Правовое наследие Кавказа (Архивы Кавказа)

ВЫПУСК КАВКАЗСКИЙ ВЕСТНИК № 3 ЗА 1900 ГОД
Боевое прошлое Северного Кавказа .
(Окончание).
В горном Дагестане теснились разнообразные народности. Пересеченная местность, не имеющая в этом отношении себе равной , разобщала настолько отдельные общества, что даже родственные языки вырождались в особые наречия. Масса населения и в Дагестане считала себя узденями — свободными. Пленники, как и в других местах Кавказа, обращались в рабство.
В Дагестане наиболее сильными народностями являлись аварцы, лаки и кумыки. Прошлое Аварии теряется в седой старине; некоторые утверждают, что это потомки древних аваров и гуннов, наводивших ужас на Европу. Большая часть аварцев группировалась около наследственной фамилии правителей — нуцалов, укрепившихся в Хунзахе, и образовала ханство. Аварские нуцалы (ханы) были весьма популярны на Кавказе и поддержкой их старались заручиться другие горцы.
Лаки (лезгины) наводили страх на Закавказье. Когда зеленое знамя пророка подвинулось на север от Дербента, то арабским завоевателям пришлось не мало употребить усилий к покорению хотя разрозненных, но чрезвычайно свободолюбивых горцев. Главный лакский аул Кумух, наоборот, принял сторону арабов и помогал им распространять в крае магометанство. Жители получили наименование непобедимых воинов за веру, гази или кази; таким образом, образовалось название кази-кумухцев.
Новым своим поборникам арабы оставили правителя с титулом шамхала и валия (наместника) Дагестана. Впоследствии шамхалы перенесли свою резиденцию из Кумуха в Тарки и потеряли значение среди лезгин. Им остались покорны лишь жители прилегавшей к Таркам плоскости. С течением времени одни из боковых отраслей шамхала были призваны в Кумух правителями под именем сначала хахвлавчи, а потом ханов.
Несколько аварских и кумыкских (шамхальских) аулов отложились от своих владельцев и соединились под главенством некоего Мехти, от имени которого и получило название маленькое мехтулинское ханство. Здесь резиденциею владельца был аул Дженгутай.
Арабы оставили после себя еще следующих правителей: уцмия кайтагского и маасума табасаранского.
Земли первого врезывались между владениями шамхала и дербентского хана. Свободолюбивые горные даргинцы не особенно чествовали уцмия и потому он с гор верхнего Кайтага спустился в Маджлис поближе к Кара (нижнему) Кайтагу.
Скверная часть Табасарани, так называемая «вольная», не признавала власти маасума и управлялась кадием, который выбирался из потомков первого кадия.
Все перечисленные владельцы далеко не захватывали под своею властью всего народонаселения Дагестана. Некоторые из вольных аулов составляли отдельные союзы. Наиболее замечательные из них – Даргинский, Акуша, Даргуа, Анкратль и Андалял.
В то время, как адиге и чеченцы пользовались вполне достаточными земельными угодьями, большинство дагестанцев бедствовало на бесплодных горах. Лишь стадо неприхотливых овец, да нечеловеческий труд обездоленных дагестанских женщин давали горцам возможность не умирать с голоду. При таких условиях невольно зарождалось желание обогатиться на счет более счастливых соседей.
Действительно, аварские и кази-кумухские ханы, время от времени, собирали толпы суровых воинственных и голодных горцев, срывались с вершин и опустошительным потоком проносились в долины Алазани, Куры и даже Аракса…
«Они повсюду страх приносят;
Украсть, отнять — им все равно;
Чихирь и мед кинжалом просят
И пулей платят за пшено.
Из табуна ли, из станины
Любого уведут коня;
Они боятся только дня
И их владеньям нет границы».
(Лермонтов, «Измаил-бей»).
У черкесов и чеченцев поселения строились на живую нитку. Перекочевать всей Кабарде за Кубань или переселиться чеченскому аулу было делом совсем обыденным. Аулы горных дагестанцев отличались сравнительно монументальностью. Они лепились обыкновенно в трудно доступных местностях, поднимаясь по горе амфитеатром. Постройки каменные. Улицы чрезвычайно узки; кроме того, некоторые сакли, с целью преграждения пути ворвавшемуся неприятелю, помещены поперек улиц. Зачастую селения обнесены стеной и башнями.
