ХРЕСТОМАТИЯ ПО ИСТОРИИ
ГОСУДАРСТВА И ПРАВА ДАГЕСТАНА
Махачкала, 2008
ПРЕДИСЛОВИЕ
Данная хрестоматия предназначена, прежде всего, для учебных целей. Она призвана способствовать глубокому предметному усвоению курса истории государства и права Дагестана и оказать помощь студентам при подготовке к семинарским занятиям и экзаменам. В хрестоматию включены памятникики права, дакументы и материалы разных веков: Андуник-нуцала, Умма-хана Аварского, Рустем-хана Кайтагского — правителей, оказавших решающее воздействие на формирование известных памятников права. Из-за ограниченности объема приводятся лишь некоторые, наиболее важные, в том числе и более позднего времени. Комментирование также ограничено по вышеуказанным причинам.
Теперь скажем о том, какими представляются нам основные черты нового издания. Уже само название «Хрестоматия по истории государства и права Дагестана» предполагает, что она может включать различные источники. Для целей указанной серии под юридическими памятниками мы понимаем словесные источники и вещественные памятники, фиксирующие конкретные правовые нормы (или их элементы), а также специально предназначенные для исполнения правовых норм или для обозначения правовых понятий. В числе юридических памятников можно выделить, таким образом, три большие группы.
Первая и важнейшая группа — словесные арабо-язычные (вербальные) источники. Сюда относятся, прежде всего такие традиционные материалы, как сборники обычного права, единичные адаты так соглашения между общинами, записи о передаче дарении земель,договоры и.т.п. Свое место среди памятников занимают и иные источники, например, описания правового акта типа «Соглашение жителей селений Ансуб и Исиниб, находившихся в составе Аваристана». В то же время подобные источники следует по возможности отграничивать от смежных категорий памятников – религиозных, политических трактатов и т. п. Хотя подобное разграничение не всегда может быть произведено со всей строгостью, необходимо, как представляется, принимать во внимание то, какой «удельный вес» имеют сведения по истории права (к примеру, записи в мечетных книг), в соответствующем памятнике. К числу вербальных источников относятся также отдельные категории памятников, на которые до сих пор не обращалось должного внимания в наших историко-правовых работах, за исключением известного ученого – арабиста Т.М.Айтберова, например, эпиграфические записи. Публикация подобных материалов не только обогатит историко-правовую науку Дагестана, но и сделает серию интересной .
Вторую группу и довольно многочисленная, группа — это вещественные памятники, а именно обособленные материальные объекты, предназначенные для исполнения специфических правовых норм (годекан, мехкеме и др.) или призванные символизировать отвлеченные правовые понятия (например, надмогильная плита или Курахсвая стела, судейские знаки и т. п.). В западной историко-правовой науке подобные памятники давно являются объектом тщательного изучения, а у нас сих пор не осмыслены как особый вид памятников и изучены очень мало. Их систематическое описание, составление соответствующих каталогов являются, поэтому весьма актуальными задачами историко-правовой науки Дагестана.
Приведенная классификация памятников по трем группам в известной мере условна. Вполне возможным представляется существование памятников смешанного характера. Так, например, рукопись правового источника может включать в себя эпиграфические элементы, а знак судьи — иметь надпись юридического содержания и надо особо выделить содержание Курахской стеллы, где подробно дается описание территории Кураха. В ряде случаев возникновение подобных объектов смешанного характера было непосредственно обусловлено адатом.
Необходимо сказать также об определении приоритетов при публикации памятников. Несомненно, что критериями могут считаться слабая изученность и важность памятника в истории права. Ряд источников имел широкое распространение и оказывал длительное и глубокое влияние на правовые системы многих народов, например, знаменитый Кодекс царя Вачагана. Публикация таких памятников на русском языке будет полезной, и могут пролить свет на историю общинных структур и внутреннее самоуправление народов Дагестана. Публикация и изучение памятников локального нормотворчества не только служит развитию правовой этнографии, но и помогает лучше уяснить особенности истории отдельных населенных пунктов и территорий, давая материал для своеобразного «юридического краеведения».
Прежде чем приступать к чтению источника, рекомендуется предварительно ознакомиться с соответствующим разделом в учебнике.
Знание источника является основным критерием подготовки студента к семинарскому занятию, а уяснению его содержания источника предшествует несколько этапов: чтение, выписка наиболее характерных статей, анализ, объяснение, сравнение.
Всякое правильное научное обобщение, умозаключение, знание вообще должны опираться на факт или сумму фактов. Но как в других науках, так и в истории, отыскание и систематизация “фактов” являются делом сложными нелегким, особенно когда дело идет об эпохах, давнопрошедших.
