Ш.А. ГАПУРОВ
А.М. ИЗРАЙИЛОВ
Р.А. ТОВСУЛТАНОВ
ЧЕЧНЯ НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ
(СТРАНИЦЫ ХРОНИКИ РУССКО-ГОРСКОЙ ТРАГЕДИИ Х1Х ВЕКА)
НАЛЬЧИК 2007
А К А Д Е М И Я Н А У К Ч Е Ч Е Н С К О Й Р Е С П У Б Л И К И
КОМПЛЕКСНЫЙ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ
РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК
Ш.А. ГАПУРОВ, А.М. ИЗРАЙИЛОВ, Р.А. ТОВСУЛТАНОВ
ЧЕЧНЯ ЗА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ
(СТРАНИЦЫ ХРОНИКИ РУССКО-ГОРСКОЙ ТРАГЕДИИ Х1Х ВЕКА)
НАЛЬЧИК. ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ЭЛЬ-ФА» — 2007.
ББК 63.3 (2 Рос. Кавказ) 5
Рецензенты: д.и.н., профессор М.М. Ибрагимов,
д.и.н., профессор С.А. Исаев
Научный редактор: к.и.н., профессор С.С. Магамадов
Ш.А. Гапуров, А.М. Израйилов, Р.А. Товсултанов. Чечня на завершающем этапе Кавказской войны (страницы хроники русско-горской трагедии Х1Х века). Монография. Нальчик: Эль-Фа, 2007.
В работе показана политика российских властей в Чечне в конце 30-начале 40-х годов Х1Х века. Отмечается, что жестокие методы ее проведения, грубое вмешательство военных властей в обычаи и традиции чеченцев привели к возникновению в Чечне массового народно-освободительного движения, к вхождению Чечни в имамат Шамиля. Очень подробно, в хронологической последовательности показаны военные действия на территории Чечни в 50-е годы Х1Х века. Отмечается, что на протяжении всей Кавказской войны чеченцы пытались найти мирный, компромиссный вариант присоединения Чечни к России. Работа имеет обширную источниковую базу: архивные документы и публикации Х1Х века.
ISBN
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. Военно-политическая обстановка в Чечне в 40-е
годы Х1Х в.
1.1. Политическая обстановка в Чечне в начале 1840-х годов. Усиление колониального режима и рост народного недовольства.
1.2. Включение Чечни в состав теократического государства Шамиля – Имамата.
1.3. Военные действия в Чечне в первой половине 40-х годов Х1Х века. Даргинская экспедиция 1845 года.
1.4. Изменения в военной тактике российского командования в Чечне во второй половине 1840-х годов.
ГЛАВА 2. Военные действия в Чечне в первой половине 50-х годов Х1Х в.
2.1. Политика России и военные действия в Чечне в начале 1850-х годов.
2.2. «Погром» Чечни в 1852 году.
2.3. Чечня в годы Крымской войны.
ГЛАВА 3. Народно-освободительное движение в Чечне во второй половине
1850-х годов. Покорение Чечни.
3.1. Политика российских властей в Чечне после окончания Крымской вой —
ны.
3.2. Военные действия в Чечне в начале второй половины 50-х годов Х1Х в.
3.3. Захват Аргунского ущелья.
3.4. Штурм Ведено. Завершение покорения Чечни.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
ВВЕДЕНИЕ
Кавказ! Далекая страна! Ужель пещеры и скалы
Жилище вольности простой Под дикой пеленою мглы
И ты несчастьями полна Услышат также крик страстей
И окровавлена войной!… Звон славы, злата и цепей?
Нет! Прошлых лет не ожидай,
Черкес, в отечество свое:
Свободе прежде милый край
Приметно гибнет для нее.
М.Ю. Лермонтов.
Что грохот вашего Перуна? Неумолимая рука
Что миг коварной тишины? Не знает строгого разбора:
Народы Сунжи и Аргуна- Она разит без приговора
Доныне в пламени войны. С невинной девой старика
И беззащитного младенца.
А.И. Полежаев.
К чести человечества, все системы покорения и управления, основанные исключительно на страхе и мерах излишне стеснительных, никогда и нигде не приносили результатов прочных и благотворительных.
Д.И. Романовский.
Кавказская война была величайшей трагедией Х1Х века. Трагедией для обеих сторон этой войны – и для России (т.е. для русского народа, чьи сыновья гибли в этой войне во имя державных интересов, которые русскими (социальными низами) вряд ли воспринимались как народные), и особенно для горцев (в первую очередь для чеченцев, адыгов и вольных обществ Дагестана). В работе мы намеренно приводим длинные выдержки из разных источников Х1Х века – архивных документов, воспоминаний очевидцев и участников событий на Северо-Восточном Кавказе в тот период. Мы стремились как можно более нагляднее передать драматизм и ужас русско-горской трагедии Х1Х века, известной под названием Кавказской войны. Общие формулировки и рассуждения не дают должной картины этих драматических событий. А о них нужно помнить. Чтобы они больше не повторялись. Если бы российские и чеченские политики конца ХХ века помнили бы о них, помнили бы, чем они сопровождались, может быть, и не было бы печально известного «чеченского кризиса» рубежа ХХ-ХХ1 веков. В Кавказской войне Х1Х в. (как и в любой другой войне) было все – и высокие проявления человеческой души, и беспредельная жестокость. С обеих сторон.
Сегодня расхожим стал тезис о том, что Кавказская война Х1Х в. и события на Северном Кавказе на рубеже ХХ-ХХ1 вв. – слишком разные явления. Безусловно, прямых параллелей здесь нельзя проводить. Но …схожие моменты все же есть. Это – неоправданное применение силы там и тогда, когда этого можно было бы избежать. Отсутствие упорных попыток со стороны России политическими средствами решить возникающие на Северном Кавказе проблемы и разногласия. Нежелание политиков, военачальников и государственных деятелей извлечь уроки из прошлого (ведь и у деятелей Х1Х в. был предыдущий — ХУ1-ХУ111 вв. — опыт политико-экономических, преимущественно мирных взаимоотношений с горскими народами). Не учли. Не хотели учиться у прошлого. (Осенью 1999 года, уже после начала второй «чеченской кампании», Министерство культуры Российской Федерации провело научную конференцию, посвященную теме «Л.Н. Толстой и Кавказ». Один из участников конференции произнес там слова: «Если бы Борис Николаевич Ельцин читал бы «Хаджи – Мурата» Л.Н. Толстого, он не начал бы войну на Северном Кавказе». Видимо, у Ельцина не дошли руки до чтения произведений Л.Н. Толстого).
Предшественники Ельцина, возглавлявшие государство Российское в первой половине Х1Х в., также не хотели учитывать опыт прошлого в российско-северокавказских взаимоотношениях. И разразилась гроза – мощное народно-освободительное движение 20-60-х годов Х1Х в. В Кремле не учли прошлый опыт взаимоотношений с северокавказцами и в конце ХХ в. И разразился военно-политический кризис, охвативший не только Чечню, но и практически весь Северный Кавказ. Президент Международного фонда духовного единства народов России Г.Е. Трапезников, выступая на научной конференции в Государственной Думе 20 октября 1997 года, говорил: «Историческая безграмотность большинства политиков приводит к тому, что нельзя до сих пор никаким образом решить некоторые проблемы развития национальных отношений на Северном Кавказе. А ведь это подбрюшье России. Без Северного Кавказа, без Кавказа не может быть великого Российского государства, внутри которого все должны быть равны.
Главный тезис национальной политики очень простой: пожелай себе того, чего ты желаешь другому. Вот если бы мы в нашей реальной нынешней национальной политике исходили из этого, причем извлекли бы уроки из той Кавказской войны, о которой мы сегодня много говорим, то, наверное, не имели бы вот этого чудовищного кровопролития на современном Северном Кавказе. Я не имею в виду только Чечню, я имею в виду и другие регионы Северного Кавказа» .
В Кавказской войне (ее хронологические рамки до сих пор остаются спорными в исторической науке: 1801-1864 гг., 1817-1864 гг. и т.д. Вполне обоснованно можно поставить вопрос о том, что в 1864-м году Кавказская война не закончилась, т.е. не закончились крупные военные действия на Северном Кавказе, направленные на полное покорение края. Если это не так, зачем же Россия до начала 1880-х годов для поддержания спокойствия в регионе держала здесь 200-тысячную группировку, а в 1877 году в Чечне и в Дагестане вспыхнуло восстание, немногим уступавшее по своему масштабу аналогичным событиям эпохи Шамиля, восстание, поставившее под серьезную угрозу российскую власть на Северо-Восточном Кавказе?) Россия в Кавказской войне Х1Х в. только убитыми потеряла свыше 70 тыс. солдат и офицеров. Потери горцев, безусловно, были во много раз больше, но точное их количество неизвестно (кто их, «нехристовых душ», тогда считал и кого это тогда интересовало. Чем больше, тем лучше (мы имеем в виду официальную, царскую Россию. Будем до конца откровенны: кого волнуют потери мирного чеченского населения в двух «чеченских кампаниях» рубежа ХХ-ХХ1 вв.? Их точное количество так и неизвестно. Хотя все они – граждане Российской Федерации).
Официальному Петербургу в Х1Х в. нужна была северокавказская земля. Для разных целей – геополитических, стратегических и т.д. В экономических целях – в последнюю очередь. Поэтому горцы, в качестве рабочей силы, особого интереса для Петербурга тогда и не представляли. Именно исходя из этой логики официальный Петербург, кавказское командование и затеяли после окончания Кавказской войны процесс переселения горцев в Османскую империю. Эту мысль предельно откровенно выразили кавказский наместник А.И. Барятинский («Нет причины щадить те племена, которые упорно остаются враждебными, государственная необходимость требует отнятия у них земель» ) и царский генерал (воевавший на Кавказе) и историк Р.А. Фадеев (земля горцев «была нужна государству, в них самих не было никакой надобности» ). К этому следует добавить весьма интересное наблюдение Б.А. Хагбы: «По сравнению с присоединением к России Закавказья включение в состав Российской империи Северного Кавказа имело свои особенности. Царизм не опасался здесь прямого иностранного вмешательства и надеялся быстро подчинить своему владычеству разобщенное и политически расчлененное до крайней степени местное население. Поэтому на Северном Кавказе более выделялся завоевательный характер политики царизма и принимал более грубые формы колониальный произвол царской администрации» .
Сегодня раздаются иногда голоса: может быть, не стоит ворошить тяжелое прошлое в отношениях между Россией и народами Северного Кавказа? Не целесообразнее ли «забыть» такие страницы российско-горских отношений, как Кавказская война, народно-освободительное движение горцев в первой половине Х1Х века? Зачем об этой войне писать снова и снова, тем более, что о ней написано очень много и в Х1Х веке, и в веке ХХ. Продолжают писать и в ХХ1. Мы не исключаем, что в этих рассуждениях есть определенная логика. Однако при этом возникает очень много «но…». Во-первых, замалчивание той или иной исторической проблемы вовсе не ведет к тому, что ее забывают те народы, которых она касается. В годы Советской власти темы «Чечня в годы Кавказской войны» или «Участие чеченцев в народно-освободительной борьбе горцев Северного Кавказа в первой половине Х1Х века» находились под абсолютным запретом. Партийные цензоры очень строго следили за соблюдением этого табу. Видимо, объяснялось это тем, что чеченцы (самый крупный этнос на Северном Кавказе) оказали «наиболее организованное сопротивление российской экспансии» в Х1Х в., а сама Чечня была поставщиком продовольствия и наиболее стойкого «человеческого материала» в имамате Шамиля. Идеологи КПСС почему-то весьма не хотели, чтобы чеченцы знали о своем героическом прошлом. А может быть, «дальновидные» большевистские идеологи как раз хорошо знали, что историческая память, знание народом о своем героическом прошлом является мощным катализатором в развитии национального самосознания и в становлении самой нации, т.е. прошлое создает важную основу идентичности. Почти сто лет назад Джон Стюарт Милль писал, что «самой сильной из всех является идентичность политических предшественников; наличие национальной истории, а, следовательно, общие воспоминания; коллективные гордость и унижения, радость и сожаление, связанные с тем, что случилось в прошлом» . Видимо, при этом большевистские идеологи не знали, а, скорее всего, не хотели знать, что для легитимизации своего права на существование любой нации требуется история. Результат получился весьма печальный. В 1991 г., когда Д. Дудаев и его окружение ( а позже и Масхадов), решили отделиться от России и объявить независимую Ичкерию, история чеченского народа превратилась в их руках в мощное идеологическое оружие. В общественное сознание внедрялись мифы об исключительности чеченцев, об их особом историческом прошлом. И люди этому верили. Поскольку другой версии и не знали. Научная же общественность ничего этому противопоставить не могла (даже при огромном желании), поскольку тема «Чечня в Кавказской войне» к этому времени вообще исследована не была. Таким образом, политико-идеологический вред от замалчивания той или иной острой проблемы истории очевидна. Ну а с точки зрения научной тема эта оставалась не исследованной (если не считать единственной работы М. Вачагаева «Чечня в Кавказской войне. События и судьбы». Киев, 2003, в которой автор прошелся по теме «галопом по европам», т.е. попытался «объять необъятное»).
В целом в отечественной историографии до недавнего времени тема Кавказской войны была едва ли не запрещенной, а зарубежные историки не могли создать полноценных работ из-за ограниченного доступа к источникам. Освобождение российской исторической науки от идеологических и цензурных оков, доступность закрытых ранее архивов создали предпосылки для всестороннего исследования политики России на Кавказе. Однако резкое обострение ситуации в этом регионе в конце ХХ века привели к созданию крайне неблагоприятной атмосферы для взвешенного, академического изучения событий. Межнациональные конфликты придали работам по Кавказской войне болезненно-актуальное звучание, оказавшее большое негативное воздействие на научный уровень этих сочинений. Кавказская война оказалась настолько сложной и неподатливой для официальной историографии, что за многие годы исследований не появилось фактологической истории этой эпопеи, где в хронологической упорядоченности были бы представлены наиболее важные военные события, наиболее влиятельные фигуры и т.д. Более того, в последние годы наметилась опасная тенденция замалчивать трагические эпизоды и разного рода «щекотливые» темы .
Распад СССР резко обострил идейный и духовный кризис в России. Ей пришлось не только искать свое новое место в мире, но и испытать болезненный и во многом хаотичный процесс самоидентификации, который захватил все народы России, проживавшие на огромном постсоветском пространстве. В общественном сознании в 1990-е углубляется раскол на «мы» и «они». Возникает кавказобофобия. Естественно, с новой остротой встала тема Кавказской войны в контексте проблемы «история и современность» . В русском обществе начинают пышным цветом расцветать националистические и профашистские идеи и движения. И это среди народа, который больше всех других народов заплатил в борьбе с фашизмом и нацизмом. Чем лозунг «Дейчланд, Дейчланд, убер аллес» («Германия, Германия превыше всего») отличается от «Россия для русских». Абсолютно ничем. А как оценить митинг русских «официальных» националистов во главе с Дмитрием Рогозиным, проведенный в Москве 14 апреля 2007 года под лозунгом «Москва – русский город»? Москва, вроде бы, центр всей России, столица Российской Федерации. А в РФ проживают множество народов, которые, по Российской Конституции, все равны. Или – все-таки – не совсем равны. Если логически развивать лозунг «Москва – русский город», деля российские города по национальной принадлежности (или по принципу проживания там представителей титульных народов), то можно зайти довольно далеко. «Казань – татарский город», «Уфа – башкирский город», «Нальчик – кабардино-балкарский город» и так до бесконечности. Но это – гибельный для Российской Федерации путь. Он, безусловно, приведет к росту межнациональной розни в многонациональном российском государстве. Можно ли причислить господ, провозглашающих подобные лозунги, к русским патриотам? Если их слова и действия ведут не к укреплению межнационального мира, а, следовательно, и Российского государства, а совсем наоборот?
Где же антифашисты? Где ветераны Великой Отечественной войны? Почему проблема возникновения (и роста) национал-фашисткого движения волнует преимущественно только представителей национальных меньшинств и весьма мало – представителей русского народа? Не потому ли, что сегодня русский национализм находит свое выражение преимущественно лишь в кавказофобии и преследовании кавказцев? Почему интеллигенция, да и вообще прогрессивно мыслящая часть русского общества (а таковая составляет большую часть великого русского народа) мало задумываются о том, во что завтра может вылиться сегодняшнее поощрение или молчаливое равнодушие к росту русского национализма? Почему искусственно создаваемые российскими СМИ (контролируемыми государством!) «негативные представления о других, вплоть до их дегуманизации и демонизации, продолжают играть роль важнейшего аргумента, оправдывающего этнические столкновения и чистки» . Почему в телевизионных сообщениях о любом преступлении, происшедшем на необъятных просторах России, сперва говорят о возможном «чеченском следе», а потом об остальных? Почему в сентябре 1999 г., после трагических взрывов в Москве, в Волгодонске, в Буйнакске, еще до начала следствия, во всем этом обвинили чеченцев и во многом на этом основании начали вторую «чеченскую войну»? Чеченцев, как зверей, отлавливали по всей России, и, за неимением доказательств, подбрасывали им наркотики, патроны и т.д. Сколько безвинных чеченцев тогда было осуждено? А потом оказалось, что ни один чеченец во всех этих преступлениях не участвовал. Что, власть извинилась за все это? Конечно, нет. После террористических актов 11 сентября 2001 г. президент США Буш обратился к нации с призывом не допускать никаких незаконных действий против мусульман-американцев, которые являются такими же гражданами США, как и все остальные. Виновные будут найдены и наказаны по суду (а не по национальной принадлежности).
Россия — многонациональная страна и сила ее – именно в многонациональности. Ни татары, ни башкиры, ни подавляющая часть северокавказцев не мыслят себя вне России, с которой они связаны многовековыми культурными, экономическими и политическими отношениями. Но шовинистически настроенная часть русского общества оправдывает кавказофобию именно ссылками на историческое прошлое, на историю русско-кавказских отношений в Х1Х веке. Горцы (и особенно чеченцы) всегда были «разбойниками», «хищниками», «дикарями». И таковыми остались и сегодня. Печально и другое. Абсолютное большинство статей и книг, посвященных Кавказской войне и вышедших за последние 10-15 лет в центре России, написаны крайне тенденциозно и совершенно не дают объективную и правдивую картину об этой страшной русско-горской трагедии Х1Х в. Но ведь правда о Кавказской войне нужна не только кавказцам, но и русским. Ведь это же общеизвестная истина: хорошее знание прошлого при желании дает возможность избежать ошибок в будущем. Еще в начале ХХ в. известный кавказовед, профессор П.И. Ковалевский отмечал: «История завоевания Кавказа Россией должна быть написана кровью – столько людей, столько средств, столько денег туда отдала Россия. Между тем именно эта страница русской истории нам, русским, или вовсе неизвестна, или известна слишком слабо. Что-то мерещится о Ермолове, Паскевиче, Воронцове, — но что они там делали – Аллах ведает. …Откуда же знать русским свой Кавказ? Между тем Кавказ – это часть нашего тела, это земля, улитая кровью наших предков. Не знать русскому истории присоединения Кавказа – великий грех…» . А ведь в Х1Х веке в России о Кавказе и Кавказской войне было написано огромное количество статей, книг, представлявших собой воспоминания участников и очевидцев этой войны. В них было немало неверных выводов и оценок, но был богатый фактический материал. В кавказоведческих (и околокавказоведческих) изданиях конца ХХ – начала ХХ1 вв. тоже очень много совершенно неверных, тенденциозных выводов и суждений, и уж совсем нет фактов. Не говоря уже о том, что большинство авторов этих публикаций и близко не подходили к историческим архивам и весьма смутно разбираются в кавказоведении. Все их суждения основаны только на эмоциях.
В якобы «искусственном» разжигании интереса к Кавказской войне, к фигурам кавказских имамов обвиняют историков кавказского происхождения, этих пресловутых «лиц кавказской национальности». Куда только они не лезут. Неужели им мало, что русские рынки «оккупировали». Нет, они, нехорошие, еще в науку залезли и пытаются что-то там доказывать, отрицая то, что говорят отдельные национал-шовинистические авторы с «правильной» ориентацией. Но не кавказцы первыми начали (как и саму эту войну) полемику о корнях, ходе и последствиях этой войны. После целого ряда научных конференций по Кавказской войне, прошедших в конце 1980-х-первой половине 1990-х годов в Махачкале, Краснодаре, Нальчике и т.д., казалось, наконец-то, расставлены все точки над «и» в этой остродискуссионной проблеме. Царская Россия, исходя из своих геополитических, великодержавных интересов, стремилась покорить Кавказ (включая и Северный Кавказ). Горцы, защищая свои основополагающие принципы: свободу, культуру, традиции, обычаи, землю – оказывали сопротивление царским колонизаторам, ставшими таковыми с конца ХУ111 века.
Однако чеченский кризис начала 90-х годов ХХ в. вызвал в России новую волну национал-шовинистических публикаций, весьма далеких от научной объективности и новизны. Появилась целая серия публикаций (статей, книг), в которых виновниками Кавказской войны объявлялись уже горцы, а царская Россия превратилась в обороняющуюся от горских набегов сторону. Хотя «поверхностные, далекие от науки объяснения причин Кавказской войны бросают горячие угольки на современную тлеющую, взрывоопасную обстановку, сложившуюся на Северном Кавказе» . А ведь представители передовой, мыслящей России еще в Х1Х веке (пусть даже это были дворяне и генералы, как, например, князь Г.Г. Гагарин) отмечали: «…Я часто спрашивал себя: с какой целью наши первые завоеватели проникли в этот лабиринт бездонных пропастей и скал? На это возражают обыкновенно: горец разоряет равнину и заслуживает наказания. Положим, так. Но что значит грабительство редких набегов, воровство лошадей и скота в сравнении с грабительством наших собственных чиновников, которые беспощадно и безнаказанно грабят во все стороны? Правосудие, кажется, требовало, чтобы с них начать… (подчеркнуто нами. – Авт.)» .
О народно-освободительной борьбе северокавказских горцев в упомянутых современных публикациях уже нет и речи. Во многом «научной» основой этой антикавказской кампании послужила теория осетинского историка М.М. Блиева, провозгласившего «набеговую систему», «дикость» и «жестокость» «этногенетическими» особенностями северокавказских горцев, связанными с «определенной формационной стадией», т.е. родоплеменным строем, который якобы господствовал у них (разумеется, за исключением осетин) . Эту концепцию М.М. Блиева взяли на вооружение российские военные и публицисты, которые стали представлять главную причину Кавказской войны в столкновении державных российских интересов с «традиционным» укладом жизни горцев (абречество, заложничество, разбой, похищение людей и т.д.), которые якобы «терроризировали все прилегающие области» . Блиевская теория пришлась по душе и некоторым российским историкам . Последняя книга М.М. Блиева , в которой «набеговая система» горцев возведена уже в «абсолют», получила весьма похвальные отзывы в ведущих российских исторических журналах и была даже выдвинута Северо-Осетинским государственным университетом на соискание Государственной премии в области науки в 2005 г. Теория Блиева о «горской экспансии» и «набеговой системе» «с благодарностью подхватывают авторы шовинистических произведений, изображающие чеченцев «варварами» и доказывающие, что русским якобы «свойственно чувство принципиальной несовместимости с чеченцами» . К великому сожалению, подверженными влиянию вышеуказанных идей Блиева оказались и авторы новых федеральных учебников по истории России . В Северной же Осетии изучение «набеговой системы» признано выдающимся вкладом Блиева в конфликтологию и едва ли не ключом к объяснению многих межнациональных конфликтов в России . «…Среди осетинских интеллектуалов (Гатагова Л.С., Тотоев Ф.В. и др. – Авт.) стало популярным представление об «избыточной пассионарности чеченцев с их реликтовым менталитетом, законсервировавшим уровень сознания эпохи «военной демократии» . Буквальное повторение словосочетаний М.М. Блиева . Блиевские идеи о причинах Кавказской войны стали ложиться в основу сочинений многих историков и публицистов. Так, в 1997 г. А. Савельев писал: «Распад родо-племенного строя, происходивший на Северо-Восточном Кавказе в конце ХУ111 века, высвобождая могучую энергию государственного строительства, разрывающую все прежние социальные связи, породил варварскую стихию, стремящуюся прикрыть свое зверство достоинствами одной из мировых религий. …Экономической основой Кавказской войны стала гипертрофированная набеговая система, возмещающая внутреннюю нищету горских сообществ внешней экспансией и превратившаяся в своеобразный экономический уклад» . Это блиевщина чистой воды.
Упоительно рассуждая о горских набегах, современные российские авторы стараются не замечать, что каждый горский набег сопровождался карательными экспедициями со стороны царских войск и казаков. Причем репрессиям подвергалось первое же попавшееся селение, якобы укрывавшее «хищников». Участник Кавказской войны В.А. Гейман отмечал: «…Дерзкие набеги горцев в наши пределы вызвали и с нашей стороны такие же набеги, которые немало стоили русской крови, не принося никакой пользы. Этими набегами многие начальники подчас и злоупотребляли. Конечно, войска делали свое дело, дрались отлично, но в общем – это было без всякой цели. Всякий набег (а они по всей занятой нами линии были еще не редки) стоил нам подчас сотни раненых и убитых; писались реляции, прославлялась потеря наша, а неприятельская всегда больше, — ведь ее проверить было невозможно, и всегда обозначалось: «неприятель потерял самых лучших людей». …Если по всем реляциям сосчитать показанную потерю неприятеля, то надо удивляться плодовитости горцев, когда еще их так много осталось после покорения Кавказа» .
Стратегическая установка на карательные экспедиции была порочной, поскольку предполагала изменение многовековых обычаев горцев, и в том числе тех, которые были ориентированы на погашение конфликтов. Местный этикет, например, не позволял интересоваться личностью гостей и целью их путешествия, оберегая тем самым хозяина от обвинения в соучастии в действиях путников. Обычай гостеприимства создавал «островки безопасности» в среде, где кровная месть была одним из главных институтов . Поэтому репрессии, связанные с предоставлением крова участникам набегов и с «недоносительством», с точки зрения горцев были совершенно неоправданной жестокостью.
Сами карательные акции в большинстве случаев были безадресными, поскольку командование не имело средств для выявления действительных виновников нападений. «Для острастки» разорялся «подозрительный» и часто действительно непричастный к инциденту аул .
Подавляющая часть действий российских войск, и особенно казаков, против горцев в ХУ111-первой половине Х1Х в. осуществлялась именно в форме набегов. Вопрос о действенности набегов был постоянной темой в обсуждении планов покорения горцев. А.П. Ермолов, которому принадлежат слова о том, что Кавказ – это крепость, и ее надо брать планомерной осадой, в большинстве случаев применял тактику набегов. А.А. Вельяминов, бывший начальником штаба Кавказской армии при Ермолове, считал: «…Опыт показывает, что чем более оказывается снисхождение, чем меньше видят они (горцы.- Авт.) возмездия за свои грабежи, тем становятся предприимчивее. Это есть следствие грубого их невежества и происходящих от того ложных понятий. Никогда снисходительность не почитают они следствием великодушия, но приписывают оную бессилию». По мнению этого опытного кавказского генерала, набеги надо было проводить быстро и готовить в строжайшем секрете. Потери во время набегов происходят либо от неспособности командира отряда, либо от трагических обстоятельств . Вельяминов понимал, что набегами против горцев нельзя их покорить. Они нужны были, с его точки зрения, как для острастки горцев, для их наказания, как профилактическая мера. А то, что они сопровождались уничтожением людей, их имущества, сожжением аулов – это было неважно. Чем больше уничтоженных горцев, чем больше сожженных аулов – тем лучше: меньше будут нападать на Кавказскую линию, быстрее покорятся. В 1832 г., в представлении наместнику Кавказа барону Розену А.А. Вельяминов писал: «Нет сомнения, что экспедиции сии (т.е. набеги. – Авт.) не могут служить к окончательному решительному покорению горцев, но они необходимы для удержания сих хищных народов от вторжения в собственные границы наши; … если успешная оборона против набегов почти невозможна, то что же будет удерживать горцев от нападения на селения наши, если отнимут у них страх равного воздаяния?». (Правда, «воздаяние» горцам получалось не «равное», а во много раз большее. – Авт.) «Запрещение делать частные экспедиции в жилища горцев, отняв у них страх наказания, сделает их весьма предприимчивыми в набегах, и тогда едва ли кто-нибудь может ручаться за спокойствие Кавказской линии» .
Набеговая тактика российских войск находила поддержку на самом высоком уровне российской власти. В Петербурге вполне серьезно считали, что на Северном Кавказе невозможно обойтись без разорительных набегов. Военный министр Чернышев писал Розену в апреле 1836 г., что «опустошение жилищ и полей горцев …Государь император признавать изволит соответствующим целей» . «…Набеги вели к варваризации войск, поскольку именно при такой стратегии ни о каком соблюдении «цивилизованных» приемов не могло быть и речи. Эти методы вели к приватизации войны, к превращению ее в нескончаемую средневековую междуусобицу. Военное руководство, с одной стороны, боролось с такой приватизацией войны, поскольку замечало, что нередко набеги организовывались в корыстных целях» , с другой стороны, «не могло не замечать повышения боеспособности войск, для которых война становилась личным делом. Отражением этой двойственной позиции были постоянные выяснения прав «частных» командиров предпринимать походы на неприятельские территории» . Как видим, горские набеги на Кавказскую линию, эта своеобразная партизанская война против наступления царизма на Северном Кавказе, были ничтожны малы по сравнению с военными действиями (тоже в форме набегов) российской армии и казаков против горцев. При этом часто ссылаются на то, что набеги российской стороны на горскую территорию были лишь ответными действиями против «хищничеств» горцев. Получается, весь вопрос в том, кто первым начал «набегать». Но тогда вопрос можно поставить по-другому – кто и куда «набегал»? Российские войска точно «набегали» на земли северокавказских горцев, завоевывали, присоединяли Северный Кавказ к России. А горцы лишь оборонялись (на своей земле): как могли и как умели. То есть воевали не по-европейским понятиям, точно так же, как воевали русские партизаны в Отечественную войну 1812 г., что вызывало возмущение у Наполеона. Так справедливо ли горцев, защищавших свою родину, свою землю, свои обычаи и традиции, обвинять сегодня в том, что это они являются виновниками Кавказской войны?
Сегодня в чуть ли не в каждой второй публикации о Кавказе и Кавказской войне горцев обвиняют в повальных разбоях и грабежах на русской стороне Кавказской линии. Да, действительно, были и разбои, и грабежи, и захваты людей в плен. Но эти действия горцев по своим масштабам совершенно несопоставимы с действиями российских войск и казаков. Объективные, научно добросовестные российские авторы (слава богу, в сегодняшней России есть немало и таких, представляющих истинную российскую историческую науку, ее цвет и совесть) отмечают: «К отступлению от обычаев европейской войны, к использованию местных методов – набегов карательных и превентивных, — русскую армию подталкивал провал всех опробованных стратегических схем. Ни кордоны, ни массированные рейды, ни «генеральные сражения», ни сеть укреплений, формировавших «пространство войны», не принесли желаемого результата. Согласно Главе 7-й (О разбое, грабеже и насилии) «Полевого уголовного уложения для Большой Действующей армии» смертная казнь ждала военнослужащих, виновных в «грабеже лиц, домов, селений и вообще собственности» (п. 61). Так же сурово каралось «зажигательство домов, истребление лесов и жатв и убийство жителей» (п. 62). Если все вышесказанное совершала целая часть, расстрелу подлежал ее командир (пп. 63, 73). Офицер, уличенный в мародерстве, лишался чинов и изгонялся из армии (п. 72). При строгом следовании законам весь Отдельный Кавказский корпус должны были расстрелять по приговору полевого суда, поскольку в его составе не было ни одного человека, непричастного к подобным деяниям. То, что прямо запрещалось уставом, написанным «для европейской войны», являлось в войне кавказской основной целью боевых действий. …Если в первые годы Х1Х столетия командование испытывало по меньшей мере душевный дискомфорт от признания разрушительных набегов нормой, известны даже случаи привлечения к суду командиров, проявивших «неоправданную» жестокость, то позднее (с началом «эпохи А.П. Ермолова». – Г.Ш., Т.Р.) разгромы непокорных аулов стали обычным делом, а добыча указывалась в победных реляциях.
Это несоответствие военного законодательства и местных реалий сохранялось на всем протяжении Кавказской войны, которую таковой правительство старалось не называть. В своем рапорте Чернышеву от 22 октября 1836 года Розен указывал на то, что пополнение частей Отдельного Кавказского Корпуса отпускными будет выглядеть как нарушение царского обещания призывать их только в случае войны» .
В результате российские войска, завоевывавшие в первой половине Х1Х века Северный Кавказ, превращаются манипуляторами от истории, политики и публицистики в обороняющуюся сторону.
Таким образом, Кавказская война вновь (в который уже раз) превратилась в объект острой научной дискуссии и политико-идеологической борьбы. В этих условиях совершенно очевидно, что данная тема остается весьма актуальной. Авторы вышедшей в 2006 г. прекрасной монографии о народно-освободительной борьбе горцев Северного Кавказа отмечают: «Кавказская война, под которой, по мнению большинства исследователей, понимаются события 20-х- первой половины 60-х годов Х1Х в., когда завоевательные устремления царского самодержавия, осуществляемые силой оружия, встретили решительный отпор народов Северного Кавказа, вызывала и продолжает вызывать неизменный интерес как научной, так и широкой общественности Дагестана, Кавказа, России и других стран мира. Это и понятно, ведь трудно найти в мировой истории подобные примеры, когда малочисленные народы Северного Кавказа столь длительное время оказывали сопротивление могущественной державе, разгромившей считавшуюся непобедимой, подчинившую пол-Европы армию Наполеона и диктовавшей свои условия Франции и другим европейским и восточным странам» .
Расхожая фраза о том, что история никого и ничему не учит, конъюнктурна, и призвана прикрыть поверхностность, вопиющую некомпетентность политиков и государственных деятелей. Она перечеркивается блестящим афоризмом В.О. Ключесвкого: «Прошлое надо изучать не потому, что оно уходит, а потому, что, уходя, оно оставляет свои последствия» .
Как и большинство кавказоведов, авторы данной работы стоят на той позиции, что борьба северокавказских горцев в 20-50-е годы Х1Х в. носила народно-освободительный, справедливый характер. Горцы защищали свою землю, свободу, свои обычаи и традиции, свое достоинство, и, в конце концов, свое право на человеческое существование. Защищали, как могли и как умели – набегами, засадами, действуя то мелкими группами, то крупными силами. При этом их действия никогда территориально не выходили за рамки Кавказа. Они вовсе (и никогда!) не нападали на сугубо и исконно русские земли. С точки зрения нормальной логики трудно объяснить, почему же эти действия горцев некоторыми авторами трактуются как «экспансия против России» (например, М.М. Блиевым, В.Б. Виноградовым), а деятельность российского командования против горцев характеризуется как «оборонительная». Подобные взгляды можно объяснить только глубокой тенденциозностью, идеологической (национал-шовинистической) заданностью и ксено -(кавказо) — фобией. «Не вызывает сомнений, что Российская империя принципиально отличалась от коммерческого типа империй Запада. В отличие от последних в России не было этнокласса, т.е. основного народа метрополии, который бы жил за счет эксплуатации народов колонии. Но военно-феодальные методы установления власти царизма на присоединяемых в Х1Х в. территориях, в том числе на Северном Кавказе, выявляют основные родовые признаки колониальной политики при всей дискуссионности ее типологии и особенностей» .
Как полагают историки – кавказоведы, народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в своем развитии прошло три основных этапа. На первом этапе (1829-1839 гг.) происходит объединение сил всех недовольных колониальными порядками (в ермоловском исполнении) социальных слоев в одно мощное движение, которым руководили имамы Гази-Магомед, Гамзат-бек и Шамиль. Началось сплочение горских народов на основе единого закона для всех мусульман – шариата (в противовес разъединявшим народы адатам) и были заложены основы будущего горского теократического государства – Имамата.
После гибели Гамзат-бека в 1834 г. имамом Дагестана был провозглашен Шамиль, который идейно и организационно развил успехи своих предшественников. Первый этап завершается разгромом восставших горцев под Ахульго в 1839 г. и вынужденным уходом Шамиля в Чечню.
Второй этап – «блистательная эпоха Шамиля» (Н. А. Добролюбов), охватывает 1840-1852 гг. Начало этой «эпохе» было положено всеобщим восстанием в Чечне в 1840 г. и провозглашением Шамиля имамом Чечни. В первой половине 1840-х годов Шамиль установил свою власть в Аварии и на большей части Чечни, распространил свое влияние на часть Северо-Западного Кавказа. Завершается создание всех атрибутов горского (дагестано-чеченского) теократического государства – Имамата.
1853-1859 –е годы – третий, завершающий этап освободительной борьбы горцев Северо-Восточного Кавказа. Истощение экономики Имамата изнурительной борьбой, усталость населения, самоуправство некоторых наибов и усиление царской армии новыми силами, новым вооружением привели к ослаблению, а затем и к гибели государства Шамиля .
В этой стройной периодизации есть одно место, которое, на наш взгляд, может быть оспорено. Мы склонны считать, что «блистательная эпоха Шамиля», т.е. второй этап заканчивается в середине 1840-х годов (этой точки зрения придерживались и некоторые авторы Х1Х века). После Даргинской операции (1845 г.), и особенно после 1846 г., Шамиль уже не одерживает крупных, решающих побед над российскими войсками. Со второй половины 40-х годов российское командование переходит к новой тактике и начинает медленно, но настойчиво и методично теснить Шамиля в Чечне: его позиции здесь постепенно ослабляются, сокращается подконтрольная ему территория. Остановить, переломить этот процесс он так и не сможет. В этом свете можно поставить (в качестве обсуждения) вопрос о том, что третий, завершающий этап освободительной борьбы горцев Дагестана и Чечни начинается со второй половины 1840-х годов.
Тем не менее, в своей работе мы пока придерживаемся вышеприведенной периодизации наших уважаемых дагестанских коллег. В Дагестане на сегодняшний день сложилась самая сильная в России школа кавказоведов и мы ни в коем случае не беремся оспаривать их высокую компетентность. Повторяем еще раз, что наше предложение приведено лишь в качестве предмета обсуждения, научной дискуссии.
Цель данной работы – детальное, подробное, хронологическое рассмотрение военно-политических событий в Чечне в 50-е (самые тяжелые для чеченцев) годы Х1Х века.
ГЛАВА 1. ВОЕННО- ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА В ЧЕЧНЕ В 40-е ГОДЫ ХIХ ВЕКА.
1. Политическая обстановка в Чечне в начале 1840-х годов. Усиление
колониального режима и рост народного недовольства.
Политика кавказского наместника А.П. Ермолова в Дагестане и в Чечне в 1818-1826 гг. (регулярные карательные экспедиции, военно-экономическая блокада и т.д.) вызвала здесь массовое недовольство российской властью. Идеология мюридизма, возникшая в Дагестане в сер. 20-х годов Х1Х в., призывавшая к вооруженной борьбе с царскими колонизаторами, стала находить массовую поддержку. Уже в конце 1820-х годов в Дагестане под руководством Гази-Мухаммеда начинается народно-освободительная борьба. С начала 30-х годов Х1Х в. активное участие в ней начинают принимать и жители Большой и Малой Чечни. Однако после разгрома ополченцев Шамиля под Ахульго (сам имам ушел в Чечню) в Дагестане и в Чечне наступило временное затишье: «против обыкновения, нигде ни одного прорыва, ни одного хищничества» . Российское командование на Кавказе всерьез решило, что с сопротивлением горцев покончено. 29 августа 1839 г. командующий войсками на Кавказской линии генерал П.Х. Граббе (бывший адъютант А.П. Ермолова) в своем донесении в Петербург писал, что «дело с горцами покончено». Николай 1 в своей резолюции на этом донесении отмечал: «Прекрасно, но жаль, что Шамиль ушел, и, признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния» .
Чем большую покорность и смиренность изъявляли чеченцы, тем сильнее становились жесткость и жестокость кавказской администрации в обращении с ними. Вместо того, чтобы поощрить чеченцев за прекращение вооруженной борьбы хотя бы небольшими политическими уступками, созданием условий для расширения торговли, российские власти стали усиливать колониальный режим, увеличивать поборы и повинности с населения. Особенно преуспел в этом назначенный в мае 1839 г. начальником Левого фланга (куда входила и Чечня) генерал-майор Пулло. Совершая постоянные набеги на чеченские села, Пулло уничтожает запасы продовольствия и сена у чеченского населения, угоняет скот, запрещает торговлю между равнинными и горными районами Чечни (и это в условиях неурожая 1839 г.), чтобы лишить чеченцев средств к существованию. Одновременно по всей Чечне начинается создание полицейского управления; вся страна была разделена на приставства, куда назначались преданные России чеченцы из горской милиции. Создавая в Чечне местную, по национальности чеченскую администрацию, российские власти надеялись создать в то же время и крайне необходимую им чеченскую «аристократию», которая стала бы политической опорой царизма в крае. Произвол и злоупотребления воинских командиров и этих приставов приняли невиданный размах. Военный историк Х1Х в. А. Юров отмечал: «Вследствие трудности приискать русских офицеров, владевших туземными наречиями, пристава – непосредственное начальство мирных горцев – были выбраны преимущественно, если не исключительно, из милиционеров, которых азиатскую натуру не могли в корень изменить ни награды, ни отличия. Мало того, этот контингент не мог быть даже удовлетворительным: место пристава не доставляло в то время никаких выгод в служебном отношении, вызывая между тем большие расходы на лазутчиков и вооруженную стражу, тогда как не все пристава получали жалование, и ничем не вознаграждая постоянных забот, опасностей и лишений. Отсюда неудивительно, что опекаемые ими чеченцы и другие мирные племена нередко подвергались вопиющим злоупотреблениям; у них, под предлогом взимания податей и штрафов, отбиралось лучшее оружие и другие совершенно безвредные, но ценные вещи повседневного обихода; случалось, что ни в чем неповинных людей арестовывали по наущению простых и часто неблагонамеренных переводчиков; с арестантами и даже аманатами обращались бесчеловечно, держа их в сырой яме и они нередко заболевали; во время экспедиций допускались принудительные сборы. Наконец, во главе нашего управления горцами Левого фланга стоял глубоко ненавидимый последними генерал-майор Пулло, человек крайне жестокий, неразборчивый в средствах и часто несправедливый, как его характеризуют и Галафеев, и Граббе… Вообще к марту 1840 года в Чечне скопилось достаточно горючего материала – нужна было только искра, чтобы произвести повсеместный взрыв.
К несчастью, около этого времени между чеченцами пронеслись слухи о намерении начальства, обезоружив их, обратить в крестьян, а затем привлечь к отбыванию рекрутской повинности» .
В условиях неурожая 1839 г. Пулло запретил всякую торговлю в Чечне. Жители горных районов, лишенные возможности покупать хлеб в равнинных районах Чечни и Дагестана, были поставлены перед выбором: либо смерть от голода, либо с оружием в руках бороться за свое существование. Крайнее недовольство вызвало у чеченского населения «введение нового порядка управления (т.е. полицейской системы)» . Но даже в этих условиях чеченцы пытались найти понимание и справедливость у высшего российского командования. Были избраны депутаты, которые должны были отправиться в Тифлис, чтобы доложить кавказскому наместнику о злоупотреблениях Пулло в Чечне. Однако и из этого ничего не вышло: начальник Левого фланга арестовал депутатов. Бывший на российской службе генерал Муса Кундухов писал: «По-моему, будет очень справедливо назвать главной причиной бывшей 25-летней жестокой борьбы, т.е. восстания всего Восточного Кавказа и неограниченной власти там и в Чечне Шамиля невнимание Николая к справедливым просьбам всех мирных горцев, которым он на место страха внушил сознание унизительного их положения и сильную к себе вражду. Царь вместо того, чтобы хоть сколько-нибудь оправдать ожидания от него народа и строго приказать начальству беречь благосостояние страны, приказал держать наименее между горцами терпеливых чеченцев под сильным страхом!! Не менее горцев сам ошибся в своих ожиданиях, ему и в голову не приходила возможность… кровавой войны» . Увы, подобная мысль не приходила в голову и многим кавказским генералам. Командующий Отдельным Кавказским корпусом (наместник) генерал Головин в начале 1840 г. был уверен, что чеченцы ведут себя спокойно и «в Чечне не предвидится в нынешнем году каких-либо больших волнений или общего восстания» .
Удивительным было то, что российские военачальники на Северном Кавказе (в руках которых была и военная, и гражданская власть) в первой трети Х1Х века абсолютно не учитывали в своей деятельности ни особенностей ментальности горцев, ни опыт своих предшественников. Начиная с Цицианова, они обращались с горцами в предельно оскорбительной манере, что, естественно, совершенно противоречило горскому этикету. К концу своего пребывания на Кавказе А.П. Ермолов это понял. Понимал это и Паскевич. Остальные военачальники, особенно более низшего ранга, совершенно не умели обращаться с горцами. Соответственно, не находили с северокавказскими жителями общего языка (и компромисса) ни по одному вопросу. Наглядный пример этому – «Воззвание генерала Граббе к Ичкеринскому народу» от 13 мая 1839 года на арабском языке: «Государь Император Всероссийский вверил мне управление всеми горскими племенами, обитающими между кордонною линиею и Кавказским хребтом, и поручил мне употребить все способы, дабы сии народы жили в мире и спокойствии, исполняли высочайшую волю, которая клонится к счастию и благоденствию всех. Между тем я узнал, что недостойный и низкий мюрид Шамиль, старый товарищ Казы-Муллы, — которого Русские войска разбили под Гимрами, — имеет между Ичкеринцами много друзей. Негодный Андреевский мулла, изменник Ташав-Хаджи, обманывает вас (подчеркнуто нами. – Авт.), старается вас возмутить против Русского правительства, успел набрать между вами партии, которые не хотят повиноваться Российскому государю, и вместе с Шамилем убеждает всех жителей принять его шариат. Поэтому я прибыл сам в Чечню с отрядом, для того, чтобы восстановить здесь спокойствие и законный порядок, уничтожить козни Ташав-Хаджи, истребить до основания непокорные аулы и оказать милость и покровительство мирным жителям. …Я не требую от вас ничего, кроме того, чтоб вы жили в мире и в повиновении правительству. Те же аулы, которые дадут убежище Ташав-Хаджи, — будут все истреблены до основания, и дети ваши будут долго поминать как наказываются возмутители». Подобные воззвания Цицианова к кабардинцам закончились восстанием в Кабарде в 1804 г., абсолютно похожее обращение Ермолова к чеченцам – восстанием в Чечне в 1825-1826 гг. (разумеется, не сами по себе воззвания, но и вытекавшие из них действия). Воззвание Граббе в 1839 г. станет одной из причин всеобщего восстания в Чечне в 1840 г. Взгляды Граббе и чеченцев на Шамиля и Ташов-Хаджи были слишком разными.
Последней каплей, переполнившей чашу терпения чеченцев, оказались ультимативное требование Пулло сдать все огнестрельное оружие – «предмет их гордости, атрибут мужественности и свободы» , а также распускаемые «ненадежными чиновниками» слухи о том, что «разоруженных горцев власти собираются превратить в крепостных, мужчин забрать в солдаты по рекрутской повинности, а женщин сделать дворовой прислугой. …К марту месяцу 1840-го года в Чечне скопилось достаточно горючего материала – нужна было только искра, чтобы произвести повсеместный взрыв» . А.И. Барятинский, один из немногих умных и здравомыслящих российских военачальников на Кавказе, отмечал в отчете на имя императора, что «устройство окончательного управления горскими племенами – это краеугольный камень русского владычества» и «бунт в Чечне в 1840 г.» был следствием «неустройства нашего управления» и «злоупотреблений, истекавших из этого неустройства» . Н.А. Добролюбов, рассуждая о причинах восстания в Чечне в 1840 году, отмечал: «…Ненависть к чужому господству вообще сильна была в горских племенах; во-вторых, наше управление на Кавказе не было совершенно сообразно с местными потребностями и отношениями. …В это время русское управление выказало себя именно с такой стороны, что не могло не возбудить неудовольствия во вновь покоренном народе. Введение нового порядка суда и расправы не могло обойтись без злоупотреблений, и в горском населении естественно возникли неудовольствия и ропот. Сначала брожение было слабо и глухо; но потом оно перешло в открытое восстание. Поводом к нему послужила мера, придуманная тогда для обезоружения чеченцев. Им было предписано платить подати оружием, вместо денег. Предполагая, что русские хотят их обезоружить затем, чтобы потом истребить, чеченцы явно возмутились, и Шамиль отлично воспользовался их движением» .
Российские власти на Кавказе сами были виноваты в том, что даже слухи о рекрутчине или об «отдаче в солдаты» вызывали волнения среди горцев. Власти своими действиями поддерживали представление горцев о солдатчине как о наказании. Они широко практиковали со времен Ермолова отдачу в солдаты за проступки, совершенные самим человеком, и за провинности целых обществ, членом которых он являлся. В период Кавказской войны распределение пленных горцев, а также аманатов-заложников (в том числе несовершеннолетних) по воинским частям было обычной практикой, особенно в 40-50-е годы Х1Х в. Слухи о рекрутчине постоянно распускали и лица, враждебно настроенные к России – от турецких эмиссаров до беглых поляков и мюридов Шамиля.
Неприемлемой для большинства северокавказских горцев была и идея о казачьей форме службы. В казаки записывались только осетины, часть кабардинцев и лица, покинувшие свои аулы под давлением обстоятельств. В годы Кавказской войны казаки были ударной силой российской армии и потому имели соответствующее отношение со стороны горцев. И поэтому делавшиеся российскими властями время от времени попытки перевести горцев в положение казаков встречали у них абсолютное неприятие.
Известная склонность горцев к ратному делу во многом объяснялась тем, что в здешних условиях ценность индивидуальной жизни для самой личности уступала ключевым ценностям своего социума, ценность мужчины определялась почти исключительно ценностью его как воина, эффективно выполняющего свой долг. Однако такие жизненные установки оказывались совершенно неприемлемыми для коронной власти, заинтересованной в демилитаризации населения, без чего было невозможно рассчитывать на спокойствие в регионе. Главное же заключалось в том, что правительство видело в независимой воинской культуре Кавказа угрозу государственной монополии на военное дело. И потому стремилось разоружить горцев. Кавказские традиции военного дела были неразрывно связаны с местной социальной организацией, являлись порождением и неотъемлемой составной частью их быта. Поэтому всякое изменение в правилах набора в войско, экипировки, организации частей и т.д. воспринималось как покушение на важнейшие основы быта. Рекрутчина на Кавказе была совершенно неприемлема, равно как и введение всеобщей воинской обязанности. Горцы воспринимали все это как форму колониального подчинения и покушение на их личную свободу .
Итак, к началу 40-х годов Х1Х века Чечня была объята всеобщим недовольством, порожденным действиями российских колониальных властей. И не случайно, что Шамиль, разбитый царскими войсками под Ахульго в 1839 г., переезжает в Чечню, в ичкеринское селение Беной. Из Беноя (Ичкерии) Шамиль, по инициативе Ташу-Хаджи, переезжает в более спокойный район, недоступный тогда царским войскам – в Шатойское общество. Здесь он развернул бурную агитационную работу, призывая чеченцев принять шариат и примкнуть к газавату – борьбе с царской властью. Чеченцы, крайне возмущенные политикой генерала Пулло, решили поднять восстание против России. «Зима 1839 года прошла хуже нежели в бездействии, потому что генерал Пулло обезоруживал в это время Чечню. Чеченцы, доведенные до крайности, отправили к Шамилю депутацию» .
«Чеченцы, — отмечал Клюгенау, — еще в 1838 г., вследствие притеснений полковника Пулло, стали выказывать сильное неудовольствие; но покорение Ахульго заставило их, как и прочих горцев, на время смириться. Между тем Пулло, произведенный в генералы, все более и более увеличивал свои притеснения, и, наконец, довел чеченцев до того, что они решились обратиться за помощью к Шамилю. В январе 1840 г. послана была к нему депутация с просьбою о принятии Чечни под свое покровительство и с обещанием безусловного ему повиновения и строгого исполнения всех правил шариата; в залог покорности выданы были Шамилю аманаты.
В апреле 1840 г. вся Малая Чечня была в полном возмущении, а в апреле Шамиль уже имел возможность собрать от 5 до 6 тыс. чел., понуждая присоединять к себе и другие общества» .
7-8 марта 1840 г. на съезде чеченского народа в селении Урус-Мартан Шамиль был избран имамом Чечни (став, таким образом, имамом Дагестана и Чечни). Здесь же было принято решение о всеобщем восстании. С этого времени центр народно-освободительного движения на Северо-Восточном Кавказе перемещается в Чечню. Именно здесь происходит окончательное оформление военно-теократического государства Шамиля – Имамата. Не случайно столица имамата находилась в Чечне – сперва в Дарго (до 1845 г.), а затем — в Ведено . Значение Чечни в составе имамата было огромно. М.Н. Покровский писал, что «всего через полтора года» после разгрома под Ахульго «мы встречаем Шамиля полновластным повелителем всего восточного Кавказа, население которого он «слил в один народ, готовый исполнять все его приказания», «прекратив междуусобные брани и родовые неприязни». И вся эта феерическая перемена объяснялась только тем, что в 1840 году в Чечне вновь вспыхнуло восстание, вызванное причинами совершенно аналогичными тем, какие действовали и прежде в подобных случаях, — притеснениями и грабежами русских властей (на этот раз в лице некоего генерала Пулло), — и отпавшие от русского правительства чеченцы признали имама своим государем; что чрезвычайно характерно, его власть тотчас же признал снова и покинувший было его Дагестан. У русского военного начальства был в то время в ходу афоризм: «горы наши, плоскость наша», почему оно и старалось проникнуть со своими экспедициями возможно дальше в глубь Дагестана. Афоризм этот был замечательно верен наоборот: кто владел чеченской плоскостью, тот был хозяином и в горах Дагестана» .
Военно-стратегическое положение Чечни и ее военный потенциал были главными причинами, по которым Шамиль предпочел иметь резиденцию не в родном Дагестане, а в Чечне. Даже в 1845 г., когда Дарго было разрушено российскими войсками, Шамиль не отступил в Дагестан (в Гунибе была приготовлена «запасная» резиденция имама), а предпочел остаться в Ведено, тем самым еще раз продемонстрировав серьезность намерений в отношении Чечни . В Ведено было построено сильное укрепление, названное Дарго-Ведено. Оно представляло собой хорошо укрепленный замок, расположенный в долине среди гор. Территория, на которой находился замок Шамиля, представляла собой большой четырехугольник, окруженный высоким частоколом и рвом. Этот четырехугольник, имевший только одни двойные ворота, заключал в себе внутренний и внешний дворы. Во внутреннем дворе, кроме дома Шамиля, было расположено жилье некоторых должностных лиц и прислуги, здесь также находились хозяйственные постройки. Судебное помещение, государственное казначейство и гостиница тоже входили в этот двор. На внешнем дворе в случае необходимости и во время празднеств собирался народ. Здесь же помещался арсенал и имамская стража. Недалеко от замка находился пороховой погреб, охраняемый муртазеками.
Следует отметить, что с 1839 г. активную деятельность по объединению чеченцев проводил и Ташу-Хаджи, «выдающийся представитель национально-освободительной борьбы горцев Северо-Восточного Кавказа» . (Родился Ташу-Хаджи в конце ХУ111 в. в центре кумыкской земли – селении Эндери (Андреево). В 1831 г. стал андреевским муллой. Совершил паломничество в Мекку и к его имени прибавился титул «хаджи». В Эндери Ташу-Хаджи установил связи с чеченцами, пасшими свои стада на кумыкских пастбищах, приходившими в Эндери и для торговых дел, и за советом к мулле. Ташу-Хаджи был соратником первого имама Гази-Мухаммеда, хранившим после его гибели (1832 год) знамя «священной войны». После некоторых колебаний он примкнул ко второму имаму Гамзат-беку, но действовал самостоятельно в Чечне, призывая чеченцев к восстанию против царских войск. После смерти Гамзат-бека он стал одним из претендентов на пост имама. В дальнейшем он был сподвижником Шамиля и, несмотря на ряд существенных разногласий, почитал его как имама и выполнял его поручения. Деятельность Ташу-Хаджи, в основном, проходила в Чечне, где он фактически выступал в роли имама . Большой интерес представляет его воззвание 1834 года: «Во имя Аллаха, всевышнего Творца.
От уповающего на Аллаха всевышнего Хаджи-Ташева, (от того) кто оставил ради Аллаха земные блага, и в угоду ему – свою семью и родичей, ко всем мусульманам, сообществу единобожников, более того, и к последователям тариката Мухаммеда и шариата посланника и ко всем тем, кто противится и противодействует шариату Избранного и не приемлет образа жизни благочестивых, которые поступают как «те, кто внимает сказанному и следует лучшему из него» и кто принял ислам верой для себя. Аминь.
А затем – наша жизнь прошла в невежестве, греховных поступках (с употреблением) опьяняющих напитков и курением табака, в своеволии и жестокосердии, и в нашей слепоте касательно истинного, правильного пути.
А теперь каждому из нас необходимо чистосердечно покаяться перед Аллахом. Откажитесь же без промедления и сожаления от опьяняющих напитков… Соблюдайте высокочтимый шариат Мухаммеда, оберегайте его от мерзких обычаев, чтобы в судный день не сожалеть больше о мерзких делах. Поручите все ваши дела без исключения шариату Мухаммеда, да благословит его и приветствует его Аллах, включая тяжбы по поводу убийства, ранения и всех других правовых вопросов. Сказал Всевышний: «Те, кто не судит по тому, что ниспослал Аллах, они – нечестивые безбожники и притеснители».
Вплоть до сего дня мы воевали (вместе) с войсками против неверных. Мы разгромили их войска, взяли в плен их мужчин, забрали их одежды и разное оружие: мы захватили их имущество и были довольны Аллахом за его помощь нам против наших врагов.
А теперь настало время вернуться в вилайет нашего великого имама Гамзата и в места (обитания) аварцев, чтобы исполнить для них то, что (установлено) в благородном шариате и в «Книге» всевышнего Аллаха. Мы прочитаем молитву над его могилой и могилами других, которые нарушали истинный шариат и поступали вопреки «Книге» Аллаха.
Клянусь Аллахом, еще и еще (раз) клянусь Аллахом, без сомнения, это дело поистине правое. И мы прибудем, если будет угодно Аллаху всевышнему, с вооруженными ополчениями и сильными подкреплениями, против которых (никто) не устоит, — кончено – в полнолуние (месяца) джумада-л-ахир. И мир. Истинно так».
Комментируя данное воззвание, А.Б. Закс пишет: «…Воззвание написано не ранее 1834 г., поскольку в нем имеется призыв совершить молитву над могилой имама Гамзата. Смерть имама открыла перед Ташев-Хаджи большие возможности. Имам должен быть замещен, а Ташев-Хаджи не без основания мог считать себя будущим имамом.
О том, что в борьбе за имамство выше всех стояли два соперника – Шамиль и Ташев-Хаджи – отмечает и ряд русских источников. Сам факт именного воззвания, право на которое имел лишь имам или крупный деятель имамата, говорит о Ташев-Хаджи как о претенденте на этот пост. В воззвании в общих чертах, иногда завуалированно своеобразными оборотами речи и цитатами из Корана, намечена программа действий Ташев-Хаджи. Он обращается и к правоверным мусульманам, и к тем, кто противится шариату, пытаясь таким образом приобрести наиболее широкую аудиторию. Далее он выдвигает основные пункты своей программы. Прежде всего, это борьба с адатами (обычное право), в первую очередь, с кровной местью, приносившей громадный ущерб населению, мешавшей объединению местных общин. Много места уделяется вопросам нравственного усовершенствования, борьбе с «мерзостными обычаями» (пьянство, курение табака и т.п.).
Свою программу Ташев-Хаджи собирался внедрять отнюдь не мирным путем. Он не случайно сообщает об успехах в борьбе с царскими войсками, многочисленными и хорошо вооруженными. И как бы походя намекает на возможность материальных выгод от походов. Вместе с тем всю силу своих отрядов он готов обрушить на местных жителей, если они будут «отступниками», а не защитниками имамата и, отметим особо, если не совершат молитву над могилой Гамзата, т.е. не будут уважать поставленных Аллахом имамов.
В воззвании указывается на необходимость действовать «без промедления», чтобы срочно утвердиться в качестве претендента на пост имама.
Все это приводит к выводу, что воззвание 1834 г. является одной из форм «предвыборной агитации». В нем Ташев-Хаджи проявил себя как имеющий шансы на победу соперник Шамиля» .
Ташу-Хаджи в конце 1830-х годов «производил переговоры с чеченцами, привлек значительное число их на свою сторону, заключив даже тайный союз с многими старшинами из аулов…» и фактически объединил всех горцев, обитающих между Акташем и Аргуном . Генерал-лейтенант Ф. К. Клюки фон Клюгенау, писал: «Ташов-хаджи, по возращении из Игали (Дагестана) в Чечню (в 1838 г. – Г.Ш., Т.Р.), не предпринимал наступательных действий. Он ограничивался только распространением шариата и привлечением на свою сторону возможно большего числа чеченцев. Ревностнейшими его помощниками были: Уди-мулла и Саид-кадий. Однако чеченцы, живущие на плоскости, неохотно повиновались его внушениям, и Ташов-хаджи успел взять аманатов, в знак принятия шариата, только из нескольких незначительных деревень на плоскости. Зато горная Чечня и деревни, прилежащие к подножиям хребтов, усердно ему повиновались и исполняли все его приказания; с особенным успехом Ташов-хаджи распространял свое влияние на жителей Аргунского ущелья» . По мнению некоторых авторов Х1Х в., «Ташов-Хаджи превосходил Шамиля в предприимчивости и твердости характера, имел большое влияние на чеченцев и пользовался полным их уважением» .
С самого начала своей деятельности Ташу-Хаджи стремился объединить разрозненные чеченские общины, понимая, что без этого невозможно противостоять наступлению царизма. Эта его деятельность развертывалась в трех направлениях: пропаганда шариата, организация местного управления, создание народного ополчения. Разъезжая по селениям, он выступал на собраниях, обращался с воззваниями, уговаривал, требовал принятия шариата, угрожал оружием. Он направил в Большую Чечню и Ичкерию двух бывших претендентов на имамство – лиц, уважаемых чеченцами. Так возникал прототип будущих наибов – представителей имама. По отношению к глубинным горным районам Ташу-Хаджи держался осторожно, стремясь не нарушить старинных обычаев. В стихийные набеги на Кавказскую линию он пытался внести организованность. Каждый дом должен был дать в ополчение по человеку. В каждом районе, перешедшем на сторону Ташу-Хаджи, создавалось укрепление, служившее центром сбора ополченцев. Одно из центральных укреплений – Ахмет-кала, было устроено невдалеке от селения Саясан. Оттуда можно было бросать силы на Сунженский отрезок Кавказской линии и на Кумыкскую плоскость, поддерживать связь с горной Чечней. Отсюда посылались распоряжения, вокруг него собиралось чеченское ополчение. Это укрепление казалось неприступным. К нему вела лишь тайная лесная тропа, вокруг был вырублен весь лес, по краю порубки шли завалы из огромных бревен. Здесь же были возведены башни. Центральная башня служила одновременно жильем для нескольких десятков мюридов – дружины Ташу-Хаджи: при себе он постоянно держал отряд преданных ему мюридов . Однако среди горцев нашлись предатели, которые указали путь к укреплению Ахмет-кала. Оно было уничтожено отрядом генерала П.Х. Граббе. После этого Ташу-Хаджи поселился в центре горной Чечни, в селении Беной.
Ташу-Хаджи прекрасно владел тактикой партизанской войны. Он стал одним из главных ее организаторов в Чечне. Ташу-Хаджи казался вездесущим и неуловимым. То его всадники появлялись неподалеку от крепости Грозной, то он налетал на крепость Внезапную на Кумыкской равнине, смелыми рейдами сводя к нулю итоги многочисленных карательных экспедиций.
В отличие от Шамиля, проводившего одинаковую политику в отношении всех частей Имамата, Ташу-Хаджи отстаивал интересы прежде всего Чечни, отодвигая на второй план требования этого горского государства в целом. Собирая ополчение, он часто распускал его затем на сельскохозяйственные работы, основную часть добычи раздавал участникам военных действий, управление центральными районами Чечни поручал людям, связанным с нею происхождением или своей деятельностью, пытался пресечь наполнение Чечни мухаджирами (переселенцами из Дагестана), возражал против раздачи им земель и нарушения прав общинно-родовой собственности. В лице Ташу-Хаджи Шамиль имел постоянного оппонента, проводившего самостоятельную политику. Не случайно Мухаммед Тахир называл его «прямоидущим». В ответ Шамиль не раз смещал Ташу-Хаджи с поста наиба. Против него были настроены и некоторые наибы: он слишком выделялся из их среды. Ташу-Хаджи выпускал от своего имени воззвания к народу; будучи наибом одного из районов Чечни, фактически являлся ее имамом. Имели место случаи активной борьбы наибов с Ташу-Хаджи. Об этом свидетельствует, в частности, его письмо Шамилю примерно от 1840 года. Соблюдая ритуальное восхваление Шамиля как «величайшего из имамов по благочестию и познаниям», «совершеннейшего по разумению и пониманию», он в то же время упоминал «изменение слову и переменчивость», что «не свойственно людям почтенным», и настаивал на возвращении себе наибства, напоминая о своей помощи имаму в трудное время. Ташу-Хаджи просил также «наказать тех, кто оскорблял меня побоями и отобрал имущество» .
Последние упоминания о Ташу-Хаджи как о наибе Шамиля и участнике боевых действий появляются в донесениях кавказского командования в мае 1843 года, а затем вообще исчезают. «Можно думать, что Ташев хаджи в тот период умер или погиб. Устное предание гласит, что он умер «своей смертью» .
Весной 1840 г. Шамиль, после провозглашения его имамом Чечни, развернул здесь чрезвычайную активность. С отрядом восставших чеченцев, численность которого все время возрастала, ведя бои с российскими войсками, он объезжает Малую и Большую Чечню.Уже к концу марта его власть признают оба этих района, Ичкерия, Аух.
Как в свое время Ермолов, Пулло, по приказу командующего Кавказской линией Граббе, в конце 1830-х гг. действовал в Чечне совершенно бездумно, обрушивая репрессии даже на мирных чеченцев, в том числе и на население притеречных районов, которое старалось придерживаться российской ориентации и до 1840 г. не участвовало в вооруженной борьбе против российской власти. Находясь между старой, Терской, и новой, Сунженской укрепленными линиями, притеречные чеченцы понимали, что любое их выступление будет здесь легко подавлено царскими войсками. Поэтому, доведенная до крайности репрессиями Пулло, большая их часть в конце июня 1840 г. покинула места своего обитания и ушла в горы. Таким образом, к началу лета 1840 г. практически вся Чечня оказалась охваченной восстанием против царской власти. Произошло всеобщее восстание. «Приведенная в покорность, но раздраженная, как говорят, несправедливостью и притеснениями командовавшего Сунженской линией ген. Пулло, Чечня…восстала снова» .
