Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

ВЫПУСК КАВКАЗСКИЙ ВЕСТНИК № 7 ЗА 1900 ГОД
Очерки из истории Грузии и присоединение ее к России .
(Продолжение).
XII.
С Ираклием II, правителем соединенных царств Кахетии и Карталинии, наступает для Грузии новая эпоха, приведшая ее в конце концов к желаемому миру. Продолжаются нашествия персов и турок, продолжаются, как прежде, вторжения лезгин, но Грузия все больше и больше находит защиты со стороны России, пока наконец скверный колосс не берет всего дела в свои мощные руки и не вырывает древнюю христианскую страну из-под тяжкого магометанского ига. То была эпоха подъема народного духа, религиозного и нравственного возрождения, воскресших надежд, и Ираклий своими личными доблестями был истинным выразителем этой эпохи.
Еще в те времена, когда он царевичем жил при персидском дворе и был с шахом Надиром в походе против Индии, где оказал шаху большие услуги, он поражал восточного повелителя равнодушием, с которым смотрел на богатства сказочной страны и на почести, которыми его окружили. Это был человек идеи, и шах, умевший выбирать и ценить людей, дорожил советами Ираклия даже в важных военных делах и охотно следовал им. Говорят, что мнения Ираклия пользовались большим уважением даже у индийских жрецов, браминов и факиров, и что некоторые изречения его обратились в пословицы. Как воин, Ираклий был поистине рыцарем, народным идеалом царя и полководца. Имя его скоро сделалось настолько славным и грозным, что к покровительству Ираклия стали прибегать соседние властители.
Сделавшись в 1762 году единодержавным правителем Кахетии и Карталинии, Ираклий в первое время был поставлен в чрезвычайно благоприятные условия. На престоле Персии был Керим-хан, дружественный Ираклий; царь, пользуясь этим обстоятельством, усмирил лезгин и курдов, обложил данью мятежного ганжинского хана, принудил и Гуссейн-Али-хана эриванского платить ему обычную дань, покрыл страну укреплениями, которых ему приписывается до 60, и много заботился о ее внутреннем процветании.
Это время почитается также эпохою возрождения наук в Грузии. По смерти царицы Тамары вскоре последовали нашествия Чингисхана и его преемников, которые искоренили здесь всякую умственную деятельность; не науки, а смерть или плен ожидали каждого. В такое страшное время, конечно, нельзя было думать о заведении публичных училищ и распространении знаний. Затем татары уступили место персиянам, туркам, лезгинам и Грузия, по-прежнему, или защищалась, или горела в междоусобных бранях, обливалась кровью, страдала в плену. Только в XVIII столетии царь Ираклий II, с помощью католикоса Антония, принял меры к народному образованию. Сам Ираклий был, так сказать, Августом, а Меценатом — католикос Антоний. Последний имел страсть к наукам и особенно любил национальную свою литературу, для сохранения которой от истребления он стал собирать древние книги, рассеянные по Грузии.
Имеретинским царем в то время был Соломон I, со своей стороны, тоже занимавшийся внутренним устройством царства и поставивший себе задачею освободить страну из-под власти турок, подвергавших его отечество бедствиям жесточайшего рабства. Без войск и почти без денег он начал кровавую борьбу против притеснителей и неоднократно наносил поражение значительным силам их среди лесов и неприступных мест, которыми богата его родина. Турки, испытавшие силу воли Соломона и опасаясь его возраставшего могущества, прибегли к обычному их орудию, к интриге, и возмутили против царя его подданных.
Изгнанный и лишенный престола, Соломон с немногими людьми, оставшимися верными ему, скитался в лесах. В столь трудных обстоятельствах, он обратился наконец за помощью к наемному лезгинскому войску и при его содействии опять овладел престолом.
Столица Имеретии осталась, однако же, в руках у неприятеля; а пока турки сидели в Кутаисе и Поти, власть Соломона не могла утвердиться в крае на прочном основании. В таком положении Соломон обратился к покровительству Императрицы Екатерины II, которая в то время объявила войну Турции (1768). Большую часть своих войск Турция должна была отправить на Дунай; в Имеретии же, так же как по всему прибрежью Черного моря, остались лишь небольшие гарнизоны. Дороги к Батуму и Трапезонту, к этим важнейшим рынкам Азиатской Турции, оставались открытыми. Турки, очевидно, не ожидали с этой стороны нападения, и потому противник мог легко очутиться перед воротами Скутари и Царьграда. Императрица хотела воспользоваться выгодами такого положения, просьба Соломона была уважена и в Имеретию был отправлен значительный отряд, состоявший из томского пехотного полка, четырех эскадронов конницы и 500 казаков при 12 орудиях, под начальством генерал-майора графа Тотлебена. Он первый из русских генералов перешел Кавказский хребет, преодолев большие трудности, в то время, когда еще о военно-грузинской дороге не было и помину. Соединившись с Ираклием и Соломоном, согласившимися действовать вместе, Тотлебен вскоре очистил Имеретию, Мингрелию и Грузию от турок. Окончив военные действия, русский отряд весною 1772 года возвратился на Кавказскую линию.