Обыкновенно каждый аул представлял собою замечательную крепость, взять которую можно было путем отчаянного кровопролития.
«По военным способностям, пишет К. С. Соловьев , дагестанские горцы далеко превосходят соседей своих чеченцев.
При атаках они не столь быстры и дерзки, как чеченцы, но за то превосходят их стойкостью и, в крайних случаях, решимостью; при защите селений они оспаривают каждую саклю до последней крайности».
Христианство, пустившее глубокие корни в Армению и Иверию, проникало и на Северный Кавказ. В особенности дело распространения учения Христа подвинулось на Западном Кавказе в царствование императора Юстиниана. Горцы не препятствовали греческим священникам строить церкви и часовни, водружать на возвышенных местах кресты. Они даже с благоговением относились к этим сооружениям и некоторым святым; но в душе оставались все же язычниками. Книги священного писания никогда не были переведены на туземные языки ; богослужение производилось по-гречески. Христианство находилось в строгой зависимости от Византии, с падением которой угас источник евангельского света для Кавказа. Угас тогда, когда туземцы не успели еще освободиться из переходного состояния от язычества к христианству; первое имело более глубокие корни, чем последнее.
Кровавая месть, многоженство — все это уживалось рядом с христианством. Детей крестили очень поздно, лет восьми. В некоторых местностях мнимые христиане ранее шестидесяти лет не входили в церковь, опасаясь осквернить ее своим присутствием, так как все живут грабежом…
На Северном Кавказе не было национальной церкви, не было и правительства, которое оберегло бы народ от увлечений в переходный период их верований. Фанатичные арабы, ворвавшись в Дагестан, успели завоевать разрозненные горные общества и силою оружия заставили обратиться в магометанство.
Учение пророка, постепенно двигаясь, захватило и Чечню.
В стране черкесов христианство, хотя номинально, еще долго держалось, и лишь усиленная пропаганда турок и крымских татар заставила их признать себя магометанами. Диким, кровожадным фантазерам Предкавказья и Дагестана магометанство пришлось по плечу, тем более, что не мусульмане, христиане, сливались с действительными врагами горцев, пришедшими стеснить их вольности, отбирать их земли.
Магометанство пустило глубокие корни в Дагестане и повлияло на общий строй этой области. Прежде жизнь горцев регулировалась лишь обычаями, «адатами», магометанское духовенство старалось вытеснить их и заменить «шариатом». Пользуясь интересными данными, собранными А. В. Комаровым , я, сравнительно более остановлюсь над описанием дагестанских адатов, как вылившихся в более стройную систему.
С принятием магометанства явились о многом новые понятия и новые отношения в союзе семейном, для которых старые адаты оказались уже несостоятельными; судопроизводство по необходимости распалось на суд по шариату и на суд по адату.
По шариату стали решать все дела, касающиеся религии, семейных отношений, наследства, за исключением дел по наследству между потомками владетельных фамилий, решаемых по особым адатам.
Дела же уголовные, но нарушению права собственности, общественных постановлений и т. п., продолжали решаться по прежним адатам, к которым прибавились и адаты, определяющие наказания за некоторые преступления и поступки против правил религии.
В тех частях края, где аравитяне поставили правителей, сохранение адата было выгодно для самих правителей, которые, не имея вначале достаточной силы и средств к уничтожению суда по адату, впоследствии сами нашли в нем поддержку и упрочение своей власти.
Изучение корана и вообще мусульманского законоведения, довольно запутанного, представляло, даже для людей, исключительно посвятивших себя этому, непреодолимые затруднения, тогда как применение адата не требовало особых познаний, и всякое дело, на которое нет прямого решения в шариате, легко кончается по адату большинством голосов.
До какой степени суд по адату соответствует духу и потребностям народа, лучшим доказательством может служить неудавшееся стремление Шейх-Мансура, Кази-Магомы (Кази-Муллы) и Шамиля заменить его вполне судом по шариату.
