Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

НРАВСТВЕННО-РЕЛИГИОЗНОЕ УЧЕНИЕ СУФИЯ КУНТА – ХАДЖИ КИШИЕВА
ВАХИТ АКАЕВ – кандидат философских наук, доцент, член-корреспондент Академии наук ЧРИ. Круг его научных интересов разнообразен. Он успешно ведет исследования как в области теории познания, методологии науки, так и по актуальным проблемам истории и культуры чеченского народа. Его перу принадлежат многочисленные научные и научно-просветительские статьи. Он публикуется в московских, ростовских, дагестанских научных и общественно-политических журналах. В последнее время успешно ведет исследования в религиозной философии, в частности суфизма. В 1994 году в г. Грозном вышла его монография “Шейх Кунта-Хаджи. Жизнь и учение”. Следующая работа ученого – исследование по теме “Суфизм на Северном Кавказе: история и современность”. Читателям нашей газеты мы предлагаем статью В. X. Акаева, которая была опубликована в журнале “Известия высшей школы. Северокавказский регион”.
КУНТА-ХАДЖИ Кишиев родился в середине 19 века в ауле Илсхан-Юрт, расположенном в восточной части Чечни. В детстве он получил духовное образование, в юности стал последователем известного в Чечне суфия (религиозного проповедника) Гази-шейха Зандакского. В возрасте примерно 19 лет, он совершил паломничество в Мекку. По-видимому, здесь он и познакомился с кадирийским тарикатом, который стал распространять среди горцев, вернувшись на родину. В своих проповедях Кунта-Хаджи призывал их к прекращению кровопролития, непротивлению злу, смирению.
Учение Кунта-Хаджи призывало к отказу от военных действий, к переходу на мирный путь жизни. Идеи его получали поддержку у народа, доведенного Кавказской войной до грани физического истребления, число которых стало значительно увеличиваться. Это обстоятельство вынудило имама Шамиля принять решительные меры по запрещению кадирийского тариката. Преследуемый Шамилем, Кунта-Хаджи совершает повторное паломничество в Мекку и возвращается через три года со дня пленения Шамиля. В начале 60-х годов 19 века число мюридов Кунта-Хаджи достигает пять тысяч человек. Царские власти, обеспокоенные ростом влияния Кунта-Хаджи в народе и усилением нового учения на Северном Кавказе, подвергают аресту его и ближайших его сподвижников и отправляют их в ссылку. Это произошло в начале января 1864 года. Арест и ссылка устаза зикристов привели к возмущению его многочисленных сторонников. 18 февраля 1864 года три тысячи зикристов, прибывшие из разных аулов Чечни, обратились к властям с просьбой освободить устаза Кунта-Хаджи из-под ареста, но власти просьбу мирных сторонников кадийрийского тариката проигнорировали.
Против зикристов были выставлены отборные войска, имевшие большой опыт ведения боевых действий против горцев. Это противостояние завершилось тем, что спровоцированные зикристы, побросав огнестрельное оружие, имея только кинжалы и исполняя зикр, двинулись на войска. Они были встречены артиллерийским и ружейным огнем. В этой бойне погибло около четырехсот человек, в числе которых оказалось восемь женщин, переодевшихся в мужские одежды. Зикристы были рассеяны, они разошлись по аулам, их стали преследовать, учение это решительно пресекалось, исполнителей зикра арестовывали и ссылали в отдаленные российские губернии. Кунта-Хаджи был сослан в г. Устюжно Новгородской губернии. В ссылке он провел более двух лет, и по данным царских документов умер 19 мая 1867 года. Однако его последователи факт смерти Кунта-Хаджи не признают, считая, что он скрылся и явится вновь. Эта мессианская идея до сих пор существует среди последователей Кунта-Хаджи.