Между тем оказанною русским преданностью остался недоволен султан и хотел было предать Грузию опустошению. Но вскоре, в 1774 году, последовал русско-турецкий Кучук-Кайнарджийский мир, по условиям которого Кахетия и Карталиния признаны были независимыми, и султану пришлось отказаться от своих притязаний. (Этот же мир освободил от притязаний Турции также Имеретию и Мингрелию, которые должны были управляться собственными владетелями). Тогда он прибегнул к своему старому – средству стал вооружать лезгин против Грузии, и Карталиния периодически стала наводняться хищниками, доходившими до самого Тифлиса и уводившими в плен женщин и детей для продажи туркам и персам. К тому же в Персии умер расположенный к Ираклию шах Керим-хан, за заслуги Ираклия не притеснявший Грузию. Новый властитель Ирана, Али-Мурад, потребовал покорности от царя; но Ираклий, с одной стороны, утомленный войнами, а с другой стороны, не желая более подчиняться коварным правителям Персии и предвидя всю невозможность противостоять с слабыми своими силами окружавшим его со всех сторон врагам, решил отдать свое царство в подданство единоверной России, о чем, благодаря дальновидным замыслам светлейшего князя Потемкина, уже велись переговоры.
Решаясь на присоединение Грузии, Екатерина, конечно, не искала увеличения своего и без того обширного государства она руководилась в данном случае желанием спасти несчастную единоверную страну, столько страдавшую от иноземного магометанского владычества и внутренних смут. Но, впрочем, утверждают, что, создавая по ту сторону Кавказских гор сильное христианское государство и угрожая этим Турции, она имела в виду осуществление приписываемой ей грандиозной политической программы — изгнание турок из Европы и восстановление на развалинах Оттоманской Порты Византийской империи (так называемый греческий проект).
Прелиминарный акт присоединения Грузии подписан был представителями обоих государств в Георгиевске 24-го июля 1783 года. Этим актом впервые установлены фактические вассальные отношения Грузии к России. Предыдущие сношения, восходящие до времен царствования Иоанна III и отличавшиеся характером почти исключительно личных переговоров между монархами, не имели прочного политического значения, обнаруживая лишь постоянную духовную связь между единоверными народами. Благоприятные сношения России с Грузией побуждали многих грузин переселяться в Москву и Петербург на постоянное жительство, но подданство царства являлось только номинальным и нимало не помогало ей поддерживать свою автономию. Вслед за монголами и турками, персияне в XVII веке до того поработили Грузию, что, по свидетельству путешественников, трудно было отличить ее от остальных провинций персидского шаха. Единственным препятствием к окончательному поглощению грузинской национальности магометанством оставалась христианская религия, неприкосновенно хранимая народом в то время, когда высшие сословия, цари и князья, Грузии уже заимствовали от кизилбашей не только язык, но и персидские нравы, обычаи и даже магометанские собственные имена. Тегеран сделался тогда местом жительства грузинской аристократии и метрополиею грузинского царства; но благодаря договору, заключенному Ираклием с Императрицей Екатериной и разработанному в Георгиевске под непосредственным влиянием и руководством Потемкина, была устранена сила дальнейшего персидского влияния на Грузию и центр тяжести грузинской жизни был, таким образом, передвинут обратно из Тегерана в Тифлис.
Основания и сущность этого договора заключались главным образом в следующем: 1) Царь карталинский и кахетинский отказывался от всякой зависимости от Персии, или иной державы, признавая над собою верховную власть и покровительство только России, которая с своей стороны ручалась за целость и сохранение владений царя Ираклия, не только настоящих, но и тех, которые со временем будут приобретены «и прочным образом за ним утверждены». 2) Цари, вступая наследственно на царство, должны испрашивать у Всероссийских Императоров утверждения с инвеститурою в сем достоинстве и, в присутствии русского министра, приносить присягу «на верность и усердие к Российской империи и на признание верховной власти и покровительства Всероссийских Императоров». 3) Ираклий и его преемники обязывались не иметь никаких сношений с соседями «без предварительного соглашения с главным пограничным начальством и русским министром, при них аккредитованным!», «а когда от них (т. е. окрестных владетелей) приедут посланцы, или присланы будут письма, оные принимая, советоваться с главным пограничным начальником и с министром Его Императорского Величества о возвращении таковых посланцев и о надлежащей им, владетелям, отповеди».
С своей стороны Россия обещала царю Ираклию полную защиту, считая своими врагами и неприятелями того, кто будет врагом его и подвластных ему народов. Постановлено сохранить наследственные права на престол, как самого царя Ираклия, так и его наследников, предоставив ему и его наследникам внутреннее управление народом вполне независимым образом, с воспрещением тамошнему русскому военному и гражданскому начальству вмешиваться в какие-либо распоряжения.
Католикос грузинский признан состоящим в числе русских архиереев «в восьмой степени, именно, после Тобольского», и ему пожалован навсегда титул члена святейшего синода.
Кроме того, секретными статьями положено было, что царь карталинский и кахетинский Ираклий II «сохранит дружбу и доброе согласие с царем имеретинским Соломоном, дабы сии единоверные и единого происхождения народы пребывали между собою в дружестве и совершенном согласии в отражении соединенными силами всякого покушения на их свободу, спокойствие и благоденствие». Россия, «для сохранения владений карталинских и кахетинских от всякого прикосновения со стороны соседей и для подкрепления войск царя на оборону», обещала ввести в Карталинию и Кахетию два батальона пехоты с 4-мя орудиями и, в случае войны, защищать Карталинию и Кахетию от врагов.
Вслед затем командовавший кавказскими войсками Потемким отправил в Грузию два батальона кавказских егерей и 4 орудия под общею командою полковника Бурнашева. Войска вступили в Тифлис 3-го ноября и были восторженно встречены огромными толпами народа.