На помощь науке приходят разные приемы и методы исследования: археологические раскопки, позволяющие с большей или
меньшей вероятностью судить о самом человеке, об орудиях его труда, образе жизни и т. д.; разыскание и прочтение древних памятников права, литературных и религиозных произведений и т.д.; изучение и комментирование сочинений древних авторов, оставивших исторические исследования в собственном смысле слова (Геродота, М.Каганктваци, Ал-Масуди, Ибн Руста, Ал-Йакуби, Аль-Кадари,Бакиханова и т.д.), хроник, летописей и т. п. В том, что касается сравнительно недавнего времени(новой и новейшей истории), положение исследователя и
облегчается и затрудняется. В его распоряжении находится большой и – по мере приближения к нашим дням все разрастающийся материал фактов и суждений, занесенных на бумагу и электронных носителях. Это, с одной стороны, благо,но, с другой стороны, становится труднее держаться правила, обязывающего исчерпывать все возможные источники, затрудняется их отбор. В исследование вовлекаются все новые науки.Его методы усложняются. Анализ и оценка того, что может быть названо “историческим фактом”, является одной из наиболее интересных проблем науки. Вопрос этот не бесполезен, особенно для студента, обращающегося к хрестоматии, т. е. систематическому собранию источников. Совершенно естественно, что данные археологии или этнографии могут быть истолкованы разным образом: материал чаще всего оказывается слишком недостаточным для непререкаемых суждений и не удивительно, что с применением новых методов некоторые старые суждения приходится пересматривать. Но как отнестись к историческому факту в том случае, когда он доходит до нас в виде хозяйственной ведомости, судебника, договора, надписи, исполненной на камне или глине, или если о нем прямо и недвусмысленно рассказывается в историческом, юридическом и т. п.сочинениях? Вопрос этот далеко не прост и потому уже не раз был предметом дискуссий. Конечно, хозяйственная ведомость (например, опись владений и доходов Казикумухских ханов), равно как долговое обязательство, обладает, как правило, высокой степенью достоверности; законодательный акт, а тем более судебник, подобный например, гидатлинскому, является в большинстве случаев неоспоримо ценной находкой, важнейшим и достовернейшим свидетелем прошлого. Однако и здесь далеко не все просто. Отнюдь не редкость, что хозяйственная ведомость может содержать в себе приписки и искажения, иногда невольные, часто умышленные; судебник способен породить сомнение в том, что касается его характера (находились же ученые, которые отрицали историчность законов Умма-хана Аварского или считали Постановления Рустем-хана частной записью обычного права, а не актами государственной власти). Наконец, даже сборники адатов, не могут считаться во всех случаях достоверными, т.е. лишенными намеренных искажений, невольных ошибок (например, допущенных при переписке, если речь идет о рукописи и т. д.). В каждом собственно историческом сочинении следует иметь в виду политические позиции автора, даже самого щепетильного по части изложения фактов и событий, ибо их отбор, а тем более интерпретация не избегают влияния этих позиций. Поэтому история ничто не может принимать на веру. Всякий факт, заслуживающий звания “исторического”, должен быть проверен либо путем сопоставления с другими источниками, либо на основе анализа его содержания или-что нередко служило доказательством истины-его формы (языка, приемов письма и т.д.). Но и это еще не все. Старые источники содержат немалое число терминов и понятий, давно утраченных в языке или непонятных по другим причинам. Так, до сих пор продолжается спор о значении слов “батль, цега, ольгю”, употребляемых в значении право.
Составленная в соответствии с программой курса истории государства и права Дагестана и ориентирующаяся на учебные пособия, имеющиеся по данной дисциплине, хрестоматия состоит из четырех разделов. Значительным разнообразием юридических документов характеризуется современный период. При всем желании составитель мог воспользоваться немногим. Современные правовые акты отличаются большим объемом, усложненностью формы (это делает необходимым расширение”комментаторской” части хрестоматии), декларативностью,нарочитой неопределенностью содержания. По этим и дру-гим причинам составитель был вынужден ограничиться сравнительно немногими, но весьма характерными актами, в той или иной степени передающими основные тенденции в истории государства и права Республики Дагестан. Читатель не должен искать в рассматриваемом разделе документов, которые в силу вполне понятного размежевания учебных дисциплин относятся к курсу современного государственного права. Все документы приводятся в извлечениях. Основная масса источников уже публиковалась на русском языке. Предназначенная для учебных целей настоящая хрестоматия призвана способствовать более глубокому усвоению курса вообще. Ее специальная цель-служить пособием на семинарских занятиях. Как бы хорошо и полно ни был изложен тот или иной вопрос в учебнике или учебном пособии, ничто не может заменить непосредственного обращения к источнику: судебнику, конституции, уголовному или процессуальному закону и т.д. Одно дело-язык учебника, излагающего содержание документа, другое- самого документа. Знакомство с последним способствует усвоению и закреплению сведений, сообщенных учебной литературой. Поэтому полезно, прочитав соответствующий раздел в учебнике или учебном пособии, обратиться к хрестоматии и найти в ней необходимые акты. Ознакомление с ними не может ограничиваться – как часто бывает в данном случае подчеркиваниями или карандашными отметками, делаемыми на полях хрестоматии. Такую работу нельзя проделать без конспекта, соответствующих выписок, сопоставления одних норм с другими и т. д. Некоторые, наиболее важные нормы адатов, конституций или других нормативных актов должны найти себе место в тексте или на полях конспектов. Хрестоматийный материал должен быть основным для любого семинарского занятия по курсу истории государства и права Дагестана. Желательно, чтобы и тематика семинарских занятий была ориентирована на хрестоматию. Письменные работы имеют одной из своих целей ориентировать студента на изучение источников. При этом предъявляются особые требования не только к тому, как передано содержание актов, но и к тому, что может быть названо формальной стороной: ссылки на закон, на соответствующий его параграф, точность формулировки и т. д. Все это очень важно и для приучения студента к юридической “технике” составления документов. Ограниченный объем хрестоматии не дал составителю возможности сколько-нибудь широкого комментирования источников. Что касается принципов комментирования, то необходимо обратить внимание на обстоятельство, которое кажется нам принципиально важным. Памятники права непременно следует рассматривать и истолковывать в контексте культуры того или иного народа и соответствующей эпохи. Что означает все сказанное применительно к анализу правовых памятников? Представляется, что при их изучении необходимо учитывать оба значения понятия «культура» — как «широкое», так и «узкое». Первый подход можно обозначить как «право в контексте культуры», второй — как «культура в зеркале права». В обоих случаях это означает истолкование источников в тесной связи с правосознанием и стилем мышления эпохи.
Например, при изучении истории обычного права недостаточно лишь констатировать, что появляется такой правовой институт, как баранта. Его развитие не может быть объяснено лишь исходя из соображений практической целесообразности и желания правителя.
Все сказанное отнюдь не означает, что подобное исследование юридических памятников предполагает отказ от традиционного историко-правового подхода. Нам хотелось лишь подчеркнуть важность изучения памятников с историко-правовой точки зрения, которой часто не уделяется достаточного внимания.
Хочется надеяться, что в будущем такие издания станут правилом, а не исключением. Особенно важно это для памятников, впервые вводимых в научный оборот. Приведенные выше соображения представляют в совокупности своего рода предварительную программу издания.