Суфизм в Чечне представлен в двух видах: накшбендийского и кадирийского тарикатов. Существенное отличие этих тарикатов состоит в форме исполнения религиозного ритуала – зикра (упоминание имени Аллаха, которое приводит суфия к мистическому приближению к Богу и растворению в нем). Последователи первого вида зикр исполняют тихим голосом, а второго – громко, совершая круговые движения. Каждый из этих тарикатов имеет свои видовые ответвления (дочерние образования), число которых превышает тридцать. Последователей кадирийа значительно больше, чем накшбендийа. В современной Чечне лидеры кадирийа занимают заметное положение в духовной и политической жизни общества. Надо отметить, что после ареста Кунта-Хаджи зикризм приобрел ярко выраженный антицаристский характер, что было прямо противоположно идеям самого шейха зикристов. В исламоведении советского периода отсутствовал объективный анализ нравственно-религиозных воззрений шейха Кунта-Хаджи Кишиева, зачинателя зикризма – кавказского варианта кадирийского тариката в Чечне, Дагестане и Ингушетии. Это связано с незнанием и игнорированием суфийских текстов, принадлежавших ему и написанных на арабском языке. Имеются в виду такие его трактаты, как “Тарджамат макалати… Кунта-шейх”, “Тарджамат макалат аш-шейх Кунта аль-Мичигиш” (это речи и высказывания Кунта-Хаджи, изданные в Дагестане в типографиях М.Мавраева и А.М.Михайлова).
Зато в многочисленной атеистической литературе, интенсивно появлявшейся в период господства коммунистического мировоззрения, не обходилось без ложных, извращенных оценок религиозной деятельности и учения Кунта-Хаджи. А между тем, еще в изданиях царского периода, наряду с негативной оценкой учения тариката встречались и позитивные. Так, в книге “Покоренный Кавказ” можно прочесть следующее высказывание: “Основы тариката (суфизма) – гуманность в самом широком смысле слова”. Тут же сообщается, что “нравственные догматы тариката состояли в том, что мюрид (ученик, вступивший на путь тариката) должен был уничтожить в себе порочные наклонности и сделаться незлобным, равнодушным к земным почестям и вообще ко всему земному, должен воздерживаться от излишеств, поститься и, главное, постоянно устремлять свои помыслы к Аллаху”.
Более подробно эти идеи были изложены в суфийском трактате накшбендийского шейха, второго мюршида (учитель тариката) Дагестана Джамал-Эддина Казику-Мухского, который называется “Адабуль-Марзия”. Сочинения Джамал-Эддина содержат в себе требования, предписывающие постоянно вспоминать Бога, повиноваться Ему, строго исполнять шариат, избегать порочных поступков, придерживаться хороших и похвальных нравов, отказаться от лишней еды, лишнего сна, постоянно нуждаться в Боге, освобождаться от страстей ко всему обманчивому, довольствоваться судьбой. Совершив паломничество в Мекку, Кунта-Хаджи, по утверждению его мюридов, произнес такую проповедь: “Братья! Нас из-за восстаний становится все меньше и меньше. Царская власть уже твердо укрепилась в нашем крае. Я не верю “в разговоры”, что из Турции придут войска для нашего освобождения, что турецкий султан (хункар) желает нашего освобождения из-под ига русских. Это неправда, ибо султан сам является угнетателем своего народа, как и другие арабские правители. Верьте мне, я все видел своими глазами”. Эта глубоко осмысленная речь Кунта-Хаджи выражала моральное, духовное состояние и социальное положение чеченцев, потерпевших поражение в Кавказской войне в 1859 году. В проповеди шейха просматривается обеспокоенность судьбой народа, тотальное сопротивление которого могло привести к полной его гибели. Поэтому Кунта-Хаджи и предлагает смириться с поражением, выполнять требования царской власти. Но он в то же время ставит предел смирению: “Дальнейшее сопротивление властям Богу не угодно! И если скажут, чтобы вы шли в церкви, идите, ибо они только строения, а мы в душе мусульмане. Если вас заставляют носить кресты, носите их, так как это только железки, оставаясь в душе магометанами. Но! Если ваших женщин будут использовать и насиловать, заставлять забыть язык, культуру и обычаи, подымайтесь и бейтесь до смерти, до последнего оставшегося! Свобода и честь народа – это его язык, обычаи и культура, дружба и взаимопомощь, прощение друг другу обиды и оскорблений, помощь вдовам и сиротам, разделение друг с другом последнего куска чурека (сискал)”.