Появление русских войск в Грузии переполошило всю Анатолию и Малую Азию. Это было событие, в котором суеверные мусульмане видели зловещий призрак близкого падения своего могущества. Блистательные успехи русских в Крыму, на Дунае, у подножия Балкан и Кавказа, и вот теперь движение русских войск в Грузии — все это напоминало пылким сынам ислама о Гоге и Магоге, имеющим разрушить благословенные мусульманские царства, и заставляло обращать взоры туда, за эту белую стену Кавказа, за которой начинался для южного человека уже мир призраков… «Машаллахъ!», – восклицали мусульмане, — «должно быть, и в самом деле удивительная сторона этот загадочный север!»
А между тем, как весь азиатский мир тревожно волновался в предвидении важных событий, в Тифлисе ожидали только прибытия полковника Тамары, назначенного полномочным министром при дворе Ираклия, чтобы обнародовать государственный акт, по которому Грузия становилась на вечные времена под защиту и покровительство России. Знаменательное событие это совершилось 24-го января 1784 года. Но Ираклию, уже достигшему глубокой старости, еще предстояли на закате дней своих тяжкие испытания от внутренних раздоров многочисленного семейства. Вахтанг, сын его от первого брака, скончался; Георгию, рожденному от второго, следовал престол: но Ираклий женился в третий раз на дочери Дадиани — Дареджане, и шесть сыновей от этого супружества завистливо смотрели на многочисленное семейство Георгия, состоявшее из 9 сыновей, которые отстраняли их от престола. Честолюбивая супруга Ираклия, имевшая на него сильное влияние, старалась доставить престол старшему сыну своему Иулону, после Георгия, который не обещал быть долговечным. Она убедила царя заблаговременно раздать уделы детям, потому что не ожидала милости от его наследников: это было виною несогласий и разорения столицы свирепым Ага-Магомет-ханом персидским.
XIII.
В длинном ряду бедствий, испытанных Грузией в ее тысячелетней исторической жизни, последним было нашествие персидского шаха Ага-Магомет-хана в 1795 году. Когда, за 10 лет перед тем, Грузия вступила под покровительство России, в Персии, до того времени заправлявшей судьбами ее, открылись внутренние смуты и раздоры, начавшиеся с самого момента смерти Надир-шаха и возобновившиеся с новою силою после расположенного к Грузии Керим-шаха. Сильнейший из претендентов, Ага-Магомет-хан, из фамилии Каджаров, становится в 90-х годах единым повелителем Ирана, и первым его делом, по истреблению в Персии всех своих врагов, было напомнить Грузии ее измену шахам.
Ага-Магомет-хан был одним из замечательнейших восточных государей, но, несомненно, также, что это был злодей, самою своею судьбою подготовленный к человеконенавистничеству.
Некогда дед его, хан гилянский, был убит Надир-шахом, а сам он превращен в евнуха и обречен вести жалкую жизнь при дворе персидских шахов. И уже там постоянно росли в его сердце ненависть и мстительность. Наружность его отражала его злой и мрачный характер. Маленькие ростом и сухощавый, Ага-Магомет-хан издали казался мальчиком 14 или 15 лет. Сморщенное и безбородое лицо делало его похожим на старую дряблую телом женщину, а выражение черт лица придавало ему ужасный вид при неудовольствии или гневе, что случалось весьма часто. Ненависть и злоба сверкали в глубоко впавших глазах его, которые, при внутреннем волнении, как будто обливались багровым блеском. Пронизывающий взгляд Ага-Магомет-хана охватывал трепетом тех, на кого он смотрел, а презрительная улыбка тонких и постоянно сжатых губ шаха выражала полное и глубокое презрение ко всему окружавшему его.
Высокая, остроконечная шапка, из черных смушек, покрывала его бритую голову, придавая мертвенный вид желтому, безбородому и морщинистому лицу, свидетельствовавшему о том противоестественном увечье, которое, будучи некогда совершено над ребенком, сделало из него в зрелом возрасте ненавистника всего человечества. Изуродованный телесно, шах стал извергом нравственным. Бренные останки Надир-шаха, виновника увечья Ага-Магомета, сложил он под плиты коридора, ведущего в сераль, чтобы иметь возможность ежедневно попирать прах, ему ненавистный; точно также желал бы он уложить в одну гробницу весь род человеческий, чтобы целое человечество презрительно попирать ногою.
Властолюбие, скупость и в особенности мщение были отличительными чертами его жестокого характера. Своею жестокостью он превосходил всех бывших правителей Персии, — и слово пощады, милости, человеколюбия никогда не срывалось с уст этого властителя-евнуха. В то же время это был человек высокого ума, железной энергии и необыкновенной гордости.
Изувеченный на шестом году жизни, будущий властитель Персии, лишившись способности к чувственным наслаждениям, которые на востоке истощали силы душевные и телесные, стал искать для себя иной пищи. С самого малолетства им овладели честолюбие и мысль о возвышении, которую он преследовал всю свою жизнь с редким постоянством и с неутомимым стремлением. Сухой телом, Ага-Магомет-хан приучил себя к воздержанию и к деятельной жизни. Восемнадцати лет он уже вел борьбу с претендентами на персидский престол.
