всег¬да деланы по шариату, т. е. согласно правилам суда, изложенным в Коране на всевозможные случаи преступлений. Кому же, кро¬ме мулл и ученых алимов, трудившихся всю жизнь над истолкованием часто темных не неопределенных изречений священной книги, должна принадлежать власть судная? Вот главная причина того величия и той важности, которые постоянно имело духовенст¬во во всех благоустроенных магометанских государствах. Стоя, по образованию, выше всех классов народа, к тому же, держа в руках всю судную власть, оно управляло произвольно умами легкомысленных мусульман, привыкших во всех делах своей жизни покоряться его превосходству. Так было везде, в Тур¬ция, Персии, в наших закавказских ханствах, и даже в Дагес¬тане; но в Чечне, одной, может быть, из всех мусульманских земель, духовенство не пользовалось принадлежащим ему уваже¬нием до самого водворения Шамиля. Чеченцы всегда были плохи¬ми мусульманами, суд по шариату, слишком строгий по их правам, в редких случаях находил место, – обычай и самоуправ¬ство решали почти все дела, потому что в Чечне, как было сказано выше, не существовало никакого единства, никакого по¬рядка. В подобном обществ власть духовенства, основанная на уважении к религии и на некотором гражданском порядке, не могла найти способной почвы, чтобы укорениться. Не поддержан¬ное чувством своего достоинства, духовенство пришло в упадок и до водворения Шамиля было бедно и невежественно; во всей Чечне не было ни одного ученого алима; молодые люди, посвятившие себя изучению арабского языка (металимы), ходили воспиты¬ваться в Чиркей, в Акушу или Кази-Кумык. Знание грамоты было единственное преимущество, которое Чеченские муллы имели над своими прихожанами: оно доставляло им некоторое уважение в народе, потому что, как грамотные люди, они были необ¬ходимы при описи имения, при составлении духовных завещаний и других письменных документов. Вообще духовенство в Чеч¬не не пользовалось никакими особыми правами и находилось в совершенной зависимости у мирян. Посвящения в духовное звание не существовало, каждая деревня выбирала себе какого-ли¬бо грамотея, знающего по-арабски, и назначала его своим муллою, так как церковнослужение в магометанской религии не тре¬бует особого приготовленья, а состоит в одних только молитвах, известных каждому. Решение по шариату некоторых тяжб в составлении письменных актов, суть главные обязанности и круг деятельности приходского муллы. В остальном, он но образу жизни ни чем не отличался от мирян. При ежегодном дележе земель, он получал участок наравне с прочими жи¬телями, и, как все прочие, занимался хлебопашеством и торгов¬лею. Особых доходов, предоставленных магометанскому духо¬венству, Чеченские муллы не получали до водворенья власти Ша¬миля, хотя, по Корану, каждый мусульманин обязан вносить ежегодно в свою мечеть десятину годового жалованья и сотую часть своего стада. Сбор этот, называемый зекатом, обыкновен¬но делится муллою на три пая: один он берет себе, а осталь¬ные два должен раздать бедным, вдовам и сиротам. Кроме того торговцы должны жертвовать ежегодно в мечеть десятый процент с годичного приращения их капитала, состоит ли он в деньгах или товаре. Сбор этот, подобно зекату, делит¬ся муллою на несколько долей: одна из них принадлежит ему, а остальные должны быть розданы бедным. Но до настоящего времени обычай этих ежегодных приношений, подобно многим другим обрядам мухаммеданской религии, был слабо исполняем в Чечне, по общей холодности к вере; а если немногие из набожных стариков уделяли часть своих доходов, для вспомощесвования бедным, то редко вручали зекат свой муллам, но большею частью сами раздавали его нуждающимся.
В некоторых больших деревнях было несколько мечетей и несколько мулл; в таком случае один из них обыкновенно выбирался в Кадии; достоинство его не составляло какой-либо высшей степени в духовном звании и не давало ему никакой вла¬сти над прочими муллами. Кадий был ничто более, как доверенное духовное лицо, которому предоставлялось пред прочими муллами исключительное право разбирательства по шариату слу¬чающихся в его околодке тяжб, составление письменных актов и вообще все гражданские дела, в которых допущено было вме¬шательство духовенства. Муллы, жившие в округе, где находился Кадий, должны были ограничиться одним церковнослужением. Сбор зеката с денежных капиталов делался Кадием, который, отде¬ливши часть, следующую бедным, мог все остальное взять себе, не уделяя ничего муллам. Впрочем Кадиев в Чечне было не¬много, потому что избрание их требовало от жителей единства, которое трудно было установить.