В проповедях, воззрениях учителя зикризма заметное место занимали антивоенные настроения. Осуждая войны, призывая к прекращению кровопролития как богопротивного дела, Кунта-Хаджи невольно вступал в прямое противоречие с известной на Кавказе шамилевской идеологией мюридизма, призывающей горцев к газавату с захватнической политикой русского царизма. Выразитель идеологии самодержавия историк Н. Дубровин отмечал, что предводители горцев “смотрели недоброжелательно на проповедников тариката, как на личных своих врагов, людей, отвлекающих от их воинственных знамен целые сотни способных людей”. Если проанализировать арабские тексты, принадлежащие Кунта-Хаджи, то четко просматривается интеллектуально-мистический элемент, появившийся после возвращения его из повторного паломничества в Мекку примерно в 1862 году. В итоге он становится опытным знатоком суфийского тариката кадирийа, и его учение приобретает логическую завершенность.
Сохранилось предание о том, что он, еще до ареста царскими властями, продиктовал основные положения своего учения (зикризма) своему сподвижнику и личному секретарю Абдусаламу Тутгирееву из чеченского аула Алхан-Юрт, сопровождавшего его в ссылке. О существовании такого текста писал А.Д.Яндаров. В высказываниях Кунта-Хаджи важное место занимали идеи братства всех мусульман и недопустимость вражды между ними. Вопреки противодействию со стороны официального духовенства, нравственно-религиозные поучения шейха возымели благотворное воздействие на уставший от войны и жестокости народ. Идеи братского единения в период социальной апатии находили понимание и поддержку в беднейших слоях народа. Призыв вручить свою судьбу Аллаху в этой бренной жизни, а не стремиться ее преобразовать, отвечали умонастроению народа, страдавшего от неисчислимых бедствий, нанесенных колониальной политикой царизма.
Появление Кунта-Хаджи, произносившего благочестивые речи, чеченцы восприняли как чудо. Люди с жадностью ловили его слова, ибо они оживляли измученные, исстрадавшиеся сердца, залечивали душевные раны, очищали их души. Проповеди шейха-чудотворца передавались из аула в аул, слушать его приходили из самых отдаленных городских селений. Но находились и те, кто мысли шейха интерпретировали в целях разжигания очередных антицаристских выступлений. Свои наставления Кунта-Хаджи вел не только устно, но и в рукописных религиозных воззваниях, называемых “святыми письменами”. По утверждению Х.Мамлеева, в одном из воззваний говорилось: “Скажи, кто не примет и теперь слова моего, тот в день страшного суда будет наказан. Настоящая жизнь и все, что в настоящей жизни – все это тленное и скоропреходящее: одна жизнь будущая есть вечная! Так пусть же с усердием молятся они Богу, так как день суда близок”. В данном воззвании отмечены некоторые принципы эсхатологического мировоззрения шейха: покаяние, молитва, зикр, наличие страха перед Богом. Более под¬робно учение Кунта-Хаджи из¬ложено в его трактате “Тарджамат макалати… Кунта-Хаджи…” (на арабском языке).
В нем большое значение отводится связи мюрида с устазом (учитель тариката). Большое значение связи мюрида с шейхом отводится и в накшбендийском трактате “Адабуль-Марзия”. В нем констатируется, что мюрид, чтобы достигнуть духовного совершенства, состояния богосозерцательности, должен “ввести шейха в свое сердце, водворить его и не выводить его оттуда, пока он не сделается богознателем посредством шейха, потому что шейхи – суть источники Большого вдохновения, а кто вводит в свое сердце этот источник, тот достигнет и степени вдохновения”. Далее в трактате Кунта-Хаджи речь идет о духовной силе, которой должен обладать истинный устаз: “Если у устаза в разных местах умирают две тысячи мюридов одновременно, то он успевает помочь каждому из них при отделении его души от тела и держит ответ перед ангелами-мучителями за деяния мюрида. Пока у умирающего не побывает его устаз, ангел смерти не приступит к его умерщвлению. Устаз оберегает своих мюридов от страха перед смертью и страшных мест на том свете”.