Счастье, возвысившее попеременно Надир-шаха и Керим-шаха до степени властелинов Персии, ослабило то религиозное уважение к царственному дому, которое так сильно охраняло слабых, правителей Персии из дома Софи. Каждый, предводительствуя несколькими преданными лицами, думал и надеялся достигнуть престола. Сан государя был так часто похищаем, что не внушал к себе уважения народа. Ага-Магомет-хан был на пути к престолу тогда, когда в Персии господствовала полная анархия. Слабость государства, недостаток в решительных и энергических людях способствовали возвышению Ага-Магомет-хана и его утверждению на престоле. Пожертвовав родными братьями и родственниками, из которых одних умертвил, а других изувечил, Ага-Магомет-хан успел не только захватить власть в свои руки, но думал распространить ее на сопредельных ханов и утвердить на всем пространстве древнего владения персов. Грузия, которую шах, конечно, считал отложившеюся своею провинциею, приходилось испытать месть за сношения с русскою державою.
Победив внутренних своих врагов и стремясь сделаться шахом персидским, Ага-Магомет-хан приступил к сбору войск. Главным пунктом сбора назначен был Ардевиль, где был устроен склад провианта; другим складочным местом назначен был Тавриз. Собрав войска, Ага-Магомет-хан вслед затем провозгласил себя шахом всей Персии и заявил свои притязания на Эривань и Ганжу, ханы которых за сорок лет перед тем признали над собою и своим народом власть царя Грузии. Он требовал покорности ханов, угрожая в противном случае разорением их областей и избиением жителей.
Вскоре после этого шах вступил в сопредельные Грузии магометанские ханства, требуя покорности, и большинство их не смело противиться грозному властителю Ирана. Только один владетель Карабага, Ибрагим-хан, наотрез отказался принять послов шаха и, укрепившись в Шуше, приготовился к обороне.
Действия Ага-Магомет-хана под Шушею не увенчались успехом. Постоянным нападением небольшими партиями шушинцы беспокоили войска персидские, отгоняли у них скот и тем причиняли значительный вред неприятелю. Притом и положение шушинской крепости представляло немало затруднений к тому, чтоб овладеть ею. Высоко, до самых облаков поднималась гранитная цитадель, построенная между утесистых гор и скал, образующих между собою один только узкий проход, который брать открытою силой было почти немыслимо. С вершины отвесной скалы, где стоял ханский дворец, открывались великолепные виды: к югу взор обнимал далекое пространство через лесистые горы и знойные долины вплоть до Аракса, извивавшегося серебристой лентой у темной цепи Карабага; к северу сверкали громады снежных гор, обозначая пределы Грузии. И хан, и карабагцы, справедливо гордясь неприступностью этого места, смеялись над хвастовством Ага-Магомет-хана, сказавшего, что он ногайками своей кавалерии забросает шушинское ущелье.
Слух о том, что Ага-Магомет-хан окружил уже шушинскую крепость и отправил отряд к Эривани, заставил Ираклия собрать наскоро свои войска и на первый раз, на основании заключенных условий, пригласить имеретинского царя к совокупному действию с грузинами. Союзный трактат этот был заключен в 1790 году, в Тифлисе между царем Грузии и Имеретии и владетелями Мингрелии и Гурии.
«Мы, говорится в трактате, будучи единоверный народ, глагольствующий единым языком, и сыны единые кафолической церкви, благомыслили водворить в отеечстве нашем вожделенный покой, распространить исповедуемую в оном религию и восстановить любовь, к каковой приглашают нас христианский закон и тесный союз родства».
По трактату этому грузинский царь обещал: 1) всех врагов договаривающихся признавать своими врагами; 2) принять верховное попечение над царем имеретинским и владетелями мингрельским и гурийским; 3) заботиться о ник так, как приличному попечительному отцу о своих детях; 4) в случае вторжения неприятеля в пределы союзников, Ираклий должен был отражать их или своими силами, или ходатайством, или же, наконец, приисканием помощи у соседей; 5) своим ходатайством доставить договаривающимся покровительство России. С своей стороны, опекаемые обещались: 1) признать над собою «отцепочетную» верховную власть Ираклия; 2) Признавать врагом того, кто будет врагом Ираклия; 3) заботиться о спокойствии грузинского царства и, по мере сил своих, быть его защитниками: заботиться о благоденствии царя Грузии и его семейства; 4) при неприятельских вторжениях, быть послушными в предлагаемых советах и признательными за ходатайство.
Вскоре после заключения этого трактата, союзники обратились с общею просьбою о принятии их под покровительство России.
«От давних времен мы желали, писали они, и от высочайшего догоора к нам всегда через посланников писав было о соединении нас царей всея Иверии. Чего для мы ныне между собою вечным трактатом соединились, согласясь положить и утвердить, чтобы нам, царям и владетелям, по вере закона и православия, единодушно рабски служить и повиноваться В. И. В., как православной монархине. Все вообще христиане усерднейше просим, дабы подтвердить сие наше вечное соединение и принять во Всеавгустейшее Ваше покровительство, сходственно так, как благоденствует ныне Грузия. Но каким средством или силою нам сие оказано быть может, сие мы, все христиане, предаем премудрому матернему В. В. благопопечению и просим единодушно принять нас, рабов своих, соединенных царей и владельцев, к услугам, под сен скипетра вашего и освободить нас из-под ига магометанские власти».
Вторжение персиян дало повод к тому, чтобы союзный трактат привести в исполнение и подтвердить делом. Ираклий просил помощи у имеретинского царя Соломона. Помощь была прислана немедленно, но она была весьма незначительна — всего 2000 человек.