Перейдем теперь к рассмотрению в Чечне суда, основанного на адате, и бросим предварительно взгляд на происхождение самого адата.
Адат есть суд, основанный на некоторых принятых пра¬вилах или законах, установленных обычаем и освященных давностью. Вот как Ичкиринские старики толкуют происхож¬дение адатного суда. В прежние времена, говорят они, когда на¬род Чеченский был еще малочислен и жил в горах Ичкерии и по верховью Аргуна, все ссоры судились стариками; старики в то время были умные, жили долго, знали много и всегда решали справедливо по своему уму, не руководствуясь никаким законом. В последствии, народ Чеченский размножился, в горах стало тесно и многие племена выселились на плоскость к Сунжи и Тереку. Новы племена сохраняли сперва обычаи предков и по прежнему слушались стариков; по вскоре сделались буйными, не¬повинными, и перестали почитать, старшин. Наконец народу наскучил беспорядок , никто не мог решить дело по уму предков; старики были не разумнее молодых, потому что сами, пока держались на коне, проводили время в разбоях и не знали ничего, что было в старину. Все общим голосом положили отправить посольство в Нашхой, колыбель Чеченского народа, и опросить, как делалось прежде, какой был порядок у дедов, чтобы опять ввести его у себя. Нашхойские старики долго думали об этом, их затрудняла просьба Чеченцев не от того, чтобы они не знали преданий, но с тех пор, как выселились Чеченцы, много пе¬ременилось и у них самих. До того времени Нашхоевцы не имели настоящей религии, не знали Божьего правосудия, а старики их всегда судили справедливо, по обычаям народа: но теперь они стали мусульманами; многое, что приказывает религия, несогласно с их обычаями; много, что допущено обычаем, запрещается Кораном. Что делать? Старики думали, советовались и наконец решились согласовать народные обычаи с догматами Корана, в тех случаях, где это оказывалось возможно , не отнимая совер¬шенно от народа его любимой, разгульной вольницы. От этого составились теперешние законы адата , для тех случаев, когда народ, по своему праву, по своим обычаям, не мог судиться так, как изложено в Коране; относительно наследственных дел, духовных завещаний и опек, Нашхойские старики определили разбираться по шариату, так как повелено Богом. С тех пор правила эти сохранились в преданиях и живут по¬стоянно в народной памяти.
Таким образом у Чеченцев введено было смешанное за¬конодательство, составленное из двух противоположных начал: шариата, основанного на общих правилах нравственности и религии, и адата – на обычаях народа ребяческого и полудикого, у которого первый закон, единственный, краеугольный его гражданского устройства – есть право сильного. Отсюда произошло, что адат распространялся и усиливался всякий раз, когда шариат приходил в забвение, и наоборот, адат падал и был отменяем каждый раз , когда шариат находил себе ревностных проповедников и последователей.
В последнее время адат много потерпел от влияния Рус¬ской власти; с другой стороны вновь возникшее учение в Даге¬стане о мюредизме, совершенно изменившее прежнее условие об¬щественной жизни, перешло и утвердилось в Чечне. В настоя¬щее время прежний адат остался между Чеченцами только в одних надтеречных деревнях, Новом и Старом Юрте и Брагугунах и Чеченских деревнях, расположенных на Кумыкской плоскости, но и здесь он изменен влиянием Русских законов.
Приступая к описанию законодательства у Чеченцев, чтобы составить об нем ясное понятие, надобно рассмотреть тот порядок в условиях общественной жизни, который существовал в Чечне еще до завоевания этого края Русскими и до утверждения там Шамилем новой организации. Поэтому мы примем здесь за основание положение общества в Ичкерии, в последнее время, до прибытия туда Шамиля, так как оно менее имело сношения с Русскими и следовательно сохранило вполне свои древние обычаи.