В то же время следует отметить, что далеко не все притеречные чеченцы, даже ушедшие (или уведенные) в горы, стремились участвовать в антироссийской борьбе. Архивные источники свидетельствуют, что буквально через несколько месяцев после бегства с Терека они пытались вернуться на свое прежнее место жительства. Уже 5 августа 1840 г. начальник Левого фланга Кавказской линии в рапорте генералу Галафееву писал:
«Я не имею в виду предписание на каких условиях принимать теречных чеченцев, кои теперь уже начали являться из бегов. До получения же этого разрешения я решился дозволить им убрать хлеба на месте прежнего жительства. Может быть, Ваше Превосходительство не одобрит эту меру снисходительности, ибо из распоряжений Ваших я вижу, что Вы дозволили казакам собирать хлеб бежавших жителей. Но я, входя в ближайшее рассмотрение обстоятельств побега надтеречных деревень, нахожу, что не все жители этих деревень должны быть обвиняемы в равной степени. Вот почему: чеченцы надтеречных деревень, пользуясь с давних лет всеми удобствами, доставляемыми им покойной жизнию и плодородными местами, сделались зажиточными и жили в довольстве. Это сделало то, что богатые люди стали отвыкать от обращения с оружием и, как уверяют меня теречные князья, у многих не было оружия, а у других оно находилось в самом неисправном состоянии. Одни только мошенники, не имеющие никакого почти хозяйства, занимались своим оружием. Эти-то люди суть главные виновники побега всех жителей. Им нечего было терять, и потому они надеялись при возмущении поправить свое состояние. Муллы, непримиримые наши враги, соединились с ними и заблаговременно условились с Шамилем последовать за ним при его появлении. Хотя известно было, что Шамиль имеет намерение напасть на теречные деревни, но многие благонамеренные жители не знали об отношениях изменников с Шамилем. Они узнали об этом, когда появился Шамиль. Тогда мошенники взяли его сторону и оружием грозили остальным жителям. Эти несчастные, желая спасти свои семейства, не смели противуречить им и невольно последовали за возмутителями. Шамиль, не доверяя теречным жителям, не дозволил им поселиться в одном месте, а приказал селиться по новым чеченским деревням. Несмотря на это, почти все жители надтеречных деревень живут в лесах и все их имущество уложено на арбы. Я имею сведения, что они тотчас охотно вернутся на место прежнего их жительства, но страшатся, чтобы непокорные не ограбили их по дороге. Входя в столь бедственное положение надтеречных чеченцев, кои понесли уже наказание, лишившись своих домов, имущества, а другие и родных, я бы полагал: простить их этот необдуманный поступок без всякого наказания и дозволить им возвратиться на прежние места жительства. Снисходительность эта послужит нам к скорому приведению к покорности и засунженских чеченцев, но с сих последних надо положить взыскание податей, по примеру прошлых лет, по рублю серебром с каждого двора, за исключением кадий, мулл и бедных стариков и вдов» .
До назначения начальником Левого фланга князя А.И. Барятинского российское командование на Тереке редко проявляло политическую дальновидность и гибкость в отношении чеченцев. Сразу же после бегства надтеречных чеченцев в горы, не разобравшись в причинах этого события, российское командование весьма жестко отреагировало на это: все бежавшие были лишены своей земли и имущества. Командующий войсками на Кавказской линии генерал П.Х. Граббе указывал генералу Галафеву: «До сведения моего дошло, что Ваше Превосходительство предоставили хлеба оставшиеся на полях бежавших надтеречных чеченцев в пользу линейных казаков и дозволили им воспользоваться домами их и всем, что найдут в брошенных деревнях.
Одобряя совершенно эту меру, прошу Вас кроме того объявить, что все бежавшие надтеречные чеченцы навсегда лишились права селиться в оставленных ими местах или владеть землею, доселе им принадлежащею» .
Однако и среди российских военачальников были люди, мыслящие трезво и пытавшиеся действовать в Чечне более гибко. Именно таким был временный командующий войсками на Левом фланге (назначенный вместо Пулло), рапорт которого от 5 августа 1840 г. мы приводили выше.
«…Ловко воспользовавшись неудовольствием на нас чеченцев», Шамиль «весьма скоро успел совершенно восстановить против нас не только всю Большую и Малую Чечню, но и значительную часть мирных чеченцев, издавна поселившихся на левом берегу р. Сунжи. Вслед за тем пристали к нему ичкеринцы, ауховцы и карабулаки. Таким образом, — отмечает Д.И. Романовский, — в 1840 г., менее чем через год после падения Ахульго, Шамиль является во главе народа многочисленного, воинственного, имевшего все средства к упорному сопротивлению. Вообще с 1840 г. судьба Шамиля совершенно изменилась, и постоянные удачи начинают сопутствовать всем его военным действиям» .
2. Включение Чечни в состав теократического государства Шамиля –
Имамата.
С 1840 по 1845 год Шамиль достиг огромной власти и влияния в Чечне и в горном Дагестане. Российская власть, установленная в этих районах за предыдущие 50 лет ценою огромных жертв, была уничтожена и «восстанавливать утраченное предстояло сызнова». Однако «теперь Россия имела дело не с разрозненными племенами, а с государством, в распоряжении которого были тысячи храбрых и фанатичных воинов, послушных воле одного человека» .
В начале 40-х гг. Х1Х в. Шамиль создал объединенное военно-теократическое государство – Имамат, основанное на идейных принципах мюридизма. В его состав вошли земли Аварии, Андии, Салаватии, частично Кумыкии, некоторые территории, населенные лезгинами, даргинцами, лакцами и Чечни (Ичкерия, Большая и Малая Чечня, Чеберлой, Шатой, Майсты, Мялхиста, Терлой и Качкалык). Это была первая удачная попытка государственного объединения горцев Северного Кавказа.
Имамат был разделен на военно-административные районы – наибства, число и размер которых менялись в зависимости от увеличения или уменьшения подвластной территории. Правда, имам неоднократно перекраивал административные границы Чечни, то укрупняя наибства, то дробя их, вплоть до объявления наибством отдельных селений. Главным образом, это было связано с его стремлением контролировать ситуацию в Чечне путем постоянной смены состава в аппарате управления, чтобы не допустить усиления влияния того или иного чеченского наиба в подвластном ему районе. Первоначально Шамиль разделил Чечню на 4 округа: Гехи – под руководством Ахверды-Магома, Шали-Герменчук – под руководством Джават-хана, Мичик – под началом Шуаиб-муллы Центороевского, Аух и его окрестности – под началом Ташу-Хаджи. Позже, после утверждения власти имама в Дагестане, округа были преобразованы в наибства. Число наибств колебалось от 30 до 52, 38 из которых находилось на территории Дагестана и 14 – в Чечне. Во главе их стояли наибы, назначавшиеся Шамилем главным образом из духовных лиц. Первоначально, в 1842 г., территория Чечни была разделена на три наибства: Мичиковское – наиб Шуаиб-мулла Центороевский, Большая Чечня – наиб Иса Гендергеноевский, Малая Чечня – наиб Ахверды-Магома. В 1843 г., после убийства мичиковского наиба Шуаиб-муллы, Шамиль, с целью усиления контроля над неспокойной Чечней, произвел реорганизацию наибств – разукрупнил их и назначил во главе наиболее преданных людей. Наибства Мичиковское и Большая Чечня были разделены каждое на две, а наибство Малая Чечня – на четыре части. В 1845 г. Большая и Малая Чечня с Мичиковским, Качкалыковским и Ичкеринским обществами были разделены на семь наибств. В 1846 г. образовались еще три наибства – Шатоевское, Шубутоевское и Чеберлоевское. В дальнейшем, в зависимости от хода военных действий, число наибств сокращалось. Уже в 1850 г. в Малой Чечне остались два наибства: Гехинское — во главе с Суаиб-муллой и Гойтинское — во главе с Шуаипом, а в Большой Чечне – три: Аргунское во главе с Талхигом Шалинским, Сунженское (наиб Тарам) и Мичиковское (наиб Геха). Некоторые крупные и стратегически важные селения имели своих наибов. Каждое наибство, в свою очередь, делилось на округа (махали), которые управлялись мазунами. В обязанности мазуна входила заготовка провианта и сбор вооруженных отрядов горцев. Округ включал в себя несколько селений. Местная власть находилась в руках выборных старшин, в обязанности которых входило исполнение всех распоряжений наибов и мазунов по аулу, селу, созыв народного схода, сбор податей, мобилизация населения и т.п. В период своего расцвета территория имамата включала в себя значительную часть Северо-Восточного Кавказа, на которой проживало около 1 млн. человек . К.И. Прушановский констатировал в 1841 г., что Шамиль «сливает в один народ племена Дагестана и Чечни» .
Наибы наделялись правами неограниченной административной, военной и судебной власти. Они собирали налоги, формировали ополчения, возглавляли защиту наибства от царских войск, наблюдали за исполнением шариата, ведали судом и расправой, рассматривали жалобы и расследовали нарушения. Однако во второй половине 40-х годов Х1Х в. некоторые наибы стали так злоупотреблять полнотой власти и это вызвало такое недовольство в массах, что имам передал судебные функции из рук наибов в руки специально назначавшихся судей – муфтиев и кадиев . Наибы, в свою очередь, подчинялись мудиру, руководителю области, провинции. В целях контроля за деятельностью должностных лиц к ним негласно приставлялись специальные комиссары – мухтасибы- нечто вроде тайной политической полиции. Этих людей отбирал сам имам, они пользовались его полным доверием. Мухтасибы доносили о служебных злоупотреблениях на местах. «Таким образом, воинственные племена восточной части Кавказских гор, различные и по происхождению, и по языку, разделенные между собой вековой враждой, при помощи мюридизма и благодаря высоким дарованиям Шамиля, соединились в один народ, подчиненный его власти. В последнее время восточные горцы, можно сказать, представляли уже один военный стан, готовый по первому мановению своего повелителя устремиться туда, куда он укажет» .
В период народно-освободительной борьбы горцев в 30-50-е гг. Х1Х в. из Чечни выдвинулось немало религиозных деятелей, талантливых государственных руководителей и военачальников – Ташу-Хаджи Саясановский, Шуаиб-мулла Мичиковский, Уллубий Ауховский, Талхиг Шалинский, Байсангур Беноевский, Джават-хан Шатоевский, Алдым Аккинский, Иса Гендергеноевский, Юсуф-хаджи Сафаров, Суаип-мулла Эрсеноевский, Бато Шамурзаев, Сулейман-Эфенди Мустафинов, Умма Дуев, Гойтемир, Дуба, Саадулла, Атабай и др. За мужество и отвагу Байсангур Беноевский и Умма Дуев были удостоены Шамилем генеральских чинов (мудиров).
Байсангур Беноевский. Наиб Шамиля с 1839 г. «Таш адам Байсангур» — «Человек-камень Байсангур», — называл его имам Шамиль. Образец мужества, неукротимости и несгибаемой воли. Рыцарь свободы. В боях потерял один глаз, одну руку и одну ногу. Чтобы он мог сражаться, его привязывали к седлу коня. До последнего был с Шамилем. Не захотел сдаться вместе с Шамилем в Гунибе, вырвался из окружения царских войск и ушел в Ичкерию. В 1860 году поднял восстание в Ичкерии. Раненый, попал в плен и был приговорен к казни через повешение. В 1861 г. был казнен в Хасав-Юрте в возрасте 67 лет. Похоронен в Кешен-Аухе.
Умма Дуев из Зумсоя. Шамиль называл его «моя правая рука, считающая у себя силу в половину моей армии». Царские офицеры называли Умму «старым мудрым волком». После окончания Кавказской войны был одним из руководителей восстания 1860-1861 годов в Аргунском ущелье. Попал в плен после подавления восстания, был сослан. После возвращения из ссылки, в 1877 г. вместе со своими соратниками опять поднимает восстание. Казнен вместе с сыном и другими руководителями восстания в Грозном.
Атаби-мулла Зумсоевский. Наиб Шамиля в Харсеное. Один из самых образованных людей имамата. В 1860-1861 гг. был одним из руководителей восстания в Аргунском ущелье. В 1861 г. был сослан в Россию. Автор арабоязычных трудов и хроники Кавказской войны (утеряны или уничтожены в годы депортации чеченцев в Среднюю Азию и Казахстан).
Ташу-Хаджи. По одним сведениям, это – кумык из селения Эндери. По другим – он родился в чеченском селении на Мичике. По третьим – он из чеченской части селения Эндери. Но безусловный факт – начало его бурной деятельности связано именно с Эндери. Основная его деятельность вплоть до смерти связана с Чечней. Именно он утверждал шариат среди ичкеринских чеченцев. У него были весьма сложные взаимоотношения с Шамилем. Ташу-Хаджи был его единомышленником в религиозных вопросах и опорой в ходе освободительной борьбы, но вместе и оппонентом при решении политических и экономических проблем, не раз заставлявшим Шамиля корректировать некоторые непопулярные в народе мероприятия. Он — один из руководителей народно-освободительного движения горцев Чечни и Дагестана. С 1834 г. – руководитель повстанцев Чечни. Наиб Шамиля в Аухе в 1839 г.
Ахверди Магома из аварского села Хунзах. Армянин по происхождению, ближайший соратник и друг Шамиля. Наиб Малой Чечни. Прославился среди чеченцев своей храбростью, мужеством, благородством и умом. Погиб в 1843 г. Похоронен в Гуш-Корте близ Шатоя.
Шоаип-мулла Центороевский. Мичиковский наиб. Один из трех старших наибов, составивших центральное правительство Имамата (Кибит-Магома, Ахверди-Магома и Шоаип-мулла). Талантливый и умный администратор, блестящий полководец Имамата. Организатор крупного поражения царских войск в Ичкерии в 1842 г. Убит в марте 1844 г. своими родичами, похоронен в Центорое.
Ахмад Автуринский. С 1846 г. – наиб Шамиля в Большой Чечне. Прославился храбростью, благородством и добротой. Погиб в 1852 г. у крепости Грозная. Похоронен в Автурах.
Лачинилуа. Аварец, наиб Шамиля в Чеберлое. Просветитель. Создал аварский и чеченский алфавит на арабской графике.
Дмитрий Алпатов, казак из станицы Наурской. Борец против социальной несправедливости. Один из храбрейших предводителей партизанских отрядов Чечни, действовавших против царских колонизаторов. Схвачен и казнен на кургане, названным в его честь Алпатовским .
Далеко не все наибы отличались честностью. Они не получали содержания из казны государства и должны были пользоваться частью государственных налогов. В результате они часто злоупотребляли властью для личного обогащения, пытались использовать труд подвластных, устанавливали различные поборы, утаивали налоги и т.д. Отдельные наибы наживали немалые по тому времени состояния, несмотря на все попытки Шамиля ограничить их произвол и казнокрадство (он сурово наказывал за все это). Так, после смерти наиба Шуаиб-муллы обнаружилось, что он оставил наследство в 4 тыс. баранов, 500 голов крупного рогатого скота, 30 тыс. руб. серебром и т.д. Наибы постепенно становились и крупными землевладельцами: они либо захватывали общинные земли, либо их дарил сам Шамиль, как, например, наибу Уме Дуеву . «Они (наибы. – Авт.) жили себе зажиточно, помещиками, — отмечал Н.А. Волконский, — имели обширное хозяйство, хутора, иногда целые аулы, населенные их батраками, ели, пили вдоволь, обирали народ безнаказанно и немилосердно, интриговали друг против друга, местничались между собою, надували, когда им было угодно, самого имама. К числу таких лиц принадлежали … Гамзат, Батий Шамурзов, Эски, Гехи, Батока и, наконец, во главе их всех, и Талгик. Насколько это могло нравиться народу, всегда считавшему себя вольным – понять нетрудно» .
Недовольство чеченского населения вызывало и назначение Шамилем неугодных населению наибов. Привыкшие к неограниченной свободе и только вступившие в стадию феодального развития, чеченцы плохо повиновались Шамилю. А.Н. Лукирский полагает, что жесткое стремление Шамиля построить структуру стройного государства и включить в него на общих основаниях Чечню вызывало внутреннее отторжение у чеченцев, признававших власть Шамиля только как противовес еще более чуждой власти России. Поэтому, на первых порах, имаму, чтобы держать чеченцев под своей властью, приходилось назначать наибами выходцев из Дагестана. Но это вызывало повсеместное недовольство у чеченцев, особенно у их старшин и Шамиль был вынужден в большинстве случаев назначать наибами в Чечне самих чеченцев. Имам очень быстро (уже к 1842 г.) понял, что у чеченцев существует стойкая «аллергия» на инонациональных правителей, возникшая у них в результате назначения к ним российскими властями с ХУ11 в. кабардинских и дагестанских феодалов, которых местное население справедливо рассматривало как ставленников царизма. Поэтому Шамиль назначал на наибские должности в Чечне в основном чеченцев. «…Но в сем последнем случае он предоставлял наибам –чеченцам большие права, льготы и смотрел сквозь пальцы на их деяния ». Мудрый Шамиль. Он понимал, что надо учитывать менталитет, психологию и уровень общественно-экономического устройства чеченцев. (Чего не хотели понимать российские правители Чечни разных времен). Учитывая значимость Чечни для своего государства (без Чечни нет Иматата), имам был вынужден позволять чеченским наибам многое из того, что он не прощал и не позволял дагестанским наибам. Н.А. Смирнов отмечал, что «со многими наибами имам вынужден был считаться из чисто политических соображений и поддерживать их» . М. Гаммер пишет, что недовольство наибами чеченцы стали выражать очень рано. Еще в 1840 г. они открыто порицали назначение Джават-хана и отказывались ему подчиняться. Даже Ахверди-Магоме (весьма уважаемому в Дагестане и в Чечне за его храбрость) непросто было добиться от чеченцев послушания. А были случаи, когда их неприязнь доходила до крайности. Так, в 1840 г. был убит Булат-мирза, преемник наиба Ташу-Хаджи. В январе 1844 г. в Центорое был убит наиб Шуаиб. Шамиль отреагировал быстро и жестоко. Он подверг казни всех жителей аула за то, что те не предотвратили убийство. Наказаны были и жители соседних селений: за то, что они не схватили убийц, когда те бежали с места события. Эффект этой акции устрашения был поразительным. До 1857 г. никто уже не смел выступать против назначенных Шамилем наибов .
Главой государства –Имамата- был имам Шамиль. Именно ему принадлежала высшая законодательная и исполнительная власть. Имам – духовный вождь мусульман и лишь как таковой является вождем светским, главнокомандующим в войне за независимость, главой в мусульманском государстве. «Весь непокорный Дагестан и вся Чечня повинуется ныне Шамилю как имаму своему, как верховному правителю в борьбе с неверными. Таким образом, он в лице своем соединил всю духовную, административную и военную власть», — сообщал один из документов 1840-х годов . Имам осуществлял государственную власть, управление и правосудие лично или через соответствующих должностных лиц. В качестве главы государства Шамиль руководил деятельностью наибов и мудиров, других должностных лиц, был главнокомандующим, назначал и освобождал высших должностных лиц, издавал законы, утверждал смертные приговоры, вынесенные наибами. Большинство наибов Шамиля были корыстолюбивы, но этого нельзя сказать о самом имаме. Это отмечают практически все авторы Х1Х в. Да, диктатор. Железной рукой устанавливал свою власть (вряд ли по-другому и можно было чего-либо добиться в свободолюбивой стихии горцев). Но при этом подчеркивают, что «Шамиль никогда не был корыстолюбив, а напротив, всегда отличался щедростью, и нет сомнения, конечно, своей щедростью он успел привязать к себе многих горцев. Доказательством отсутствия корыстолюбия в Шамиле может служить то обстоятельство, что когда он был взят в плен, то, несмотря на 25-летнее имамство, все его богатство оказалось состоявшим из самой ничтожной суммы» .
В начале 40-х гг. Х1Х в. Шамиль создает и все необходимые атрибуты государства, которых горцы никогда не знали: диван-ханэ – постоянно функционирующий центральный орган управления — «верховный совет, состоящий …из заслуженных наибов и старших лиц духовного звания» , государственную казну, армию, местные органы управления, налоговую систему. Основным источником поступления в государственную казну являлся закят – подушная подать натурой и деньгами. Она взималась в размере 12% с хлеба, 1% со скота и 2% с денежного дохода. Н.И. Покровский считал, что «налоговая система державы Шамиля в основном была построена на эксплуатации Чечни или, вернее, чеченского крестьянства. Дагестанец-скотовод или садовод платит несравненно меньше чеченца-хлебопашца. Чечня, традиционно являвшаяся житницей Дагестана, дает главную часть налогов имамата Шамиля» . М.Н. Покровский (оставивший по себе не совсем хорошую память в ученой среде, но чью эрудицию и незаурядный ум историка никто не может отрицать) также отмечал, что анализ источников налоговых поступлений в казну Шамиля «дает нам ответ на вопрос: кто в действительности содержал государство Шамиля и оплачивал расходы «священной войны?». Это не мог быть Дагестан, который никогда не в состоянии был прокормиться своим хлебом. Это могла быть только житница и самого Дагестана, и всего восточного, а отчасти и западного – Кавказа: Чечня» . Кроме того, в государственную казну имамата поступала установленная часть военной добычи, выморочное имущество и собственность мечетей, а также различные штрафы.
Была учреждена и государственная почта – для своевременной доставки распоряжений имама к наибам и другим должностным лицам на местах. Почтальон-гонец в любом ауле мог предъявить бумагу, выданную имамом или наибом, по которой он имел право на получение свежего коня, проводника, питания и ночлега.
Много внимания Шамиль уделял военному устройству имамата. В сложных условиях горской независимости он сумел создать довольно эффективную военную машину. Его армия делилась на две части: постоянные войска и народное ополчение. Постоянные войска (около 15-20 тыс. человек, находящихся на содержании населения), формировались путем рекрутского набора. Каждые 10 дворов должны были выставить одного конного бойца – муртагезета. Население обязано было вести его домашнее хозяйство – обрабатывать поля, снимать посевы, косить сено. Народное ополчение созывалось по мере необходимости – для отражения наступления российских войск, для крупных наступательных операций. Все мужчины от 16 до 60 лет считались военнообязанными. Они должны были на свои средства приобрести ружье, пистолет, шашку, а состоятельные — и лошадь. Идя в поход, ополченец обязан был запастись продовольствием. Армия и ополчение имели четкие подразделения: тысячи, пятисотни и сотни. В Дагестане и в Чечне было налажено производство пороха (в Ведено, Унцукуле и Гунибе из добываемой в горах серы и селитры), огнестрельного и холодного оружия. В Ведено был построен также литейный завод, на котором беглые русские солдаты наладили изготовление пушек из меди и железа. Правда, порох получался далеко не лучшего качества, а пушки были «дурно сделаны и часто разрывались» .
В военной системе Шамиля определенное место занимали и беглые солдаты – русские, украинцы, поляки. На территории Имамата их было довольно много. Только в Ведено – около тысячи человек. (Интересно, почему русские солдаты бежали к горцам – к «дикарям», «хищникам» и пр., которые, к тому же, якобы, ненавидели русских? Вопрос для размышлений к «кавказофобам»). Специальным распоряжением имама беглые солдаты были ограждены от притеснений и имели все права наряду с жителями Имамата. В 1840 г. Шамиль издал специальное распоряжение своим наибам: «Знайте, что люди, которые перебежали к вам от русских, являются верными нам, и вы поверьте им. Эти люди являются нашими чистосердечными друзьями. Создайте им все условия и возможности к жизни» .
Помимо солдат в государстве горцев находились беглые казаки и раскольники. Часть беглых принимала ислам, обзаводилась семьями; остальные же могли свободно исповедывать свою религию, а в «русской слободке» — близ Ведено была построена даже церковь.
В функции совета (диван-ханэ), кроме решения наиболее важных вопросов страны (управления, военной организации, хозяйственных мероприятий и т.п.), входил и суд. На суде разбирались все спорные вопросы и жалобы, поступившие через наиба или прямо от горца. В чрезвычайных случаях, требующих особенно внимательного обсуждения и тесно связанных с общими интересами страны, Шамиль созывал собрания, куда приглашались, кроме наибов и высшего духовенства, и депутации от горских обществ (например, Даргинские съезды в 1841, 1842 и в 1845 гг.).
Вся система и деятельность имамата были основаны на принципах ислама и шариата. Тем не менее, Шамиль разработал и свои законы – низамы. Всего Шамилем было издано 14 низамов по различным отраслям права: государственному, уголовному, гражданскому, уголовно-процессиональному, семейному, финансовому и т.д. Многие нормы права имели прогрессивное значение, представляли собой шаг вперед по сравнению с нормами шариата и адата . «Население гор переродилось, — отмечал Р.А. Фадеев. – Повелевая всем и всеми беспрекословно, мюридизм заменил скудость своих средств энергией и в диких горах, целые тысячелетия отвергавших всякое гражданское устройство, создал общественную казну, провиантские магазины, пороховые заводы, артиллерию, крепости. Вместо отдельных обществ без связи и порядка нас встретила в горах сплошная масса, отражавшая каждый удар общим усилием» .
Имамат Шамиля был порождением Кавказской войны и потому его главным и основным назначением была борьба с царизмом и отстаивание независимости горцев. Организационное оформление этого государства происходило в условиях постоянных военных действий между российскими войсками, их горскими союзниками, с одной стороны, и восставшими горцами- с другой. В целом формирование горского государства (в составе Чечни и Дагестана) закончилось к 1843 году.
Несомненно, в создании теократического государства горцев большая заслуга принадлежит самому Шамилю, как идеологу, государственному деятелю и политику. Автор Х1Х века писал об этом так: «Дело, сделанное Шамилем, поистине сказочное, и самая личность его – тоже сказочная в своем роде. Только железная воля и особенный гений народного вождя могли хотя временно сплотить в одно целое бесконечную, от века укоренившуюся рознь неисчислимых племен кавказских горцев, где одна деревня говорит одним языком, а другая – другим, где в одном ущелье господствует один адат, а рядом с ним, в соседстве 5-10 верст, другой.
Шамиль едва не создал одного кавказского царства из Дагестана, Чечни, черкесов, кабардинцев, осетин, едва не обратил в одну неприступную и недоступную твердыню и западный, и восточный хребет Кавказских гор…».
Безусловно, объединение горцев Дагестана и Чечни в составе Имамата Шамиля во много раз увеличило их возможности и способности защищать свою свободу. Но тут есть и другой интересный момент, на который указывает В.В. Лапин: «…Можно предположить, что складывание имамата Шамиля позволило русскому командованию найти ранее не существовавшую точку приложения силы. Структуры, созданные Шамилем на подконтрольной ему территории, привели, по существу, к созданию исламского государства, подняли боеспособность горских ополчений на более высокий уровень, скоординировали выступления горцев на различных «фронтах» и сделали задачи, стоявшие перед Кавказским корпусом, более сложными, но одновременно – решаемыми, что ранее было совсем не очевидно» .
Как известно, некоторые чеченские селения и общества не признавали власти Шамиля. Так, уже в 1841 г. из-под его контроля вышло население по Тереку и Сунже. Те самые жители, которые в 1840 г. по призыву Шамиля покинули свои селения. До 1843 г. власть имама не признавало чеберлоевское общество (ее пришлось устанавливать здесь силой). В конце 50-х годов Х1Х в. целый ряд селений сам уходил из-под власти Шамиля. На основании этих фактов некоторые кавказоведы приходят к выводу, что чеченское общество и в середине Х1Х в. «оставалось обществом эгалитарных отношений» , и «чеченцы в силу своего специфического общественного развития не воспринимали саму суть теократического правления имама», а «отсутствие у чеченцев готовности к государственному устройству под единым началом имама, нежелание выплачивать налоги и нести воинскую повинность приводили к отторжению некоторой части чеченцев от Шамиля, а, следовательно, и от общей борьбы» . По нашему мнению, эти суждения более чем спорны. Отдельные чеченские общества не признавали власти Шамиля не в силу своей отсталости, а потому, что не хотели в принципе признавать какую-либо власть над собой. В мировой истории много примеров, когда отдельные племена и даже феодальные образования противились включению их в состав единого государства, централизаторским устремлениям. Это наблюдается на Аравийском полуострове в У11 в. при создании раннефеодального арабского государства, у монголов в Х111 в, в средневековой Японии, Западной Европе, в России в период создания централизованного государства. Вспомним борьбу Московского княжества с Новгородом, Тверью, Рязанью и т.д. Во всех этих случаях приходилось применять силу, чтобы включить отдельные племена или феодальные образования в состав централизованного государства. Но ведь Новгород или феодальные княжества Японии были против централизаторских устремлений не в силу своей отсталости. Они пытались сохранить свою самостоятельность. Из этих же соображений исходили и те чеченские общества, которые не хотели быть в составе Имамата Шамиля. Восстания же некоторых чеченских обществ и селений против имаматской власти во второй половине 50-х годов Х1Х в. были явлениями иного характера – они были уже порождены наибским произволом и были ответом на установление диктатуры Шамиля.
3. Военные действия в Чечне в первой половине 1840-х годов.
Российское командование в начале 1840-х гг. оказалось неспособным верно оценить резко изменившуюся военно-политическую ситуацию на Северо-Восточном Кавказе и, соответствующим образом, выработать новую тактику военных и политических действий. Оно, по-прежнему, продолжало следовать тактике отдельных набегов и экспедиций, надеясь одним решительным ударом покончить с сопротивлением горцев и с Имаматом Шамиля. В результате имам в первой половине 40-х годов Х1Х в. нанес российским войскам ряд серьезных поражений, наиболее заметные среди которых – в Ичкеринской операции 1842 г. и во время Даргинской экспедиции в 1845 г. «Неудачная экспедиция в Ичкерию генерала Граббе в 1842 году имела ту же цель и тот же характер, как и в 1845 году экспедиция в Дарго, — писал В.А. Гейман, — …обе стоили огромных потерь и не принесли никаких результатов» .
В начале 1842 г. российское командование решило одновременно разгромить Ичкерию и Андию. Предполагалось, что российские войска захватят столицу Имамата Дарго, а оттуда пойдут на Андию и Гумбет (Воронцов в 1845 г. пойдет из Андии на Дарго). Для этой цели генерал Граббе собрал огромный по тем временам отряд- 10 тыс. штыков (12 батальонов, 24 орудия, 3,5 сотни казаков). 30 мая 1842 г. эти войска из Герзель-аула «двинулись вверх по левому берегу Аксая, с огромным обозом, нагруженным продовольствием и боевыми запасами, донельзя замедлявшим и стеснявшим движение отряда» . Поход заранее был обречен на неудачу, так как весной-осенью чеченцев очень трудно было победить в их густых, дремучих лесах. В первые два дня русским войскам противостоял лишь небольшой отряд горцев под руководством наиба Шуаиб-муллы. Однако «весть о вторжении русских быстро распространилась в горах и на помощь ичкеринцам» очень скоро пришли жители Большой Чечни, ауховцы, андийцы и гумбетовцы и уже к 1 июня войска П.Х. Граббе были полностью окружены. (В 1850-е годы в Чечне уже не будет такой реакции у населения на появление русских войск в тех или иных районах страны). В шестидневном бою в ичкеринских лесах генерал Граббе («человек с большой энергией, рыцарской храбрости, решительный и предприимчивый, но, как оказалось на самом деле, мало знакомый с местностью, на которой ему пришлось действовать, и пренебрегший тем неприятелем, с которым ему пришлось иметь дело» ) потерпел сокрушительное поражение. Вот как описывал события этого похода М. Ольшевский: 1 июня «со всех сторон кипел бой; в особенности он был упорен и кровопролитен в авангарде и в правом прикрытии, где кабардинцам (солдатам Кабардинского полка. – Г.Ш., Т.Р.) пришлось брать многие завалы; один же из них, устроенный на урочище Кажалыке, был завален нашими и неприятельскими трупами. Потеря с нашей стороны была огромна: она простиралась до шестисот человек убитых и раненых. Сверх того, сильно пострадала артиллерия в материальном отношении; а под орудиями много было перебито лошадей. Между тем до Дарго едва была пройдена половина пути, а местность становилась все гористее и пересеченнее. Чего стоил бы один переход через крутой и глубокий овраг перед Шуани?». В этих условиях Граббе принял единственно верное решение – отступать. «2-го июня отряд предпринял обратное движение посреди страшного боя, кипевшего со всех сторон, особенно же кровопролитного и упорного в арьергарде, где и в этот день, как и в предыдущий, был героем Лабынцев… Неприятель, пользуясь общим замешательством, успел было захватить шесть орудий, но подполковник Траскин со своими кабардинцами отбил их обратно и пал, пораженный несколькими пулями.
Этот день был самым ужасным: дорога загромождалась трупами людей, лошадей и изломанными повозками; неприятель наседал с неистовством; все части расстроились от потери своих начальников. Решено было стянуть войска в боевой порядок и ждать приближения ночи, когда неприятель по обыкновению расходился на ночлег по ближайшим аулам и хуторам.
Как только смеркалось, отряд, побросав все тяжести, в глубокой тишине начал продолжать отступление. С наступлением дня, хотя бой возобновился, но он уже не был так упорен и кровопролитен, как накануне.
4 июня отряд, совершенно расстроенный и деморализованный, начиная со своего гордого главного начальника…, расположился уныло под стенами Герзель-аула, из которого он выступил торжественно и победоносно пять дней тому назад» .
По официальным данным, отряд Граббе потерял убитыми и ранеными около 2 тыс. человек, в том числе двух человек из высшего командного состава и 64 – из среднего звена. Н.Н. Баратов, участник этой экспедиции, отмечал, что Ичкеринская экспедиция «осталась навсегда темным пятном в боевой Кавказской летописи» . М. Ольшевский назвал Ичкеринский поход Граббе «кровавой катастрофой», которая «возвеличила славу нашего противника» . И действительно, эта победа горцев еще более укрепила позиции Шамиля в Чечне и в Дагестане («все горы торжествовали столь огромное и небывалое до того в летописях Кавказа поражение»). «Таким образом, несмотря на огромные средства, главная цель экспедиции 1842 года не только не была достигнута и не содействовала к поколебанию могущества Шамиля, а напротив, усилила его влияние, поселив в горцах глубокую доверенность к его уму и счастью, — писал один из участников Кавказской войны. – Потери неприятеля далеко уступали нашим в числительности… С 1842 года неприятель имел полную возможность оценить затруднения, встречаемые нами при действиях в Чечне и Дагестане, между тем как ему представлялось беспрепятственно тревожить нас со всех сторон. До тех пор в горах еще сохранилась уверенность в непобедимости русских. Неудача же 1842 года, к несчастью, поколебала и это убеждение. Дерзость неприятеля возросла до того, что он снова стал мечтать об изгнании нас Кавказа, подобно тому, как это было в лучшие времена Кази-Муллы» .
Поражение Граббе в Ичкерии в 1842 г. было крайне болезненно воспринято в Петербурге. Приказом военного министра от своих должностей были отстранены Граббе и командующий Кавказским корпусом Головин. (С точки зрения военной тактики Петербург и кавказское командование не извлекли никаких уроков из Ичкеринского похода. Даргинская экспедиция явилась точным повторением экспедиции Граббе 1842 года. И результат получился такой же плачевный).
Новым наместником Кавказа был назначен генерал-адъютант А.И. Нейдгардт, бывший московский генерал-губернатор, совершенно незнакомый с Кавказом. Ему предписывалось придерживаться оборонительной тактики и воздерживаться от организации карательных экспедиций в глубь Чечни и Дагестана. Это свидетельствовало о растерянности официального Петербурга. После отставки Ермолова в 1827 году в Петербурге утвердилась доктрина массированных ударов по местам сосредоточения военных сил горцев и их жизненно важным центрам, каковыми, по мнению русского командования, являлись резиденции Шамиля и других руководителей восставших горцев. Эта тактика всецело поддерживалась и кавказскими наместниками Розеном, Головиным и Нейдгардтом. Они были уверены, что горцев и мюридизм можно победить в генеральном сражении. И официальный Петербург, и высшее кавказское командование в 1830-1840-х гг. в выработке своей тактики на Северном Кавказе исходили из европейского военного опыта – разбить вооруженные силы противника в одном или в нескольких сражениях, овладеть главными центрами страны, довести противника до невозможности продолжать сопротивление и заставить принять свои условия. Но, как отмечал генерал Н.И. Дельвиг, многие годы воевавший на Кавказе: «…военные экспедиции… не доставляли нам никакой существенной выгоды. Войска двигались большими массами, по местностям гористым, пересеченным, в трущобах, беспрерывно сражаясь с горцами, несли большую потерю. Занимали с бою какой-нибудь пункт, но тем и ограничивался наш успех: лишь только войска двигались вперед, как на занятой с трудом и потерями местности снова появлялись горцы.
Экспедиции такого рода имели даже вредное влияние на край, возвышая нравственный дух горцев, видевших, что большие массы войск, испытанной храбрости, хорошо вооруженных, отлично обученных, снабженных всем необходимым, одерживавшие так часто славные победы в Европе, почти ничего не могут сделать против их беспорядочных скопищ» .
В Петербурге никак не хотели и не могли понять особенностей Кавказской войны – горцы не шли на генеральные сражения; они отступали в леса и горы и война очень быстро возобновлялась. Столицу же можно было перенести в любой другой аул. Разгром одного из аулов или племенных ополчений мало что менял в общей военной обстановке; в Имамате не существовало стратегических пунктов, захват которых признавался бы обеими сторонами как важное событие. Покрыть же всю территорию Дагестана и Чечни густой сетью опорных пунктов было невозможно, да и бессмысленно, так как они могли контролировать территорию только на расстоянии ружейного или пушечного выстрела. Трудно считать стратегической находкой стремление создать из мирных горцев «буферные зоны» между русскими станицами и непокорными аулами. Если в «дошамилевскую» эпоху такое в ряде мест было возможно, то после создания Имамата аулы, объявившие о своей покорности, становились объектом нападения мюридов, тогда как русские войска в большинстве случаев не могли их защитить. В европейских войнах неудача в генеральном сражении являлась достаточно веским основанием для согласия заключить мир с позиций побежденного. Русские войска неоднократно в полевых сражениях брали верх над ополчением горцев, но к окончательному покорению края это не приводило. Осознав все преимущества регулярной пехоты в открытом бою, чеченцы и дагестанцы стали уклоняться от лобового столкновения с ней, предпочитая гораздо более эффективные партизанские действия. «Поняв те преимущества, которые доставляет правильный строй нашим войскам, горцы весьма редко решаются на открытый бой, но зато искусно пользуются всяким местным закрытием, чтобы без вреда для себя наносить нам потерю своей меткой стрельбой, — отмечал Д.И. Романовский.- Небольшой пригорок, куст, срубленное дерево достаточны для горца, чтобы, скрываясь за ними, произвести свой верный выстрел, который редко пропадает даром» .
До начала 1850-х годов, до выхода князя А.И. Барятинского на первые роли среди российского командования на Кавказе, русские военачальники мало учитывали особенности военной тактики горцев. А она была весьма своеобразной. Вооружение, боевые качества и тактика горцев полностью соответствовали уровню их социальной организации, были порождением и неотъемлемой частью их быта. Горец обучался военному делу не по европейской, во многом искусственной схеме, где умозрительные начала, магия цифр и геометрических фигур нередко вытесняли саму суть воинского ремесла — нанесение врагу сокрушительного удара в наиболее благоприятных для того обстоятельствах. Военная организация горцев Северного Кавказа была малоуязвима для европейского силового воздействия, поскольку обладала неисчерпаемыми ресурсами регенерации. Понятие «победа» в такой ситуации вплотную сближалось с понятием «уничтожение».
Высокая психологическая устойчивость воина-горца объяснялась также тем, что он мерил своего противника собственными мерками. Горские народы не могли осознать в полной мере мощи своего противника и потому не боялись его. Для джигитов затерянного в горах аула одна из величайших военных машин в мире выглядела только небольшой группой людей в шинелях, которые не сильны в единоборстве и берут верх только за счет своей сплоченности и упорства. «Чеченцы, дагестанцы и адыгейцы представляли собой серьезного противника» . Воинская слава была высшей ценностью в горском обществе. Она, и именно она давала, в первую очередь, возможность пробиться в ряды местной элиты. «Известность богатыря распространяла вокруг него очарованный круг безнаказанности. Быть удальцом значило быть аристократом…» .
Горцы прекрасно умели пользоваться особенностями местного рельефа. Д.И. Романовский, анализируя военную тактику горцев, писал, что они редко пытались остановить движение колонны российских войск с фронта. «Они решаются на подобное предприятие только тогда, когда для того представляются какие-нибудь особенно благоприятные обстоятельства. Если, например, войскам встречается какое-нибудь местное закрытие, которое нельзя обойти и которого открытый штурм не может обойтись без потерь, как, например, широкий и крутой овраг, глубокие канавы и т.п.
Большей же частью горцы стараются задержать отряд, действуя на боковые цепи и арьергард. Прежде всего они пытаются своим метким огнем нанести урон цепям и их резервам, и если только сильные потери или уборка убитых и раненых производят какое-нибудь замешательство в наших войсках, или горцы замечают у нас где-нибудь малейшую оплошность, то смело бросаются в шашки, стараются проникнуть в обоз и подобными действиями успевают иногда причинять нам огромный урон.
Действия горцев не прекращаются и тогда, когда войска располагаются на ночлег, если только открытая местность, которую стараются найти для ночлега, не лишает горцев возможности производить подобные нападения. Но и в сем последнем случае войска должны быть в беспрерывной готовности отразить нападение; ту же готовность необходимо наблюдать даже и тогда, когда войска остаются на позиции несколько дней или располагаются лагерем» . Весьма интересно описывал горскую военную тактику и М.Я. Ольшевский: «Самое ожесточенное сопротивление оказывали чеченцы при защите своих жилищ, в том случае, если семейство и имущество находились в опасности. Это доказывалось большими потерями в наших войсках при нападении на их аулы.
Чеченцы, захваченные врасплох, если не успевали спасти свое семейство и имущество, запершись в своих саклях и поражая нас метким огнем через окна, погибали под развалинами своих жилищ. Если же они успевали спасти свои семейства и имущество, то, оставляя свои жилища на наш произвол, начинали ожесточенное преследование при нашем отступлении, и тут они показывали полное искусство в лесной войне.
Нужно было удивляться той изумительной быстроте, с которой они окружали отступающий отряд. То преградят путь отступления на топкой речке или канаве; то ударят на арьергард на такой же затруднительной переправе; то бросятся с гиком в шашки на боковое прикрытие. А между тем меткие их выстрелы поражают то здесь, то там. Боже упаси, если при этом произойдет малейшее замешательство или оплошность от нераспорядительности начальника, тогда мгновенно увеличится число раненых и убитых. С изумительной быстротой собирались чеченцы по крикам и выстрелам пастухов и караульщиков при угоне их скота, уничтожении полей и стогов сена, а во время преследования дрались с неменьшим ожесточением и искусством.
Здесь кстати заметить, что чеченцы с большой сметливостью и искусством вредили нам, если они действовали врассыпную и по собственному побуждению и увлечению. Действуя в массах и под предводительством своих наибов, а тем более Шамиля, как это бывало при проложении просек и дорог, а также при истреблении аулов самостоятельными отрядами, в чеченцах не видно было искусства, ловкости и энтузиазма…
Для полноты очерка действий чеченцев остается сказать о тех решительных моментах, когда они бросались на наши войска в шашки. Это они делали всегда неожиданно для нас, преимущественно производя такой удар в лесу из-за завалов или во время разрыва и замешательства в боковых прикрытиях и арьергарде.
Этот удар совершался с неимоверной быстротой и с неистовым гиком, в котором звучала сама смерть. Но, несмотря на ловкость и искусство, с которым вообще чеченцы умели владеть холодным оружием, несмотря на остроту лезвия шашки, соединенной с другими ее достоинствами, редко когда они торжествовали в рукопашном бою. Это происходило от того, что штык, насаженный на ружье, был более длинным оружием, нежели шашка, так и по той причине, что каждый из наших приземистых егерей, не говоря уже о рослых мушкетерах и могучих гренадерах, был физически сильнее каждого чеченца; а потому случалось, что приклад и даже кулак повергал чеченца наземь замертво» .
Все усилия Петербурга в первой половине 1840-х годов не давали результатов, а Северо-Восточный Кавказ постепенно переходил под контроль Шамиля. Один из участников Кавказской войны писал: «Мы не стали властителями тех горских обществ, через земли которых пронеслось русское оружие; все жители с появлением наших войск или бежали в горы, или поступали в ряды скопищ Шамиля; по оставлении же их владений, туземцы, сколь возможность дозволяла, водворялись вновь; удивляться сему не должно, ибо война на Кавказе не может сравниться ни с какой войной в образованном мире. Там судьба враждующих народов решается одним или несколькими сражениями, тогда как жителей гор Кавказских, чтоб замирить, необходимо долговременным опытом утвердить их в уверенности к себе, иначе же горцы, если и помирятся, то на только время, пока видят грозу пред глазами, но лишь она миновалась, они по-прежнему делаются вольными детьми гор, и, не признавая никакой власти, становятся снова врагами…» .
Кавказская война длилась уже не одно десятилетие и стоила очень дорого (например, на содержание российских войск на Кавказе только в 1845 году было выделено 7 миллионов серебряных рублей). Естественно, что у царя возникало постоянное стремление одним решительным ударом закончить войну. В Петербурге это казалось вполне возможным. Николай 1 искренне не понимал, почему лучшая в Европе и в Азии русская армия, разгромившая Наполеона, Турцию, Иран, не может справиться с какими-то «полудикими» горцами. Однако все экспедиции царских войск против горцев кончались провалом даже в том случае, если восставшие отступали и, казалось, были разгромлены. Восстание в целом продолжалось. Русские войска ежегодно проводили наступательные кампании (карательные экспедиции) против горцев, наносили им поражение, захватывали и уничтожали аулы, продовольственные припасы, запасы сена, угоняли скот, приводили местное население к присяге, а затем возвращались на свои опорные базы. Внешне казавшиеся успешными, эти экспедиции были совершенно безрезультатными: после ухода российских войск власть Шамиля тут же восстанавливалась, так как эти войска не закреплялись на захваченных территориях.
В представлениях большинства российских государственных и военных деятелей о подчинении Кавказа в Х1Х в. доминировала идея о применении силы. Решение вопросов здесь было предоставлено генералам, которые считали военные варианты единственно возможными. Так, И.Ф. Паскевич, который среди кавказских наместников 20-50-х годов Х1Х в. смотрится далеко не «ястребом», писал в отношении к вице-канцлеру К.В. Нессельроде 5 июня 1839 г.: «Цель правительства в отношении горцев, населяющих Кавказ, состоит в том, чтобы, водворив общее и частное спокойствие между сими полудикими племенами, сделать их мирными и полезными подданными Е.И.В. и вместе оградить безопасность сопредельных русских земель.
Предрассудки, нрав необузданный, различие веры, дикая привязанность к независимости и давнишняя вражда с Россией, конечно, позволят достигнуть сей цели не иначе, как постепенно, мало-помалу, потому постоянная система в действиях должна быть первым для того условием.
Меры кротости одни недостаточны. Они дают воинственным горцам ложную идею, будто только слабость наша препятствует нам принять меры более решительные. Доказательством служат события.
Одна военная сила должна быть принята за первоначальное основание при укрощении племен кавказских… Но для сего временные победы бесполезны. Горцы всегда избегают решительной с нами встречи и ведут войну партизанскую. Только лишая их способов существования постоянным занятием тех пунктов, которые служат ключами их промышленности, можно надеяться заставить их самих прибегнуть к покровительству и великодушию правительства нашего» .
В исторической литературе (и Х1Х и ХХ-ХХ1 вв.) закрепилось мнение о том, что после Ермолова произошел отказ от «правильной» стратегии покорения Северного Кавказа путем медленного, но прочного распространения русской власти и что к этой стратегии вернулись только при Барятинском. В.В. Лапин полагает, что это мнение – часть «проермоловской» традиции в истории Кавказской войны, а также стремление акцентировать внимание на субъективных причинах затягивания конфликта. Сам Ермолов совершал многочисленные походы в глубь гор, которые принесли только временное умиротворение, и в этом смысле его действия мало чем отличались от действий как предшественников, так и преемников. Изображаемый в качестве его оппонента Паскевич писал о бесплодности рейдов, о необходимости закрепления на однажды покоренных землях. Однако эйфория после разгрома Ирана, плохое знание местных условий, давление из Петербурга, где не терпелось услышать рапорт об окончательном покорении горцев, породили и в его голове один из нелепых планов «умиротворения» Северного Кавказа. Подобные нелепые документы составляли и деятели, заслужившие лестные характеристики современников и историков, в том числе и военный министр России Д.А. Милютин. По мнению Б.М. Колюбакина, период с 1825 по 1855 годы, т.е. время царствования Николая 1, является периодом «неправильного, нецелесообразного ведения политики и войны на Кавказе» .
Высшие российские военачальники на Кавказе оказались в крайне сложном положении. Русским войскам пришлось сражаться в таких местах, которые считались военными теоретиками серьезными препятствиями даже для простого передвижения войск. Изменению подверглись едва ли не все элементы – от обмундирования до стратегических установок и военных обычаев. Сами полки, десятилетиями сражавшиеся с горцами, по свидетельству современников, приняли вид местного ополчения. Мощная военная машина Российской империи, в ХУ111-первой половине Х1Х века успешно выполнявшая роль инструмента внутренней и внешней политики, в горах Кавказа столкнулась с непригодностью многого из того, что было важнейшими составляющими европейского военного дела. Здесь не было четкого разделения фронта и тыла, а обе стороны имели различные представления о правилах ведения боевых действий. «Движение в горы, разорение аулов наносили неприятелю сравнительно незначительный вред, — писал В.А. Гейман, — имущество обыкновенно успевали жители уносить в леса и трущобы, где скрывались и семейства; аулы жгли, но ничего не стоило их опять возобновлять на прежних местах, особенно, если они вдали от наших укреплений. Горцы, сравнительно, несли потери гораздо меньше нас, потому что они были вооружены нарезными винтовками, которые стреляли и дальше, и вернее наших весьма плохих кремневых самопалов. К тому же горцы были искусные стрелки, приучаясь к стрельбе чуть ли не с детства; нашим же солдатам некогда было учиться стрелять, и искусство заменялось огромным количеством выпускаемых патронов на каждый горский выстрел. Затем, горцы искусно умели пользоваться местностью и действовали врассыпную; мы же должны были двигаться массами. Горец легко одет, без всякой ноши, быстро мог переменять место; наши же солдаты, с тяжелым боевым снаряжением, зачастую с шестидневным сухарным запасом, шанцевым инструментом, должны были двигаться медленно. Вот и главная причина, почему мы, сравнительно, несли громадные потери» .
От российских военачальников требовали не победы над вооруженными силами другого государства, а так называемого «умиротворения» горцев, для чего армия как машина, созданная для устрашения и разрушения, не годилась в принципе. Эта некорректность задачи, поставленной перед русской армией на Северном Кавказе, сохранялась вне зависимости от стратегии. Потребовалось полтора столетия жестокой войны, чтобы добиться того, чтобы сбылось «предположение» генерала А.А. Вельяминова: «…убедить непокорные племена в превосходстве нашего оружия…».
После разгрома Граббе в Ичкеринском лесу в 1842 г. на Кавказ с инспекционной целью прибыл военный министр Чернышев «по высочайшему повелению из-за многократных бесплодных экспедиций». После его доклада Николай 1 и решил на неопределенное время прекратить на Северном Кавказе наступательные действия и ограничиться «удержанием завоеванного». Следующий, 1843 год, петербургское правительство решило сделать «годом-паузой», чтобы за это время найти выход из тупика. Требовались либо совершенно несоразмерные силы для захвата одновременно всех восставших селений, либо смена стратегии.
1842-1843 годы – время крупных успехов Шамиля в освободительной войне в Дагестане и в Чечне. В марте 1842 г. отряды Шамиля заняли большую часть Казикумухского владения. Правда, укрепиться здесь они не смогли и вынуждены были отступить. Пик военных побед повстанцев Шамиля и максимального расширения территории Имамата приходится на 1843 год. Только за вторую половину 1843 г. царские войска потеряли в Дагестане и в Чечне 76 офицеров и 2308 солдат .
Огромные успехи восставших горцев в 1843 году привели к тому, что царизм вновь решил вернуться к тактике массированных ударов – экспедициям в глубь Чечни и Дагестана для захвата главных опорных пунктов противника в генеральном сражении. «В Петербурге был составлен план больших военных действий на Кавказе, где предполагалось кончить с Шамилем одним решительным ударом, в условиях нанесения его в центре могущества Шамиля, где и утвердиться, т.е. в Дарго» . В связи с резким обострением обстановки на Кавказе и в виду готовящегося решительного наступления против Шамиля в конце 1843 г. в Петербурге было принято решение о переводе на Северный Кавказ 13-й и 15-й пехотных дивизий 5-го корпуса (24 батальонов пехоты по 700 штыков и 5-го саперного батальона). Войска эти прибыли на Кавказ к маю 1844 г. Именно эти воинские части, совершенно не знакомые с особенностями войны на Кавказе, и понесут наибольшие потери во время Даргинской экспедиции.
За два года раздумий ни Николай 1, ни высшее российское командование не смогло выработать ничего нового ни в тактике, ни в стратегии войны с горцами. Более того, царь приходит к выводу, что причина неудач на Северном Кавказе – в отсутствии свободы действий у командующего русскими войсками в регионе, в его чрезмерной зависимости от указаний Петербурга. Николай 1 решил восстановить официально институт наместничества на Кавказе, предоставить своему наместнику здесь неограниченные полномочия, одновременно увеличив здесь численность русской армии. В 1844 г. Нейдгардт был отправлен в отставку и новым кавказским наместником был назначен 64-летний новороссийский генерал-губернатор генерал-фельдмаршал, граф Михаил Семенович Воронцов (1844-1854 гг.). «Опытный когда-то военачальник и тонкий дипломат, граф Воронцов к этому времени представлял просвещенного вельможу, скорее политика и администратора, но уже несколько отставшего от военного дела и совершенно незнакомого с особенными условиями ведения войны на Кавказе» .
К середине 50-х годов Х1Х в. на Северном Кавказе были сосредоточены довольно большие военные силы: 147,5 батальонов, один драгунский и 49 казачьих полков, 224 орудия. В личный состав войск входили 38 генералов, 4496 офицеров, 226 396 солдат .
Наместник Кавказа М.С. Воронцов был наделен беспрецедентными, почти неограниченными полномочиями. Император, всецело ему доверявший, сосредоточил в его руках колоссальную власть, которую не имел ни один царский сановник в истории России, даже Г.А. Потемкин при Екатерине 11. 31 января 1845 г. по указу Николая 1 М.С. Воронцов получил права главнокомандующего армией. Они были сформулированы в приложенной к указу «Высочайше утвержденной выписке из проекта устава о правах и власти главнокомандующего армией». По этим правилам главнокомандующий в военное время «представляет лицо императора и облекается властью его величества». В военное время он мог без всякого различия звания и чина отрешать от должности, высылать из армии и предавать военному суду. В мирное и военное время он имел право на окончательное утверждение смертных приговоров, лишение чинов, утверждение приговоров о гражданской смерти по военным судам (это касалось всех чинов до полковника включительно; дела, касавшиеся генералов, отправлялись военному министру). В военное время главнокомандующему было предоставлено право давать нижним чинам знаки отличия Военного ордена и право производить на поле сражения унтер-офицеров в офицеры, производить офицеров в чины до капитана армии (или соответствующего ему чина) включительно, награждать орденами св. Георгия 4 ст., Св. Владимира 4 ст., с бантом, Св. Анны 2 ст. и т.д. (В ходе Даргинской экспедиции и сразу после нее Воронцов пачками будет раздавать награды и чины).
Воронцову предоставлялась такая свобода действий, что многие вопросы он мог решать не только без согласования с Петербургом, но и с самим Николаем 1 . «Никогда еще начальник не являлся в той стране облеченный такой властью, столько могущественный, в такой высокой у государя доверенности, — писал М.С. Воронцову А.П. Ермолов. – Тебе никто из министров не осмелится делать препятствий, и еще менее вредить могут…Словом, император имеет в тебе достойного наместника. Знаменитый и по справедливости незабвенный князь Цицианов далеко не имел равных способов» .
В декабре 1844 г. Николай 1 утвердил план захвата Дарго. «Столичная кабинетная стратегия», «предписывая поход на Дарго, могла предположить, что экспедиция, предпринятая в июне и в июле месяцах в глубь Ичкерии, могла иметь блистательный успех, способный произвести переворот в военном положении на Кавказе, или чтобы разорение аула Дарго, мнимой столицы Шамиля, могло потрясти его значение в Дагестане и Чечне». Это были «неосуществимые надежды» . Выполняя распоряжение Николая 1 — «проникнуть в горы, рассеять скопища Шамиля, утвердиться в горах»- М.С. Воронцов в начале 1845 г. начал готовить военную экспедицию с целью захватить столицу Имамата – ичкеринское селение Дарго, хотя такие опытные российские генералы, как М.З. Аргутинский-Долгоруков, Р.К. Фрейтаг, И.М. Лабынцев и выступали против такого похода. Следует подчеркнуть, что и сам наместник не особо верил в успех планируемой экспедиции, о чем откровенно писал военному министру 25 апреля 1845 г.: «Если бы даже полученное мною приказание действовать в этом году наступательно, прежде чем вновь приняться за устройство передовой Чеченской линии, было противно моему мнению, как не согласны с ним все здешние генералы, то все же я бы исполнил его с тем же рвением; но я откровенно говорю здесь всем, что это также и мое мнение и что мне кажется неблагоразумным избегать встречи с Шамилем и возможности нанести ему вред, что устроит наши дела лучше всего. Если богу неугодно будет благословить нас успехом, мы все-таки сделаем наш долг, не будем виноваты…» . В письме к А.П. Ермолову от 26 мая того же года М.С. Воронцов будет более откровенен: «Будем искать Шамиля; но даст ли нам случай ему вредить, один Бог это ведает… Боюсь, что в России вообще много ожидают от нашего предприятия… Надеюсь, мы ничего не сделаем дурного; но весьма может статься, что не будет возможности сделать что-нибудь весьма хорошее, лишь бы нашей вины тут не было…» . Эти письма наглядно демонстрируют позицию Воронцова, который ни за что не хотел брать на себя ответственность: ни за решение Петербурга (получил приказ и выполняет его), ни за исход дела («сделаем наш долг, но не будем виноваты…»). Он не хотел рисковать карьерой, отказавшись выполнить планы Николая 1. Поэтому вряд ли верно утверждение Д.И. Олейникова о том, что «Воронцов был противником «окончательной» экспедиции против Шамиля в глубь Кавказских хребтов, но был вынужден выполнять распоряжение императора Николая 1» . Еще в Петербурге он давал заверения в полном своем согласии с ним, но тогда он доподлинно не знал обстановки на Кавказе. Приехав в регион и ознакомившись с обстановкой, узнав мнение «здешних генералов», он все же не решился на отказ (даже временный) или корректировку планов, разработанных в Петербурге, хотя и получил на Кавказе власть, какую до того времени не имел ни один наместник . Высокопоставленный петербургский сановник князь Долгоруков отмечал: «Николай 1 предписал новому главнокомандующему (т.е. Воронцову.- Авт.) немедленно же, в лето 1845 года, совершить поход в горы, в землю Андийскую, к главному месту пребывания Шамиля аулу Дарго. Воронцов, с его отличным умом, воинскими способностями, шестидесятипятилетней опытностью, понимал, что поход этот не принесет ровно никакой пользы даже в случае успеха, а в случае неудачи может сделаться причиной гибели целого войска; он слегка противился…, но …он из угождения царю согласился совершить поход неразумный…» . Эта верноподданическая позиция русского генерал-фельдмаршала дорого обойдется русским солдатам.
Следует отметить, что подготовка к походу на Дарго началась еще в 1844 году, когда наместником Кавказа был еще А.И. Нейдгардт, которого в Петербурге упрекали в бездействии и безынициативности. Нейдгардт, действительно, не спешил исполнять волю Николая 1 и совершить «бессмысленный», с его точки зрения, поход. По этому поводу Б.М. Колюбакин отмечал: «…Генерал-адъютант Нейдгарт поступил прямодушнее графа Воронцова в 1845 году, не предприняв этого бесцельного и погибельного Даргинского похода, за исполнение которого, даже не веря в его успех, взялся граф Воронцов» . Нейдгардт в 1844 году уже понимал, что время больших, обремененных обозами экспедиций прошло: кавказский опыт продемонстрировал их полную неэффективность . Генерал (весьма нелестно характеризуемый в литературе Х1Х в.), ради своей карьеры не стал бесцельно губить русских солдат. В том же 1844 г. Николай 1 отправил его в отставку. Воронцов же за «погибельный» Даргинский поход получил титул князя.
Для полного разгрома войск Шамиля Воронцов сформировал пять отрядов: Чеченский (генерал Лидерс), Дагестанский (князь Бебутов), Самурский (князь Аргутинский-Долгоруков), Лезгинский (генерал Шворло) и Назрановский (генерал П.П. Нестеров). Чеченский и Дагестанский отряды (8 тыс. чел пехоты, 1200 кавалеристов, 22 орудия — «отряд кавказских войск, равный числительностью небольшой армии» ) под общим командованием М.С. Воронцова должны были наступать на Дарго, остальные – отвлекать своими действиями часть горцев на периферии, чтобы не дать возможности Шамилю собрать свои силы в один кулак. Предполагалось, что войско Шамиля тем самым будет разбросано на большой территории, лишено общего руководства и уничтожено одновременными действиями различных колонн русских войск.
31 мая 1845 г. Воронцов выступил из крепости Внезапной и направился к Дарго через Дагестан, андийские земли, в обход Ичкерии, чтобы избежать боев в ичкеринских лесах (разгром отряда Граббе был еще свеж в памяти). Правда, некоторые офицеры -участники Даргинской экспедиции, считали, что наместник совершил ошибку, избрав такое направление похода. Так, В.А. Гейман писал: «…Движение в Дарго было бы удобнее от Герзель-аула, если бы у этой крепости собрать ту же массу войск… В десять дней, много в две недели, не только была бы сделана просека до Дарго, но и колесная дорога до Кетечь-Корта. Тогда потери, в общей сложности, были бы гораздо меньше; доставка провианта на колесах обошлась бы гораздо дешевле, и тогда, конечно, нанесен был бы Чечне удар и ускорено бы ее падение, так как от Кетечь-Корта до Ведено всего верст 15, и занятием Харачаевского ущелья главные пути в Дагестане были бы в наших руках, не говоря уже о том, что из Дарго и Ведено мы господствовали бы над всею Чечнею, с которой управиться было бы уже не так трудно» .
До 1845 г. российские войска никогда не проникали так далеко вглубь чеченских гор. Понятно, что местность была малознакомой (точнее, совсем незнакомой) для русских военачальников. «Места, где двигался отряд, были совершенно незнакомы русским, которые до сих пор никогда здесь не бывали; планов и карт этой местности… также не было». В отличие от 1850-х годов, когда впереди российских войск шли опытные проводники-горцы (в основном – бывшие наибы Шамиля), в 1840-е годы они в большинстве случаев отказывались служить проводниками. Не было опытных проводников-горцев у российских войск и во время Даргинского похода. Совершенно очевидно, что в этих условиях Воронцов должен был произвести подробную разведку будущего театра военных действий, четко знать путь продвижения. Однако этого сделано не было. «Предпринимая поход в страну еще неизвестную, — отмечал позже один из участников похода, — необходимо было на некоторое время остановиться и осмотреться, собрать сведения о дорогах, озаботиться обеспечением войск всем нужным и, вместе с тем, избрать удобный промежуточный пункт для перенесения туда запасов из Евгениевского укрепления; но неожиданное обстоятельство не позволило привести этого в исполнение» . Это «неожиданное обстоятельство» было связано с необдуманными, безрассудными действиями «способного и достаточно прославившегося, но молодого и пылкого» генерал-майора Диомида Пассека. В самом начале похода этот генерал, увлекшись преследованием группы горцев, наблюдавшей за продвижением российских войск, завел свой передовой отряд, не имевший при себе достаточного продовольствия, слишком далеко в горы. «Пересолил тут, кажется, храбрый Пассек, превысив данное ему наставление». «Это увлечение не обошлось даром»: на вершине горы его внезапно застала снежная пурга и отряд был вынужден остановиться на ночлег. «…В ночь на 8-е июня температура вдруг чрезвычайно понизилась, пошел сильный дождь, который развел землю; потом дождь превратился в снег, а к утру – сильный мороз. …Отряд оставался на возвышенной безлесной местности почти пять дней, страдая от холода и отчасти от голода: солдатам уже раздавалось только по полупорции сухарей в день». За неделю (с 5 по 12 июня) от жестокого холода пала большая часть артиллерийских лошадей, более 400 человек было обморожено; затем горцы отрезали Пассека от войск Воронцова. Один из участников этих событий вспоминал: «Всякое страдание имеет свой предел, но мы его перешли. Холод все увеличивался; последнюю ночь у нас замерзло два человека, число больных все возрастало… Ужасный запах разложения наших лошадей, почти всех павших от голода, переполнил меру наших бедствий» . «Чтобы выручить отряд Пассека, необходимо было двинуть главные силы на Мичи-Кале, где собралось большое скопище неприятеля. Наступление это, предпринятое прежде обеспечения доставки войскам продовольствия, имело важное влияние на последующие действия» . Воронцов выступил в поход на Дарго, имея «только небольшой транспорт с сухарями», который не мог обеспечить даже «полного десятидневного запаса провианта». Таким образом, Даргинская экспедиция уже с самого ее начала проходила в неблагоприятных для российских войск обстоятельствах. «Граф Воронцов сам, казалось, так мало надеялся на успех, что даже не дал никаких приказаний генералу Пассеку, и его отряд, занятый преследованием неприятеля и очисткою дальнейшей дороги в Андию, отделился от главного отряда на 15 верст и с 5 по 11 июня оставался по колено в снегу без топлива и продовольствия, — словом, без всяких средств, на высотах Зуну-Меер» .
Следует отметить и еще одно обстоятельство, в какой-то степени повлиявшее на ход и исход Даргинской экспедиции. Это – чрезвычайная маломаневренность российских войск. Из Петербурга для участия в походе (ради чинов и наград) прибыло значительное число именитой военной молодежи, частью принявшей командование батальонами и ротами, большей же частью составившей многочисленную свиту главнокомандующего что, естественно, не могло нравиться строевым начальникам. (После Даргинской экспедиции, показавшей крайнюю малобоеспособность «именитых» офицеров, Воронцов испросил высочайшее повеление об отмене практики «временных командировок» на Кавказ. Желавшие служить на Кавказе должны были переводиться в кавказские полки. Количество «именитых» резко уменьшилось. «Мера эта приобрела главнокомандующему огромную популярность между кавказцами»). Одновременно, граф Воронцов, сохранив свиту и штаб своего предшественника Нейдгардта, привез еще свой штаб и свою весьма многочисленную свиту, что, в соединении еще со штабом, адъютантами и ординарцами генерала Лидерса (начальника Чеченского отряда, командующий 5-м пехотным корпусом), «составило весьма значительную, небывалую на Кавказе по размерам группу лиц штабов и свиты, требовавшую значительное число вьючных лошадей, что увеличивало обоз, затрудняло его обеспечение продовольствием и усложняло его прикрытие, в ущерб подвижности, проходимости и боеспособности отряда» . А.М. Дондуков-Корсаков отмечал, что, по мнению «старых кавказцев», огромная свита Воронцова и сопровождавший ее обоз стали важным препятствием для движения в труднопроходимых лесах Ичкерии .