Но нам, по всей вероятности, удалось показать, что выпуск «Хрестоматии по истории государства и права Дагестана» должен благотворно повлиять на развитие учебного процесса и историко-правовой науки, в Республике Дагестан
Остальное студент найдет в учебной и учебно-методической литературе по курсу истории государства и права Дагестана.
ДРЕВНЕЙШИЕ ПАМЯТНИКИ ПРАВА. ПАМЯТНИКИ ПРАВА КАВКАЗСКОЙ АЛБАНИИ
ПРАВО КАВКАЗСКОЙ АЛБАНИИ.
Основными источниками права Албании в раннесредневековый период (IV-VIII вв.) служили обычное право, нормативные акты албанских царей, сасанидских шахов, церковное (каноническое) право, заимствованные нормы иностранного права.
Обычное право являлось, как представляется, наиболее древним и основным источником права, и его нормами регулировались многие стороны общественной жизни населения Албании. Мы почти не имеем конкретных установлений албанского обычного права и можем судить о нем по косвенным данным. Очевидно, что в обычном праве были закреплены иерархическая структура общества, институт местничества и вассалитета, взаимоотношения между различными социально-правовыми, сословными категориями населения: между царем и его поддаными (феодалами-азатами, простонародьем – шинаканами и рамиками), между феодалами и крепостными и свободными крестьянами-общинниками. Некоторые из этих норм обычного права в дальнейшем были санкционированы в постановлениях-канонах церковно-светских Соборов. Нормами обычного права были узаконены права и привилегии главы семьи, рода по отношению к своим родственникам, а также в вопросах распоряжения фамильным имуществом, наследования.
По всей видимости, обычное право регулировало гражданские отношения и уголовные дела, т.к. в дошедшем до нас письменном памятнике права Албании – в Агуэнских канонах гражданское право и уголовное право получили очень слабое отражение при значительно большем внимании к семейно-брачным отношениям. Подобная интересная «закономерность» в разграничении сфер действия «канонического» (религиозного) и обычного права наблюдается и значительно позднее: в Дагестане за шариатом было закреплено семейное и брачное право (а также наследственное и земельное право), тогда как по адату (обычному праву) рассматривались гражданские и уголовные дела.
АГУЭНСКИЕ КАНОНЫ КАК ПАМЯТНИК ПРАВА АЛБАНИИ.
Ярким нормативным актом и памятником законотворчества Албании являются Агуэнские каноны – государственные постановления, имевшие силу закона и которые «скрепили печатями» царь Вачаган и албанская аристократия. Этот единственный сохранившийся (правда, не в оригинале) юридический документ раннесредневековой Албании выступает и основным памятником канонического права Албании, т.к. полностью пронизан постановлениями, касающимися церкви, разрабатывавшимися и утвержденными не только царем и светской знатью, но и представителями духовенства во главе с католикосом-архиепископом Шупхалишаем.
Эти каноны были приняты в 488 г. на соборе, созванном царем Вачаганом III (ок. 485-510 гг.) и состоявшемся в летней царской резиденции в Агуэне. Созыв собора был вызван острой политической и религиозной ситуацией в стране. Это время характеризуется ослаблением власти сасанидского Ирана в Закавказье, фактическим выходом Албании из его состава, восстановлением ок. 485 г. царской власти (после отречения Ваче II от короны в 462 г.), проводимой Вачаганом III Благочестивым ярко выраженной антисасанидской, антизороастрийской внутренней политики. Во введении к принятым собором решениям говорится, что в стране «произошли разногласия между мирянами и епископами, хорепископами и священниками, между знатными (азатами) и простолюдинами (рамиками). И тогда царь решил созвать в Агуэне многочисленный собор в 13-й день месяца Марери», т.е. мая. Как видно, причинами организации собора явились противоречия как религиозные, так и социальные между духовенством и населением, внутри духовенства, между знатью и простонародьем.
Принятые на соборе постановления приобрели силу закона, на что указывает терминология памятника. Текст начинается словами: «Я, Вачаган, царь албанский (далее идет перечисление духовной и светской знати) …, мы так постановили…». Целью собора было не только устранение разногласий среди населения страны, но и укрепление власти царя, знати, церкви, утверждение христианства и его правовых норм.
Общая характеристика памятника
Агуэнские каноны, включающие 21 статью, представляют правовой документ, санкционированный государством и церковью.
Они содержат:
правила, регулирующие внутрицерковные дела (ст. 1,2,6,7,9,15,16),
взаимоотношения духовной и светской знати (ст. 17,18,20,21),
клира и паствы (ст.3-5,16,19),
отражают нормы гражданского, семейного, уголовного права (ст. 8,10-16).
Деликты, зафиксированные в канонах, представляют, прежде всего, религиозно-этические преступления и проступки, а также преступления против личности (клевета и лжесвидетельство, избиение, пролитие крови, убийство), должностные проступки, правонарушения, связанные с обязательственными соглашениями. Наказания, фигурирующие в канонах, предусматривают лишение церковного сана, имущества, епитимью (церковное наказание в виде длительных молитв, постов и т.п.), изгнание из церкви, монастыря, села (общины), штрафы, смертную казнь.
Статьи канонов при оценке наказуемости правонарушений нередко апеллируют (без конкретизации) к иным «канонам» (т.е. церковному законодательству) и лишь однажды предусматривают «наказание по закону» (ст. 8), т.е. по государственному (обычному) праву. Это указывает на существование и иных (письменных или устных) памятников албанского права, очевидно, носящих казуистический характер и имевших разработанную систему наказаний за те или иные деликты. Так, канон 8 гласит: «Христианин, который учиняет драку и проливает кровь, должен быть приведен к епископу и наказан в соответствии с законом». Статья эта, как явствует, устанавливает суд епископа, осуществлявшего юридические функции и в сфере гражданского и уголовного права и судившего не по церковному, а по государственному законодательству.