Гражданственность вообще у Горцев стоит еще на низкой степени образованности, почему в ней невозможно отыскать той определительности в правах, какая заметна у народов более образованных. Адат можно назвать первым звеном соединения человека в общество, переходом его от дикого состояния к общественной жизни. Человек, соединяясь в общество, старается оградить себя от насилия, чувствует для этого необходимость условий и создает правила, на которых должна покоиться об¬щественная жизнь; но правила эти, как и все, созданное человеком в состоянии его младенчества, не полны, слабы, и, по не¬имению письмен, существуют в одних лишь преданиях а потому и исполнительной власти в адате почти даже не сущест¬вует, штрафов и наказания за преступленья никаких нет, или положены весьма слабые. Вообще можно сказать, что адат ни¬что более, как посреднический суд, лишенный большею частью понудительных мер; исполнение решений зависит от доброй воли тяжущихся, в противном случае, если одна сторона нахо¬дит решение для себя слишком невыгодным, адат пренебрегается. Тут последняя граница закона и гражданского порядка, и первый шаг к личному праву. Там, где закон бессилен, каждый получает обратно природное право мстить за обиду и наказывать своих врагов, и вот начало этого странного законо¬дательства канлы (крово-мщение), признанного у всех горских племен, как дополнительный устав личного права, помещенного в свод их преданий и гражданских постановлений.
Таким образом все личные обиды и важнейшие преступле¬ния, как-то: убийство, насилие, у горцев никогда не судятся. По недостатку порядка и правильной организации их общества, со¬вершившей злодеяние имеет всегда возможность уйти от преследования; на основании этого адатом допущено, не только кровомщение на лица, сделавшие злодеяние, но и на их родственников. Канла вообще состоит в том, что родственник убитого должен убить убийцу или кого-либо из его родственников. Те, с своей стороны, опять должны отмстить за кровь кровью, и та¬ким образом убийство продолжается бесконечно. От этого, после каждого убийства, между родственниками убитого и родственниками совершившего злодеянье, возникает право канлы или кровомщения, которое переходит потом даже от одного колена к другому.
Бывают, впрочем, случаи, в которых канла прекращается. Для этого лицо, желающее примириться, против которого име¬ют канлы, отпущает себе волосы, и, через знакомых, просит противника о прощении. Если последний согласится дать его, тог¬да желающего примириться приводят к нему в дом, и, в знак примирения, тот должен обрить ему голову. Примирившиеся почитаются после кровными братьями и клянутся на Ко¬ране быть верными друг другу. Впрочем иногда бывают при¬меры, что простивший, не смотря на примирение, убивает своего кровного брата. За кровь можно также откупаться, то есть лицо, на котором состоит канла, платит противнику известную сум¬му, за что тот при свидетелях должен дать клятву, что преследовать его не будет. В случае, если бы после того, согла¬сившийся простить за деньги, убил откупившегося, то родственники могут заставить первого возвратить деньги или иметь на него канлу.
Воровские дела у горцев подчинены также разбирательству адата. Ответчик, не опасаясь строгости закона , идет без сопротивления на суде, в надежде оправдаться, ибо в случае да¬же обвиненния наказание заключается в одном лишь возвращении; истцу украденного у него и небольшого штрафа, например, за воровство лошади, ответчик платит только шесть рублей, за воровство коровы–три рубля серебром. За похищение же, сде¬ланное в доме, то есть в сакле, вор обязан заплатить истцу вдвое против того, что стоит пропажа.
Вообще обряд суда по адату весьма прост. Противники, же¬лая кончить дело, по адату выбирают, обыкновенно, в посред¬ники или судьи для себя , одного или двух старшин. Старшины, для избежания лицеприятия, выбираться должны не из того колена или тохума, к которому принаджат тяжущиеся, а непре¬менно из другого. Старики выслушивают отдельно каждого из разбирающихся, и, выслушав, произносят приговор. Старикам за суде ничего не платится.
Для обвинения необходимо, чтобы истец представил, с своей стороны одного или двух свидетелей. Свидетели должны быть совершеннолетние, мужеского пола и не из рабского сословия, лаев. В случае же, если бы истец не нашел свидетелей, то виновный оправдывается присягою на Коране. Сверх того должны присягнуть в его оправдание шесть посторонних лиц, по его выбору, но Чеченцы мало уважают присягу, и по адату, за ложное свидетельство не положено никаких наказаний, а потому присяга, хотя и пустой обряд, но в разбирательстве допускает¬ся для того, что в некоторых случаях, по неимении ясных доказательств, дело решить было бы затруднительно.