Воронцов занял Андию без особых потерь, хотя высокие, труднопроходимые горы и создавали прекрасную возможность для оказания упорного сопротивления. Шамиль избрал тактику «выжженной земли»: он отступал, сжигая андийские аулы, заставляя их жителей уходить дальше в горы, угоняя свой скот. Разумеется, жители делали это под принуждением мюридов имама: добровольно бросать свои дома никто не хотел. В результате Воронцов не мог пополнять продовольственные запасы своего отряда и по прибытию в Дарго оказался практически без продовольственных запасов. Отсюда и пошла для него цепь неудач: «Сухарная экспедиция», огромное количество раненых, голод и т.п. «Начиная поход, граф Воронцов полагал встретить упорное сопротивление со стороны Шамиля на первых порах своего похода, при этом разбить его и затем уже двигаться гораздо спокойнее вперед. Но Шамиль счел за лучшее вести партизанскую войну: он пропускал Воронцова вперед, тревожил его отряд беспрерывной перестрелкою из леса и, казалось, решился завлечь отряд к себе в горы и там окончательно истребить его, в чем он почти успел. …Шамиль сам очищал дорогу, выжигая при этом окрестные аулы и ведя свою обыкновенную партизанскую войну» .
Поднявшись на Андийский хребет, российские войска 5 июля начали спускаться к Дарго по «узкому, лесистому гребню, пересеченному глубокими оврагами. Последние 10 верст дороги к Дарго были преграждены заблаговременно устроенными завалами из огромнейших деревьев», «которые, в известном расстоянии друг от друга, в виде укреплений, перекрывали дорогу». Горцы, «заняв с обоих флангов лесистые высоты, производили по колоннам убийственный огонь. …Потеря у русских была значительная».
Следует отметить, что появление Воронцова у Дарго было в какой-то степени неожиданностью для Шамиля. Он считал, что летом 1845 г. российские войска предпринимают две разные операции: одну – в Дагестане, в Андии, и вторую – на Майртуп (в конце июня генерал Фрейтаг двинулся из крепости Воздвиженской на Майртуп и «чеченцы бросились на защиту своей страны, которой угрожало внезапное появление русского отряда, и у нас были на время развязаны руки для операции против Дарго»). Скорее всего, имам не предполагал, что Воронцов из Андии начнет наступать на Дарго (настолько это «предприятие» казалось безумным и бессмысленным). Поэтому в начале июля под Дарго численность воинов Шамиля была небольшой – около 1 тысячи человек .
Ополченцы имама оказывали наступающим российским войскам ожесточенное сопротивление. Наиболее сильные бои произошли 6 и 7 июля у селений Белгатой и Центорой. Очевидец и участник этих боев, В.Н. Норов, в своих воспоминаниях так описывал эпизод боя 7 июля у аула Белгатой: «Девять раз горцы стремглав бросались в шашки на части войск отряда, находившиеся в хвосте, и девять раз генерал-майор Лабынцев…поворачивал войска, отражая неприятеля, и с барабанным боем атаковывал неприятеля, изумленного необыкновенною стойкостью русских; …так наша пехота…, отражая и в свою очередь нападая на ожесточившегося неприятеля, ни разу не поколебавшись и сохранив стройный порядок, отступила к аулу Белгатой.
Неприятель между тем обходными дорогами, сосредоточив большую часть своих сил у аула Белгатой, завязал здесь кровопролитный бой и в то же время, подвезя свои орудия, открыл из них пальбу; …войска встречали отчаянного неприятеля стойкостью, русскому свойственною. Кладбище близ аула Цонтери – важнейший пункт позиции нашей для прикрытия узкой, лесистой и единственной дороги, ведущей к крутому спуску в ущелье Аксая, несколько раз переходило из рук в руки, и апшеронцы с навагинцами, с примерным самоотвержением удерживая за собою и кладбище и сакли, разбросанные на правой оконечности Белгатоя, неоднократно штыками опрокидывали отчаянно налегавшие на них толпы горцев; в таком положении длился бой на правом нашем фланге, во время коего пал прославившийся уже прежде своею храбростью батальонный командир апшеронцев подполковник Познанский. В то же время на левом фланге Люблинский батальон выбивал штыками неприятельские толпы из леса, раскинутого над Аксаем… Во время описанного боя, происходившего в разных пунктах, неприятель успел подвезти свою артиллерию еще ближе и из двух полевых орудий открыл канонаду по отступавшим к оврагу войскам нашим; нельзя не заметить при сем, что действие неприятельских орудий почти не нанесло никакой потери и урон, в наших войсках происшедший при отступлении, был или от ружейного неприятельского огня, или в рукопашных схватках от холодного оружия» .
Из-за ожесточенного сопротивления горцев Воронцову потребовалось три дня, чтобы пройти расстояние в 10 верст — от Андийского хребта до аула Дарго. Шамиль не стал особо оборонять свою столицу, сжег ее и с основными силами отступил в лес. Казалось, главная цель похода русских войск была достигнута – столица имама 7 июля была захвачена. «Столица Шамиля, к которой направлены были тысячи желаний, которую каждый домогался видеть с нетерпением, предполагая, что со взятием ее прекратятся все томительные удары, эта столица – Дарго, наконец, у наших ног, — писал Н.И. Горчаков, участник похода. — …Но что в том пользы! Мы не могли устрашить неприятеля…, потому что он, видимо, чувствовал себя сильным нравственно и количественно…» . И действительно, захват Дарго ровным счетом ничего не дал российскому командованию, так как не была достигнута главная цель: повстанческая армия Шамиля не была разгромлена. Более того, теперь перед Воронцовым стояла более трудная задача – возвращение обратно на равнину, к своим опорным базам: по давно сложившейся традиции, горцы начинали активные действия против российских войск именно при их отступлении. На этот же раз Шамиль не давал противнику и отступать: 6 тыс. горцев окружили Дарго и Воронцов фактически оказался в ловушке. Имам расположился с основными силами на близлежащей возвышенности и оттуда подвергал отряд Воронцова интенсивному обстрелу.
О «генеральном сражении» с войсками Шамиля не приходилось и говорить: горцы от него благоразумно уклонялись. Инициатива была полностью в руках имама и он навязывал нужную ему тактику боя. Летучие отряды конных горцев постоянно беспокоили неприятеля, нанося то здесь, то там острые удары, принимая только короткие бои, после чего исчезали так же стремительно, как и появлялись. Таким образом, «овладение аулом Дарго, стоившее столь дорого, не только не принесло российским войскам никакой пользы, но еще поставило их в положение чрезвычайно затруднительное». Очень скоро они стали терпеть нужду в провианте, фураже, имелось много раненых, кончались боеприпасы.
Доставка провианта и боеприпасов стала теперь для Воронцова серьезной проблемой. Он решил направить часть своих войск под командованием «малоспособного» генерала Клюге фон Клюгенау навстречу обозу, который шел из Андии, чтобы ударить по горцам с двух сторон. Для этой цели наместник выделил почти половину экспедиционного отряда, значительно ослабив свой гарнизон. По поводу назначения Клюгенау командиром этого отряда Б. Колюбакин писал: «Лично храбрый Клюки фон Клюгенау уже достаточно показал еще в 1843 г. свою неспособность и нераспорядительность, послужившие главными причинами или одними из главных причин многих катастроф 1843 г. и особенно гибели наших многочисленных гарнизонов. Удивительно, как мог Воронцов взять в тот поход совершенно не работавшего головой Клюки и назначить его начальником этой оказии за сухарями, имея генерала Лабынцева, самого надежного себе помощника, наконец и Пассек, хотя и был горяч, но справился бы лучше. Офицерство подсмеивалось над Клюки, а солдаты, называя его генералом Клуха, мало ему доверяли, хотя считали храбрым» .
К 10 июля численность воинов Шамиля резко увеличилось: к нему на помощь подошло несколько тысяч чеченцев. «В сравнении с 6-м числом, количество завалов было увеличено и они были сделаны прочнее; к тому же для защиты их накануне явились к Шамилю чеченцы, которые 6-го числа против нас не находились, быв оттянуты движением генерала Фрейтага из Воздвиженской в Большую Чечню», — отмечал Н.И. Дельвиг .
О чрезвычайно трудных и драматических обстоятельствах, в которых проходил этот поход, рассказывает очевидец: «Предприятие это, сколько можно было судить по делу 5 июля, было крайне трудно. Если тогда, наступая с 12 батальонами сверху вниз, мы понесли огромную потерю, то теперь, поднимаясь на гору по узкой дороге, прегражденной завалами и разного рода препятствиями, едва ли можно было ожидать какого-либо успеха. Самый же состав колонны из небольших сборных частей, без настоящих своих начальников, не предвещал ничего хорошего; сверх того, при колонне находился большой транспорт больных и раненых, на вьючных лошадях отправляемый в Андию. Транспорт этот чрезвычайно стеснял движения и действия колонны.
10 июля, около полудня, Клюгенау выступил из Дарго. Предвидя большие затруднения в следовании колонны и транспорта, он приказал командовавшему авангардом генерал-майору Пассеку выбить неприятеля из завалов и не прежде продвигаться вперед, как разбросав их, дабы очистить путь колонне. Работа эта, под убийственным огнем горцев, засевших на больших деревьях и возвышениях, отделенных от дороги глубокими оврагами, не могла производиться успешно; большая потеря людей заставила пылкого Пассека броситься вперед в штыки, оставив за собой неприятельские завалы не разбросанными. Горцы весьма слабо сопротивлялись этому стремительному нападению и тотчас разбегались по сторонам дороги, в лес и овраги; но лишь только авангард прошел, они снова заняли оставленные завалы и упорно в них держались, старались всеми силами препятствовать движению колонны и со всех сторон осыпали ее градом пуль. Авангард давно уже выбрался на открытое место и присоединился к пришедшему из Андии отряду, между тем как Клюгенау, преодолевая неимоверные препятствия, боролся еще в лесу с многочисленным скопищем горцев. В непродолжительное время все лошади под ранеными были убиты; потеря в людях была тоже значительная и движение колонны, без того уже медленное, затруднялось на каждом шагу завалами, из которых надо было выбивать неприятеля штыками. Наконец, едва к вечеру, успела она соединиться с авангардом» .
Другой участник этого похода, В.Н. Норов, так описывал события 10 июля: «Страшная минута быстрого движения авангарда приблизилась; толпы неприятельские в лесу усиливались прибывавшими вновь, беспорядок в следовании последних наших вьюков и раненых увеличивался, и горцы, пользуясь оным, с гиком бросались в шашки на почти беззащитные вьюки и раненых; что могли захватить, то сбрасывали в кучу, а чего не могли – нещадно рубили шашками; проложив же себе таким образом путь через наш обоз, неприятель в большой массе занял дорогу и отрезал аръергард. Аръергард наш, уже понесший потерю, в этот момент сильно был тесним с тыла и с обеих сторон. Генерал-майор Викторов, видя себя отрезанным и окруженным неприятелем со всех сторон, мужественно пробивался через неприятельские толпы и уже рождалась надежда восстановить сообщение, как сильно раненный Викторов повержен был на землю; беспорядок за сим дошел до крайней степени; два орудия наши аръергардные, потеряв почти всю прислугу и лошадей, сделались неподвижными машинами и при общем движении аръергарда в разные стороны достались неприятелю, который немедленно сбросил их в кучу; завладев орудиями, горцы усилили натиск на аръергард и спереди и с тыла; смятение в войсках нашего аръергарда увеличилось и ими овладел панический страх; никто уже не думал защищаться, всякий бежал в жалком намерении спастись бегством; так, Викторов, поверженный на землю и не имея сил сам подняться, несмотря на просьбы и обещания наградить того, кто бы его взял, оставлен был в добычу неприятелю и тут же им изрублен. …Войска наши, в аръергарде следовавшие, сопротивляясь на каждом шагу отчаянным нападениям горцев, проходили лес, исключая молодцев кабардинцев, в величайшем беспорядке; день клонился к вечеру, когда авангард, занимая опушку леса, встретил некоторые части из аръергардных войск, а последние из них успели пробиться и соединиться с авангардом к 10 часам вечера. Оставив опушку леса в своих руках, Пассек занял впереди лежавшую поляну и вправо берег оврага, примкнув хвост к голове колонны.
Потеря двух орудий и большого числа людей (до 400 человек), смерть Викторова и некоторых еще частных начальников, …недостаток в снарядах и патронах, недоумение и едва ли несовершенная потерянность Клюге фон Клюгенау – все это не могло не произвести дурного влияния на войска, кои, упав духом и потеряв уверенность в одержании над неприятелем верха, должны были на другой день тем же путем, следовать в Дарго на соединение с отрядом» .
При переходе Клюгенау из Дарго в Андию 10 июля наиболее пострадал арьергард, который подвергался непрерывным атакам горцев. Как вспоминал Н.П. Беклемишев, «огромные массы неприятеля в глубокой тишине, совершенно укрытые густотой леса, дали всей колонне вьюков вытянуться, а арьергарду войти в небольшую топкую лощину, и тогда со всех сторон выскочив из своей засады, устремились на этот арьергард в шашки и кинжалы. Рукопашный закипел бой ужасный. Чеченцы рубили и кололи с ожесточением фанатизма. Русские защищались отчаянно» .
Таким образом, переход из Дарго на Андийский хребет дался отряду Клюгенау с громадным трудом. Огромны были и потери. На руках было большое количество раненых. Перед командованием отряда возник вполне резонный вопрос: не благоразумнее ли отступить через Андию назад, чем отягощать войска Воронцова новым количеством раненых и убитых, которые неизбежно будут при возвращении в Дарго? К тому же было совершенно очевидно, что горцы не дадут возможности доставить к Воронцову сколько-нибудь ощутимое количество продовольствия и боеприпасов. Но, после совещания, офицеры отряда Клюгенау решили все-таки вернуться в Дарго, чтобы доставить сюда сколько возможное количество провианта. Возможно, в принятии этого решения свою роль сыграл и другой момент, на который указывал позже Н.И. Дельвиг: Клюгенау и Пассек «предвидели последствия, решившись на движение к Дарго, но рассчитали, что в нравственном отношении лучше погибнуть, нежели, из страха, отказаться от исполнения предприятия, вполовину уже сделанного» .
«В продолжение всей ночи производился прием провианта, с которым колонна должна была на другой день возвратиться в Дарго: ослабленная значительной потерей людей, она не могла уже забрать с собой всего запаса провианта для остававшихся там войск, да и из принятого количества едва ли можно было надеяться доставить хотя половину, так как горцы, усилившись в продолжение ночи новыми подкреплениями, деятельно готовились преградить обратный путь колонне: они всю ночь устраивали в самых трудных местах дороги новые, огромные завалы из человеческих и конских трупов, срубали деревья в несколько обхватов толщины и сваливали их поперек пути. Завалы эти в некоторых местах, примыкая обоими концами к глубоким и крутым оврагам, представляли непреодолимое препятствие, по возможности обхода, и войска должны были их разбирать, подвергаясь все время смертоносному огню.
Поутру 11 июля Клюгенау, подав сигнал двумя пушечными выстрелами, начал спускаться в лес; по сигналу тому должна была выступать к нему навстречу часть войск из Дарго, чтобы облегчить движение его колонны; но в самое это время Шамиль начал атаку против Дарго со стороны с. Цонтери и потому выступление войск, назначенных на подкрепление отряду Клюгенау, было приостановлено. Таким образом, предоставленный собственным своим средствам, с войсками, упавшим духом, он должен был пробиваться сквозь лес, занятый огромными скопищами противников» . 11 июля, при возвращении отряда Клюгенау обратно в Дарго, бой принял еще более ожесточенный характер, чем накануне днем. «Неприятель, видя нерешительность с нашей стороны, — вспоминал В.Н. Норов о событиях 11 июля, — усилил ружейный огонь, а толпы его, выбегая на дорогу с правой стороны, с гиком бросались в шашки; атаки эти хотя и стоили значительных для нас потерь, но горцы каждый раз были отражаемы при помощи навагинских рот, над коими начальство принял сам Клюгенау».
Возвращение отряда Клюгенау в Дарго проходило в чрезвычайно трудных условиях. Полководческий талант Шамиля в период Даргинской экспедиции проявился наиболее ярко. Имам так расположил своих ополченцев, что русские солдаты практически на всех участках от Андии до Дарго находились все время под ударом. На этом пути за несколько ночей была создана очень искусная система завалов, штурм которых оборачивался для русских солдат большими потерями. Кроме того, «горцы отлично рассчитали свой маневр: они пропустили передовой батальон кабардинцев вместе с их военачальником, генералом Клюгенау, и тотчас отрезали его от остальных войск, загромоздив в то же время дорогу наскоро устроенными завалами». По воспоминаниям самих участников Даргинского похода, ополченцы Шамиля, отстаивая свою свободу, проявили в боях с российскими войсками в этот период исключительные стойкость и мужество: «горцы дрались с нами отчаянно» . К этому надо добавить то, что российское командование 11 июля практически утратило контроль над военной ситуацией. Натиск горцев был настолько сильным, что командиры почти сразу же потеряли управление боем. Движение солдат к Дарго приняло беспорядочный характер. «Каждый шаг нашего движения доставался нам ценою десятков наших воинов – убитых и раненых, — вспоминал Н.И. Горчаков. – Солдаты, потеряв своих храбрых и лучших офицеров, никого и слушать не хотели, – они бежали толпою или поодиночке; но при этом в каждом из них замечалось стремление подвигаться вперед, по направлению к цели» . Часть солдат превратилась в «беззащитную массу, приведенную в движение одним страхом». «В этот критический для нас момент в патронах и снарядах оказывался недостаток; — писал Норов, — боковых цепей на некоторых местах уже совсем не было, и горцы, поражая почти беззащитные наши вьюки, успели завладеть многими из них; отважность их доходила края границы: некоторые из более отчаянных, засев в оврагах у дороги, схватывали за ноги и вожатых, и вьючных лошадей, и порционный скот и сбрасывали их в овраги; беспорядок в обозе увеличивался до крайней степени. …Но что может сравниться со смятением, наступившим засим? Неприятель, сброшенный передовыми навагинскими ротами в овраги, занял там места на полуоружейный выстрел от дороги и смертного от трупов завала; войска наши подвинулись вперед к завалу и, чтоб переправить через него орудия, начали скидывать трупы в овраги. Едва только в средине вьюков заметили, что завал очищен от неприятеля и началось движение вперед, как спешенная грузинская кавалерия, раненые, вьючные лошади, порционный скот с их вожатыми и все безоружные, бывшие вне строя, бросились на дорогу плотною массою и в страшном беспорядке. Тщетно генерал Клюгенау своими же штыками хотел остановить эту толпу – многочисленность ее опрокинула все, что было впереди, и повлекши с собою большую часть навагинцев, бросилась к поляне, поражаемая смертоносным неприятельским огнем, а на едва очищенном завале образовала собою груды сваленных один на другой новых трупов» . Безрассудная храбрость погубила и генерала Пассека, считавшегося самым опытным военачальником в отряде Клюгенау. Видя нерешительность солдат, он попытался повести их в атаку на очередной лесной завал: «изрубив знаменного унтер-офицера, Пассек бросил батальон, один побежал вперед, вскочил на завал – и тут же поплатился жизнью за свою отвагу и геройство» .
Паника, охватившая часть солдат, была настолько сильной, что беспорядочное бегство продолжалось даже тогда, когда горцы прекратили свои нападения из-за близости Дарго. «Пока по спуску к Дарго сходили авангардные войска, до тех пор соблюдался порядок. Но как скоро очередь дошла до вьюков и грузин, страшный беспорядок воцарился; опять эта масса, стремясь скорей в лагерь, сталкивала шедшую по дороге пехоту, а усилия последней к отклонению беспорядка и здесь оказались тщетными. Начальников не было. Генерал-лейтенант Клюгенау находился на перелесной поляне, а когда более половины войск следовала по спуску, проехал между ними вперед, не обратив внимания на беспорядок, который затем еще более увеличился; дорогу на спуск заняли: обоз, раненые и грузины; пехота же, приняв вправо, следовала через овраги с неимоверными затруднениями и с отсутствием всякого рода строя; не известно, был ли кто из людей жертвою при этом случае, но что касается лошадей и вьюков, то некоторые из них, сброшенные в толкотне в овраги, по невозможности вытащить оттуда, оставлены были вдобавок добычи, доставшейся неприятелю сего числа». Как вспоминал Н.И. Горчаков, «беспорядок царствовал до самого возвращения колонны в Дарго, куда она явилась толпою. Убитые и раненые в батальонах, кроме Кабардинского, находившегося в арьергарде, были брошены, исключая убитых и раненых куринцев и кабардинцев, которые были взяты своими товарищами и с горем пополам доставлены в лагерь. Вообще, поражение операционной колонны было полное и совершенное». В результате в Дарго вернулись «клочки изнуренного и окровавленного войска» .
От полного уничтожения отряд Клюгенау спасся благодаря мужеству тех воинских подразделений, над которыми сохранился контроль оставшихся в строю офицеров. При этом нужно упомянуть и другое. В каждой войне героизм одних соседствует с далеко не лучшими качествами других. Точнее, война порождает не только геройство, храбрость, героизм, но и негативные качества. У каждой воюющей стороны. Так было и во время Даргинской экспедиции. Пока большая часть русских солдат в тяжелейших условиях пыталась с продовольствием пробиться к Дарго, на соединение с основным отрядом, нашлись и такие, которые занялись грабежом. «К сожалению, — писал Норов, — нельзя не упомянуть, что некоторые из аръергардных войск, как равно оставшиеся вооруженными при вьюках, видя страшный беспорядок и лишась, может быть, надежды на спасение, предались грабежу; вместо того, чтоб быть защитою обозу, они сами прокалывали бурдюки штыками, упивались вином без меры, грабили казну и вещи и в свою очередь падали, поражаемые в беспамятстве пулями и шашками неприятельскими» . Н.И. Горчаков тоже с болью описывал этот эпизод Даргинской экспедиции: «…В обозе произошел страшный хаос: горцы врывались в середину его, хватали солдат за перевязи, убивали их, грабили все, что попадалось под руку. Из сакв, изрезанных шашками и кинжалами, сыпались по дороге золотые и серебряные монеты; из бурдюков, пробитых пулями, лился спирт; по земле, в бутылках, валялось дорогое вино и множество съестных припасов, везенных маркитантами для отряда! Солдаты с жадностью кидались на добычу – и тут же погибали от метких выстрелов неприятеля; узкие места дороги были буквально загромождены их телами» .
Этот поход, длившийся с 10 по 12 июля, «один из самых кровавых эпизодов» всей Кавказской войны, получил название «Сухарного», или, по солдатскому наименованию, «сухарной оказии», «сухарницы» . Российские войска потеряли в ее ходе 1700 убитых, включая двух генералов (Пассек и Викторов). Шамиль захватил почти весь российский обоз: 300 навьюченных мулов, большое количество повозок с едой, боеприпасами, две пушки. Российские войска вместо 6-тидневного запаса продовольствия (на что рассчитывал Воронцов), получили всего лишь запас на полторы сутки, «ибо значительная часть сухарей, во время боя 11-го числа находившаяся на людях в мешках, как тяжесть, была сброшена в лесу, а также много сухарей пропало с убитыми и нагруженных на лошадях, которые отбиты были горцами».
«Сухарная экспедиция» только осложнила положение отряда Воронцова. Как писал Н.И. Дельвиг, «к нам принесли очень мало сухарей или не принесли вовсе ничего, но зато принесли много раненых. Чтобы показать всю ошибочность соображений, надо иметь в виду, что великолепный отряд, пришедший в Дарго и смело могший продолжать движение, остановился только в ожидании продовольствия – продовольствия не получил… Лишившись бесполезно стольких храбрых офицеров и нижних чинов, мы имели еще на руках до 1000 человек раненых» .
Оставаться дальше в Дарго российские войска не могли: они были бы неминуемо истреблены. Но и возвращаться по пройденному пути – через Андию – они тоже не могли. Для ослабленного («упадок физических сил от усталости и недостатка пищи и большое число раненых не могли не иметь влияния на моральное состояние войск») отряда наместника этот путь был практически непреодолимым. Более легким казался путь вниз (с гор на равнину)– от Дарго к крепости Герзель-аул, откуда навстречу российским войскам должен был ускоренным маршем двигаться отряд генерала Фрейтага (начальника Левого фланга Кавказской линии с 1842 г.). «Оставаться долее в Дарго было не только бесполезно, но и неблагоразумно: неимение продовольствия делало наше положение с каждым часом затруднительнее. Был составлен военный совет, который решил, что самое выгодное направление – на Герзель-аул, как ближайшее (до него оставалось сорок верст), имеющее на всем пространстве воду и сохранявшее вид наступления, в то время когда возвращение тем путем, которым мы пришли, хотя и имело бы выгоду, что, пройдя лесное дефиле, мы были бы сейчас на открытых местах, собрали бы наши отряды, оставшиеся на пути, нашли бы у них продовольствие и стали бы сильнее, но это движение имело вид отступления, да и не желали рисковать со всем отрядом идти по лесу, которого затруднения были так жестоко испытаны нами», — писал участник этих событий .
13 июля отряд Воронцова, имея на руках 1200 раненых, выступил из Дарго и начал пробиваться на равнину, постоянно подвергаясь нападениям горцев. Отряд наместника отступал в тяжелых условиях: по узкой тропе, под постоянным неприятельским огнем, с растущим числом раненых и больных, в голоде и изнурении. 14 июля, во время одного из боев, едва не погиб сам Воронцов: он был спасен адъютантами и подоспевшими солдатами. Вконец измотанные и заметно поредевшие войска остановились близ селения Шаухал-Берды на левом берегу Аксая, где их со всех сторон блокировали отряды Шамиля. Расположившись на высотах правого берега, Шамиль начал беспрерывно обстреливать из пушек лагерь Воронцова. Тяжелый бой разгорелся в лесу близ чеченского селения Гордали. Как писал один из участников похода, «это был ад. Стоять было невозможно, и мы все лежали на земле, продвигаясь ползком. Я не видел никогда такой картины истребления» .
Крайне ожесточенный бой (продолжавшийся более 9 часов), разгорелся 16 июля на переходе российских войск от аула Аллерой к аулу Шаухал-Берд (расстояние в 9 верст). Приведем большую выдержку из воспоминаний участника этого боя, чтобы наглядно передать героизм горцев, отстаивавших свою свободу (как писал К.К. Бенкендорф, российской армии пришлось в 1845 г. иметь дело «не с подобной же армией, а с целым вооруженным народом, способным и обороняться, и одновременно наступать» ) и мужество русских солдат, воевавших за совершенно чуждые им имперские интересы российских правящих кругов: «Все войска были в бою и с растянутой в лесу местности, занимаемой отрядом, не было возможности уделить в подкрепление авангарду даже самой малой части; арьергард… всеми силами удерживал беспрерывные и отчаянные атаки горцев, в тылу нашем находившихся; цепи, следуя по высотам в лесу с неумолкаемым огнем, слабели в своих парах; одним словом, везде дрались отчаянно. Свист пуль, летавших в нас со всех сторон и с вершин деревьев, и предсмертное гиканье татар оглушали лес; после неоднократных известий, что авангард по малочисленности своей все еще не может тронуться вперед, стали подходить войска правой цепи, отделенных из главной колонны; …роты эти, заняв окраины теснины с правой стороны, ослабили огонь неприятельский, но вовсе прекратить его не могли, ибо непроходимый овраг отделял их от позиций, занятой горцами. …Понеся значительную уже потерю, войска эти, пренебрегая смертоносным огнем, отважно бросились на завал. Но многочисленность неприятеля опрокинула натиск саперов с милиционерами. Полковник Мильковский, удостоверясь, что перейти овраг нельзя прежде, пока не подойдет левая наша цепь, отдал приказание остановиться и саперам непременно починить мост; для прикрытия же работы милиционеры рассыпались по оврагу, а два орудия, выставленных на позицию, открыли картечный огонь по завалу и по вершинам деревьев. Неприятель, отбив штурм и видя, что войска наши снова остановились и занялись починкою моста, усилил свой огонь против орудий и по работавшим саперам. Овраг Я-эне, оглушаемый неумолкаемым огнем с обеих сторон, был свидетелем многих жертв боя…
Движение обозов по дороге в дремучем лесу сопровождалось частыми прорывами отчаянного неприятеля, который хотя бы при первоначальном прохождении наших цепей и был сбит с высот ущелья, но едва цепи наши или от движения вперед, или от убыли убитых и раненых ослабевали, как алчные к добыче горцы, пользуясь сим, выскакивали из засады и врывались во вьюки наши; за смелые прорывы эти, возобновляемые каждый раз с новым ожесточением, горцы платили жизнью, падая под штыками русскими, но как не было возможности иметь надежное прикрытие по всей линии обозов, то иногда удавалось им пользоваться добычею, в числе которой отбит неприятелем вьюк с экстраординарною суммою Чеченского отряда» . В этом бою под Шаухал-Бердом «горцы понесли важную потерю» — погиб чеченский наиб Суаиб, «имевший влияние в Чечне».
От Шаухал-Берда до Герзель-аула было всего 16 верст. Но отряд Воронцова был не в состоянии самостоятельно пройти это расстояние, «столько же по случаю болезней, сколько и потому, что был окружен тысячами горцев». Отряд фактически голодал. Даже для офицеров единственной пищей были пшеничные колосья, которых солдаты, с риском для жизни, добывали на соседних полях. «За неимением пищи ели несозревшую кукурузу, срываемую по дороге» . Тринадцать дней участники похода «не видели крохи хлеба». К тому же, после гибели Пассека, оставшиеся старшие офицеры «были крайне неопытны, не умели руководить войсками и не заботились о них; в необходимых случаях их невозможно было даже разыскать, чтобы испросить нужное приказание».
С 16 до 19 июля Воронцов оставался у Шаухал-Берда, ожидая прибытия помощи – войск генерал-майора Фрейтага, будучи не в состоянии двигаться дальше и постоянно подвергаясь нападениям ополченцев Шамиля. Положение российских войск было настолько отчаянным, что Воронцов отдал «секретное распоряжение: если Фрейтаг не придет на выручку к ожидаемому сроку, то отряд из людей, находящихся в строю и способных сражаться, должен был ночью выйти тихо из лагеря, бросив все, что могло затруднять его отступление и что само по себе не могло следовать, при нем – обоз, раненых и т.п.». Конечно, в таком случае «кровавая была бы картина для взоров, когда эти тысячи несчастных собратий наших, не имея силы защищаться, умирали бы под ударами горского кинжала». Трудно с достоверностью утверждать, что кавказский наместник подготовил на самом деле такое «не геройское» распоряжение, но Н.И. Горчаков был уверен, что «оно таилось в благородных сердцах наших начальников, которые думали убраться поскорее в добром здоровье» . Воронцов, «исхудалый, печальный», сидел под «бурьянным навесом» и «дрожащими руками наводил зрительную трубу к невидимому Герзель-аулу, откуда должен был явиться …спаситель- Фрейтаг. …Князь Воронцов, видимо, болел душою, страдал самолюбием. Он был все время один, и вокруг – никого» .
От полного уничтожения отряд Воронцова был спасен Фрейтагом («дорогой Фрейтаг, один у нас поправляет чужие беды; он один – надежда и выручка»), который пришел ему на помощь, собрав практически все войска, находившиеся на Левом фланге. (Генерал Роберт Карлович Фрейтаг был одним из наиболее опытных и умных военачальников России на Кавказе. Он «успел в короткое время изучить неприятеля и ту местность, на которой ему пришлось с ним сражаться. Он дал некоторые тактические правила, как строить и водить войска через чеченские леса, и не было способнее куринцев проходить лесные трущобы и дебри, и этому они научились от Роберта Карловича, когда он был их полковым командиром. Никто как Фрейтаг указал на пользу и важность «зимних экспедиций» в Чечне, заключающихся преимущественно в вырубке просек и проложений сообщений». Приказания Фрейтага «были точны во время боя, в котором он знал и помнил расположение каждой части, как старый офицер Генерального штаба» .) За двое суток Фрейтаг преодолел расстояние в 120 верст (Воронцов за 13 суток прошел всего лишь сорок верст). По пути он задерживал всех встреченных чеченцев, чтобы они не могли сообщить Шамилю о движении его отряда. 19 июля Фрейтаг внезапно появился в тылу у горцев и стремительно атаковал их завалы. Благодаря этой внезапности он прорвал кольцо окружения и вывел остатки экспедиции Воронцова. Это произошло за сутки до отдачи «секретного распоряжения», которое «могло бы наделать много шуму в войске, непривыкшем к постыдному поступку – бросить в беде товарища или оставить на поругание – своих отцов, братьев, друзей, детей» . Вот как описывает Н.И. Горчаков состояние солдат, вышедших из окружения: «С трудом верилось в те лишения и нечеловеческие труды, которые мужественно, без ропота, перенесли несчастные солдаты, находясь ежеминутно между жизнью и смертью. Закопченные от пороха и дыма, стояли они теперь молча; на лицах – ни страха, ни горя; все как-то бесчувственны, безжизненны» .
Кавказская война, повторяем, была страшной трагедией для обеих сторон конфликта: и для горцев, и для простых русских. Первые отстаивали свое право жить на своей свободной земле, по своим обычаям и традициям. Они защищали свой образ жизни, свою культуру и не посягали на чужую землю. Горцы никогда не нападали на исконно русские земли, не трогали ни Иран, ни Турцию. Но и этим восточным державам, и России нужна была кавказская земля. Нужна была в интересах геополитических, стратегических, экономических и т.д. И ради этих интересов, интересов имперских, царизм бросал в горнило Кавказской войны русских солдат, которые должны были гибнуть за совершенно чуждые и непонятные им цели. Маловероятно, что солдат – участников Даргинского похода вдохновляла идея о «великой цивилизаторской миссии» России на Кавказе. Крепостные крестьяне у себя дома, с которыми обращались как со скотом, они на Кавказе, вопреки своей воле, были превращены в безропотных винтиков огромной российской военной машины, которая, во имя имперских интересов, перемалывала их жизни, также, как и жизни тысяч и тысяч горцев. «Вина» последних была лишь в том, что они защищали свою родину. Защищали, как могли и как умели. Трагедия Кавказской войны еще и в том, что русские солдаты проявляли здесь чудеса храбрости и выносливости, воюя за неправое дело, захватывая чужие, горские, земли. Не осознание ли этого факта приводило к тому, что сотни русских солдат бежали в горы и воевали на стороне кавказцев. Горцы же, безусловно, вели справедливую борьбу – они защищали свою землю, свою родину. И эта высокая цель порождала те качества – беспримерную стойкость, мужество, готовность вынести любые лишения, которые и позволили кавказским горцам в течение нескольких десятилетий противостоять одной из самых могущественных военных держав Х1Х века.
Казалось бы, что Воронцов, двигаясь от Дарго к Герзель-аулу, должен был бы быть озабочен только одним – спасением своих солдат. Возможно, он этим и был озабочен. В первую очередь. Но при этом он был озабочен и другим – местью горцам, примерным их наказанием. Против вооруженных горцев, против ополченцев Шамиля он мало что мог сделать в этом походе. Участник похода вспоминал: «Мы, при настоящих стесненных обстоятельствах, не могли быть грозою горцам, и, откладывая расплату с ними до другого раза, общее желание и мысль русских воинов ограничились на том, чтоб кто цел, то выйти благополучно на линию» .
В этих тяжелых условиях Воронцов делал то, что мог – уничтожал аулы, посевы и сады горцев. «Во исполнение Высочайшей воли главнокомандующий, — писал участник Даргинского похода, — предводительствуя лично войсками, неоднократно во время экспедиции примерами давал знать горцам, что не уничтожением их жилищ и собственности, а дружелюбною мерою правительство намерено склонить их на нашу сторону; мера эта, однако ж, к концу экспедиции была изменена главнокомандующим, ибо ожесточение, с каким встречали и дрались с нами ичкеринцы и чеченцы, требовало возмездия не кроткого, а наказания их как закоренелых врагов, а потому жилища и поля последних, где проходили войска наши, начиная от Дарго, предавались пламени и разорялись сколь было можно успеть» .
Даргинская экспедиция закончилась полной катастрофой для русских войск. За 6 недель похода они потеряли 3510 человек убитыми и ранеными, среди которых было 3 генерала (Б.Б.Фок, Д.В. Пассек, Е.А. Викторов), 28 штаб-офицеров и 158 обер-офицеров . По данным же М.М. Блиева, общие потери Воронцова составили 3631 человек убитыми и около трех тысяч — ранеными . Э. фон Шварценберг же писал, что Даргинская экспедиция была «знаменательной кампанией, во время которой войска понесли громадные потери и в генералах, и в офицерах, и в нижних чинах», и «из 20 тысяч человек отряда осталось не более 5 тысяч» . Огромными оказались и материальные потери – лошадей, военного транспорта, артиллерии и других войсковых средств. Российские генералы на Кавказе «сгубили по семи тысяч солдат в течение нескольких лет, а князь Воронцов сумел уходить семь тысяч своих же людей в один прием» . Немалые потери понесла и горская сторона: «четыре наиба погибли в этой кровавой борьбе; пали лучшие чеченские борцы; потери горцев были громадны, и наше следование оставило по себе длинный кровавый след» (К.К. Бендендорф) .
Исследователи Кавказской войны (и отечественные, и зарубежные) в качестве источников используют в основном документы, составленные кавказской администрацией и царским правительством. А это – взгляд (или официальная версия) одной из противоборствующих сторон – российской. И он, этот взгляд, далеко не всегда объективен. Точнее, почти всегда тенденциозен. И в оценке событий, и в характеристике горской стороны. Все это в полной мере относится и к Даргинской экспедиции. Если об ее итогах судить по донесениям Воронцова и по «высочайшим рескриптам», то создается весьма благостная картина. Складывается впечатление, что российские войска одержали важную победу и «достойно наказали горцев». По окончании экспедиции Воронцов обратился к войскам: «Воины главного действующего отряда! Наконец твердостью, усердием и неустрашимостью вы исполнили трудный и славный подвиг, повеление Государя нашего, ожидания России и наше собственное желание. С самого начала кампании неприятель со всеми своими сборищами не мог вам противостоять; он оставил нам без боя и Хубарские высоты, и крепкую Бартунайскую позицию; он надеялся остановить нас на Мичикале, но славным подвигом взятия горы Анчимеера оттуда прогнан, преодолев все трудности природы, мы пошли к Андийским воротам, где он не смел нас ожидать и сам предал огню и опустошению богатое андийское население (уничтожив съестные припасы в андийских аулах, Шамиль лишил российские войска возможности пополнять свои продовольственные запасы и тем самым обрек их на голодание. Так что Воронцову тут гордиться нечем. – Авт.); за Андией он захотел держаться на позиции, но постыдно прогнан с оной горстью наших храбрецов. Когда мы увидели опять сборища Шамиля на горах, мы опять пошли на них, рассеяли толпы их и дошли до самого Технуцала. Около Андии, где русские до сего еще никогда не были, мы жили спокойно, сколько нам было нужно, но этого еще было не довольно; нужно было дойти до самого гнезда Шамиля, мы пошли в Дарго и хотя нашли дорогу труднейшую и леса, в которых они сильно защищались, ничто не могло нам противостоять, и Шамиль вынужден сам начать разрушение его жилища и заведений, которое мы после в полной мере довершили. По затруднению доставлять туда продовольствие, было невозможно и бесполезно оставаться долго в Дарго, но мы пошли оттуда не назад, не отступая, но пошли опять прямо на него же; грудью сбили его с позиции у дер. Цонтери и потом, все наступая, гнали его с позиции на позицию (кто кого гнал, или кто от кого убегал: вопрос, как говорится, конечно, интересный. – Авт.) пока уже близко к Герзель-аулу мы соединились с храбрым генералом Фрейтагом, который по первому от нас призыву, собрав с невероятною скоростью сильный отряд, пришел к нам навстречу; тогда силы неприятельские обратились на наш арьергард, но и тут с потерею и со стыдом отбиты. Таковые подвиги не могли быть исполнены без урона. Мы потеряли несколько достойных начальников и храбрых солдат; это жребий войны: истинно русский всегда готов умереть за Государя и отечество, но мы имеем то утешение, что ни один раненый, какого бы он ни был звания, нами не оставлен (это неправда. Во время «сухарной» экспедиции были оставлены в лесу не только убитые и раненые, но и тела двух генералов – Викторова и Пассека . – Авт.), ни один не попался в руки неприятеля и мы вчерашнего числа дошли благополучно до нашего укрепления и вам можно будет отдохнуть от трудов и утешаться воспоминаниями о военных подвигах. Государь вами будет доволен; слух о нашем походе долго будет служить в горах страшилищем для врагов наших и доказательством, что для русского солдата нет ничего невозможного». «Слух о нашем походе» долго вдохновлял горцев на продолжение борьбы с царизмом.
Николай 1 в своем рескрипте к Воронцову оценил итоги Даргинской экспедиции в таком же мажорном духе: «Князь Михаил Семенович, — писал он, – вверив вам главное управление Кавказским краем и начальство над Отдельным Кавказским корпусом, я был убежден, что при сем важном назначении вы явите то пламенное усердие к пользам отечества, коим всегда отличалось долговременное и достохвальное служение ваше. Вы вполне оправдали Мои ожидания, проникнув в недра гор Дагестанских, считавшихся доселе неприступными. Приняв личное начальство над главным отрядом, вы собственным примером непоколебимой твердости и самоотвержения указали войскам путь к подвигам незабвенным. Смелою стопою храбрые войска наши перенеслись через хребты гор непроходимых, поражая горцев в неприступнейших убежищах на высотах Анчимеера и у врат Андийских. С упорного боя овладели они Дарго – главным убежищем Шамиля – и штыками проложили себе путь в дремучих лесах ичкеринских, рассеяв многочисленные скопища неприятеля, усиливавшегося преградить дальнейшее наступательное движение отряда. Среди беспрерывного боя, многочисленных занятий и трудов, вы непрестанно, как чадолюбивый начальник, заботились о благе и спокойствии нижних чинов, о всевозможном призрении раненых, кровью своею славные дела запечатлевших. Вы вполне постигли и исполнили этим первейшие желания Моего сердца. В справедливом сознании как прежних, так и теперешних знаменитых заслуг ваших Я возвел вас в княжеское достоинство с нисходящим потомством. Да послужит это изъявление Моей искренней признательности к примерному служению вашему престолу и отечеству. Вместе с сим пребываю к вам навсегда неизменно благосклонный Николай» .
Читая эти два документа, создается впечатление, что российские войска одержали над Шамилем весьма важную победу. Если цель похода Воронцова в 1845 г. заключалась только в том, чтобы проникнуть в Андию и Ичкерию – то, в какой –то степени, эта цель была достигнута. Но – какой ценой? И в чем тогда смысл похода? Совершенно очевидно, что и граф Воронцов и царь Николай 1 стремились «сохранить лицо». А тысячи погибших русских солдат, и уже тем более горцев, их волновали, видимо, мало.
Даргинская экспедиция ошеломила и ее участников, и современников. Один из участников ее писал: «В истории кавказских военных действий, в продолжении почти 70-летней борьбы русских войск с кавказскими народами, не видано ничего подобного тому, что происходило в 1845 году, чему достаточным подтверждением служит неимоверное число убитых и раненых» . Она стала символом одного из самых крупных провалов в стратегии и тактике Кавказской войны. В.А. Гейман писал, что «по трудности экспедиции, громадности жертв, 1845 год есть знаменательный в шестидесятилетней борьбе России с дикими горцами». Другой участник этой экспедиции, граф К.К. Бенкендорф, отмечал: «Много крови было пролито с той и другой стороны. Дарго было в развалинах, Андия была одно время занята, Ичкерия пройдена с одного конца до другого…, никогда еще не обладали мы здесь столь значительными силами, и никогда еще не давали мы столько боев, а между тем могущество Шамиля осталось во всей своей силе.
Причина тому – очень ясная. Ошиблись в значении Дарго и Андии, еще раз обманулись в значении в горах наших бесполезных побед и еще раз ошиблись в результатах и последствиях нашего вторжения.
Главный результат кампании – это большой и основательный урок для будущего. Дай Бог, чтобы урок этот был плодотворен по отношению предпринятия этих более смелых, чем полезных экспедиций, выполнение которых поручается лицам, мало знакомым с условиями ведения войны на Кавказе и слишком занятых своей военной славой. Перед нами налицо опыт, купленный достаточно дорогой ценой, чтобы служить нам предостережением в будущем и чтобы утвердить среди нас более рациональные принципы… Эти принципы всегда во все времена исповедывались мудрыми и мыслящими деятелями, которым был близок край и которые в своих соображениях не увлекались ничем тем, что шло вразрез с общим благом».
Комментируя эти высказывания Бенкендорфа, другой участник Кавказской войны, Б.М. Колюбакин, писал: «Благородный Бенкендорф ведет здесь речь о некоторых деятелях прошлого и ближайшим образом, очевидно, о Граббе (экспедиции 1839 и 1842 гг.), о вмешательстве личном в 1842 г. графа Чернышева, хотя здесь, по-нашему, между строк, обвинение и графу Воронцову, который заслуживает такового в полной мере в 1845 году, когда у Воронцова не нашлось гражданского мужества высказать своему Государю правду о всей бесцельности и вреде этой экспедиции. В крайности граф Воронцов мог ограничиться только Андией и тогда избежал бы подвергать вверенный ему отряд всем этим бедствиям, лишениям и невознаградимым потерям». Следует отметить, что многие опытные русские офицеры-«кавказцы» осуждали Воронцова за его действия во время Даргинской экспедиции. Позже, в своих воспоминаниях, они отмечали, что он допустил серьезные ошибки и в планировании экспедиции, и в военной тактике. «…Особенно вызывали критику торопливость и неосмотрительность действий графа, совершенно чуждого условиям ведения войны и боя на Кавказе» . М. Ольшевский, один из наиболее образованных кавказских офицеров (выпускник Императорской Военной Академии, офицер Генерального штаба), анализируя причины поражения российских войск в Даргинском походе, писал: «отчего же все это произошло? От дурного исполнения предначертанного плана, непонимания духа неприятеля и ведения с ним войны. То, что было хорошо в горах Дагестана, то неподходяще в лесах Чечни. Действуя против чеченцев, требовалось более осторожности, нежели опрометчивой решительности» . Действительно, в ходе Даргинской экспедиции М.С. Воронцов показал себя малоспособным военачальником, совершенно не разбирающимся в особенностях военных действий в горной и лесной войне на Северном Кавказе. Хотя в личном мужестве ему и нельзя было отказать. «Зачем было стоять целую неделю в Дарго? Имелась ли тут в виду какая-либо цель, или это была простая и бесцельная медлительность, стратегическая ошибка, ничем неисправимая и неизгладимая? Вот вопросы, на которые трудно ответить. При вступлении нашем в Дарго у нас было раненых немного в сравнении с тем прикрытием, которое мы им могли доставить; кроме того, войска наши были воинственного духа, в особенности после сражения в Дагестане. Коль скоро горцы сами уничтожили Дарго – и тем упредили нашу собственную цель, то что нас обязывало …не отретироваться в Герзель-аул, а оставаться на месте целую неделю? …Если предполагали, что горцы, устрашась нашего отряда и потеряв свою плетневую столицу, пришлют к нам депутатов с просьбою о пощаде и мире, то такое предположение вполне было достойно смеха. (Некоторые авторы Х1Х в. писали, что Воронцов предполагал создать в районе Дарго несколько военных укреплений, откуда российские войска «производили бы набеги» на ичкеринских горцев и вынудили бы их изъявить покорность. «Целью Даргинской кампании было: по завладении Дарго и Чечней укрепить Дарго возведением земляных батарей, учредить в нем вагенбург и тем обеспечить надежное сообщение между крепостями» . – Авт.) после всего этого еще раз спрашивается: какая цель была стоять так долго и бесполезно в Дарго» . Эти вопросы задавали себе многие офицеры на Кавказе и в Петербурге.
Даргинская экспедиция вышла за рамки обычных событий, слухи о ней всколыхнули российское общество: такой всплеск общественного внимания был вызван огромными потерями в войсках. Из плана, разработанного Николаем 1, был реализован лишь второй пункт: проникновение в центр владычества Шамиля, причем который он сам и оставил. Первый пункт: «Разбить, буде можно, скопища Шамиля» — остался невыполненным. Хотя российские войска дрались храбро и не упускали возможности схватиться с противником, поражение понес отряд Воронцова. Третий пункт: утвердиться в «центре владычества Шамиля после проникновения в него» – оказался вообще невыполнимым – это Воронцов хорошо понял уже в ходе экспедиции. По мере продвижения отряда в глубь гор, неся ничем не оправданные потери людей, Воронцов понял, что воевать с горцами, применяя старую, привычную тактику, абсолютно бесполезно . В своем донесении в Петербург он писал: «Все мы… в Петербурге и здесь, были в самом полном заблуждении насчет свойства дороги от Андии в Дарго, только пройдя ее, мы могли убедиться в нашей ошибке…» .
Даргинский поход потряс русское офицерство своей кровавой бессмысленностью: сопряженный с огромными потерями захват резиденции Шамиля, которую тут же пришлось оставить, если и повлиял на ситуацию, то в худшую для России сторону. По мнению Б. Колюбакина, «со взятия никому не нужного Дарго, весь поход – сплошной кризис». Было ясно, что стоящая перед Кавказским корпусом, да и перед всей империей задача куда сложнее, чем казалось. Титанические военные усилия, приложенные за 30 лет, начиная с ермоловских времен, привели к обратным для России результатам – к сплочению горских народов . Адмирал Л.М. Серебряков, долгие годы прослуживший на Черноморском побережье Кавказа, писал после Даргинской операции: «По неспособности некоторых из военных начальников, ошибочным их понятиям о роде войны и о способах, долженствующих употребляться для покорения Кавказа, — конечно, порождаются неудачные и бесполезные экспедиции, сопряженные с потерями, иногда значительными. Бесспорно, что случаи эти отдаляют время покорения Кавказа, но смею думать, что главные причины, изменившие наши отношения к горцам, гораздо важнее и что мы их искать должны: в перемене нравственного состояния горцев, в мерах и средствах вообще, для усмирения их в разное время употреблявшихся, и наконец только в самом исполнении этих мер» .
Несмотря на то, что даргинская экспедиция закончилась поражением, в Петербурге предпочли не «заметить» этого. Ведь поход-то был предпринят по настоянию самого царя. Воронцов был награжден княжеским титулом (в 1852 г. он станет светлейшим князем). Генералы Фрейтаг и Лабынцев были произведены в генерал-лейтенанты (эти генералы, безусловно, своих наград заслуживали: Фрейтаг спас экспедицию Воронцова от полного уничтожения, Лабынцев, после гибели Пассека, был единственным опытным генералом в отряде). Все остальные офицеры Даргинской экспедиции получили по две-три награды. Большая часть солдат была награждена Георгиевскими крестами. (Следует отметить, что, в отличие от Николая 1, Александр 11 весьма критически оценивал итоги Даргинского похода. В письме к наместнику Кавказа князю Барятинскому от 7 июля 1858 г. он отмечал: «…Такие экспедиции ни к чему не ведут, как экспедиция в Дарго в 1845 году, которая очень дорого обошлась нам и вдобавок подняла дух противника. Система, введенная с того времени на левом фланге, намного более надежна и должна быть принята на всей линии» .
4. Изменения в военной тактике российского командования в Чечне во
второй половине 40-х годов Х1Х века.
Российские военачальники на Северном Кавказе, прошедшие через европейские войны, страстно желали и на Кавказе хоть какого-то подобия европейской войны, и это желание заставляло их принимать зачастую роковые решения. Чтобы хоть как-то оправдать безрезультативные походы, кавказское командование заявляло, что они являлись средством убеждения горцев в тщетности их надежд на неприступность их гор. Это доказательство способности русских войск добраться до любого горного уголка – едва ли не обязательные составляющие донесений 1820-1850-х гг. Так писал адмирал Л. Серебряков о своих походах на Западном Кавказе и генерал М.С. Воронцов о рейде на Дарго. И это притом, что среди российских военных теоретиков были люди, неплохо разбиравшиеся в особенностях таких войн, как Кавказская. Так, Жомини писал: «Войны народные… суть самые опасные… Каждый шаг земли приобретается с боя; армия, учинившая нашествие, владеет только тем местом, на котором она расположена. Снабжение ее может быть производимо только вооруженной рукой, а подвозы ее повсюду или подвержены опасности или отбиваемы…
Эти затруднения становятся в особенности неимоверны, когда страна представляет местность, пересеченную естественными препятствиями: каждый житель знает малейшие тропинки и их выходы, они везде находят родственника, брата, друга, который ему помогает; начальники, зная также страну и узнавая немедленно каждое ваше движение, могут принять самые верные средства, чтобы нарушить ваши предприятия; между тем как вы, лишенные всех сведений, не осмеливаясь посылать разъезды для получения их, не имея другой опоры кроме штыков ваших и находя безопасность только в сосредоточении ваших колонн, действуете как слепые; каждое ваше соображение соделывается ошибкой, и когда после движений, наилучшим образом соображенных, после быстрейших и затруднительнейших переходов полагаете, что достигли вашей цели и нанесли громовой удар, вы не находите других следов неприятеля кроме дыма его бивуака. Подобно Дон Кихоту вы, таким образом, стремитесь за ветряными мельницами, между тем как ваш противник нападает на ваши сообщения, уничтожает отряды, оставленные для их обеспечения, захватывает ваши подвозы, ваши склады и ведет ужасную войну, в которой вы, наконец, должны погибнуть» .
Но, тем не менее, и Петербург, и кавказское командование впервые после Ермолова извлекли уроки из происшедшего (хотя Б. Колюбакин считал, что «1845 год не произвел на Воронцова должного впечатления»). Во время встречи с Николаем 1 в Севастополе в том же году Воронцов сумел убедить царя в необходимости изменить военную доктрину и тактику на Северном Кавказе и вернуться к «осадной» стратегии Ермолова, т.е. к постепенному и планомерному закреплению на занятой территории, отказываясь от крупномасштабных экспедиций вглубь Чечни. Кроме того, Петербург отказывался от вмешательства в ход военных действий на Кавказе. С конца 1820-х гг. и до 1845 г. Генеральный штаб разрабатывал план военных операций на Кавказе на год вперед. После его утверждения царем план не подлежал корректировке кавказским командованием. За год же военно-политическая ситуация на Северном Кавказе иногда менялась кардинальным образом и составленный в Петербурге план не соответствовал реальной обстановке. К тому же в Петербурге далеко не всегда адекватно представляли себе реальную картину на Кавказе. Отчасти виноваты в этом были и сами российские военачальники на Кавказе. На принятие стратегических решений и вообще на весь ход Кавказской войны огромное влияние оказывало то, что генералы действовали на Кавказе с постоянными оглядками на Петербург. Французский консул в Тифлисе де Кастильон писал в 1844 году: «…Проект имперского правительства (план покорения Северного Кавказа 1844 г. – Г.Ш., Т.Р.) достаточно наглядно свидетельствует, до какой степени ошибаются в Санкт-Петербурге относительно характера этой войны и в сущности тех трудностей, которых она представляет. Это неведение есть факт настолько малоправдоподобный с первого взгляда, что нуждается в объяснении… Доклады, в которых неудачи и ошибки скрываются, а самые скромные удачи превращаются в разительные успехи, передаются военным командованием различных корпусов в генштаб Тифлиса, все это делает трудным контроль, впрочем, в Тифлисе довольно предрасположены принять версию, предназначенную быть хорошо встреченной в Санкт-Петербурге. Благосклонности добиваются и даруют ее только этой ценой. Это постоянное подделывание фактов портит их смысл до такой степени, что делает их уточнение крайне обязательным…» .
Теперь же, благодаря стараниям Воронцова, кавказское командование получило право самому определять тактику и стратегию военных действий против горцев. Более того. В январе 1846 г. высочайше утвержденные особые правила сформулировали права кавказского наместника. Во всех случаях, когда власть считалась превышенной и требовалось разрешение или утверждение царя, наместник должен был обращаться к председателю Кавказского комитета (был создан 3 февраля 1845 г. на правах особого министерства, входившего в Государственный совет). Председатель комитета, в зависимости от характера дел, докладывал их царю, либо вносил на предварительное рассмотрение Комитета. В данном случае известное совпадение прерогатив наместника и функций Кавказского комитета нейтрализовывалось тем, что циркуляры и распоряжения комитета должны были быть санкционированы наместником, без согласия которого не могло действовать на территории края ни одно из предписаний комитета .
Как подчеркивал один из авторов Х1Х в., «главная причина неудач с 1839 года, и особенно 1842 и 1845 гг., — это вмешательство Петербурга, — это составление планов кампании и управление армией из столицы, тогда как успех дела войны, говоря языком Суворова, требует: «единства власти и полной мочи избранному полководцу», что по отношению Кавказа вполне осуществилось только при князе Барятинском».
Исходя из новой (старой) стратегии, Воронцов стал возводить крепости, строить казачьи станицы, усиливая передовую линию, прокладывать новые дороги и просеки, с помощью которых блокировались районы военной активности горцев. С 1830 по 1846 г. в Чечне было построено лишь несколько укреплений: Герзель-аул, Куринское, Закан-Юрт, Казах-Кичу и Воздвиженское. Последнее являлась большой крепостью, расположенной на р. Аргун, при выходе этой реки из ущелья на плоскость и служило опорным пунктом для наступательных действий. Здесь были построены большие военные склады, где были сосредоточены продовольственные и военные запасы для снабжения экспедиций, предпринимаемых в направлении от Аргуна в глубь Чечни.
С середины 1840-х годов российское командование вновь вернулось к заложенной в свое время Ермоловым тактике борьбы с чеченцами – рубке лесов. Сама первозданная и дикая природа Чечни была сильнейшим союзником чеченцев в их борьбе за независимость. «…Положительно можно сказать, — писал Д.И. Романовский, — что нигде и никогда природа и самые обстоятельства края не представляли стольких удобств для обществ, желавших сохранить свою независимость, и стольких преград для тех, кто должен был их покорять, как горы Кавказского хребта» . В определенной степени именно условия, неблагоприятные для действий регулярной армии, стали причиной гибели девяти солдат из каждого десятка, легшего костьми ради завоевания этой имперской окраины. Такое соотношение боевых и санитарных потерь характерно для колониальных войн . Русская армия не сразу, но все нашла действенный ответ на тактику горских партизан: она стала планомерно вырубать леса. Войска и мобилизованные местные жители под прикрытием стрелковой цепи прокладывали просеку шириной около 400 метров, что позволяло частям, двигавшимся по ее середине, находиться вне досягаемости выстрелов горцев, укрывавшихся за деревьями.
В 1819 г. по приказу главнокомандующего на Кавказе А.П. Ермолова началась масштабная рубка леса в Чечне (силами солдат и местного населения). Ермолов пытался создать возможность вести войну европейскими методами, максимально сократить возможность войны партизанской. С этого времени начинается титаническая, оказавшая огромное воздействие на природу Кавказа, рубка леса, чтобы на открытой местности использовать неоспоримые преимущества русского штыка . Сначала были полностью вырублены леса в Ханкальском ущелье возле крепости Грозной и на окрестных возвышенностях, «через что и открылось нашим войскам удобство проникать на значительное расстояние в землях чеченских, где прежде густота леса делала сообщение вовсе невозможным» . В 20-е годы Х1Х в. в Чечне по всем важнейшим направлениям прорубались просеки шириной 400-600 метров. Двигавшиеся по середине такой просеки войска оказывались на достаточном удалении от затаившихся стрелков, избегали внезапных нападений, могли эффективно использовать артиллерию и действия сомкнутым строем. Горный рельеф, труднопроходимый лес затрудняли действие артиллерии, снижали эффективность штыковых атак, заставляли солдат ввязываться в невыгодное соревнование с меткими горскими стрелками. Каждая масштабная операция в лесных районах сопровождалась устройством просек, как в Европе штурм крепости предварялся рытьем осадных траншей. В северокавказских условиях природа сама составляла календарь военных действий. Отсутствие листвы, скрывающей горские засады, обмеление рек, облегчающее переправы через них были причиной того, что российские войска действовали в Чечне вплоть до начала 1850-х годов только поздней осенью и зимой.
Чеченцы прекрасно осознавали, что уничтожение лесов, прокладка широких просек и дорог позволит российским войскам относительно легко проникать в любые районы, и потому делали все возможное, чтобы сорвать рубку леса. Этот процесс сопровождался постоянными стычками с чеченцами. Многие участники Кавказской войны считали, что без уничтожения лесов покорение Чечни было бы невозможно . Рубка леса в психологическом плане была близка и понятна русскому солдату, который видел в вековых деревьях своего врага: чинара и спрятавшийся за ней горец составляли некое враждебное единство. Местный официоз – газета «Кавказ»- писала о рубке леса как о боевых действиях.
С осени 1845 г. рубка лесных просек и строительство укреплений в Чечне резко ускорились. Зимой 1845-1846 гг. была прорублена дорога вдоль подошвы Черных гор, от крепости Воздвиженской в Малую Чечню. Летом 1846 г. было заложено укрепление Ачхой на реке Фортанга. В 1847 г. была прорублена просека от крепости Возвиженской до укрепления Ачхой и построено укрепление Чеченская башня у селения Старый Юрт. В начале 1848 г. была завершена почти трехлетняя рубка леса вдоль рек Гойты и Фортанга. Со второй половины 1840-х годов прокладка дорог в глубь Чечни путем рубки леса займет ведущее место в тактике российского командования в Чечне. На тактическом уровне у Шамиля не нашлось чем нейтрализовать этот ход русских. В разные моменты он пробовал делать то одно, то другое, а поначалу просто запретил валить деревья (в случае необходимости это разрешалось делать лишь по его особому распоряжению), и стал чаще проводить набеги на Кавказскую линию. В 1847 г. и летом 1848 г. частота набегов резко возросла, «чеченцы не переставали подымать Линию в ружье». Но это были всего лишь одномоментные удары, и проблемы в целом они не решали . В том же году, по личному указанию Воронцова, были построены укрепления Урус-Мартан, с целью упрочения российских позиций в Малой Чечне и укрепление Тепли-Кичу на р. Сунже.
Важное место в новой стратегии князя Воронцова (а позже и его преемников) в укреплении российской власти на Северном Кавказе отводилось казачьей колонизации региона. Причем сама по себе идея эта была высказана и начала осуществляться еще в конце ХУ111 в. кавказским наместником князем П. П. Потемкиным. С 20-х же годов Х1Х в. кавказское командование приходит к выводу, что покорить горцев можно только методичной «осадой», постепенным продвижением в глубь гор и закреплением русского владычества на контролируемой территории. Одним из ярых сторонников такого пути был генерал А.А. Вельяминов. Радикальным способом решения проблемы умиротворения горцев он считал создание таких условий, при которых последние окажутся не в состоянии ни собираться бесконтрольно в значительных силах, ни чувствовать себя в безопасности в своих горах, малодоступных для регулярных войск. В 1828 г. Вельяминов представил военному министру «меморию» «Способ ускорить покорение горцев», центральное место в которой занимал план казачьей колонизации. Относительно Чечни, в частности, генерал писал: «…На левом берегу Сунжи, между укреплением Назрановским и крепостью Грозною, можно поселить пять или шесть станиц. Если, сверх того, перевести карабулаков на правую сторону Ассы и некоторые ингушевские деревни на левую сторону Сунжи, то можно поселить еще две или три станицы на правом берегу сей последней реки, начиная от вершин оной до деревни Казах-Кичу, и две станицы на левом берегу Ассы: одну в том месте, где в означенную реку впадает ручей Алхасыпс, а другую там, где теперь находится ничтожная карабулакская деревня Большие Шельчихи» .
Военно-казачья колонизация Северного Кавказа была одним из самых популярных сюжетов в различных планах приведения горцев к покорности. Она считалась наиболее действенным средством в достижении поставленной Петербургом цели. Однако серьезной помехой для масштабного заселения Чечни казаками являлось местное чеченское население. Его предполагалось выселить то на кумыкскую равнину, то в Малую Кабарду (как будет показано ниже), то на кубанскую равнину или даже за Дон.
Российское командование на Северном Кавказе периодически поднимало вопрос о русской (казачьей) колонизации региона, исходя и из своих ведомственных интересов. Во-первых, таким образом решался очень болезненный вопрос о снабжении войск провиантом, фуражом, об обеспечении армии помещениями и транспортом на основе постойной и подводной повинности. При всей своей хозяйственной автономности армия гораздо комфортнее чувствовала себя в родной культурной и экономической среде. Во-вторых, с появлением на Кавказе многочисленного русского населения решалась рекрутская проблема: комплектованием гарнизонов местными уроженцами надеялись покончить с огромной смертностью среди новобранцев, что традиционно объяснялось непривычным климатом .
С середины 40-х годов Х1Х в. начался ускоренный процесс казачьей колонизации Малой Чечни: вдоль р. Сунжи были заложены станицы Вознесенская (на месте селения Магомет-Юрт), Сунженская (на месте села Дибир-Юрт) и Ассиновская. «Результатом этих действий было то, что все непокорные общества Малой Чечни, находившиеся между вновь вырубленными просеками и вновь водворенными поселениями на р. Сунже, были вынуждены или изъявить нам покорность, или, бросив свои хлебородные места, уйти в горы. То и другое избавляли нашу Линию от соседства враждебного населения и затрудняло партиям скрытно приближаться для прорыва чрез наш кордон» . Это было уже серьезное достижение российского командования – передовая линия от реки Сунжи была передвинута в глубь Чечни, ближе к горам. Вновь прорубленные просеки и дороги открывали путь в Малую Чечню, облегчали российским войскам доступ к аулам чеченцев, которые теперь оказывались беззащитными. С этого же времени российские власти стали переселять местное население поближе к Тереку и Сунже. За сравнительно короткое время генералам Фрейтагу и Нестерову удалось переселить до 3 тыс чеченских семейств. Они были расселены вблизи российских укреплений Назрань, Грозная, Воздвиженское, Нестеровское и Ачхойское . Чеченская территория, подконтрольная Шамилю, неуклонно сокращалась. Все это наглядно показывало, что «пик успехов Шамиля остался позади, впереди – борьба с противником, пришедшим в себя после недолгого замешательства». В ходе Кавказской войны «наступил новый период» .
Во второй половине 40-х годов Х1Х в. в Чечне не происходит крупных военных столкновений между российскими войсками и горцами. Тем не менее, царские войска продолжают систематически разорять чеченские аулы, несмотря на то, что они были в основном заняты рубкой леса, прокладкой дорог и строительством новых укреплений и казачьих станиц. В конце декабря 1846 г. Р.К. Фрейтаг разорил Алдинские хутора, расположенные между реками Гойтой и Рошней. В январе 1847 г. П.П. Нестеров произвел набег на хутора по р. Асса и прорубил туда просеку из галашевских земель. В марте того же года вместе со всеми жителями был полностью уничтожен хутор наиба Дубы. «При самом отчаянном сопротивлении некоторых большинство, застигнутое врасплох полунагими, стар и млад, женщины, дети, грудные младенцы, утонули в своей крови от остро наточенных штыков, никого не помиловавших, не пощадивших» . Таким образом, проводя планомерное, систематическое наступление на Чечню, российское командование не отказывалось и от отдельных коротких ударов с целью устрашения чеченцев. Эта тактика была продолжена и в 1848 г. В январе-феврале 1849 г. царские войска совершили еще несколько походов в Чечню.
Шамиль прекрасно понимал опасность, которую представляли прокладка просек и дорог в чеченских лесах, дававшие оперативный простор российским войскам. Он попытался противопоставить им строительство укрепленных пунктов и завалов на дорогах, ведущих вглубь Чечни. Наиболее крупное укрепление в 1850 г. было построено на дороге, ведущей к одному из крупнейших чеченских селений — Шали – «Шалинский окоп».