После ареста Кунта-Хаджи и в последующем в зикризме появляются новые мотивы, связанные с признанием его богоизбранности. Надо сказать, что сам Кунта-Хаджи не допускал такой вольности и очень скромно оценивал свои способности и заслуги перед Господом. В трактате сказано, что избравшие кадирийский тарикат – божьи люди и превосходят всех, кто избрал земные блага. Они – пастыри людей на земле и ими остаются в загробной жизни. Кунтахаджинец усерден, он являет собой образец набожности, всегда правдив, так как не смешивает правду с ложью.
Суть учения Кунта-Хаджи опирается на основные принципы:
- мюрид со своим шейхом должен иметь непрерывную связь;
- сердце мюрида должно быть свободно от зависти;
- в своем присутствии мюрид не допускает осуждения людей, поскольку это страшный грех;
- мюрид обязан относиться к людям уважительно;
- мюрид не должен допускать злословия в отношении братьев мусульман.
Если же это происходит при нем, то он должен немедленно вступиться за единоверца;
- в обязанности мюрида-кунтахаджинца входит почитание любого другого устаза как своего, если даже тот находится во вражде с его устазом. Устаз является посредником между мюридом и Богом. Условие приближения к Богу – строгое соблюдение всех установлений зикризма, следование за своим устазом.
На перечисленных принципах зиждется нравственно-религиозное учение Кунта-Хаджи. Кунтахаджинец, следуя зикристскому учению, строго соблюдает нормы Корана и шариата. Устаз является ответчиком перед Аллахом за образцовое поведение своего мюрида. Перечисленные положения учения зикризма идентичны основным идеям многих суфийских течений в исламе. Зикристы наряду с другими представителями суфийских направлений признают в качестве своей теоретической основы каноны Корана и шариата.
Религиозно-нравственные высказывания Кунта-Хаджи заслуживают самого пристального изучения, ибо в них содержится много ценных идей, мыслей. Так, согласно учения зикризма, порицанию подлежит тот, кто избрал своим ремеслом ложь, а также тот, кто слушает ее; высоко оценивается предостерегающий от сомнительных (безнравственных) поступков. При этом Кунта-Хаджи говорил: “Если человек безразличен ко всему и довольствуется тем, что ест и пьет, то он далек от нравственного совершенства”.
По его мнению, к душевным высотам человек может прийти через сердечную любовь к Всевышнему, к людям. “Если мюрид хочет знать, насколько он близок к Богу, Пророку и устазу, то пусть послушает свое сердце, если же оно поражено идеями вождизма и мюрид добивается власти, то пусть знает, что он далек от Бога, Пророка и устаза”, – поучал Кунта-Хаджи. И дальше: “Если сердце мюрида ноет, наполнено жалостью, состраданием к людям и оно лишено неприязни к тем, кто выше его, то пусть знает, что он близок к Богу, Пророку и устазу”.
Кунта-Хаджи говорил, что “остановивший в своем сердце гнев, простивший зло, стократ упоминающий имя Аллаха, молящийся за тех, кто злословит – раб божий”. Он осуждал пренебрежительное отношение к бедным, нищим. Однажды в Цацан-Юрте верующий спросил у Кунта-Хаджи: “Я хочу надеть на свою голову чалму. Правильно ли это?” Кунта-Хаджи ответил: “Сначала обвяжи свое сердце чалмой, очищаясь от греха и пороков, а затем голову. Если ты хочешь носить чалму не ради Бога, а ради славы, оставляя при этом “грязным” свое сердце, то это обернется против тебя”. В приведенных мыслях Кунта-Хаджи большое место отводится чистоте сердца. Почему же необходимо очищение сердца от всего безнравственного? На этот вопрос ответ дает один из самых известных теологов, мыслителей мусульманского средневековья Абу Хамид ал-Газали. Он пишет: “Если сердце станет чистым, то может быть, ему предстанет Истина (Бог- авт.)”.