Статьи 12-14 направлены против языческих представлений, широко распространенных среди населения, и на утверждение христианских норм. Они предусматривают запреты на оплакивание умершего главы дома (ст. 12), на употребление мяса в великий пост – Пасху (ст. 13,14), на работу в воскресенье (ст.13). При этом нарушителей должны: привести к царскому двору и подвергнуть наказанию» (ст. 12), «судить иерей вместе с прихожанами», т.е. общиной (ст. 13), оштрафовать старшин села: «взять у человека быка и дать иерею» (ст. 14). Таким образом, в этих канонах фиксируются царский суд, суд иерея и общины, судебные исполнители. Причем царь – верховный судья и представитель светской власти – рассматривал не только светские (гражданские, уголовные и др.) дела, но и религиозные преступления.
Право албанской церкви основывалось как на нормах, совместно разработанных и установленных духовной и светской властью Албании, так и на заимствованных общехристианских канонах. К последним относятся библейские нормы- «божественный закон», являвшийся основой церковного законодательства, так называемые «апостольские» каноны, постановления первых трех Вселенских Соборов христианской церкви (Никейский – 325 г., Константинопольски – 381 г., Эфесский – 31 г.) и др. Источником рецепций (заимствований) в албанском церковном праве были и нормы принятые ранее армянской церковью. Например, Агуэнские каноны 488 г. находят отдельные параллели и аналогии в канонах Шаапиванского собора Армении, состоявшегося в 444 г.
Тесные связи и вхождение Албании в состав Ирана, очевидно, сопровождались распространением на эту составную административную территорию определенных норм иранского права, их рецепцией в албанское право. Этому способствовали крепкие династические, родственные узы Сасанидов Ирана и Аршакидов и Михранидов Албании, близость религиозных (нехристианских) воззрений населения, нахождение в Албании представителей сасанидской администрации, значительного числа иранских военных контингентов, служителей зороастризма. О введении в Албании правовых норм Ирана есть и конкретные свидетельства письменных источников
Очевидно, что острая борьба происходила между иранским правом и албанским церковным правом, особенно в семейно-брачной сфере, т.к. именно в этой правовой области существовали кардинальные различия двух юридических систем. Эта борьба нашла яркое отражение в 10 каноне Агуэнского собора: «Мужчина не может взять в жены родственницу в третьей степени родства и не может взять в жены жену брата». Этот канон полностью восходит к Библии (Ветхому Завету) и узаконивает брак только с четвертой степени родства, запрещая кровнородственные браки. Вместе с тем, в нем нашло отражение существование в Албании названных форм брака, а именно инцестного брака (брак близких родственников) и брака-левирата (брак вдовы с братом покойного мужа).
Отрасли права. Нормы семейно-брачного, а также уголовного и судебного (исполнение приговора) права содержит ст. 11 Агуэнских канонов: «Кто оставит женщину без причины, и кто берет женщину без венца, и кто неправеден и является человекоубийцей, и кто вопрошает колдунов, таковых связать, привести к царскому двору и подвергнуть мучительной смерти…». Данный весьма суровый закон, приравнивая к убийству человека немотивированный развод, незаконный брак (без обряда венчания в церкви), обращение к языческим служителям, был направлен на насаждение и укрепление христианских правовых норм и моральных принципов.
Борьба с зороастризмом и язычеством нашла отражение и в других законодательных актах, приведенных в письменных источниках. В частности, тому же царю Вачагану принадлежит указ: «Если кто-либо из них совершит упомянутое зло . то они будут приведены к царскому двору, подвергнуты наказанию в оковах и высланы». Далее из текста источника становится ясным, что приверженность к нехристианским религиозным учениям каралась также смертной казнью и обращением в рабство. Цель установления христианства и его правовых норм преследовало узаконенное постановлениями Агуэнского собора право церкви на судопроизводство и передачу под ее юрисдикцию ряда бытовых гражданских вопросов.
Обязательственное право. Многие каноны Агуэнского собора отразили нормы обязательственного права. Так, пять статей (ст. 3-5,18,19) обязывали население вносить различные церковные подати, ст. 2 обязывает иереев и дьяконов оплачивать свое посвящение в сан (в размере соответственно 4 и 2 драхм), по статьям 17, 20 и 21 светская и духовная знать принимают на себя взаимные обязательства, регулирующие деятельность азатских церквей. Здесь следует отметить, что постановления Агуэнского собора, как гласит заключительная часть этого документа, «приняли епископы, иереи, и священники, и азаты перед царем», и статьи, касающиеся взаимоотношений духовенства и светской знати – азатов, фактически выступают статьями письменно закрепленного договора, устанавливающего права и обязанности обеих сторон. Свидетелем этого договора выступает верховный законодатель и судья страны – царь Вачаган III.
Выше, в разделе формы собствеености, рассматривалось сообщение о купле-продаже недвижимости (деревень и земли), обращалось внимание на указанное в тексте письменное оформление этого акта. А письменная фиксация контракта является характерной чертой развитого обязательственного права.
Также рассмотренные выше формы собственности (в особенности на недвижимость), формы владения и пользования ею позволяют говорить о достаточно разработанном имущественном праве. Там же были освещены некоторые нормы этого права. В его основе лежало понятие «вещи» (перс. хвастак; арм. хостак – вещь, имущество, достояние, собственность) как любого материального предмета, имеющего стоимость, доступного для оборота и являющегося объектом правовых отношений.
Вещное право.Право субъекта на вещь, различало право собственности и право владения и пользования. Как можно судить по имеющимся данным, отношение субъекта к имуществу (вещи), объем его владельческих прав варьировали в зависимости от характера его владельческого права и разновидности владения. Право собственности на вещь (имущество) давало ее обладателю абсолютное господство над ней – он мог подарить имущество, пожаловать (в условное или безусловное владение), продать. Право владения и пользования вещью ограничивало власть субъекта над ней, т.к. она не принадлежала ему во всём объеме, будучи предоставленной во владение и пользование на каких-либо условиях, лично-обязательственных соглашениях и на какое-то время (вплоть до наследственной передачи).