Очные ставки не требуются при суде адатом и свидетели или донощики, опасаясь мщения, обвиняют преступника в тайне. От этого часто бывает, что обвиняемый, по неведению, выби¬рает в число свидетелей, присяга которых должна оправдать его, и то лицо, которое его уличает, таким образом воровство открывается. Иногда случается, что один донощик имеет дело и разбирается с обвиняемым, и если старики приведенные им доказательства найдут основательными и достаточными к обвинению, то обиженный получает удовлетворение по приговору их, не быв призван на суде.
При решении адатом необходимое условие, чтобы судьи еди¬ногласно положили приговор; в случае же разногласия между стариками, тяжущиеся стороны выбирают других судей. Если из тяжущихся кто-либо остается недовольным приговором и не хочет выполнить возложенных на него условий, то тогда он имеет дело не только с противником, но и с свидетелями и стариками, находившимися на суде, и те обязаны уже принудить его к исполнению. Впрочем обвиненному предоставлено также право и в этом случае выбирать других судей. Иногда бы¬вает, – так как в адате исполнительной власти не существует, – что обиженный не в состоянии принудить своего противника раз¬бираться с ним. В этом отношении, по адату, предоставляется обиженному во всякое время украсть у своего врага лошадь или какую-либо вещь, и таким образом, заставив противника раз¬бираться с собою, он представляет украденные им вещи старикам, которые, оценив их , отдают обиженному ту часть, на которую он имел право, а остальные возвращают хозяину.
Подобное право предоставлено адатом слабому при тяжбе с сильным, так как обидчиком очень часто бывает лицо, поль¬зующееся в обществе весом и старики не в состоянии прину¬дить его к исполнению приговора; в этом случае обиженный, собрав свое имущество, удаляется в другую деревню, в кото¬рой есть больше его родственников, и с помощью их старается украсть у своего обидчика лошадь, оружие или какую-либо вещь, чтобы заставить этим врага невольно исполнить приговор. Вот обычаи, на которых основано в Чечне разбирательство дел между частными лицами. Взглянем теперь на их семейные отно¬шения и на некоторые обряды.
В Чечне не существует ни одного закона, определяющего или ограждающего власть отца над детьми. Пока дети малолет¬ние, пока не могут сопротивляться насилью, они в беспредельной зависимости у отца; но как скоро подросли и начали владеть оружием, право сильного становится их законом. Все они счи¬таются членами одного семейства и перед судом адата пользу¬ются одними правами наравне с отцом. Канла также может быть между отцом и детьми, и не редко случались примеры, что если отец убивал одного из своих сыновей, то осталь¬ные мстили отцу.
На домашнее имущество отец и сыновья имеют одинако¬вое право. Последние могут во всякое время заставить первого разделить между ними имущество, в котором им адатом предоставляется одинаковая доля с отцом. От этого у Чеченцев бывают странные случаи, например: один отец, имея шестерых взрослых сыновей, задумал взять другую жену; сыновья, узнавшие об этом намерении, потребовали от него сначала раз¬дела, потому, говорили они, что было бы не справедливо дать, по смерти его, равную часть из наследства детям второй жены, так как теперешнее имение нажито их трудами. Отец должен был согласиться. Разделив имение с своими сыновьями, он взял другую жену, от которой имел в последствии се¬мерых детей. По смерти отца, сыновья от первой жены всту¬пили в спор с детьми второй, и требовали, чтобы отцовское наследство было разделено поровну между всеми. Дело разби¬ралось по адату, и старики оправдали первых. Таким образом остальное имущество было разделено на тринадцать частей, и каж¬дый из детей от второй жены получил только тринадцатую долю той части имения, которая досталась отцу их после первого раздела.