В конце 40-х-начале 50-х гг. Х1Х в. российское командование в Чечне для покорения населения будет использовать не только военные средства. Воронцов понял, что для этого нужен комплекс мер- военных, инженерных, экономических, идеологических. Он осознавал, что чеченское население безмерно устало от почти полувековой борьбы, находится на грани физического истребления и идеолого-экономические меры должны воздействовать на него. Большие надежды в умиротворении чеченцев Воронцов возлагал на торговлю. Он полагал, что связанная с нею материальная заинтересованность могла бы нейтрализовать влияние Шамиля и мюридизма на чеченцев и обеспечить устойчивые пророссийские настроения в Чечне . «В 1850 г. главнокомандующий, желая сблизить непокорных горцев с русскими, разрешил открыть около крепости Грозной ярмарку, на которую дозволено было привозить товары и горцам, подвластным Шамилю. После размена аманатов 15 мая заключено было перемирие на три дня, горцы начали сбираться к Грозной. Главный привоз с гор составляли хозяйственные продукты: яйца, сыр, масло, мед; привезли также много шкур, обделанных и необделанных, кожаные изделия, сукна, ковры и тому подобное.
Горцам было запрещено продавать хлеб во всех видах, железные и деревянные изделия. С нашей стороны недозволенна была продажа оружия и железа. Но торг этот с обеих сторон оказался невыгодным: горцы продали только выгодно привезенные ими шкуры, множество съестных припасов осталось непроданными по причине недостатка потребителей и негодности к сохранению впрок этих продуктов в наступившие уже сильные жары. Наши купцы имели тоже небольшой сбыт, состоявший преимущественно из шелковых и бумажных материй и калмыцкого чая» . Но свою роль ярмарка сыграла: она показала, что экономическое сближение может иметь серьезные последствия. Именно поэтому Шамиль всячески пытался помешать русско-чеченской торговле.
С середины 1840-х годов российские власти уделяют серьезное внимание и привлечению верхушки чеченского общества на свою сторону, преследуя тем самым несколько целей: отколоть от Шамиля наиболее влиятельную часть Чечни и создать здесь свою политическую опору. И, надо сказать, политика эта приносила свои определенные плоды: многие начинали осознавать бесплодность вооруженной борьбы с Россией. Уже в 1845 г. М.С. Воронцов докладывал в Петербург: «С прибытием на левый фланг Кавказской линии, все получаемые мной сведения согласовывались в том, что большинство жителей Малой Чечни и в особенности люди зажиточные и пожилые действительно желают покориться нашему правительству, но им противодействует молодая и бедная часть народонаселения» . Курс на создание в Чечне политической опоры для российской власти активно поддерживался и в Петербурге. В докладной записке министра внутренних дел России царю Николаю 1 от 12 ноября 1848 г. отмечалось: «…Надлежало бы командиру отдельного Кавказского корпуса обсудить ближайшим образом, какие выгоды и преимущества, сообразно положению Края и ходу военных событий, могут быть обещаны влиятельным горцам, которые отстанут от мюридизма и от самого Шамиля» .
Важным средством в борьбе с влиянием Шамиля и мюридизма в Чечне Воронцов считал (и небезосновательно) контрпропаганду или идейную борьбу. С 1845 г. наместник стал рассылать горцам, и в первую очередь чеченцам, искусно составленные прокламации. И.-Б. Саракаев писал: «Побороть горцев в их неприступных горах и непроходимых лесах – было задачей даже и для могущественной России далеко не из легких. И она, наряду с пушками и мечом, пустила в ход в борьбе с ними еще и другое оружие, которое имело действие на горцев больше, чем пушки и штыки. Оружие это – различные прокламации и воззвания… Шамиль, говорят, боялся этих прокламаций, как огня.
Он знал – какое это сильное оружие и как оно может подействовать на умы легковерных горцев, а потому карал позорной – публичной казнью тех, кто бывал уличен в распространении их и того муллу, который осмеливался взглянуть на «преступную бумагу гяуров». Но прокламации все-же проникали в народ и постепенно уменьшали у горцев энергию борьбы» . В своем дневнике (написанном на арабском языке) наиб Талхиг отмечал: «Вчера был в гостях у Мусхана. У него застал несколько человек наибов Чечни, а также у него было много стариков. Когда сел, подумал: зачем они съехались? Кончили ужинать, узнал секрет: читали вредную и опасную бумагу сардала (наместника) Воронцо. Хотел уйти, подумал – скажут, испугался. Говорили: надо верить бумаге Русского Царя, и бросить войну.
Бедный имам! Чечня для него потеряна. А что тебе эти наибы говорили в Хунзахе – слышали мои уши, а теперь? Теперь они попались в западню шайтана; сильна эта западня» . Воронцов в своих прокламациях бил по самым «больным местам» горцев. В прокламации «Горским народам Кавказа» он провозглашает: «Было бы вам известно, что я по воле Всемилостивейшего государя Императора Русского назначен управлять здешним краем. Его Величеству благоугодно и Его единственное желание есть, чтобы здесь были мир и спокойствие. Вам известно, что упорная война ни к чему не ведет более, как к убыткам и пролитию крови, и это уже доказано предшествовавшими годами. Война эта вам, вашим семействам не принесет ничего хорошего, кроме бедствия и невозвратимых потерь. Поверьте мне, что упорством своим вы невольно вынудите Россию поднять бесчисленные силы и беспощадно наказать вас всею силою войны. Ужели вы не убедились еще в обманчивых думах – что своры и советы дурных людей, находящихся между вами, вместо обещанного блаженства, которого можно будто бы достигнуть бесполезно войною, не приносили вам прежде и теперь не принесут ничего хорошего, кроме бедствий и потерь.
Если вы не послушаете меня, будете вести себя по-прежнему, то я буду вынужден поднять оружие, разорить ваши села и подвергнуть вас и семейства ваши всем неизбежным бедствиям войны. Напрасно пролитая кровь останется на вас и детях ваших, и вы должны дать ответ за нее общему Судье, Богу, царю царей. Если советы мои послужат вам в пользу и вы послушаете меня и удовлетворите желание моего Великого сильного государя, этим вы принесете мне величайшее удовольствие, и я с радостью готов излить на вас щедроты моего Монарха, и вы удивитесь Его милостям и будете прославлять мир.
Верьте мне, что все обещанное вам есть истина, основанная на воле моего Государя Императора. Религия ваша, шариат, адат, земля ваша, имения ваши, а также все имущество, приобретенное трудами, — обещал Воронцов, — будет неприкосновенною вашею собственностью и останется без всякого изменения. Российские войска будут защищать вас от врагов, начальство будет заботиться о благоденствии вашем и вы ни в чем не встретите нужды и никогда вас не постигнет никакое бедствие.
Теперь я вам сказал все, что желает мой государь и что он поручил мне передать вам. От вас зависит воспользоваться счастием принять наше признание или нет; выбирайте одно из двух – и будьте сами себе судьями, помня, что всем тем бедствиям, какие вы неминуемо понесете от войны, будете сами причиною.
Еще раз повторяю, что обещания мои есть священны, и они – как бы собственные слова моего Великого Государя, которые никогда не могут подлежать сомнению. Воля моего монарха и обещания священны и он доверителям своим, как и мне, ни в чем не отказывает и всегда считает действия их, как свои» . (Эти обещания, данные от имени российского императора наместником Кавказа, одним из самых родовитых русских дворян – М.С. Воронцовым, увы, выполнены, конечно, не были. Видимо, и он посчитал, что слово, данное «бусурманам», ничему не обязывает русского дворянина. Чего же в таких случаях было требовать от «горских дикарей»?). Но многие горцы стали колебаться. Они не могли представить, что столь высокопоставленный российский начальник может их элементарно обманывать, добиваясь своей цели – прекращения их сопротивления. В результате своими прокламациями Воронцов способствовал усилению изначально существовавшей в горских обществах оппозиции Шамилю и ориентации на Россию, хотя антишамилевские настроения далеко не всегда были прорусскими .
Эти прокламации вряд ли были бы восприняты горцами в 1830-1840-е годы, но в начале 1850-х гг. чеченское население начинает понемногу отходить от Шамиля. Причин этому было несколько. Во-1-х, это заинтересованность чеченцев в укреплении экономических связей с Россией: экономическая блокада крайне тяжело сказывалась на положении населения, особенно в горных районах, которые постоянно нуждались в хлебе. Во-2-х, недовольство вызывала своекорыстная политика наибов, узденьской верхушки, грабившей общинные земли и всеми способами старавшейся усилить эксплуатацию масс. Позже, уже в Калуге, Шамиль заметит, что его государство «окончилось благодаря хищничеству его наибов» . Имам был уверен, что его государство просуществовало бы еще некоторое время, если бы в последние годы он не совершил нескольких больших ошибок в деле подбора наибов и надзора за их действиями. По словам Шамиля, он сменил по наговору многих способных и честных наибов, вынудив их в целях спасения своей жизни искать прибежища у русских, а на их место назначил людей или слишком молодых и неопытных, или же способных к правлению, но корыстолюбивых. Они разоряли богатых жителей, казнили их по любому поводу для того только, чтобы завладеть их имуществом, не пренебрегая ни лошадьми, составлявшими самое ценное имущество горца, ни его оружием, по собственному произволу выдавали замуж дочерей горцев, получая хорошую плату. Такие действия часто совершались от имени имама и во славу шариата. Эти действия раздражали население, восстанавливали его против Шамиля и склоняли горцев к прекращению борьбы с российской властью и к переходу на ее сторону. Этим Шамиль объяснял тот факт, что горцы, в сущности бездействовали в последний, самый критический период существования имамата . В этих условиях крестьянские массы переставали считать дело имамата своим делом. Горский историк Гаджи-Али отмечал: «Некоторые наибы, искавшие власти, старались придать делам Шамиля дурное толкование, и все они вообще начали копить богатства и убивать напрасно мусульман, не различая между позволенным и запрещенным, между истиной и ложью…В народе распространялись притеснения, казни, сплетни… И так, с этого времени (с конца 1840-х гг. – Г.Ш., И.М.) дела и предприятия Шамиля начинают быть безуспешными» . В-3-х, систематическое истребление царскими войсками посевов, заготовок сена и продовольственных запасов в равнинной Чечне, лишавшее население возможности дальнейшей жизни на плоскости и вынуждавшее его переселяться в малоплодородные горные районы. «Если своекорыстие верхушки имамата делало массу равнодушной к победе той или иной стороны, то голод должен был принудить чеченское крестьянство к сдаче царизму» .
Чеченцы в составе имамата оказались в наиболее тяжелом положении. Они находились в необычной блокаде: вначале Шамиль запретил чеченцам иметь какие-либо отношения, в том числе торговые, с русскими, затем российское командование приняло меры, направленные на изоляцию их от внешнего мира. Чрезмерное тяжелое экономическое положение, в котором оказались чеченцы, заставило их поставить вопрос о пересмотре своей политической ориентации. Считая прорыв блокады и возобновление экономических взаимоотношений с Россией единственно возможным преодолением хозяйственной деградации, «непокорная нам Чечня, изнемогая от нашествия наших войск, решилась, наконец, обратиться к Шамилю с просьбою, чтобы он защитил ее или дозволил признать над собой власть России» . Речь, по мнению М.М. Блиева, «шла на самом деле не только о снятии блокады, но и о возвращении мухаджиров – чеченцев, депортированных Шамилем в горы, — на равнину, на прежние места их проживания» . Таким образом, уже в конце 40-х годов Х1Х в. в Чечне наметилась тенденция разрыва с Шамилем. Узнав о подобных настроениях, имам издает распоряжение о том, что любой чеченец, посмевший обратиться к нему с предложением о капитуляции, будет немедленно казнен . И тогда чеченские старшины решили передать свое ходатайство через мать Шамиля. Имама крайне встревожила просьба чеченских старшин: он понимал, что без Чечни его государство продержится недолго. «Капитулянтские» настроения чеченцев надо было задушить в корне. Шамиль уединяется в мечети и на третий день объявляет свое решение: «Жители Дарго! Я должен объявить вам страшную весть. Чеченцы, изменяя долгу правоверных, забывая клятву, принесенную ими пред лицом Аллаха и Магомета, в преступных сердцах своих положили дерзкое намерение покориться гяурам и не устыдились прислать в Дарго депутатов, которые, чувствуя гнусность своего намерения, обратились к несчастной моей матери; она, как слабая женщина, решилась ходатайствовать за безумных чеченцев. Я трое суток молился и просил Аллаха, чтобы он научил меня как поступить с Чечней. Дозволить ли чеченцам принять власть гяуров? Аллах отвечал: «кто первый высказал тебе постыдное намерение, дай тому сто ударов плетью. Увы! Этот первый – была моя мать и по воле Аллаха я должен дать ей сто ударов!» . Как известно, Шамиль нанес матери пять ударов, а остальные принял на себя. Потрясенным всем этим чеченским депутатам он велел: «Вы видели, что здесь было; возвратитесь к народу вашему и расскажите в ответ на безрассудное его требование, что вы здесь видели и слышали» . Своим поступком имам ясно дал понять чеченцам: любое непослушание, любая непокорность будут пресечены жесточайшими методами: «Шамиль дорожил своею властию и свое могущество на Кавказе ставил выше всего» .
Итак, к середине Х1Х в. население Чечни чрезвычайно устало от бесконечной войны, победа в которой с каждым днем становилась все более призрачной. И, наконец, на политическую ситуацию в Чечне и на умонастроения чеченцев, безусловно, повлияло начавшееся распространяться в это же время учение Кунта-Хаджи. В нем «просматривается обеспокоенность судьбой народа, тотальное сопротивление которого может привести его к полной гибели, поэтому он и предлагает смириться, выполнять требования власти», если эта власть не будет посягать на честь женщин, на язык, культуру и обычаи народа . «Тактика выжженной земли, при которой уничтожались посевы, заготовленное сено и разорялись аулы, — отмечал М.М. Блиев, — тяжело переносилась населением Чечни. Этим в немалой степени объяснялось распространение среди чеченцев «мирного мюридизма», проповедовавшегося Кунта Хаджи» . Все это, вместе взятое, и привело к тому, что с начала 50-х годов Х1Х в. отдельные общества Чечни начали проявлять склонность к примирению с Россией. Следует отметить, что подобные настроения стали проявляться в Чечне уже с середины 40-х годов Х1Х в., о чем наглядно свидетельствует письмо Шамиля «наибам Чечни, командирам и всем жителям», написанное в январе 1847 г.: «Вы видели все труды и тяжести горских народов в боях с заблудившимися неверными и как они стояли перед нами в текущем году. Теперь очередь стать перед этими несчастными дошла до вас. Если вы станете перед ними, приняв все тяжести, и если вы, выставив всех совершеннолетних, вступите с ними на войну, то вы – славные люди; но если вы не обратите внимания и уклонитесь, то вы потеряете тот ваш авторитет и геройскую славу, которые перешли к вам с давних отцовских времен, и Аллах разгневается на вас и это для вас большой ущерб. Тогда и народ бросит вас» . Н.И. Покровский отмечал, что налоговая система имамата была направлена на выжимание хлеба из Чечни и политика узденьской верхушки, грабившая общинные земли, восстанавливала чеченское крестьянство против имамата в целом и отдельных ее представителей. Причем нажим имаматских властей на Чечню дает себя чувствовать сравнительно рано, еще в начале 1840-х гг., но в тот период против своекорыстной политики узденьской верхушки протестует лишь небольшая часть Чечни. «Позже недовольство начнет разливаться все шире и шире, и чем дальше, тем более крутые меры придется принимать имамату для удержания чеченских масс в повиновении. Ярким показателем взаимоотношений между Чечней и руководящей имаматом аульской верхушки может служить характеристика, данная Шамилем различным народам его государства, характеристика, в которой отзывы Шамиля о хорочаевцах или гехинцах звучат в унисон с отзывом царских генералов. «По словам Шамиля, – пишет Руновский, — все хорочавцы от первого до последнего неисправимые разбойники, которых даже общественное мнение заклеймило, назвав их селение «харакчи». На этих людей не действовали ни угрозы, ни близкое соседство с резиденцией имама, ни денежные взыскания и заключения в яму, ни даже смертная казнь, лишившая деревню многих ее обитателей» . Потеря равнинных земель была для чеченцев равнозначна национальной катастрофе. Именно поэтому уже в 1844 г., когда имамат Шамиля находился на подъеме, бывшие жители притеречных районов, переселившиеся оттуда в 1840 г., начали добиваться возвращения на родные земли. Известный среди чеченцев кадий Иса неоднократно вступал в переговоры с российскими властями, обещая вывести из Имамата до 4 тыс. семейств, если им будет разрешено вернуться на прежние места обитания. Шамилю пришлось принимать меры по пресечению деятельности кадия Исы. Со временем эти настроения чеченцев только усилились. Авторы вышедшей в 2006 г. в Махачкале прекрасной монографии по истории Кавказской войны отмечают: «Находясь длительное время между наковальней экономической блокады и молотом карательных экспедиций царских войск, горцы начинают покидать имамат. За период с октября 1849 г. по октябрь 1850 г. сложили оружие и перешли на «мирное положение» свыше 14,5 тыс. галашевцев, карабулаков и чеченцев» .
В то же время политика российских властей по переселению чеченцев из Имамата на подконтрольные им земли была далеко не прямолинейной. Добиваясь этого от жителей Малой и особенно Большой Чечни всеми способами, российское командование вело себя довольно жестко в отношении бывших притеречных жителей, чьи земли после 1840 г. предполагалось занять казачьими станицами. Когда часть притеречных чеченцев, доведенная до отчаяния притеснениями генерала Пулло, в 1840 г. ушла в горы, царская власть немедленно объявила, что «чеченцы отказались от своей земли». И позже, когда терцы, недовольные уже произволом и порядками в Имамате, попросились обратно, российские власти поставили им довольно жесткие условия: «…Государь император приказать изволил покорность надтеречных чеченцев не принимать иначе, как под условием их разоружения и переселения во внутрь линии… Правительство желает использовать бегство надтеречных чеченцев и взять в казну их земли… На левом берегу Сунжи предположено устроить казачьи станицы» .
В то же время, наряду с экономическими и пропагандистскими мерами, российское командование продолжает и военные действия против горцев. К этому времени значительно была увеличена и численность русских войск на Северо-Восточном Кавказе – до 270 тыс. штыков (против 20-30 тыс. воинов Шамиля) . Эта огромная масса войск должна была, с одной стороны, громить армию Шамиля. А с другой – рубить просеки в лесах, строить военные укрепления и, самое главное, уничтожать посевы, урожай и продовольственные запасы чеченцев, чтобы лишить их и Имамат в целом продовольственной базы. Эту тактику совершенно четко отразил генерал А.И. Барятинский: «Главная цель военных действий наших должна состоять теперь в том, чтобы препятствовать чеченцам обрабатывать и засевать свои поля» .
Таким образом, к концу 1840-х годов «блистательная эпоха Шамиля» была уже позади. Движение горцев, истощенных продолжительными военными действиями против неравного противника, шло уже по нисходящей линии.
Российская армия перешла от позиционной войны к методу оттеснения чеченцев все дальше и дальше вглубь гор путем сооружения лесных просек и закрепления захваченной территории системой военных крепостей, а также насаждения казачьих станиц. Уже в 1850 г. российское командование начинает осуществлять план захвата Чечни, житницы Дагестана. Это в сильнейшей степени подрывало экономическую базу Имамата. К этому же времени начинает сказываться ряд внутренних противоречий Имамата. Большинство наибов, сосредоточивших за годы войны большие богатства в своих руках, все сильнее проявляют стремление по феодальному распоряжаться во вверенных им областях. Гаджи Али сообщает много примеров злоупотреблений и произвола наибов. Эти злоупотребления приводили к столкновениям между наибами и населением, которое они «из корыстолюбия ограбляли». Это отталкивало от движения народные массы. И сам Шамиль попытался превратить в 1847 г. власть имама в наследственную. Со временем авторитет имама заметно падал. Наибы все чаще задерживались с выполнением приказов Шамиля и он вынужден был смещать их целыми пачками. «Они наружно только исполняли приказания имама, а в сущности старались обманывать и ниспровергнуть его», — писал Гаджи – Али .
ГЛАВА 2. ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ В ЧЕЧНЕ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 50-Х ГОДОВ Х1Х ВЕКА.
2.1. Политика России и военные действия в Чечне в начале 1850-х годов.
С начала 1850-х годов и вплоть до 1859 г. центр тяжести Кавказской войны переносится в Чечню. Именно здесь будут происходить основные события, которые и решат судьбу Имамата.
У российского командования не было какого-либо четкого плана действий на 1850-й год. Предполагалось, что будет продолжена тактика последних лет – рубка просек, которые открывали бы легкий доступ к важнейшим чеченским селениям и связывали бы между собой российские укрепления, уничтожение посевов, урожая и сена, и, конечно, карательные экспедиции с целью устрашения чеченцев.
Военную кампанию 1850-го года «открыл» генерал Слепцов, который 9 января отправился с экспедицией против карабулаков и галашевцев, проживающих на р. Фортанга.
В период Кавказской войны в тактике российского командования иногда наблюдались действия, совершенно противоречащие элементарной логике, и служащие не «установлению порядка и приведению к покорности туземцев», и, следовательно, и коренным, долговременным интересам России, а, напротив, озлоблявшие горцев и «удлинявшие» противостояние между ними и Петербургом. Так было и на этот раз. В конце 1849 г. галашевцы обратились к российским властям с предложением признать российскую власть и прекратить всякое сопротивление. «Элементарная логика» требовала, чтобы российское командование предельно внимательно отнеслось к этому предложению галашевцев и, в назидание другим, приняло их покорность, взяло их под покровительство, оказало им экономическую помощь. Скорее всего, ни Барятинский, ни тем более М.С. Воронцов не знали об этом обращении галашевцев. Генерал Слепцов же был из той категории российских военных (как и генерал Пассек, своей безрассудной удалью погубивший немало русских солдат, и сам погибший во время Даргинской операции), которые в своих действиях руководствовались не столько здравым смыслом и долговременными интересами России в крае, сколько желанием «погорячить кровь» и «положить нехристовы души».
Несмотря на мирные предложения галашевцев, генерал Слепцов направился в их земли и в течение 9-12 января уничтожил ряд их аулов, а также селения карабулаков. Никакого сопротивления ни те, ни другие российским войскам не оказали. В результате крайне западня часть Имамата отпала от него. При этом следует отметить, что с 1840 г., т.е. с момента распространения власти Шамиля на Чечню, галашевцы и карабулаки особой приверженности имаму не выказывали.
С 1850 года важное место в тактике российских войск в Чечне займет систематическая рубка леса. «В Кавказской войне леса, вообще, служили одним из важных препятствий при действиях наших войск, за которыми неприятель умел в них стойко держаться и наносить нам самый чувствительный вред, — отмечал М.Я. Ольшевский. – Из всех же горских племен чеченцы были самыми стойкими и искусными защитниками своих лесов, в особенности после их восстания, когда и то население, которое до 1840 года жило на открытой местности, боясь наказания с нашей стороны, ушло в леса» . Чтобы проходить через леса с меньшими потерями и иметь возможность проникать в их глубь, необходимость указывала прорубать и делать в них просеки. Так действовали Ермолов и Вельяминов в свое время, так стали действовать русские войска с 1846 года. Но в действиях в эти разные периоды была большая разница.
Рубка леса при Ермолове и Вельяминове производилась только в тех местах, где встречалось со стороны неприятеля особенное сопротивление. Так, например, рубили лес в Ханкале, возле Герменчука, Гельдыгена и Майртупа, где чеченцы обычно собирали свои силы, справедливо полагая, что эти районы труднодоступны для российских войск из-за больших и густых лесов. В ермоловский период в основном вырубался орешник и кустарник на расстоянии ружейного выстрела. Рубки такого рода были непродолжительными и производились, по мере движения российских войск, летом и зимой.
Несколько по другой схеме производилась рубка леса с 1846 года, сначала в Малой, а потом и в Большой Чечне. С этого времени проложение просек приняло определенный, систематический порядок; они прокладывались не для прохода войск в определенный момент, или для известного случая, а служили постоянным и надежным сообщением. Для этого нельзя было прокладывать просеку как-нибудь, а нужно было срубать деревья до основания, а еще лучше – доходить до корня. Нужно было сделать просеку шириной в две-три версты, чтобы обеспечить проходящие по ней колонны не только от ружейного, но и от артиллерийского огня. Дело в том, что в период Ермолова у горцев не было артиллерии, а при Шамиле она у них появилась. «Кровавый опыт указал на необходимость такого рода просек. Начальным опытом была Ичкерийская экспедиция генерала Граббе в 1842 году, окончательным – Даргинский поход в 1845 году графа Воронцова. Опытность же в Кавказской войне генерала Фрейтага указала на то, что рубка просек должна производиться не иначе, как зимой.
Убеждения этого генерала, что рубку просек необходимо производить зимой, основывались на следующих данных: 1) что неприятель по своей одежде, а в особенности легкой обуви, неимению подножного корма, и встречая недостаток в продовольствии, не может быть продолжительное время в сборе; 2) что лес, не будучи покрыт листом, более обнажен, следовательно, неприятель скорей может быть открыт, менее опасен нам нечаянными нападениями и более подвержен нашим выстрелам, и 3) что лес быстрее рубится и уничтожается нашими войсками , как необходимый на костры, в особенности в большие морозы; а для скорейшего истребления леса признавалось полезным располагать отряд, при начале рубки, внутри самого леса…» .
С середины января 1850 г. еще один российский отряд, под командованием генерал-майора Нестерова, действовал в Большой Чечне. 16 января Нестеров ( 10 батальонов пехоты, дивизион драгун, 5 сотен казаков и 20 орудий) выступил из крепости Воздвиженской, переправился через р. Аргун и начал рубку в Шалинском лесу силами полутора тысяч рабочих (т.е. насильно мобилизованных местных жителей). «Это был первый решительный наступательный шаг в Большую Чечню» .
Шамиль придавал большое значение обороне окрестностей Шали и понимал большую стратегическую значимость важного перекрестка дорог, известных под названием Шалинская поляна. Он «поклялся воспрепятствовать русским в рубке леса в этом месте и им было сделано распоряжение не только к поголовному ополчению чеченцев, но делались заготовления продовольствия для тавлинцев» . Уже в первый же день рубки леса, 19 января, Шамиль попытался отбросить русские войска. «Жаркая перестрелка завязалась в передовой и боковых цепях, и даже из лесу, с левой стороны, показывались значительные конные толпы неприятеля, в тылу русской конницы». Уже в середине дня 19 января Меллер-Закомельский (командир передового отряда) был вынужден остановить рубку леса и «быстро отступить из лесу перекатными цепями и с картечным огнем». На следующий день, 20 января, развернулись уже серьезные бои. Занимать позицию для рубки леса (базовый лагерь Нестерова находился в 4-х верстах от места рубки леса) пришлось уже с боем. «Жаркая перестрелка происходила в продолжение всей рубки. При выходе же колонны из леса неприятель преследовал ее с особенным ожесточение и даже покушался броситься в шашки; но картечь остановила его» .
Однако, на открытой местности, уже после выхода из леса, русский отряд вновь подвергся нападению. «Против левого эшелона, который должен был отступить от лесу, были сосредоточены большие массы неприятеля; но сильный картечный и ружейный огонь правого эшелона, направленный на опушку, нанес неприятелю сильный урон и остановил его ожесточенное преследование. По выходе войск из лесу, бой на этот день не кончился; сильные своей многочисленностью толпы наездников вели живую перестрелку с цепями, и несколько раз порывались в атаку, но были удержаны картечными выстрелами орудий, которыми подкрепили цепи.
Горцы весьма хорошо понимали важность Большой Чечни и решились упорно отстаивать ее; они провожали нас до лагеря и ядра их ложились среди палаток». Об ожесточенности боя 20 января говорит тот факт, что русский отряд потерял в этот день 150 человек убитыми и ранеными .
21 января российский отряд во главе с бароном Николаи, направлявшийся на рубку леса, подвергся нападению андийского наиба Абакер-Дебира. «Когда кабардинцы начали входить в лес, то тавлинцы, уже находившиеся в нем, сделав залп из ружей, бросились с своими длинными кинжалами, но были отброшены штыками. Повторился новый залп и новый гик, но кабардинцы, устояв и против этого удара, в свою очередь ударили в штыки; тавлинцы не устояли и отступили с большой потерею; однако и наша потеря тоже была значительна. В числе раненых был барон Николаи, пулею в шею, от которой он долго хрипел и мучился» .
Русский лагерь на Аргуне подвергался постоянным артиллерийским обстрелам, в том числе и ночью – Шамиль стремился измотать неприятеля, не давая российским войскам отдохнуть: «такая стрельба была весьма неприятна и тяжела для частей». В «результате много было тяжело раненных».
Несмотря на ежедневные нападения горцев, Нестеров продолжал начатую рубку леса. Горцы, со своей стороны, предпринимали отчаянные усилия, пытаясь остановить действия русского отряда. 6 февраля горское ополчение (три тысячи человек) под руководством наиба Хаджи-Мурата напало на русскую колонну из 4-х батальонов и 6 орудий, т.е. численное превосходство было на стороне горцев. Тем не менее, горцам, из-за действия русской артиллерии, пришлось отступить. Сильные бои между российскими войсками и горцами произошли также 8 и 11 февраля: «кроме канонады из орудий, велась перестрелка в цепях, а 11-го числа, сверх того, была рукопашная схватка в авангардной цепи»». К 12 февраля, несмотря на отчаянное сопротивление ополченцев Шамиля, русские войска довели просеку до Шалинской поляны. Экспедиция Нестерова в Большой Чечне в 1850 г. продолжалась тридцать два дня, до 16 февраля. Итогом ее явилась широкая просека, тянущаяся от от Аргуна до Шалинской поляны, «открывшая обширные поляны». Правда, обошлась она российским войскам дорогой ценой: они понесли «значительную потерю, простиравшуюся до 700 убитых и раненых, из коих последние были, преимущественно, тяжело ранены» .
Тяготы январско-февральской экспедиции 1850 года в Большую Чечню сказались на рассудке генерала Нестерова – он серьезно заболел «умственно». «…Добрый, уважаемый Петр Петрович сделался предметом сожаления; …этот серьезный, гордый и всегда державший себя с достоинством человек делал и говорил столько нелепо смешного, странного и неприличного, что стал невольным посмешищем других; когда прежде искали его общества, теперь его бегали и боялись, как сумасшедшего.
Первые дни по возвращении Нестерова из отряда в Грозную он был в восторженном и необыкновенно веселом расположении духа. Он давал обеды, вечера. Из его разговора видно было то, что он придает особенно важное значение только что оконченной им зимней экспедиции, а, к несчастью, нашлись люди, которые ему потворствовали и поддакивали. Он считал Шамиля уничтоженным, неприятеля несуществующим» . Больной Нестеров был отправлен в Тифлис и вскоре скончался. Временным командующим войсками на Левом фланге стал В.М. Козловский
Командование Левого фланга считало, что активность российских войск в Большой Чечне нельзя снижать. Всем командирам округов был дан приказ постоянно совершать набеги на этот район Чечни. Выполняя его, комендант крепости Воздвиженской генерал-майор Меллер-Закомельский, начальник Владикавказского округа генерал-майор барон Вревский и командующий войсками на Кумыкской плоскости полковник Майдель в течение весны 1850 года несколько раз вторгались в Большую Чечню, уничтожая чеченские аулы и посевы, угоняя скот.
В начале 1850-х годов Шамиль еще пытался ответить контрударом на каждый успех российских войск, остановить их наступление. Уже в феврале 1850 г. один из наиболее известных наибов имама – Хаджи-Мурат, направился в земли карабулаков, чтобы восстановить здесь власть Шамиля. Однако основная их часть отказалась поддержать его. Более того, карабулаки, «ободренные движением наших войск с линии, по тревоге у них, взялись за оружие, и большая часть преданнейших нам успели отстоять себя совершенно» . И это — несмотря на январский поход генерала Слепцова. Так кто же на самом деле провоцировал бесконечное продолжение Кавказской войны? Были ли на самом деле заинтересованы большинство российских генералов в ее окончании? (Проведем параллель с современностью. Были ли заинтересованы российские генералы и часть политиков в скором и благополучном завершении чеченского кризиса конца ХХ века? Весьма сомнительно, судя по их действиям).
Осознавая стратегическую значимость Шалинской поляны, Шамиль весной 1850- года построил здесь сильное укрепление (Шалинский окоп), длиною более версты, с редутами и батареями по бокам. Руководил этим строительством наиб Яхъя-Хаджи, «один из первых любимцев и приближенных Шамиля, который ведал артиллериею, мюридов, наших беглых и все мастерские» . На Шалинской поляне имам сосредоточил до 5 тысяч человек. Они постоянно нападали «на оказии и колонны», выходившие из крепостей Воздвиженская и Грозная. В апреле 1850 г. командование решило разгромить защитников Шалинского укрепления. С этой целью 10 апреля вышли две колонны: одна из Воздвиженской и вторая – из Грозной. В результате их внезапной атаки укрепление горцев было захвачено в результате скоротечного боя. Ополченцы Шамиля понесли серьезные потери: «сотни тел валялось за валом и на пространстве между окопом и Шавданом. Множество ружей, кинжалов, бурок, папах, черкесок набрано было казаками». Российские войска потеряли убитыми и ранеными около ста человек. Однако они не рискнули остаться на Шалинской поляне, опасаясь, что горцы отрежут им путь к отступлению. Наскоро разрушив укрепления, войска быстро отступили к своим базовым лагерям в Грозной и Воздвиженской. В целом этот апрельский набег на Шалинскую поляну был бессмысленным: Шамиль вскоре без труда восстановил его.
События января-февраля 1850 г. показали, что запад имамата находится под серьезной угрозой и что Шамиль легко мог окончательно потерять здесь свое влияние. События на западе были тем более опасны, что 16-17 февраля русские войска наносят удар уже по Малой Чечне, истребляя чеченские хутора по р. Сунжа . В ответ в марте 1850 г. наиб Талхиг напал на российский отряд у укрепления Урус-Мартан, в результате которого было убито и ранено 13 солдат. Дальше события развивались по принципу замкнутого круга. Против Талхига (находящегося в Шали) в апреле был брошен отряд генерал-майора Козловского. Бой вышел весьма кровопролитным: российские войска потеряли в Шали 192 человека убитыми и ранеными. Серьезные потери понесли и горцы, в том числе был ранен и сам наиб Талхиг .
Летом 1850 года М.С. Воронцов начал крупномасштабное наступление на Чечню. В конце июля генерал-майор Козловский начал рубку леса на Качкалыковском хребте. 9 августа отряд Козловского подвергся нападению ополченцев Шамиля. В этот день российские войска понесли серьезные потери: было убито и ранено свыше 100 человек . 22 августа генерал Слепцов захватил укрепление на Шалинской поляне: наибы Талхиг и Лабазан не смогли продержаться до подхода подкреплений и отступили. Это поражение повстанцев оказало сильное влияние на Чечню, особенно на Малую. Слепцов в своем рапорте генералу Ильинскому докладывал: «Еще до похода в Шали большая часть Мало-Чеченцев склонялась на мирные условия. Удар же, нанесенный силам Шамиля в Шалинской поляне, решил все их сомнения. …Вся плоскость Малой Чечни ныне совершенно очищена от враждебного населения» .
Пользуясь ситуацией, российские власти сразу же, с 30 сентября по 2 ноября 1850 г., переселили в окрестности крепостей Казах Кичу и Закан-юрт 4 аула из Малой Чечни. Таким образом, уже в самом начале 50-х гг. Х1Х в. Имамат потерял западную часть Малой Чечни. В то же время Шамиль всячески пытался помешать росту пророссийских тенденций среди чеченцев, применяя порой самые жесткие меры. Так, в марте 1850 г. имаму стало известно, что жители селения Чахкери вступили в переговоры с российским командованием с намерением прекратить сопротивление и признать российскую власть. Против них был направлен отряд наиба Талхига, который сжег дома подозреваемых, несколько человек ранил и убил .
М. Вачагаев считает, что «в целом 1850 год в военном отношении оказался безрезультатным – как для Шамиля, так и для князя Воронцова» . Вряд ли это так. Вышеприведенные события свидетельствуют, что по позициям Шамиля в Чечне был нанесен пусть и незначительный, но все же очередной удар. Главное, имам не смог остановить наметившийся процесс постепенного сокращения территории Имамата и усиления российской власти в Чечне. Тут необходимо подчеркнуть и другой момент: уже с начала 1850-х годов сопротивление чеченцев начинает ослабевать. Нет прежней стойкости и упорства, нет готовности продолжать борьбу против России при любых условиях. Анализируя события в Чечне в 1850-м году, А. Зиссерман отмечал: «Шамиль обещал защищать Чечню до крайности, прислал Хаджи-Мурата с дагестанскими горцами на помощь, приказал произвести повсеместный сбор людей, даже в самых отдаленных лезгинских обществах, но все это ни к чему не привело, да и само сопротивление было далеко не так отчаянно, как то, которое нередко оказывали прежде сами чеченцы, без помощи от Шамиля. Ясно было, что большинство сознавало бесплодность борьбы и приближение роковой минуты, когда придется сложить оружие и подчиниться неизбежному» .
Зимой 1851 г. российское наступление на Чечню возобновилось. 4 января русский отряд (10 батальонов пехоты, рота сапер, дивизион драгун, 8 сотен казаков, 20 орудий) под командованием генерала Козловского двинулся в Большую Чечню. Перед отрядом была поставлена задача захватить и уничтожить до основания Шалинский окоп, расширить Шалинскую просеку, и в целом открыть доступ к Шали и Герменчуку, где были расположены значительные силы Шамиля. Шалинский окоп был занят без особого сопротивления: горцы поспешно отступили, опасаясь полного окружения.
С января по февраль отряд Козловского, несмотря на постоянные нападения ополченцев Шамиля, занимался интенсивной прокладкой просек, которые открыли доступ внутрь плоскостной части Большой Чечни. При этом между российскими войсками и ополченцами происходили постоянные стычки. Наиболее серьезные столкновения произошли 16 и 23 января, 25 и 27 февраля, закончившиеся серьезными потерями для горцев . Особенно тяжелым по своим последствиям оказался для горцев бой, происшедший 27 февраля 1851 г. на р. Басс. Связано это было с тактической ошибкой Шамиля. Не сумев остановить российские войска, которые в январе-феврале 1851 г. рубили лесную просеку от Шалинской поляны до р. Басс, Шамиль решил перенять российскую тактику боя, когда атаку кавалерии поддерживают сомкнутые ряды пехотинцев. «Эта несчастная мысль, разом уничтожавшая традиционную тактику горцев, была причиной жестокой катастрофы. Отличные стрелки, ловко пользующиеся местностью, действуя поодиночке, горцы как кошки умели ускользать от атакующего и, нанося вред противнику, сами большею частью, отделывались незначительною потерею; переходя же к несвойственному им сомкнутому строю, без предварительного подготовления и без неизбежной строгой дисциплины, дающей возможность командующему держать массу в своих руках, горцы сделали грубейшую ошибку и дорого за нее поплатились» .
27 февраля А.И. Барятинский обнаружил горскую пехоту на Шалинской поляне, недалеко от р. Басс и бросил против нее всю свою кавалерию. Начался неравный бой: «…Драгуны, казаки линейные и дунайские ринулись на неприятельскую пехоту и врезались в ее ряды с шашками и пиками. Паническое бегство большинства и избиение остальных было результатом этой атаки. Около 270 изрубленных тел, два десятка пленных, много оружия и прочего остались в наших руках» .
В первой половине Х1Х в. в Турции и в Египте в результате военных реформ были созданы пехотные части – «низам –и – джедид» («новые войска») -в противовес янычарам, уже потерявшим всякую боеспособность. Египетский опыт оказался довольно успешным. В первой (1832-1833 гг.) и во второй (1839-1840 гг.) турецко-египетских войнах египетская пехота наголову разгромила турок. В конце 40-х годов Х1Х в., во многом под воздействием побед египетской армии над турками, Шамиль, терпящий поражения от российских войск, и начал создавать пехотные части. При этом имам не учел ряд моментов. Во-первых, египетская армия Мухаммеда Али (правителя Египта) была сильна только против абсолютно небоеспособных турецких частей.
Против европейских же армий египетские войска оказались беспомощными: в 1840 г. англичане, высадившиеся в Египте, разбили во много раз превосходившую их армию Мухаммеда Али. Во-2-х, сила горцев была именно в том, что они воевали против многократно превосходящей их российской армии, спаянной железной дисциплиной, с ее артиллерией, применяя традиционные, партизанские методы борьбы, мастерски пользуясь прекрасным знанием местности. В лобовом, генеральном столкновении у горцев было мало шансов на победу над регулярной армией. «Поняв те преимущества, которые доставляет правильный строй нашим войскам, — писал Д.И. Романовский, — горцы весьма редко решаются на открытый бой, но зато искусно пользуются всяким местным закрытием, чтобы без вреда для себя наносить нам потерю своею меткой стрельбой. Небольшой пригорок, куст, срубленное дерево достаточны для горца, чтобы, скрываясь за ними, произвести свой верный выстрел, который редко пропадает даром» . Кабардинский ученый Сафарби Бейтуганов, рассуждая о военной тактике горцев, отмечал, что горцы были достойны одерживать верх во всяком сражении, в котором с обеих сторон принимали участие по нескольку десятков воинов. А при возрастании числа противника, хотя бы до нескольких сот, сила единой боевой дисциплины русских неизбежно должна была сказаться. Именно сила общей дисциплины, наряду с другими, обеспечивала русским превосходство и над более значительным числом горцев. К тому же на вооружении первых была «пушка вместо пистолета» и ружья у горцев . Шамиль, конечно же, прекрасно знал обо всем этом. Именно на применении традиционных военных методов горцев и была основана вся его военная тактика. Потому-то он и продержался так долго в войне с могущественной Россией. Но успехи отряда Барятинского в январе-феврале 1851 г. привели к тому, что наибы Шамиля высказали ему свое недовольство на совещании 24-25 февраля. И имам, надеясь остановить наступление российских войск, решился применить новую, несвойственную горцам тактику: использовать свою пехоту в открытом бою. 27 февраля имам вывел пехотные части численностью 5-6 тысяч человек, чтобы остановить продвижение русских. Но, как во всех случаях строительства войск на европейский манер без европейского командного и сержантского состава, они оказались небоеспособными. Барятинский, под началом которого было 4500 пехотинцев, 1600 кавалеристов и 24 пушки, наголову разгромил низам Шамиля . Этот разгром оказал сильное воздействие на ополчение имама: «партии начали расходиться, сопротивление прекратилось», «Большой Чечне был нанесен решительный удар, доступ к ее плодороднейшим полям был открыт». Разумеется, это был временный успех российских войск и горцы вскоре возобновили сопротивление. Но теперь имам отказывается от больших сражений с российскими войсками и переходит преимущественно к методам партизанской войны . М.С. Воронцов отмечал по этому поводу: «Шамиль сильно сопротивляется… и сопротивление это доказывает лучше всего, сколько Шамиль дорожит этой местностью и сколько он боится, что плоскость большой Чечни попадет к нам в руки, как это сделано в Малой Чечне« .
Подводя итоги зимнего наступления российской армии в Большой Чечне, М. Ольшевский писал: «Несмотря на отчаянное сопротивление более 10-ти тысяч чеченцев и тавлинцев, собранных Шамилем на полях шалинских, и почти ежедневную канонаду, не менее как из четырех орудий, отряд с честью и славой исполнил Высочайшие предначертания. Шалинский окоп, стоивший неприятелю столь непомерных трудов и который считался непреодолимым оплотом, совершенно разрушен. Прошлогодняя просека расширена почти вдвое, вновь вырубленным пространством леса, на котором проложено три дороги для всякого рода повозок. Все впереди лежащее пространство до Герменчука во всей подробности обрекогносцировано и снято инструментально на план, а также сделаны удобные переправы через Шавдон и Басс.
И все это совершено с огромными кровавыми потерями для неприятеля… Несмотря на полный успех в начале военных действий, когда 8-го января Шалинский окоп был занят нашею пехотою обходным движением, без боя, — несмотря на славную атаку, произведенную нашею кавалериею, под предводительством храброго атамана генерала Крюковского, и поражения, нанесенного многочисленным толпам неприятеля в этот день, тавлинцы и, в особенности, чеченцы, с ожесточением и единодушием отстаивали свой заветный лес.
Хотя они понесли огромный урон во время военных действий в январе и в феврале, они упорствовали и продолжали с нами драться с отчаянием, даже на открытых полях шалинских.
Но 27 февраля, этот кровавый день, в который более 270 тавлинцев погибло на полях шалинских от блистательной атаки наших драгун и казаков, направленных князем Барятинским, неприятель поражен был невыразимым ужасом. Он положительно отказался драться с русскими и произвольно разбежался по домам, с полным негодованием и ропотом не только на своих наибов, которые их бросили в этот печальный для них день на жертву, ускакав сами, — но и на Шамиля, как на главного виновника их несчастья.
28-е число доказало это на самом деле, потому что неприятеля нигде не было видно, несмотря на то, что наши войска, дойдя до места бывшего аула Герменчук, были близки от мест главного населения Большой Чечни».
С ермоловских времен российское командование предпринимало военные действия в Чечне преимущественно зимой, когда в лесах опадала листва, они становились более открытыми и чеченцам труднее было скрывать свои семейства в лесах, делать засады. В большинстве случаев экспедиции, предпринимаемые в глубь Чечни в остальное время года, заканчивались большими потерями для российской армии. В начале же 1850-х годов российское командование чувствовало себя в Чечне довольно уверенно: в результате массовых рубок леса в предыдущие годы был открыт доступ в важнейшие районы Чечни и уже от этих просек можно было продолжать дальнейшее строительство дорог. Исходя из этого, А.И. Барятинский в июне 1851 г. направил М.С. Воронцову план действий в Чечне в ближайшие годы. Он предлагал прорубить широкую просеку («Русскую дорогу») из крепости Воздвиженской до селения Майртуп, которая должна была пройти через «сердце Большой Чечни» — селения Шали и Автуры. Тем самым наиболее плодородная часть равнинной Чечни была бы отрезана от горных районов и имамат оставался бы без своей основной продовольственной базы. Для закрепления на этой территории и охраны этой просеки Барятинский планировал построить два сильных укрепления – близ Шали и Автуров (на реке Басс) и третье – у селения Майртуп, а также заложить две казачьи станицы – у устья реки Аргун и близ аула Чечен. Выполнение этого проекта Барятинского требовало серьезных военных сил и финансовых средств. Исходя из этих соображений, князь Воронцов отклонил его. Он опасался, что Шамиль воспользуется концентрацией русских войск в этом районе и нанесет удар в другом месте, где русских сил будет мало .
Отклонение плана А.И. Барятинского вовсе не означало, что М.С. Воронцов собирался ослабить военную активность в Чечне. По его приказу генерал Г.М. Слепцов в середине июня 1851 г. предпринял экспедицию в Малую Чечню против гехинцев.
Начиная с 1819 г. российское командование с редким постоянством (практически через год-два) совершало походы в бассейн рек Гойты и Гехи. Оно было уверено, что местные жители отличаются особой непримиримостью к российской власти. «Жители нагорной Малой Чечни, — отмечал Н.П. Слепцов, — известные под одним названием гехинцев, упрямейшие и злейшие из всего чеченского населения, многолюдно гнездящегося в Черных горах по ущельям рек Малой Чечни вместе с абреками и беглыми разных племен, постоянно обнаруживали себя особенно враждебным к нам расположением и вероломством, даже против своих соплеменников, ныне покорных. Не раз обещая покорность правительству, они в то же время скрытно усиливались колебать вновь покорившихся нам карабулак, галашевцев и живущих на плоскости чеченцев» .
Уничтожая на своем пути хутора и аулы, Слепцов направился вверх по ущелью р. Гехи. Однако он смог пройти по ущелью только 7 верст. Встретив сильное сопротивление, генерал повернул обратно и, как всегда при отступлении русских войск, подвергся ожесточенным нападениям. «Озлобленный потерей последнего своего достояния и подстрекаемый пронзительными воплями бегущих за толпой женщин – не возвращаться без имущества, захваченного нами, с исступленной отчаянной решимостью вступал неприятель в бой с казаками» , — докладывал Слепцов начальству. Генерал был уверен, что его экспедиция нанесла серьезный удар по позициям Шамиля: «…Виден глубокий упадок духа гехинцев и всех нагорных чеченцев Малой Чечни, которые думали устоять против нас, опираясь на убежища свои в неприступных ущельях; семейства их считают теперь единственным своим безопасным убежищем покровительство русского правительства и уже начинают искать его» . По мнению Н.И. Покровского, Слепцов сильно преувеличил успех своей экспедиции: дела имама в Нагорной Чечне обстояли далеко не так катастрофически. Но при всем том одно оставалось несомненным: русские войска получили доступ в горы .
В конце июня 1851 г. в Большую Чечню, в район сел Автуры и Герменчук, направился отряд под командованием А.И. Барятинского. По пути он разрушил остатки укрепления Шалинский окоп, уничтожил посевы и сено в окрестностях указанных сел, не встретив при этом сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны горцев. Следующий поход в Большую Чечню Барятинский предпринял в середине сентября. У селения Чуртугай ему удалось разбить отряд чеченских повстанцев. В конце того же месяца генерал-майор Козловский напал на аул Дахин-Ирзу. Жители, захваченные врасплох, и не успевшие скрыться, были поголовно истреблены. Подоспевший отряд наиба Талхига заставил Козловского отступить.
В течение всего 1851 г. военная инициатива прочно находится в руках российского командования. В Чечне имам Шамиль практически не предпринимает никаких наступательных действий. Лишь в сентябре наибы Талхиг и Атабай напали на казачьи поселения вблизи крепости Грозная и попытались отогнать их скот. Однако при переправе через Сунжу они были атакованы отрядом Ольшевского, в котором находились и чеченцы из притеречных аулов. Талхигу и Атабаю пришлось бросить захваченный скот и спешно отступить, понеся серьезные потери. «Побоище было ужасное, — пишет А. Зиссерман, — до 200 тел осталось на месте, 38 пленных и сотня оседланных лошадей, с большим количеством оружия, были добычей казаков» .
В начале декабря 1851 г. большой российский отряд (5 батальонов пехоты и 11 сотен казаков) под командованием начальника Верхнее-Сунженской линии генерал-майора Слепцова снова направился в верховья реки Гехи для сооружения новой передовой оборонной линии и уничтожения аулов. Несмотря на упорное сопротивление чеченцев, возглавляемых наибом Эльмурзой Хапцевым, Слепцов уничтожил свыше 10 гехинских аулов и занялся прокладкой дороги. 10 декабря, при штурме Нурикоевского хутора, разгорелся ожесточенный бой, во время которого генерал-майор Слепцов, один из наиболее храбрых и опытных российских военачальников на Кавказе, был убит .
В результате постоянных набегов царской армии жить в Большой Чечне становилось все более трудно и опасно. Под удар в 1851 г. попали уже наиболее населенные и наиболее важные для имама части Чечни. Российские войска опустошали ту самую чеченскую плоскость, которая была житницей Имамата и потеря которой могла бы обозначать потерю независимости горцами Северо-Восточного Кавказа . Но в массе своей население здесь еще не хотело покоряться. Вместо изъявления покорности жители стали переселяться в горы Чечни . В целом же Шамилю не удалось остановить медленное, планомерное продвижение царских войск вглубь Чечни и их закрепление на захваченных землях.
Шамиль, безусловно, был мудрым государственным деятелем и талантливым полководцем. Но и он допускал отдельные ошибки и иногда они были связаны с его личностными качествами. Постепенно он стал чрезвычайно властолюбивым. Именно с этим связано то, что он в 1850-е годы все меньше терпел в своем окружении сильных и авторитетных в горских массах людей, имевших свое собственное мнение и не всегда соглашавшихся с имамом. Эти люди могли составить альтернативу и самому имаму, и его власти. Любыми способами он старался отстранить подобных людей от активного участия в государственных и военных делах, даже если это шло в ущерб делу народно-освободительной борьбы. Так было с Ташу-Хаджи, чрезвычайно популярном во всей Ичкерии. Так было с образованным государственным деятелем, талантливым военным инженером чеченцем Юсуф-Хаджи Сафаровым. Последний получил образование в Константинопольском кадетском корпусе, приобрел богатые знания в области различных наук на службе у египетского правителя Али Мухаммеда. Он стал одним из самых приближенных лиц у Шамиля. Юсуф-Хаджи был «организатором ряда ответственных отраслей военно-административного устройства имамата» . Именно он убедил Шамиля в необходимости создания военно-инженерных укреплений. Под его руководством и по его техническим чертежам были построены крепости и укрепления Имамата: Ведено, Шуаиб-капа, рвы Шамиля и другие в Чечне; Салты, Гергебиль, Чох, Гуниб и другие в Дагестане . Все они в совокупности составляли военно-оборонительную мощь Имамата.
По необоснованному обвинению в заговоре против Шамиля он был сослан в высокогорное дагестанское село и провел там три года. Ведущий западный кавказовед Моше Гаммер писал: «…Шамиль привлек к себе на службу нескольких человек, у которых были, по крайней мере, три общие характеристики: а) они были уроженцами Кавказа, а в одном случае – Крыма; б) все они совершили хадж, путешествовали по Ближнему Востоку и прожили некоторое время в Египте в период правления Мехмет Али; в) они обладали техническими навыками. Среди них были: Хаджи Яхья Чиркейский, который оганизовал и командовал артиллерией Шамиля; Джафар, крымский татарин по происхождению, создал и управлял одним из пороховых заводов Шамиля; Хаджи Джабраил Унцукульский построил и управлял заводом по литью пушек и пороховым заводом; и достигший наивысшего положения среди всех Хаджи Юсуф Сафарзаде, или Сафароглу (по-русски Сафаров). Чеченец из Алды Хаджи Юсуф служил у имама инженером, картографом, командовал войсками, был администратором и советником по политическим и правовым вопросам. Как инженер, он отвечал за фортификационные вопросы. Как бывший офицер на службе у Мехмет Али, он помог Шамилю создать регулярную пехоту – низам. В 1854 году Шамиль отправил его в ссылку, обвинив в несанкционированных контактах с русскими (по другим источникам – с турками). Спустя два года он бежал к русским, где вскоре и умер. Последним проектом Юсуфа было создание для русского командования карты владений Шамиля.
Трудно переоценить вклад этих личностей в военные усилия чеченцев и дагестанцев, в их способность вести войну столь длительное время, в укреплении власти и мощи Шамиля. Их участие составило львиную долю в деле создания регулярных соединений – пехоты и артиллерии, в военных операциях и материально-техническом обеспечении, даже в производстве оружия и боеприпасов. Они много сделали для того, чтобы создать сеть мощеных дорог для артиллерии Шамиля, разрушить те дороги, которыми могли пользоваться русские, построить крепости, оказавшиеся впоследствии крепкими орешками для русских. Они занимались даже созданием полевых госпиталей Шамиля. В гражданской сфере они имели огромный авторитет в финансовых и административных вопросах, а также, согласно некоторым источникам, оказывали влияние на «светское» законодательство Шамиля – низам» .
Знаменитый (прославленный Л.Н. Толстым) наиб Шамиля Хаджи-Мурат, имевшим огромный авторитет в Дагестане и в Чечне. Ташу-Хаджи и Юсуф-Хаджи не стали вступать в конфронтацию с Шамилем, чтобы не нанести вред народно-освободительной борьбе горцев, не расколоть их ряды. Они отстранились от активного участия в делах имамата, принеся в жертву общему делу собственные идеалы и военно-политическую карьеру. Хаджи-Мурат по характеру был другой человек и он вступил в открытую борьбу с Шамилем. Хотя, объективности ради, следует отметить, что имам сам загнал этого наиба в угол. Когда Хаджи-Мурат, снятый с должности наиба, лишенный своего имущества, в поисках собственной безопасности, попытался уйти в чеченское селение Гехи, где жили родственники его жены (которые, безусловно, не дали бы его тронуть никому), Шамиль не разрешил ему и этого. Имам опасался, что Хаджи-Мурат, используя свои родственные связи, сумеет укрепиться в Чечне (где уже было немало недовольных диктатом Шамиля) и начнет борьбу против него. Хаджи-Мурат не захотел смириться. И имам решает уничтожить его. 20 ноября 1851 г. в чеченском селении Автуры Шамиль проводит собрание ученых-богословов. «По всей вероятности, для проведения съезда не случайно было выбрано чеченское село. Решать вопрос о судьбе известного дагестанца лучше и безопаснее было в окружении чеченцев. Любая попытка оправдать Хаджи-Мурада здесь была бы пресечена беспрекословно, в то время как в Дагестане Шамиль не мог бы рассчитывать на единодушие в решении данного вопроса» .
Имам обвинил непокорного наиба в пособничестве русским и в попытке захвата власти в Имамате (говоря современным языком – в попытке государственного переворота). Делегаты собрания, с которыми, безусловно, была проведена соответствующая «предварительная работа», вынесли (по настоянию Шамиля) Хаджи-Мурату смертный приговор . То есть имам буквально вынудил Хаджи-Мурата искать спасения на российской стороне. 25 ноября 1851 года этот наиб, один из наиболее авторитетных в горской среде, переходит на сторону российского командования. Раскол в лагере Шамиля углубляется все больше и больше.
Именно опасениями потерять власть на старости лет и было продиктовано провозглашение сына Шамиля Гази-Магомеда его преемником, что фактически делало имамат наследственной монархией. Этот шаг имама оттолкнул от него многих наибов и рядовых горцев. Наследственная власть и горская демократия не соответствовали друг другу. Это противоречило и основополагающим социально-политическим принципам, провозглашенными Шамилем при основании Имамата.
2.2. «Погром» Чечни в 1852 году.
В годы Кавказской войны Большая Чечня считалась основным источником снабжения войск Шамиля и продовольственной базой Дагестана. Именно поэтому российское командование решило в 1852 г. главный удар направить против этого района Чечни.
В декабре 1851 г. командующим русскими войсками на Левом фланге Кавказской линии (куда входила и Чечня) был назначен относительно молодой, предельно амбициозный и честолюбивый, в то же время человек энергичных и решительных действий, генерал А.И. Барятинский, который и решил в 1852 г. провести в Чечне широкую военную кампанию. Она должна была знаменовать собой начало массированного и широкого наступления российских войск на Имамат. Начальник Левого фланга справедливо рассудил, что, лишившись Чечни в качестве продовольственной базы и источника военной силы, Шамиль не долго удержится в Дагестане.
В конце декабря 1851 г. Барятинский получил от лазутчиков сведения, что Шамиль собирает в Большой Чечне отряды дагестанских и чеченских воинов. Кроме артиллерии, находившейся в распоряжении чеченских наибов, Шамиль направил в Чечню еще шесть орудий. «Все аулы, лежащие между течением Джалки и Гумса, были …распределены для расположений в них неприятельских сборищ» .
Российское командование не располагало данными о планах Шамиля (хотя лазутчиков в Имамате у него было и немало), но оно уже знало по опыту, что имам может стремительно ударить в любом направлении. Барятинский понимал, что в этих условиях нельзя бездействовать: Петербург не простит ему наступления Шамиля. Да и свое повышение в должности надо оправдать. И он решает нанести упреждающий удар по войску имама.
Местом сбора русских войск была назначена крепость Воздвиженская. Здесь к середине января А.И. Барятинский собрал колонну в 10 тыс. штыков, 1500 сабель и 24 пушки: «одиннадцать батальонов и две команды пехоты…, четыре эскадрона регулярной кавалерии, шесть с половиной сотен иррегулярной, полусотни милиции, двенадцать батарейных и двенадцать легких орудий и три ракетные команды» . В кавказских условиях это была огромная военная сила, собранная в единый кулак.
Примечательно то, что у русского командования первоначально «не было заранее никакого строго обдуманного и подготовленного плана, кроме прямого разорения тех или других пунктов и ослабления неприятельских сил и власти имама». Сам Барятинский так излагал цель предстоящей экспедиции: «…Углубиться в самую середину Большой Чечни по путям, по которым никогда еще не проходили русские, в те места, где нас не было 10 лет, разбить неприятельские скопища, уничтожить все средства продовольствия жителей и неприятеля и потом действовать сообразно обстоятельствам» . Барятинскому действительно хотелось пройтись по «местам, где еще не проходили русские», т.е. не был никто из его предшественников. Момент амбиций, тут, безусловно, был.
3 января командующий получил известие, что днем раньше Шамиль, находившийся до этого в Ведено, собрал все свои силы в Чечне и с ними «бросился кратчайшими дорогами по головокружительным горным тропинкам к Кара-Койсу» для наказания дагестанского общества вблизи Карата, которое выступило против своего наиба – сына Шамиля Гази-Магомеда. В Чечне было оставлено только около двухсот воинов под командованием наиба Эски для охраны переправы через реку Мичик . Российское командование решило воспользоваться этим обстоятельством для разорения селений в Большой Чечне. В данном случае военные задачи отступили на второй план.
5 января российские войска во главе с А.И. Барятинским переправились на правый берег Аргуна и направились в Большую Чечню, к аулам, расположенным по реке Хулхулау. Одновременно из укрепления Куринское (близ реки Аксай) вышел другой российский отряд под командованием полковника Бакланова для вырубки леса по южной стороне р. Мичика. Одновременное наступление в разных местах Чечни с целью рассеять силы горских повстанцев – было излюбленной и испытанной тактикой российских войск еще со времен А.П. Ермолова.
Первоначально у Барятинского возникла идея через ущелье Хулхулау ворваться в Ведено, воспользовавшись отсутствием военных сил Шамиля в Чечне. Однако он вскоре понял авантюрность этого плана: до Ведено, может быть, он и дошел бы, но вряд ли смог бы вернуться. При углублении русских войск в глубь Чечни горцы всегда успевали отрезать им путь отступления и именно тут наносили им наибольший урон.
Барятинский решил заняться разорением чеченских селений. 6 января он занял без единого выстрела покинутые жителями крупнейшие селения Большой Чечни Гельдыген и Автуры, «принадлежащие к самым богатым и населенным Большой Чечни». Здесь находились продовольственные склады Шамиля, которых жители в спешке не успели вывезти в лес. Несмотря на то, что эти селения не оказали никакого сопротивления, обе они были сожжены дотла. В тот же день попутно был уничтожен «известный по богатству и населению более 900 дворов аул Ахмет», в котором «солдатам досталась богатая добыча» .
Узнав о вступлении российских войск в Большую Чечню, Шамиль стремительно двинулся в Ичкерию. По воспоминаниям участника российской экспедиции, «Шамиль прошел горными тропинками и появился у нас с фронта, где менее всего ожидали», он «застал нас, так сказать, на месте преступления» . Столь стремительное появление Шамиля явилось полной неожиданностью для Барятинского и он принял решение отступить на Шали, мимо Саади-Юрта и Беноя. Верный своей тактике, он решил заодно уничтожить так называемые андийские хутора, расположенные недалеко от Шали. Именно здесь 7 января Шамиль и встретил российские войска, где разгорелся ожесточенный бой. «Как дождь, посыпались с обеих сторон пули; возгласы и гик тысячей неприятеля слились в один непрерываемый гул с нашим одушевляющим «ура»; каждое дерево дышало смертью, каждый куст был отстаиваем десятком врагов, и каждый шаг приходилось расчищать штыками. …Наконец, горцы должны были нам уступить окраины леса перед хуторами …и возле каждой сакли завязался рукопашный бой. По мере того, как одни борцы падали, другие, будто из земли, вырастали на их месте, сходили грудь с грудью, отбивали, уступали, вновь нападали, но не отступали. В эту минуту общий, дикий возглас пронесся в рядах неприятеля: горцы увидели своего имама, с обнаженною шашкою в руке, окруженного мюридами, поражающего направо и налево. Плотною стеною стремились загородить его телохранители, оберегая жизнь своего владыки, падая у ног его простреленные пулями, но он все пробивался вперед, одушевляя правоверных…, поддерживая их ослабевавшие силы» . Русский офицер, участник этого боя, отмечал: «Ожесточением, с которым неустрашимые чеченцы отстаивали свои позиции, они превзошли самих себя. Давно русские не встречали в Большой Чечне такого истинно геройского сопротивления». Надо отдать должное объективности и гражданскому мужеству русского офицера – автору этих строк, тем более, что истоки героизма и стойкости чеченцев он видел вовсе не в их фанатизме. «Не андийские хутора были им дороги, — пишет он, — их наэлектризовало только-что вынесенное впечатление от неизгладимого зрелища двух исчезнувших с лица земли аулов, двух столиц края…» . Мы намеренно привели столь длинные выдержки из источников Х1Х в., чтобы показать глазами очевидцев ожесточение с обеих воюющих сторон, с которой шла Кавказская война. Горцы проиграли бой под андийскими хуторами: как это бывало часто, исход решили артиллерия и преимущества регулярной армии. «Истребивши все аулы и запасы сена, бывшие на пути и вблизи следования», Барятинский вернулся в лагерь на Аргуне . Кроме огромного материального ущерба, нанесенного чеченцам во время этого похода, он показал и другое: отныне Большая Чечня будет постоянно находиться под угрозой вторжения русских войск и Шамиль не в состоянии ее защитить. Именно с этого времени и началось падение авторитета и влияния имама в Чечне.
В событиях 1852 г. (и в последующих, вплоть до окончания Кавказской войны) немалую роль сыграл Бота Шамурзаев. Он был родом из аула Харачой (оттуда дед Боты с семьей переселился на Кумыкскую равнину, в аул Дады-Юрт), и одно время даже носил фамилию Хорочаев. Во время уничтожения аула он был взят в плен и детство провел в семье подполковника Розена,брата генерала Г.В. Розена. Затем служил в конвое наместника Польского великого князя Константина Павловича. Ему прочили блестящую карьеру царского офицера («перед ним лежала широкая дорога к почестям и отличиям») и предложили креститься. Он отказался и попросил перевести его в Чечню, по которой «никогда не переставал тосковать». Царевич Константин, хорошо относившийся к Боте, удовлетворил его ходатайство. Не выдержав притеснений и издевательств генерала Пулло над чеченцами, он перешел на сторону Шамиля и был назначен наибом Мичика, а затем – и старшим наибом Большой Чечни. «С этих пор имя Баты начинает очень часто произноситься на Кумыкской плоскости, на Сунже, на Тереке и даже за Тереком» . Карьеру Боты Шамурзаева в имамате сгубили соперничество между наибами и чрезмерное корыстолюбие; на него одна за другой шли жалобы местного населения, и Шамиль его сместил. В конце 1851 г. Бота перешел обратно к русским .
Российское командование, стремясь ослабить Шамиля и развалить высшее руководство имамата, доброжелательно принимало отошедших от него соратников. Более того, шамилевских наибов и кадиев привлекали на русскую службу, оставляя им прежние звания и полномочия. Царизм закреплял свой союз с верхушкой имамата, официально признав необходимость ее использования: «…Мстить наибам и мазунам за какое-нибудь смертоубийство, совершенное ими по приказанию Шамиля, есть большое преступление перед русским правительством. Поэтому строго воспрещается всему покорившемуся горскому народу, члены которого пострадали через наибов и мазунов от жестокости Шамиля, посягать на жизнь наибов и мазунов или делать им какой-нибудь вред, и кто поступит против этого, тот как важный преступник, со всем его семейством будет наказан ссылкой в Сибирь навсегда» .