В прокламации Шейх-Мансура, посланной к народам Дагестана с Востока на Запад, между прочим сказано : «тот, кто решает дела по адату, делается некоторым образом соучастником Бога, или как будто равняется ему в решении дел, тогда как никто не может сравняться с Богом; кто же воображает, что он как будто бы равняется ему, тот — неверный».
Но и это торжественное указание не подействовало на дагестанцев, которые продолжали держаться за свои адаты.
Суд по адату производился в каждом селении особыми лицами, называемыми по-кумыкски картами. Карты выбирались по большинству голосов преимущественно из влиятельных в селении фамилий (тохумов), пользовавшихся иногда этим правом наследственно; в других селениях они избирались по одному из каждого тохума.
Общий взгляд на преступление и наказание и на способы доказательства виновности, образовавшийся под влиянием духа мусульманской религии, — один для всего Дагестана: везде убийство наказывается кровомщением или примирением на известных условиях, везде дозволяется безнаказанно убить: вора, пойманного на месте преступления, грабителя, ближайшую родственницу, замеченную в любовной связи; везде раненый лечится на счет ранившего; уличенный в похищении имущества обязан возвратить украденное и т. п.
Играющая столь важную на суде роль очистительная присяга употребляется двух родов: 1) именем Бога (по шариату); и 2) Хатун-Таллах или Кебин-Таллах, когда присягающий клянется, что если он скажет неправду, то брак его незаконен.
Если у присягателя несколько жен , то он обязан предварительно указать, на которую из них он присягает. В случае ложной присяги, жена обязана уйти от мужа, получив все ей следуемое, как при добровольном разводе.
За все преступления и поступки адат определял следующие наказания:
1) Изгнание из селения с предоставлением обиженному и ближайшим его родственникам права убить безнаказанно изгоняемого или простить его на известных условиях. Этот вид наказания принято называть выходом в канлы. Выход в канлы всегда сопровождался определенным имущественным взысканием в пользу обиженного или его наследников. Наказание это в некоторых случаях усиливалось тем, что виновный изгонялся не один, а с определенным числом ближайших родственников или со всем семейством, живущим в одном с ним доме.
2) Изгнание из селения на определенный срок, но без предоставления обиженному права убить изгоняемого. По прошествии срока, изгнанному вменялось в обязанность прежде возвращения домой, примириться с обиженным им и сделать для него и его родственников, приличное угощение. Кроме изгнания, виновный подвергался и денежному взысканию в пользу обиженного.
3) Взыскание деньгами или имуществом с виновного в пользу обиженного определяется за бесчестье, раны, увечье и воровство. Размер этого взыскания зависит от важности дела.
4) Штраф деньгами или имуществом взыскивается за все без исключения преступления и поступки, независимо наказания первых трех видов. Штраф взыскивается при решении дела в штрафную, в общественную сумму селения, к которому принадлежит виновный или где им сделано преступление, и в пользу картов и других членов сельского управления.
К безусловной смертной казни по адату никто не присуждался ; но как выше указывалось, были случаи, в которых предоставлялось право убивать виновного безнаказанно всякому, кто захочет и может это сделать.
Например, в Гидатле за умышленный поджог моста виновный подвергался штрафу в 100 котлов, изгонялся из общества и считался кровным врагом всех и для каждого как убийца.
В магале Терекеме, Кайтаго-Табасарайского округа, если женщина бежала от мужа и по получении развода не захотела выйти замуж за того, к которому бежала, то считалась канлы всему обществу.
Кровомщение допускалось между лицами одного сословия . На этом основании бек, убивший узденя незначительного рода (тохума), подвергается только изгнанию на короткий срок (три месяца), по истечении которого родственники убитого обязаны за определенное вознаграждение с ним примириться без соблюдения обрядов, установленных адатом для примирения.
За убийство раба виновный обязан только уплатить владельцу высшую плату, какая полагается при оценке рабов. Раб, убивший узденя или бека, не подвергался кровомщению; за него выходит в канлы его владелец.
Примирившийся убийца считался кровным братом (кан-кардаш), т. е. заменял собою убитого им в его семействе. Ему вменялось в обязанность как можно чаще посещать могилу убитого и вообще оказывать всевозможные услуги его родственникам.