За сыновнее неповиновение отец вознагражден беспредельною покорностью дочерей, пока они находятся в его доме. Он содержит их как знает, и выдает замуж за кого хочет. Дочерям не предоставлено адатом никакого права в дележе отцовского имения, потому что дочь и дети ее не отвечают за совершенное отцом или братьями убийство. Если по смерти отца остаются незамужние дочери, то старший брат или ближайший родственник обязан содержать их и выдать замуж. Вообще адат не предоставляет женщине никакой собственности, кроме только одного калыма или кебина, получаемого от мужа, и женихового подарка, делаемого обыкновенно во время сговора или сватовства следующим образом:
Когда отец согласится засватать дочь свою, – жених подно¬сит девушке подарок, состоящий из шелкового головного плат¬ка и десяти рублей серебром. После этого жених получает право видеться с своей невестой втайне, но если они встретятся в гостях или вообще при людях, приличие требует, чтобы они не говорили друг с другом, и невеста должна отвернуться от своего жениха, так, чтобы он не мог видеть ее лица. Же¬ниху предоставляется также право оставить невесту, или, как го¬ворится, отпустить ее, то есть дозволить ей выйти за другого, но сама собою, сговоренная девушка не может отойти от же¬ниха, – она дожна смиренно ждать, пока он согласит освободить ее, т. е. заплатить калым. Между сговорами и женитьбой прохо¬дят часто несколько лет, иногда от того, что жених не имеет чем заплатить калыма, а иногда, рассердясь за что-либо на девушку, он не отпущает ее нарочно и, наконец, сам же¬нится на другой.
Мы сказали выше, что отец имеет полно право засватать свою дочь за кого хочет; но есть обычай, по которому можно получить девушку от брата. Если брат, во время пирушки, согласится выпить за здоровье своей сестры с кем-либо из присутствующих и тут ж примет от него какой-нибудь подарок, сестра его, значит, засватана и он обязан принудить отца выдать ее за своего приятеля. В противном случае, отдаривший брата преследует его, как за кровную обиду. Впрочем, подобное сватовство редко встречается и принадлежит к отчаянным попыткам искателей, которые не надеются обыкновенным путем получить руку девушки. Сюда же должно отнести еще следующий, довольно странный, обычай, существующий у Чеченцев. Молодой человек сговаривается с некоторыми своими приятелями похитить девушку и силою привести ее в свой дом. Для этого они в избранное время нападают на нее, и, не смотря на сопротивление, на драку, возникающую с родственниками, уносят ее в дом влюбленного. Потом запирают их вдвоем и караулят у дверей до тех пор, пока влюбленный позовет их в комнату. Тогда девушка при них объявляет, хочет ли она воротиться в дом родителей или оставаться у него; обыкновенно необходимость заставляет ее выбирать последнее, и она, с этого времени, становится его законною женою.
Отец невесты, по получении от жениха калыма, обязан его передать вполне своей дочери, в то время, когда она выходит замуж. Калым и подарок жениха составляют неприкосновенную собственность замужней женщины. Муж, без согласия жены, не имеет никакого права распоряжаться ими, а если бы вздумал силою вынудить у своей супруги калым или подарок, то она может прибегнуть к родственникам и просить у них защиты. Во всем остальном жена подчинена мужу, как лай сво¬ему господину. Она должна работать на него, сносить безропотно наказания и во всем стараться оказывать ему раболепно уважение. Жена не имеет даже права сидеть в присутствии своего мужа и вместе с ним разделять трапезу. Подобное положение женщины обыкновенно в необразованном, полудиком обществе, где физическая сила преимущественно признается законным пра¬вом, а потому можно удивляться, что в Чечне женщина, не смотря на рабство, в котором находится, пользуется однако некоторыми правами и ограждается несколько обычаем от беспредельного самовластия мужчины. Например: муж ни в каком случае не может лишить жизни своей жены, даже и тогда, если он убеждается в ее неверности; обычаем предоставляется ему только право согнать ее со двора, откусив зубами нос. Жена может во всякое время развестись с мужем, но в таком случае, при выходе из дому, она должна оставить ему свой ка¬лым и все находящееся у ней имущество. Если же, напротив, муж первый требует развода, то он должен отпустить жену с калымом и со всем ей принадлежащим.
Мать над детьми не имеет ни какой власти и едва только пользуется тем уважением, которое сама природа вложила в человека к виновнице его существования.

Страницы: 1 2