Приведенные выше примеры существовавших в Албании форм собственности на имущество, форм владения и пользования им позволяют говорить, что юридическое владение вещью приобреталось рядом оснований: а) по праву наследования; б) по публично-правовому основанию; в) по праву, возникшему из частноправовых соглашений, особенно обязательственных.
Наследственное право. Ряд данных свидетельствует также и о развитом наследственном праве в Албании. Как указывалось, царь Ваче II еще в молодости получил от отца свою «сыновнюю наследственную долю» земельной собственности. Из текста ясно, что право сына стать наследопреемником своего отца было бесспорным. Принцип старшинства, вероятно, не играл роли в приобретении братьями наследства отца, который будучи главой семьи, рода, выступает и правомочным наследственным владельцем семейной (агнатической) собственности. Например, князь Джеваншир – второй сын Вараз-Григора унаследовал от отца не только албанский престол, но и стал владыкой рода и родовой области Гардман.
Очевидно, существовала и дочерняя наследственная доля в имуществе отца. На это косвенно указывают сообщения источников о возведении царем Вачаганом III поместья для своей дочери и о существовании инцестных, кровнородственных браков, преследовавших сохранение дочерних долей отцовского наследства в пределах семьи.
Суд и судопроизводство. Ход высшего (царского) судебного разбирательства нашел отражение в ст. 17 Агуэнских канонов: царь рассматривает жалобу духовенства на действия аза товзнати; последние излагают перед царем свои доводы и условия, и затем все стороны приходят к единому решению – «и царю, и епископам, и азатам было угодно решить так…».
В 16-м агуэнском каноне получила освещение процедура низшей судебной инстанции с участием обвиняемого, обвинителей и прихожан церкви. Причем, по канону обвиняемым предстает сам иерей – настоятель церкви, который по другим статьям является местным судьей и судебным исполнителем. В описанном случае же судьей выступают прихожане, т.е. община, которая на основе разбирательства и выносит решение: «Если товарищи и ученики обвиняют иерея, будучи честны сами, иерей должен предстать пред алтарем, и обвинители пред прихожанами, его должны стащить с алтаря и изгнать из села. Но если товарищи и ученики были с ним во враждебных отношениях и прихожане знали, что они прежде были в ссоре, иерей пусть отслужит обедню, а прихожане пусть прогонят их с проклятиями. Но если они признаются, что лгали, то на них должно наложить епитимью, но из монастыря не изгонять. А если после этого они совершат какое-либо прегрешение, пусть будут осуждены по канонам».
Совершение проступков низшими представителями церковной иерархии регулировалось канонами 6 и15, которые предусматривали лишение сана, имущества (в пользу церкви) и изгнание. Вместе с тем статья 15 предусматривает обжалование населением действий иерея или дьякона перед более высокой инстанцией – епископом: признавшего свою вину священника епископ отправлял в отдаленное уединенное место на покаяние, а не признавшего судили по канонам и изгоняли из села.
Как видно, изгнание из общины, села было распространенной и, очевидно, действенной мерой наказания. По всей видимости, она представляет собой рецепцию из обычного права Албании, т.к. эта обычно правовая норма широко практиковалась у многих народов и, в частности, характерна и для адатов Дагестана. Эффективность этой меры наказания определялась тем, что изгнанный из общины лишался права участия в общественной и религиозной жизни, защиты и т.д., т.е. лишался правоспособности, приговаривался к гражданской, правовой смерти.
Подводя итоги, отметим, что письменные источники содержат ценные сведения о праве раннесредневековой Кавказской Албании, освещают нормы церковного (канонического), гражданского, семейно-брачного, уголовного, обязательственного, наследственного права. В ряде сфер церковное и государственное законодательств были тесно переплетены. Прочная связь церкви и государства в области права нашла яркое отражение в судоустройстве и судопроизводстве.
Письменные источники, прежде всего Агуэнские каноны царя Вачагана, устанавливают три иерархические судебные инстанции: верховный царский суд, епископский суд и иерейский (с участием общины), которые рассматривали как религиозные, так и гражданские дела, и выносили решения как «по канону» (церковному законодательству), так и «по закону» (государственному, обычному праву). Высшим законодательным и судебным органом, созываемым по мере необходимости, являлся Собор – суд (арм. «Жогов атеан») во главе с царем и в составе светской и церковной знати. Судя по имеющимся сведениям, царю, как верховному судье, принадлежало право вынесения высшей меры наказания – смертной казни. Можно предполагать, что существовала и юрисдикция феодалов, распространявшаяся на зависимое, подданное население, хотя никаких сообщений в источниках по этому поводу не содержится. В качестве судебных исполнителей на местах по Агуэнским канонам выступают иерей, сельский старшина, община (паства – прихожане).
Судопроизводство, осуществлявшееся представителями светской и духовной власти, еще не выделилось в самостоятельную сферу со специальным аппаратом. Параллелизм и взаимодействие в области юрисдикции двух (светской и духовной) ветвей власти, которые отчетливо проявляются в постановлениях Агуэнского собора, находят свое объяснение как в конкретной исторической ситуации, характеризовавшейся острой борьбой христианства с зороастризмом и язычеством, борьбой их правовых норм, так и в природе самого права, выступавшего, с одной стороны, частью социальной этики, с другой, частью религиозной этики.
Некоторые отрывочные и косвенные данные позволяют полагать, что в периоды бесцарствия в Албании (462-485 гг. и 510-628 гг.) функции верховного судьи и законодателя выполняли персидские наместники-марзбаны и главы албанской церкви. В VII в. верховная царская судебная власть восстанавливается: источник сообщает о «праведном суде и неподкупном правосудии при дворе» великого князя Албании Джеваншира (642-681 гг.).