Между тем в Тифлисе распространилось новое известие, что шах, миновав Шушу, вступил уже в ганджинское ханство. Действительно, Ага-Магомет-хан, видя невозможность овладеть неприступными твердынями Шуши, обошел ее стороной и двинулся прямо на Грузию. Ганджа и Эриван, бывшие под властью грузинского царя, стали под шахские знамена и все, что встречалось на пути победоносных его войск, покорялось, а непокорное предавалось огню и мечу. Несмотря на то, Ираклий отверг все требования шаха и готовился к обороне.
10-го сентября 1795 года Ага-Магомет-хан расположился лагерем в семи верстах от Тифлиса. Он окружил себя рвами и насыпал земляные валы, в обеспечение от нечаянной атаки грузин. Шах думал, что грузины не отдадут ему дешево Тифлис и употребят все средства к его защите.
Авангард шаха был разбит грузинами наголову. Из Тифлиса полетели во все стороны гонцы с известием о победе. Народ ликовал; но радость была преждевременна, так как эта неудача передового отряда не помешала неприятелю на следующий же день двинуться на приступ к городу.
Будучи укреплен и имея на своих стенах до 35 орудий, Тифлис мог бы противопоставить персиянам серьезное сопротивление, и, по крайней мере, отсрочить свое падение на некоторое время. Но внутренние смуты мешали необходимому в таких случаях единодушию: царевичи, враждовавшие с отцом, не слушали призыва царя и не спешили из своих уделов на помощь столице. А в городе между тем была вызвана паника неосторожностью царицы. При вести о нашествии врагов, народ собрался перед дворцом и умолял царя не оставлять города на истребление персам, обещая биться до последней капли крови; царь дал также обет умереть с своим народом, и поставлена была стража у всех ворот, чтобы никого не выпускать из города. Но царица, по совету приближенных, испросила позволение себе и десяти почетным семействам выехать из Тифлиса. Как только узнали о том жители, повсюду проникло подозрение, что царь, спасая семейство, не надеется защитить столицу; толпами бежал народ во все стороны, как можно дальше от родной столицы, оставляя дома свои и святыню на произвол врагам. Тем не менее Ираклий храбро выступил навстречу врагам. Началось кровопролитное сражение. Авангард грузин под начальством царского внука, царевича Иоанна, дравшийся с раннего утра, потерял много убитыми и стал было отступать, когда на подкреплена к нему явился царевич Вахтанг, посланный Ираклием с отборным войском из кизихцев, пшавов и хевсур. Тогда авангард возобновил сражение и, получив новую помощь, посланную царем под начальством Мачабелова, сам перешел в наступление. Этот Мачабелов был в свое время известный поэт-импровизатор. Взяв свой чонгур (нечто напоминающее гитару), он пропел перед войсками несколько вдохновенных строф и кинулся вперед с такою стремительностью, что его отряд проник до самых знамен персидских, из которых многие были взяты грузинами, на глазах самого Ага-Магомет-хана.
«Я не помню, — проговорил тогда властитель Ирана, — чтобы когда-нибудь враги мои сражались с таким мужеством». Находившаяся в резерве мазандеранская пехота получила приказание двинуться на приступ. Ираклий с своей стороны ввел в дело свои последние и немногочисленные резервы, и большая часть из них погибла в этой отчаянной и неравной борьбе с многочисленным неприятелем.
Сражение продолжалось с утра до позднего вечера. Три раза персияне были отбрасываемые грузинами от стен города и три раза возобновляли приступ, пока, наконец, не заставили грузин начать отступление. Ираклий в отчаянии не хотел покинуть поля сражения.
— Каждый из твоих подданных, — говорили царю его окружающие, — знает твою храбрость, знает, что ты пренебрегаешь жизнью для пользы народа и отечества; но если уже суровая судьба изменила нам, то не увеличивай своею смертью торжества неприятелей. Ты нужен для отечества.
Царь не слушал увещаний; а между тем персияне заходили в тыл и, занимая все дороги, ведущие в город, грозили отрезать отступление. Тогда Ираклий с отчаянием бросился на врагов и наверное погиб бы, если бы внук не спас своего знаменитого деда: с 300 человек царевич Иоанн врубился в толпу персиян и вырвал своего деда почти из рук их.
Тогда неприятель с новою силою бросился на приступ и ворвался в Тифлис, оставленный жителями. Ираклий через авлабарский мост бежал к берегам Арагвы.
С удалением Ираклия битва не прекратилась, но кипела в узких и кривых улицах Тифлиса. Царевич Давид твердо держался на своей позиции и несколько раз опрокидывал нападавших персиян. Но когда он заметил, что толпы их занимают весь город, что царь покинул свою столицу, то решился отступить к скверу в горы. Узкими и крутыми тропинками проник он туда и через три дня прибыл на Арагву, с намерением не покидать своего деда, пока персияне не уйдут восвояси.
Ага-Магомет-хан овладел Тифлисом, который подвергся всем ужасам варварского нашествия. Город с его дворцами и храмами обращен был в груду пепла и развалин. Жители Тифлиса подверглись неистовым жестокостям. Митрополит тифлисский Досифей заперся с духовенством в Сионском соборе, но персияне выломали двери, сожгли иконостас, раскидали святыню, перебили священников, и самого старца-митрополита сбросили в быструю Куру с террасы его собственного дома. Целых шесть дней, с 11-го по 17-е сентября, персияне предавались в городе всевозможным неистовствам: насиловали женщин, резали пленных и убивали грудных младенцев, перерубая их пополам с одного размаха только для того, чтобы испытать качество своих сабель.