С принятием магометанства, кровомщение, дозволенное кораном, еще более утвердилось , как одобряемое новою религиею.
В подтверждение необыкновенной жестокости кровомщения можно указать на следующие примеры : в селении Гадар (Темир-Хан-Шуринского округа) кровомщение между двумя тохумами, начавшееся, вследствие убийства в ссоре, за курицу, длилось более двухсот лет: 2) в Андии есть небольшой хутор Цибильда. По преданию, лет полтораста тому назад, на этом месте было довольно большое и богатое селение, жители которого делились на два тохума. Раз в праздник Курбан-байрам молодежь вышла для состязания в стрельбе в цель; после нескольких выстрелов завязался спор, перешедший в драку, в которой случайно был убит один из молодых людей; родственники его сейчас же бросились на убийцу, отчего завязалась общая свалка между обоими тохумами. Когда в селении сделалось известным, что есть убитые с обеих сторон, то взялись за оружие и старики, и женщины и началось поголовное истребление. Резня продолжалась несколько дней и из всего селения остались в живых только четыре человека.
При совершении брака жених должен был дать невесте калым и кебин-хакк.
Калым заключался в верхней одежде, надеваемой невестою в день свадьбы, постели, подушках и одеялах. Все это поступало в полную собственность невесты и отбиралось от нее только в том случае, если она впоследствии сама по своему собственному желанию оставляла мужа. У аварских племен калым не давался.
Кебин-хакк есть обеспечение, которое жених давал невесте на случай развода с ней или своей смерти. Кебин-хакк большею частью не отдавался невесте или ее родственникам, а только вносился в брачное условие и взыскивался с мужа, когда он даст развод жене или после его смерти. Величина кебин-хакка зависела от условий, причем принимались в соображение состояние, связи, лета и проч. жениха и невесты и их родителей. Вообще же наблюдалось, чтобы невеста получила кебик-хакк не менее того, который получила ее мать при выходе в замужество за ее отца.
В случае отказа со стороны невесты подарки должны быть возвращены жениху вдвое .
Несмотря на легкость заключения браков, в Дагестане довольно сильно развит был обычай похищать или увозить невест. Увоз женщин и девушек рассматривался адатом, как обида родителям или опекунам женщины и как нарушение общественного спокойствия и порядка.
При преследовании бежавшей, ее родственники могли безнаказанно убить как ее, так и похитителя; но бежавшие могут найти убежище в каждом доме (в Кайтаге и Табасарани девушка, спасшаяся от преследования в доме бека, становилась его рабою (каравашь). Никто не должен был отказывать им в приюте, до примирения с родственниками. Хозяин дома, в который скрылись бежавшие, обязан был немедленно развести их по разным помещениям. За неисполнение этой предосторожности он подвергался штрафу.
При побеге женщины к какому-нибудь мужчине, последний обязан был на ней жениться или принять, с определенным числом родственников, очистительную присягу в том, что он не был в любовной связи с бежавшей к нему женщиной. В случае женитьбы он обязан был дать калым и кебин-хакк, но в самом ограниченном размере, принятом в обществе, к которому принадлежит бежавшая.
Увоз по обоюдному согласию женщин, имеющих женихов и замужних, считается тяжким оскорблением для женихов и мужей, и виновные оба подлежат изгнанию, как канлы по убийству; но право преследовать их предоставляется только обиженному и его братьям .
Всякая любовная связь и прелюбодеяние с женщиной рассматриваются адатом, в сущности, на тех же основаниях, как и увоз женщин по их согласию, и наказания, за них налагаемые, те же самые .
Пойманных ближайшими родственниками в прелюбодеянии на месте преступления дозволяется убить тут же, но не иначе, как обоих виновных. Муж, убивший любовника, и пощадивший жену, подвергается кровомщению со стороны родственников им убитого, как и за всякое другое убийство .
Дела по изнасилованию женщин разбираются только в том случае, если изнасилованная огласила об этом криком в селении .
За мужеложство с насилием дозволяется насилуемому убить виновного безнаказанно .
Скотоложство не считается особым преступлением и в большей части края за него никакого взыскания, кроме штрафа, не определено адатом.