АГУЭНСКИЕ КАНОНЫ (КАНОНИЧЕСКИЕ ПОСТАНОВЛЕНИЯ ВАЧАГАНА, АГВАНСКОГО ЦАРЯ, ОПРЕДЕЛЕННЫЕ СОБОРОМ, БЫВШИМ В АГВАНИИ)
В годы Вачагана, агванского царя, произошли несогласия между мирянами и епископами, священниками, викарными, свободными и простолюдинами. Тогда царь пожелал собрать собор – многочисленное судилище, 13-го числа месяцы Марери .
• Я, Вачаган, агванский царь, Шупхалиша, архиепископ партавский Манасе, епископ Капага, Иунан, епископ Гашуа;
• Анания и Саак, хорепископы Еута; Иосиф, иерей села Каганкайтук; иерей Партава; Тома, иерей царского двора;
• Погос, иерей Гигача; Шмавон, хорепископ города Цри; Матэ, иерей Тарагоча;Абиказ, иерей Беда, Урбат, иерей Айрмануша,иереи: Иовель, Пармиде и Иаков,люди вольные и родоначальники (старшины) Арцаха;Бакур, старшина Каганкатаци, и другие многие, предстали совокупно предо мной, на месте летнего пребывания нашего в Агуэне;
мы постановили так:
1) Иереи сельские дважды в год должны поклониться епископу, и учиниться от него духовному порядку по книгам, и по обыкновению в продолжение года отнести к нему подарок.
2) Когда рукополагают священника или дьякона, то 4-ре драхмы священнику, 2- дьякону, 3 – свободному человеку или царской крови; он должен дать на долю своей души, своей рукой или коня с седлом и уздой или что только может. если он не даст ее при жизни, то семейство его должно дать после его смерти.
3) Плоды от народа – иерею следующим образом: ежегодно 4 меры пшеницы, 6 мер ячменя и 16 горшков сладкого. Бедствующий пусть даст половину хлеба и сколько сможет вина. Но у кого нет пашни или виноградника, с того не брать; кто даст больше чем это, тот делает добро своей душе. Как говорит Павел: «кто сеет щедро, пожнет щедро». У кого есть овцы – одну овцу, три пучка шерсти и один сыр.
4) Каждый вольный или поселянин, или кто другой из мирян в продолжении года должен дать отслужить одну обедню, т. е. совершить память умершего, как он может, чтоб не лишить умершего в части от своих трудов, и дать во имя усопшего в церковь или лошадь, если у него были лошади, или быка, если у него был скот.
5) Иерея монастыря или инока, если он учинит в монастыре соблазн, и если это откроется, должно осрамить и выгнать из места и сына, взять в церковь.
6) Если в монастыре много иереев, а мало общины. а в другом монастыре народу много, а иереев мало; то надо взять народ оттуда, где их больше и передать туда, где иереев больше.
7) Христианина, который ссорится или проливает кровь – привести пред епископом и наказать по законам. Иерей, хранящий большое село, не должен управлять другим селом. Если две деревни находятся близко, пусть будут иметь одного священника. Пусть иерей владеет такой паствой, которой он может руководить.
8) Никто не должен жениться на родственнице; ни жениться на жене брата.
9) Тот, кто оставляет жену без причины и берет другую жену без венца – злодей и человекоубийца; или кто вопрошает волхвов – такого связать и привести к царскому двору, и наказать горькою смертью.
10) Тех, которые оплакивают домохозяина , связать с плакальщиками и привести ко двору царскому и положить наказание. Семейство его отнюдь чтоб не осмелилось проливать слезы.
11) Того, кто ест мертвечину, или мясо в сорокадневный пост, или в воскресенье творит дело и не идет в церковь – того пусть накажет иерей с народом.
12) Кто в среду или в пятницу перед великим постом съест мясо, пусть поститься одну неделю; а если кто другой предстанет пред иереем и свидетельствует, что это не так, старшина села пусть берет быка и даст священнику .
13) Если кто из мирян оклевещет иерея или дьякона, и если признаются, что это так, епископ да судит их и пошлет в пустыню на покаяние. Если же не признаются в истине, и если справедливо и явно, что другие говорят, пусть накажут их согласно каноническим правилам и изгонят из села. Если грех не явен, пусть прикажут священнику служить обедню.
14) Если товарищи обвиняют иерея, будучи честны сами, пусть иерей станет пред алтарем, а доносчики пред народом; пусть снимут его с амвона и изгонят из села. А если ученики были пьяны, и народ знал, что они прежде были в ссоре, то священник пусть отслужит обедню и прогонит народ с проклятиями. Если на них они сознаются, «что мы говорили ложь», пусть наложат покаяние и не выводят из монастыря. Если и после того ученики станут клеветать, их буду судить канонами.
15) Далее, епископы и иереи жаловались царю на вольных людей за то, что они в селе две или три церкви обращают в монастырь; вольные люди также говорили свои условия. Так было угодно царю приказать епископам и дворянам ставить устроенные церкви, а вклады и доходы церкви передать в церковь Всам или главную.
16) Кто из вольных людей получает десятину, пусть половину отдаст в настоящую церковь, а другую половину в свою церковь.
17) По воскресеньям господин и слуга пусть ходят в церковь Всем и в церкви совершают панихиды. Чужестранцы за упокой души должны платить в церковь.
18)Вольные люди в своих поместьях да не посмеют взять или изгнать иерея без епископа. Иереи, когда им угрожает опасность от дворян или народа, да не посмеют уйти без позволения епископа.
19) Если дворянин в своей церкви хочет поставит престол, или хранить мощи, или принести жертву, то должен совершить это с позволения епископа, на сколько его состояние позволяет ему.
20) Кто это совершает с разрешения, тот да будет благословлен, а кто не так творит, пусть удалится из церкви, и после по возможности даст пеню епископу, и смотря по тому, сколько даст он пени – по канонам, пусть будет дано ему благословение.
21)Эти условия сделали епископы, иереи и священники и люди вольные пред царем. Царь с царицей, с сыном, и те, которые находятся во всем соборе да будут благословенны устами нас – епископов, иереев церкви.