В русле этой политики российского правительства и кавказского командования, совершенно естественно, что Бота Шамурзаев также был принят российской стороной весьма радушно. Барятинский по достоинству оценил его: Бота был опытным и храбрым воином, превосходно знавшим все уголки Чечни и способным оказать большую помощь российским войскам. Ему купили дом в Грозной, выдали крупную сумму денег. Вскоре он был назначен и качкалыковским наибом. Бота вполне оправдал себя – он стал советником и «правой рукой» А.И. Барятинского, бесценным помощником в походах. Без него с 1852 г. не обходился ни один поход российских войск в Чечне вплоть до окончания Кавказской войны: он участвовал в «истреблении многих аулов и хуторов», в «уничтожении до двух тысяч дворов» Большой Чечни .
Продвижение российских войск по Большой Чечне в начале января 1852 г. во многом «обеспечивалось прежде всего умелыми действиями главного проводника и героя похода – Бота» , который «направлял войска так искусно, что они обходили все встречавшиеся на пути препятствия» . «Чрезвычайно важную роль в действиях князя Барятинского в эту эпоху, даже роль ближайшего советника и отчасти руководителя его деяний в неприятельской земле играл Бата…, — отмечал Н.А. Волконский. – Мы утверждаем вполне достоверно, что, по указаниям этого человека, знавшего Шамиля, чеченцев и всю большую Чечню, как свои пять пальцев, была предпринята и ведена князем Барятинским» январская экспедиция 1852 г. .
Российские власти щедро вознаградили Боту за январскую экспедицию: по ходатайству Барятинского ему был возвращен чин поручика и назначена пенсия в 400 рублей в год. Офицерский чин был дан и его сыну, участвовавшему в походе . После этого похода Бота вышел на новый уровень сотрудничества с российским командованием и стал фактическим советником наместника Кавказа Воронцова по Чечне. Вместе с наместником он обсуждал вопросы обустройства чеченцев, их возвращения на равнинные земли и административного управления, о чем М.С. Воронцов сообщает А.И. Барятинскому в письме от 21 марта 1852 г. . Так что Бота участвовал не только в карательных экспедициях, но и в созидательной деятельности, убеждал наместника предоставить чеченцам для поселения земли «в треугольнике между Герзель Аулом, Умахан Юртом и Амир Аджи Юртом, далее до Аксая». М.М. Блиев считает, что Бота Шамурзаев стал вторым (в Х1Х в.) после Бей-Булата Таймиева политическим деятелем общечеченского масштаба, стремившимся к «верховной власти надо всей Чечней». При этом он подчеркивает, что в случае с Ботой «поиски нравственности (в современном, «цивилизованном» представлении о ней) по меньшей мере малоплодотворны. Более важным для политика того времени было точное видение главных проблем народа, оказавшегося на сложном «изломе» своей истории, и путей решения этих проблем» .
10 января 1852 г. российский отряд (5 батальонов пехоты, 2 драгунских дивизиона, 5 сотен казаков, 2 артиллерийских дивизиона и ракетная команда) под командованием генерал-майора Меллер-Закомельского был направлен Барятинским на истребление так называемых мезоинских аулов Чингорой, Юсуп-юрт, Центорой, Джалий и Салгирей, «прилегающих к Черным горам Большой Чечни, между р. Аргуном и притоками Джалки» . Проводниками отряда были чеченцы Бота Шамурзаев, Омар, Хаджи и Джембулат.
Первые четыре аула (Чингорой, Юсуп-юрт, Центорой и Джалий), покинутые жителями, были заняты российскими войсками без боя. Чеченцы сосредоточили свои основные силы для защиты аула Салгирей, вокруг которого и разгорелся жестокий многочасовый бой. Оттесненные с окраин села, чеченцы «скрылись в саклях и за саклями, упорно отстаивая каждую из них. Тут бой принял характер единоборства; дрались как львы» . Горцы, понеся большие потери (более двухсот человек осталось на поле боя), вынуждены были отступить. Все пять аулов были сожжены вместе с большими запасами продовольствия и сена . По мнению Меллер-Закомельского, «успешным взятием аулов он много обязан был Боте» . 11-16 января российский отряд производил рубку леса и истребление аулов между мезоинской поляной и шалинской просекой, соединив их широкой дорогой, что еще более расширило оперативный простор для российских войск.
В 1850-1851 гг. генерал Слепцов истребил все аулы, расположенные в ущельях от Бамута (на р. Фортанга) и до р. Рошни. Население их частично бежало в горы, остальные были выселены в окрестности укрепления Урус-Мартан. Непокорными и неразоренными оставались лишь аулы в верховьях рек Рошни, Гойты и Мартанка («неведомая земля», по определению Барятинского), куда российские войска еще не осмеливались подниматься.
Барятинский, сторонник ведения войны «постоянно, а не перерывами» и стремившийся показать перед Тифлисом и Петербургом свой исключительный полководческий талант (он и впрямь был хорошим военачальником и администратором), решил уничтожить эти аулы. Для этого были составлены две колонны: под командой барона Вревского (4 батальона пехоты, 5 казачьих сотен, артиллерия) и вторая, под командованием самого А.И. Барятинского (4 батальона пехоты, 3 кавалерийских дивизиона, два десятка орудий). Цель этого похода Барятинский определил так: «разорять и предавать пламени все аулы и хутора, которые будут попадаться на пути, истреблять все продовольственные запасы», чтобы «истребить последние убежища жителей нагорной полосы Чечни» и заставить их отказаться от дальнейшего сопротивления, выселившись на левый берег Сунжи или же удалиться в горы: «во всяком случае очистить страну» .
Шамиль считал, что эти силы собраны для нового вторжения в Большую Чечню и свои войска сосредоточил для защиты аулов по р. Джалка, Басс и Хулхулау. Барятинский же в ночь с 17 на 18 января двинул свои колонны в Малую Чечню, в верховья рек Рошни и Гойта. Вревский направился в бассейн Рошни, а Барятинский – на Гойту.
Для того, чтобы достигнуть верхнерошнийских аулов, российским войскам нужно было пройти через густой лес, где еще не проводилась рубка леса, т.е. не было просек и дорог. В этом лесу чеченцы создали оборонительную систему из завалов, но не выставили здесь караульных. Трудно упрекнуть Н.А. Волконского, когда он замечает: «…Чеченцы, жители Рошни, оказались полнейшими балбесами: ну, как быть настолько беспечными и беззаботными, чтобы, настроив и нагородив сотни разных защит и оборон, не держать при них, в особенности в начале леса, ни одного наблюдательного поста, ни одного даже сторожа?» . К сожалению, чеченцы в Кавказской войне, проявляя чудеса героизма, мужества и выносливости, не отличались в то же время ни военной дисциплиной, ни бдительностью, ни осторожностью. В свое время это заметил и А.П. Ермолов. После основания крепости Грозной в 1818 г. Ермолов решил начать рубку лесов Чечни, чтобы проложить дороги к крупнейшим чеченским селениям. Проникнуть в Большую Чечню со стороны Кавказской линии можно было только через Ханкальское ущелье, густо поросшее дремучим лесом. В этом ущелье чеченцы создали мощную оборонительную систему из лесных завалов. В январе 1920 г. комендант Грозной полковник Греков, по приказу Ермолова, с большим отрядом ночью направился в Ханкальское ущелье: наместник уверил коменданта, что «беспечные чеченцы» наверняка не держат там караулы. И действительно, в Ханкальском ущелье, в этих «воротах Чечни», не оказалось ни одного караульного, который мог бы поднять тревогу в близлежащих селениях. За ночь Греков сжег все лесные завалы, сделанные чеченцами, а утром, выставив охрану, начал рубку леса в Ханкальском ущелье, «открыв» тем самым «ворота в Большую Чечню».
Даже в период существования государства горцев –Имамата- Шамиль не смог создать в Чечне эффективно действующую разведку, систему оповещения и информации. В результате (это особенно наблюдалось в 1850-е годы) крупные российские отряды выходили ночью из любой российской крепости (Грозной, Возвиженской, Куринской) и незамеченными проходили к намеченной цели в Большой и Малой Чечне, а на рассвете внезапно нападали на ничего не подозревающие аулы. Вот почему в этот период погибало так много мирного чеченского населения: оно не успевало вовремя уйти в лес.
Без особого сопротивления отряд Вревского достиг аулов в верховьях Рошни. Оказалось, что они давно были покинуты населением: зная уже по многолетнему опыту, что российские войска обычно нападают зимой, жители многих непокорных селений с наступлением холодов уходили в леса. Уничтожив аулы и оставшееся здесь имущество, Вревский повернул обратно. Однако к этому времени в рошнийский лес подоспели отряды гойтинского наиба Эльмурзы Хапцова и андийского наиба Лабазана, которые и преградили путь российским войскам. 18 января в этом лесу разгорелся долгий и ожесточенный бой, часто переходивший в рукопашные схватки. «…Чеченцы всей массой ринулись на арьергард… Тут уже стрелять и отстреливаться было некогда и невозможно, потому что руки бойцов скрещивались, ловили друг друга. Чеченцы пустили в ход свои кинжалы и на мгновение окрестность затихла, будто в ней все вымерло. Егеря работали штыками на славу, и первая атака была отбита. Но едва только арьергардная рота начала дальнейшее отступление, как вновь справа и с тыла чеченцы бросились на батальон с новыми криками и с новым ожесточением. …Сам Эльмурза работал шашкою направо и налево; поэтому чеченцы были стойки, тверды, воодушевлены. Они хватали егерей за штыки, за перевязи, поражали их, и тут же сами падали под прикладами их товарищей, но назад подавались очень туго» .
С огромным трудом колонна Вревского вышла из рошнийского леса, неся большие потери: «окровавленный вышел батальон из ущелья и леса в два часа пополудни. Шествие его оттуда открывалось мертвыми телами офицеров и солдат, которых бережно несли на руках; за ними, при помощи товарищей, тащилось несколько десятков раненых… Картина вообще нерадостная» .
Пользуясь ночной темнотой, колонна Барятинского внезапно, на рассвете вышла к верхнегойтинским аулам, где было расположено свыше тысячи дворов. В отличие от Рошни, здесь население находилось в аулах и для жителей появление российских войск было полной неожиданностью. Первыми атаку на аулы предприняли казаки под командованием генерала Крюковского. «Многие, но не все жители успели спастись бегством; казаки и милиционеры захватили оставшихся в саклях – и началась резня, где горцы, в положении людей безнадежно погибающих, дрались до последней капли крови. Докончив на скорую руку бойню в этих аулах», атаман Крюковский кинулся на селения Чунгурой, Цзумсой и Шаухал, которые «в полном смысле слова были накрыты кавалерией. Половина приютившихся здесь жителей все-таки успела бежать далее, но оставшиеся гибли почти безнаказанно под шашками кавалерии…; кровь лилась по всем направлениям» . Пользуясь внезапностью нападения, Барятинский без особого сопротивления сумел уничтожить свыше десятка верхнегойтинских аулов. Однако при отступлении колонна Барятинского также подверглась нападению чеченцев и с трудом сумела пробиться к укреплению Урус-Мартан. В боях 18 января российские войска понесли серьезные потери – около 300 человек. В том числе были убиты наказной атаман линейного казачьего войска генерал Крюковский, командир Волгского казачьего полка войсковой старшина Полозов, хорунжие Дорохов и Романов . Тем не менее, А.И. Барятинский отправил наместнику М.С. Воронцову весьма победное донесение: «Войска дрались превосходно. Казаки, драгуны, пехота и артиллерия украсились новою славою. …Барон Вревский с вверенною ему колонною, с совершенным и блистательным успехом исполнил возложенное на него поручение» .
Уничтожением чеченских аулов в Малой Чечне Барятинский думал добиться покорности от остальных. Результат же получился обратный: бойня в гойтинских аулах 18 января 1852 г. вызвала еще большее озлобление у чеченцев и, вместо выселения на левый берег Сунжи, жители верхней Мартанки бежали вглубь Черных гор. Пролитая кровь порождала новое кровопролитие, насилие порождало ответное насилие. Поэтому так много жестокого было в этой войне . Волконский писал: «…Мы в тот день, бесспорно, потрясли часть нагорной Чечни, истребили много аулов и хуторов, уничтожили до двух тысяч дворов, проникли туда, где еще не раздавались ни русский клик, ни русский выстрел, заплатили за все это порядочным количеством наших жертв… И что же вышло из всего этого? Результат самый бедный: ни смирения, ни покорности, ни занятия нового куска земли» .
Учитывая тяжелое положение с продовольствием в горах Дагестана (из-за каменистой почвы земледелие в Горном Дагестане было развито слабо и население здесь жило в основном за счет привозного хлеба из равнинных районов Дагестана и Чечни), Шамиль зимой обычно располагал свою дагестанскую кавалерию (так называемых тавлинцев) на постой в аулах Большой Чечни, что ложилось тяжелым бременем на чеченское население. Бремя это стало особенно чувствительным с января 1852 г., когда российские войска стали методично уничтожать эти аулы и находящиеся там запасы продовольствия. Остальным жителям Большой Чечни приходилось кормить теперь и спасшееся из разоренных аулов население.
В конце января 1852 г. Шамиль расположил несколько сот тавлинцев в селении Саади-Юрт, недалеко от Автуров. Барятинский и решил нанести по ним удар, заодно уничтожив и само селение. В ночь на 24 января колонна Барятинского направилась на р. Басс, к Саади-Юрту, а вторая колонна, под командованием подполковника Меркулова была отправлена к аулу Мехти, чтобы отрезать горцам отступление к близлежащему лесу. По уже испытанной тактике, российская кавалерия (преимущественно казаки) на рассвете 24 января атаковала Саади-Юрт. «Сотни – моздокская, хоперская, гребенская и кизлярская, как ветер, понеслись к аулу. …Неприятель…высыпал из сакель и, не думая защищаться…, бежал к лесу. Казаки настигали и рубили его безответно. Гойтинская и рошнинская резня повторились вполне и разве лишь в большем размере. На пути от аула к лесу горцы буквально устилали дорогу своими трупами. …Атака приняла, в полном смысле слова, характер и размеры обширной травли» . Заняв, таким образом, без особого сопротивления Саади-Юрт, российские войска дотла сожгли его.
Следует отметить, что с начала 50-х гг. Х1Х в. российское командование уничтожало аулы Большой и Малой Чечни независимо от того, оказывалось там сопротивление или нет. «Общеупотребительным маневром» российских военачальников стало следующее: «подойдя к аулу, хотя бы и видели его в совершенном покое, доказывающем отсутствие неприятеля, всегда прежде обстреливали его, а затем – атаковали…», а «казаки не имели привычки и охоты… щадить нехристову душу», т.е. не брали пленных, включая женщин и детей . Такого тотального уничтожения чеченских селений не было даже при Ермолове.
После разгрома Саади-Юрта горцы не сумели организовать российским войскам серьезный отпор при отступлении и они без особых потерь вернулись в базовый лагерь на Аргуне. До конца января, почти ежедневно, отряд Барятинского занимался рубкой леса по правому берегу р. Басс.
Параллельно рубкой леса на Мичике весь январь занимался и отряд полковника Бакланова, ежедневно вступая в перестрелки с воинами наиба Эски. В результате Эски и чеченцы бассейна Мичика, противостоя Бакланову, не смогли прийти на помощь аулам Большой и Малой Чечни, когда их в январе громил Барятинский. Командующий Левым флангом добился своего: «неприятель должен был поневоле разъединить свои силы и постоянно иметь в виду отряд полковника Бакланова, тем более, что численность этого отряда не была ему известна» .
Одна из главных задач, поставленных Барятинским перед российскими войсками в начале 1852 г. – это прорубить дороги (просеки) во всех лесах Большой и Малой Чечни, чтобы иметь относительно безопасный доступ ко всем основным селениям этих районов, чтобы все они находились под постоянной угрозой «наказания». Конечная цель – заставить их отойти от Шамиля и прекратить сопротивление российской власти. Выполняя эту установку, Барятинский в начале февраля перенес свой базовый лагерь к бывшему селению Тепли, чтобы прорубить военную дорогу через всю Большую Чечню от крепости Грозной через леса на Аргуне и Джалке до крепости Куринская близ р. Аксай. Уничтожая вековой лес на Аргуне и Джалке, который был до сих пор оплотом и защитой непокорных чеченцев, Барятинский ставил под угрозу аулы правобережья Сунжи, еще не находившиеся под контролем российских властей.
11 февраля, во время рубки леса в окрестностях Мескир-Юрта, на Джалке, между российскими войсками и горцами, которыми командовал сын Шамиля Гази-Магомед, произошел крупный бой, во время которого обе стороны понесли серьезные потери. Под ударами российской артиллерии горцы отступили. Остановить рубку леса Шамиль вновь не сумел. Одновременно на Качкалыковском хребте рубку леса производил Бакланов, несмотря на постоянные нападения воинов наиба Эски. Серьезным ударом по позициям восставших горцев было уничтожение Баклановым 13 февраля системы укреплений (редутов), устроенных ими по левому берегу р. Мичик. Несмотря на яростное сопротивление ополченцев наиба Эски, исход дела и тут решила российская артиллерия.
В результате безостановочной рубки леса в первой половине февраля российские войска проложили широкую дорогу из долины Аргуна в долину Хулхулау. И тут Барятинский поставил весьма трудновыполнимую задачу: он решил пройти насквозь всю Большую Чечню — от Аргуна к Куринской крепости (находившуюся на Кумыкской плоскости) через Гельдыген и Майртуп. При этом уничтожить все аулы на пути.
Большинство российских авторов Х1Х в., которые писали об этом походе Барятинского (да и сам Барятинский в своих донесениях) описывают его (от Тепли до Куринской) как в целом успешный, как очередную победу над Шамилем. На самом же деле это было не так.
Войско Шамиля встретило отряд Барятинского в ореховом лесу под Гельдыгеном, где завязался жестокий четырехчасовой бой. Участник этого боя так описывал один из его эпизодов: «Резервы правой цепи пытались вытеснить неприятеля из внутренней опушки штыками, но встретили такой сильный отпор, что подались назад, и число выбывших из строя убитыми и ранеными увеличилось… Они три раза возобновляли эту попытку впоследствии, но всякий раз были отбрасываемы с уроном, так как число их противников увеличивалось с каждым новым шагом вперед. …В правом заднем углу колонны…две последние пары правой цепи и три крайних правых арьергардной отрезаны были от колонны и изрублены, а тела их брошены». В этом бою российские войска потеряли убитыми 180 человек. 222 было ранено. С огромным трудом отряд Барятинского пробился к Майртупу .
Шамиль, собрав 18 наибов и 10 тысяч воинов (чеченцев и дагестанцев), встал на пути Барятинского, решив не пропускать его дальше. Барятинский решил, что он не сможет двигаться дальше (а пробиваться надо было с боями, это было очевидно), имея на руках почти 400 человек убитыми и ранеными. И тогда он пошел на беспрецедентный в истории Кавказской войны шаг: по его приказу все убитые солдаты и офицеры были похоронены в Майртупе в общей братской могиле. Одновременно он послал гонца в Курискую крепость, приказав Бакланову немедленно идти ему на помощь .
Отряд Бакланова (1000 штыков, 1000 сабель, 4 пушки) вышел в путь ночью и, не обнаруженный горцами, сумел перевалить через Качкалыковский хребет и вскоре объединился с Барятинским. Основные силы Шамиля встретили объединенный русский отряд на переправе у Мичика, где и разгорелось новое ожесточенное сражение, «бой насмерть», где с обеих сторон участвовало свыше 20 тысяч человек. Горцы «атаковали всю нашу позицию… Ни картечь, ни залпы пехоты не останавливали горцев: как бешеные, они кидались, окрестя головы, и на орудия, и на сомкнутые ряды пехоты – и тут же падали под градом наших выстрелов» . Лишь к 20 февраля, все время подвергаясь нападениям горцев, российские войска, неся большие потери, вышли к крепости Куринская.
В этом походе неоценимые услуги российскому командованию вновь оказал Бота Шамурзаев. Он «служил для русских открытой географической картой неизвестной им еще местности, компасом в море, опытным капитаном судна, которое, если бы хотел, мог погубить вполне безнаказанно». За эти заслуги Барятинский «поставил его имя наравне с именами наиболее отличившихся главных начальников» .
Российские военачальники на Кавказе в своих донесениях вышестоящему начальству всегда стремились преувеличить свои достижения и победы. Барятинский в этом плане отличался особо: преуменьшал свои потери и стремился каждый свой поход представить как крупную победу российского оружия, которая заставит горцев покориться в ближайшее время. После февральской экспедиции от селения Тепли до Куринской крепости он доносил наместнику М.С. Воронцову в Тифлис: «…Отряд, пройдя Хулхулай, Гельдыген, Маюртуп и долину Мичика, и выйдя в укрепление Куринское, вынес с собою полное и драгоценное убеждение, прямое следствие своих подвигов, что для непокорной Большой Чечни остался только один год существования, и никакие усилия неприятеля не могут отдалить времени совершенного завоевания этого края» . Н.А. Волконский отмечал: «Князь Барятинский находил, что наиглавнейшим его действом в зимнюю экспедицию текущего года было – углубление в Большую Чечню и последнее движение от Тепли к Куринскому, так как оно открыло новый соединительный путь, осветило новую дорогу, дало понять Шамилю и чеченцам, что мы пройдем – где захотим, победим – где пожелаем» .
Разумеется, дело обстояло далеко не так, как представлял его Барятинский. Сопротивление чеченцев царским колонизаторам не прекратилось ни через год, ни через два. При всем своем желании российские военачальники не могли еще одерживать победы над горцами, где они хотели и желали. Понадобилось еще целых шесть лет, чтобы силой покорить всю чеченскую территорию. К сожалению, эти шесть лет стоили немалых жертв обеим воюющим сторонам, но больше всего жертв было среди мирного чеченского населения.
В то же время походы российских воск в Чечню в начале 1852 г. дали определенные результаты. Часть жителей Большой Чечни, «чувствуя, что не может спастись от …ударов, очистила всю площадь между Аргуном и Джалкой» . С равнины население вынуждено было бежать в горы. В результате Имамат терял одну из важнейших частей своей продовольственной базы. Но этим не ограничились результаты походов русских войск в начале 1852 г. в Большую и Малую Чечню: они произвели немалое впечатление на чеченцев. Начинается, пока еще эпизодически, сдача чеченцев и переход на сторону России представителей верхушечных слоев чеченского общества .
Уже весной 1852 г. в некоторых мичиковских аулах появились переселенческие настроения, т.е. стремление перебраться на контролируемую русскими властями территорию. «…Тяготы, поразившие мусульман Мичиковской области, затянулись уж слишком, — писал Хайдарбек Геничутлинский, анализируя ситуацию в Чечне весной 1852 г.- У них, постоянно находящихся под ружьем, не оставалось уже времени на приобретение средств к жизни и прокормление своих семейств. Вот тогда -то священная война и стала им как бы надоедать. Бедствия ради дела мусульманской религии, которые раньше переносились добровольно, мичиковцы стали терпеть лишь из покорности. Ведь эти борцы за веру превратились теперь в людей столь неимущих, столь бедных, что, бывало, не находили, какую же провизию взять им с собой в поход и чем будут питаться их домочадцы. Мало того – перед мичиковцами были закрыты к тому времени пути, по которым из княжеств Равнины и прочих областей традиционно поступали к ним соль, железо и бязь. Вот тут-то и стали появляться признаки лицемерного отношения к шариатской государственности со стороны тех, кто и раньше не был искренним по отношению к исламу и не верил особо в загробную жизнь. Многие из таких людей даже перебежали теперь под сень русской власти и сделали это ради личного преуспевания, денег и наград» .
Узнав об этих настроениях, Талхиг, главный наиб Чечни («отважный, весьма неглупый человек, вполне преданный мюридизму и Шамилю» взял аманатов из этих селений и заключил их под стражу в своем ауле.
В 20-х числах марта Талхиг и наиб Гехи выехали в Дагестан на совещание к Шамилю. Воспользовавшись этим, жители двух мичиковских аулов обратились к коменданту Куринской крепости Бакланову с просьбой помочь им выселиться к русским. 23 марта Бакланов, подвергаясь нападениям воинов наиба Гехи («чеченцы стреляли почти в упор, лес буквально дымился, убитые и раненые валились у нас довольно обильно»), вывел к крепости Куринской жителей двух мичиковских аулов – 258 человек. При этом российский отряд потерял 10 человек убитыми и 80 было ранено. «Бой был жестокий, но мы имели честь вывести всех доверившихся нам, защищая их от нападения озлобленных их единоверцев», — писал М.К. Властов .
Полковник Бакланов пошел на этот шаг, чтобы показать колеблющимся чеченцам, что российское командование готово помочь желающим переселиться из имамата даже ценой крови своих солдат. Более того, российское командование на первых порах обеспечивало переселенцев хлебом и солью . Действительно, с этого времени развернулась борьба между русским командованием и наибами Шамиля за население Чечни. Обе стороны прекрасно понимали, что от исхода этой борьбы во многом зависела судьба Имамата.
Российское командование решило поселять переселенцев из имамата на Кумыкской плоскости, между Тереком и Аксаем. Здесь в начале 50-х гг. Х1Х в. были основаны три селения: Ойсунгур, Кадыр-Юрт и Исти-Су, объединенные в Качкалыковское наибство. Наибом его был назначен Бота Шамурзаев. Около селения Исти-Су было построено и военное укрепление для защиты переселенцев.
В период существования имамата Шамиль и его наибы (и определенная часть горцев, проживающих в Имамате) рассматривали жителей подконтрольных России территорий, не участвующих в антироссийской (антиколониальной) борьбе, как врагов. Видимо, срабатывал принцип «кто не с нами, тот против нас». К тому же имам прекрасно понимал, что более или менее безопасная и относительно обеспеченная (не голодная) жизнь мирных чеченцев является заразительным (и для него опасным) притягательным примером для жителей имамата, которые постоянно находились под угрозой уничтожения российскими войсками и вели полуголодную жизнь. В результате Шамиль при каждом удобном случае «наказывал» «отступников». Поэтому часто бывало так, что защищаемые русскими войсками мирные чеченцы оказывались жертвой нападения «имаматских» чеченцев. Т.К. Властов писал по этому поводу: «Изнуренные податями Шамиля, страшась наших экспедиций, чеченцы ждут часа нашего прибытия не со страхом, а с надеждою. Сношения с родственниками, живущими в мирных аулах, давно убедили их в превосходстве нашего управления, в безопасности частной собственности, в выгодах торговли с нами, в необходимости удовлетворить свои потребности нашими произведениями. Они знают, что войска русские защищают семейства их соотчичей, берегут их хлеба и запасы, кровью своей отстаивают дома недавних врагов, и что Шамиль не может защитить их, и с радостью прибегнут под защиту России» . Властов, конечно, допускает определенный перебор в готовности чеченцев перейти на сторону России. Эти настроения в первой половине 50-х годов охватили далеко не всех имаматских чеченцев; но тенденция к примирению с Россией, безусловно, охватывала все больше людей.
Между тем военные действия продолжались. 27 марта российский отряд под командованием Меллер-Закомельского (3 тысячи человек) перешел ночью р. Басс и напал на аул наиба Талхига. Аул вместе с большими запасами продовольствия был уничтожен; были захвачены и две пушки, которые считались большой ценностью у восставших горцев. При этом были освобождены и аманаты, взятые Талхигом от мичиковких селений: двух из них, взятых от переселенных Баклановым аулов, наиб собирался казнить. При возвращении отряд Меллер-Закомельского подвергся сильному нападению чеченцев, которые преследовали его вплоть до р. Басс. Во время этого рейда российские войска потеряли убитыми 16 солдат и одного офицера, 109 человека было ранено, в том числе 6 офицеров .
Имам Шамиль понимал, что зимние походы российских войск нанесли немалый вред его влиянию и авторитету в Чечне и необходимо предпринять быстрые и решительные меры для восстановления своих позиций. Он приказал своим наибам в Чечне – Талхигу, Эски, Дубе и Сабдулле возобновить тактику постоянных нападений на российские войска: «тревожить и не оставлять русских в покое, захватывать пленных, отбивать скот, нападая на …укрепления и дороги. …И вот, начиная с ранней весны, в течение всего лета и до самой зимы, кордоны наши были в вечной тревоге: чеченцы, действительно, не упускали ни одного случая вредить нам» .
Одновременно Шамиль собрал большой отряд из чеченцев и дагестанцев, чтобы вторгнуться во Владикавказский военный округ с целью поднять восстание в галашевском обществе и в Осетии. Готовясь к этой операции, Шамиль начал укреплять свое положение на Мичике, чтобы обезопасить себя с востока. Встревоженный А.И. Барятинский 19 апреля 1852 г. докладывал наместнику М.С. Воронцову: «Шамиль принимает самые энергичные меры, чтобы защитить Мичик и держать население в повиновении… Наиба Гиху он прогнал и заменил его известным Иски, которого я давно знаю за человека более предприимчивого, чем его предшественник» .
Распустив слух, что он идет в Дагестан, Шамиль в конце мая стремительно направился на запад, в галашевское общество. Его войско двигалось тремя колоннами: первая шла по подножиям гор; вторая, под предводительством самого Шамиля, направилась к галашевцам и третья, которой командовал Гази-Магомед (сын Шамиля) – к аккинцам, жившим глубже в горах.
Барятинский и Вревский (начальник Владикавказского военного округа) быстро и одновременно узнали о движении войск Шамиля и предприняли в ответ быстрые меры.
Вревский собрал все войска своего округа и перебросил их в галашевское общество, навстречу Шамилю. Барятинский направил свои войска на Сунженскую линию, в район станицы Самашкинской. Третий отряд был направлен к крепости Назрань, во фланг Шамилю. «Все эти передвижения совершились быстро, по-кавказски, переходами в сорок и пятьдесять верст, — так что прежде, чем Шамиль подошел к галашевскому обществу, наши войска были на всех пунктах в полной готовности к бою» .
Первая колонна Шамиля наткнулась на отряд Вревского и была им рассеяна. Сам Шамиль, узнав о нахождении российских войск в галашевском обществе, отступил к аккинцам. К тому же галашевцы не изъявили готовности восстать против российской власти. Более того, при появлении Шамиля они «скрыли имущество и встретили пришедшие толпы с оружием в руках, как врагов своих» . Возможно, на подобное поведение галашевшев подействовало нахождение в их обществе и рядом большой массы российских войск, которые, в случае их восстания, уничтожили бы их аулы. Это подтверждает и донесение Барятинского Воронцову от 4 июня 1852 г.: «Шамиль надеялся вполне возмутить их (галашевцев и осетин.- Авт.) и занять Военно-Грузинскую дорогу, но жители оказали ему большое сопротивление, так как видят кругом себя одни лишь русские войска, и отказали выдать ему заложников. Я думаю, что он не возобновит больше своих попыток» .
На аккинской территории Шамиль соединился с колонной Гази-Магомеда и, видя расположенные вокруг российские войска и невозможность пробиваться дальше, решил отступить обратно в Чечню. Здесь он направил один отряд под руководством наиба Эски к крепости Грозной, а второй, под командой Талхига, к крепости Тепли-Кичу. Однако оба отряда, встреченные крепостной артиллерией, также вынуждены были отступить. Таким образом, летнее наступление Шамиля не принесло ему сколько-нибудь заметных успехов. В отличие от первой половины 40-х годов Х1Х в., инициатива уже была в руках российского командования.
Тем не менее, летняя активность Шамиля несколько подняла его авторитет в Большой Чечне. Показателем этого явилась и военная активность мичиковцев. Весь июнь и июль отряды наиба Эски нападали на селение Исти-су, охраняемое российскими войсками. Укрепление позиций Шамиля в Большой Чечне вынужден был признать и сам А.И. Барятинский: «…Упавший было воинственный дух мичиковцев поднимается и плоды моей зимней экспедиции если не потеряны совсем, то, во всяком случае, ослаблены» .
Крайне встревоженное этими обстоятельствами, российское командование в Чечне летом 1852 г. решило вновь активизировать военные действия против непокорного населения и войск Шамиля. Амбициозный и честолюбивый Барятинский не мог допустить, чтобы его зимние походы в Чечню, стоившие немалых жертв российской армии, оказались совсем уж безрезультатными. Тем более, что он уже получил награды за эти походы.
Наиболее легким для российской армии, и в то же время болезненным для чеченского населения и Шамиля, было уничтожение посевов и заготовленного сена. Тем самым население под угрозой голода принуждалось к покорности, а армию Шамиля оставляли на зиму без запасов сена и продовольствия.
7 июля российские войска под командой полковника Лященко, не встречая сопротивления со стороны чеченцев, приступили к уничтожению «богатых посевов кукурузы и проса» в верховьях Гойты. В конце июля этот же отряд занимался уничтожением запасов сена в окрестностях Шали.
Ободренный тем, что горцы пока не оказывали особого сопротивления российским войскам, Барятинский в начале августа решил усилить натиск, сочетая одновременно уничтожение продовольствия и фуража с военными действиями против непокорных аулов Чечни. Удар наносился с трех сторон: со стороны Шали и Басса, на Аргунское ущелье и с Кумыкской равнины. Наступающие со стороны Кумыкской плоскости российские войска должны были уничтожить непокорный аул Гурдали. Барятинский «был уверен, что если в одно и то же время уничтожить Гурдали, поразить неприятеля на нескольких пунктах и истребить на возможно-большем пространстве разные запасы, то лишит Шамиля главных средств вести против нас зимнюю кампанию, чувствительно подорвет его власть и влияние в Чечне и еще раз заставит многих чеченцев переселиться в наши пределы» .
Задуманная операция началась 11 августа. Колонна под командованием самого Барятинского переправилась через Аргун и направилась в мезоинскую долину, где обнаружила громадные запасы продовольствия и сена: «казалось, что самая земля согнулась под тяжестью скирд, копен, снопов сена, проса и кукурузы, представшихся зрению на громадном пространстве. Поле, лесные прогалины, лощины, площадки в самом лесу – все было заставлено произведениями богатой и благодатной почвы, и все это в полчаса было охвачено кавалериею и пехотою, которые разметывали, рвали, побивали, топтали, зажигали эти предметы народного благосостояния» . Часть колонны Барятинского под командованием генералов Майделя и Багговута была направлена за Шавдон, к Герменчуку, чтобы продолжать там уничтожение запасов продовольствия и сена.
Сам Барятинский направился в верховья р. Басс, уничтожая по пути все запасы продовольствия. Однако он встретил довольно сильное сопротивление чеченцев и вынужден был отступить и вернуться в крепость Воздвиженская.
Пока Барятинский уничтожал запасы продовольствия в одной части Чечни, события в другой ее части – у аула Гурдали, разворачивались совсем по-другому и далеко не в пользу российского командования.
Отряд полковника Бакланова (1350 человек пехоты, 11 сотен казаков и 7 орудий) 11 августа выступил из крепости Куринской для уничтожения аула Гурдали, расположенного на Качкалыковском хребте. Задача «состояла в том, чтобы как можно поспешнее и незаметнее подойти к Гурдали, быстро накрыть это гнездо и не дать возможности тамошним головорезам спастись бегством…» , т.е. изначально ставилась задача полного истребления всех жителей этого селения.
На рассвете 11 августа российская кавалерия окружила Гурдали, чтобы жители его не могли убежать в лес (установка то была — «перебить всех гурдалинцев» ). С подходом пехоты и артиллерии начался штурм селения. Здесь в какой-то мере повторилась ситуация с уничтожением чеченского аула Дады-Юрт царскими войсками в 1819 г.
Гурдали был построен в начале 1850-х годов по личному указанию Шамиля как аул-крепость, как противовес укреплению Исти-Су. Сакли были устроены таким образом, что каждая из них представляла собой «нечто вроде блокгауза» и проникнуть в нее, даже через двери было трудно: они были массивными, с двойными -тройными засовами. Наконец, Гурдали был заселен в основном воинами Шамиля. В результате российские войска встретили здесь упорное сопротивление и разгорелся «бой, беспримерный по упорству и озлоблению обеих сторон» . Проникнуть в сакли солдатам и кавалеристам не удавалось, они лишь «пускали свои заряды в отверстия сакль наудачу», в то время как горцы из домов стреляли почти без промаха, т.е. шло, по сути, «истребление в упор солдат и офицеров» , «роты редели, люди уставали, изнурялись». Поразительно другое: даже во время этого жестокого боя «солдаты и кавалеристы тащили какого-нибудь гурдалинца, бабу, козла, корову или лошадь» , т.е. занимались мародерством.
После нескольких часов боя стало очевидным, что взять наличными силами Гурдали не удается; к тому же отряд Бакланова нес большие потери. И тогда был отдан приказ к отступлению. Захватить аул не удалось.
Отступление российских войск от Гурдали к крепости Куринской во многом напоминает Даргинскую операцию. Отступавшие войска были встречены воинами Шамиля, а с другой стороны они преследовались гурдалинцами. Отступающие войска преследовались с той же тактической последовательностью, как и в Даргинскую экспедицию в 1845 г. Арьергард войск попал в столь же безвыходное положение – солдаты и офицеры не могли себя защитить и отходили, обреченные на гибель . В такое тяжелое положение российские войска в период Кавказской войны попадали лишь несколько раз: во время Ичкеринского похода Граббе в 1842 г. и в Даргинской операции 1845 г. Чтобы понять ожесточенность Гурдалинского сражения, приведем выдержку из работы Н.А. Волконского (да простит нас читатель за длинную цитату): «…Лишь только темные дебри скрыли в себе наш арьергард, со всех сторон, и в особенности в левой цепи и в хвосте арьергарда, затрещала такая перестрелка, которой кабардинцы (т.е. солдаты Кабардинского полка.- Авт.) давно уже не слыхали. В одно мгновение там и сям свалило десяток людей, и понадобилось несколько десятков других, чтобы их убрать и унести. Лес огласился дикими возгласами горцев, нашим «ура»…- и застонал, словно обиженный появлением непрошенных гостей и начавшеюся в нем кровавою драмою.
…По мере того, как мы углублялись все вперед и вперед, медленно, тихо, шаг за шагом, горцы следовали у нас по пятам, в расстоянии не более пятидесяти шагов, прятались за деревья, за бревна, укрывались в густоте ветвей и листьев и оттуда безнаказанно вырывали из наших рядов жертву за жертвою, именно безнаказанно, так как – что могли мы сделать им, стреляя по этим бревнам и деревьям, а вовсе не по людям, потому что их и не видно было? …Как поражающе был огонь в этой цепи, и каковы, в конце концов, были ее силы, служит доказательством то, что в третьей егерской роте, находившейся в этой цепи, вышли из дела три человека: фельдфебель, юнкер и горнист; остальные были убиты, ранены или шли под чужими ружьями и носилками». Большая часть офицеров была убита или ранена. «Солдаты оставались без руководителей. …наконец, дошло до того, что и некому, и невозможно было подбирать убитых и раненых – этих несчастных оставляли на месте.
Да, такого боя и такого положения колонны уже давно не помнили на Кавказе» .
Видя, что дальнейшее движение отряда приведет к его полной гибели, барон Николаи, командовавший налетом на Гурдали, принял решение остановиться, собрать в одном месте остатки войск и, обороняясь, дождаться помощи. От полного уничтожения отряд Николаи был спасен подоспевшим на помощь Я.П. Баклановым. События 11 августа под аулом Гурдали Н.А.Волконский назвал «гурдалинской катастрофой» . Действительно, в этот день российские войска понесли серьезные потери: было убито 289 нижних чинов и 11 офицеров, свыше 500 человек было ранено .
А.И. Барятинский в своем рапорте Н.С. Завадовскому попытался скрыть тяжелые последствия гурдалинского похода и в целом представил его как часть своих успешных действий летом 1852 г. в Большой Чечне: «Положительно можно сказать, что в предстоящую зимнюю экспедицию Шамиль почти не может иметь в Чечне тавлинской кавалерии, потому что нечем ее будет продовольствовать. Пешие же тавлинцы, непривычные воевать на плоскости и в лесах, подвергнутся той же участи, которую испытали на шалинских полях 27 февраля прошлого года. Если же тавлинцы вовсе перестанут ходить в Чечню, то навряд ли Шамиль решится остаться между колеблющимися чеченцами, которые только и ожидают его удаления, чтобы принести нам покорность» . В то же время, говоря о Гурдали, Барятинский был вынужден отметить: «Бой был ужасный, — такой, какой редко бывал на Кавказе» .
Политические последствия гурдалинского боя 11 августа 1852 г. для российской стороны были весьма неблагоприятными: влияние Шамиля в Чечне снова возросло. Переселения жителей в российские пределы, начавшиеся весной того года, практически прекратились. У чеченцев снова появилась надежда, что, может быть, им удастся силой оружия отстоять свою независимость.
Неудачу под Гурдали А.И. Барятинский решил компенсировать проникновением в Аргунское ущелье, где российские войска еще не бывали ни разу и этим нанести еще один удар по престижу Шамиля. 14 августа отряд под командованием князя Воронцова (сына наместника Кавказа М.С. Воронцова) ночью проник в Аргунское ущелье и на рассвете внезапно атаковал аул Чишки и хутор Гой. Солдаты «врывались в сакли, где заключалась часть атакуемых, били их, падали сами под их ударами, перехватывали искавших спасения в бегстве, захватывали все, что попадалось под руку – скот, имущество, зажигали сакли…» . Однако и в Чишках российские войска потерпели поражение: оказалось, что в ауле этой ночью расположился отряд шатойского наиба Батоки, у которого «было достаточно и храбрости, и ума, и опытности». Завязался ожесточенный бой, который продолжался всего полчаса. Отряд Воронцова буквально бежал из Чишков, опасаясь, что горцы отрежут ему путь к отступлению, захватив перекидной мост через Аргун и тогда все пять российских рот были бы уничтожены. Воронцов успел к мосту раньше горцев: «Батока опоздал». Но при этом российский отряд потерял убитыми 9 солдат и одного офицера; 51 солдат и шесть офицеров было ранено. Впечатление от этого боя у российского командования было настолько сильным, что после этого целых шесть лет российские войска «не заглядывали в Аргунское ущелье».
Российские военачальники на Северном Кавказе в Х1Х в. в своих донесениях в Петербург и Тифлис (административный центр Кавказского наместничества) никогда не давали объективную и реальную картину боевых действий против горцев. В их донесениях всегда присутствовал только победный тон; о неудачных действиях российских войск они не докладывали, всегда преуменьшали цифры собственных потерь и преувеличивали численность противника и его потери. Большим мастером в составлении таких донесений был и А.И. Барятинский, который даже «значительные потери» «всегда умел оправдать пользою дела вообще и необходимостью». Действительно, с 1852 г., как Барятинский стал начальником Левого фланга, российские войска постоянно находились в движении, уничтожая чеченские аулы, запасы продовольствия, регулярно совершая дальние переходы и систематически вступая в военные столкновения с горцами. В результате Барятинский к концу 1852 г. «становится в глазах всех и каждого, начиная с главнокомандующего…каким-то молодцом, героем…» и уже в 1853 г. «по особому ходатайству Воронцова» был назначен «начальником главного штаба на Кавказе».
Со второй половины 1840-х гг. в Чечне российская армия не предпринимала крупномасштабных экспедиций. 1852 год был переломным в этом плане. С этого времени между российским командованием и Шамилем начинается борьба за контроль над Большой и Малой Чечней, над умами и настроениями чеченцев. Барятинский своими постоянными походами пытается принудить чеченцев к покорности, заставить их переселиться в российские пределы, доказать неспособность Шамиля защитить их. Шамиль, в свою очередь, на каждый успех, на каждую серию походов российской армии пытается ответить контрударом, чтобы сохранить этот контроль. Он прекрасно понимает роль и значение Чечни для существования имамата. Потеряет он Чечню – потеряет и Имамат.
После летних походов Барятинского в Большую и Малую Чечню (пусть и не всегда удачных), Шамиль оказался перед необходимостью таких действий, которые восстановили бы в Чечне его прежние политические позиции. В начале осени 1852 г., когда чеченцы еще оставались под впечатлением от поражения российских войск под Гурдали и Чишками, новое крупное военное выступление Шамиля становилось логическим решением. И «имам решил…, что если он русских побъет, принизит, сделает что-либо такое важное и существенное, которое, с одной стороны, даст ему значение большего героя в глазах чеченцев, а с другой – достанется выгодно и сим последним, то кредит его поднимется, фонды, после предшествовавших маленьких неудач, возвысятся, и он опять станет целою головою выше своего времени и обстоятельств… и опять преклонятся пред ним все недоверчивые… личности и общества…». Таким образом, Шамилю нужен был прежде всего политический эффект.
С конца августа имам стал собирать в Гельдыгене своих воинов из Большой и нагорной Чечни. Уже к середине сентября здесь собралось до трех тысяч человек. Дагестанцев к этой военной операции он почему-то не стал привлекать. Поход был направлен против чеченских аулов (где были и переселенцы из имамата), расположенные под крепостью Грозная и находящиеся под защитою российских войск. Шамиль преследовал при этом несколько целей: наказать пророссийски настроенные аулы, отогнав у них скот, нанести поражение российским войскам и показать чеченцам, что российское командование не в состоянии защитить тех, кто переходит на его сторону.
Шамиль решил выступать тремя отрядами, чтобы рассеять, разъединить российские силы. Один отряд демонстративно, открыто должен был направиться к крепости Алхан-Юрт и напасть на нее, второй – идти из Ханкальского ущелья. Задача у этих отрядов была одна – отвлечь на себя основные силы грозненского гарнизона и тогда главные силы Шамиля должны были атаковать грозненские аулы. Шамиль предполагал, что пока российские войска будут заняты первыми двумя отрядами, он успеет наказать пророссийски настроенные аулы и перегнать их скот за Сунжу.
В 40-е годы Х1Х в. Шамиль часто применял тактику отвлекающих маневров и затем стремительно наносил удар в совсем другом направлении, где российское командование его совсем не ожидало. В тот период планы Шамиля всегда оставались тайной для русских. К 1852 г. ситуация изменилась. Произвол наибов, фактическое превращение их в новую горскую аристократию, регулярные экспедиции российских войск против горцев и неспособность Шамиля защитить их привели к тому, что авторитет его в Чечне начал падать и все больше чеченцев стало склоняться на российскую сторону. С 1852 г. «предприятия Шамиля и его наибов всегда бывали столь же неудачны, сколько наши имели успех. Причина тому очень простая: нам все более и более служили сами шамильцы, тогда как к своему имаму они постепенно охладевали и от него отворачивались. Задумает ли бывало что-нибудь наиб – уж нам известно, и меры приняты, а задумаем мы, пользуясь сведениями и докладами мирных и немирных горцев – непременно застанем неприятеля врасплох» .
Барятинский через своих лазутчиков узнал все подробности блистательно задуманного плана Шамиля и соответствующим образом приготовился.
17 сентября первый отряд имама напал на Алхан-Юрт, точнее, начал обстреливать крепость, ожидая появления солдат и кавалерии из Грозной. Однако оттуда никто не пришел. То же самое произошло и под Хан-Калой – второй отряд тоже не встретил российские войска. Шамиль, не зная обо всем этом, и услышав орудийную стрельбу у Алхан-Юрта, с отрядом в 2 тыс. человек, направился к грозненским аулам и был встречен здесь всеми силами грозненского гарнизона. Причем Шамиль подвергся нападению с двух сторон: от Грозной и от аула Чертугай. Местность была открытая и отряд Шамиля оказался под убийственным артиллерийским огнем. «…Неприятель кинулся сперва в одну, потом в другую сторону, но, поражаемый и там, и здесь, ринулся в реку (Сунжу.- Авт.), не разбирая брода. Самый отчаянный ружейный и артиллерийский огонь напутствовал его на ту сторону реки. Бросая лошадей, горцы кидались в воду во всем своем боевом облачении, хватались за хвосты коней своих других товарищей, скрываясь по шею в воде от наших пуль и картечи, частью гибли навсегда, не успев справиться с водою. …Поражение неприятеля было полное, безусловное» . В этом бою Шамиль потерял свыше 300 человек убитыми, 11 человек попало в плен (ранеными), а «сколько было погибших в реке и сколько раненых, успевших спастись при помощи товарищей – осталось неизвестным» .
Поражение под Грозной было серьезным ударом по политическим позициям Шамиля в Чечне. Российское командование еще раз показало, что военная инициатива переходит в его руки и уже не имам управляет ходом Кавказской войны. «Зенитом Шамиля был 1845 год. Он не хотел заметить, что обратный поворот для него начался с пятьдесять второго года. Силою своей воли и ума он сдерживал свое обратное движение, но с той минуты помешать ему не мог. Благодаря его твердому, могучему характеру, падение его шло последовательно, без скачков, но все-таки шло и было неотразимо» .
Военные действия между российской армией и ополченцами Шамиля в 1852 г. шли с переменным успехом. И Шамиль, и большинство жителей Большой и Малой Чечни не собирались пока прекращать сопротивление. Наибы Эски, Талхиг, Батока, Дуба по приказу имама все три оставшиеся месяца 1852 г. постоянно нападали на российские войска то стороны кумыкской плоскости, то от Аргунского ущелья, то со стороны Шали. Наиболее крупные операции горцев этого периода – это нападение Талхига 30 сентября на окрестности крепости Воздвиженской и атака Эски 10 ноября на российскую колонну под крепостью Внезапная.
В конце 1852 г. активно продолжал действовать и Барятинский. 14 декабря крупный отряд российских войск (5 батальонов пехоты, 12 казачьих сотен, 10 орудий) окружил селение Сюрин-Корт (Хан-Кала). Барятинский так расположил свои войска, что жители аула были лишены возможности бежать из аула или получить помощь извне. Чтобы избежать потерь, Барятинский не стал штурмовать селение, а начал методично обстреливать его из орудий. Попытка наиба Талхига оказать помощь жителям Сюрин-Корта окончилась неудачей. Потеряв около 100 человек убитыми, жители аула 15 декабря изъявили покорность и согласились переселиться к крепости Грозной. Сам аул был сожжен дотла.
Ободренный успехом в Хан-Кале, Барятинский выступил к Мичику, предполагая, что овладение им сделает Большую Чечню доступной с восточной стороны и затруднит ее сообщение с Дагестаном. Российские войска заняли правый берег Мичика, однако на левом берегу их встретили ополченцы под командованием Гази-Магомеда, которые оказали ожесточенное сопротивление. Барятинский понял, что дальнейшее продвижение и попытки закрепиться на Мичике будут связаны с большими потерями. Тогда он уничтожил ряд близлежащих аулов, переселил их жителей на равнину и вернулся в крепость Грозную .
Одновременно, в начале декабря активные действия российских войск развернулись в Малой Чечне. В укреплении Ачхой генерал-майор барон Вревский собрал большой отряд (5 батальонов пехоты, 8 казачьих сотен, 3 сотни милиции, 12 орудий) и 4 декабря выступил в Нетхойское ущелье. Путь к нетхойским аулам, расположенным по р. Фортанга, был перегорожен перекопами и завалами, которые защищали местные жители. Пока Вревский обстреливал из пушек эти завалы, казаки под командованием войскового старшины Предимирова переправились через р. Нетхой и ударили во фланг горцам. Последние, опасаясь полного окружения (на помощь казакам вскоре прибыл и 1-й батальон Тенгинского пехотного полка) и стремясь спасти свои семейства, были вынуждены быстро отступить к своим селениям. 5 декабря 800 солдат начали рубку леса по правому берегу Нетхоя, открывая прямую дорогу от Ачхойского укрепления до Верхней Фортанги.
Среди жителей Нетхойского ущелья происходит раскол. Часть выступала за изъявление покорности и признание российской власти, другая (большая) часть готовилась защищать свои селения. Уже вечером 5 декабря в русский лагерь явились старшины аула Тумси-юрт. «…Видя совершенную невозможность долее сопротивляться успехам нашего оружия», они «решились изъявить покорность», выдали аманатов и согласились выселиться на равнину .
6 декабря российский отряд начал наступление на нетхойские аулы. «Едва войска наши вступили в ущелье Нетхоя, как раздались частые ружейные выстрелы. Стрельба производилась неприятелем издалека и торопливо, а потому не причинила вреда и не задержала быстрого движения колонны. Достигнув аула Тумси-юрт, мы встречены были радостными приветствиями жителей, начавшими тотчас же укладывать свои пожитки в дорогу» . Не встречая особого сопротивления со стороны местных жителей (войск Шамиля здесь не было и помощи от окрестных аулов нетхойцы не получили), российские войска в течение одного дня уничтожили 10 аулов: Теип-юрт, Инал-Юрт, Катрой-юрт, Висын-Гирей, Гакимов, Гати-юрт, Аки-юрт, Газалин и др. Было «взято в добычу значительное количество разного имущества и съестных припасов, истреблены огромные склады кукурузы и все то, чего нельзя было взять с собою» . 7 декабря Врангель направился в верховья р. Фортанги с целью покорения карабулаков. Последние, видя уничтоженные аулы по Нетхою и, не имея сил для сопротивления (и не видя в этом смысла), стали изъявлять покорность. «Эта перемена в расположении к нам аулов должна была на будущее время подготовить окончательное усмирение малодоступного фортангского ущелья» . Аул Цокли, жители которого, вместо изъявления покорности, ушли в лес, был уничтожен.
Шамиль, понимая, что его бездействие в то время, когда царские войска громили чеченские аулы по Нетхою и по Фортанге, может вызвать дальнейшее падение его авторитета и ослабление его влияния в Чечне, направил против Вревского отряды наибов Дубы и Саабдуллы. Однако Дуба, вместо того, чтобы напасть на отряд барона, направился в верховья Шалажи и Нетхоя и занялся здесь заготовкой продовольствия, чем «только вооружил против себя жителей, истощив их и без того скудные запасы». Саабдулла же ушел на р. Гойту. Возможно, что подобное поведение наибов Шамиля было продиктовано тем, что они не могли рассчитывать на поддержку нетхойцев и карабулаков, большинство которых стало признавать российскую власть. Без их поддержки же рассчитывать на какой-либо успех не приходилось. 13 декабря российские войска закончили рубку просеки (шириною в 100 сажени) от Ачхоя на нетхойские хутора. «Устройством этой просеки отнято было у непокорных чеченцев некоторое количество хлебородной земли, которая могла, по самому умеренному исчислению, ежегодно прокормить полуторатысячное население» . Однако барон Вревский и на этом не остановился. 14 декабря, разделив свой отряд на три колонны (одна направилась к Бамуту, вторая – на Гандыл-Бас, а третья, («демонстрационная»), под командованием самого Вревского, должна была отвлекать внимание горцев). Пока горцы преследовали отряд Вревского, вторая колонна, под командованием генерала Линевича, заняла Гандыл-Бас. 16 декабря солдаты с двух сторон начали рубку просеки между этим крупным аулом и укреплением Бамут.
Действия российских войск на Нетхое и Фортанге в декабре 1852 г. оказали сильное воздействие на окрестное население. Оно все больше убеждалось в том, что дальнейшее сопротивление бессмысленно и надо признавать российскую власть. В результате, когда в середине декабря на Фортангу явилось ополчение верхнеаргунских обществ с намерением напасть на русский отряд, местные жители его не только не поддержали, но, напротив, обратилось к Вревскому с просьбой о защите. Верхнеаргунцы, не вступая в бой, вынуждены были отступить. После этого, 23 декабря, покорность изъявили до того считавшиеся непримиримыми жители аулов Датых и Шоут-оха. «Таким образом, за исключением скитающихся в лесных трущобах абреков, было приведено к покорности все фортангское население, занимавшееся до этого времени разбоями, хищничеством и набегами на нашу линию. С покорением этих аулов открылась возможность воспользоваться обширным пространством земли, которое до тех пор, благодаря соседству с ними, оставалось необработанным и ненаселенным. Прочное поселение здесь мирных горцев, составлявшее затруднительную задачу по недостатку свободной земли, теперь значительно облегчилось, а вместе с тем явилась возможность приступить к исполнению других целей, столь же важных для водворения спокойствия и благосостояния в крае.
…Приведение к покорности силою оружия верхнее-фортангского населения и проложение удобного пути по направлению, которое почиталось вовсе недоступным, распространили между жителями соседних ущелий убеждение, что дальнейшее упорство не обеспечит их независимости. На выбор представлялось им два средства: переселиться в глубь гор, в среду чуждого им населения, которое неохотно поделилось бы с ними землею, или, выйдя из ущелий, прибегнуть к милости завоевателей, в руках которых находились необозримые пространства земли, остававшейся необработанною по невозможности поселить на ней мирных жителей. Тем не менее, несмотря на то, что большинство населения нетхоевского и шалажинского ущелий до некоторой степени тяготело к нам, переселение их в наши пределы было сильно затруднено. Рознь поселилась между ними; взаимная недоверчивость заставляла их скрывать друг от друга свои намерения; каждый действовал независимо от других, в пользу только самого себя и ближайших своих родственников; отложение от Шамиля не могло, следовательно, принять характера общенародного дела. Притом, как ни старались жители скрыть втайне свои сношения с нами, но слухи об этом дошли до Шамиля, который строго приказал наибам Малой Чечни, при помощи тавлинцев, употребить самые строгие меры для удержания их в покорности. Наибы взяли аманатов от подозрительных лиц, расставили караулы и пикеты по аулам и грозили переселить насильно в самую глубь гор тех, которые не прекратят своих сношений с нами. Несмотря на это, каждую ночь шалажинские старшины тайно пробирались на линию, являлись к приставу карабулаков и чеченцев майору Козлову и убедительно просили двинуть в их пределы войска, под прикрытием которых надеялись благополучно переселиться в наши пределы. Барон Вревский счел необходимым доказать им всегдашнюю готовность нашего правительства оказывать помощь ищущим у него защиты, тем более, что медленность могла изменить возникшее в нашу пользу расположение шалажинцев и поколебать их надежду на ожидаемое покровительство» . Приведенная выдержка из источника Х1Х в. показывает, в каком отчаянном, невыносимо тяжелом положении находились чеченцы в 1850-е годы: российская власть жестоко наказывала их за непокорность; при изъявлении же покорности и желании жить мирно их наказывал Шамиль, который понимал, что массовый переход чеченцев на сторону России может обернуться гибелью его государства. Причем сам Шамиль был не в состоянии защитить имаматских чеченцев от карательных экспедиций российских войск. Так чеченцы оказались между российским молотом и шамилевской наковальней. Правда, в том случае, если чеченцам удавалось переселиться на подконтрольные российским властям земли, то они оказывались уже под защитой царских военных укреплений. Но для этого надо было бросить свое жилье и родные места, что было крайне нелегко для чеченцев, сильно привязанных к родовым землям.
Как уже отмечалось выше, 1852 год стал переломным в действиях российского командования в Чечне. С этого времени, наряду с военными действиями против непокорных чеченцев, основными методами по их покорению станут уничтожение их аулов, запасов продовольствия, рубка лесов, прокладка дорог в Большой и Малой Чечне. М.С. Воронцову и А.И. Барятинскому казалось, что это – верные средства для окончательного покорения чеченцев. В письме к А.П. Ермолову от 11 января 1853 г. М.С. Воронцов отмечал: «Дела наши идут хорошо. Неприятель везде ослабевает, распри и неудовольствия между ними усиливаются, и в Большой Чечне делается сильный поворот в нашу пользу, так что можно полагать, что наподобие Малой Чечни вся плоскость Большой Чечни будет в наших руках. Барятинскому предложено в эту зиму очистить Мичик, прикрывая переселение жителей в наши границы, и действовать по обстоятельствам» .
Однако высшее кавказское командование пока ошибалось. До окончательного покорения Чечни было еще далеко, да и избранная Барятинским и Воронцовым тактика была не совсем верной.
2.3. Чечня в годы Крымской войны.
С конца ХУ111 в. российские войска на Северном Кавказе действовали по одной тактике: карательные экспедиции в форме крупномасштабных набегов в различные районы Чечни с уничтожением населения (если оно не успевало укрыться в лесах), аулов, запасов продовольствия. Затем российские войска возвращались на свои базы. Но это не приносило никакого результата для царских властей: вместо ожидаемой покорности все это вызывало лишь ожесточение населения и увеличение рядов антиколониального сопротивления. В течение более полувека российские войска раз за разом захватывали одни и те же аулы и районы Чечни, сами несли потери и уничтожали чеченское население, но ожидаемого результата – покорности чеченцев- все не было и не было. Жители Большой и Малой Чечни, силой переселяемые Барятинским в подконтрольные России районы (после уничтожения их аулов), далеко не всегда были настроены пророссийски. В какой-то мере это осознавал и М.С. Воронцов, который в январе 1853 г. в предписании к Барятинскому писал несколько по-другому, чем тогда же А.П. Ермолову: «Не следует забывать, что Шамиль со своими преданными мюридами и с теми пушками, которые он имеет, располагает еще достаточными средствами, чтобы держать в страхе и беспощадно наказывать (как это он всегда делает) всех жителей, не находящихся под защитой огня наших крепостей, или тех, которые хотели бы сопротивляться его власти» . Выходит, в письме к А.П. Ермолову кавказский наместник был далеко не искренен.
Лишь к середине 50-х годов Х1Х в., став уже наместником Кавказа, Барятинский в покорении Чечни перейдет к другой тактике: действовать методично, основательно, прочно закрепляясь на занятой территории, чтобы ее не пришлось снова занимать через месяц или год. К этому времени (к 1856 г.) новый наместник уже хорошо усвоил уроки прошлого: сколько раз крупные поражения горцев оказывались лишь временными неудачами, а крупные победы российских войск – лишь временными успехами. Было совершенно очевидно, что тактика набегов в глубь Чечни себя не оправдывает. В 1856 г., сразу же после назначения его наместником, Барятинский представил царю Александру 11 новый план покорения Северо-Восточного Кавказа. В соответствии с ним Кавказ разделялся на военные округа, командующим которых давалась довольно широкая самостоятельность в рамках общего руководства со стороны наместника. Кавказская армия в борьбе с Шамилем переходила к новой тактике: прорубались широкие лесные просеки, буквально расчерчивавшие Чечню в виде концентрических кругов и пересекающих их радиальных линий. В стратегически важных точках закладывались укрепления, соединяемые друг с другом удобными дорогами. Российские войска больше не уходили с захватываемых территорий: здесь закладывались крепости. Например, в 1858 г., захватив Аргунское ущелье, генерал Евдокимов сразу же заложит здесь Шатоевское укрепление.
1852 год, безусловно, явился переломным и в ходе Кавказской войны в Чечне. Бесчисленные походы российских войск в Большую и Малую Чечню, уничтожение огромного количества чеченских аулов, мирного населения, запасов продовольствия не могло не повлиять на население этих районов. Многие чеченцы начинают задумываться о перспективах вооруженной борьбы с Россией и приходят к выводу, что борьба эта не имеет будущности: с одной стороны, наибский произвол, постоянная угроза уничтожения российскими войсками, а с другой – переселение в российские пределы, более или менее безопасная и обеспеченная жизнь. И уж точно они избавлялись от двух опасностей: от гибели от оружия или от голода. И чеченцы начинают переселяться в российские пределы: иногда отдельными семействами, иногда целыми аулами. К середине 1850-х годов это явление примет массовый характер. Именно это и было главной опасностью для Имамата Шамиля. Источник Х1Х в., анализируя походы Барятинского в 1852 г., отмечал: «В Большой Чечне запасы сена и засеянные поля немирных жителей между рр. Бассом и Аргуном, были уничтожены нашими отрядами, что убедило горцев в безвозвратной потере богатой равнины, не только кормившей чеченцев, но доставлявшей и лезгинам значительное количество хлеба. …Неприятель, кроме поражений, испытанных им во время зимних действий, был неоднократно наказываем в ущельях и лесах, в которых он искал убежища, а построенный через Сунжу мост у Закан-Юрта облегчал нам внезапные движения в Малую Чечню. Сверх того, утомление горцев от продолжительной борьбы и требования Шамиля беспрестанных сборов заметно ослабляли власть имама, что выражалось многочисленными переселениями непокорных жителей в наши пределы и переходом к нам некоторых из его наибов» . Именно с 1852 г. падение имамата Шамиля становится очевидным и неизбежным.
Но, в то же время, «в начале пятидесятых годов царизму не удалось сокрушить имамат: Чечня сопротивлялась отчаянно» . Источник Х1Х в. отмечал: «Хотя половина плоскости Большой Чечни и была очищена от враждебного населения, тем не менее непокорные чеченцы, принужденные уходить в лесистые ущелья гор, сильно тревожили частыми набегами наши передовые линии, смущая мирных чеченцев, аулы которых раскинулись под защитою наших укреплений на плоскости, и вообще крайне стесняли наши действия на восточном Кавказе. Свои набеги они совершали большими партиями, до 1000 человек, вследствие чего постоянно приходилось держать войска на большой чеченской линии в полной готовности к своевременному отпору неприятеля и время от времени самим предпринимать такие же набеги с целью уничтожения разбойничавших аулов, истребления хлебов, запасов сена и отбития разного рода скота. Такими мерами мы рассчитывали принудить непокорных выйти на плоскость и навсегда отказаться от усилий противостоять русскому оружию, или же искать для себя новые места жительства в глубине гор» .
Для дальнейшего хода военно-политических событий в Чечне немаловажное значение имела и административная деятельность Барятинского.
Подавляющее большинство российских военачальников на Северном Кавказе исповедывало доктрину тотального подавления горцев – подавления физического и психологического. Они были против всякого «наведения мостов», против любых попыток найти общий язык с горцами, которых они, в целом-то, и за людей-то не считали. И.В. Гудович, главнокомандующий на Кавказе в начале Х1Х в., в 1806 г. так характеризовал чеченцев: «…Народ злой, дикий, к хищничеству и воровству более всех горских народов склонный» . Почти через три десятка лет, в 1831 г. титулярный советник Покровский, служивший на Кавказе, писал уже о всех горцах: «Что касается до горских жителей, то они даже за людей могут быть признаваемы по одному наружному подобию; образом же жизни и действиями едва отличаются от зверей. Многие из них, кочуя на бесплодных утесах и пребывая в совершенной дикости, не имеют ни мирных отношений к другим народам, ни постоянного союза сами между собою, чужды всяких благородных чувствований и даже правильных понятий. В таковом состоянии ума и сердца, при каждом удобном случае делают нападения то на прилегающие к ним мирные селения, то на проезжающих в Грузию и из оной, и не только расхищают их имения, но и их самих увлекают за собою, и отводят в Персию и Турцию для продажи в неволю. В сих злодейских явлениях многих орд состоят главные упражнения и промышленность, это те варвары, которым по неприступности занимаемых ими местоположении не сильны были нанести совершенное поражение ни грозный меч Александра Македонского, ни могущество персидского Кира, и которые по сей же самой причине не могут быть постоянно усмирены никогда, ежели принятые и ныне принимаемые к тому Россиею средства не будут заменены, так сказать, современно действующими». Покровский считал, что силовые действия против горцев должны быть еще больше усилены .
Однако среди российских военачальников и высших чиновников на Кавказе были и такие, кто с уважением относился к горцам, пытался разобраться в причинах столь длительного их сопротивления российской власти, найти приемлемые (а не только военные) методы покорения горцев. П.Г. Бутков, прекрасный знаток Кавказа и известный кавказовед-историк, писал о тех же чеченцах: «Чеченцы трудолюбивее других кавказских народов. …Когда чеченец дома, работает неусыпно. Женщины, справляя все домашние надобности, помогают им и в полевых упражнениях.
Хлебопашество удовлетворяет первые их нужды, иногда и с избытком, который идет в обмен на товары, обыкновенно в лезгинское торговое местечко Анди. Пчеловодство изобильно. …Овчарные заводы велики (все это — к сведению тех, кто пишет, что чеченцы жили в основном за счет набегов. – Г.Ш., Т.Р.).