Узнав о существовании в Тифлисе царских бань, Ага-Магомет-хан отправился осмотреть их. Построенные из твердого камня и мрамора, они понравились ему своим устройством и богатством. Он с охотою и удовольствием нежился в них, искал в теплых струях минеральной воды исцеления от своего недуга, но не нашел и в гневе приказал разрушить бани.
В общем погроме не была пощажена и самая святыня. Персияне поставили на авлабарском мосту икону Иверской Богоматери и заставляли грузин издеваться над нею, бросая ослушников в Куру; река вскоре покрылась трупами. Около тысяч грузин было уведено в рабство.
Тоже самое было в окрестностях Тифлиса. Персияне не оставили камня на камне; только знаменитый собор — этот памятник древнего величия Грузии — и женщин был благодаря заступничеству нахичеванского хана, не следует осквернять святыню и гроб царей», — сказал он своему отряду, и храм остался нетронутым.
Помощь имеретин была столько же гибельна для Грузии сколько и самое вторжение неприятеля. Мало того, что имеритены бежали от неприятеля, они, кроме того, на пути своего бегства грабили, разоряли Карталинию и уводили в плен тысячи беззащитных семейств.
Между тем Императрица, получив известие об опустошении Тифлиса персиянами, приказала графу Гудовичу двинуться с войсками в Грузию. В то время, как два батальона наших войск поспешно двигались под командою полковника Сырокнева на помощь к Ираклию, весть о том, что они перешли уже горы, заставила шаха отступить из Грузии на Муганскую степь. Русский же отряд, дойдя до Душета и узнав, что Ага-Магомет-хан ушел в Персию, возвратился обратно на Кавказскую линию.
Укрывавшиеся в лесах за Душетом и Анануром жители Тифлиса и других мест стали выходить в селения. В Анануре собралось огромное кочующее поселение. Пришельцы не имея помещения, проводили день и ночь под открытым небом, в ненастную погоду, без одежды и пропитания. Каждый из них не досчитывался кого-нибудь в своей семье: отец потерял сына, сын не знал, где и что сталось с отцом, матери лишились дочерей, жены мужей, и со всех сторонах стоны и вопли оглашали улицы Ананура.
Существует трогательный рассказ о пребывании царя в полуразрушенном ананурском монастыре, когда, разбитый и всеми покинутый, он должен был искать в нем убежище. В одной ветхой келье, стоявшей в углу монастырской ограды, можно было встретить человека, сидевшего лицом к стене и покрытого простым овчинным тулупом. Человек этот, некогда гроза всего Закавказья, был царь Грузии Ираклий II. Подле него находился старый единственный слуга, армянин.
— Кто там сидит в углу? – спрашивали проходившие.
— Тот, которого ты видишь, — со вздохом отвечал армянин, – был некогда в большой славе и имя его уважалось во всей Азии. Он был лучшим правителем своего народа. Как отец, он старался о благоденствии его и в течение сорока лет, до сего времени, умел сохранить целость царства своего; но старость, лишившая его сил, положила всему преграду и конец. Чтоб отвратить раздоры и междоусобия в семействе своем, могущие последовать после его смерти, он думал сделать последнее добро народу своему, и для лучшего управления разделил царство по частям между сыновьями. Несчастный царь Ираклий ошибся в своих надеждах. Ага-Магомет-хан, бывший евнухом Тамас-Кули-хана (Надир-шаха), в то время, когда Ираклий носил звание военачальника Персии, пришел ныне победить его немощную старость. Собственные дети отказались помочь ему и спасти отечество, потому что их было много, и всякий из них думал, что будет стараться не для себя, а для другого. Царь Грузии принужден был прибегнуть к царю Имеретии за помощью; но если ты был в Тифлисе, то, конечно, видел весь позор, какой представляло там имеретинское войско. Ираклий с горстью людей сражался со ста тысячами и лишился престола оттого, что был оставлен без жалости детьми своими, — и кому же на жертву? — евнуху, человеку, который прежде раболепствовал пред ним!.. Померкла долголетняя слава его, столица обращена в развалины, а благоденствие народа его в погибель. Вот, под сею стеною, видишь ты укрывающегося от всех людей славного царя Грузии без помощи и покрытого только овчинною кожею!.. Царедворцы и все находившиеся при нем ближние его природные подданные, которых он покоил и питал на лоне своем во всем изобилии, оставили его; ни один из них, никто не последовал за своим владыкою, кроме меня, несчастного, бедного армянина»…
Разгром Ага-Магомет-ханом Грузии, стоявшей уже под покровительством России, был прямым оскорблением достоинства великой державы, прямым вызовом, — и война с Персией была решена. Главнокомандующим русских войск, отправленных против Персии, назначен был молодой граф Валериан Зубов. В короткое время войска наши заняли Дербент, Баку, Шемаху, Сальяны, Ганджу и все пространство по берегу Каспийского моря до Куры; потом перешли Аракс и расположились на Муганской степи, имея открытым путь к Тегерану. Передовые отряды наши появились уже у Гиляна. К сожалению, смерть Императрицы Екатерины II оставила недоконченным так блистательно начатое дело. Император Павел I, по вступлении на престол, сделал распоряжение о немедленном возвращении войск в свои пределы.