Проповедуя свои нравственные воззрения, шейх исходил из духовной культуры, обычаев, традиций, веками сложившихся адатов чеченцев, подвергая при этом осуждению те, которые несли с собой зло. О высоком моральном облике Кунта-Хаджи говорит и то, что он решительно отказывался принимать элементарную помощь от своих мюридов. На этот счет бытует такое предание. Однажды мюриды решили оказать помощь своему устазу. Незаметно пристроившись на кукурузном поле, где Кунта-Хаджи собственноручно совершал прополку, его мюриды начали полоть кукурузу. Обнаружив на своем поле мюридов, он подходит к ним, благодарит за помощь, отделяет линией часть поля, прополотую мюридами, и заявляет, что урожай с части, где не приложен его труд, ему не принадлежит и он отдаст его бедным. Осуждая высокомерие, гордыню, корыстолюбие, неуважительное отношение к людям, шейх изрекал, что если они присутствуют в сердце его мюрида, то он лишится своего устаза.
Кунта-Хаджи учил, что его мюрид обязан признать превосходство над ним всякого, кто старше его по возрасту, мюрид также должен знать, что его превосходит и тот, кто младше него, ибо возможно, что он сумел согрешить меньше, чем он сам.
Шейх высказывается и против бытовавшего среди чеченцев обычая деления жителей аула на местных и пришлых, обосновывая это тем, что все мусульмане перед шариатом Мухаммада равны. Большим грехом считается в учении Кунта-Хаджи изгнание скотины, забредшей в чужой огород, подвергая ее ругани и избиению. Однажды у Кунта-Хаджи спросили: “Алимы говорят, нельзя быть святым, если не знать четырех мазхабов. Верно ли это?” Кунта-Хаджи ответил: “Пророк (Да благословит его Аллах1 и приветствует) познакомил нас с шариатом и определил тарикат. Шариат и тарикат – корни мазхабов. Пророк (Да благословит его Аллах1 и приветствует) не умел ни читать, ни писать. Ссылаться на мазхабы, считая, что они от Пророка, неверно. Аллах дает интеллект тому, кому пожелает, а также кладет его в сердце по своему усмотрению. Поэтому чтение книг, посвященных мазхабам, не обязательно”. Поясняя свои мысли, он приводит следующий пример: “Охотник в поисках дичи идет по следу, но когда он видит саму дичь, то необходимость в следе отпадает”. Кунта-Хаджи считает, что “для того, кто видит Мухаммада и говорит с ним, нет надобности в книгах, разъясняющих мазхабы”. Для него важен не сам по себе путь (следы), посредством которого постигается истина (Бог), а способ непосредственного усмотрения истины. Он признает, что “муллы шариата” обязаны знать мазхабы, а “устазы тариката” через знание шариата идут по пути, ведущему к Богу. “Первые познают Бога после изучения мазхабов, а вторые “глазами сердца” и “любовью к Пророку”, – разъясняет устаз Кунта-Хаджи.
В приведенных суфийских религиозно-философских рассуждениях Кунта-Хаджи зафиксирован многовековой спор, который велся алимами, последователями шариата, и суфиями, последователями тариката. Среди зикристов существует предание, изображающее спор, имевший место между суфием Кунта-Хаджи и муллой шариата, алимом. Этот спор в поэтической форме изложен в назме (религиозной песне) о Кунта-Хаджи. В ней сообщается, что однажды в ауле Автуры местный мулла в присутствии верующих поклялся, что разрушит учение Кунта-Хаджи из аула Илсхан-Юрт. Через своего мюрида об этом узнает шейх зикристов. Когда взволнованный мюрид рассказал услышанное в Автурах, то Кунта-Хаджи успокоил его, сказав, что автуринский мулла знает то, что написано в священных книгах, и с ним он собирается спорить по законам той науки, которую усвоил. Но он не знает божественные тайны, не обладает скрытыми (эзотерическими – авт.) знаниями. И когда он, Кунта-Хаджи, сообщит мулле тайные знания, то мулла пожалеет о своем поведении. Он не сможет поколебать его знания, ибо они от Бога и только в Его силах это сделать. После таких слов своего устаза мюрид успокоился.