…Чеченцы честолюбивы, горды, вспыльчивы, храбры, в бою решительны. Чеченец легче снесет всякую другую обиду, нежели оскорбляющую личность его. Сказать, что он трус, значит сделать его себе врагом непримиримым и подвергнуться мщению. Они редко впадают в руки неприятелей, почитая за стыд жить после плена. Случалось, что будучи в руках наших, предавали себя смерти даже за уверенностью получить свободу обменом на христианских пленников.
…Гостеприимство наблюдается у них гораздо строже, чем у других кавказцев. Сострадают к бедным и почти всегда уделяют им часть из своих добыч; имеют жалость и к пленным христианам» .
Генерал М.Я. Ольшевский, проведший на Кавказе 25 лет, много воевавший и в Чечне, отмечал: «Чеченцев, как своих врагов, мы старались всеми мерами унижать и даже их достоинства обращать в недостатки. Мы их считали народом до крайности непостоянным, легковерным, коварным и вероломным потому, что они не хотели исполнять наших требований, не сообразных с их понятиями, нравами, обычаями и образом жизни. Мы их так порочили только потому, что они не хотели плясать по нашей дудке, звуки которой были для них слишком жестки и оглушительны. Чеченцы обвинялись нами в легковерии и непостоянстве за то, что они отрекались от своих обещаний и даже изменяли нам. Да были ли ясно истолкованы наши требования и были ли поняты ими как следовало? В свою очередь, не имели ли права чеченцы обвинять нас за то, что мы, русские, сами были нарушителями заключаемых с ними условий.
Чеченцы укорялись нами в коварстве и вероломстве, доходившем до измены. Но имели ли право мы укорять целый народ за такие действия, о которых мы трактовали не со всем чеченским населением, а с десятком чеченцев, не бывших ни представителями, ни депутатами» . Один из неустановленных авторов проекта «О покорении Кавказа» отмечал, что покорение не должно сводиться лишь к тому, что занимается место, ставится крепость и военные ходят под прикрытием пушек и батальонов, надеясь на повиновение местных жителей. «Желая покорить людей, — писал он, — нужно же подумать и о том, чтобы они видели в покорности, образованной завоевателями, и пользу… Необходимо определить точно, — чего мы хотим от народа. Должна существовать ясно определенная система последовательных действий, как-то: 1) хорошая администрация; 2)хорошие школы; хорошие дороги. Не всякий полковой командир может быть хорошим администратором. Нужно завести особое училище – собрать там 3-4 десятка способных молодых офицеров. В течение 2-3 лет они должны изучить местные языки и все сведения, относящиеся к Кавказу. Тогда из них получатся хорошие администраторы для Кавказа» .
Наместник Кавказа, князь А.И. Барятинский придерживался в отношении горцев тех же взглядов, что и его соратник М.Я. Ольшевский.
В 30-е-начале 40-х гг. Х1Х в. российские власти на Северо-Восточном Кавказе, в том числе и в Чечне, стали делать ставку на местную мусульманскую знать, которая пыталась вытеснить адат шариатом. К народным массам применялись необдуманные притеснительные меры, уничтожались демократические обычаи и управление. Во многом это напоминало и порядки, устанавливаемые Шамилем на территории имамата. Естественно, это порождало недовольство у населения. Барятинский, пытаясь перетянуть чеченское население на сторону России, решил восстановить прежние основы народной жизни. Весной 1852 г. А.И. Барятинский предложил М.С. Воронцову свой план управления Чечней, который предусматривал:
— назначение особого начальника чеченского народа с предоставлением ему помощников и средств, необходимых для исполнения его обязанностей;
— учреждение при этом начальнике народного суда (мехкеме Чечни) из главного кадия и трех избранных обществом старшин;
— учреждение округов под управлением туземных старшин (наибов), а в каждом ауле – аульных старшин, подчиненных окружным старшинам .
В 1852 г. на подконтрольной российским властям территории Барятинский учредил новый административно-судебный аппарат, так называемые «народные суды» — мехкеме, в которых сами чеченцы вправе были решать, что им судить по шариату, а что – по адату . В эти суды входили три русских офицера (председатель с двумя заместителями по управленческой и военной части), главный кадий для разбора дел по шариату, три выборных старейшины, вершивших суд по адату, два переводчика. Члены суда получали довольно высокое по тем временам жалованье: кадий – 900 рублей серебром, старейшины – по 300 рублей. Круг вопросов, подлежащих рассмотрению по шариату, заметно ограничивался, а права адата расширялись. Барятинский предполагал максимально учитывать различные местные особенности, соблюдать принцип постепенности, активно привлекать на административную и военную службу представителей кавказских народностей. В 1850-е годы этой мысли придерживались многие представители российского командования на Северном Кавказе. Общей системой управления Кавказом кн. М.С. Воронцова было проводить во все управления, по возможности, туземных чиновников. Причем они считали, что горцы вполне годятся для использования на государственной службе. Высокопоставленный российских чиновник на Кавказе А.П. Карцов очень высоко отзывался, например, о чеченцах: «Нельзя не сказать, — отмечал он, — и о крупных их достоинствах, которые не мешало бы позаимствовать нашей славянской распущенности. Обоюдная помощь и единение – необыкновенные. Трезвость повсеместная, высокая нравственность и бережливость» . Один из крупных кавказских военачальников, генерал-адъютант граф Н.И. Евдокимов, предпочитавший в отношении горцев жесткие, силовые меры воздействия, в вопросе о привлечении горцев на административную службу проявлял гибкость и прагматизм. Он подчеркивал: «Мне нужно только убедиться, что у черкеса хорошая голова на плечах, и тогда в управлении над туземцами я дам ему всегда предпочтение перед русскими. Это потому, что в жизни туземцев есть неуловимые оттенки в их обычаях для русского ума… Русскому чиновнику, хотя и умному, нужно много прожить между туземцами, чтобы изучить все точности народных обычаев, а до того он сделает много ошибок, чего избегнет умный черкес» . Однако почти все российские военачальники на Кавказе считали, что «туземцев» можно привлекать к российской административной службе только до определенного предела. Даже А.И. Барятинский, наиболее активно привлекавший на российскую службу отошедших от Шамиля видных деятелей имамата, утверждал: «Передать ли управление совершенно в руки туземцев – вопрос: ибо этим мы можем удалиться от введения в будущем русских порядков, долженствующих служить к слиянию этого народа с Россией» .
Система управления Барятинского, получившая название Чеченского управления, во многом представляла собой возрожденный прообраз традиционного «Мехк-кхел», ликвидированного с созданием Имамата Шамиля. Так в Чечне была заложена основа военно-народного управления, распространенного в последующий период на весь регион. Привычный горцам аппарат управления (наибства, аульные управления, словесные суды, решавшие дела по адату или шариату) ставился под контроль российских чиновников, офицеров, местных феодалов и богатеев, делом доказавших свою верность и преданность российскому правительству. Основные рычаги власти (военные, судебные, финансовые и др.) при этом оставались в руках кавказской администрации .
Система Чеченского управления (военно-народная система), разработанная А.И. Барятинским, получила одобрение не только у наместника М.С. Воронцова, но и в Петербурге. Правда, здесь к ней относились как к «временной, краткосрочной мере». Российское правительство имело свое собственное видение вопроса о дальнейшем административном развитии чеченских обществ. Так, в 1852 году военный министр В.А. Долгоруков сообщал М.С. Воронцову секретное указание Николая 1 «об окончательном устройстве покорных чеченцев». По мнению императора, наиболее целесообразной формой административного развития Чечни являлось слияние чеченцев с казачьим населением. Для достижения этой цели император предлагал Воронцову «исподволь и постепенно вводить их в круг обязанностей казаков», привлекать к военным действиям «особыми командами при казачьих полках, соблюдать благоразумную осторожность и не оскорблять обычаев их». Николай 1 даже делал прогнозы возможного причисления аулов Малой Чечни к восьмой казачьей бригаде; что касается Большой Чечни, то ее причисление «к бригадному округу», — считал он, — «укажет дальнейший ход дел» . В целом этот план «оказачивания чеченцев», абсолютно нереальный и неосуществимый, показывал, насколько в Петербурге плохо представляли себе реальную картину на Северном Кавказе: любая попытка русификации, покушение на основы их традиционной жизни вызывала у чеченцев (да и у всех горцев) абсолютное неприятие. Но несколько здравых моментов в этом плане все же было: активное привлечение чеченцев на военную службу России и наделение их землей, как казаков; точнее, неприкосновенность их земельной собственности. Но именно последний пункт оказался невыполненным: землю у равнинных чеченцев отнимали повсеместно.
Система Чеченского управления, введенная А.И. Барятинским (хорошо знавшим Чечню и Северный Кавказ) в 1852 году, содержала в себе немало положительных моментов. Как отмечал источник Х1Х в., командующий Левым флангом «ввел в Чечню между туземными жителями нечто вроде самоуправления, согласно их обычаям и законам, а во главе этого ведомства поставил полковника Бартоломея, честного и трудолюбивого человека… Эту систему самоуправления для туземцев» Барятинский «развил впоследствии, когда он сделался наместником, в более обширных размерах. Жители были этими мерами весьма довольны, и они принесли счастливые результаты» .
Строгие нормы шариата принимались далеко не всеми чеченцами, привыкшими к неограниченной свободе и им понравились нововведения Барятинского. «Учреждение это в такой мере согласовалось с духом и потребностями туземцев, что некоторые соседние мирные племена, не причисленные к грозненскому мехкеме, просили как особой милости о причислении их для разбирательства дел к этому суду» . Слух об этих нововведениях быстро распространился и среди непокорных горцев, которые тайком пробирались на заседания судов, чтобы убедиться в их существовании и справедливости выносимых решений . Это начинание генерала, явно противопоставляемое наибскому произволу, несло с собой гораздо большую угрозу Шамилю, нежели военные походы, упорные, но не слишком пока результативные . М.Н. Покровский отмечал: «Пока шла война, политика кн. Барятинского, в ряду прочих благоприятных для русского правительства условий, вбивала в систему Шамиля лишний клин: и в этом случае оказывалось возможным опираться … и на чеченскую демократию. Мюридизм стремился стереть не только горизонтальные, но и вертикальные общественные перегородки, решительной рукой водворяя на место пестрого местного обычая («адат») однообразное мусульманское право («шариат»). Это не всегда нравилось вольной чеченской общине – и не всем в ней: устройство в Грозном для чеченцев суда из местных жителей (но под председательством русского офицера), решавшего дела по адату, несомненно притягивало к нам недовольные Шамилем элементы чеченского общества и – опять-таки в ряду прочих условий — ослабляло власть имама над Чечней» .
К началу 1853 г. государство горцев, измотанное длительной войной на уничтожение и торгово-экономической блокадой, переживало тяжелый кризис. В докладе военному министру Б.А. Долгорукову князь М.С. Воронцов писал, что «плоскость Малой Чечни и половины Большой Чечни очищена окончательно от всякого враждебного народонаселения» и «положение Шамиля против чеченцев делается критическим и двусмысленным. Он, чувствуя, что Чечня для него пропала, старается защищать остатки оной приводом с собою против наших зимних экспедиций всего, что он может собрать в Дагестане; но эти силы ежегодно уменьшаются через ежегодные же неудачи и большие потери лучших людей» .
Главными задачами на 1853 год российское командование считало дальнейшую прокладку лесных просек, т.е. удобных путей сообщения по разным направлениям от важнейших российских крепостей и укреплений, строительство укреплений и казачьих станиц и лишение чеченского населения в Имамате средств к существованию путем уничтожения посевов, заготовок сена и угона скота. План действий на 1853 год, предложенный кавказским наместником М.С. Воронцовым на утверждение в Петербург, сводился в основном к этим мероприятиям. План предполагал в Малой Чечне: 1) устройство удобного пути от Владикавказа по правому берегу Терека в Джерахское ущелье, а оттуда – до Ассы, в общество галгаев; 2)окончание Бамутского укрепления, с переводом туда линейного батальона; 3) устройство башни на р. Алгус-Али и укрепленного форштата для помещения приставского управления; 4) возведение башен в Балте (на Ассе), возле бывшего аула Шельчихи и вблизи Ачалука; 5) рубка просек в Нетхойском и Галашевском ущельях (от р. Алгус-Али до р. Алкун и оттуда – к р. Мередж), а также – от Владикавказа к аулу Датых через аул Мужичи. В Большой Чечне планировалось: 1) продолжить строительство казачьих станиц на Сунженской линии; 2) устроить казачий пост у урочища Мамахан-юрт; 3)усиление охраны передовой Кумыкской линии; 4) дальнейшее укрепление крепостей Грозная и Воздвиженская, строительство здесь большого числа казарм для увеличения их гарнизонов. Все это и в Большой и в Малой Чечне должно было сопровождаться постоянными набегами на чеченские аулы, расположенные в Имамате. Этот план М.С. Воронцова на 1853 год был полностью утвержден в Петербурге. Военный министр князь Долгоруков 15 октября 1852 г. писал наместнику: «Государь император изволил усмотреть с особенным удовольствием из отзыва вашей светлости…, об успехе, коим на всех пунктах Кавказа увеньчались в текущем году действия наши против горцев, и о ваших на будущий год предположениях к утверждению нашему в этом крае. Предначертания ваши к рубке лесов, проложению военных сообщений, водворению русского поселения на передовых линиях и возведение башен для улучшения их обороны совершенно согласны с общею системою постепенного стеснения горцев; перестройка некоторых укреплений и в особенности продолжение устройства удобных для войск помещений также вполне согласны с видами Его Величества. По сим уважениям Государь Император изволил совершенно одобрить составленный вашею светлостью план действий на будущий 1853 год и предоставить вам, сообразно ходу дел и обстоятельств, сделать в оном те изменения, какие вы признать изволите нужным» . Таким образом, Николай 1, в принципе одобрив план М.С. Воронцова, оставлял за ним право вносить в него, в случае необходимости, нужные изменения, т.е. за наместником сохранялась значительная самостоятельность. Другой вопрос, что сам Воронцов не особенно хотел воспользоваться этой самостоятельностью, опасаясь ответственности.
Рассчитывая окончательно уничтожить влияние Шамиля в Чечне, Барятинский в феврале 1853 г. собрал в укреплении Куринском большой отряд (11 батальонов пехоты, 4 эскадрона драгун, 8 сотен казаков, 2 сотни чеченской и кумыкской милиции, и 24 орудия) и выступил в район р. Мичик, где имам сосредоточил огромные силы – 8 тысяч конницы и 12 тысяч пехотинцев под руководством 19 наибов. Во главе горцев стоял сам Шамиль, надеявшийся «поправить свои сильно пошатнувшиеся дела» после экспедиций 1852 г.
Барятинский перешел через Качкалыковский хребет и остановился на правом берегу реки. Противники были разделены Мичиком и ни одна сторон не решалась атаковать первой. «Река Мичик составляла в то время последнюю преграду нашему наступлению в Чечню, дни которой, казалось, были сочтены». Левобережье Мичика «служило всегда оплотом враждебному нам воинственному племени», «а теперь, когда Шамиль созвал все свои полчища и на крутизнах Мичика явились бесчисленные и весьма искусно расположенные завалы, форсирование переправы через реку не могло обойтись без значительных потерь». Вынужденную передышку Барятиснкий решил использовать для рубки леса. Всю первую половину февраля российские войска рубили просеки от Мичика к укреплению Куринское. Проведя необходимую рекогносцировку и проложив дороги к Мичику в месте предполаемого форсирования реки, Барятинский 17 февраля перешел в наступление. За 4 часа до выступления основного отряда, на рассвете, он направил генерал-майора Бакланова со всей кавалерией, 3 батальонами пехоты и 8 орудиями в обход войск Шамиля. Бакланов должен был пройти Качкалыковский хребет южнее укрепления Куринское, переправиться через Мичик выше по течению, пройти вдоль оставленных горцами завалов и атаковать Шамиля с правого фланга после вступления в бой основного отряда под командованием А.И. Барятинского.
В 10 часов отряд Барятинского начал штурм Мичика. Горцы «2 часа терпели сильную потерю от нашего массового артиллерийского огня, но выдерживали его с твердостью и ожидали нападения, совершенно уверенные в неприступности своей позиции. Множество значков развевалось на завалах, а значительные, но нестройные партии толпились на мысе, готовясь осыпать фланговым огнем атакующие колонны. Скоро, впрочем, уверенность горцев поколебалась: вместо надежды на победу они внезапно увидели, что поражение их неизбежно, а вслед затем поняли, что только в бегстве заключается их спасение от неминуемой гибели и совершенного истребления. Причиною этого неожиданного смятения, обнаружившагося преимущественно в толпах, расположенных между Мичиком и Гансолью (Гансоль – приток Мичика. – Авт.), было появление колонны генерал-майора Бакланова на месте сражения. … Быстрота натиска и одновременная фронтальная атака, облегченная обходом, привела неприятеля в совершенное расстройство. Отдельные партии его, отрезанные в углу между Мичиком и Гансолью, притиснутые к отвесным берегам и поражаемые сосредоточенным огнем нашей артиллерии, терпели страшное поражение» .
Загнанные в тупик между рр. Мичик и Гонсоль, атакуемые с двух сторон, ополченцы Шамиля вынуждены были отступить. Горцы понесли в этом бою большие потери: только убитых насчитывалось свыше 500 человек. В том числе смертельно был ранен мичиковский наиб Эски – «один из отважнейших сподвижников Шамиля» и три дагестанских наиба.
С 18 февраля часть своих войск Барятинский направил на рубку просек, разработку дорог и уничтожение завалов и укреплений, построенных горцами. Вторая же часть занималась уничтожением «богатых аулов и бессчисленных хуторов, покрывавших плодородную долину Мичика». 9 марта, во время одной из стычек с горцами, был ранен штабс-капитан Орцу Чермоев, который «уже более десяти лет с особенным усердием и самоотвержением служил во всех походах и был полезен, как верный переводчик, храбрый милиционер и проводник, в совершенстве знающий край».
Но закрепиться на Мичике и даже вывести мичиковцев на равнину Барятинскому не удалось: горцы постоянно нападали на российские колонны. В начале марта генерал был вынужден вернуться в Грозную и распустить свой отряд . Тем не менее, «результаты, приобретенные усилиями войск, превышали всякое ожидание. Как преграда, качкалыковский хребет для нас не существовал. Широкая просека или, правильнее говоря, обширная поляна, открытая после месячного упорного труда в вековых лесах гасан-винского ущелья и хоби-шавдонских высот, обеспечивала навсегда свободное сообщение между кумыкскими владениями и Большою Чечнею даже для малых отрядов. Позиция наша на хобби-шавдонских высотах и вся прилегающая местность представляли неоспоримые во всем выгоды в сравнении с перевалом у Куринского укрепления, который мы с большими трудами и великими пожертвованиями столько лет безуспешно оспаривали у неприятеля. Утвердившись здесь, мы как бы господствовали над всей Большей Чечней, а до сих грозный для нас Мичик уже не представлял никакой преграды. Многочисленное, доведенное до крайности население всей Большой Чечни, начиная от Аргуна и Сунжи до Качкалыковского хребта и Черных гор Ичкерии, должно было или покинуть обитаемые им места и искать спасения в наших пределах, или приютиться в неприступных и лесистых теснинах, оставив пустынные свои богатые пастбища и плодородные поля. Открытые просеки через Качкалыковский хребет не позволяли непокорным чеченцам оставаться на Мичике, Гансоли и на правом берегу Гудермеса, стесняло их в пространстве между Джалкою и Гудермесом» .
Определенная часть мичиковского населения, поставленная в чрезвычайно тяжелое положение и уже мало верившая в победу Шамиля, начала склоняться к прекращению сопротивления и признанию российской власти. Их «главнейшие старшины» начали вступать в переговоры с Барятинским об условиях принятия российского подданства. Шамиль не мог допустить развития этой тенденции: она была чрезвычайно опасна для имамата. В марте имам созвал совещание мичиковских старшин. «Хитрый дипломат» сумел их убедить в необходимости и возможности продолжения борьбы с Россией (да и кто посмел бы открыто возражать имаму: это было небезопасно для жизни). Было принято решение переселиться в горы. По приказу Шамиля по Джалке, Сунже и Гудермесу были расставлены сильные караулы, чтобы не допустить переселения чеченцев на подконтрольные российским властям земли (выходит, желающих переселиться было немало). Одновременно шамилевские отряды были отправлены в чеченские селения для переселения их жителей в горы. «…Сопротивляющихся приказано было предавать смерти». «Цветущая многочисленным населением и богатая произведениями природы плоскость Большой Чечни обратилась в пустыню и все пространство от большой русской дороги до Аргуна и Сунжи, по объявлению самого Шамиля, добровольно предоставлено нашей власти» . Подобные действия усиливали недовольство чеченцев властью Шамиля. Они могли в какой-то мере оттянуть во времени гибель Имамата, но предотвратить ее уже не могли. В целом же они лишь увеличивали страдания и жертвы чеченского населения.
Наравне с Большой Чечней, активные военные действия в феврале-марте 1853 г. продолжались и в Малой Чечне. В конце февраля к начальнику Верхне-Сунженской линии барону Вревскому обратились старшины ряда аулов Шалажинского ущелья с просьбой помочь им переселиться на равнину. В подобных случаях российское командование в большинстве случаев шло навстречу горцам. Вревский собрал большой отряд пехоты и казаков в укреплении Ачхой и отсюда выступил 8 марта на помощь шалажинцам. Когда отряд вместе с чеченскими переселенцами возвращался обратно, он подвергся нападению горцев в междуречье Шалажи и Валерика. Бой продолжался свыше 9 часов. Обе стороны понесли серьезные потери. «Перешедшие на нашу сторону жители с величайшим самоотвержением сражались против прежних своих соседей и кровью доказали нам искренность своей преданности» . Мартовский 1853 г. поход Вревского в Шалажинское ущелье ускорил переход на сторону России малочеченцев. «Результаты дела 8-го марта были для нас весьма выгодны. …Ежедневно являлись аульные старшины с предложениями переселиться при первой возможности и с просьбою отвести им землю, на которой могли бы они водвориться в безопасности от Шамиля» .
Не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны горцев, барон Вревский продолжал укреплять российские позиции на Фортанге и Нетхое. С 25 по 31 марта была проложена дорога между Цоки-Юртом и Мужичами, с целью открыть доступ в Галашевское ущелье. Одновременно солдаты окапывали рвами («окопами») новые аулы на р. Нетхой и в урочище Ачхоя, построенные переселенцами из гор. Эти фортификационные сооружения должны были помочь жителям защитить себя (до подхода российских войск), в случае нападения ополченцев Шамиля.
В 7 верстах от аула Датых, перпендикулярно течению р. Фортанги, тянулся высокий горный хребет – Каре-Лам, позволявший держать под контролем близлежащие территории. Барон Вревский решил прорубить просеку от Фортанги до этого хребта. 2 апреля российские войска двинулись к этой цели. Предварительно Вревский распустил слух, что он собирается занять аулы ущелья Мереджи и проложить дорогу от Алкуна на Фортангу. Поверив этому, горское ополчение собралось у входа Мереджийское ущелье. В результате Вревский без сопротивления занял Каре-Лам. «Неожиданное известие о появлении отряда Вревского на кареламских высотах быстро разнеслось по всем ущельям нагорной Чечни. Сознавая всю важность результатов, которые приобретались действиями в этом направлении, Шамиль употребил величайшие усилия, чтобы отвлечь нас от Каре-Лама и воспрепятствовать устройству пути оттуда к Фортанге» . По приказу имама дагестанские и чеченские наибы «собрали многочисленные скопища». Часть своего ополчения Шамиль расположил у входа в ущелья Черных гор, рассчитывая, что Вревский снимет свои войска с Каре-Лама и бросит их на защиту Верхне-Сунженской линии. Второй отряд горцев должен был тогда ударить в тыл российским войскам. Однако Вревский не поддался на эту уловку и продолжал начатую рубку леса. Лишь после ее окончания, 12 апреля российские войска начали обратное движение с каре-ламских высот. «Горцы … ждали этого момента, чтобы толпами хлынуть вниз и рассыпаться по лесистым окраинам скатов. Завязался жаркий и упорный бой».
Войска Отдельного Кавказского корпуса были наиболее боеспособными в российской армии. За годы Кавказской войны, постоянно (в течение почти полувека) участвуя в боевых действиях, они приобрели огромный военный опыт в горной и лесной войне. Солдаты Кавказской армии, при умелых действиях своего командования, много раз показывали примеры храбрости и мужества, исключительной выносливости. Так было и при отступлении с Каре-Лама. М. Егоров вполне справедливо отмечал: «Нельзя не назвать этого отступления замечательным, принимая во внимание, что отряд отступал на протяжении целых 8-ми верст в лесу, по дороге, едва проходимой для отдельного пешехода за десять дней назад, и что целые тысячи горцев со всех сторон окружали войска, которые не могли иначе тянуться, как длинною узкою колонною» . Потеряв 7 человек убитыми и 82 ранеными, русский отряд спустился на равнину. «Потеря малочисленная, если взвесить затруднения, посреди которых происходил бой» .
Экспедиция барона Вревского в верховья Нетхоя и Фортанги сыграла важную роль в установлении российской власти в Малой Чечне. Западная часть Чечни фактически отпала от имамата и перешла под российский контроль. Эта экспедиция оказала и большое воздействие на малочеченцев: они все больше отходили от Шамиля и начинали склоняться на сторону России, могущество которой становилось все более очевидным. Итоги этой экспедиции подвел М.С. Воронцов в приказе по Кавказской армии от 10 мая 1853 г.: «В продолжение периода военных действий с 8-го марта по 14-е апреля сего года со стороны владикавказского округа достигнуты весьма важные результаты. Несмотря на упорное противодействие преданной Шамилю партии, часть шалажинских жителей переселена в наши пределы. Для безопасного водворения как этих переселенцев, так и тех, которые ждут только благоприятного случая, чтобы последовать их примеру, произведены земляные работы для укрепления большого аула на Нетхое и на урочище старом Ачхое.
Разработка дороги между Цоки-юртом и Мужичем и далее к Алкуну окончательно сделала галашевское ущелье совершенно удобопроходимым для войск и всякого рода тяжестей; против аула Аслан-юрта устроена через Ассу переправа и уничтожены все препятствия, представляемые на месте высокими и крутыми краями речной долины. От Аслан-юрта до Датыха, по направлению, где перед этим едва могли проходить одни горные орудия, проведена дорога, удобная для движения всех тяжестей. Через Фортангу, между старым и новым Датыхом (последний аул был создан переселенцами.- Авт.), устроена также переправа. Занятие кареламского гребня, где не появлялись до сих пор наши отряды, открывает нам новую операционную линию от Бумута по направлению, которое горцы почитали невозможным для нас и которое прямо ведет в сердце нагорной Чечни, минуя ущелья Черных гор со всеми их препятствиями. Устройство этого пути совершено, несмотря на непогоду, затруднения местные и краткость времени. Отступление 12-го апреля, исполненное на протяжении 8-ми верст в совершенном порядке, без значительной потери, посреди упорного боя против скопищ, приведенных 7-ю наибами, доказывает, каких успехов достигли мы уже в отношении к открытию сообщения по этому направлению» .
С начала 1850-х каждый поход российских войск ослаблял силы Имамата, усиливая в нем внутренние противоречия. Н.И. Покровский отмечал: «Распад начался отпадением отдельных частей Чечни, сдававшихся царизму. Распадом грозили и раздоры, происходившие среди самой верхушки. Наступательные операции выродились в набеги и ничего не могли дать имамату. Оборона становилась все труднее и труднее, когда равнодушные к мюридизму массы не хотели идти в бой, а боявшаяся их узденьская верхушка помышляла о мире с царизмом, искала способы договориться с ним» . Действительно, нападения наибов Шамиля летом-осенью 1853 г. на Баташ-Юрт, Новые Атаги, Кади-Юрт и Гельдыген ничего не изменили в положении имамата. Безрезультатно окончилась и попытка наиба Талхига создать опорный пункт имамата в Ханкальском ущелье, предпринятая в декабре того же года.
«…Тесное десятилетнее обложение подействовало на непокорных горцев,- отмечал Р.А. Фадеев.- Хотя враждебное расположение подгорного населения нисколько не ослабело, потому что зажигательное владычество шариата и влияние духовенства были в этот период времени окончательно возведены в систему, но фанатизм утратил отчасти свои неопределенные надежды, составлявшие половину его силы. Непокорные, безвыходно запертые в своих горах, не могли уже думать о том, чтобы сбить нас с Кавказа своими собственными силами, и остыли сердцем. Власть, основанная мюридизмом, понемногу оселась. Поборники ее сделались значительными людьми и заняли место аристократии, вырезанной ими в тридцатых годах. Шамиль привык к положению азиатского султана, заставил горские общества признать своего сына наследником по себе и стал думать об основании владетельного дома. Отчаянные предприятия уже не привлекали устаревших витязей мюридизма. Народ, на первых порах предавшийся всей душою новому учению, охладел к нему, когда испытал на деле чудовищный деспотизм управления, обещанного ему как идеал земной жизни. Увлечение проходило понемногу…» .
В начале июля 1854 г. Шамиль предпринял поход в Кахетию. Не вступая в серьезные столкновения с царской армией (исключением явился бой у селения Шильды 3-4 июля) он, не встретив поддержку среди джаро-белоканских лезгин, и ввиду прибытия больших российских сил из Тифлиса и Телави, быстро вернулся в Чечню. По его приказу чеченские наибы Талхиг, Эски и Умалат заняли Ханкальское ущелье. Однако они вскоре были выбиты отсюда отрядом барона Врангеля. Преследуя отступающих воинов Шамиля, Врангель уничтожил аулы по реке Аргун.
Крупную военную операцию имам предпринял против укрепления и аула Истису. 3 октября он напал на аул Исти-Су и захватил его после упорного боя. Затем он начал штурм самого укрепления. Здесь завязался ожесточенный бой, укрепление было почти захвачено горцами, когда на помощь осажденным подошел отряд барона Николаи. Понеся значительные потери, Шамиль вынужден был отступить . «Чечня не реагировала на эти действия имама» .
Р.А. Фадеев отмечал: «К концу управления князя Воронцова военные действия происходили исключительно на чеченской плоскости, где начальствовал нынешний главнокомандующий князь Барятинский. Там мы шли вперед, постепенно раскрывая просеками большую Чечню; там же было положено начало разумному управлению туземным населением, основанному на племенной самобытности, с устранением по возможности духовного элемента. Но действия начальника Левого фланга были ограничены и недостаточностью средств, и подчиненностью его положения. На остальном протяжении враждебных пределов войска стояли, можно сказать, ружье у ноги, не смея ничего предпринять, но не смея также ослабить себя одною ротою, чтоб снова не дать простора покушениям мюридизма. Мысль о покорении гор, сначала отложенная на неопределенное время, стала исчезать совсем, даже в умах людей, посвятивших свою жизнь Кавказской войне. В начале пятидесятых годов очень немногие люди, верившие возможности победить мюридизм, только удивляли, но никого не убеждали своими словами. Пятидесятилетняя борьба на кавказском перешейке привела к результату, что империя должна была приковать к восточной группе гор целую армию, исключив ее не только из общего итога русских сил, но даже из числа подвижных сил кавказских, не предвидя, притом, никакого исхода из этого положения» .
Несмотря на продолжающуюся Крымскую войну, в Чечне военные действия продолжались. Правда, с меньшей интенсивностью. С началом 1855 г. российские войска продолжили рубку леса и уничтожение аулов в Большой Чечне. 4 января отряд под командованием барона Николаи, выступив из укрепления Куринское, начал рубку леса на Качкалыковском хребте. Прорубив просеку к Мичику, Николаи с двух сторон атаковал шамилевское укрепление Шуаиб-капа. «Предприятие удалось совершенно; войска наши овладели редутом, сожгли находящиеся в нем сакли и фашинную одежду, раскидали вал и с самою незначительною потерею отступили в Куринское». Одновременно, 6 января, другой российский отряд под командованием генерал-лейтенанта барона Врангеля двинулся на р. Джалку, с целью прорубить просеку в герзелинском лесу, вправо от Джалки, чтобы можно было проникнуть «в самую середину Большой Чечни». «За герзелинским густым орешником находилась обширная плодоносная поляна, на которой поселены многочисленные аулы. Проникнув на эту поляну, Врангель занялся рубкою просеки позади своей позиции, и, приготовив таким образом путь отступления, углубился внутрь страны, уничтожая аулы и истребляя запасы чеченцев» .
В мае-июне 1855 г. генерал Вревский, новый начальник Верхнее-Сунженской линии, действовал в Малой Чечне, уничтожая посевы и прокладывая новые просеки в лесах. Уже в самом конце 1855 г. барон Николаи прорубил просеку от Тепли-Кичу к Умахан-Юрту и уничтожил аул Гертме, нанеся при этом серьезное поражение ополченцам Шамиля. При захвате этого аула только одних тавлинцев погибло свыше двухсот человек.
В первой половине 1850-х годов российские войска, в результате огромных усилий, прорубили в лесах Большой Чечни просеки-дороги: шалинская и мезенская – на юге; джалкинская и герзелинская – на западе; гудермесская – на северо-востоке; две качкалыковские – на севере. Эти просеки облегчали российским войскам доступ в важнейшие районы Большой Чечни и их продолжение (сопровождаемое, как всегда, уничтожением аулов) приведут в конечном счете к покорению Чечни во второй половине 50-х годов Х1Х в.
Казалось бы, Крымская война, отвлекшая военные силы и внимание Петербурга с Кавказского фронта, должна была способствовать восстановлению и даже усилению позиций Шамиля на Северо-Восточном Кавказе. Однако этого не произошло. Чечня и Дагестан, предельно истощенные и ослабленные многолетней войной, уже не были способны на новый всплеск военной активности. Н.И. Покровский подчеркивал по этому поводу: «Ни Крымская война, ни смелые шамилевские вторжения в Грузию, ни, наконец, предприятия имама в самой Чечне не могли спасти последнюю от медленно, но верно приближавшегося падения ее обороноспособности. Для имамата это было печальным предзнаменованием» . Р.А. Фадеев в свое время также отмечал: «… Решимость обществ, над которыми больше всего разражались наши удары, уже колебалась, особенно в Чечне, менее фанатической, чем другие племена» . Внутри имамата уже действовали центробежные силы, разрушавшие его. Политика верхушечных слоев чеченского общества все сильнее порывала с демократией сороковых годов Х1Х в.; все ярче выступало на первый план своекорыстие, стремление укрепить эксплуатацию, восстановить феодальные отношения . Недовольство у чеченцев вызывали и частые сборы продовольствия для нужд имамата, постои войск Шамиля в аулах, перемещения населенных пунктов с равнины в горы по приказу имама. В это же время все сильней становится стремление верхушки чеченского общества и окружения Шамиля к соглашению с российской властью. Виднейшие деятели Имамата в Чечне и в Дагестане (Бота Шамурзаев, Хаджи-Мурат и др.) переходили на сторону России. На их место имам назначал других, пользовавшихся его доверием, но не имевших авторитета в массах. Процесс разложения имамата нельзя было остановить ни арестами, ни снятием с наибства, ни уговорами. Вновь назначаемые наибы больше думали о собственном обогащении, чем о победе в борьбе за независимость, в которую они уже и не верили. Подобное поведение наибов ослабляло имамат не меньше, чем походы царских войск. К тому же в горском обществе все сильнее сказывается необходимость восстановления экономических связей с Россией .
Для чеченцев была непривычной жестокая военная дисциплина, царившая в имамате, излишняя регламентация личной и общественной жизни. «Чеченцы бесспорно храбрейший народ в восточных горах. Походы в их землю всегда стоили нам кровавых жертв, — писал историк Х1Х в. – Из всех восточных горцев чеченцы больше всех сохраняли личную и общественную самостоятельность и заставили Шамиля, властвовавшего в Дагестане деспотически, сделать им тысячу уступок в образе правления, в народных повинностях, в обрядовой строгости веры…Распадение горского союза, основанного мюридизмом, всего скорее могло начаться с Чечни» .
Однако процесс дальнейшего ослабления имамата был заторможен начавшейся Крымской войной. Военные силы России вплоть до 1856 г. были отвлечены на отражение агрессии со стороны Англии, Франции и Турции.. Кавказская проблема отошла на второй план. Россия не могла вести активные военные действия сразу на нескольких театрах войны.
ГЛАВА 3. НАРОДНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ
В ЧЕЧНЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1850-Х ГОДОВ.
ПОКОРЕНИЕ ЧЕЧНИ.
3.1. Политика российских властей в Чечне после окончания Крымской
войны.
Политика России на Кавказе в целом, и на Северном Кавказе, в частности, напрямую зависела от ее международного положения, от состояния ее внешней политики. В начале Х1Х в. Россия резко активизировала свою восточную политику, и прежде всего – политику на Кавказе. Однако начавшееся с 1804 года, и особенно – с 1806 г. осложнение на внешних границах, а затем – и войны с Ираном, Турцией и Францией привели к тому, что наступательная активность на Северном Кавказе была прекращена и с 1806 г. была поставлена новая задача – сохранить достигнутые позиции в этом регионе. В 1816 г., после разгрома Франции, Петербург вновь переходит к наступлению на Северном Кавказе, решив установить здесь прочную российскую власть. Осуществление этой задачи было возложено на энергичного и решительного генерала, героя Отечественной войны 1812 г., весьма популярного в Российской армии – Алексея Петровича Ермолова.
Кавказская политика России в середине Х1Х в. претерпела такую же эволюцию, как и в начале этого столетия.
В начале 50-х годов Х1Х в., особенно с назначением командующим войсками на Левом фланге Кавказской линии (куда входила и Чечня) энергичного и решительного генерал-лейтенанта Барятинского, активность российских войск в Чечне резко возросла. Уже к весне 1853 г., в результате прокладки дорог и просек в лесах, а также сооружения крепостей и военных укреплений, закладки казачьих станиц в стратегически важных пунктах российское командование стало контролировать значительную часть плоскости Большой и Малой Чечни. Казалось, что еще немного усилий – и Россия будет контролировать всю Чечню, а власть Шамиля окончательно падет. Однако начало Крымской войны (1853-1856 гг.), когда России пришлось воевать с Османской империей, Англией и Францией, оттянуло военные силы, финансовые средства и внимание России с горского (северокавказского) фронта. Хотя военные действия в Чечне и не были полностью прекращены, их масштабность и интенсивность резко снизилась. Главной задачей российского командования на период внешней войны вновь стало сохранение достигнутых Россией позиций в регионе, недопущение восстановления позиций Шамиля, его нового усиления в Чечне и в Дагестане. С этой задачей российское командование справилось. Шамилю так и не удалось воспользоваться отвлечением сил России на Крымскую войну (на что и имам, и его наибы очень надеялись) и восстановить свои прежние позиции, авторитет и влияние в имамате, т.е. вернуть «блистательную эпоху Шамиля». Истощенные многолетней войной, карательными мерами со стороны царских войск, разочаровавшиеся в политике Шамиля (из-за произвола его администрации, и прежде всего – его наибов) горские массы в большинстве своем не поддержали призывы имама к новым восстаниям и к продолжению вооруженной борьбы с Россией.
Горцы Северного Кавказа очень внимательно следили за ходом Крымской войны. Уже к концу 1855 г. они стали убеждаться, что потеря части Крыма вовсе не означает военного поражения всей России и доказательством этого служило то, что на Северо-Восточном Кавказе Петербург по-прежнему держал огромное количество войск. В результате количество чеченцев, стремящихся прекратить вооруженное сопротивление и принять российскую власть, стало резко увеличиваться. Соответственно, увеличилось и количество обращений к российскому командованию от желающих переселиться на равнину. С конца 40-х годов Х1Х в. российское командование, стремясь стимулировать переселение чеченцев из имамата на равнину, выделяло землю для переселенцев, хлеб и определенные денежные средства. Резкое увеличение количества переселенцев в середине 1850-х годов потребовало уже значительного количества финансовых средств, что было уже нелегко для истощенной Крымской войной российской казны. Архивные документы этого времени показывают, что российскому командованию в борьбе с Шамилем приходилось решать не только военные, административные, но и финансовые проблемы, создаваемые желающими переселиться на подконтрольные России равнинные и предгорные земли.
23 января 1856 года генерал-майор Пулло доносил командующему войсками на Кавказской линии генералу Козловскому: «Последние удачные экспедиции со стороны Кумыкской плоскости, так равно Урус-Мартана и Воздвиженской в Большую и Малую Чечню, заставили непокорных горцев, теснимых повсеместным голодом в горах, искать в наших пределах пристанища и покровительства. Получаемые ежедневно подтверждения утверждают, что горцы, преследуемые вышесказанными обстоятельствами, решились выселиться в наши пределы не только с ближайших к нам мест, но даже с самых дальних гор и что как при этом большом переселении, представляющем затруднения, они должны будут оставить в горах все имущество свое, не исключая и небольших запасов хлеба, — то просят обнадежить их, что с переселением к нам они будут пользоваться тем временным пособием, которое производится вообще бедным выходцам из гор до нового урожая хлеба».
Судя по тому, что речь идет явно о тайном бегстве, при котором нет возможности идти обозом, чеченские переселенцы опасались мщения Шамиля и его наибов. Помимо всего прочего, в подтексте документов – крушение имамата, переориентация определенной части Чечни с Шамиля на русские военные власти.
«Имея в виду, что удовлетворение просьбы ожидаемых в значительном числе переселенцев из гор будет значительно в издержках для казны…, я долгом своим счел донести об этом Вашему Превосходительству и почтительнейше прошу разрешения Вашего – как поступить мне в случае значительного выхода горцев к нам относительно производства им казенного пособия» .
Как видим, близость военной победы приносила новые проблемы, которые усугубляли и без того непомерную финансовую тягость Кавказской войны для истощенного бюджета России, которая в это время вышла из Крымской войны с гигантским внешним и внутренним долгом.
И еще одно – то, что известный генерал-майор Пулло (за 16 лет – с 1840 г. – он так и не повысился в звании!), которого ненавидели горцы, а начальство обвиняло в излишней жестокости, не сомневается в необходимости спасать от голода вчерашних смертельных врагов, свидетельствует о направленности общей политики России по отношению к горцам. Кавказская война была не случайно выиграна не в жесткое и воинственное николаевское время, а в эпоху «оттепели» Александра 11, в то самое время, когда в России готовились и начались Великие либеральные реформы. Изменение общественного и политического климата в стране сопровождалось более гибкой политикой на Кавказе, что вместе с мощным и последовательным военным давлением стало приносить свои плоды.
Получив рапорт Пулло, генерал Козловский 17 февраля 1856 г. по инстанции обратился к вышестоящему начальству – генерал-майору Н.И. Евдокимову: «Заведовавший левым флангом Кавказской линии генерал-майор Пулло рапортом от 23 генваря № 109 донес мне, что по полученным сведениям горцы, прилегающие к району вверенного Вам фланга,, преследуемые повсеместным голодом, решились выселиться в наши пределы не только с ближайших к нам мест, но из самых дальних гор, и что они при таком большом переселении неминуемо должны оставить в горах все свое имущество, а потому просят обнадежить их в получении того временного пособия от казны, которое производится вообще бедным выходцам с гор до нового урожая хлебов.
…Нет сомнения, что селить покорившихся нам горцев на передовых пунктах – как-то: на правом берегу Сунжи, на Аргуне или при самых передовых укреплениях, как этот делалось доселе, принесет нам существенный вред, ибо туземцы, здесь поселившиеся, совершенно неприкрытые, будут вести себя двусмысленно, как от сочувствия к одноплеменникам, так и от боязни хищничеств и нападений.
Вследствие этого, я предлагаю в виде временной меры селить выходцев из гор следующим образом.
1-е. Размещать их по аулам Кумыкского владения по взаимному соглашению выходцев с Кумыкскими князьями, на землях которых они пожелают водвориться. Такого рода водворение немирных на Кумыкской плоскости производилось неоднократно.
2-е. Селить выходцев на земле надтеречных чеченцев. Эта земля, заключающая в себе 116 т. десятин земли, занята в настоящее время 11-ю мирными аулами, в коих считается до 10 т. душ мужского пола, следовательно на каждую душу приходится огромное количество земли, свыше 100 десятин. Первоначально при небольшом числе выходцев можно их водворить также по взаимному соглашению в существующих уже надтеречных аулах, при большом же переселении, я полагаю образовать из них отдельные аулы на правом берегу Терека, где Ваше Превосходительство найдет это удобным.
Хотя переселением выходцев в этом пространстве нельзя будет совершенно прекратить их сношения с немирными, но во всяком случае они, находясь под ближайшим нашим надзором, не могут нам принести такого вреда, как на передовых линиях» .
В тот же день генерал Козловский отправил предписание начальнику Владикавказского военного округа: «Вследствие стеснения в поземельном довольствии последними военными действиями нашими в Малой и Большой Чечне и повсеместного между ними голода, они решились, как донес об этом заведовавший левым флангом Кавказской линии генерал-майор Пулло, переселиться к нам не только из ближайших к нам мест, но и из самых отдаленных гор.
При таком большом переселении в наши пределы непокорных горцев является вопрос, в каких местах Кавказской линии представляются свободные земли для водворения новых выходцев.
Для составления об этом предмете общего и подробного соображения относительно всей Кавказской линии, я желаю знать, представляется ли возможным поселить в Малой Кабарде выходцев из гор и в каком количестве.
Малая Кабарда занимает пространство свыше 150 т. десятин и все земли принадлежат княжеской фамилии Бековичам-Черкасским и старинным дворянским родам (узденям) как-то: Эльхотовым, Надоровым, Ахловым, Астемировым и другим. По сведениям, составленным в 1851 году, в Малой Кабарде всего находилось 12766 душ обоего пола. При таком небольшом населении сравнительно с пространством Малой Кабарды казалось бы возможным водворить в ней большое число выходцев по взаимному соглашению сих последних с фамилиями, коим принадлежат земли.
Вследствие чего я имею честь покорнейше просить ваше Превосходительство в возможной скорости доставить мне нижеследующие сведения.
Представляется ли возможным водворить выходцев из гор в Малой Кабарде и на каких именно условиях относительно господствующих фамилий, коим принадлежит земля в том крае.
2) Если на такое водворение с известными условиями согласятся жители Малой Кабарды, то сколько приблизительно можно будет поселить там выходцев из гор.
Какие именно места в этом крае могут быть назначены для их водворения» .
Судя по сведениям, которые имелись в распоряжении Козловского, Малая Кабарда с ее просторами и вымершим от холеры населением была самым удачным вариантом решения переселенческой проблемы. На практике все оказалось, конечно, не так просто.
18 марта он обратился к командующему Левым флангом: «Вследствие предписания Вашего Превосходительства от 17 февраля № 462, имею честь донести, что для поселения в Малой Кабарде оных выходцев из гор не только не представляется никакой возможности, но, чтобы предоставить кабардинцам более простора в пользовании землей своею, необходимо выселить из их земли чеченцев, которые по различию языка и обычаев с кабардинцами никак с ними ужиться не могут» .
3 марта Козловский направил командующему корпусом генерал-адъютанту Муравьеву рапорт, свидетельствующий о нарастании трудноразрешимых проблем, ибо в этом рапорте начал разворачиваться новый сюжет. – «Имея в виду, что от стеснительного поселения чеченцев, водворенных в на передовых линиях наших, где ощущается недостаток в землях для хлебопашества, они всегда будут нуждаться в хлебе и поставлять нас в необходимость оказывать им помощь в пропитании, я, в предупреждение этих нужд чеченцев на будущее время, полагаю необходимым выселить их на другие более удобные места, на которых они могли бы заниматься беспрепятственно хлебопашеством, не стесняя ни себя, ни казаков, землями коих ныне пользуются многие аулы Чечни, поселенные вблизи казачьих станиц и наших укреплений, о чем и требую соображения начальника левого фланга, по получении коего буду иметь честь войти по этому предмету с особым предложением к Вашему высокопревосходительству» .
Чеченцы, «поселенные на землях казаков» — это, конечно, потрясающий пассаж. И это о казачьих станицах, построенных на чеченских землях по Сунже – Нестеровская, Закан-Юртовская, Ассиновская и т.д. Получалось, что с созданием казачьей станицы чеченцы даже формально лишались права и на окрестные земли вокруг казачьих поселений. Так создавались непреодолимые противоречия между чеченцами, которых лишали их родных земель, и казаками, которых зачастую в приказном порядке (далеко не всегда добровольно) переселяли на горские земли.
Новый сюжет, упомянутый выше, — стеснение чеченцами казаков и необходимость их выселения – получил стремительное продолжение.
Через девять дней после рапорта командующему корпусом – срок достаточный, чтобы получить ответ, — Козловский неожиданно меняет свою позицию и, явно не дождавшись соображений Евдокимова, посылает ему 12 марта новое предписание. «По ближайшему рассмотрению вопроса о поселении туземцев, которые изъявляют нам покорность, в районе вверенного Вашему Превосходительству фланга, я считаю нужным дополнить и несколько изменить предписание мое по сему предмету от 17 февраля № 461.
Первоначально нужно иметь в виду непременно выселить мирные аулы на Сунже, которое стесняют сунженских казаков в поземельном довольствии, а именно Закан-Юртовский аул и аулы против Алхан-Юртовской и Грозненской станиц. Для поселения этих аулов представляются свободные земли по течению рек, орошающих Малую Чечню, как-то: Гойта, Рошни, Валерика, Гехи и других с таким условием, чтобы туземцы непременно селились у так называемой русской дороги большими аулами. Такое переселение аулов должно быть сделано в том случае, когда не будет возможности поселить их в надтеречных аулах, — как я писал об этом в предписании № 461.
На правом берегу Сунжи, согласно приказанию бывшего Главнокомандующего генерал-адъютанта князя Воронцова от 18 августа 1850 г…., должна быть отведена полоса земли с лесом для казаков 20-го Сунженского казачьего полка… В 1850 году было предписано не позволять чеченцам селиться на этой полосе.
Тем же из туземцев Малой Чечни, которые вновь нам покорятся и вместе с тем не пожелают поселиться в надтеречных аулах по взаимному соглашению с жителями оных, можно дозволить селиться на своих местах, но с таким обязательством, чтобы они жили непременно целыми аулами, а не отдельными хуторами, разбросанными по лесам, как они живут ныне. Величина этих аулов должна сообразовываться с количеством поземельного довольствия, а на жителей оных возложить расчистку просек, ведущих к их аулам и полям.
Для выходцев Большой Чечни я полагал бы назначить место у Гудермеса, где предполагается построить башню.
Когда наша линия на Сунже упрочится до самого впадения сей реки в Терек, то тогда нужно иметь в виду также переселить Тепли-Кичинский аул, куда в настоящее время воспретить переселяться новым выходцам. В противном случае крепость Грозная по необходимости должна сообщаться с линией оказиями, с также производить фуражировки с большими прикрытиями и через то иметь в своем гарнизоне много пехоты и кавалерии. Сверх того Грозненская станица будет всегда иметь большие лишения в поземельном довольствии» .
Главный, хотя и не совсем отчетливо выраженный смысл предписания в другом – русское командование явно нащупывает пути к высвобождению максимума пахотных земель для казачества и в то же время возможность поселять подчинившихся чеченцев таким образом, чтобы они были надежно отсечены от немирных своих соотечественников.
Наряду с перераспределением пахотных земель, переселение горцев, добровольное или насильственное, в места, где они представляли меньшую опасность для русских властей, начавшееся еще в эпоху Ермолова, в пятидесятые годы, как видим, стало проблемой, которая могла поспорить по степени сложности с собственно военными задачами. Во времена Барятинского и до 1864 года – момента окончания Кавказской войны в ее активной фазе – переселение горцев стало не менее действенным способом покорения края, чем боевые действия .
11 марта Евдокимов ответил на предписание Козловского от 17 февраля обширным рапортом, в котором изложил свой план переселения горцев в соответствии с новой идеей – окружения мест сосредоточения горского населения русскими укреплениями и станицами.
Российское командование заигрывало с чеченцами, проживавшими в Имамате, добиваясь их переселения на равнинные и предгорные земли, чтобы тем самым ослабить Шамиля (тот лишался и военных резервов и производителей сельскохозяйственной продукции, столь необходимой для его войска). Однако в тех районах (например, в Сунженском бассейне), где российская власть уже укрепилась, ее представители действовали уже по-колониальному жестко и бесцеремонно. Здесь чеченцев изгоняли с родных земель, которые передавались казакам. Самих же чеченцев власти стремились поселять в таких местах, где их можно было бы держать под постоянным контролем и на корню пресекать любое их недовольство.
А.П. Берже отмечал: «В течение 20-ти лет ни один из чеченских аулов не был уверен в том, что он останется на месте до следующего дня; то наши колонны истребляли их, то Шамиль переселял на другие места по мере наших движений. Благодаря необычайному плодородию почвы, народ не погиб от голода, но потерял всякое понятие об удобствах жизни, перестал дорожить своим домом и даже своим семейством» . Отсюда вполне объяснимо то обстоятельство, что антиколониальные восстания чеченцев начались по-новой буквально через несколько лет после пленения Шамиля и продолжались вплоть до конца 70-х годов Х1Х в. Так что народно-освободительное движение в Чечне вовсе не закончилось в 1859 году. И причиной тому была политика российских властей. С одной стороны, они проводили реформы, которые должны были способствовать втягиванию Чечни в административную и экономическую систему России, ускорить адаптацию чеченцев к новым – общероссийским – реалиям. С другой стороны, на Северном Кавказе, в том числе и в Чечне, устанавливались колониальные порядки, пусть и имеющие свои особенности по сравнению с «классическим» колониализмом. Но суть этих порядков – что в Британской Индии, что на Северном Кавказе – была одна: это был колониализм. И основные, «сущностные» закономерности колониализма одинаково «работали» что в Британской колониальной империи, что во Французской, что в Российской.
Я. Гордин справедливо подчеркивает: «Наблюдая ретроспективно тот энергичный пасьянс, который раскладывали на Кавказе генералы, тасуя племена и разбрасывая их по огромному пространству в соответствии с возникавшими идеями, следуя меняющейся оперативной обстановке, не задумываясь над воздействием, которое производит это холодное насилие на сознание горцев, трудно отрешиться от простой мысли о злорадном торжестве причинно-следственных связей в истории» .
Крымская война показала исключительную стратегическую значимость Кавказа для обороны южных рубежей России. После ее окончания в 1856 г. в Петербурге (как и в 1816 г., после разгрома Наполеона) решили любыми средствами разгромить Шамиля, раз и навсегда покончить с сопротивлением северокавказских горцев, выделив для этого необходимое количество войск и финансовых средств: Крымская война показала, какую огромную угрозу для обороноспособности России в целом представляет продолжение бесконечной Кавказской войны.
«Истекшая (т.е. Крымская. – Авт.) война привела в ясность положение русской силы на Кавказе, как и многие другие вещи в империи, — писал г. Р.А. Фадеев. – После подобного примера нельзя уже было считать кавказскую борьбу делом местным, влияние которого простирается только на один угол русских владений. На деле оказалось, что эта борьба отнимала у государства половину действующей силы, которою оно могло бы располагать для внешней войны. Из 270 тысячи войска, неподвижно прикованного к Кавказу с 1854 –го до половины 1856 года, оборона Кавказа от внешних врагов, считая тут и все гарнизоны пограничных крепостей, занимала едва ли 70 тысяч человек; остальные 200 тысяч представляли бесплодную жертву, вынуждаемую мюридизмом. При высокой стоимости войск на Кавказе эти 200 тысяч равнялись, для материальных средств государства, по крайней мере 300 тысячам в России, т.е. почти всей массе наших действующих сил, состоящих из гвардейского, гренадерского, резервного кавалерийского и 6 армейских корпусов. Притом эти 200 тысяч кавказских солдат и казаков были не ополчением или запасными батальонами, которых, пожалуй, в случае нужды можно набрать сколько угодно, но которые могут служить только для внутренней обороны края; это было первое войско в свете, именно тот элемент, которого у нас недоставало в Крымской войне и который у союзников состоял в 20 тысячах алжирских солдат, решавших все дела. Отсутствие такой массы отборного войска с театра войны низводило действительную силу русской империи в силу государства не с 70, а с 30 миллионами жителей. Какой же был конечный результат этой безмерной жертвы? Тот, что при внешней войне 270 000 войска оказывались недостаточными для обороны Кавказа, покуда в середине его стоял вооруженный мюридизм.
После подобного опыта нельзя было колебаться. Русская империя не могла бросить Кавказа, не отказываясь от половины своей истории, и прошедшей, и будущей; стало быть, она должна была воспользоваться миром, чтоб покорить горцев как можно скорее. Необходимость безотлагательного завоевания гор была сознана, но это сознание еще нисколько не облегчало разрешение самой задачи. Для Кавказской войны были употреблены такие силы, она прошла чрез столько систем, удовлетворительных на бумаге, но оказывавшихся совершенно несостоятельными на деле, что тут уже не было места сомнению. Для окончания войны нужны были не одни силы и не одни военные планы, как бы хорошо они ни были составлены; нужен был полководец. Оставалось только найти его» .
В 1854 г. князь М.С. Воронцов, по его собственному ходатайству (он был уже стар и болен), ушел в отставку. Новым наместником Кавказа был назначен Н.Н. Муравьев. Самонадеянный, вспыльчивый, неуживчивый с окружающими, он был совершенно не способен выслушать и, тем более, учесть чужое мнение, не отличался особенными полководческими и государственными талантами, не пользовался авторитетом в Кавказском корпусе. По мнению М.М. Блиева, Муравьев «по своим интеллектуальным возможностям… слишком уступал своим предшественникам на Кавказе. Особенно заметна была его ограниченность в политическом и административном ресурсе…» . (Тем более странно стремление некоторых авторов, весьма далеких от кавказоведения и военной истории России, дать другую оценку ряду военачальников и администраторов на Кавказе в Х1Х в. Так, В.А. Попов, главный редактор издательства «Академия», называет Н.Н. Муравьева среди «выдающихся государственных и военных деятелей Российской империи» ).
К концу 1855 г. было очевидно, что Крымская война идет к завершению. Но часть войск Кавказского корпуса была все еще занята на Закавказском фронте и поэтому Муравьев наметил на 1856 г. весьма скромные задачи в Чечне. Согласно плану действий на 1856 год, утвержденному в Петербурге 20 декабря 1855 г., российское командование не намечало в Чечне сколько-нибудь серьезных военных действий. Планировалась лишь рубка леса по Фортанге к аулам, от которых, по мнению командования, могла исходить угроза для Военно-Грузинской дороги, а также по рекам Рошня и Гойты. На переправе через р. Аргун, неподалеку от крепости Грозная, решено было построить укрепление, где находились бы склады для снабжения отрядов, направлявшихся в Большую Чечню. Военные действия ограничивались набегами в зимнее время на близлежащие от российских укреплений горские аулы.
Исходя из этого плана, командование Левого фланга направило в январе 1856 г. три колонны для рубки просек. Отряд полковника Мищенко действовал от Воздвиженской в сторону Шали, полковник Кемпферт – на Фортанге, а барон Николаи – от Умахан-Юрта к Джалке (по р. Гумс). Первые две колонны рубили лес, не встречая сопротивления горцев. Отряду же барона Николаи серьезное сопротивление оказал наиб Эски. 4 января на р. Джалке между их отрядами произошел серьезный бой, закончившийся полным разгромом горцев. «Расстроенная совокупной атакой казаков, неприятельская конница обратилась в бегство, оставив свою пехоту без прикрытия и она, состоя из горцев дальних обществ, преимущественно Чеберлоевского с верховьев Аргуна, не зная подробно местности, увидав наших казаков, бросилась спасаться к Шавдону, где произошло совершенное побоище. Некоторые конные бросались с лошадей, пытаясь пешком перейти речку, но вязли в тине и тут казаки кололи их пиками, стреляли как в уток; успевших перебраться чрез Шавдон побивали картечью и ружейными пулями. Здесь отбили у них три значка; в болотистом ложе Хизи-Шавдона валялось множество трупов; захвачено много лошадей и оружия» . В апреле 1856 г. на р. Аргун, у селения Бердыкель, началось строительство намеченного большого укрепления.
Для Петербурга становилось очевидным, что Муравьев не годился на роль военачальника, способного в кратчайшие сроки закончить Кавказскую войну и превратить северокавказский регион в управляемую часть Российской империи. На эту роль нужен был человек, хорошо знакомый с кавказскими реалиями, популярный в армии и в то же время уже проявивший свои полководческие и административные способности. В Петербурге посчитали, что этими качествами вполне обладает генерал-адъютант князь А.А. Барятинский, назначенный в 1856 г. наместником Кавказа. «Кавказское войско… приняло назначение князя Барятинского с единодушной радостью. …Независимо от личности князя Барятинского, давно уже высокоценимой, Кавказ верил ему как своему человеку, который знал и людей, и вещи и мог прямо взяться за дело. Назначение его главнокомандующим произвело глубокое впечатление в войсках, в народе, в непокорных горах» . Князь А.И. Барятинский, один из наиболее дальновидных российских военачальников на Кавказе, хорошо знал этот регион и самих горцев. Храбрый и талантливый офицер, имевший хорошие связи при петербургском дворе, он быстро шел по служебной лестнице на Кавказе: командир батальона в 1845 г., командующий войсками на Кумыкской плоскости в 1850 г., начальник Левого фланга в 1851 г., начальник штаба Кавказского корпуса в 1853 г., наместник Кавказа в июне 1856 г. Однако дело осложнялось тем, что Петербург хотел добиться своих целей при минимальных финансовых затратах и без резкой, видимой наступательной активности российских войск на Северном Кавказе.
В годы Крымской войны активность российских войск в Чечне и Дагестане снизилась. Все силы России были направлены на борьбу с внешней угрозой: против Турции, Англии и Франции. Значительно сократилась численность русских войск на Северном Кавказе в результате переброски их в Закавказье, на турецкий фронт.
После окончания Крымской войны финансовое состояние России было очень тяжелым. Весьма сложным было и внешнеполитическое положение страны. Поэтому и министерство финансов, и министерство иностранных дел были против активизации России на Северном Кавказе. Министерство финансов считало, что Россия не может себе позволить увеличение расходов на Кавказе (а без этого были невозможны наступательные действия против Шамиля: надо было увеличивать количество войск в Дагестане и в Чечне, увеличить финансы для выделения чеченским переселенцам и т.д.). Министр иностранных дел Горчаков опасался еще большего осложнения отношений с Англией и Францией, которые весьма ревниво относились к российским действиям на Кавказе. Вновь назначенному кавказскому наместнику А.И. Барятинскому пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить Петербург, и прежде всего императора Александра 11 в необходимости приложить все силы для скорейшего разгрома Шамиля. «Нужен ли Кавказ для будущего блага России или нет, — писал он великому князю Константину Николаевичу. – Сообразно решению этого вопроса следует одно из двух: или употребить на этот край усиленные средства, или бросить его навсегда. Полумерами мы образуем только язву, истощающую лучшие силы государства» . Противодействие политической линии и действиям А.и. Барятинского в Петербурге было сильным. Даже в Кавказском комитете его поддерживал только председатель А.Ф. Орлов. Однако Барятинскому удалось убедить в реальности и осуществимости своих планов (в возможности скорого разгрома Шамиля) императора, подкрепляя свои всеподданнейшие проекты, записки, письма сообщениями о победах «несравненных Кавказских войск».
После окончания войны на Северо-Восточный Кавказ были переброшены крупные военные силы (численность Кавказской армии была доведена до 400 тыс. чел. ) и необходимые средства. В армии было введено нарезное оружие, имевшее большую дальность и точность. Пережитая опасность потери Кавказа вынудила правительство к решительным действиям. Петербург решил любыми мерами в кратчайшие сроки завершить покорение Северного Кавказа. Эта задача и была возложена на генерала А.И. Барятинского, назначенного в июле 1856 г. наместником Кавказа и главнокомандующим русскими войсками на Кавказе вместо Н.Н. Муравьева.
Моше Гаммер считал, что быстрой отставке Н.Н. Муравьева способствовало и еще одно немаловажное обстоятельство. Заключение Парижского договора явилось буквально потрясением для горцев: три державы – Англия, Франция и Османская империя не смогли вместе победить Россию. Как же ее смогут победить горцы? «К имаму пришли депутации со всей Чечни и от большинства горских племен в один голос потребовали мира. Они заявили Шамилю: «если султан с французами и англичанами, столько нам пообещав, не смогли справиться с русскими и нам не помогли, значит, нам пора самим подумать, как защитить себя. Что другое нам осталось?» Они столь настойчиво требовали своего, что у Шамиля другого выбора не было, и он согласился, но попросил два месяца сроку, чтобы выяснить, насколько полно в условиях общего мирного договора могут быть учтены все требования горцев . Возможно, с этого времени процесс распада Имамата пошел бы ускоренными темпами. Но ситуацию для Шамиля спасло само российское командование. На совещании в Ставрополе было принято решение переселить чеченцев на Маныч (А.И. Барятинского не было в это время на Кавказе. Он был в весьма натянутых отношениях с Муравьевым и с лета 1855 г. находился в Петербурге). Понятно, что ни при каких условиях чеченцы не согласились бы с «этой безумной идеей». Шамиль и воспользовался этой политической ошибкой российского командования. Он собрал чеченских старейшин и заявил им: «Это (решение российского командования. – Авт.) перст Аллаха. Мне не придумать казни для чеченцев, которые оказались такими предателями вместе со своими русскими господами. Вы сами готовы отправиться на Маныч?» Ответа не последовало, все молча разошлись.
Усмиренные чеченцы заявили, что они ни за что не оставят свою родину. Все покоренное население Чечни и Дагестана снова пришло в то же состояние, как в 1843 г. К счастью, сначала чеченцы попробовали разрешить дело миром: они направили императору через Барятинского петицию, и приехал курьер с приказом всякие действия по этому делу прекратить. Но отношения уже были испорчены, единственный благоприятный шанс был упущен». Эта глупая затея стала одной из причин смещения Муравьева, который и был ее главным сторонником .
Барятинский, в отличие от большинства своих предшественников, имел за плечами богатый опыт боевой службы на Кавказе, начиная от младшего офицера до генерала. Он глубоко изучил особенности жизни кавказских народов, и у него сложились собственные взгляды на то, какой должна быть политика по отношению к ним. Это был способный, мыслящий полководец и администратор. Он сразу же назначил начальником штаба Кавказского корпуса генерала, профессора Д.А. Милютина, опытного «кавказца», «вникавшего в фундаментальные проблемы и специфику Кавказской войны». Командующим войсками на Левом фланге был назначен также опытный генерал Н.И. Евдокимов. Генерал Евдокимов был человеком уникальным даже для кавказского офицерства. Сын прапорщика, выслужившегося из солдат, вырос в маленьких кавказских гарнизонах, не получил, фактически, никакого образования, выслужил первый офицерский чин отчаянной храбростью и незаурядной тактической сметливостью. Был дважды смертельно ранен. В бою с мюридами первого имама Казы-Муллы пуля навылет пробила ему голову, угодив под левый глаз, — он выжил и получил у горцев прозвище «трехглазый». В 1841 году, уже будучи майором, был назначен приставом большого горского общества – Койсубулинского и в этом качестве получил удар кинжалом в спину от фанатика. Он должен был умереть, но его выходил местный хаким – мусульманский лекарь. Вершиной карьеры Евдокимова был окончательный разгром и пленение Шамиля, а затем и покорение Западного Кавказа. Начинавший полуграмотным прапорщиком, Николай Иванович Евдокимов закончил войну генерал-адъютантом, генералом от инфантерии, графом и кавалером высочайшей награды – Георгия 2-й степени. Его лозунгом в последний период войны было: «Первая филантропия – своим; горцам же я считаю вправе предоставить лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов» . Именно Евдокимов был одним из инициаторов переселения горцев в пределы Османской империи.