В тех же местах, где случаи скотоложства разбирались часто, положено взыскание с виновного только в пользу хозяина скотины. Так, напр., в микагинском и хюркелинском обществах, Даргинского округа, хозяин скотины получает с виновного в скотоложстве, доказанном свидетелями, одну пару поршней, да и то взыскание это делается только с совершеннолетних (в этом случае совершеннолетие считается с 15 лет).
Запрещается даже в собственном саду срывать и есть виноград раньше времени, которое будет назначено управлением селения ; в некоторых местах это же запрещение распространяется на кукурузу, грецкие орехи и другие фрукты. Только в случае приезда в селение почетного гостя дозволяется для его угощения сорвать несколько спелых фруктов или винограда. Всякий, изобличенный в нарушении этих адатов, подвергается штрафу, который большею частью состоит в том, что лица, наблюдающие за порядком в селении (тургаки, чоуши, карты и т. п.), берут в пользу общества какую-либо скотину, принадлежащую виновному.
Кровожадность при расправе с врагами, мстительность, полное своеволие и хищничество не исключали в кавказских горцах хороших сторон. Храбрость, отзывчивость к вопросам чести, родственная любовь делали из горца рыцаря далекого старого времени, когда дамский культ еще не пустил глубокие корни. Конечно, магометанство и романическое отношение к женщине понятия несовместимые; но у горцев нельзя было отрицать этих чувств.
Лица, изучавшие быт кавказцев, знают, что самоубийства из-за неразделенной и неудовлетворенной любви встречаются до последнего времени нередко среди горцев, об отношении которых к женщинам сложилось у нас крайне невыгодное убеждение.
В песнях черкеса, чеченца и дагестанца восхваляются не только острый булат и лихой наездник, но и ясные очи, волнистые кудри, стройный стан и белоснежная грудь возлюбленной. Да и можно ли поверить, чтобы горянки, вдохновившие Пушкина и Лермонтова к созданию «Кавказского пленника» и «Беллы», могли служить лишь наложницами и вьючными животными…
Женская честь, ее сохранность здесь дороги не только мужу, но и всем родичам. Горе попавшемуся в прелюбодеянии! Кавказские ущелья и пропасти немало приютили трупов, жертв ревности и охраны чистоты супружеского ложа. В качестве мстителей являлись не только мужья, но и братья, и сыновья, и другие родственники.
Чувство собственного достоинства было так сильно развито у некоторых горцев, что незначительный с их стороны промах в этикете, какая-нибудь неловкость или случайное неприличие до того их роняло в собственных глазах, что они решались лучше погибнуть от собственной руки, чем краснеть перед знакомыми.
Нельзя не отметить еще одного явления. Кавказские горцы, оставаясь дикими, были, однако, настолько привлекательными, что многие и притом образованные и родовитые русские впоследствии, во время великой кавказской войны, сводили куначество с горцами, ставили себе их за идеал и старались во многом им подражать, копируя их костюм, поступь, манеры и внутреннюю жизнь…
Для характеристики былых кавказских горцев вспомним облик, нарисованный незабвенным поэтом Кавказа Лермонтовым в «Измаил-бее».
«И диких тех ущелий племена;
Им Бог — свобода, их закон — война;
Они растут среди разбоев тайных,
Жестоких дел и дел необычайных.
Там в колыбели песни матерей
Пугают русским именем детей;
Там поразить врага не преступление;
Верна там дружба, но вернее мщение;
Там за добро — добро и кровь — за кровь, И ненависть безмерна, как любовь».
С воинственным, диким, своевольным населением Северного Кавказа пришлось столкнуться России, обнажить меч и неустанно в течение столетия биться, высылая на эту окраину ежегодно тысячи лучших своих сынов, из которых не многим приходилось возвратиться назад. Тяжелые жертвы принесла наша дорогая отчизна, но русское сердце не горит ненавистью к кавказскому горцу, защищавшему свою родину, свою свободу. Героями дрались наши прадеды, деды, отцы и братья, но и противник был у них не трус, а народ, завоевавши своею храбростью внимание к себе всего света.
В. С. К.