Известие о вступлении на престол Императора Павла 1 заставило царя Ираклия отправить в Петербург, в начале 1797 года, князя Герсевана Чавчавадзе, в качестве полноценного министра. Посланный явился к нашему двору с двумя грамотами, в которых грузинский царь, поздравляя Императора с восшествием на престол, говорил, что отправил своего посланного «для изъявления повержения моего, дома моего и всего царства моего высокому Вашему Императорскому Величеству покровительству». Вместе с тем Ираклий просил о присылке 4 тысяч человек русского войска для защиты Грузии и «церквей от разрушения, христиан от пленения» Ага-Магомет-ханом, угрожавшим новым разорением и посылавшим Ираклию свой указ или фирман, «которому, по словам хана, вся вселенная повинуется».
Желание и просьбы царя Ираклия были отчасти исполнены. Два батальона назначены в Грузию, что вызвало общую радость в стране.
Коронование Императора Павла I и пребывание его по этому случаю в Москве остановили на некоторое время переговоры нашего двора с грузинским послом. Князь Чавчавадзе смог представить свои просьбы Императору. Он просил: 1) принять Грузию под покровительство России; 2) утвердить наследником престола, по назначению самого Ираклия, сына его от первого брака Георгия «и дать народу всероссийский закон для управления государством, дыбы оным исторгнуть некоторые вкравшиеся издревле азиатские несправедливости судопроизводства, служащие во вред и противность православному христианскому исповеданию». Ираклий просил о принятии его сыновей и внуков в русскую службу и от имени народа, просил приказать русским войскам оставаться в Грузию до тех пор, пока не прекратятся в ней смуты и разорения.
Ираклий, в которого все Закавказье верило, как в человека непобедимого, нуждался теперь в русском войске как для собственной защиты, так и для защиты своего народа и царства. По словам князя Чавчавадзе, грузинам было необходимо русское войско, «как бы некий щит», как ободрение жителей для их спокойной и безопасной жизни. Оно необходимо было и для укрощения тех, которые захотели бы поколебать или нарушить общую тишину и спокойствие.
Грузинский посол не успел еще получить ответа от нашего правительства, как вся Грузия была крайне встревожена известием о новом движении к ее пределам Ага-Магомет-хана. К счастью, гроза разразилась над одним Карабагом. Грозный, мстительный властитель Персии не мог забыть оскорбления, нанесенного его достоинству тем, что ничтожный хан шушинский осмелился не покориться его власти и не хотел признавать его шахом всей Персии. Многочисленное персидское войско в 1797 году снова появилось на Араксе, и начались новые разорения карабагских жителей. Ибрагим-хан шушинский, оставив свои владения, со всем семейством и несколькими беками бежал. Две тысячи всадников, под начальством лучших военачальников, были посланы в погоню за Ибрагимом; хотя они и настигли бежавшего при переправе через реку Тертер, но Ибрагим-хан, после упорного дела, успел разбить персиян и скрыться в горах.
Тогда Ага-Магомет-хан занял без боя столицу Карабага, Шушу, и поселился в прекрасном ханском дворце, в одной небольшой комнатке, недоступной для постороннего взора. Любимые его нукеры Аббас-бек и Сафар-Али поместились в другой комнате, отделенной коридором.
Угрюма была комната шаха, без всякой мебели. Лишь на полу разостлан был богатый ковер, чтобы предохранить ноги властелина от прикосновения к каменным плитам, да у стены стояла знаменитая в то время походная кровать шаха, служившая ему и постелью, и троном. Ткань, густо усеянная жемчугом и драгоценными каменьями, покрывала эту кровать вплоть до пола, а посредине дорогого одеяла было оставлено незашитое поле из пурпурового бархата, обозначавшее место шахского сиденья. Тут обыкновенно восседал шах с поджатыми под себя ногами, одетый в широкую шубу, крытую богатою шалью красного цвета.
Перед дворцом толпились персияне, а на площади стояла бивуаком гвардия шаха. Все было тихо в Шуше, все боялось нарушить спокойствие повелителя и потревожить его чуткое ухо. Между тем Шуше суждено было сделаться местом гибели жестокого шаха; наступал конец его деспотизму, чаша терпения подвластных его переполнилась.
Был уже восьмой день со времени занятия тушинской крепости. Вечером, когда Ага-Магомет-хан молился, в комнату его вошел Садых-хан, начальник всей персидской кавалерии, и молча встал у порога. Шах прервал молитву, лицо его было зловеще.
— Как ты осмелился, ничтожный раб, явиться передо мною незваный? – спросил его разгневанный шах.
— Недостойный раб твой исполняет волю своего повелителя, переданную мне устами Сафар-Али, — отвечал тот дрожащим голосом, и низко кланяясь.
Шах позвал Сафара.
— Когда я тебе приказывал звать Садых-хана? — спросил шах вошедшего.
— С полчаса тому назад.
— Лжешь, собака! — вскричал шах, направляя дуло пистолета в грудь своего нукера, но тотчас же опустил его.
— Не дерзнет червь ничтожный лгать перед Богом небесным и перед солнцем его земным! Может быть злой дух обманул мое ухо, и я не понял приказания моего повелителя… Жизнь раба шахского в руках твоих.
— Если уши твои не умеют слушать, так они мне не нужны… Ступай! пусть их отрежут!