Таким образом, военное руководство на Кавказе впервые выглядело профессионально сбалансированной структурой, призванной «покончить» с Кавказской войной. У него было важное преимущество перед всеми другими предшественниками по войне на Кавказе: государство Шамиля, представлявшее для А.И. Барятинского и его команды главного «противника», переживало «фатальный» спад. В течение последних трех лет, пока шла Восточная война, оно, несмотря на усилия имама, напоминало огромный военный лагерь, обитатели которого больше думали о прекращении войны, нежели о ее продолжении. Это настроение стало доминирующим не только среди рядовых общинников, обнищавших и уставших от войны, но и в рядах наибов, «искавших» во имя спасения своей собственности сильного сюзерена .
Романовский Д.И. считал, что после окончания Крымской войны у России для окончательного разгрома Шамиля были и благоприятные, и отрицательные обстоятельства. «К числу главнейших благоприятных обстоятельств должно быть отнесено:
Во-первых, беспрерывные военные действия, производившиеся в продолжение 57 лет, стеснения, утраты и лишения, испытываемые упорствовавшими в непокорности племенами, для которых даже и удачные встречи с нашими войсками большей частью не обходились без потерь, естественно должны были поколебать в них твердость противиться утверждению на Кавказе русской власти; а утрата надежд, возбужденных в горцах последней войной, на освобождение от русских была новым чувствительным ударом их энергии и упорству.
Во вторых, 57 лет войны с горцами не могли не доставить опытности в этой войне как войскам, так и их начальникам, и вместе с тем не могли не ознакомить нас ближе с кавказскими племенами, с их нравами, обычаями, а также и с самим краем, который в начале войны был вообще мало известен.
В-третьих, мюридизм между восточными горцами, остановленный в своих успехах, стал утрачивать фанатизм, а слабый присмотр со стороны Шамиля за наибами колебал доверие к нему его подвластных.
Таковы были главные, наиболее выгодные обстоятельства, облегчавшие умиротворение Кавказа в 1856 г. Но как бы ни были велики доставляемые ими выгоды, во всяком случае эти выгоды весьма много уменьшались обстоятельствами неблагоприятными, затруднявшими разрешение вопроса, и которые состояли в следующем.
Во-первых, административные распоряжения наши, не всегда согласные с нравами и обычаями горцев, и допускавшиеся иногда местными начальниками излишне крутые меры, как, например, наказание целых аулов за преступление нескольких лиц, сильно раздражили против нас туземцев, и вселили недоверие к русской власти. Это недоверие, поддерживаемое проповедниками мюридизма, вкоренилось в них так сильно, что, несмотря на прекрасные начала в управлении и в сношениях с горцами, введенные при князе Воронцове…сильно опечалил многие мирные племена, вообразившие, что с окончательным утверждением на Кавказе русской власти там будет введен самый стеснительный для них порядок вещей.
Во-вторых, если 57 лет войны ближе ознакомили нас с Кавказом, то и у горцев они развили особую тактику, весьма выгодную для них и затруднительную для нас. Вместе с тем постоянная необходимость охранять свои жилища от нападений, предпринимавшихся из наших передовых укреплений, образовала из горцев, ближайших к блокадным линиям, как бы особые поселенные горские войска. Расселяясь хуторами…, или устраивая со своей стороны передовые укрепления…, усиливая караулы и принимая все другие меры для своего охранения, горцы с каждым годом более и более затрудняли для нас вторжения в их земли и искуснее пользовались малейшей оплошностью с нашей стороны.
В-третьих, хотя народное доверие к Шамилю, вследствие слабого с его стороны присмотра за наибами и уменьшилось, но это обстоятельство не могло поколебать его деспотизма. Имам до самого последнего времени пользовался столь неограниченной властью над горцами, что не исполнить его приказания казалось для них делом неестественным. Подчиненность и точность в исполнении приказаний между всеми восточными горцами в 1856 г. были развиты Шамилем уже в такой степени, до какой только они могут достигать в самой дисциплинированной армии.
Наконец, и что всего важнее, продолжительность Кавказской войны, медленность и незначительность успехов, достигавшихся постоянно с огромными жертвами, породили не только в России, но и на Кавказе общее мнение, что если Кавказская война не будет продолжаться вечно, то, во всяком случае для окончания ее потребуется очень и очень долгое время» .
В 1856 г. Барятинский представил императору Александру 11 подробный план покорения Кавказа, разработанный им совместно со своим начальником штаба Д.А. Милютиным. План предусматривал разделение Кавказа на военные округа, куда определялась одна пехотная дивизия, один стрелковый батальон и один драгунский полк. Причем военные силы Левого крыла (Дагестан и Чечня) были значительно крупнее, чем остальные: сюда были приданы еще и 13-я пехотная дивизия и терско-гребенские казаки. Командующим округами предоставлялась довольно широкая самостоятельность в рамках общего руководства со стороны наместника. (До этого российские войска находились как бы в двойном подчинении: с одной стороны, они подчинялись территориальному военному начальнику, с другой – своему дивизионному командованию. Теперь же в руках командующего округом были сосредоточены местное военно-административное управление и командование войсками). В военной тактике важное место уделялось прокладке широких лесных просек, которые должны были расчертить Чечню и Дагестан в виде концентрических кругов и пересекающих их радиальных линий. В стратегически важных пунктах предусматривалась строительство укреплений, соединяемых друг с другом удобными дорогами. Барятинский стремился лишить Шамиля свободы передвижения в условиях лесистой и горной местности, что до сих пор делало его неуловимым и вездесущим. В основе всего этого плана Барятинского лежала стратегическая установка, суть которой заключалась «в решительном наступлении против восточных горцев со стороны Чечни» и организации с севера и с юга имамата «блокадной линии» . Барятинский считал, что нужно прежде всего разгромить Шамиля в Чечне, покорить ее, чтобы затем нанести окончательный удар имаму в Дагестане. Таким образом, главная роль в ближайших действиях предназначалась генералу Евдокимову, «который уже доказал свои военные способности, большую опытность в Кавказской войне и полное знание края» .
По пути из Петербурга в Тифлис А.И. Барятинский остановился в Темир-Хан-Шуре (Дагестан), где 13 октября 1856 г. провел совещание с военным руководством на Северо-Восточном Кавказе. Здесь было решено, что зимой 1856-1857 гг. генерал Евдокимов будет заниматься рубкой просеки с Кумыкской плоскости через Качкалыковский хребет к р. Мичику, стараясь предварительно отвлечь в другую сторону внимание Шамиля действиями российских войск со стороны вновь возведенного на нижнем течении Аргуна укрепления Бердыкель. Открытие удобного доступа на стратегически важный район Мичика должно было облегчить последующие действия в Большой Чечне, где предполагалось в 1857 г. построить укрепленный лагерь на Шалинской поляне для расположения там отряда русских войск и заняться расчисткой так называемой «русской дороги» (она шла от крепости Воздвиженской до р. Мичик вдоль подошвы Черных гор). Генерал-майор Николаи должен был утвердиться на Мичике, соорудив военное укрепление у Хобби-Шавдона. В течение лета 1857 г. предполагалось построить две новые казачьи станицы на Сунже (у селений Умахан-Юрт и Чертугай).
4 декабря 1856 г. князь Барятинский в реляции военному министру Сухозанету изложил более подробно и детально план действий российских войск на Левом крыле Кавказской линии. Согласно этому плану, зимой 1856-1857 гг. предполагалось прорубить просеки от Бердыкеля через Аргун и Джалку до Автуров, оттуда – через Гельдыген до Умахан-Юрта. Другая просека должна была пройти через Майртуп к Мичику. Новые просеки должны были быть прорублены на реках Гойты, Тенге, Рошни, Гехи и Валерик. Планировалось также построить два укрепления – у Автуров и на Хоби-Шавдонских высотах. Российские войска теперь настолько уверенно чувствовали себя на чеченской равнине, что решили создавать и долговременные сооружения – мосты через реки. План предусматривал строительство двух мостов – через Аргун у Бердыкеля и через Сунжу в среднем ее течении. Всю эту работу должны были выполнить войска, собранные к началу декабря 1856 г. у Куринской крепости и на Аргуне.
Летом 1857 г. планировалось построить станицы для 2-го Сунженского линейного казачьего полка у аула Чертугай, в Горячеводском поселении и у Умахан-Юрта. Между Горячеводской станицей и Николаевским мостом на Тереке строился промежуточный казачий пост. Для завершения строительства сплошной кордонной системы по Сунже предполагалось соорудить на протяжении от Чертугая до Умахан-Юрта три укрепленных поста, где должны были располагаться 40-45 казаков. Казачий пост должен был быть создан и у Мамакай-юрта для охраны нефтяных колодцев, отданных в эксплуатацию казакам 2-го Сунженского полка. «С устройством Чертугаевской, Умахан-Юртовской и Горячеводской станиц и вышеозначенных постов по Сунже, — докладывал Барятинский Сухозанету, — можно сказать, что сообщение крепости Грозной с Тереком будет обеспечено и мы избегнем весьма стеснительной необходимости наряжать войска по два раза в неделю для сопровождения оказий и приобретем больше свободных войск для необходимых работ и резервов» .
Поражению Шамиля способствовала и политика А.И. Барятинского в отношении «новой горской знати», выросшей в Имамате вопреки воле самого имама, который был не в состоянии остановить действие общих закономерностей развития феодального общества. А Имамат, несмотря на все утопическо-эгалитаристские идеи идеологии мюридизма, оставался феодальным образованием. Новая горская знать, видя постепенное ослабление Шамиля, стала склоняться к союзу с российской администрацией, видя в ней более прочную гарантию сохранения собственности и высокого социального статуса. Барятинский ласково принимал всех сподвижников Шамиля, которые переходили на сторону России. Наместник всегда был готов морально и материально содействовать идейно-политическому перерождению наибов имама, понимая, что они могут стать политической опорой, союзниками России. Когда позволяла политическая ситуация, и когда это отвечало интересам России, шамилевских наибов и кадиев привлекали на русскую службу, оставляя им прежние звания и полномочия. Барятинский при этом часто шел и на прямой подкуп. Как уже отмечалось выше, перешедшему на сторону России наибу Шамиля Боте Шамурзаеву был куплен дом в Грозной и выдана крупная сумма денег. Он стал советником Барятинского и проводником российских войск в Чечне. В 1856 г. на сторону России перешел и бывший наиб Шамиля Юсуф-Хаджи Сафаров, бежавший из ссылки в высокогорном аварском селении. Он предоставил российскому командованию данные о численности войск имама, о дорогах в имамате, о наиболее удобных проходах к укреплениям Шамиля, детально изложил систему комплектации войск имама, рассказал, сколько и какое общество выставляет ополченцев для имамата . Как писал начальник Главного штаба Кавказской армии генерал Д.А. Милютин, «Юсуф-хаджи, человек довольно развитой, давал советы, как нам действовать, чтобы вернее нанести Шамилю решительный удар; он указывал те пункты в ущельях гор, занятие которых нашими укреплениями, по мнению горского инженера, заставило бы чеченцев отвернуться от Шамиля, причем он считал полезным, одновременно с действиями в Чечне, угрожать нашему врагу и со стороны Дагестана» . Переходу Юсуф-хаджи на сторону русских было придано важное значение: его сразу же переправили в крепость Грозную, в штаб-квартиру начальника Левого фланга генерала Евдокимова. Несомненно, уход Юсуф-Хаджи от Шамиля был крупным успехом российского командования и способствовал еще большему отходу чеченцев от имама.
Барятинский хорошо принимал и рядовых воинов Шамиля, переходивших на его сторону. В данном случае для наместника важен был прежде всего один критерий – лояльность горца к России. Из перешедших на сторону России горцев Барятинский формировал специальные отряды, которые в дальнейшем принимали участие в борьбе с Шамилем. Российское командование с готовностью поощряло пророссийские настроения у различных слоев чеченского населения. «Высокопоставленным ренегатам, в зависимости от их ранга, гарантировались неприкосновенность собственности, дополнительное денежное довольствие. Социальные привилегии, защита от «черни» и Шамиля. «Низам» же обеспечивались безопасные условия для существования и хозяйственной деятельности, сохранность результатов труда, ограничение произвола местных властей. Приобретенный в ходе Кавказской войны опыт отучил русское командование по крайней мере от одной вредной догмы — считать чуть ли не аксиомой своей политики на Кавказе союз с «туземной» знатью против «туземной» черни. Оказалось, что такой подход хорош лишь в теории и совершенно неоправдан на практике. Основанный на господствовавшей в России классовой идеологии, он механически проецировался на кавказскую действительность, где бытовали иные социальные отношения, религия, культура, ментальность. Ухаживание за местной знатью далеко не всегда приносило успех, как и не всегда были обоснованны предубеждения против простонародья. Ориентация «верхов» не обязательно была прорусской, а «низов» — антирусской. Все зависело от той или иной ситуации. Научившись понимать эти ситуации, русские стали рационально ими управлять, без оглядки на священные принципы классовой солидарности. Когда ей было на руку, Россия поддерживала «низы» против «верхов», но в целом она стремилась консолидировать антишамилевский фронт, для чего требовалось ослабить социальные антагонизмы, перевести их из сферы «классового» противостояния в русло единой борьбы с Шамилем» . Новая военная и социальная тактика российского командования, резкое увеличение численности российских войск на Северном Кавказе ускорили падение имамата Шамиля.
Система административного управления, созданная еще в первой половине 1850-х годов в Чечне, показала в тех условиях свою относительную приемлемость для населения и в конце 1857 г. Александр 11 утвердил представление Кавказского комитета о внесении в нее некоторых изменений и о распространении ее на большую часть Северного Кавказа. На Левом крыле Кавказской линии «покорное население» было разделено на 4 округа: Кабардинский, Военно-Осетинский, Чеченский и Кумыкский. Для управления каждым из них назначался особый начальник в чине полковника или генерал-майора, подчинявшийся непосредственно командующему войсками Левого крыла. В то же время «круг действий начальника, обязанности его, права и власть, равно как и помощников его и Народных Судов», не были четко определены. Предполагалось, что они будут определены впоследствии «подробной инструкцией» . Это оставляло большой простор для злоупотреблений со стороны недобросовестных чиновников, которых, к сожалению, немало было на Северном Кавказе.
3. 2. Военные действия в Чечне в начале второй половины 50-х годов
Х1Х века.
Равнина Малой Чечни в начале 50-х гг. Х1Х в. была в основном покорена: часть населения прекратила вооруженное сопротивление, другая (малая) — ушла в горы. Теперь, после окончания Крымской войны, настала очередь Большой Чечни, которая продолжала оказывать сопротивление и считалась все еще в составе Имамата. Рубка просек, уничтожение посевов и аулов – вот основная тактика, которая применяется здесь. «В видах улучшения блокады и для большего стеснения непокорных обществ на 1857 г. назначено было: со стороны Левого крыла окончательно очистить Чеченскую плоскость от остатков еще удерживавшегося на ней неприятельского народонаселения и занять Аух; со стороны Дагестана занять Салатавию, а со стороны Лезгинской линии произвести усиленное вторжение в земли горцев, соседних с этой линией» .
Выполняя план Барятинского, генерал Евдокимов в начале декабря 1856 года собрал на Кумыкской плоскости отряд в 15 тыс. пехоты и кавалерии при 20 орудиях и стремительно двинулся в долину Мичика, где и приступил к рубке леса. Из-за быстрых действий русских Шамиль не успел отреагировать и перебросить сюда свои войска. Местное чеченское население, озабоченное спасением своих семей и имущества, почти не оказало сопротивления. Прорубив широкую просеку, русский отряд 21 декабря вернулся на зимние квартиры.
Барятинский был чрезвычайно амбициозным и нетерпеливым военачальником. Он стремился как можно быстрее реализовать тот кредит доверия, который он получил у императора Александра 11 и в кратчайшие сроки завершить разгром Имамата. Кроме того, он, видимо, опасался (и не без оснований, как мы увидим дальше), что в Петербурге (особенно в министерствах финансов и иностранных дел) возобладают настроения прекратить наступление против Шамиля и вступить с ним в переговоры. В таком случае война снова растянулась бы на долгие годы. Имам снова набрал бы силу, смог бы убедить горцев, что Россия не в состоянии справиться с ними, если они будут продолжать борьбу. В таком случае все усилия российских войск за последние десять лет: беспрерывная рубка просек в лесах, карательные походы – оказались бы бессмысленными. И поэтому Барятинский торопится завершить разгром Шамиля в Чечне. В течение 1857 г. он хочет сделать больше, чем это было намечено на совещании в октябре 1856 г. в Темир-Хан-Шуре. 30 декабря 1856 г. Барятинский дает предписание Евдокимову: усилить активность в районе Мичика, чтобы привлечь туда все внимание Шамиля. Тем временем скрытно сосредоточить у крепости Воздвиженской основные силы, внезапно вторгнуться в Аргунское ущелье, утвердиться в верховьях Аргуна, заложив в котловине Шубута временный укрепленный лагерь с гарнизоном в 14 батальонов. После соответствующей рекогносцировки местности и прокладки дорог этот отряд должен был начать наступление на Ведено со стороны гор. «Таким смелым и решительным шагом в горы, по предположению князя Барятинского, мы обойдем лесистую полосу Большой Чечни; Малая Чечня будет совсем отрезана и принуждена окончательно покориться, а Шамиль будет вынужден покинуть горную Чечню и удалиться в глубь Дагестана. Занятие Аргунского ущелья позволит упразднить несколько позади лежащих укрепленных пунктов» . В этом предписании Барятинский впервые выдвинул идею о создании временных укрепленных лагерей для расположения российских войск в горах и лесах Чечни, чтобы они, не тратя времени и сил на возвращение в свои базовые лагеря, могли подготовиться (т.е. провести разведку, проложить дороги) к дальнейшим наступательным действиям. Однако Барятинский, в отличие от своих предшественников, не отдавал приказов в тех случаях, когда он сам не был уверен в успехе предполагаемой военной операции. В таких случаях предписания носили рекомендательный характер (редкий случай в военной практике). Окончательное решение должен был принять командующий военным округом. Свое предписание генералу Евдокимову Барятинский заканчивал словами: «Теперь на ближайшее усмотрение Ваше передаю мысль, о которой прошу откровенно высказать мне Ваше мнение. Жду с нетерпением от Вас ответа» . Однако Евдокимов выступил против этого плана Барятинского. Он полагал, что экспедиция в Аргунское ущелье – предприятие чрезвычайно трудное и рискованное. Оно должно быть тщательно подготовлено. Ссылаясь на свою долговременную опытность в Кавказской войне, Евдокимов «просил, чтобы ему предоставлено было вести дело с надлежащею последовательностью, заняться предварительно расчисткою дорог по разным направлениям, постройкою предположенного центрального укрепления в Большой Чечне, довершить устройство Сунженской линии и т.д., а между тем подготовлять исподволь все нужное для задуманной Аргунской экспедиции, которая, по мнению Евдокимова, совершится в свое время без особенных затруднений» . Барятинский согласился с доводами Евдокимова, которому «предоставлено было вести дело к этой цели по собственному его соображению». В результате поход в Аргунское ущелье состоялся лишь через год, в 1858 г.
В январе же 1857 г. Евдокимов решил провести подготовительные работы для постройки двух укрепленных пунктов: у селения Автуры и на Мичике, у Хоби-Шавдона. Для выполнения этой задачи генерал собрал в начале месяца два отряда. Первый, Чеченский (14 батальонов пехоты, 4 эскадрона драгун, 15 казачьих сотен, 5 сотен милиции, 20 орудий и 16 ракетных станков), под командованием самого Евдокимова, должен был двинуться от Бердыкеля (на Аргуне) в Большую Чечню с западной стороны. Второй – Кумыкский -отряд (7 батальонов пехоты, 13 сотен казаков и милиции, 14 орудий), под начальством генерала Николаи, должен был направиться с Кумыкской плоскости к Хобби-Шавдону, а оттуда – по новой Майртупской просеке – на соединение к главному отряду. Оба отряда должны были двигаться навстречу друг к другу, прорубая просеки в Гельдыгенском и Автуринском лесах.
16 января Чеченский отряд двинулся к р. Джалка, мимо возвышенности Гойтен-Корт, по направлению к высотам Чухум-Барз. Горцы сосредоточили на этих высотах значительные силы, намереваясь не пропустить дальше русские войска (в их составе были также 2 сотни чеченской милиции, Осетинский и Назрановский отряды под командованием подполковника Муссы Кундухова). Евдокимов атаковал горцев с двух сторон. Пехота (Куринский и Виленский батальоны) под командованием полковника Мищенко атаковала с фронта, а конница, направленная в обход, атаковала высоты с тыла, со стороны Герменчука. «В то время как конница завязала довольно живую перестрелку с толпами неприятеля, а батарейные орудия, поставленные на левом берегу Джалки, обстреливали высоты Чухум-Барц, полковник Мищенко двинул на высоты сводно-линейный стрелковый батальон под начальством полковника Берсенева, рассыпанный густой цепью, и вслед за ним свою колонну. Высоты были заняты; неприятель, теснимый пехотою и конницею, скрылся из виду, а войска расположились лагерем на высотах Чухум-Барц» . 20 января, оставив вагенбург на Джалке, Евдокимов двинулся к Гельдыгену, с целью начать строительство дороги через Гельдыгенский лес, «чтобы тем открыть доступ в глубь Чечни чрез Майюртупскую просеку». Шамиль всеми силами пытался остановить движение отряда Евдокимова. Между Гельдыгеном и Герменчуком он собрал довольно внушительные силы – «чеченцы из близлежащих аулов, ичкеринцы, андийцы, гумбетовцы, чербилоевцы, конные толпы горцев из разных отдаленных обществ». 17 января 1857 г. русские войска атаковали Осман-Юрт, где находился большой отряд горцев. «Генерал-майор Рудановский, двинув вперед войска, увидел, с приближением к аулу, что там находятся значительные толпы неприятеля, не ожидавшие, что их там потревожат. С полною решимостью и быстротою дивизион орудий был выдвинут на ближайший картечный выстрел и открыл огонь; вместе с тем 3-й и 4-й батальоны Навагинского полка, под начальством майоров Нава-Федорова и Гундерштубера, бросились на штурм; полковник Кемпферт сам вел застрельщичьи цепи и первый вошел в аул; этот сильный натиск заставил бежать толпы чеченцев в лес; огромные толпы конных горцев с несколькими значками бежали также из аула, преследуемые огнем наших стрелков. Солдатам досталось несколько штук рогатого скота, живность, хлеб и разная добыча в саклях». 18 января колонна Евдокимова соединилась на берегах Мичика с отрядом барона Николаи и с боем заняла Курчалой. После короткой передышки, российские войска, расположенные между Осман-Юртом и Курчалоем, «занялись истреблением аулов, садов и леса». «21-го января оба отряда рубили гельдыгенский лес с двух сторон, навстречу друг другу, разрабатывали дорогу чрез обрывистые обвалы, жгли ближайшие аулы и хутора. Дым пожарищ и костров относило к Черным горам и они оделись непроницаемой, сплошной завесой, придавая какой-то особый мрачный колорит всей картине; гром орудий с обеих сторон и эхо, раздававшееся по этим скрытым от наших глаз горам, да изредка треск валившегося со скрипом и стоном огромного дерева, довершали эффект всей обстановки…» .
В течение нескольких дней аулы в окрестностях Гельдыгена, Автуров и Курчалоя были «окончательно уничтожены, а сады вырублены». Шамиль собрал к этому времени близ Курчалоя довольно внушительные силы: он «значительно усилился прибытием разных наибов из самых отдаленных частей гор, так что лазутчики, исчислив начальников разных горных племен, прибавляли, наконец, что они не припомнят названий разных племен и наибов..» . Тем не менее, имам не решился дать решительное сражение российским войскам. Его отряды нападали на отдельные русские части, устраивали засады, обстреливали из орудий русский лагерь. Так, 3 февраля между отрядом барона Николаи и горцами произошел серьезный бой, окончившийся отступлением ополченцев Шамиля. Горцы под командованием наиба Эски, «пешие и конные, переходили с место на место и пытались беспокоить нас перестрелкою из-за кустов и впадин, а орудия его стреляли с весьма дальней дистанции. …Казаки быстро перешли Шавдонку и бросились на неприятеля, а подполковник Краузе с 5-ю ротами и двумя орудиями бегом последовал за кавалерией. Невзирая на неудобную местность, казаки лихо исполнили свое дело, неприятель бежал стремглав и, только достигнув перелесков, пожелал восстановить сопротивление; значительные массы конных и пеших с большим количеством значков показались направо от казаков; пешие андийцы ловко пользовались изгородями, окружавшими поля, и вели живую перестрелку; в одном месте Донские сотни, встреченные залпом, на мгновение замялись, но тут подскочили две сотни Гребенцов, бросились на неприятеля, увлекли за собою Донцов и в миг горцы были смяты, многие изрублены, или спасались, бросив лошадей. Казакам досталось несколько коней и много оружия. …В числе убитых горцев оказалось несколько почетных людей, в том числе какой-то старый фанатик, товарищ Кази-муллы, Лабазан, прибывший в Чечню проповедывать мюридизм» .
Военная инициатива была полностью на стороне российских войск и имам решил, во имя сохранения своих сил, не ввязываться в большое сражение в неблагоприятных для него обстоятельствах.
Проложив широкую (в 750 саж.) просеку через Гельдыгенский лес, соединив Герменчукскую поляну с Шалинской, российские войска 5 февраля вернулись на зимние квартиры. Во время январско-февральского похода они потеряли всего около 10 человек убитыми и 40 – ранеными .
В марте 1857 г. Чеченский отряд под командованием Евдокимова и Кумыкский отряд под командованием барона Николаи вновь открывают операции в Большой и Малой Чечне.
Отряд Евдокимова был разделен на две колонны. В первую входили 6 батальонов пехоты, саперная рота, 13 сотен казаков, осетинская и чеченская милиция, 14 орудий; во вторую – 5 батальонов пехоты, 6 сотен казаков и 4 орудия. Обе колонны 4 марта выступили в направлении Шалинской поляны. Не встречая никакого сопротивления, Евдокимов дошел до р. Басс и занялся вырубкой леса. Учитывая стратегически важное положение селения Шали, Евдокимов 9 марта начал строить временный укрепленный лагерь. Строительство укрепления велось ускоренными темпами и было закончено уже 20 марта. Лагерь состоял «из четырехугольника, обороняемого двумя бастионами, расположенными по диагонали, обнесенного валом толщиною в заложении до 10-ти фут, одет снаружи дерном, а внутри – плетнем. Ров глубиною 9 и шириною 14 фут. Внутри к одному из бастионов устроен редут. Гарнизон помещается в балаганах и палатках. Оборона лагеря состоит из 2-х чугунных орудий батарейного калибра, 2-х медных батарейных орудий, 2-х легких пеших и 2-х легких конных. …Гарнизон состоит из 6-й и 7-й рот Виленского и 3-го батальона Куринского пехотных полков, 2-х орудий легкой № 5 батареи 20-й артиллерийской бригады и 2-х – конно-казачьей» .
В течение 10 дней Чеченский отряд построил Шалинское укрепление, прорубил просеку от Умахан-Юрта до Шали, которая «отняла от непокорных широкие поля, места их посевов и разрезала, так сказать, непокорное население, гнездившееся в недоступных до сего времени лесах, поставило его в необходимость искать спасение или бегством в горы, или выходом к нам на поляны». В течение всего марта горцы постоянно нападали мелкими отрядами на колонны Евдокимова. Особенно серьезное столкновение произошло 21 марта у выхода реки Басс из ущелья. Горцы вновь понесли серьезные потери: было убито 85 человек, смертельно был ранен Андийский наиб Исмаил-Гинжинау-Хаджи-оглы.
После окончания строительства Шалинского укрепления Евдокимов направил полковника Мищенко в верховья реки Гойты, с заданием проложить просеку, а население либо выселить на равнину, либо прогнать дальше в горы. Поводом послужило то обстоятельство, что гойтинцы часто нападали на оказии, шедшие из крепости Воздвиженская в Урус-Мартановское укрепление. 28 марта Мищенко направил в верховья Гойты крупный отряд – 8 батальонов пехоты, 3 сотни казаков при 6 орудиях. Горцы напали на отряд Мищенко лишь при возвращении после выполнения поставленной задачи, но отступили после недолгой перестрелки.
Одновременно в марте 1857 г. на северо-востоке Чечни действовал Кумыкский отряд под командованием барона Николаи. Дело было в том, что «ичкеринцы и ауховцы, пользуясь полосою леса, граничащею между долинами Ярык-су и Яман-су, усиленною еще искусственными преградами (Гойтемир-Капа), собирались там более или менее значительными партиями и, выждав удобное время, производили разбои по кумыкской плоскости. Чтобы уничтожить это гнездо разбойников и открыть доступы в Аух и Ичкерию, необходимо было овладеть урочищем Гойтемир-Капу и устроить там просеку» . «Гойтемировские ворота» или Гойтемир-Капа представлял собой проход сквозь крепкие завалы, устроенные горцами поперек горного и лесистого кряжа, разделяющего долины рек Яман-Су и Ярык-Су, который закрывал доступ в Аух и в Ичкерию со стороны кумыкской долины.
19 марта Кумыкский отряд направился в Аух, двигаясь по обеим берегам реки Ярык-су. 20 марта Николаи начал штурм шамилевской крепости Гойтемир-Капу. «Войска, подойдя к неприятельской позиции на пушечный выстрел, были остановлены, артиллерия выдвинута на позицию и открыла огонь из 14 орудий по фронту и флангам неприятельского расположения. После получасовой весьма сильной канонады войска двинулись на штурм неприятельской позиции, укрепленной завалами и башнею, и взяли ее, несмотря на сопротивление неприятеля и на глубокий ров впереди его позиции. Вслед за тем 1 батальон, 4 орудия были выдвинуты по направлению на Кишень-Аух, а стрелковые роты – на Капу, построенную на правом берегу р. Яман-су; обе эти передовые части были поддержаны теми же войсками, как и при штурме. Когда эти части вышли через лес на открытую местность и взяли Капу, то вся кавалерия, быстро пройдя лес, атаковала горцев, занимавших высоты, опрокинула и гнала их на значительное расстояние. После этого все стрелки и 1 ½ батальона были двинуты прямо на аул Сати-Юрт, сильно занятый горцами; а кавалерия с двумя конными орудиями была направлена в обход этого аула. Неприятель, опасаясь быть отрезанным нашею кавалериею, держался слабо и бежал на левый берег Яман-су, оставив несколько тел. Войска наши, забрав добычу, какая была в ауле, беспрепятственно возвратились в Гойтемир-Капу, расположились в лесу, устроили засеки и вырубили впереди их ближайшие участки леса» . Захват «Гойтемировских ворот» и вырубка леса открыли свободный доступ в самые населенные и плодородные части долин Ярык-су и Яман-су. В течение 21-27 марта Кумыкский отряд, не встречая особого сопротивления со стороны горцев, разгромил целый ряд ауховских и ичкеринских аулов – Асени-Кент, Белькиши, Отары-Гомиш, Исаак, Шахан, Сати- юрт, Марцык-юрт и др. Одновременно были вырублены леса вокруг «Гойтемировских высот», прикрывавший ауховские поля, прорублена просека на Кишень-Аух. Дойдя до аула Зандак и «разорив все аулы» на своем пути, барон Николаи возвратился 28 марта в Хасав-Юрт и распустил отряд на зимние квартиры .
Описывая действия российских войск в Чечне в начале 1857 г., Барятинский в докладе военному министру Сухозанету высоко отозвался о зимних действиях Евдокимова и Николаи:: «Со стороны Большой Чечни мы действительно достигли значительного успеха. Вырубкою просек, произведенною ген.-л. Евдокимовым в последнюю зиму, плоскость Большой Чечни, можно сказать, окончательно отторгнута от владений Шамиля и движение войск в прямом направлении от Воздвиженского к Куринскому укреплению теперь возможно во всякое время.
…Последние действия ген.-м. барона Николаи в сторону Ауха, уничтожение Гойтемировских ворот и вырубка здесь просеки имели весьма важный результат и доставили нам свободный доступ в Ауховское общество» .
В апреле 1857 г. с инспекционной поездкой на Левый фланг Кавказской линии прибыл наместник А.И. Барятинский. 27 апреля в лагере на реке Ярык-Су он провел совещание с командующими военными округами. Согласно плану, принятому здесь (в основу его легли предложения генерала Евдокимова), было решено летом перенести вперед, в горы, штаб-квартиры трех полков: Дагестанского – из Ишкартов в Салатавию, Кабардинского – из Хасав-Юрта – в Аух, к селению Кишень-Аух и Навагинского – из Владикавказа в Аргунское ущелье. Все это говорило о том, российские войска в 1857 г. чувствовали себя уже уверенно не только на равнине, но и горах Северо-Восточного Кавказа. Шамиль был уже не в состоянии не только угрожать уничтожением этих войск, но даже и прервать их сообщение с базовыми лагерями, расположенными на равнине. Времена и обстоятельства Даргинской экспедиции безвозвратно ушли в прошлое.
В первой половине Х1Х в. российское командование всегда следовало одной тактике: военные действия в Чечне предпринимались преимущественно зимой, когда оголялись леса, а летом – в Дагестане, где зимой горы были практически непроходимы. Однако к 1857 г. ситуация изменилась: на чеченской плоскости лесная полоса настолько уже оголилась прорубленными в 1840-1850-е годы широкими просеками, что российские войска относительно безопасно могли уже действовать в течение всего года.
Исходя из тактики Барятинского – «беспокоить» чеченцев постоянно – российский отряд под командованием подполковник Белика 21 мая 1857 г. предпринял крупный набег в Малую Чечню. Отряд его состоял из 6 казачьих сотен и 2 сотен Чеченской милиции (под командованием поручика Орцу Чермоева и прапорщика Бачи Саралиева). Целью набега было Устархановское поле (между реками Гойты и Энгелик), где по указанию Шамиля шло строительство укрепленной линии, которая предназначалась для «обеспечения от внезапного вторжения русских войск» в Гойтинско-Гехинский район. Рабочие-чеченцы под защитой ополченцев имама прорыли здесь ров протяжением более 700 саженей и продолжали его укреплять новыми завалами. Глубокой ночью с 21 на 22 мая Белик выступил из лагеря у селения Большой Чечень и сумел скрытно подойти к Устархановскому полю. «В 8 часов утра казаки вышли из скрытной позиции и быстро понеслись к укрепленному завалу…». Атака была предпринята с трех сторон: с двух флангов и в центр. Внезапное «появление казаков под завалом произвело в неприятеле тревогу. Казаки дружно начали делать проход через глубокий и колючий завал и одновременно с трех сторон ворвались на поляну и открыли свои действия… Казаки без крика и без выстрела обнажили шашки и понеслись на неприятеля; рабочие с поля частью бежали в лес, а частью находили убежище у трех своих бекетов (подразделения ополченцев Шамиля.- Авт.), которые, надеясь на крепкую позицию, занимаемую ими, остались на месте и приготовились к сопротивлению; быстрый и смелый натиск казаков в шашки не оставил ни одного из них в живых. Тревога распространилась повсеместно, неприятель спешил к нам со всех сторон. Войсковой старшина Федюшкин, не ограничиваясь уничтожением трех бекетов, повел своих казаков в верховья Гойты; здесь казаки встретили Чеченцев, бегущих на тревогу, напали на них и порубили…» .
Уничтожив Устархановское укрепление, Белик начал отступление. При этом «неприятель в больших массах преследовал казаков, вел сильную перестрелку», но сколько-нибудь серьезного ущерба нанести отряду не смог. Белик практически без потерь вернулся в базовый лагерь.
Начальник Левого крыла генерал Евдокимов, весьма жесткий и решительный военачальник, в некоторых вопросах политики в отношении чеченцев оказывался более осторожным и дальновидным, чем князь Барятинский. Так, наместник во время посещения им весной 1857 г. Чечни
предложил Евдокимову начать разоружение покорных чеченцев, чтобы лишить их возможности антироссийских восстаний в будущем. Евдокимов решительно выступил против этого предложения, составив обстоятельную «Записку» на имя Барятинского, «основанную на долголетнем знакомстве с горцами и на опыте, приобретенном свыше 30-летнею службою на Кавказе». Мысли, высказанные в этом документе, весьма оригинальны, и будут, на наш взгляд, интересны читателю. Итак, Евдокимов пишет: «У горца оружие составляет необходимую, неотъемлемую принадлежность; он только не родился с оружием в руках; привычка носить оружие усваивается им с детства. Поэтому он добровольно с ним и не расстается, как по исключительному своему положению, так и по народным обычаям.
Отобрать у горца оружие силою совершенно невозможно. Горцы чрезвычайно легковерны и вместе с тем настолько-же к нам недоверчивы. Вся борьба их с нами основана на беспрестанно внушаемых им духовенством понятиях о мюридизме, о будущем блаженстве за войну с неверными, об ожидающих их притеснениях, в случае изъявления покорности русским, о предстоящем тогда уничтожении мечетей, о поступлении в солдаты, лишении оружия и вообще изменении самых коренных обычаев (тут, конечно, Евдокимов показывает полное нежелание понять истинные причины сопротивления горцев колониальному наступлению России. Тем более, что в 20-30-е годы Х1Х в. российские власти на Северном Кавказе, и особенно в Чечне, действительно, грубо попирали народные обычаи, пытались обезоружить население и т.д. – Авт.). Приступить к обезоружению – это значит дать возможность Шамилю и его последователям убедить горцев в истине этих внушений. Немедленно за первою попыткою к обезоружению, без сомнения, последует восстание не только вновь покорившихся, но даже и тех племен, которые уже на половину потеряли свою воинственность. Затем война примет еще более ожесточенный характер; покорности нельзя будет ожидать и начнется война на истребление». В этом документе генерал Евдокимов показывает себя как весьма прагматичного администратора и политика. По его мнению, разоружение горцев не только вызовет их массовое недовольство, но и невыгодно для интересов самих российских властей. «Совершенно убежденный, что обезоружение покорных нам туземных племен невозможно, — пишет он, — я вместе с тем нахожу, что оружие в руках покорных не только составляет для нас меру полезную, но даже необходимую при настоящем положении наших дел на Кавказе. Поселения туземцев на местности, доступной для войск наших, всегда подвержены ударам нашего оружия и всякая попытка их к измене или-же ко вреду нам влечет за собою неизбежное для них бедствие: полное разорение, истребление их семейств. Не стесняемые в своих обычаях, покорные туземцы не только исполняют многие приказания начальства для пользы наших дел на Кавказе, но, по необходимости, улучшая свой быт, доставляют нам весьма важные выгоды. Аулы, поселенные впереди наших линий, сами защищаются, чему мы видим ежедневные примеры, уменьшая значительную и без того потребность в войсках. Покорные туземцы так-же, как и станицы, постоянно подвержены нападениям непокорных; у них также угоняют табуны и стада и захватывают в поле семейства их в плен. Занимаясь перевозкой провианта и других продовольственных запасов, они не требуют прикрытия; лишив же их оружия, нам придется значительно увеличить число войск и без того весьма огромное. В местах самых опасных все наши сношения производятся посредством туземцев, умеющих везде ловко пробиваться, чего казакам в большей части случаев и заметить невозможно».
Боевой генерал, привыкший, казалось бы, решать все проблемы с горцами силою оружия, Евдокимов в «Записке» от 12 июня 1857 г. высказывает убеждение, что окончательно и основательно расположить горцев к России возможно только при сочетании военных средств с мирными, и особенно – с экономическими. «Я убежден, — доказывает он, — что обезоружение Кавказских горцев без всякого для нас вреда можно достигнуть только со временем успехами нашего оружия и постепенным развитием административных мер, клонящихся к введению между ними торговых и промышленных наклонностей, приучающих к большим удобствам в жизни. Удаляя туземцев от театра войны, по случаю движения нашего вперед, упрочивая постепенно благосостояние его и привлекая этим к себе других непокорных, мы в то-же время свяжем их выгоды с нашими и, нет сомнения, что горец, раз взявшись за торговлю или другую промышленность, по врожденному корыстолюбию, ради выгод, забудет об оружии: оно сначала останется без употребления, его покроет ржавчина, а сила времени отучит хозяина от его употребления, как это теперь уже можно видеть у Кара-Ногайцев на Шамхальской и Крымской плоскостях, в надтеречных аулах, в Кабарде, Осетии и других более сблизившихся с нами местах. Следующее поколение, выросшее уже при новом направлении, едва-ли променяет привычки довольной, удобной жизни на трудное существование хищника. Тогда, хотя часть оружия останется у покорных, но в руках, отвыкших от его употребления, оно никакого значения иметь не будет.
Такой способ потребует времени; за то, хотя медленно, но верно пойдет к своей цели. Насильственное же обезоружение нескольких покорных аулов, как уже выше сказано, может повести к общему восстанию Кавказских племен и опять на многие годы отодвинуть нас от цели, лишив тех плодов, которые приобретены последними нашими успешными действиями» .
В результате в течение всего лета 1857 г. небольшие отряды (раньше российские войска появлялись на имаматской территории Чечни только крупными силами) занимались истреблением остававшихся еще в Большой Чечне непокорных аулов и их посевов, чтобы лишить горское население средств к существованию. Подвергаясь постоянной угрозе нападений российских войск, и, видя неспособность Шамиля их защитить, около 2 тыс. чеченских семейств вынуждены были покинуть родные места и переселиться на указанные им места на равнине. «В числе выходцев изъявил покорность один из значительных шамилевых наибов Эски с тремя другими мюридами» .
«Первую зиму с ноября по апрель войска левого крыла под предводительством генерала Евдокимова в четыре похода окончили сеть просек в большой Чечне, начатую еще при князе Воронцове, и раскрыли эту страну по всем направлениям, преодолевая на каждом шагу сильное сопротивление чеченцев, поддержанных огромными сборами из Дагестана. Дремучие леса были повалены в одну зиму, — писал Р.А. Фадеев. — В то же время особый отряд, действовавший на Кумыкской плоскости под начальством генерала барона Николаи, расчистили вход в Аух. Туземное население, рассыпанное по лесам мелкими хуторами, еще осталось покуда на своих местах; но большая Чечня была уже как крепость с отбитыми воротами, гарнизон которой должен положить оружие по первому требованию» .
Со второй половины 50-х годов Х1Х в. российское командование придерживалось в Чечне тактики, согласно которой российским войскам ставилась задача не столько уничтожать военные силы Имамата (задача практически невыполнимая при отсутствии сплошной линии фронта и при партизанских формах борьбы со стороны горцев), сколько истреблять средства существования горского населения (продовольственные запасы, скот, посевы, сады и т.д.), а также непокорные аулы вместе с жителями, одновременно проявляя терпимость и определенную заботу о покорном населении.
Исходя из этой тактики, Евдокимов в октябре 1857 г. предпринял крупную экспедицию в Малую Чечню с целью «подробного обозрения хребта Черных гор, ограничивающего Мало-Чеченскую плоскость, и истребления (подчеркнуто нами. – Авт.) непокорного населения, обитающего там». Для осуществления этой цели Евдокимов собрал очень крупные силы: 10 ½ батальонов и 8 рот пехоты, 17 сотен казаков, 5 сотен «туземной» милиции (Осетинская, Назрановская, Карабулакская (по 1 сотне) и Чеченская (2 сотни) и 26 орудий. Стремясь скрыть от Шамиля масштабы и цель экспедиции, Евдокимов сосредоточил эти силы в разных местах: в станице Алхан-Юртовской, в крепости Грозной, в укреплении Бердыкель и у аула Большой Чечень. Был распущен слух о том, что экспедиция направляется за Аргун. Имам действительно был введен в заблуждение: он ждал российские войска на Бассе.
Глубокой ночью 20 октября российские войска снялись с базовых лагерей и на рассвете встретились на переправе у р. Гойты. Не встречая никакого сопротивления, Евдокимов дошел до Гойтинского ущелья.
Эта горная часть Малой Чечни до середины 50-х годов была малонаселенной. Однако в рассматриваемое время ситуация изменилась: во время многочисленных карательных экспедиций российских войск сюда бежало много населения из равнинных и предгорных районов Большой и Малой Чечни, спасаясь от репрессий. В результате «население на Черных горах оказалось так многочисленно, что без преувеличения можно сказать, что между Мартаном и Энгеликом Черные горы унизаны селами» .
Конечной целью октябрьской экспедиции Евдокимова в Малую Чечню был район аула Чижнагой (Дуби аула) у хребта Черных гор. «Население здесь сливалось почти в одну сплошную массу; тут сходились дороги из Шатоя, Гергебиля и Пшехоя, горы возвышаются более, чем в других местах, вершины покрыты густым лесом и вообще пункт этот составляет ключ к обладанию всем пространством Черных гор между Гойтой и Мартаном». Готовясь к штурму хребта Черных гор, Евдокимов направил часть кавалерии и милиции под командованием подполковника Белика к р. Мартану, чтобы «замартановские» чеченцы не могли ударить в тыл российских войск. «Стройно, неотразимо двинулись молодецкие войска наши в атаку, — писал позже Евдокимов в докладе военному министру Сухозанету о захвате аула Чижнагой. – Толпы неприятеля выскочили из аулов и вся окрестность огласилась боевым громом. Чеченцы, захваченные в последних своих убежищах, в недоступность коих они давно привыкли верить, дрались как исступленные: выбываемые из аулов, они не отступали, но бросались в шашки на ряды солдат и умирали на штыках их. Безостановочно войска двигались к хребту гор, прорезывая сплошную массу населения и сокрушая перед собою все препятствия» . В этом бою обе стороны понесли значительные потери. Были убиты 27 солдат и 1 офицер. С горской стороны большие потери были среди мирного населения. «…Солдаты и казаки захватили много оружия, хлеба, сена, разного имущества и рогатого скота». «Об этом деле и до сих пор сохранились воспоминания между старослужилыми кавказцами. Горцы дрались отчаянно, защищали каждую саклю своего аула группами и в одиночку и причинили нам потерю чувствительную – хотя, конечно, отстоять своего гнезда не могли» .
Заняв аул Чижнагой, Евдокимов построил редут, образовав здесь временный лагерь и принялся методично уничтожать окрестные аулы. 21 октября были сожжены аулы Сулейман, Габриэли, Ансар, Обрук, Шавдон-хой и Гойчу, 22 октября – аулы Дишни, Адиль-Гирей, Агишпатой, Пшехой, Чижнагой, Дзумсой, Темир-Булат, Мурдал, Чингрой, Яндыр-Бейбулат, Бойсу, Чады.
Закончив уничтожение аулов на пространстве между Гойтой и Мартаном, изгнав отсюда население (оставшиеся в живых жители рассеялись по лесам и горам), Евдокимов решил «истребить население» по Черным горам вплоть до крепости Воздвиженской.
Шамиль пытался остановить истребление чеченских аулов и населения на Черных горах. К тому же он прекрасно понимал, что теряет свой последний оплот в Малой Чечне. Он собрал значительные силы: отряды своего сына Джемаль-эд-Дина, наибов Батоки Шатовского, Хамзата Чеберлоевского, Саабдуллы. Но Шамиль при этом допустил одну ошибку – он разделил свои силы на две части. Одна была расположена в Гойтинском ущелье, вторая – на реке Энгелик. 27 октября Евдокимов решил одновременно, двумя колоннами, ударить по обеим отрядам имама, чтобы лишить их возможности помочь друг другу. «Колонна генерал-майора Мищенко выступила полу-часом раньше колонны генерал-майора Кемферта, разогнала толпу горцев, стоявшую на р. Гойте и притянула к себе ту, которая занимала Энгеликские аулы. Неприятель засел в балках против левого фланга ген.-м. Мищенко, открыв совершенно Энгелик, и занял аул Туркой. Ген.-м Кемферт занял аулы Варандой, Кажо, Пометой, Шаухал и Беной почти беспрепятственно. Когда совершилось занятие этих аулов, тогда только неприятель заметил, что он имеет дело не с одними войсками ген.-м. Мищенко и что ген.-м. Кемферт обошел его с правого фланга. Быстро бросился тогда неприятель из Туркоя вправо, но было уже поздно. Позиция ген.-м. Кемферта вдавилась так далеко в горы, что неприятелю не было возможности выйти из-под перекрестного огня. Потеря его огромная. Между тем, ген.-м. Мищенко занял Туркой и все аулы занятые обеими колоннами, были зажжены» . Завершив истребление малочеченских аулов, расположенных в предгорьях и на самих Черных горах, Евдокимов 28 октября вернулся в базовый лагерь в Бердыкеле. В отличие от прежних лет, отряд его при возвращении почти не подвергался нападениям. Было очевидно, что боевой дух горцев уже сломлен и воля их к продолжению вооруженного сопротивления российской власти все больше падает. Правда, 29 октября «сильная партия» горцев попыталась отогнать скот у покорных жителей селения Большой Чечень, но была разбита «летучим отрядом» казаков и чеченских милиционеров.
В начале ноября 1857 г. Евдокимов двинулся на Джалку: он получил известие, что местные чеченцы хотят «принести окончательную покорность». Подобные стремления горцев Шамиль всегда пресекал очень жестко. И на этот раз он стремительно кинулся на Джалку с отрядом дагестанцев, надеясь остановить Евдокимова и не допустить перехода джалкинцев на сторону России. «…Но местные жители ни содействовать ему, ни драться с нами не хотели». Собственных же сил имама было мало: он не мог одновременно карать чеченцев и драться с наступающим российским отрядом. После незначительных перестрелок с русским отрядом Шамиль отступил. Чеченцы-джалкинцы «толпами выходили из своих аулов и были выселяемы в российские пределы» .
В декабре 1857 г. Евдокимов, практически не встречая сопротивления со стороны горцев, продолжает ранее начатое уничтожение аулов Большой Чечни между реками Джалка, Гумс и Аргун. В течение декабря все непокорные аулы в этом районе были уничтожены российскими войсками, «чтобы отнять у чеченцев самую мысль о возможности оставаться на месте прежнего жительства». Около двух тысяч дворов, «т.е. все непокорное население Большой Чеченской плоскости», было переселено в жуткую зимнюю стужу на подконтрольные российским войскам территории. Очевидец этих событий, А.Л. Зиссерман отмечал, что «морозы тогда стояли сильные: доходило до 17 градусов, снегу выпало тоже порядочно» . Можно себе только представить, какие лишения должны были переносить большечеченские жители, у которых к тому же было уничтожено или отнято все их имущество, включая домашний скот. «Большая Чеченская плоскость покорена, — докладывал Евдокимов в Петербург; — ни одной сакли на ней не осталось. Немногие десятки упорных, успевших уйти от рук наших, вынуждены перейти в горы. Так кончилась ожесточенная война на Чеченской плоскости, продолжавшаяся 18 лет и стоившая нам столько крови» . При этом Евдокимов, конечно же, не счел нужным хотя бы вскользь упомянуть о том, скольких же человеческих жизней и страданий стоили эти «18 лет» чеченской стороне, и в первую очередь, мирному чеченскому населению.
Военная кампания в Чечне, начатая Евдокимовым 19 октября и продолжавшаяся до середины декабря 1857 г., имела «результатом покорение главнейшей части нагорья Малой Чечни, Ауховского общества и всей плоскости Большой Чечни».
1 ноября российские войска несколькими колоннами направляются в Большую Чечню. Шамиль собирает свои силы, чтобы дать им отпор на Мичике. Однако Евдокимов, в совершенстве овладевший тактикой обманных движений (как это в 40-е годы Х1Х в. делал сам Шамиль), внезапно меняет направление движения и 6 ноября по долине Ярык-Су, через Гойтемировские ворота вторгается в Аух. Он занимает Кишень-Аух и начинает рубку леса в разных направлениях, готовясь построить военное укрепление у этого селения. «Шамиль, не поспев на защиту Ауха и считая эту часть Чечни окончательно для него потерянною, велит своим мюридам жечь ауховские аулы и истреблять в них запасы, чтобы понудить население уходить в глубь гор. Но значительная часть ауховцев предпочла покориться нам и выселиться на равнину» .
К началу декабря постройка Кишень-Аухского укрепления была закончена. Евдокимов оставил в нем гарнизон из 3 батальонов пехоты и несколько орудий. С остальным отрядом генерал направился в Большую Чечню, где всю первую половину декабря занимался рубкой леса. Объединенный чеченско-дагестанский отряд пытался преградить путь Евдокимову и отбросить русские войска, но был сам разбит.
К концу 1857 г. плоскость Большой Чечни была вынуждена изъявить покорность. В конце декабря к Евдокимову «явились депутаты от всего народонаселения долины Хулхулау с предложением принести покорность и переселиться в наши пределы» . Значительная часть населения, еще подвластного имаму, начала сознавать неизбежность подчинения русской власти. «Только боязнь жестокого со стороны Шамиля возмездия за измену удерживала еще чеченцев от поголовного изъявления покорности. Но там, где близость наших войск позволяла чеченцам безнаказанно ускользнуть из-под надзора шамилевых мюридов, целые аулы, сотни семейств с имуществом и скотом выбегали из лесных или горных трущоб с изъявлением покорности русскому падишаху» .
В результате действий российских войск в 1857 г. имамат оказался целиком лишенным чеченской равнины, соответственно – и продовольственной базы, и был заперт в горах.
Р.А. Фадеев так описывал итоги 1857 г.: «Генералу Евдокимову предстояло в течение зимы сделать первый шаг в горы – занятием Аргунского ущелья; но этот поход можно было совершить только при том условии, чтобы в тылу наступающих войск не оставалось неприятеля. Вторжению в горы необходимо должно было предшествовать совершенное покорение плоскости. В октябре 1857 года генерал Евдокимов внезапно поднялся по р. Гойте в лесные предгорья, где жило население Малой Чечни, сбитое с плоскости еще экспедициями генерала Фрейтага. После кровопролитного, хотя короткого дела горцы были разогнаны по лесам и жилищам их истреблены на всем пространстве между Гойтою и Аргуном. Очистив от неприятеля правую сторону предположенной операционной линии, генерал Евдокимов перешел в Большую Чечню и направился к Мичику, показывая вид, что все наши силы сосредоточиваются против Мичиковского общества. Скопища Шамиля стеклись для защиты этого наибства. Утвердив их в уверенности, что мы идем на Мичик, генерал Евдокимов быстро перешел Качкалыковский хребет, соединился с Кумыкским отрядом и вторгнулся в Аух, куда доступы были раскрыты еще с прошлого года. Эта страна была занята во всю глубину, прежде чем горское скопище, стоявшее на Мичике, узнало о цели нашего движения. Горцам пришлось не защищать свою землю, но сбивать нас с твердо занятых позиций, что было им не под силу. Чеченский отряд спокойно прорубил просеку сквозь ауховские леса и заложил в глубине их укрепление Кишень-Аух. Окончив это предприятие, генерал Евдокимов снова перешел в большую Чечню, постоянно разъединяя своим движением чеченское население, жившее к северу от большой подгорной просеки, и шамилевские скопища, которые он оттеснил в лесные горы, к югу. Став в этом положении, он потребовал покорности от жителей большой Чечни. Страна их, раскрытая просеками еще с прошлого года, была доступна во всех направлениях; между ними и мюридами стояло русское войско. Измученное 17-летнею войною, всегда холодное к делу исправительного тариката, население большой Чечни покорилось и было переселено на левый берег Аргуна» .
Согласно плану действий на 1858 год, в Чечне предполагалось «овладеть уступами Черных гор, чтобы освободить и все остатки чеченского населения из власти Шамиля, к чему они очевидно и сами стремились, ясно видя безнадежность его положения; утвердиться за лесной полосой хребта и овладеть одним из ущелий Черных гор; связать Аух с Салатавией хорошими сообщениями; в Малой Чечне упразднить мелкие укрепления, устроив одно центральное, и провести дороги вверх по Фортанге до аула Мужич. …На нижней Сунже, в Умахан-юрте, поселить большую казачью станицу» . Но главное место в действиях в Чечне Барятинский отводил занятию Аргунского ущелья.
3.3. Захват Аргунского ущелья.
К началу 1858 г. чеченская равнина почти вся была уже покорена. Российские войска готовились перенести военные действия в горы. Барятинский считал, что теперь основная задача в Чечне – захват Аргунского ущелья. И он торопит Евдокимова с выполнением этой задачи. Предполагалось, что штурм Аргунского ущелья начнется до середины января 1858 г. Однако подготовительные работы к походу не были завершены и Евдокимов к 15 января еще не начал поход. 19 января Барятинский, «в нервном волнении», пишет Евдокимову: «Его сиятельство с крайним нетерпением ожидает первого от Вас курьера с донесением об успехе предпринятого Вами движения. В настоящую минуту, вероятно, существенное дело уже решено. Дай Бог, чтобы оно совершилось успешно и сколь можно с меньшею потерей. Но Вам остается еще труднейшее дело – утвердиться в занятом крае и дать ему то значение, которое может изменить совершенно наше положение в целом крае. При всех трудах и заботах, которые Ваше Превосходительство теперь выносите, Вы имеете утешение – надеяться на великие результаты Ваших предприятий» .
Готовясь к походу в Аргунское ущелье, Евдокимов собрал в трех пунктах: Грозной, Бердыкеле и Воздвиженской отряд из 19 батальонов пехоты, 4 эскадронов драгун, 15 сотен казаков при 28 орудиях. Шамиль решил, что российские войска собираются вторгнуться в Большую Чечню и сосредоточил свои силы у селения Автуры. Охрана Аргунского ущелья (куда вторжение русских войск, по мнению Шамиля, не ожидалось и было маловероятно) была поручена местному населению под руководством наиба Батоки.
Аргунское ущелье представляло собой созданную природой естественную крепость, которая, при упорном сопротивлении ее защитников, могла бы долго обороняться. Вот как описывал ее в своем докладе в Петербург от 18 января 1858 г. генерал Евдокимов: «Аргунское ущелье образуется двумя крутыми, покрытыми дремучим лесом возвышенностями, между которыми проложил себе дорогу Аргун, текущий на протяжении почти двух верст в глубокой трещине, скалистые берега которой представляют отвесные стены, вышиной от 10-ти до 15-ти саж. Единственная аробная дорога, ведущая чрез ущелье, идет от Воздвиженского вверх по левому берегу Аргуна и в самой теснине лепится по краю обрыва; под пистолетным выстрелом с правого берега реки, в самом узком месте ущелья дорога пресекается глубоким оврагом. Эта малодоступная местность была усилена работами, ибо еще с осени между горцами носился темный слух о намерении нашем овладеть Аргунским ущельем; вдоль всего правого берега теснины, по краю обрыва, был устроен завал, из которого дорога могла быть обстреливаема пистолетным огнем; перпендикулярно к нему, при выходе из ущелья, тянулся от вершины горы до обрыва другой завал, с широким и глубоким рвом впереди; дорога по левому берегу была совершенно преграждена уничтожением переправы чрез овраг; на противоположном берегу оврага дорога запиралась двумя завалами; а по крутому скату высоты левого берега расположены были один над другим три ряда завалов из толстых бревен, словом, все меры были приняты для самой отчаянной обороны» .
Захватить эту природную крепость действительно было очень сложно: «довольно было простого каменного завала и нескольких десятков хороших стрелков, чтобы не пропустить по этой дорожке целой армии» . И вполне естественно, что российское командование считало, что штурм Аргунского ущелья неизбежно принесет большие потери для российской армии. Евдокимов отмечал, что «осмотрев местность и расположение неприятеля, я убедился, …что занятие с фронта завалов, расположенных на левом берегу Аргуна, повлечет к страшным потерям» . Опасения российского командования были порождены не только природно-географическими особенностями Аргунского ущелья: оно считало, что и население его будет оказывать упорное сопротивление. «Защита Аргунского ущелья, кроме собственного значительного населения, усиливалась помощью горцев из Андии и других соседних обществ, из которых были удобные пути к Шаро-Аргуну; всему этому содействовала и близость Веденя, отделенного от Аргуна лесистыми кряжами гор, не представляющих для горцев особых затруднений. К этому нужно добавить, что русские войска в Аргунское ущелье дальше нескольких верст (и то мгновенными набегами) не проникали, что жители не подвергались нашему разгрому и не сближались с нами, подобно чеченцам плоскости, посредством выходцев и знакомства с их хорошим положением, что Аргунцы с 1840 года не выходили из-под ближайшего наблюдения шамилевских клевретов, превратились в безмолвных рабов его требований и гораздо больше чеченцев омусульманились. Естественно было ожидать самого упорного их сопротивления наступлению русских войск» . Как увидим дальше, российское командование совершенно неверно оценивало умонастроения жителей Аргунского ущелья и явно преувеличивало их готовность сражаться за Имамат.
Евдокимов не стал штурмовать с фронта завалы Аргунского ущелья. Он начал их методично обстреливать из пушек, направив пехоту двумя колоннами в обход. 16 января российские войска двинулись в Аргунское ущелье. Главная колонна, под командованием генерал-майора Мищенко, двигалась по левому берегу Аргуна. По правому берегу, по глубокому снегу, по бездорожью, шла колонна генерал-майора Кемпферта. При входе в ущелье горцами был устроен завал, который при соответствующей защите трудно было захватить. Однако горцы настолько были уверены в том, что российские войска зимой, по глубокому снегу, здесь не появятся, что особо этот завал и не охраняли. Здесь находился лишь небольшой караул. «Застигнутые внезапно, оторопелые защитники завала покинули свою крепкую позицию; вход в страшное ущелье занят почти без потерь (всего 1 убитый и 6 раненых нижних чинов)» .
С начала вступления российских войск в Аргунское ущелье обнаружилось, что ополченцы Шамиля не имеют особого желания оборонять защищаемые рубежи. Об их стойкости и упорстве не приходилось и говорить. После первого дня боев у входа в ущелье Евдокимов с удивлением отмечал: «Несмотря…на невозможность преследования, горцы, под влиянием какого-то панического страха, отступили с такою поспешностью, что оставили в наших руках несколько тел…» .
Дело, конечно же, обстояло не в трусости горцев. Чеченцы безмерно устали от многолетней войны и не видели смысла в продолжении борьбы, поражение в которой с каждым днем становилось все более очевидной. Бремя долгой войны стало неимоверно разорительным для простых горцев, постепенно подтачивало их способность (и желание) к активным военным действиям. К тому же они прекрасно понимали, что без поставок хлеба с равнины в Аргунском ущелье начнется голод.
Итак, в начале 1858 г. «занято было почти без потерь Аргунское ущелье, в котором пролито в прошлые времена столько Русской крови». 17 января без единого выстрела был занят аул Дачу-Барзой, «весьма крепкий по своему положению». «В представлении всех наших военных начальств, до князя Барятинского и генерала Евдокимова, овладение течением Аргуна, хотя и сознавалось предприятием чрезвычайно важным, но почти эфемерным. И вот это ущелье, эта грозная недоступная твердыня была занята, с потерею 1 убитого, 1 офицера и 6 нижних чинов раненых» .
Российские войска приступили к рубке леса в двух направлениях: к крепости Воздвиженская и вверх по Чанты-Аргуну. Одновременно Евдокимов начал строить военное укрепление у Дачу-Барзоя, получившее название Аргунского. Он преследовал при этом несколько целей: держать под контролем вход в Аргунское ущелье и закрепиться в этом стратегически важном месте. Через реку Аргун начато было и строительство моста. Придавая исключительно важное значение Аргунскому ущелью, Евдокимов решил прочно закрепиться у его входа. Сообщение Евдокимова о занятии входа в Аргунское ущелье Барятинский воспринял как личный подарок. «Вы меня сколько обрадовали, столько же и удивили, почтеннейший и любезнейший Николай Иванович, — писал он Евдокимову.- Обрадовали занятием Аргунского ущелья, потому что всем и каждому на Кавказе известно, какое с этим словом связано прошедшее и будущее. Удивили – неимоверно малою потерей людей. Попытки проникнуть туда до сих пор были все неудачны и кровопролитны. Душевно Вас благодарю и вместе с тем отправляю сегодня же курьера к Государю императору со всеподданнейшей просьбой оценить Ваш подвиг» .
«Обе стороны устья Аргунской теснины были очищены от неприятеля, тыл наш обезопасен, можно было наконец вступить в горы, — отмечал Р.А. Фадеев. — В январе 1858 г. генерал Евдокимов подступил к Аргунским воротам, где неприятель сосредоточил свои силы в крепких завалах. Бой мог быть чрезвычайно кровопролитным; но искусное обходное движение предало нам горские укрепления без потери. Овладев долиною, образуемою за Аргунскими воротами слиянием двух рек этого имени – Чанты и Шаро – Аргуна, генерал Евдокимов заложил здесь укрепление, названное Аргунским, которое должно было служить начальным этапом в завоевании гор. Новое укрепление выросло из-под снега с необыкновенною быстротою. С первою оттепелью главный чеченский отряд мог уже идти дальше» .
Влево от Аргунского укрепления подымалась высокая горная гряда Даргин-Дук, обросшая по скатам дремучим лесом, соединяющаяся с Андийскими горами, по которым можно было пройти в тыл Ичкерии, к столице Шамиля – Ведено. Евдокимов, воспользовавшись определенным замешательством среди горцев, не знавших, куда направятся российские войска дальше, без сопротивления занял Даргин-Дук и начал рубить просеку в сторону Дарго. «Даргинская просека достигала одинаково двух целей. Если б признано было выгоднейшим обойти Ичкерию, она вела в тыл этой страны удобною дорогою; если б найдено было лучшим действовать в другом направлении, опасность, которой подвергал горцев вновь открытый путь, приковывала все-таки их внимание и силы к Даргин-Дуку, что значительно облегчало наши действия», — отмечал Р.А. Фадеев .
Однако Евдокимов не мог долго оставаться на горных высотах Даргин-Дука. Населенных пунктов здесь не было, не имело смысла строить здесь и военное укрепление. Российским войскам нужно было покорять аулы Аргунского ущелья и Евдокимов вернулся к Дачу-Барзою. Шамилевские силы сразу же заняли Даргин-Дук и стали строить завалы и укрепления на Даргинской просеке, чтобы преградить путь российским войскам, если они решатся пойти на Ведено по этой дороге.
В середине января Шамиль вновь собрал свои силы, надеясь остановить наступление Евдокимова в Аргунском ущелье. В ущелье Шаро-Аргуна были переброшены отряды дагестанцев (17 значков) под командованием Гази-Магомеда. В ущелье Чанты-Аргуна расположился Батока Шатоевский. Основные силы имама были расположены на правом берегу Шаро-Аргуна в аулах Исмаил-Юрт, Улус-Керт и Дутик. 5 февраля российские войска двумя колоннами (под командованием генерал-майоров Рудановского и Кемферта) атаковали эти селения. Сильный бой произошел у селения Улус-Керт. Однако горцы и на этот раз, «после довольно жаркой перестрелки», были вынуждены отступить. Евдокимов отмечал, что ополченцы Шамиля «не оказали нигде почти войскам нашим упорного сопротивления, весьма возможного на местности, изрытой глубокими оврагами, садами и строениями. Сын Шамиля Кази-Магома, под предводительством коего находились горцы, только за 5 дней перед сим присягавший народу умереть в Улус-Корте, не мог остановить бегущих и с немногим числом верных ему мюридов едва успел спастись сам от чеченских милиционеров, отрезавших его от партии и загнавших в лесистые балки» .