Совершив вечерний намаз, заявив, что мулле автуринскому приснятся странные сны, Кунта-Хаджи лег спать. В середине ночи Кунта-Хаджи встает, совершает намаз, одевает свой изношенный тулуп, шапку, обувь, опираясь на посох и перебирая деревянные четки, отправляется к мулле. Прибыв в дом муллы, он застает его склонившимся над религиозными текстами. Поздоровавшись с ним, Кунта-Хаджи спрашивает, почему он не спит. Тот отвечает, что проснулся от странных сновидений, которых он со дня своего рождения не видел, и в священных текстах ищет им объяснение. Кунта-Хаджи объясняет, что, сколько бы мулла не перебирал священные тексты, он не найдет в них толкование снов. Мулла взмолился и попросил шейха растолковать увиденные им сновидения. Кунта-Хаджи спрашивает, видел ли он гигантский столб белого сияния, простиравшийся из глубин неба до земли. Пораженный мулла подтверждает это и просит продолжить. Кунта-Хаджи в очередной раз спрашивает, видел ли он, что от столба исходили золотые лучи, озарявшие все четыре стороны Вселенной, и видел ли он в Илсхан-Юрте огромную чинару, прекраснее всех деревьев на земле, на нижних ветвях которой сидел смирный мальчик, зорко лицезревший мир. После того, как Кунта-Хаджи рассказал сон, увиденный муллой, тот настойчиво попросил растолковать его. Кунта-Хаджи дает такое толкование: “Гигантский сияющий столб, увиденный муллой, тарикат, опущенный Богом с неба; золотые лучи, расходившиеся от столба, – суть тариката, распространившаяся по всей земле; чинара в Илсхан-Юрте – тарикат, вложенный Аллахом в сердце Кунта-Хаджи, а бедным мальчиком является Кунта-Хаджи, повсюду проповедующий светлый тарикат”. После таких слов мулла разрыдался и попросил прощения у шейха Кунта-Хаджи.
Как известно, алимы опираются на разум, интеллект, необходимые для изучения священного писания, хадисов, религиозной литературы. Для них в познавательном процессе преобладающими являются логические средства, рациональные формы познания Бога. Иной подход к познанию Бога у суфиев – мистиков. Для них именно сердце является органом, осуществляющим познание. А самопознание, с их точки зрения, осуществляется опорой на чувства, сердечную любовь, интуитивно-мистическое состояние души. Мистическое познание имеет тайный, эзотерический характер. Вместе с тем Кунта-Хаджи сообщает, что нельзя быть святым (овлия), если отсутствует понимание (кхетам), посредством которого узревается Аллах, а также не опираясь на Сунну пророка. Здесь Кунта-Хаджи предпринимает попытку связать две различные формы познания Бога.
Примечательна и следующая мысль, принадлежащая Кунта-Хаджи: “Если кто-то заявляет, что он видит души тех, кто в аду, тот бесспорно невежда, но если кто-то скажет, что скрытое познание возможно “глазами сердца”, прошел семь ступеней испытания, имеет устаза, то он прав и настоящий мусульманин”. Не прошедший семи ступеней испытания, по мнению Кунта-Хаджи, не достигает нравственной чистоты. Осмелившийся взяться за тарикат опасен, если его не наставляет устаз; тот, кто гоняется за материальным благополучием, тот не может следовать тарикату, полагает Кунта-Хаджи. Следование канонам ислама и поиски земного рая для него несовместимые вещи. О равнодушном отношении устаза зикристов к земным благам говорит следующая его мысль о том, что золото и кочки земли на дороге равноценны. Имея золото, не следует радоваться больше, чем имея ком земли, и при потере золота не следует огорчаться больше, чем при потере кома земли. Здесь, на наш взгляд, напрашивается аналогия с мыслями Абу Хамида ал-Газали об аскетизме. Определяя признаки аскетизма, ал-Газали писал, что “аскет не должен радоваться имеющемуся и огорчаться утерянному, и должен быть равнодушен как к порицающему его, так и к восхваляющему. Первый признак – отречение от имущества, второй – отречение от престижа. Третий признак аскетизма – любовь к Аллаху, привязанность к Нему. В сердце аскета несовместимы привязанность к миру и привязанность к Аллаху”.