Над Сафар-Али немедленно исполнили приговор повелителя…
Наступила ночь; но шах не спал: вперив взор в слабое пламя лампады, он мечтал об увеличении своего могущества. Вдруг он нахмурился, приподнялся на локоть и стал прислушиваться. Ему показалось, будто слышатся шепот и тихие рыдания. Тревожно он кликнул своих нукеров. Они вошли. Сафар-Али был бледен, как привидение; голова его была повязана окровавленными платками; Аббас-бек вошел с потупленными взорами…
— Ты смеешь плакать, как женщина, — сказал шах Сафару, — когда тебе должно радоваться о великой милости, даровавшей тебе жизнь!… А ты, Аббас, осмелился громко разговаривать около моей опочивальни и мешать моему сну!… Вы оба лишние на земле, и с восходом солнца падут ваши головы. Есть еще несколько негодяев, подобных вам. Завтра наряжу страшный суд над всеми и из черепов ваших сооружу минарет, выше минарета Шамхорского… Вы слышали? Ступайте!..
Была ночь на пятницу, обыкновенно посвящаемая молите, и шах по необходимости отложил исполнение своего приговора до утра. Уснул шах, но не спали его нукеры, знавшие, что приговор шаха неизменен. Нукерам приходилось или терпеливо ожидать своей участи и на утро расстаться с жизнью, или порешить с виновником своих несчастий; они решились на последнее. Вооруженные кинжалами, тихо вошли они в коридор и остановились перед шелковым занавесом, закрывавшим вход в спальню властелина. Глубокая тишина, неподвижность повелителя свидетельствовали о его крепком сне. Осторожно коснулся Аббас занавеса; зашелестел шелк. Окостенела рука испуганного нукера, дыхание замерло в груди его, а сердце забилось так сильно, как будто хотело разбудить спящую жертву. Убийцы обменялись взглядами. В этих взглядах выразилась борьба двух чувств, всегда нераздельных в человеке: чувства страха и самосохранения. Но борьба длилась недолго: чувство самосохранения восторжествовало. Рука Сафар-Али смелее сжала занавес, и быстрый взгляд его проник во внутренность спальни. Огонек из серебряной лампады проливал слабое мерцание на шаха, погруженного в глубокий, спокойный сон. Без шума скользнула по мягкому ковру нога, обутая в шерстяной чулок. Двое убийц, как грозные видения, стали у кровати обреченного их мщению. Блеснул кинжал и глубоко вонзился в грудь спящего.
Шах приподнялся. Приложив руки к груди, он остановил на убийцах угасающий взор и произнес: «Несчастный, ты убил Иран!» — То были последние слова шаха. Взор его погас, голова безжизненно упала на подушки.
Все имущество шаха разграблено было его чиновниками и войсками, которые вслед затем оставили Шушу и удалились в Персию.
Со смертью Ага-Магомет-хана, Император Павел I, бывший вообще против присоединения Грузии к России, признал бесполезным иметь войска в Грузии и приказал вывести их на линию. В сентябрь 1797 года наших войск в Грузии уже не было, и царь Ираклий лишился опоры для отражения внешних врагов и уничтожения внутренних раздоров страны. Вместе с тем он не получал от нашего правительства никакого ответа на свои просьбы. Эта медленность в решении просьб заставила кн. Герсевана Чавчавачзе обратиться с письмом к самому Императору Павлу и спросить его: угодно ли ему подтвердить прежние трактаты? Он ссылался на трактат 1783 года, по которому положено при грузинском царе содержать два батальона русских войск с 4-мя орудиями, а так как они были выведены, то он и просил возвратить их в Грузию.
Тем временем скончался царь Ираклий.
В долине реки Алазани, среди множества садов и виноградников, ее охвативших, стоит город Телав, некогда бывший столицею Кахетинского царства. Белые церкви и башни города, перемешанные с густою зеленью дерев, виднеются издалека. Проехав предместье, разбросанное на холме, также окруженном группою садов, еще и ныне бросается в глаза довольно большая телавская крепость, выдающаяся вперед круглым своим бастионом. На площади, посреди крепости, стоят и доныне древние стены каменного здания, господствующего над всеми остальными. Крепость эта царская, а самое здание — бывший дворец царей Кахетии. Дворец состоял некогда из обширной, богато украшенной замы (по средине), к которой прилегали по бокам малые покои и галереи в азиатском стиле, 11-го января 1798 года в этой зале грузины собрались оплакивать кончину своего царя Ираклия II.
После Тифлиса любимейшим местопребыванием Ираклия был Телав, с которым соединялись лучшие его воспоминания. Там, будучи еще царем кахетинским, он приобрел себе военную славу и народную любовь. Долгое время всему Закавказью было известно, что Телав резиденция грозного царя Кахетии. Живя в Телаве, Ираклий соединил под своею властью оба царства — Карталинское и Кахетинское. И вот прошли 52 года царствования Ираклия, и он опять возвращается в тот же Телав, но только для того, чтобы дожить здесь остаток дней своих, чтобы «лить горькие слезы в тишине о горестях родины».
Грустно протекли последние дни престарелого венценосца. Лишенный наружного величия и блеска, он умер среди стона народа, плакавшего на развалинах домов своих, «над трупами детей, жен, мужей и отцов своих». Он умер тогда, когда вся Грузия стонала от последнего вторжения Ага-Магомет-хана и от начавшихся раздоров в царском семействе. Страна нуждалась в том, чтобы во главе ее стоял человек энергический и с таким сильным характером, какой был у покойного грузинского царя.
В старинном, некогда столичном городе Мцхете, в соборе Двенадцати Апостолов, как раз напротив царских дверей, лежит поныне простая мраморная плита, указывающая место, где покоится прах царственного труженика.
М. Глушаков.
(Продолжение будет)