В течение всего февраля 1858 г. Чеченский отряд генерала Евдокимова занимался также строительством укрепления у селения Дачу-Барзой, прокладкой дорог и рубкой леса на правом берегу Шаро-Аргуна и обеих берегах Чанты Аргуна.
В конце февраля, оставив часть войск для завершения строительства укрепления у Дачу-Барзоя и строительства мостов на Шаро-Аргуне и Чанты-Аргуне, Евдокимов двинулся дальше по Аргунскому ущелью. При этом он преследовал несколько целей: установление российской власти в данном ущелье и открытие путей для выхода в Ичкерию (прежде всего к Ведено) со стороны гор. «Целью военных действий… по занятии Аргунского ущелья, — отмечал Евдокимов, — было открытие доступов в безлесное пространство Черных гор, дабы, получив возможность действовать в тыл неприступных с плоскости ущелий Большой Чечни, отделить впоследствии и ее от влияния горных обществ, препятствующих принесению нам покорности. Вернейшим средством для достижения этой цели было овладеть лесистыми высотами Дарген-Дука, откуда уже войска наши могут двигаться по всем направлениям, не встречая особенных препятствий» .
К концу весны 1858 г. стало очевидным, что Шамиль практически потерял Большую и Малую Чечню. Уничтожая непокорные аулы, переселяя их население на равнину, российское командование к этому времени контролировало большую часть этой территории и стало переносить свои действия в горную Чечню. «Последние надежды Шамиля отстоять Малую Чечню были связаны с вспыхнувшим в конце мая 1858 г. восстанием в Ингушетии» .
По образцу действий в Чечне российское командование решило и в Ингушетии переселить горцев из маленьких и разбросанных по горам и лесам аулов в большие селения. Этим достигались сразу две цели: освобождалась земля для строительства казачьих станиц и создавались условия для лучшего контроля за населением. Одновременно во Владикавказе был учрежден Комитет «для разбора личных и поземельных прав туземцев», который начал проводить перепись ингушей с целью, прежде всего, обложения их налогами и поборами. Н.И. Покровский же писал, что «истинные мотивы (восстания) лежат, конечно, гораздо глубже, а то, о чем гласят официальные документы, — не более чем повод. Настоящие причины восстания коренятся в экспроприации назранских земель для поселения казачьих станиц. Эти поселения разрезали Ингушетию на две совершенно обособленные части, нагорную и плоскостную» . Все это вызвало возмущение по всей Ингушетии. Первыми выступили назрановцы: 25 мая они направили делегацию к коменданту Назрановской крепости полковнику Зотову, требуя отменить переселение ингушей из малых аулов и прекратить их перепись. Зотов, в присущей царскому командованию манере, не стал даже разбираться в жалобах возмущенных ингушей, не захотел вступить с ними ни в какие переговоры. По его приказу четверо из ингушских посланников были задержаны, как «главные виновники», остальных отослали с категорическим приказом разойтись всем собравшимся у крепости Назрань.
К восставшим назрановцам присоединились жители окрестных аулов, вайнахские общества карабулаков и галашевцев. Восставшие послали за помощью к Шамилю («назрановцы, ранее враждебные имаму, сделали теперь попытку связаться с Шамилем» ) и одновременно атаковали крепость Назрань. Встреченные плотным артиллерийским и ружейным огнем, плохо вооруженные повстанцы были отбиты с большими потерями.
Получив сообщение о восстании в Ингушетии, Шамиль срочно начал собирать силы для помощи повстанцам. Он решил воспользоваться назрановским восстанием, чтобы вновь поднять жителей Малой Чечни, всей Ингушетии и восстановить свою власть в западной части Имамата. К началу июня 1858 г. Шамиль собрал 8 тысяч ополченцев и двинулся с ними в Малую Чечню. Однако Евдокимов, получив известия о возмущении в Ингушетии, верно угадал, что Шамиль обязательно попытается помочь восставшим. Чрезвычайно обеспокоенное восстанием в Назрановском обществе в начале лета 1858 г. и опасаясь, что оно может перекинуться в только что покоренную Малую Чечню, российское командование предприняло срочные меры. Евдокимов снял часть войск с Аргунского ущелья и направил их к границам Галашевского и Назрановского обществ. Назрановское общество буквально было окружено российскими войсками (6 батальонов и 14 рот пехоты, 2 дивизиона драгун, 16 сотен казаков и 22 орудия). Эти войска заняли стратегически важные пункты. Отряд подполковника Белика был расположен у Урус-Мартана, отряд полковника Алтухова – у станицы Ассиновской, отряд полковника Кауфмана – на хребте Сейвендук, разделявшем ущелье Ассы от верховьев Сунжи, отряд полковника Бажанова – в Тарской долине, летучий кавалерийский отряд полковника Шостака – на р. Камбилеевка и резервный отряд – у крепости Владикавказ. Каждый отряд насчитывал по несколько пехотных батальонов и казачьих сотен, усиленных артиллерией. «Таким образом, расположение российских отрядов вполне прикрывало Малую Чечню, Сунженскую линию и Владикавказ, а вместе с тем отрезывало от Шамиля все Назрановское население» . Следует отметить, что к рассматриваемому времени – к 1857 году- большая часть Чечни буквально была прорезана системой дорог и просек и российские войска быстро и оперативно могли быть переброшены в любой ее пункт. Евдокимов отмечал, что «все войска, занимавшие Чечню, были расположены таким образом, что могли сосредоточиться на всяком пункте этого пространства в самое короткое время» .
Шамиль, «собрав поголовно ополчение в самых отдаленных обществах Лезгинских и Дагестана», появился на р. Гойта, надеясь поднять на восстание жителей Малой Чечни. Однако, «к удивлению своему, не встретил сочувствия» у малочеченцев. Понесшие огромные потери в людях в результате походов царских войск в 30-50-е годы Х1Х в., ослабленные голодом (из-за регулярного уничтожения урожая и скота российскими войсками), жители Малой Чечни были уже не в состоянии продолжать вооруженную борьбу с Россией. Если в 1830-1840-е годы у них и были какие-то надежды на победу в освободительной борьбе, то теперь они уже исчезли. В результате Шамиль летом 1858 г. не нашел поддержки у малочеченцев.
Имам направился к аулу Ачхой, надеясь превратить его в свой опорный пункт, откуда он собирался действовать в направлении Галашевского и Назрановского обществ. 9 июня российские войска атаковали здесь силы имама. «Дивизион Нижегородского и дивизион Северского драгунских полков, а также и казаки с 2-мя конными орудиями атаковали неприятеля, который, в свою очередь, двинулся на них и, пользуясь многочисленностью своею, стал огибать фланги кавалерии. Часто повторенные атаки драгун совершенно рассеяли толпы горцев, а подоспевшая пехота с артиллериею ружейным и артиллерийским огнем содействовали кавалерийским атакам и обратили горцев в бегство. Поле было покрыто трупами людей и лошадей…» .
Отступив из- под Ачхоя, Шамиль направился в Галашевское общество.
10 июня его войска, форсировав реку Фортангу, вступили в Галашевское общество и заняли аулы Алкун и Мужичи. Выйдя 13 июня к верховьям Сунжи, силы имама попытались через Аки-Юртовское ущелье пробиться на плоскость для соединения с восставшими ингушами, но вновь потерпели неудачу. Видя ожесточенные попытки Шамиля прорваться на ингушскую равнину, российское командование направило на помощь Евдокимову дополнительную помощь из Владикавказа: батальон пехоты, 8 сотен казаков, осетинскую милицию и 2 орудия . Под ударами превосходящих сил противника, очутившись под угрозой окружения, Шамиль был вынужден отступить в верховья Аргуна, где разворачивались бои с наступающими войсками Евдокимова.
Р.А. Фадеев, анализируя события в Ингушетии в мае-июне 1858 г., подчеркивал: «…Старый имам, стесненный, как ему еще никогда не доводилось, видя невозможность удержать наши стремления, старался возобновить средство, столько раз ему удававшееся прежде, — разжечь народное восстание в нашем тылу. Мюридистская пропаганда работала среди мирного населения, как в сороковых годах; но на стороне горцев уже не было увлечения удачи, и самые жаркие приверженцы исправительного тариката не смели начать восстания. В это время приказано было Назрановскому обществу, живущему под Владикавказом и давно мирному, но беспокойному и хищническому, селиться большими аулами по примеру чеченцев, вследствие доказанной невозможности управлять горским населением, рассыпанным мелкими хуторами. Поджигаемые агентами Шамиля, назрановцы возмутились. Радостный крик отвечал их восстанию во всех горах; до тех пор довольно бывало искры для произведения пожара. Шамиль, готовый заранее, устремился к Назрану через Малую Чечню, надеясь, что и это племя, только что покоренное, увлечется примером соседей. Но с нашей стороны также были приняты меры заблаговременно. Колонны, тесною сетью окружавшее подгорье, мгновенно стянулись к пункту, где Шамиль вышел на равнину, и отбросили его назад. В то же время Назран был усмирен оружием. Движения, вынужденные этим происшествием, не замедлили ни одним днем предположенной экспедиции (имеется в виду экспедиция Евдокимова в глубь Аргунского ущелья. – Г.Ш., Т.Р.)» .
Р.А. Фадеев, один из наиболее ярких и талантливых представителей так называемой «официально-охранительной историографии» Х1Х века, попытался свести Назрановское восстание к мюридистской пропаганде. Однако император Александр 11 верно разобрался в причинах этого восстания и возможных последствиях непродуманных действий кавказского командования. В письме к А.И. Барятинскому от 7 июля 1858 г. он отмечал: «Я обращаю Ваше внимание на дело назрановцев, я рассматриваю его как предупреждение в связи с идеей колонизации горцев. Этот пример доказывает нам, что они легко не поддадутся, и теперь прежде, чем мы что-либо решим, нужно, чтобы Вы хорошо подумали. Последствия могут быть весьма пагубными!» .
Закончив строительство Аргунского укрепления, Евдокимов решил продолжить наступление вверх по Аргунскому ущелью. Задача эта была чрезвычайно сложной. «Чеченскому отряду предстояло победить местность самую неприступную, может быть, на всем Кавказе. Выше по Аргуну лежит богатая Шатоевская долина, занятие которой наполовину решало дело; но она была за хребтом и к ней вела только одна тропинка, по правому обрыву глухой теснины, прорытой Аргуном в высочайших горах. Один завал мог остановить здесь целую армию. Кругом и горы, и ущелье одеты дремучим лесом, без следа и дороги» .
Шамиль полагал, что отряд Евдокимова через Даргин-Дук собирается напасть на его столицу Ведено (пытаясь убедить имама в этом, российское командование в мае-июне 1858 г. предпринимало несколько «демонстраций» в направлении Даргин-Дука) и поэтому держал крупные силы на вершине этого хребта. Ущелье же Чанты-Аргуна охраняло лишь несколько сот горцев, правда, способных в этой узкой теснине надолго (до подхода помощи) задержать русские войска. Однако Евдокимов вновь сумел предпринять неожиданный маневр. В ночь на 4 июля русский отряд скрытно перешел на левый берег Аргуна по мосту, построенному в глубоком «корыте» реки и с рассветом устремился к Шатоевской долине, без дороги, перейдя через лесной хребет Мескен-Дук. «Движение Чеченского отряда было основано только на тайне и расчете времени, необходимого горцам, для того, чтобы перейти Аргун и взобраться на высокий хребет; потому что встреча значительного числом неприятеля в Мескендукском лесу была бы для нас поражением, — отмечал Р.А. Фадеев. – Расчет был сделан верно. Дрались только несколько местных жителей, и голова отряда уже вышла на Варандинскую поляну, когда против нее показалась первая запыхавшаяся толпа горцев. Мюриды должны были без боя воротиться в ущелье» .
Выйдя к Варандинской поляне, Евдокимов начал рубить просеку (строить дорогу) через Мескендукский лес, чтобы иметь безопасное сообщение с Аргунским укреплением (иначе ему угрожала опасность быть отрезанным в горах). Рубка леса продолжалась около месяца.
Шамиль мог собрать все свои силы и бросить их против русского отряда. И в этом случае у имама были определенные шансы на успех: Евдокимов, отрезанный в горах, был бы лишен возможности получить помощь или отступить на равнину. Чтобы не допустить этого, Барятинский приказал начать наступление в Дагестане, с целью отвлечь силы Шамиля от Шатойского направления. Дагестанский отряд под командованием барона Врангеля, действовавший на Мичике, двинулся на Андию. Лезгинский отряд генерала Вревского начал наступление на Капучинское общество. Третья колонна российских войск из Дагестана начала наступление навстречу генералу Евдокимову.
Евдокимов решил воспользоваться ослаблением сил Шамиля в Аргунском ущелье и 8 июля 1858 г.напал на сильный отряд горцев, расположенный на позициях у Варандоя. Здесь произошел довольно ожесточенный бой и русский отряд едва не был разбит. В самом начале наступления российских войск «мгновенно загремела ожесточенная пальба, в особенности в авангарде, где артиллеристы едва успевали заряжать орудия. В десять часов утра горцы усилились подошедшими к ним подкреплениями и намеревались броситься в шашки, но орудия и стрелки их не допустили. Спустя некоторое время, они с полною решимостью повторили атаку, но стрелки встретили их штыками, а артиллерия картечью – почти в упор. Затем горцы попробовали еще раз осилить стрелков, но они снова приняли их в штыки и отбросили в глубину леса.
С самого начала зимней экспедиции в Аргунском ущелье, горцы еще ни разу не дрались с таким ожесточением» . В конечном итоге, благодаря артиллерии, русские войска одержали победу и горцы были вынуждены отступить. 30 июля, «после сильного артиллерийского боя», был занят и Шатой.
Относительное легкое (и без больших потерь) занятие русскими войсками Аргунского ущелья объяснялось не только успешными действиями Евдокимова или только его военными талантами. Главная причина была в другом: жители этого ущелья в 1858 г. уже не хотели продолжать вооруженную борьбу с Россией. Следует отметить, что в горном Шатоевском обществе всегда сильны были антишамилевские настроения. История вступления русских войск в Шатой ярко свидетельствует о том, сколько ненависти к своему наибу Гамзат-Хаджи накопилось в чеченской крестьянской массе.
15 августа к Чеченскому отряду прибыл изменивший Шамилю чеченский наиб Дуба с сообщением, что чантинцы хотят принести покорность, но просят помочь им против Шамиля . К чантинцам был послан полковник Бажанов. «Взобравшись на гору Тулой-Лам, полковник Бажанов сделал два пушечных выстрела, послуживших сигналом к восстанию чантинцев. Они толпами устремились на крепкий замок, где жил наиб Гамзат-Хаджи, взяли его силой, истребили мюридов и родственников наиба, захватили его пушку и значок. Гамзат один только успел убежать» . Начавшееся в Шатое «восстание быстро разлилось до пределов Грузии. Жители устремились с ожесточением на всех и на все, что олицетворяло в их глазах мюридизм… Во всех обществах, которые могли рассчитывать на поддержку с нашей стороны, народ стал резать без разбора начальников, поставленных от Шамиля, кадиев и мулл, присланных из Тавлии, составляющих большинство мусульманской иерархии у горных чеченцев, и вообще людей тавлинского происхождения, находящихся в их стране» .
Восстание против наиба Шамиля произойдет позже и в Чеберлое. В августе-сентябре покорность изъявляют общества Мулкой, Дышни, Дзумсой, Терло и Хильдехарой. Аргунское ущелье переходит в руки российского командования. Для закрепления в верхнем течении Аргуна в Итум-кале возводится укрепление Евдокимовское. Р.А. Фадеев так описывал события 1858 г. в Аргунском ущелье: « …Все нагорное чеченское население, общество за обществом, восстало против мюридизма. Предупреждая движение наших колонн, жители Аргунского края стали везде изгонять и резать своих наибов, духовных и всех дагестанцев, кто бы они ни были. Чеченские племена одни за другими присылали к генералу Евдокимову депутатов с изъявлением покорности. Это движение распространилось далеко; даже на такие племена, которые мы не могли поддержать за отдаленностью, и которым, поэтому, должны были сами советовать, чтоб они подождали более благоприятного времени. Чеченцы мстили мюридизму за восемнадцатилетний гнет, давивший их своевольную личность, и со свойственной им пылкостью искренно протягивали нам руку. Из всего чеченского народонаселения у Шамиля осталась только Ичкерия, которою он управлял лично, и получеченское, полутавлинское общество Чеберлой. Но он не мог уже сомневаться, что и эти племена, при первом появлении русских, последуют общему движению. …В конце октября 1858 г. обширное пространство гор от Военно-Грузинской дороги до Шаро-Аргуна признавало русскую власть. Для свободного движения войск вдоль Чанты-Аргунской долины была разработана удобная дорога, прикрытая тремя укреплениями; в Шатое водворена штаб-квартира Навагинского пехотного полка. Оставалось только раскрыть вновь приобретенный край продольными путями и привести в порядок мелкие разбойничьи общества, населявшие его западную оконечность» .
3.4. Штурм Ведено. Завершение покорения Чечни.
В соответствии с уже сложившейся традицией, план действий российских войск на 1859 год был составлен в начале лета 1858 г. и представлен в Петербург в августе. План носил самый общий характер и в нем были обозначены лишь общие задачи. Относительно Левого фланга Кавказской линии в нем ставилась весьма скромная задача: в зимнее время произвести «рекогносцировку» в нагорной части Большой Чечни и проложить просеки через хребет Черных гор к открытым местам, лежащим у подошвы Андийского хребта. Предполагалось, «в случае надобности», построить временное укрепление в предгорьях Черных гор или в одном из их ущелий. На лето же 1859 г. намечалась «рекогносцировка» безлесного нагорного пространства между Черными горами и Андийским хребтом, чтобы определить пункты, которые необходимо будет занять для закрепления по другую сторону этих гор. Войска Прикаспийского края должны были своими наступательными действиями от Буртуная отвлекать силы имама, чтобы облегчить намеченные действия отряда Евдокимова. Этот план наглядно показывает, что кавказское командование не рассчитывало на скорый разгром Шамиля. В представлении русских военачальников требовалось еще немало времени для полного подавления народно-освободительного движения горцев Северо-Восточного Кавказа. Этот тезис подчеркивали и многие историки Х1Х века.
План этот, намеренно составленный Евдокимовым и бароном Врангелем в самых общих чертах, оставлял свободу действий российскому командованию в Чечне в соответствии с меняющейся обстановкой. Как отмечал Д.А. Милютин, «после уже отправления этого плана в Петербург совершился полный оборот в положении дел: занятие нами всей котловины обоих Аргунов, добровольное принесение нам покорности ее населением, которое само прогнало наибов шамилевых с их мюридами, получаемые из гор сведения о явных признаках упадка авторитета имама, — все это открыло перед нами новый горизонт, расширило наши планы и укрепило наши надежды» .
В исторической литературе Х1Х-ХХ1 вв. разгром имамата целиком приписывается военно-административному таланту князя А.И. Барятинского.
Однако это не совсем так. Безусловно, Барятинский был талантливым военачальником и администратором. Однако уже с 1853 г. он находился в Тифлисе (сперва в должности начальника штаба Кавказской армии, а с 1856 г. – наместника Кавказа) и на Северном Кавказе бывал редко. Планы военных действий в Чечне с 1857 г. составлялись и осуществлялись генералом Евдокимовым. И план окончательного разгрома Шамиля в основном также был разработан (как это будет видно ниже) этим генералом.
В августе 1858 г. Барятинский предложил Евдокимову изложить подробно свои соображения относительно дальнейших военных действий на Северо-Восточном Кавказе. 28 сентября командующий Левым флангом отправил наместнику «секретное письмо» со своими предположениями. Документ довольно интересный и малоизвестный, поэтому приводим его полностью: «Ваше Сиятельство, выслушивая доклад посланного мною с последним донесением о действиях войск на Левом крыле капитана Фадеева, изволили выразить желание знать мысли мои о продолжении войны в смысле покорения восточной части Кавказа.
Спешу исполнить волю Вашу в полной уверенности, что Ваше Сиятельство великодушно простите мою безграмотность или ошибку в выражениях, свойственную простому человеку.
Могущество Шамиля потрясено в самом основании. Влияние его утратило прежнюю силу, и имя Шамиля перестало быть страшным в понятиях самих горцев. Если правительство наше желало покорить когда-либо Кавказ, то лучшего момента для этой цели до сей поры не было, да едва ли и будет в скором времени, если мы не воспользуемся настоящим. Но для этого необходимы средства сильные с единством власти: три главные отдела, обнимающие теперь Восточный Кавказ, должны составить на время военных действий один и исполнять одну волю. Личное присутствие Ваше при войсках необходимо: одно устранит многие непредвидимые препятствия, возбудит энергию в войсках и частных начальниках, направит их силы к одной общей цели и произведет сильное влияние на умы горцев.
Ваше Сиятельство изволите знать сами, что течение Андийского Койсу составляет теперь ключ к нанесению окончательного удара мюридизму. Занятие его передаст в наше распоряжение все пространство между им, Шаро-Аргуном и Лезгинскою линиею, отнимет силу и уверенность в возможности сопротивления у племен, обитающих от Аварского Койсу до Андийского, лишит Шамиля средств собирать прежние полчища для нападения на покорные нам племена, и в уделе его должна остаться скитальческая жизнь разбойника, и то ненадолго.
Не знаю, к каким результатам приведут нас успехи предстоящих зимних действий; полагаю, однако же, что при настоящем положении дел бедное народонаселение остатка Большой Чечни и Ичкерии не может стеснять предприятий наших в горах. Мы имеем довольно конницы для охранения плоскостей — войска, которого в горах много не нужно. Поэтому, опираясь на Буртунай, мы можем, кажется, не сомневаться в успехе вторжения нашего в Андию, Технуцал и Карату. Овладев берегами Андийского Койсу на этом пространстве, дело будет уже решенным и для Аварии, хотя она и оставалась бы во власти Шамиля, это будет только временно. Я остаюсь в полном убеждении, что горцы сами облегчат нам покорение гор, как скоро увидят, что русские пришли не для набега, что они водворяются прочно и ведут войну не против народонаселения, а против власти, их же угнетающей. Нам остается упрочить влияние наше на них постройкою разной величины двух или трех крепостей в Андийской долине и проложением дорог к Буртунаю, Аргуну и Большой Чечне. Дело в главных основаниях будет кончено, и пространство между Аварским и Андийским Койсу должно будет впоследствии покориться без значительного сопротивления. Что же касается до Ичкерии, Чечни и других племен между Шаро-Аргуном и Андийским Койсу, то судьба их решится от частных действий отдельных отрядов, которые можно направить для этой цели после исполнения главной операции.
Не столько для боя, как для работ, настоит необходимость иметь значительные силы. Разработка дорог есть главное условие к достижению предполагаемой цели. Она должна идти почти вместе с достижение войск, а потому, чем больше их, тем скорее и вернее цель эта достигнется. О необходимости заготовления значительного количества дорожного и прочего инструмента, а также об опытных офицерах военных инженеров и путей сообщения указывает само дело. В одно и то же время надо строить и укрепления, и башни, и мосты, работать дороги и обеспечивать сообщения между отрядами. Итак, осмеливаюсь повторить: чем больше будет войск и средств, тем вернее и успешнее исполнится предприятие, скорее и легче упрочится положение наше в горах.
Военные действия со стороны Лезгинской линии не поведут к решительным результатам. Топографическое положение страны не допустит к тому, какие бы ни были употреблены усилия со стороны войск и предоставлены им средства. Поэтому достаточно, кажется, ограничиться в той стране небольшими отрядами регулярной пехоты, но при значительном числе милиции. Избегая действия во вред народонаселению, отряды эти могут достигнуть больших результатов по занятии главными силами долины Андийского Койсу. На этих соображениях я полагаю возможным обратить большую часть тамошних сил для экспедиции на Андийское Койсу. Туда же, кроме свободных войск Прикаспийского края, может быть обращено 3 батальона Кабардинского полка с тем, чтобы занять их место двумя от войск, действующих в Аргунском ущелье. Но здесь нужны также сильные средства: чтобы почесть положение наше вполне упроченным, надо кончить крепость в Шатоевской долине (в Хакко), надо выстроить дорогу, по крайней мере до Шатиля, построить несколько мостов и башень. Следовательно, если бы была возможность, то взамен трех батальонов Кабардинского полка полезно было бы прислать из закавказских войск, если не столько же, то, по крайне мере, два, обязав Лезгинскую линию прокладывать одним из наблюдательных ее отрядов дорогу от Шатиля к Итум-Кале.
Направляя главный удар в долину Андийского Койсу, я полагаю условием успеха величайшую тайну предприятия. В Буртунае можно незаметно подготовлять от настоящего времени до половины или конца июня запасы провианта и фуража, в то же время делать заготовление в укреплении Аргунском и в Хакко. Сосредоточение у Буртуная 7 или 6 сильных батальонов не возбудит большого опасения Шамиля, которому грознее кажутся войска со стороны Аргуна. В Кишине и во Внезапной приготовить три батальона кабардинцев; в Чир-Юрте или Евгенениевском также некоторые части пехоты и конницы, а в Шуре перевозочные средства. Взяв на 12 дней продовольствия, войска быстро двинутся через Буртунай в Андию, между тем как Шамиль будет озабочен защитою Дарген-Дука со стороны Аргуна, где нужно показывать к этому намерение. Таким образом, мы займем важнейшие пункты прежде, чем может приготовить он средства к обороне. Задние части войск последовательно станут прибывать в главный отряд, приводя с собою разные запасы, и в самом непродолжительном времени доставят возможность отделить колонну в направлении к Аргуну и восстановить сообщение с укреплениями Аргунским и Хакко. Разумеется, что с этим вместе не замедлится падение власти Шамиля и в Ичкерии, и в Чабурлоевском обществе; пример их увлечет другие, и судьба края будет решена.
Вот в главных чертах мысли мои относительно покорения Восточного Кавказа. Смею повергнуть их опытному суду Вашего Сиятельства и буду весьма счастлив, если они, хотя отчасти, заслужат Ваше одобрение. Но смею повторить, что момент для решительных предприятий настал именно теперь; не должно жалеть средств, ибо они положат конец войне, столько лет истощавшей государство и стоившей ему сотни тысяч жертв и сотни миллионов денег. Пусть оно поможет Кавказу в настоящее время и без сомнения не будем в том раскаиваться» .
Д.А. Милютин отмечал: «Таким образом, в приведенном письме заключались первые наброски плана кампании, предпринятой в 1859 г. и приведшей к самым блестящим результатам. За Евдокимовым остается великая заслуга, что он первый положительно заявил о наступившем критическом моменте для нанесения решительного удара нашему врагу, что он первый указал и самый способ нанесения этого удара: направлением сосредоточения наибольших сил с разных сторон в долину Андийского Койсу под общим предводительством самого главнокомандующего» .
Вышеприведенные соображения Евдокимова были переданы князем Барятинским начальнику штаба Кавказской армии Д.А. Милютину и легли в основу дальнейших действий Кавказской армии в 1859 г.
С целью начать действия в Ичкерии для окончательного разгрома Шамиля, Барятинский стремился использовать 1858 год для прочного укрепления в Малой Чечне и в Аргунском ущелье. Он требует от Евдокимова ускорить выселение «ненадежных» аулов и расселения их крупными селениями на контролируемой российскими властями территории, «устройства над туземным населением хорошей администрации», ускоренного проложения удобных дорог «как с равнин в горы к верховьям рек, так и вдоль хребта, от запада к востоку, с Военно-Грузинской дороги до Аргуна». Для быстрого решения этих задач на усиление войск Левого фланга были направлены осенью 1858 г. 6 батальонов из Закавказья.
Занятие российскими войсками Аргунского ущелья сильно подорвало влияние Шамиля в Чечне. Все больше и больше горцев начинало склоняться к мысли о полном прекращении сопротивления российской власти, не верило уже больше в победу Шамиля, готово было признать власть «белого царя». Однако сам имам не собирался прекращать борьбу и всеми мерами пытался остановить все ускоряющийся процесс развала Имамата. С одной стороны, он рассылал воззвания по чеченским селениям, пытаясь поднять моральный дух населения, призывал к продолжению борьбы с царскими войсками; а с другой — брал заложников от селений, в верности которых он сомневался. «Партии мюридов рыскали по аулам, чтобы не допустить их передаваться на нашу сторону. Среди горцев распускались самые нелепые толки о помощи султана, о возобновлении войны у нас с Европой и т.д.» . В июле 1858 г., пытаясь предотвратить надвигающуюся катастрофу, Шамиль созвал съезд наибов, духовных и должностных лиц. Съезд прошел в два этапа. Первый – 6 июля — в Шатое, и второй –16 июля- в Шали. На съезде имам обратился к его участникам с призывом мобилизовать все силы горцев против царских войск. Он пытался убедить собравшихся в том, что в этом случае еще можно переломить ход войны в пользу горцев. Шамиль, видимо, отчетливо сознавал, что он не пользуется в Чечне прежней популярностью и что от прежней беззаветной преданности чеченцев, основы его побед в первой половине 40-х годов, нет и следа . В своих обращениях к народу он старается теперь возбудить в нем инстинкт самосохранения – пророчит, например, горцам, что русское начальство превратит их в подобие крепостных крестьян и станет забирать в рекруты. «Они отберут у вас оружие и даже не позволят иметь ножа. Всех почетных ваших сошлют в Сибирь, и вы будете после того как мужики. Вы подождите немного и увидите, что будет после. Вы будете раскаиваться и грызть себе пальцы, но ничто вам тогда не поможет», — говорил Шамиль, выступая на съезде в Шали .
Почти все этнографы подчеркивают, что горцы чрезвычайно самолюбивы, любят лесть. Шамиль пытался использовать эти качества чеченцев. «Во всем Дагестане нет храбрее вас, чеченцы!, — заявил он на шалинском съезде. – Вы свет религии, опора мусульман. Вы были причиною восстановления исламизма после его упадка. Вы много пролили русский крови, много забрали у них имений, пленили знатных их. Сколько раз вы заставляли трепетать сердца их от страха!» .
Казалось, что имам убедил собравшихся на съезде: они заверили его в том, что будут продолжать борьбу. Но, видимо, Шамиль уже не особо верил своим наибам, которые с 1851 года стали переходить на сторону России и поэтому он заставил их дать клятву о готовности продолжать борьбу с российскими войсками. (Правда, эта клятва не помешала многим наибам вскоре перейти на российскую сторону). Секретарь Шамиля Гаджи-Али писал по этому поводу: «…Замечая, что наибы и народ хотят изменить ему и передаться русским, Шамиль приказал всем наибам, ученым, сотенным начальникам и другим почетным лицам дать клятву о том, что они не изменят ему, будут сражаться с русскими и никогда не примирятся с ними. Все поклялись, однако же, все изменили ему потом. … Когда Барятинский выступил с большим отрядом в Чечню, народ толпами с покорностью стал приходить к нему со всех сторон. Главнокомандующий ласково принимал покорных и делал им щедрые подарки, которых они от Шамиля никогда не видели. Они забыли Шамиля и данную ему присягу, прельстясь золотом и серебром, а еще более обещаниями оградить их от переносимых ими насилий и притеснений. Даже самые приближенные, доверенные его лица, наибы и самые дети (Шамиля) втайне хотели передаться русским » .
В ноябре 1858 г. Шамиль собрал большой отряд и в начале декабря появился около Майртупа. Часть своих сил под командованием нескольких наибов он направил в Аргунское ущелье, с заданием прорваться между новыми русскими укреплениями Шатоевское и Евдокимовское (последнее строилось у Итум-Кале) и захватить последнее.
Однако и этот военный план Шамиля был сорван. Как это бывало часто в последнее время, Евдокимов в самом начале узнал о готовящейся операции имама и принял предупредительные меры. Генерал усилил посты на Аргуне, а основную часть своих сил вывел из Малой Чечни и расположил их так, что мог быстро перебросить в любой пункт Большой Чечни.
Наибы имама, направленные в Аргунское ущелье, встретили сильное и хорошо организованное сопротивление русских войск и вынуждены были отступить. В этих условиях Шамиль не решился предпринять какую-нибудь крупную операцию против российских войск. Р.А. Фадеев писал по поводу этих действий Шамиля: «Покуда генерал Евдокимов находился в пределах военно-осетинского округа, Шамиль, с деятельностью, возраставшей по мере обрушившихся на него бедствий, задумал новый поход, в надежде изгнать нас из вновь завоеванного Аргунского края. Выше Шатоевского укрепления было заложено укрепление Евдокимовское, составлявшее верхний пункт нашей линии по Аргуну; далее начинаются отроги снежного хребта, преграждающие всякий путь войску в эту пору года. Между Шатоевским и Евдокимовским укреплениями Аргун течет в каменной трещине неизмеримой глубины, в которой вьется, изгибаясь по карнизам скал, единственная тропинка, сообщающая два укрепления. Шамиль расположил в предгорьях большой Чечни сильное скопище, с целью привлечь к этой стороне наши войска, а с другой партией бросился внезапно к ущелью между Шатоевским и Евдокимовским укреплениями; он надеялся захватить ущелье, разрезать наши силы, растянутые по Аргуну, и открыть себе доступ в зааргунский край, где быстрые движения были невозможны для регулярных войск в эту пору года. Оставленным в Чечне силам он приказал, при первом известии об успехе его предприятия, устремиться к этому же пункту. План Шамиля был соображен с истинно военным взглядом и мог поставить нас в затруднительное положение. Но мюриды действовали посреди чеченского населения, разорвавшего уже нравственно союз с ними. Их движения не могли оставаться для нас тайною. Шамиль встретил батальоны на пунктах, которые он надеялся захватить нечаянно, и должен был отказаться от своего смелого предприятия» .
Подготовка к штурму столицы Имамата – Ведено- шла усиленно. Уже к середине декабря 1858 г. строительство дороги от Владикавказа по Аки-Юртовской долине в верховья Ассы и дальше вдоль хребтов до верховьев Аргуна было окончено. На всем протяжении между этой долиной и Военно-Грузинской дорогой не оставалось больше ни одного непокорного общества.
Оценивая итоги действий российских войск в 1858 году, Р.А. Фадеев писал: «Главные действия зимою 1858 г. (т.е. в ноябре-декабре. – Г.Ш.. Т.Р.)…предстояли генералу Евдокимову. С занятием Аргунского края войска Левого крыла были раскинуты на слишком обширном пространстве, а между тем на них лежало исполнение самых важных предприятий. Главнокомандующий усилил Левое крыло 8 батальонами из гренадерской и 18-й пехотной дивизий. При этом подкреплении генерал Евдокимов мог разделить свои силы. Оставляя на Аргуне отряд, достаточный для прикрытия последнего завоевания и новых чеченских поселений, он сосредоточил другие войска в Галашках, на западной оконечности страны, занятой чеченским племенем, у пределов военно-осетинского округа. Галашский отряд приступил к разработке этой глухой страны, составлявшей до тех пор одну безвыходную дебрю, в которой гнездились разбойничьи деревушки и беглецы со всего левого крыла. Войска расчистили просеки; но им невозможно было настигнуть малочисленное население абреков, скрытое по самым диким местам. Для этого генерал Евдокимов послал в горы две тысячи наездников из только что покоренного населения Малой Чечни, под предводительством их наиба. Чеченцы рассыпались по лесам, истребили упорствовавших разбойников, а прочих заставили выселиться на плоскость. К концу года эта часть края была раскрыта и успокоена» .
По мнению Евдокимова, к концу декабря 1858 г. российские войска были готовы к штурму Ведено. Они должны были нанести главный удар по ущелью р. Басс. К 20 декабря войска главного отряда были собраны у Воздвиженской, Бердыкеля и у Аргунского укрепления. Отряд полковника Святополк-Мирского был направлен из Ауха на Мичик, чтобы связать силы Шамиля, расположенные у Майртупа. В 20-х числах декабря Святополк-Мирский занимался рубкой леса по течению рек Гумс и Мичик. Работы проводились при постоянных перестрелках с горцами. 28 и 31 декабря между горцами и российским отрядом произошли серьезные столкновения. 1 января 1859 г. Святополк-Мирский направился на соединение с Чеченским отрядом. «Неприятель стягивался сперва в Майртуп, а потом к левой стороне Гельдыгенской просеки, откуда он открыл огонь из орудий, желая помешать переправе через Гельдыгенскую канаву, находящуюся посреди просеки. Отважные действия кавалерии и искусная стрельба взвода конно-казачьей батареи… заставили горцев в весьма скором времени удалиться» .
21 декабря российские войска начали наступление на Ичкерию: генерал Кемпферт (6 батальонов пехоты, 2 эскадрона драгун, 11 сотен казаков, три сотни милиции и 18 орудий) – направился из-под Бердыкеля; полковник Чертков (6 батальонов пехоты, 4 сотни казаков и 10 орудий) – от Воздвиженской двинулся к Шали, полковник Баженов (4 ½ батальона пехоты, 6 горных орудия и милиция) – от укрепления Аргунского – в верховья Басса, в обход ущелья Черных гор. Вход в ущелье этой реки защищал отряд горцев под командованием Гази-Магомеда, расположенный у Басын-Берды. Атакованные одновременно с двух сторон колоннами Черткова и Баженова, горцы вынуждены были отступить. Чертков и Кемпферт заняли вход в ущелье и приступили к рубке леса. Попытки горцев помешать этим работам ни к чему не привели. 24 декабря к российским войскам подошли новые подкрепления: 5 батальонов пехоты, 2 сотни казаков при двух орудиях. 31 декабря российские войска вступили в ущелье Басса: по левому берегу шел отряд под командованием Евдокимова, по правому – отряд Черткова. Полковник Баженов, усиленный еще двумя батальонами, был направлен к аулу Элистанжи. Князь Святополк-Мирской должен был присоединиться к главному отряду в ущелье Басса.
«По принятой Евдокимовым системе, войска подвигались понемногу, с остановками, по мере вырубки леса. Неприятель был выбит из укреплений, устроенных в самом ущелье; аул Агашты предан огню. Чеченцы дрались неохотно (видимо, уже понимая неизбежность поражения. – Авт.), только под глазами тавлинцев (т.е. дагестанских мюридов); при первой же возможности очищали все позиции. Обитатели аулов высылали навстречу войскам депутации с изъявлением покорности, и в несколько дней выселилось на равнину до 800 семейств (можно себе представить, какие страдания должны были вынести женщины и дети, выселяемые на далекое расстояние, в чистое поле, в лютую зимнюю стужу.- Авт.). Таким образом, к 1 января 1859 г. ущелье Басса было в наших руках и досталось нам почти без потерь, благодаря обдуманному образу действий Евдокимова. Несмотря на все старания Шамиля преградить укреплениями все доступы в его резиденцию, нам удалось открыть путь к Веденю. 3 января с присоединением князя Мирского (5 ½ батальона, 6 сотен казаков при 8 орудяих) весь отряд сосредоточился у селения Агашты, деятельно занимаясь рубкой леса вдоль всего ущелья» .
Шамиль предпринимал огромные усилия, пытаясь остановить наступление русских войск и защитить столицу своего государства. В спешном порядке он строил укрепления у селения Таузень, собрав здесь до 12 тысяч своих воинов из Дагестана и Чечни. «На крутых, поросших дремучим лесом гребнях, спускающихся почти отвесными уступами с высот обеих сторон р. Басса к руслу этой реки и образующих единственный проход только по руслу Басса, Шамиль распорядился устроить бревенчатые завалы. Завалы эти теперь усилены были несколькими сомкнутыми редутами и заграждены толстою бревенчатою стеною, проходящею по руслу. На этой позиции расположены были все его силы и только сын Шамиля Кази-Магома и Даниэль-бек, имевшие особые отряды от 3-х до 4-х т. чел., оставались в аулах между Хулхулау и Бассом для наблюдения за жителями этой части Чечни» .
В ночь с 14 на 15 января 1859 г. российские войска, после тщательной подготовки (рубка просек, подвоз в большом количестве боеприпасов и продовольствия) начали наступление на позиции Шамиля. Чтобы избежать больших потерь, Евдокимов не стал сразу атаковать Таузень с фронта. «Атака укрепленной неприятельской позиции с фронта не только не могла обойтись без значительной потери, но и не представляла верного ручательства в успехе…», считал он. Поэтому Евдокимов предпринял, как всегда, обходной маневр. В тыл Шамиля, в обход левого фланга горцев, по горному бездорожью и глубокому снегу был направлен отряд полковника Баженова, который, «обойдя горами левее высоты Дарген-Дука неприятельские позиции, спустился прямо в тыл построенных горцами укреплений» . 15 января русские войска одновременно начали штурм Таузеня с фронта и с тыла. «Горцы пробовали упорно защищать свои завалы, нагроможденные в несколько рядов, но с появлением Баженова в тылу их позиции, покинули свои укрепления и бежали в полном смятении». Евдокимов занял Таузень и стал строить здесь опорный пункт и рубить просеки для движения войск назад (к базовым лагерям на равнине) и вперед (по направлению к Ведено). «Занятие Таузеня, как оказалось, было важно в стратегическом отношении. Пункт этот был узлом дорог, ведущих в Ведень, Андию, Чербилой и Шатой. Для предстоящих военных действий Чеченского отряда он представлял важные выгоды… Важность Тайзеня выказывается уже и тем, что, с занятем его, неприятель оставил укрепления на Дарген-Дуке, стоившие ему значительных работ и постоянно охравнявшиеся доселе сильным гарнизоном» . До столицы Шамиля оставалось 14 верст.
Заняв Таузень, Евдокимов в срочном порядке построил здесь временное укрепление, «дабы иметь здесь промежуточный этап при дальнейшем наступлении».
Дав отдых войскам, Евдокимов 7 февраля возобновил наступление в направлении Ведено. Как всегда, Баженов был направлен в обход Ведено, к истокам р. Хулхулау, к аулу Харачой, расположенному выше резиденции имама, чтобы отрезать войскам Шамиля путь к отступлению. «Жители Хорочая встретили войска радостно, как избавителей» .
Главная колонна российских войск под командованием Евдокимова продвигалась очень медленно: дорога была завалена срубленными деревьями и засеками, снег был по колено. Вышедшая из Таузеня в 5 часов утра, колонна лишь к вечеру вышла на открытую высоту, с которой открывался вид на Ведено. Аръергард же колонны подтянулся сюда лишь к утру следующего дня. Таким образом, русская колонна оказалась растянутой в горной местности на 10 верст; она продвигалась ночью, в глубоком снегу, на малознакомой местности. Раньше, при подобных условиях, горцы никогда не упускали случая для нападения на русские войска. И здесь вполне могла бы повториться Даргинская трагедия. И Евдокимов вполне понимал все это. «Ехавший впереди с конницей авангарда, он провел тяжелую ночь на занятой высоте. По свидетельству окружавших его лиц, никогда еще не видели его в таком нервном состоянии. Уверяли даже, что у него в эту ночь разом поседели волосы на голове» . Но это был уже не 1845 год и боевой дух горцев был совсем уже другой. Не было самого главного – желания продолжать борьбу. Д.А. Милютин отмечал: «На этом переходе неприятель мог бы произвести в растянувшейся колонне страшный переполох, но он и не помышлял о сопротивлении: явный признак упадка духа в стане Шамиля» .
8 февраля Евдокимов начал строить лагерь у аула Джантемир-Юрт. Однако он подвергался постоянному обстрелу горцев, засевших на гребне высот на правой стороне Хулхулау. Пришлось направить отряд Кемпферта на штурм этих высот. «Несмотря на неприятельский ружейный и картечный огонь, несмотря на страшную крутизну довольно длинного ската, покрытого глубокою грязью, войска … достигли вершины гребня и сбили засевшего там неприятеля, часть которого отступила в Ведень, а другая вместе с 2-мя орудиями – к аулу Эрсеной. Занятие нами гребня лишило неприятеля возможности тревожить лагерь огнем артиллерии и прекратило прямое сообщение Веденя с Ичкериею» . При этом русский отряд понес ощутимые потери (три офицера и 36 нижних чинов). 9 февраля под Таузенем попала в засаду Кизлярская казачья сотня. 7 казаков и сотенный командир были убиты; 11 казаков было ранено. От полного уничтожения сотню спасла чеченская милиция, прибывшая на помощь. Тем не менее, российские войска медленно, но неуклонно продвигались к столице Имамата. 20 февраля в отношении к военному министру Сухозанету Барятинский отмечал: «После известного уже вам занятия почти без боя ущелья р. Басса и аула Таузень (тут Барятинский, конечно, лукавил: бои и потери были. – Авт.), ген.-л. Евдокимов с войсками Чеченского отряда проник сквозь густые леса чрез Алистанжи до самого Веденя. По мере движения вперед, войска прорубали за собою широкую просеку и устраивали надежное сообщение, а 7 февраля стали лагерем в виду Шамилева убежища. Ведень укреплен и неприятель, по-видимому, намерен в нем защищаться упорно. 8-го числа наши войска заняли по обоим берегам Хулхулау высоты, господствующие над горскими укреплениями. Вообще все эти действия исполнены без значительной потери и окрестное чеченское население почти не оказывает нашим войскам сопротивления. Одно присутствие Дагестанских мюридов удерживает еще Чечню от окончательного и общего умиротворения» .
Евдокимов основательно готовился к штурму Ведено: расчищались и строились дороги, постоянно подвились боеприпасы и продовольствие. Командующий Левым флангом придавал взятию Ведено большое значение: он захватывал не только столицу Имамата (что само по себе имело не только военно-стратегическое, но и морально-психологическое значение), но и создавал плацдарм, откуда он собирался в Андию, в Дагестан. 20 января Евдокимов писал начальнику штаба Кавказской армии Д.А. Милютину: «Занятие Таузеня и рекогносцировка, произведенная к Алистанжи, дали мне новую мысль относительно предполагаемой летом экспедиции в Андию. …Если, как я надеюсь, удастся мне покорить и выселить народонаселение Чечни между Басом и Хулхулау (именно Евдокимов был наиболее горячим сторонником выселения горцев из гор на равнину или же вообще за пределы Кавказа. – Авт.), мы получим тогда кратчайшую и безопасную колесную дорогу до Веденя, где могли бы образовать второй складочный пункт, с тем, чтобы направить войска в Андию не по одной дороге, через Буртунай, а по двум – и через Ведень. Движение это, отделив чеченцев и ичкеринцев от гор, вынудить покориться окончательно и тех, кои не принесут покорности зимою. …Вероятно, что г. главнокомандующий предпочтет присутствовать при войсках Левого крыла. Тогда со стороны Буртуная за глаза довольно 9 батальонов, а здесь можно собрать 12 или 13» .
Барятинский полностью одобрил новые предложения Евдокимова и выразил готовность предоставить ему все средства, какие он сочтет нужными для выполнения своего плана. «Настала та минута для вас, почтеннейший и многоуважаемый Николай Иванович, — писал Барятинский Евдокимову 26 января 1859 г., — когда одним ударом Вы дорешите великий вопрос к совершенному умиротворению Чечни и с тем вместе положите начало к покорению Дагестана» . 31 января Евдокимов отвечает Барятинскому: «Алистанжи в наших руках. Дремучий лес, отделявший его от Таузеня, неприятель отдал почти без выстрела, и в середине его стоят теперь главные наши силы. Дня через три или четыре лес исчезнет, и я, с Божьей помощью, двинусь к Веденю, куда отступил Шамиль и тотчас же начал отправлять все свои пожитки в Карату. Сборы его велики, но, видимо, потеряли бодрость, и едва ли Шамиль успеет восстановить упавший дух, чтобы отстаивать резиденцию имама» .
В начале февраля 1859 г. русские войска, неся значительные потери, подошли к Ведено. Шамиль заблаговременно отправил из Ведено в Карату свою семью, имущество, а 10 февраля и сам, с большей частью конницы (в осажденном Ведено для лошадей не хватило бы корма) ушел в леса близ аулов Гуной и Эрсеной. Видимо, он уже понимал, что столица его государства – Ведено – уже обречена, и защита ее бессмысленна с военной точки зрения. Он надеялся продолжать борьбу в Дагестане. Руководство же защитой Ведено было поручено сыну имама – Гази-Магомеду и 14 наибам (дагестанскм и чеченским) .
Ведено представлял собой хорошо укрепленную крепость и его защитники собирались упорно ее защищать. На дальних и близких подступах к своей столице Шамиль создал глубоко эшелонированную оборону, в систему которой входили и укрепленные аулы (как, например, Таузень), и хорошо защищенные завалы, и летучие отряды горцев. Имам сосредоточил вокруг Ведено около 12 тыс. воинов. «Селение Ведень было расположено на узком гребне между двумя рукавами Хулхулау, ограждавшими его своими обрывистыми берегами с востока и запада. В продолжении многих лет Шамиль заботился об укреплении своего убежища: кроме прочной ограды кругом самого селения, возведено было несколько передовых валов и редутов; самый сильный форт находился к северу от селения и составлял ключ всей позиции: он был обороняем самыми надежными бойцами из Дагестана и назывался потому «Андийским». Численность всех защитников Веденя, по имевшимся сведениям, простиралась от 7 до 10 тыс. человек. У Евдокимова в отряде было 14 батальонов» .
Опасаясь больших потерь при лобовом штурме, Евдокимов начал методичную осаду Ведено. Вокруг селения вырубался полностью лес, подвозилась тяжелая артиллерия для обстрела крепостных стен.
Защитники Ведено допустили серьезную ошибку, оставаясь весь февраль в стенах крепости в бездействии. Они могли бы создать серьезные проблемы для российского командования, если бы постоянно нападали на отдельные русские отряды, на сам основной лагерь Евдокимова. Самое главное, они могли бы перерезать пути сообщения между войсками Евдокимова и базовыми лагерями, серьезно затруднив тем самым подвоз продовольствия и боеприпасов. За ополчение Шамиля эту работу «выполняла» погода, задержав на несколько недель решительный штурм Ведено. «Дожди вперемежку со снегом, начавшиеся с последних чисел февраля месяца, почти остановили производство всяких работ по окончанию колесной дороги между Алистанжи и Джантемир-юртом, — отмечал Евдокимов; — постоянно дурная погода до того испортила дорогу, что нет никакой возможности не только подвезти к отряду необходимую для осады артиллерию и снаряды, но даже подвоз самого продовольствия войскам сделался до крайности затруднителен; все это заставляет меня отложить на некоторое время начало осады Веденя и терпеливо выждать прекращения распутицы» . Фактически ничего серьезного не предпринял и Шамиль, находившийся недалеко от Ведено с хорошей конницей. Евдокимов отмечал по этому поводу в письме Д.А. Милютину от 19 февраля: «Впрочем, по моему мнению, нам нет и нужды особенно торопиться. Мы заняли пункт, где должны утвердиться во что бы то ни стало, а неприятель делает большую ошибку, что, удерживая силы свои на защиту бесполезного уже ему места, отнимает у себя же средства устроить сильные преграды для дальнейших наших наступлений, при которых ему придется бежать отсюда неизбежно» .
Пока Евдокимов готовил штурм Ведено, в активное движение пришли российские войска на северо-востоке Чечни. Барон Врангель 2 марта выступил из Буртуная в направлении селения Зандак с отрядом из 6 батальонов пехоты, 2 эскадронов драгун, 4 сотен милиции Дагестанского конно-иррегулярного полка при 6 орудиях. Целями данной экспедиции было отвлечь ичкеринских горцев от помощи осажденному Ведено, «истребить жилища и запасы» горцев, чтобы «побудить неприятеля искать у нас убежища или выселиться далее в лесные трущобы». Подступы к Зандаку прикрывал сильный редут – Зандак-капа, расположенный на труднодоступной горе. «Редут защищали Чиркеевские беглецы, а отброшенные накануне конница и пехота неприятельские, рассыпавшись по лесу, прикрывали доступы к своим хуторам, — докладывал барон Врангель Сухозанету. – Неприятель готовился держаться, дабы дать возможность своим семействам выбраться в лес из аулов. Для атаки неприятельской позиции я направил с фронта 21 стрелковый батальон, а командующему Дагестанским конно-иррегулярным полком подполк. кн. Чавчавадзе с 4-мя сотнями приказал обскакать редут с фланга и с тыла. Стрелки и всадники мигом овладели укрепленной позицией, при чем неприятель оставил на месте 3 изрубленных тела вместе с оружием. …Пользуясь общим замешательством неприятеля, я быстро провел колонну через лес и окружил обширную котловину, образовавшуюся в верховьях одного из притоков Ярак-су, на дне которой были разбросаны неприятельские хутора, известные под общим названием селения Мулла-Хаджи-юрт, а также и зандакских хуторов. Драгуны, всадники и милиция, спустившись в котловину, зажгли сакли…» . Как следует из этого донесения, жители Зандакских аулов не оказали российским войскам никакого сопротивления. Тем не менее, их селения были истреблены. Такой жестокости по отношению к горцам не допускал даже «грозный Ярмул» — генерал А.П. Ермолов.
После истребления зандакских хуторов барон Врангель перешел к Кишень-Ауху, а 8 марта направился к аулу Балансу, в окрестных лесах которого скрывались жители из разоренных ауховских и ичкеринских аулов. Часть из них, захваченные русскими войсками, были переселены на равнину, другие были уведены мюридами Шамиля дальше в горы.
Отряд Врангеля занялся прокладкой дорог, одновременно истребляя окрестные аулы. Попытки горцев остановить наступление Врангеля успеха не имели. 14 марта 1859 г. генерал разбил большой отряд горцев. Жителям окрестных селений стало очевидным, что защитить свои жилища они не в состоянии, а Шамиль помочь им уже не может. 21 марта к барону Врангелю с изъявлением покорности явились депутации от аулов Алерой, Саясан, Шаухал-Берды. После этого сопротивление чеченцев в этой части Чечни прекратилось. «Колонны русских проходили беспрепятственно по таким местам, где в прежнее время каждый шаг стоил немалых жертв» .
С марта 1859 г. российские войска начали осадные работы вокруг Ведено. Полковник Баженов начал строить редут близ левого берега реки Хулхулау, напротив Андийского редута Веденской крепости. 18 марта российские войска с трех сторон обложили Ведено: отряд полковника Черткова – с западной, генерал-майора Розена – с северной, генерал-майора Ганецкого -с восточной. Первая и вторая колонны сразу же начали рыть траншеи по направлению к крепости. С обеих сторон возводились батареи. Ганецкий занял позиции на лесистых крутизнах правого берега долины Хулхулау, отрезав сообщение Введенского гарнизона с Ичкерией. К 31 марта осадные работы были завершены.
1 апреля 1859 г. начался штурм Ведено. «С раннего утра открыт был сильнейший огонь по Андийскому редуту; к часу дня пробита в нем брешь, но батареи продолжали громить редут до 6 часов вечера, когда Баженов с двумя батальонами двинулся на штурм и почти мгновенно ворвался в укрепление; защитники его все легли среди груды развалин. Тогда батареи обратили огонь на самое селение, среди которого в нескольких местах вспыхнули пожары. Полковнику Черткову приказано было с одним батальоном и двумя горными орудиями произвести демонстрацию по глубокому оврагу левого рукава Хулхулау. Движение этой небольшой колонны ускорило бегство неприятеля из селения: боясь лишиться последнего пути к спасению, защитники Веденя опрометью бросились бежать в лесистые горы к югу. К 10 часам вечера Ведень со всеми его укреплениями был в наших руках. Взятие его стоило нам всего 2 убитых рядовых, одного офицера (флигель-адъютанта барона Корфа) и 23 нижних чинов раненых.
Таков был блистательный, почти бескровный результат обдуманных, осторожных, методических действий генерала Евдокимова» . Вне всякого сомнения, и Милютин, и Евдокимов, как всегда, явно преуменьшили потери российской стороны: осажденный гарнизон Ведено оказал ожесточенное сопротивление и немалые потери были с обеих сторон. Ведь хорошо известно, что атакующая сторона всегда несет значительные потери.
1 апреля 1859 года, в тот самый день, когда пала столица Имамата — Ведено – в высокогорном селении Эрсеной состоялся последний съезд имамата на территории Чечни. Шамиль взывал к национальной гордости и религиозным чувствам чеченцев, уговаривал их продолжать вооруженную борьбу против России. Но все было напрасно: горцы безмерно устали от войны и не хотели продолжать сопротивление. В результате людское и географическое пространство Имамата катастрофически сужалось.
Известие о падении столицы Имамата Шамиля вызвало бурное ликование в Тифлисе и в Петербурге. В Тифлисе в честь этой победы русских войск был дан салют –«101 пушечный выстрел с Метехского замка», отслужено благодарственное молебствие в Сионском соборе. В Петербурге «перед обычным «выходом» во дворец Его Величество, собрав всю свою военную Свиту, объявил радостную новость, прибавив, что генералу Евдокимову за его важную заслугу пожалованы орден Св. Георгия 3 степени и графское достоинство». Барятинский был награжден орденом Святого Владимира 1-й степени с мечами. Наместник Кавказа объявил приказ по Кавказской армии: «Кавказские войска!
Возвещаю вам новую радость. Государь император во всемилостивейшем рескрипте ко мне благодарит вас за взятие Веденя. Передаю вам собственные выражения Его Величества: Скажи моим кавказским молодцам, что они лучшего подарка не могли мне сделать на день моего рождения, что я ими горжусь за новый подвиг, которым они себя ознаменовали в самых недрах наших врагов. Примите, храбрые войска, сердечное мое поздравление» .
До основания разрушив в течение недели Веденскую крепость, Евдокимов заложил укрепление «Новый Ведень», где должна была расположиться штаб-квартира Куринского полка, который должен был оставаться в ущелье Хулхулау. Генерал рассчитывал продолжить наступление против ичкеринских аулов, еще не изъявивших покорность, однако усталость войск и недостаток корма для кавалерии заставили его отвести войска на равнину. В укреплении Новое Ведено был оставлен гарнизон из 5 батальонов при 4 орудиях под командованием полковника Черткова. Генералу Кемпферту было приказано заняться переселением вновь покоренных аулов и рубить лесные просеки от Хобби-Шавдона до Ведено.
«Ближайшим последствием падения Веденя было принесение покорности не только всеми аулами Ауха и Ичкерии, но и другими отдаленными племенами. Уже 5 апреля явилась к полковнику Кауфману в Аргунское ущелье депутация от чарбилей с просьбою о присылке войск, чтобы помочь им выгнать мюридов из долины Шаро-Аргуна. 7 апреля Кауфман двинулся с небольшой колонной на правую сторону этой реки, прогнал партию тавлинцев, разрушил настроенные ими укрепления и прорубил просеки. В Ичкерии оставался непокорным один только аул Беной, сделавшийся гнездом абреков и всякого сброда отчаянных голов. Жители некоторых селений присылали депутации к генералу Кемпферту просить его защиты от этих разбойников и от шаек Казы-Магома. Только в половине мая удалось Кемпферту выгнать эти шайки и установить окончательно спокойствие во всей Нагорной Чечне» . 12 мая покорность России выразили представители Ичкерии, а 15 мая российское подданство признали жители Ауха. 23 июля покорность России выразили отдаленные горные общества Шарой и Шинкарой. 24 июля к российскому командованию явились депутаты от чеберлоевцев, (в свое время насильно переселенных Шамилем на правый берег Андийского Койсу) с изъявлением покорности и с ходатайством помочь им в возвращении на родные места. Российское командование пошло им навстречу: в конце июля, под прикрытием 2-х батальонов русской пехоты и 2-х сотен чеченской (Чеберлоевской и Ичкеринской) милиции чеберлоевцы вернулись на прежнее место жительства. Покорение Чечни, «долгое время служившей главной политической и экономической опорой имамата» , завершилось.
К лету 1859 года в Чечне, безмерно уставшей от многолетней борьбы за независимость, понесшей громадные потери в людях (в основном они приходились на мирное население), до предела разоренной экономически, установилось относительное спокойствие. Князь Барятинский в отношении к военному министру от 17 июля 1859 года писал об этом так: «По возвращении из С.-Петербурга во вверенный мне край, прибыв 4-го числа в Грозную, я отправился предварительно для обзора вновь покоренных и занятых нашими войсками частей Левого крыла: именно Аргунской линии, Большой Чечни и Ичкерии. Проезжая везде с одним только почетным конвоем и большею частью в экипаже по разработанным новым дорогам, я мог собственными глазами убедиться в огромных успехах, сделанных в последние месяцы в этом крае, и в исполинских трудах, понесенных войсками для упрочения нашего в нем владычества. По всему ущелью Аргуна до укр. Евдокимовского высечены в скалах дороги с прочными мостами и предмостными башнями; в Ичкерии проложенные широкие просеки переменили, можно сказать, самый характер страны, прежние недоступные леса Ичкерии уже не составляют более преграды движениям нашим; и везде, где я проезжал, на протяжении от Грозной чрез Шали, Таузень, Ведень, Эрсеной в Дарго, жители, столь недавно еще считавшиеся нашими непримиримыми врагами, выбегали ко мне навстречу. Женщины и дети приветствовали криками радости, заставлявшими на ту минуту забывать крайнюю нищету, в которую это население повергнуто продолжительным над ним владычеством Шамиля» . В этом донесении Барятинского, конечно, много натяжек. Вряд ли население встречало наместника «криками радости». И не Шамиль был виноват «в крайней нищете» жителей: это, конечно, был результат военно-экономической блокады различных районов Чечни и карательных экспедиций российских войск, которые целенаправленно, в течение многих лет, уничтожали продовольственные ресурсы чеченцев. Но при всем при этом несомненно было одно – чеченское население хотело мира и радовалось окончанию войны. Итак, «воинственная Чечня, разоренная, скученная в горах, истомленная долгою борьбою, должна была покориться, а с нею пал и Дагестан, который без Чечни не мог держаться, потому что доступ к нему уже был открыт со всех сторон» .
После покорения Чечни летом 1859 г. судьба Имамата Шамиля была уже предрешена. «…Без Чечни и Ауха Шамиль очутился в остальном Дагестане тесно блокированным, терпящим крайний недостаток в необходимых жизненных продуктах и в постоянном страхе за верность гарнизона, который с каждым днем неизбежно таял, отпадая от безнадежного дела» .
В Дагестане российские войска в 1850-е гг. применяли ту же тактику, что и в Чечне – строительство дорог, постепенное закрепление на подконтрольных Шамилю территориях путем строительства крепостей и укрепленных линий. Летом 1859 г. российские войска с трех сторон начали наступление на силы Шамиля в Дагестане. В течение лета они захватили большую часть подконтрольной имаму территории. Так же, как и в Чечне, крестьянские массы с начала 1850-х гг. начинают постепенно отходить от Шамиля. Один за другим имама покидают его наибы: Кибит-Магома, Даниял-бек, Эфенди Казикумухский, Али- Мурза -Хабан-оглы и др. «Лагеря наши наполнились депутациями всевозможных обществ, предводителями и влиятельными людьми, на перерыв друг пред другом торопившимися заявить преданность новой власти, в надежде сохранить приобретенное значение или приобрести покровительство на случай притеснений сильных людей прежнего режима, — писал А. Зиссерман. – Всяк бросался куда было ближе – к главнокомандующему, к барону Врангелю или в лезгинский отряд, к князю Меликову. Люди, известные нам в течение тридцатилетней борьбы, как первые столбы мюридизма и вернейшие сподвижники имама, удивлявшие нас своею стойкостью, умением держать в железных тисках таких необузданно свободолюбивых людей, как кавказские горцы, выказали себя вдруг самыми низкопоклонными пред вчерашним врагом и проявили весьма мало достоинства и характера в эти, столь знаменательные дни. Люди и здесь оказались людьми, какими история показывает их нам, при подобных обстоятельствах, не только в Азии, но и в Европе: отвернуться от заходящего светила и пасть ниц пред восходящим» .
Кавказский наместник князь Барятинский в отношении к Сухозанету от 22 августа 1859 г. (т.е. за несколько дней до пленения Шамиля) писал: «…Весь Восточный Кавказ, от моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги, пал к стопам Его Императорского Величества.
Итак, полувековая кровавая борьба в этой половине Кавказа кончилась; неприступные теснины, укрепленные природой и искусством аулы, крепости замечательной постройки, взятие которых потребовало бы огромных пожертвований, 48 орудий, огромное число снарядов, значков и разного оружия, сданы нам в течении нескольких дней без выстрела, силою нравственного поражения». Правда, России пришлось почти полвека воевать на Северо-Восточном Кавказе против горцев, чтобы привести их к этому «нравственному поражению». Но Барятинский тут же поправляется (свои заслуги тоже нужно подчеркнуть): «Все это последствия действий предыдущих лет и предпринятого теперь наступательного движения с трех сторон.
После отправления последнего отзыва моего, от 7 августа…, покорение обществ и сдача неприятельских крепостей следовали с неимоверной быстротой, — продолжает Барятинский. – Ириб, с 9 орудиями и большим числом запасов, сдан Даниэль-беком, бывшим султаном Элисуйским, 2-го августа, а сам он 7-го числа явился ко мне без оружия, с повинной и чистосердечным покаянием. От имени Государя Императора я объявил ему полное прощение.
8-го числа я посетил Карату, никогда не видевшую у себя Русских, никому еще не покорявшуюся и имевшую в глазах Шамиля особое значение, и был принят жителями с неподдельным восторгом. 10-го числа я оставил Чеченский отряд и с кавалерийским конвоем отправился для обзора всего новопокоренного края.
Я посетил Тлох, Ичали, Чиркат, осматривал Ахульго – знаменитое осадою 1839 года – и чрез Ашильту проехал в Унцукуль и Гимры. Отсюда я отпустил бывший со мною 1-й дивизион Нижегородских драгун, чрез Караневские высоты в Чир-юрт, и с одними Аварцами и Койсубулунцами поднялся на Бетлинские высоты к Ахкенту.
Жители везде толпами встречали меня, выражая по-своему совершенную покорность и преданность.
Из Ахкента, чрез Арах-тау и Танус-бал, я прибыл в Аварию. Все население ликовало, благодарило за назначение ханом фл.-адъют. Его Величества Ибрагим-хана, и в особо поданном мне адресе выразило свою радость…
После ночлега в Хунзахе, я спустился в долину Аварского Койсу к аулу Голотль, где явился ко мне Кибит-Магома с тилитлинцами, и в сопровождении их, я прибыл в дом Кибит-Магомы в Тилитль, встречаемый с одинаковым торжеством. Отсюда через Куядинское общество я прибыл в Ругджу, а 18-го числа переправился чрез Кара-Койсу, осмотрел Чох – замечательное по искусной постройке сильное укрепление, и в сопровождении Чохских жителей, восторженно меня принявших, прибыл на высоты к разоренному аулу Кегер, в лагерь Дагестанского отряда.
Так окончилась многолетняя война. Край, в котором, казалось, не суждено было утихнуть гулу выстрелов, умиротворен. Храбрым войскам Левого крыла, Прикаспийского края и Лезгинской кордонной линии, после совершенных ими геройских подвигов, остается не менее великий подвиг: трудами рук своих упрочить власть нашу в новопокорившихся странах.
Теперь, когда все эти горы, ущелья и долины, огражденные природой и искусством, когда воинственное, фанатическое население их, так долго не выпускавшее из рук оружия, вдруг нам покорились, настала пора безчисленных забот и усиленной деятельности для проложения путей сообщения, для учреждения правильной, сообразной с духом народа, администрации, для избрания и занятия стратегических пунктов, — одним словом, для приобретения такого положения, которое избавило бы нас в будущем от всех случайностей и вторичной кровавой борьбы» .
Увы, надежды Барятинского оказались тщетными. «Правильная» российская администрация после подавления народно-освободительного движения горцев 20-50-х годов Х1Х в. нач