К этому предписанию приложили перстни свои:
Царский советник Мир Гарик Хазарапет, Асгапет, Марут, Тиразд, Спракос, Гама-Бакур, Радан, Аршес, Вартан храбрый, владетель Гардмана, Хурс, Бермусан, Хоскен, Пюрок старшина, и все дворяне царя агванского приложили печати под этой грамотой.
ДАГЕСТАНСКИЕ ПРАВОВЫЕ АКТЫ XII-XV ВВ.
О древнейших памятниках права Дагестана
Обширные благодатные территории, расположенные к северу от Главного Кавказского хребта делятся на несколько регионов, это деление на основании географического, этнического, культурно-религиозного и иных факторов. Здесь же необходимо отметить, что восточную часть названных территорий являет собой Дагестан, коренное население которого – числом более чем в 2 млн. человек, – принадлежит к особой языковой группе («дагестанской»), входящей, наряду с нахцами, в восточнокавказскую семью.
Специфика этого этнического массива (дагестанцев) проявляется для нас в том, прежде всего, что имеет он письменную традицию, распространенную вглубь и вширь.
Явным свидетельством существования названной традиции служит то, что на землях, где искони проживали и проживают «лезгины», встречаются, причем в не малом количестве, надписи на арабском языке уверено датируемые X-XIIвв. Так, даже в самой глубине гор, в чрезвычайно труднодоступном Аваристане, где в течение столетий было распространено христианство, а в XIII – начале XIV вв. сидели свои митрополиты, находят арабские надписи XII-XIVвв. Мало того, укажем здесь, что сохранились арабоязычные рукописи, переписанные в далекую эпоху монгольского владычества на Кавказе, в XIII-XIVвв., а также и в более позднее время – чем ближе к эпохе Имамата (XIXв.), тем чаще и чаще видим мы перед собой «лезгинские» рукописи на основных восточных языках. Нельзя, думается, отрицать, что для вопроса конкретности функционирования обычного права на территории Дагестана, – особенно на ранних этапах местной истории – момент, который упомянут, то есть наличие относительно развитой письменной традиции, имеет свое значение.
Обратим внимание также и на то, что дагестанцы имели с давних пор социально-политические организации типа княжеств и «республик».Известно, правда и о существовании в горах и предгорьях Дагестана, причем еще с доарабской эпохи, нескольких достаточно крупных территориальных образований, описанных в сочинениях арабских и персидских авторов IX-X1вв., в политике и во внутренней структуре которых присутствовали главные черты феодальных единиц Европы (герцогство или крупное графство) и Ближнего Востока, за исключением чеканки своей монеты их правителями. Думается, что обитатели таких социально-политических единиц, горских государств, вряд ли могли бы обходиться в жизни своей без той или иной опоры на нормы обычного права и на какой-либо писаный «закон.
Здесь, видимо, целесообразным будет отметить, что в дагестанских языках существуют для обозначения понятия «обычное право» свои особые термины. Так в аварском языке указанное понятие передает слово батль (балъ), причем небезынтересно, что такое же по звучанию слово (балъ) употребляется в названном языке в смысле еще и «борозда; вытянутый участок пахотной земли», а это вызывает, в свою очередь, ассоциации, возможно не беспочвенные, с русским ряд в значении «суд и расправа; старинный порядок; закон» при рядить – «устанавливать порядок; управлять; судить». В даргинском языке употреблялось в прошлом, в интересующем нас значении «обычное право», слово зега//цега (зегъа//цегъа), притом, что в лакском имеется слово цуга (ццугъа) со старинным значением «запрет».
Что касается текстов юридического содержания, составлявшихся этническими дагестанцами на арабском языке, то в них применялись в смысле «обычное право», традиционно, следующие ниже восточные слова: адл (авар. г1адлу) – «справедливый порядок» , а также адат, урф, расм.
Дагестанский юридический материал на восточных языках – особенно, принадлежащий к той эпохе, что предшествовала Кавказской войне и внедрению имамами шариата на Восточном Кавказе, а поэтому интересной для правоведа, – представляет собой весьма характерный вид письменных источников.
Это, прежде всего, краткие по объему «договора» (къот1и), «соглашения» (рекъей) и постановления, исходящие от горских общин-джамаатов (таковыми могут быть единичные села или горские городки) или от местных князей-правителей (ханов, нуцалов, уцмиев и т.д.). Что же касается более или менее пространных кодексов, то они попадаются в руки представителей современной науки довольно редко, особенно те, что относятся ко времени ранее XVIIIв.
Упомянем в поднятом тут аспекте о существовании в Дагестане местной по происхождению официальной переписки (послания горских князей, религиозных вождей, отдельных общин и т.д.) и о текущей (на той или иной момент) документации, что составлены, были в прошлые столетия на восточных языках. Из таких текстов можно уловить, а это важно: как именно и в каких реально масштабах проводились в жизнь дагестанских горцев те или иные юридические соглашения, договора, постановления и правовые кодексы, которые были приняты их предками. Дают названные здесь разновидности переписки и текущей документации ценные сведения также и о том: как конкретно организованы были и функционировали, к примеру, суд, административно-политическое устройство и социальная структура в пределах той или иной восточнокавказской общины или в каком-либо определенном княжестве.Из доступных современной науке юридических текстов, составленных на территории проживания этнических дагестанцев XII – XV вв., а также из иных памятников дагестанского права,уловить можно несколько общих моментов.
Так, к примеру, дагестанцы доисламской и раннеисламской эпох, состояли из четырех основных групп: из потомственных аристократов (нуцияв, цуму, талхъан, и т.д.), из свободных простолюдинов (они именовались по названию своей «славной» общины-родины, в связи, с чем нельзя не напомнить, что во II тыс. до н.э. практически также обстояло дело и в Двуречье – к примеру, термин «ассириец» имел тогда значение «свободный» житель г. Ассур//Ашшур, без какого-либо «этнического оттенка») , из «изгоев» – пришельцев из других горских же селений (апараг) и из рабов (лагъ; термин идущий, скорее всего, от сармато-аланской эпохи). Знало данное общество также и торговцев, к примеру – торговцев иноземными тканями (базарган). При всем этом, однако, оно содержало в себе и элементы общественного строя опиравшегося на кровное родство, существование которого поддерживалось фактом действенной роли родственников при регулировании ряда правовых вопросов.