Ал-Газали, излагая свои соображения, исходил из соответствующего положения Корана, которое гласит: “Чтобы вы не печалились о том, что вас миновало, и не радовались тому, что к вам пришло. Аллах не любит всякого гордеца хвастливого”. Значительное место в учении Кунта-Хаджи занимает практическая его часть – исполнение громкого зикра. Это ритуал воспоминания имени Аллаха, совершаемый громко и сопровождаемый сначала медленными телодвижениями, а затем перемещением, переходящим в быстрый бег по кругу против часовой стрелки. Интенсивное отправление зикра приводит его исполнителя в экстатическое состояние. Считается, что достигающий состояния экстаза отмечен божьей печатью и как бы приближается к Богу. В громком зикре, ставшем новым для горцев ритуалом, забывались все земные невзгоды, жестокость времени. Зикр временно избавлял от душевного дискомфорта, страданий. Исполняя зикр, вращаясь по общему кругу, кунтахаджинцы демонстрировали свою организованность, единство. В ранних религиозных проповедях Кунта-Хаджи присутствовали эсхатологические идеи о конце мира, они были созвучны пораженческо-пессимистическому настроению, охватившему многих горцев в период затухания Кавказской войны.
В кратком словаре “Ислам” даются следующие тенденциозные сведения о Кунта-Хаджи: “Пытаясь привлечь к себе бедняков, Кунта-Хаджи постоянно подчеркивал свою приверженность к нищенскому образу жизни: ходил в рванной одежде, отказывался от подношений со стороны мюридов”. Данное суждение построено на основе известных идеологических штампов, согласно которым деятельность всякого религиозного деятеля, а тем более из числа чеченцев, никак не могла быть искренней, нравственно возвышенной. Аскетизм Кунта-Хаджи – не тщеславная демонстрация, рассчитанная на популярность, а норма его жизни, реальное, осознанное поведение, продиктованное внутренним убеждением. Предание сообщает, что он отказывался от подарков, которые преподносили ему верующие, а то, что вынуждали его брать, он отдавал нищим и бедным. Кунта-Хаджи меньше всего стремился к афишированию своей святости. Это та личность, о которой с уверенностью можно сказать, что образ его мыслей и поведения не расходились, а находились в гармонии. Кунта-Хаджи придерживался норм и принципов общечеловеческой духовности и нравственности, осуждал зло, творил и утверждал добро. В час тяжелых испытаний для своего народа он добивался установления духовного братства людей, их нравственного очищения и возвышения. Зачинатель нового тариката в конце и после Кавказской войны стремился указать народу, уставшему от насилия, зла, страданий, путь социального, религиозно-нравственного воскрешения. И не его вина в том, что его нравственно-гуманистические воззрения, жизнеутверждающие общечеловеческие ценности, проповедуемые им, не получили должное развитие на Северном Кавказе.
Не подлежит сомнению тот факт, что влияние суфизма на политическую и духовную жизнь народов Дагестана, Чечни и Ингушетии оказалось значительным и сам он превратился в источник, подпитывающий религиозно – политическое мировосприятие народов. А кавказский мюридизм (газават) все-таки не был прямым продолжением накшбендийского тариката. И суфизм не был его духовным источником, ибо газават вытекает прямо из шариата. Истинный суфизм не призывал к насилию, войнам, наоборот, всегда их осуждал. Идеи смирения, непротивления злу, всепрощения, любви и помощи ближнему, эсхатологические мотивы, проповедуемые шейхом Кунта-Хаджи, оказались созвучны общему душевному состоянию горцев. Вместе с тем, ритуальный обряд зикр-джахрийа (громкий зикр) способствовал подъему упавшего духа чеченцев. Совместный громкий круговой зикр кунта-хаджинцев служил мощным морально – психологическим стимулом, оживляющим находившихся в физическом и духовном унижении горцев. Раскол в зик-ризме, его политизация привели к тому, что его последователи из первоначально нейтральных к власти превратились в ее противников. Близкие сподвижники Кунта-Хаджи отошли от первоначальных его мистико-философских идей, а точнее не сумели в должной мере их усвоить и образовали вирдовые братства. Раскол кунтахаджинцев, образование вирдовых братств Баматгири-Хаджи, Батал-Хаджи, Чим-Мирзы произошел не столько на почве религиозных трений внутри кадирийского тариката, сколько на почве стремления самосохраниться от царских репрессий.