Особую роль, что любопытно, играли тут – в том числе в вопросах родства – числа «шесть» и «семь». Носили они, возможно, первоначально сакральный, то есть священный, характер. Так, в отдельных случаях в изгнание отправляли убийцу и шестерых его родственников, а каждое селение маленького по территории Тледока обязано было давать князю-правителю по 6 лисиц ежегодно. Обозначалось понятие «штраф», скорее всего, горским словом ака (г1ак1а; в близкородственных языках и наречиях употребляются варианты его произношения), а в местных арабоязычных текстах применялось в таких случаях обычно слово фидъят.
Такой штраф в «двойном размере» именуют современные ученые термином композиция – часть композиций передавалась носителям власти, а часть «обращалась… в пользу потерпевшего от преступления». Она, что интересно, являлась весьма действенным фактором в глазах жителей Дагестана давно прошедших времен. Имело же это место по таким, думается, причинам:
а) из-за сильной приверженности к старинным порядкам, ведь консерватизм присущ самым разным по происхождению горцам с давних времен;
б) вследствие слабого развития карательного аппарата внутри горской государственности;
в) вследствие силы родственных связей внутри тухумов, «тесной солидарности» в их «среде», которая проявлялась в существовании коллективной ответственности «за деяния, совершенные одним из» сородичей и, соответственно – в наличии у дагестанцев внутриродовой и «внутриплеменной» взаимопомощи.
Последнее обстоятельство позволяло собирать, причем быстро, значительные материальные средства для выплаты композиций. Так, убийца совершивший свое преступление на территории, к примеру, – во второй половине XVIIв.) должен был отдать: в одних местах – 60 коров , то есть порядка 300 овец или 30000 долларов в ценах РФ.
Итак, как практически любая более или менее многочисленная группа людей, сумевшая просуществовать, в качестве определенной единицы, в течение ряда лет, а тем более – веков, да еще имея тут свою государственность, дагестанцы просто обязаны были иметь свое традиционное право.
Не мудрено поэтому, что именно на названной здесь территории, где государственность фиксируется, кстати, с сасанидских времен – как минимум, обнаружено значительное количество памятников дагестанского обычного права, записанных несколько веков тому назад, правда, на арабском языке. Старейшие из этих юридических по содержанию памятников местной письменности происходят из горного Кумуха – древнейшего и важнейшего исламского центра, имевшегося в пределах названного выше речного бассейна, где уже в XII-XIII вв., проживало немало людей весьма хорошо знавших арабский язык. С XIVв., после завершения процесса исламизации, впервые фиксируются по-арабски правовые нормы, получившие хождение в пределах зоны традиционного проживания аварцев, причем, эти аварские памятники обычного права (XIV-XVвв.), отметим, более объемистые и охватывают они собой несколько большое количество жизненных для горца вопросов, чем делают это раннеисламские памятники из Кумуха. Имеет же место это явление, может быть, по той причине, что в Кумухе, в лакских горах, решалось по шариату в раннеисламскую эпоху (до XVв. включительно) гораздо большее количество правовых вопросов, чем в пределах тогдашнего Аваристана.
Дагестанские древние законотворцы знали, как видно, правовые нормы разных народов и в том числе арабов, и творчески использовали их в своей деятельности, которая строилась, что важно, с учетом тех или иных дагестанских реалий – специфики того времени, когда творили они на поприще юриспруденции.
Древнейшие памятники права (XII-XV вв.), дошедшие до нас в письменном виде, имеют себе параллели – прежде всего в правовых памятниках маленьких по территории земледельческих, нецентрализованных соответствующие древности и раннему средневековью.
Соглашение между кибудинцами, гукальцами и маччайцами
(примерно XII-XIIIвв.)
Во имя Аллаха милостивого, милосердного, чье имя является лучшим из имен!
Разъяснение касательно крепкого договора [о союзе и взаимопомощи], заключенного между тремя сторонами, а именно – между племенем (кабила), обитающем на нижнем участке (махал), которое именуют Лабай-Мачча , между племенем Кибуди, которое находится наверху, и между племенем Гукал. Это также разъяснение касательно условий (шарт) содержащихся в нем.
Договор их является соответствующим шариату, а поэтому – правильным по сути!
Если этот договор будет нарушен, как нарушены, будут, соответственно, и условия, содержащиеся в нем, то поступать следует отныне так:
если нарушение произойдет из-за целого квартала (махалла), то с него возьмут триста баранов, которые пойдут затем в пользу [двух других кварталов];
если же нарушение произойдет из-за одного какого-либо мужа, из какого бы квартала он не происходил, то в таком случае возьмут лишь сто баранов, которые пойдут затем в пользу двух других кварталов, [но не того квартала, откуда происходит он];
если со стороны какого-либо [племени] поступит просьба о помощи, обращенная к какому-либо другому племени, а люди на помощь тут не выйдут, то за такое преступление (джурм) будет налагаться отныне триста баранов – на квартал, [где обитает другое племя];
если в данной ситуации не выйдет на зов о помощи кто-либо один, то на кавалериста, будет тут наложена одна лошадь, а на пехотинца – будет наложен один бык.
Соглашение жителей Тледока с князем Алибеком
(вторая половина XIVв.)
Тледокцы (Лъодок) вступили в соглашение с Алибеком, согласно которому последний налагает на них следующее:
На каждый дом [ежегодно] по три мерки (кайл) зерна – по две мерки ржи (огоб) и по одной мерке ячменя, причем в гукальских (вар. – «в хунзахских-авар») мерках, а также обязует он [тледокцев] заниматься «ремеслом» (хирфа) в течение трех дней.
Хрестоматия по истории государства и права Дагестана
Автор admin, Май 11th, 2010
Рубрики: Корпус источников права