Совершенно мало сведений о Кунта-Хаджи за период нахождения его в ссылке в Новгородской губернии, где он находился под надзором полиции более двух лет. Из государственного архива Новгородской области получена выписка из “Ведомости о лицах, находящихся под надзором полиции Новгородской губернии в городе Устюжно и уезде за 1865 год”. Под номером 18 данных ведомостей проходит “Чеченец Ших Кунты. Возраст 35 лет. Сослан за распространение фантастического учения “зикра”. Проживает в УСТЮЖНО, постоянных занятий не имеет. Получает в месяц 1 руб. 80 коп. Женат, жена живет на их родине”.
Дореволюционный историк И.Попов в 1866-1867 годах имел личную встречу с Кунта-Хаджи. И вот что он сообщает о впечатлении, произведенном на него устазом зикристов: “Беседуя с ним, я был поражен его тактом держать себя, его умением вести беседу, улыбкою, жестами, его величественной осанкой. Одним словом, человек этот был создан из массы симпатий и благородства. Это был обаятельный человек и опасен в смысле политическом, к чему он и стремился”.
Жизнь устаза зикристов в ссылке, судя по тому, что ему выделялось в сутки 6 копеек, не была легкой и не шла ни в какое сравнение с арестантской жизнью Шамиля, главного врага царизма. Шамиль ссылается в Калугу, туда же прибывает его многочисленная семья, ему назначается ежегодная пенсия в размере 15 тысяч рублей, семье выделяется большой трехэтажный дом.
Любую прихоть Шамиля и его чад власти исполняют незамедлительно. Местные вельможи наносят ему визиты и сами принимают визиты имама и его семьи. Конечно же, Кунта-Хаджи несравним с Шамилем как с выдающимся военно-политическим деятелем. Вне всякого сомнения Шамиль был достойным противником русских императоров. В отличие от него Кунта-Хаджи – не воин и он не совершал военных подвигов. Он миротворец, святой. Его подвиги лежат в сфере духовной. Он признает одну единственную власть – власть Бога. Поэтому к Кунта-Хаджи и не могло быть снисхождения со стороны сильных мира сего. За его нравственную чистоту, поиски общего блага, высокую духовность в Индии Кунта-Хаджи непременно нарекли бы именем Махатма, что означает Учитель, а в Чечне и в Ингушетии народ его называет Овлияъ, что означает Святой. И он не просто святой, а святой, пострадавший за новую философию, за новое мировоззрение. Он святой – великомученник!
Подлинные шейхи и устазы чеченцев и ингушей стояли на позиции единения народа, осуждали вирдовую и тайповую вражду, позитивно влияли на духовную жизнь народа, ориентировали его на нравственные вершины. Таковыми были Элах-мулла, Ташу-Хаджи, Кунта-Хаджи, Дени-шейх, Баматгири-Хаджи, Чим-Мирза, Батал-Хаджи, Солса-Хаджи, Сугаип-мулла, Исхак-мулла, Ильяс-мулла, Али Митаев и другие. Как видно, историческое прошлое суфийского учения на Северном Кавказе является предметом не только научного анализа, но и художественной интерпретации, причем далеко не в безобидной форме. Только преодолев мировоззренческую узость, серьезно задавшись целью понять и принять иные культурные ценности, можно разобраться как в учении Кунта-Хаджи, так и в роли суфизма для прошлого и настоящего чеченского, ингушского и других кавказских народов.
Подготовил к публикации М. БАРАХОЕВ